Четвертый месяц зимы (СИ)

Глава четырнадцатая, в которой есть только он и она

Ворота и верхушки башенок терялись в холодной предрассветной мгле. Тепло от выпитого вина и странная, давно забытая тревога пронимали тело. Огнезор легко провел перстнем по решетке сторожки. Металлически заскрежетали прутья, из мрака вынырнуло заспанное лицо караульного. Сонные глаза немедленно округлились, в коморке загрохотало что-то, торопливо застучали шаги.

— Опять спишь на посту, Порто? — укоризненно, но беззлобно проговорил юноша, когда привратник отпер дверь. — Учишь вас, разгильдяев, учишь… Еще раз увижу, вернешься к матушке огород копать.

— Так она ж меня из дому выставила! — почуяв веселость молодого господина, нахально ухмыльнулся охранник. Потом спросил, лукаво понижая голос:

— А как оно там, на сходбище-то? До утра гуляли?

— Возвращайся-ка на пост, — отмахнулся от него Огнезор. — Не до болтовни мне сейчас.

Легко и бесшумно зашагал по скользким каменным плитам замковой площадки.

— Еще бы, не до болтовни! — осклабился вслед караульный. — Когда подружка такая сладкая ждет…

— Язык прикуси! — обернулся мастер с неожиданным гневом. — Услышу от кого такое…

Порто поспешно юркнул в сторожку.

«Плохо, совсем плохо! — тут же помрачнел Огнезор. — Не положено главе Гильдии из-за какой-то девчонки срываться!».

«И вовсе не какой-то!» — мгновенно возразил в нем проклятый мальчишка. Обиженно так возразил, воинственно, как могут только пятнадцатилетние — почти возвышенно, будто от этого всему миру перевернуться бы стоило. Мастер даже не знал, смеяться ему, или забиться головой о стену. Отрочество не самая приятная пора для каждого, переживать же его дважды — и вовсе безумие, особенно когда к общей подростковой несдержанности навыки искусного убийцы прилагаются. Не разберешься вовремя, под контроль не возьмешь, чтоб опять самим собою стать — и либо свихнешься окончательно, потеряешься, либо обнаружишь себя однажды с парой-тройкой остывающих тел, умерщвленных в порыве очередной мальчишеской глупости… Были в Гильдии такие случаи. Далеко не все выдерживают возврат прошлой памяти…

Дом встретил хозяина жаром пылающего камина и свеженачищенным блеском: Тана с подручными потрудились на славу.

— Вот неугомонные! — улыбнулся их старанию юноша, на время отложив невеселые свои размышления и почти обретя снова хорошее расположение духа. Как-никак, возвратиться сюда было приятно, будто, и правда — домой.

Стараясь не шуметь, он поднялся по лестнице и осторожно нажал дверную ручку своей спальни. В комнате было темно и очень тихо, так тихо, что мастер без труда уловил легкое потрескивание дров перегорающего очага и чье-то едва слышное дыхание. А еще — знакомое будоражащее ощущение ее присутствия. Недоуменно нахмурившись, юноша откинул полог кровати.

Она свернулась по-детски калачиком, прячась в одеяло от утреннего холода и улыбаясь чему-то во сне. Совсем как тогда — в забытые Таркхемские годы, — когда он тайком приносил на ее подушку хрупкие весенние первоцветы со склонов Северных гор. Его Снежинка…

Он почти уже протянул к ее щеке руку, почти дотронулся, но одеяло соскользнуло с ее плеча, обнажая багровый, едва затянувшийся рубец — тот самый, оставленный его лезвием у Таркхемского брода. Этот красный, уродливый след на гладкой коже немедленно возвратил Огнезора к реальности. К тому, кто она и кто он. К опасности, что отступила лишь на время…

«Даже сквозь эти стены человек с моими способностями сможет учуять ее!» — вернулась тревожащая мысль.

Он опустил полог и тихонько вышел за дверь.

По коридору, позевывая, семенила куда-то с горой белья Тана.

— А вот и ты! — обрадовалась она юноше. — Я уж думала, господин, не отпустят тебя деревенские!

— Я сбежал, — криво усмехнулся Огнезор. — Будь добра, Тана, приготовь мне комнату и позаботься о ванне.

— Но, — недоуменно покосилась женщина на дверь Огнезоровой спальни, — я думала…

— Свои мысли лучше при себе держи! — проследив ее взгляд, с прохладцей бросил юноша. — И, пожалуйста, относись к нашей гостье со всем должным уважением. Я не потерплю грязной болтовни по углам!

— Ладно, ладно, — немедленно заворчала Тана. — Никто тут ее не обидит, не такой мы народ…

— Зная твой острый язычок, я что-то сомневаюсь! — проговорил он уже спокойнее и даже с легкой насмешкой.

На миг женщина словно задохнулась от возмущения, а нос ее, возвышающийся над бельевой грудой, начал приобретать подозрительный багровый оттенок. Воспользовавшись паузой, юноша преспокойно зашагал дальше по коридору.

— Это мой-то язычок! — донеслось ему вослед. — Да барышня твоя сама кого хочешь переговорит! Уж на что мой Фом мастак истории сочинять, а красавица эта…

Огнезор не стал дослушивать, что там такого успела порассказать Лая за вчерашний вечер. Мысль, с которой он вышел из комнаты, засела в голове и требовала срочных действий. Очень уж потянуло его заглянуть в один старинный фолиант…

Проснулась Лая от неуютного ощущения: будто что-то невидимое, шерстистое и скользкое заполняло собою комнату. Ворочалось, щекотало, покалывало — да все норовило поглубже залезть под кожу. Содрогнувшись, она открыла глаза, вскочила и решительно распахнула полог кровати.

— Не хотел… тебя будить… так рано, — не поворачиваясь от окна, сказал Эдан. Выглядел он довольно напряженным, и говорил как-то через силу, будто с трудом заставляя себя оторваться от чего-то важного, поглощающего все его внимание без остатка.

— И что ты делаешь? — сотрясаясь от очередного наплыва движуще-щекочущей мерзости, потребовала ответа девушка.

Со стороны, конечно, Эдан вообще ничего не делал. Просто стоял, уставившись неподвижно во что-то на узорчатом стекле. Высматривал. Изучал. Заклинал это взглядом, лишь иногда отрываясь от напряженного созерцания, чтоб заглянуть в одну из толстенных, потрепанных временем книг, сгрудившихся на полу и подоконнике. И странно — Лая точно могла поклясться, что неприятное ее пробуждение напрямую связано с этим высматриванием.

— Пытаюсь… спрятать… твое присутствие, — наконец, соизволил ответить юноша. — Давно не делал… такого. Отвлекать… не… стоит.

— Как прикажешь, господин лорд, — насмешливо пропела девушка, окончательно выпуталась из одеяла и тут же поежилась.

Затем решительно занялась переодеванием. Огромная ночная сорочка, одолженная у Таны и, по причине своей огромности, нескромно обнажающая плечи вместе с половиной груди при каждом движении, небрежно полетела на пол — Лая даже не озаботилась задернуть полог или повернуться спиной к окну, в темных витражах которого плясала, отражаясь, комната, кровать и ее собственная — в чем мать родила — особа.

Эдан, кажется, вздрогнул. Его плечи напряглись сильнее, что девушка немедленно отметила довольнейшей улыбкой.

Очередной приступ колюче-скользкой дрожи был ей единственным ответом. Сжавшись, Лая рывком подхватила свою одежду и попыталась влезть в нее как можно быстрее.

Ей показалось, или Эдан ухмыльнулся?

— Это надолго? — простучала зубами она.

— Уже все, — с видимым облегчением выдохнул юноша, захлопнул свою книгу и мельком, нерешительно оглянулся: словно проверяя, действительно ли Лая одета.

Девушка в ответ состроила ехидную рожицу и демонстративно завязала шнуровку на рубашке в красивый бантик. Затем втиснулась в узкую оконную нишу рядом с Эданом, заставляя юношу позорно отступить, и любопытно уставилась на объект его недавнего внимания.

На оконном стекле красовалось крохотное восковое пятнышко. Любой другой его и не заметил бы, но Лаин глаз был наметан.

— Амулетики заряжал? — поинтересовалась она, мгновенно учуяв такие же пятнышки на двух стенах и двери. Даже всматриваться сильно не пришлось.

— Психические конденсаторы, — поправил ее Эдан.

— Что?

— Психические конденсаторы. Так это называется. Вещь, в которой опредмечено психическое воздействие, — непонятно пояснил он. — «Амулеты» — это как-то… суеверием попахивает, — добавил, будто извиняясь. — Хотя так их тоже называют…

Все это время он старательно избегал смотреть собеседнице в лицо — изучал башмаки, скользил глазами по стенам за ее спиной, раз даже неосторожно задержался взглядом в вырезе ее рубашки, но тут же одернул себя, уставившись в потолок, — и в конце-концов просто сбился и замолчал. Охотница наблюдала за ним с немым любопытством и осуждением, вовсе не собираясь облегчать ему жизнь. Наоборот, даже придвинулась поближе, отчего он сделал плавный шаг в сторону — легко так, словно в танце. Могло быть даже смешно — если б Лая не начинала уже тихо кипеть от ярости.

— И что именно ты здесь наворотил? — сердито поинтересовалась она. — Не то чтобы очень любопытно, просто не хотелось бы, открывая окно, схватить слепоту или забыть собственное имя.

— А ты можешь слепоту опредметить? — мгновенно заинтересовался Эдан. Об ее умениях он каждый раз выспрашивал с достойной восхищения дотошностью.

— Ага, еще заикание, бородавки и мужскую несостоятельность. Ты на вопрос не ответил!

Он, наконец, посмотрел ей в лицо — видимо, пытаясь понять, говорит ли она серьезно. Лая сложила на груди руки и выжидающе нахмурилась.

— Это просто усиленная маскировка, как та, с которой мы из столицы выезжали, — пояснил юноша со вздохом. — Ее вообще редко используют — только если нужно от людей с высоким врожденным даром спрятаться. Но сейчас почти нет таких. Ты, я, еще человека три-четыре в Гильдии…

— Подружка твоя на воротах, — ехидно подсказала охотница.

Он холодно пожал плечами — не твое, мол, дело. Лая внутренне так и вскипела. И, чтоб спрятать как-то свое раздражение, сделала вид, что очень ее интересуют Эдановы книги: потеребила задумчиво обложки, взвесила толстенный том на руке, полистала глубокомысленно. Странные это были книги! Что старинные и дорогие — это девушка наметанным на ценное глазом еще издали приметила, но не в этом была их странность. Та, например, по которой Эдан свои фокусы творил, вообще на незнакомом языке написана. Формулы какие-то, рисунки и схемы запутанные покрывали ее страницы. Как из этого вообще можно что-то вычитать?

Буквы в других вроде свои были, и слова знакомые попадались. Но текст от этого не становился понятнее.

— «Психический феномен возврата: особенности подавления второй личности», — вслух прочитала Лая длинное название и возмущенно фыркнула.

Эдан, уже успевший удобно расположится подальше от девушки, прямо на полу — на мягкой шкуре какой-то местной твари, вопросительно поднял голову от одной из своих книжек.

— Твои книги издеваются надо мной, заставляя чувствовать себя полной дурой, — саркастически пояснила охотница. — Что-то ищешь или просто еще один способ на меня не смотреть?

— В них много полезного, — с укоризной заметил он. — Та вот, на которую ты чуть не наступила, — по исцелению.

— От гильдийных лекарей? — красноречиво уточнила Лая, не скрывая отвращения.

Эдан, как ни странно, вовсе не обиделся — усмехнулся даже с пониманием:

— От них. Знаю — пыточного дела там больше, чем целительского. Но умный разберется…

Девушка со вздохом шагнула к нему, опустилась рядом на колени и мягко накрыла страницу ладонью.

— Ты не найдешь в них помощи, — сказала сочувственно, другой рукой осторожно убирая с его лица выбившуюся прядь волос. — Я знаю, тебе нелегко сейчас. Ты ведь вспомнил, да? Из-за этого с ума сходишь? Но разве не проще всего принять то, кем ты был когда-то?

Он замер на мгновение под ее пальцами, потом отстранился, захлопнул свою книгу и решительно встал.

— Сам разберусь, — сказал раздраженно, да, так на Лаю и не взглянув, вылетел за дверь.

— Конечно, разберешься! — с горечью вздохнула ему вслед девушка. — Еще упрямее стал, чем прежде.

Становилось все очевиднее, что Эдан попросту ее избегает. Весь день он просидел в библиотеке, изучая неразборчивые тексты на пожелтевших страницах, и лишь иногда вылетал оттуда с видом довольно угрюмым, чтобы пронестись по лестницам и коридорам, отдавая всевозможные распоряжения. Тану, пытавшуюся накормить его завтраком, спровадил весьма нелюбезно, к обеду выйти и не подумал. На Лаю же соизволил обратить внимание только раз, когда она, забившись в укромный уголок сада, от нечего делать пыталась усмирить, навеяв благосклонность, местную псину — животное хоть и не крупное, но, как оказалось, крайне зловредное и весьма зубастое. Упражнение это девушке не давалось и в лучшие времена, не осложненные нынешней нервозностью да измотанностью, так что Лая на успех особо не надеялась, просто время убить хотела.

— Вот дьяволы! — выругалась она, когда пакостная тварь в очередной раз цапнула ее за палец.

— Ты все неправильно делаешь, — послышался из-за спины голос Эдана. Видимо, он уже какое-то время наблюдал за ее упражнениями, неизменно приводящими к прокушенным пальцам. Лае стыдно стало за свою неумелость, а стыд у нее, как водится, тут же вызвал приступ здоровой злости.

— Тебе-то какое дело! — сердито бросила она, посасывая укушенный палец.

Вредная зверюга расселась у ног юноши, наблюдая происходящее с явным удовольствием.

— Руку дай, — с легким раздражением попросил Эдан. — Покажу, как надо.

Лая неохотно протянула ему ладонь. Он присел, обхватив одной рукой собаку, а другой сжав кисть девушки. Она тут же ощутила настойчивое касание к своему сознанию, не дающее увильнуть в сторону.

— Действуй. Я буду направлять, — распорядился юноша.

Не слишком веря в успех, охотница повторила попытку. Злокозненная псина оскалилась, порычала немного, затем весело замотала хвостом, мгновенно превратившись в милейшее существо.

— Еще раз, — коротко приказал Эдан, отпуская ее.

Лая молча повиновалась. Собака дружелюбно лизнула ей щеку.

— Другое дело, — кивнул юноша. — Проблема в том, что ты совершенно не умеешь отделять необходимое действие от собственных эмоций. Вместо благосклонности навеяла несчастному животному свою к нему враждебность… Удивляюсь, как вообще у тебя с такой неуравновешенностью и неумением концентрироваться что-то получается!

— А ты не удивляйся, — огрызнулась Лая. — Лучше научи еще какому-нибудь полезному фокусу.

— Я тебе не уличный кудесник, чтоб фокусы показывать, — мрачно отмахнулся Эдан и снова сбежал в свою библиотеку.

«Вечно ты все равно от меня бегать не сможешь!» — подавляя досаду, философски заключила девушка и потащила несчастного пса кормиться на кухню.

Книгу Огнезор отбросил, когда уже совсем стемнело. Поискал было свечу, затем махнул рукой. Права была Лая — не найти ему здесь помощи.

От мысли о ней только хуже стало. К тому же настойчиво дал о себе знать голод. Юноша шагнул в коридор, поражаясь непривычной тишине и явственному ощущению безлюдья во всем доме, спустился вниз, заглянул на кухню и, наконец, вышел в темный застывший сад.

Звуки нескрываемого, безудержного веселья, доносящиеся от казарм, немедленно привлекли его внимание. Удивленный, он направился туда.

Нехитрый перебор струн, перекрываемый громким хохотом, чудесные мясные ароматы, тепло и свет очага лились из окон общего зала, где, судя по всему, нынче собралось все небольшое население «замка». Он вошел незаметно и стал на пороге, по привычке оставаясь в тени. Из гомонящего весело сборища слух юноши легко, привычно выхватил насмешливый Лаин голос.

— …Святой отец — линялая хламида — завидев такое проявление, тут же позабыл обо всем божественном, да решительно хлопнулся в обморок, — умело и весело плела она нить рассказа. — Престарелая же леди, видя сие надругательство над священным своим возлюбленным, взялась усердно вопить да колотить несчастного мастера по чем попадя клюкой. И пока тот, опешив от такой резвости, соображал, что ж ему все-таки делать, переодетая охотница улизнула в окно, прихватив заветные четки!

Окончание байки было встречено дружным одобрительным хохотом да рукоплесканиями, Фом, присевший у самого очага, закашлялся даже, багрово-красная Тана принялась утирать навернувшиеся от смеха слезы, а две ее помощницы согнулись пополам и долго, тоненько всхлипывали.

В ответ на заслуженные восторги Лая лишь кивала с ослепительной улыбкой, рассевшись прямо на столе в самом центре зала. Одной рукой она трепала давешнюю псину, другой сжимала и расплескивала внушительную кружку деревенского пойла — злого и крепкого до отвращения.

Она пьяна — понял Огнезор с непонятным раздражением. Не сильно, но еще история-другая — и бросится с хохотом в объятья доблестных его воинов, так откровенно пялящихся в широкий вырез мужской ее рубашки. И все тогда — вот они, полдесятка трупов из его кошмара. Потому что он точно знал, что никому к ней прикоснуться не позволит.

Особенно же этому — мальчишке, командующему скромного здешнего гарнизона, девятнадцатилетнему юнцу только со школьного двора, что глазел сейчас на его Лаю со всем щенячьим обожанием неожиданной первой любви. Огнезор вдруг так ясно, с таким наслаждением, увидел, как тонкое лезвие на его руке со всхлипом врезается гаденышу в горло, что самому ему стало страшно.

Все многолетние уроки спокойствия и контроля дружно летели к дьяволам, пробуждая в нем злую, кровожадную тварь, тайком взлелеянную Гильдией. Огнезор, непроницаемый высокий мастер, никогда таким не был. Эдан, влюбленный мальчишка, не был этим тем более… Что-то другое, безумное поднималось в нем…

О боги, это все-таки случилось! Он все-таки сошел с ума!

Эта мысль нежданно отрезвила его, вызвав неприятный едкий смешок. Хватит! Здесь могло быть только одно решение.

Мастер шагнул из тени, с жестоким удовольствием отмечая, как примолкло веселое сборище, как потупились, сникли вояки, почуяв ярость за его ледяной надменностью. Как сжался под его взглядом виновато и несчастно молодой командир…

На Лаю смотреть Огнезор себе запретил.

— Здесь, я вижу, все собрались? — нарочно повернувшись к ней спиной, обратился он к притихшей публике. — Веселимся? Работы нет? — он со значением уставился на Тану и ее подручных. — Тренировок? Ночных патрулей? Или на дорогах уже грабители перевелись? — обвел непутевый свой гарнизон уничтожающим взглядом. — Вот староста ваш деревенский так не думает!

— Ой, как грозно! — слишком громко за его спиной зашептала Лая. — Слышал, мохнатый? Хозяин сердится! Бедные наши мальчики!

Пес в ответ тихонько тявкнул — согласно и испуганно. Девушка неуклюже опустила его на пол, едва не свалившись со стола — уж во всяком случае, опрокинув кружку с пойлом и наделав много шуму.

— Лаю, я так понял, представлять не требуется? — ядовито отметил ее неловкость юноша. На лицах понурой компании мелькнули невольные улыбки. И тут же от него — Огнезора — спрятались.

«Как школяры, ей-богу!», — раздраженно вздохнул мастер, уже совсем растеряв свою ярость.

— Наша гостья здесь задержится, — негромко объявил он, явно к всеобщей радости: улыбки стали чаще и заметней. Мальчишка-командир — так прям расцвел, и почти на цыпочки привстал, силясь рассмотреть охотницу за спиной у своего лорда.

— За безопасность ее, Горо, головой отвечаешь! — резко осадил его юноша. — И если прознает кто о ней за этими стенами — хоть брат чей, хоть жена, хоть матушка — лично болтунов отправлю ко всем дьяволам!

— Ты что, Эдан! — с испугом потянула его за рукав Лая. — Меня же вчера вся деревня видела!

— Видела, — неумолимо отрезал Огнезор. — Мальчишку-прислужника, что с Фомом лошадей увел, пока их лорд про пошлины выслушивал. Люди, милая, видят то, что им скажешь. Это известная истина… А самым «глазастым», — прошипел он тихо, чтоб только она услышала, — я еще на вчерашнем сходбище память проверил.

Лая притихла растерянно, вглядываясь в посерьезневшие лица. Ребята — молодцы, опасность сразу почуяли, не зря он их выбрал все-таки! Даже Тана девиц своих подручных такими наградила взглядами, что болтать теперь вряд ли осмелятся… Значит все. Здесь и без него справятся.

— Все вопросы, — вздохнул он устало, — давайте сейчас решать. Я на рассвете уезжаю.

Сборище загалдело приглушенно, заволновалось и, понукаемое хлопотливым ворчанием Таны, вдруг незаметно начало расходиться. Пряча глаза, к Огнезору подошел за распоряжениями командир. Потом с кряхтением приковылял поближе Фом, неуклюже пытаясь завести какой-то хозяйственный разговор, но плюнул, и вслед за остальными убрался восвояси. Вскоре зал опустел, лишь Лая все так же неподвижно и молча смотрела юноше в спину. Не глядя на нее, Огнезор направился к выходу.

— Спасибо, хоть предупредил! — яростно крикнула девушка. — Что, правда думаешь, будто я здесь останусь?

Юноша обернулся, нехотя взглянул ей в лицо — отчаянное, злое, несчастное. Как раз такое, как он сам ощущал себя…

— Будешь полной дурой, если не останешься! — огрызнулся сердито. — Всеобщая травля, Лая! Я говорил тебе! Теперь не только люди Гильдии, но и все отребье, и всякий стражник Империи, даже приятель твой, Храш, всерьез возьмется за твою голову! Здесь же последнее место, где тебя искать могут. Сама знаешь, почему.

— Знаю, — гневно фыркнула она. Попыталась мягко соскочить со стола, но пошатнулась, так что Огнезору пришлось придержать ее за плечо. — И сколько еще мне здесь торчать? — прошипела, вывернувшись из-под его руки.

— Не меньше года, пока приказ не будет отменен, — ответил он как можно более спокойно.

— Неужели? Его отменят? — прищурилась девушка с явным недоверием.

— Уж поверь мне. Я пришлю кого-нибудь сообщить, когда это случится.

Ненадолго она затихла, будто вникая в смысл его слов, разгадывая, что за ними кроется.

— Тебя я, значит, больше не увижу? — спросила, наконец, осторожно и как-то обреченно.

— Нет.

— Нет… — эхом повторила Лая, и слово это мучительно повисло между ними. — Понятно. Как скажешь, — голос ее стал на удивление спокойным, почти равнодушным. На Огнезора она больше не смотрела.

— А что еще ты хотела услышать? — внезапно разозлился он. — Хоть представляешь, чем я рискую, укрывая тебя? — схватил ее за руку, развернул к себе, желая видеть лицо. — Столько возможностей скрыться, Лая! Зачем вообще тебя тогда понесло в столицу?!

— Да за тобою, дураком, что непонятного!? — взорвалась в ответ она. — Ты хоть знаешь, что десять лет мне жить не давал! Я охотником стала, только чтоб тебя найти! За проклятую лицензию и путь в Сообщество шестнадцатилетней девчонкой с головорезами по лесам шлялась, все надругательства их терпела!..

Она осеклась, оборвала себя, не желая говорить, не желая вспоминать о таком, но молчание теперь было только хуже. Злые летучие образы ее памяти уже вливались в Огнезора через сомкнутые его пальцы, сквозь горящую ее кожу. Уже захватили его, доводя до тошноты и исступления. Он видел каждый волос на чужих, грязных лицах, чувствовал вонь и тяжесть придавивших тел. И Лаину боль, и крик до хрипоты, и пришедшее вскоре тупое равнодушие. И ярость — уже собственную, неуемную ярость, выросшую до безумия, пока захлестывало его видение грубого насилия, совершенного над нею — когда-то неприкосновенной и до сих пор такой желанной.

Он разжал пальцы, отпихнул девушку, уже почти задыхаясь.

— Я не просил этого! Не нужны мне ни ты, ни твои поиски! Ни прошлое со всеми проклятыми воспоминаниями!

Злость улеглась, исчерпанная этим криком. Огнезор говорил теперь так, как убивал — холодно, расчетливо и метко:

— Очнись, дурочка! Я ведь очень неплохо устроился! Гильдия — вовсе не кошмар из детских сказок. Это лучший шанс, что мне выпал в жизни. Безродный оборванец из военной школы и мечтать о таком не мог! — он в точности повторял слова, что не раз уже слышал от Славы, и, поймав себя на этом, искривил губы в едкой усмешке. — Нищета на богами забытой заставе, наскучивший, ненавистный брак, в котором даже не было бы детей, ранняя старость и бесславная смерть — вот что ожидало бы нас с тобой, сложись все по-другому. Так зачем мне жалеть об этом?

— Я не знаю… — растерянно прошептала девушка, посмотрев на него так, словно видит впервые. — Я как-то о таком не думала…

— Конечно! — презрительно хмыкнул он. — Ты же одержима была своим поиском! Но теперь все, Лая! Можешь успокоиться! Забыть, наконец, о моем существовании! Жить дальше! Хочешь, память тебе сотру?

— Не смей! — отпрянула она, и юноша отчего-то ощутил облегчение. Знать, что она не узнает его, помнить все одному было бы… отвратительно.

— Как пожелаешь, — небрежно повел он плечами. — Можешь не оставаться здесь, если не хочешь. Но хотя бы постарайся не попасться! Не хочу чувствовать потом себя виноватым…

Лая кивнула, не поднимая глаз, и Огнезор готов был поклясться, что заметил влажный блеск на ее щеках. Ему захотелось себя ударить. Руки сжались так сильно, что рифленые ободки перстней вонзились в кожу.

— Если ты не против, — отвернувшись, проговорил он, — я бы хотел поесть и отдохнуть перед отъездом.

— Хорошо, — хрипло выдохнула девушка. — Не буду больше тебе мешать.

Она выскользнула во двор, скрывшись в темноте за тяжелой казарменной дверью. Кулаки он разжал, лишь почувствовав, как по пальцам тепло и медленно стекает кровь.

До полуночи Лая неподвижно сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и слушала, как беспокойно меряет шагами соседнюю комнату Эдан. Туда-сюда, вдоль-поперек…

Слова его вертелись в голове, подгоняемые звуком шагов за стеной. Снова и снова. Снова и снова.

Она не верила.

Нет, он был прав во всем — и насчет себя, и их будущего, и многолетней ее одержимости, не дававшей забыть и жить спокойно, толкавшей на самые глупые и безумные поступки, которые только можно придумать — с первых же дней его исчезновения. Даже раньше — сразу после того, как неизвестный воришка на весенней ярмарке снял с ее шеи подаренный медальон, и она вдруг ясно ощутила, что это не просто досадная неприятность, но нечто неизбежное и страшное…

Затем был побег из школы с одним лишь куском хлеба в мешке и самодельным ножом за поясом, многодневные блуждания в дремучих Тархемских лесах, встреча с людьми Ульма, надругавшимися над ее телом и лишившими душу остатков детской наивности…

Она — отчаявшаяся и истерзанная — могла умереть уже тогда, оставшись лежать на подстилке из колючей желтой хвои. То ли от рук разбойников, то ли от отвращения к себе. Но очень уж сильна была в ней любовь к этому миру и вера в него. Сильна была злость и упрямство. Сильна была крепнущая одержимость найти его — своего друга, брата, любимого. Единственного, кто был ей по-настоящему дорог…

И Лая вцепилась в свою жизнь руками и зубами, на долгие годы, если не навсегда, забыв о ханжеской добродетели, глупой чести и смешных предрассудках.

Вместо того, чтоб молить в тот день о пощаде, она предложила разбойникам свое тело и свой целительский дар — и очень скоро из всеобщей вещи стала любимой игрушкой главаря Ульма, а затем — и его талантливой ученицей, в один прекрасный день без зазрения совести убившей собственного учителя ради серебряной охотничьей лицензии…

Охотники за тайнами — самые знающие люди Империи, с их помощью можно найти кого и что угодно — так она тогда думала. И, поставив цель, шла к ней, не задумываясь и не оглядываясь — пусть даже для этого нужно было совершить нечто совсем безумное. Такое, как погоня за темным мастером, как та вылазка на площадь перед Гильдией…

Теперь же она слушала шаги Эдана за стеной, раз за разом повторяла в голове его слова — и не верила им. Совсем. Потому что чуяла ложь, знала ее на вкус и на ощупь. А еще больше — чужую боль, как свою собственную…

Эх, темный мастер, как же мало ведаешь ты о целителях! Не ваших из темных подвалов — настоящих! Тех, кто жизнь и смерть, кто каждый стон на себе выносит, потому что так только можно услышать, понять, излечить… Тех, кто всякую боль, даже самую малую, издалека чувствует.

«Не говоришь мне — сама узнаю! — повторяла, себя убеждая, Лая. — И если не врешь, если правда так хорошо тебе там и спокойно — тогда уж навсегда распрощаемся!»

Обида и ярость ее теперь уж совсем выгорели. Осталась только всегдашняя тоска да злая решимость, с которой часто лезла она в самые безумные и рискованные авантюры.

Лая ждала. Эдан держался долго, намного дольше, чем кто-либо иной. Но летучее масло кровь-травы действует безотказно. Одна капля, оставленная на его подушке, еще две — в уголке окна, где тихонько ворочает занавеску едва заметный ветерок… Неуловимый, легкий аромат, медленно навевающий сон. Скоро, уже скоро…

Шаги за стеной затихли. Подождав еще немного, Лая встала, осторожно выглянула наружу, бесшумно заскользила по коридору. Застыла у его двери, слушая тишину…

Он многому научился, ее Эдан. С ним стоило быть начеку.

Но и Лая кое-что умела. Слушать, например.

Отрешиться от всего, что не было звуком, тихим звуком его сонного дыхания… Он спал.

Раздавив зубами горькое семя бодряницы, белой тенью вошла девушка в комнату. Застыла у кровати, куда рухнул он, сморенный дурманом, — поверх покрывала, не успев даже толком раздеться, только сбросив с себя рубашку. Протянутая ладонь замерла над его обнаженным плечом, лишь чуть-чуть не касаясь кожи, переместилась нерешительно к груди, точно к тому месту, где беспокойно колотилось сердце.

«Прости, Иша, за то, что собираюсь совершить… Ты бы назвала мой поступок отвратительным… Но как еще мне узнать?»

Теперь только слушать. Закрыв глаза, замедлив собственное дыхание, вбирала Лая в себя ночную тишину, сливаясь с тоненьким биением его пульса. Тук-тук-тук…И вот уже нет темной комнаты, и смятой постели, и его лица, только ровные, ритмичные удары.

Усталость, усталость, опять усталость. Это первая волна, то, что совсем на поверхности. Надо глубже.

Беспорядочное мелькание ощущений: цветов и звуков, прикосновений и запахов. Глубже!

Безумный, яркий водоворот эмоций и летучих образов. Здесь. Сейчас. Осталось лишь проникнуть в их движение, поймать, зафиксировать…

Будто обожгло что-то Лаю, ударило, отпихнуло, вырвало из мира тени. Она вскинулась, открывая глаза. Руку крепко сжали холодные сильные пальцы, и взгляд Эдана пронзил насквозь ледяным бешенством.

— Ты…посмела?!

Лицо его было так близко, что дыханием опаляло щеки. Рука сжималась все сильнее, нарочно причиняя боль.

— Я просто…пыталась…понять, — прошептала девушка, бледнея. — Проклятье! Эдан! — закричала она. — Мне надоело твое вранье! Я хочу понять, что с тобой!.. Отпусти руку, мне больно!

— Думала, твои уловки что-то могут против истинного мастерства? — прошипел он яростно, еще крепче стискивая пальцы. — Хочешь знать, что со мной? Тебе любопытно? Ну, смотри же! Смотри!

В сознание влились, вломились, врезались с осколками и кровью страшные, тошнотворные картины, затопили, закружили мерзостью своей и болью.

Три склоненные черные фигуры. Липкие пальцы, отвратительно проникающие в кожу… Хочешь знать, как я стал таким?

Залитый дождем подвал, изуродованное, искромсанное чье-то лицо…Показать еще?

Первая кровь на руках, страшные, остекленевшие глаза. Стиснуть зубы, сдерживая тошноту, и тереть ладони — снова и снова, опять и опять, пока не исчезнет жгучий черно-красный след. Темные лужи на каменном полу и бесформенные груды тряпья, бывшие людьми. Рядом тошнит кого-то, мучительно и долго… Интересно?

Обломок ржавого лезвия вспарывает кожу на запястье. Влажный звук уходящей жизни сквозь подступающую темноту. Кап-кап-кап…

Грязные сапоги, сладострастно бьющие в лицо, вспышки боли в скрюченном, сжатом теле. Только не стонать, не дать этому гаду такого удовольствия! Липкий, соленый вкус во рту… Ну, что же ты? Смотри! Сама ведь этого хотела?

— Прекрати! Перестань! Не надо!

Ее вопль разорвал связь. Огнезор отпрянул, разжимая руку.

Лая глотала слезы, задыхалась, захлебывалась криком.

— Перестань, перестань, перестань…

Ярость сжалась и отступила, будто кто сыпнул на нее снегом. Тревожными льдинками закололо в груди.

«Что я сделал! Проклятье! Зачем?..»

Не думая больше ни о чем другом, он привлек девушку к себе, крепко сжал в объятиях.

— Прости, милая, прости, — зашептал испуганно, чувствуя, как дрожат руки, а в голосе пробивается что-то такое… Нежность?

Лая прижалась к его плечу — пылающей щекой к холодной обнаженной коже, — и вдруг разревелась: неудержимо, горько, совсем как та шестилетняя девчушка на Таркхемском школьном дворе.

— Тихо…тихо, — выдавил он потрясенно. Слишком уж близко она была! Гораздо ближе, чем можно было выдержать… Шквал эмоций, ее эмоций, едва ощутимых на расстоянии, теперь свободно и безжалостно захлестывал сознание: словно собственных его чувств было мало, чтоб окончательно утопить остатки разума! С легким стоном Огнезор зарылся на мгновение лицом в ее волосах.

— Не плач, моя Снежинка, — прошептал еле слышно, прикасаясь губами к склоненной голове, и шее, и кончику уха, и виску. Тайком, словно вор, вбирая всем телом сумасшедший, восхитительный ее аромат.

— Тихо, — выдохнул хрипло, прижимаясь поцелуем к ее лбу, выпивая слезы с щек…и, наконец, припадая напряженно к ее губам с болью и отчаяньем всех десяти лет своего одиночества.

«Нельзя!» — в последний раз что-то бессильно простонало в нем. Он дернулся, пытаясь отстраниться, но, Лая, почуяв его страх, еще крепче обвила руками его шею, зарылась пальцами в волосах, впилась ответным поцелуем.

— Не отпущу…больше, — вздохнула еле слышно, и глупый мальчишка в нем захлебнулся от восторга и желания, руки сами заскользили по теплым изгибам ее тела, а губы уже не могли оторваться от горячей дурманящей кожи…

Ударившись об пол, звякнул тоненько и глухо тяжелый перстень с его пальца, затем второй. И медленно накрыло их полотно ее рубашки…

Ледяной ветер, играющий краем полога, разбудил девушку. Постукивало рамой, выветривая последние остатки вчерашнего снотворного дурмана, заботливо приоткрытое окно (и как он догадался только?). Разноцветными бликами преломлялось в узорчатом стекле скупое утреннее солнце. Лаина одежда, торопливо сброшенная ночью, и собственный ее темный плащ нашлись аккуратно сложенными на спинке кресла. Эдана не было…

«Неужели, все-таки уехал?» — испуганно вскинулась она. Вскочила, оделась торопливо и выбежала в коридор, чуть не сбив на пороге Тану с большим кувшином воды.

— Водичка вот теплая, умыться, — растерянно буркнула та, любопытно шаря глазами Лае вослед, но девушка, быстро кутаясь в плащ, уже неслась вниз по лестнице.

«Уехал? уехал?» — то паникой, то обидой вскипало у нее в груди.

Она выскочила в сад, застыла, не зная, куда бежать дальше. И ощутила его. Будто укололо что-то уверенно: Эдан здесь. Лая огляделась, выискивая… Вот!

Босой, в одних только легких полотняных штанах, он кружил по саду, раз за разом принуждая красивое свое, послушное тело немыслимо изгибаться, пружинить в стремительных прыжках и выпадах, летать в диковинном смертельном танце так быстро, что, казалось, его ноги не касаются земли… Будто и не было вокруг ледяного осеннего холода, пробирающего обнаженный торс до костей! Будто и не жег голые ступни покрывающий траву иней!

Теперь только поняла Лая, насколько нелепой было ее тайное самодовольство за тот таркхемский поединок — ведь тогда он не дрался в полную силу. Может, играл, а может… просто не хотел убивать, каким-то своим непостижимым, звериным чутьем узнав в незнакомой воровке подругу своего детства…

Восхищение, гордость и желание жарко вспыхнули в ней.

Но тут Эдан замер, и Лая смогла рассмотреть его лицо. Отстраненное, мрачное.

А стоит ли вообще показываться ему на глаза?

— Не стой там, я тебя почувствовал, — тяжело выдохнув, вдруг заговорил он.

— В боевом искусстве упражняешься? — застигнутая врасплох, неловко выдавила Лая, и тут же одернула себя за глупо-небрежный тон. — Оделся бы, простудишься, — добавила, уж и вовсе смутившись.

Юноша наградил ее невеселым взглядом — и промолчал.

— Мне показалось, что ты уехал… — вздохнула она, растерянная его молчанием, своей недавней обидой и не схлынувшим еще восторгом.

— Должен был уехать, — отозвался он. — До самого рассвета, как уснула ты от травки своей, заставлял себя уехать. И вот видишь — не смог… Дурак… Вчера надо было…

Лая прервала его, приложив к губам ладошку. Торопливо сняла свой плащ, накинула Эдану на плечи — затем и сама приникла к нему всем телом, обвила руками, положила голову на грудь.

— Пойдем в дом, — предложила тихо. — Согреешься, выспишься, Тана завтраком накормит…

— Не могу я спать, — пожаловался он. — Все время тебя во сне вижу. Мертвую. Не могу… Не выйдет у нас, Лая. Безумие это!

Его пальцы ласкали ей щеку, а глаза — впервые с их встречи в Таркхеме — смотрели так растерянно.

— Ты ведь даже не знаешь, — говорил Эдан грустно и встревожено, — во что со мной ввязалась. Соврал я тебе о ранге своем в Гильдии… А правды никогда не скажу. И имени не назову…

— Знаю, что соврал, — успокаивающе погладила его девушка. — И что не скажешь — знаю, не дурочка… — она подняла к нему лицо, решительно сдвинула брови. — Только мне это все равно! — сказала твердо. — Мне ты нужен — не Гильдия! И если сбежишь сейчас — все равно за тобой пойду!

— Не оставляешь мне выбора? — хмыкнул он с тенью прежней язвительности. Осторожно поцеловал ее в лоб, вздохнул тяжело и на миг задумался. — Неправда, не я тебе нужен, а тот другой — из памяти, — сделал еще одну попытку, весьма, впрочем, неохотную. — Ко мне нынешнему совсем ты не готова!

— Знаю, — буркнула Лая ему в плечо. — С тобой самим такая же история. Будто нас, дураков, кто-то спрашивал! — она вжалась в него еще плотнее, упрямо не желая отпускать. — Привыкнем…

Последнее прозвучало у нее так мрачно — почти угрожающе, — что юноша рассмеялся.

— От осени до осени, — успокоившись, наконец, произнес он твердо. — Один год — это все, что я могу обещать тебе. Потом… не знаю. Будем живы — посмотрим…

— Посмотрим, — тут же лукаво согласилась девушка, решив про себя, что так просто Эдан от нее точно не отделается.

— Ох, что-то не верю я тебе, — сразу же неладное почуял юноша. — Опять травками накормишь? Приворотом? Чтоб и через двадцать лет не сбежал? — он смешно поцеловал ее в нос, затем взялся щекотать губами ухо, награждая иногда каким-нибудь словечком, — то нежным, то бесстыжим, — до кончиков ногтей вводя в пылающий румянец.

И почти уже Лае в его шепоте те самые, заветные, три слова почудились, как наглый, раскатистый грохот сигнального гонга безжалостно растоптал ее радость, разбил о гулкий камень «замкового» дворика, эхом выпотрошил на песок и булыжники.

Лая вскрикнула, больше зло, чем испуганно. Упрямо вцепилась в плечо юноши, отказываясь признавать за ненавистным рокотом право на существование. Отчаянно посылая то, что его вызвало (чем бы оно ни было!) ко всем десяти дьяволам, держащим темную длань Первого Бога.

Но Эдан хмуро отстранился, с усилием развернул ее и указал в сторону ворот. Оттуда, спотыкаясь на ступеньках, цепляясь за голые ветви кустов, крича что-то, перекрываемое непрекращающимся гулом, несся молодой командир.

Гонг всхлипнул в последний раз, тревожно ухнул по барабанным перепонкам и, наконец, затих.

— Господин лорд! — донесся крик командира, болезненно резкий в наступившей тишине. — Я поднял людей! Мы готовы стоять до последнего!

— Мы готовы…, - задохнувшись, повторил он уже совсем рядом, беспокойно ощупывая их лица темными пятнами глаз.

— Не суетись, Горо, — прервал его Эдан так холодно и жестко, что Лаины руки метнулись вдруг к поясу в поисках забытого где-то в уюте спальни кинжала. — Объясни толком, что случилось? Почему били тревогу?

Горо выдохнул громко и хрипло, взметнул крыльями носа, зачерпнув полную грудь воздуха, и, успокоившись враз, проговорил, не отрывая глаз от лица лорда:

— Темный мастер пришел за тобой.