Чистый грех

19

По театральной традиции того времени представление было составным. Вечер начался с того, что знаменитый Эдвин Бут сыграл в сцене из «Гамлета». Затем последовало более легкое зрелище: дали комедию нравов — свежую пьесу, недавно привезенную из Лондона. Саратогский театр был поставлен на широкую ногу: зал, конечно, поскромнее, чем в европейских столицах, но бархата и золота не меньше. Расписные потолки, хрустальные люстры, роскошные ложи. Публика была под стать богатому театру: разодетая по последней моде, чинная. Ничего общего с западными театриками, куда, если душе угодно, смело вваливайся в ковбойских лосинах и начищенных сапогах. Лишь на галерке были дешевые места и можно было вспомнить, что дело происходит в демократической Америке.

Эдвин Бут недавно вернулся на сцену после годичного перерыва. Эту паузу ему пришлось сделать после того, как его брат, тоже актер, но бесталанный, убил президента Линкольна. Сейчас Эдвин был в отличной форме и вернул любовь публики.

Флора и Адам наблюдали за представлением из своей ложи. То, как Эдвин Бут читал знаменитое гамлетовское «Быть или не быть», привело их в восторг.

При своем появлении эта красивая пара вызвала шепот в партере. Многие знали Адама Серра. Прошел слух, что молодая женщина заменяет ему нынче сбежавшую супругу. Дамы с неудовольствием лорнировали дерзкую особу, мужчины покашивались более доброжелательно и завидовали счастливчику Серру: и лошади у него первыми приходят, и женщин он выбирает одну краше другой…

Сплетня об Адаме и Флоре появится в «Нью-Йорк геральд» только назавтра, но и сейчас любовники ощутили на себе тяжесть всеобщего внимания. Клерк уже доложил репортеру о покупке кольца, тот сболтнул своим знакомым — и слух разошелся раньше, чем появился печатный намек.

В коротком антракте наблюдение за Флорой и Адамом продолжалось. Здесь, в отличие от Монтаны, мало кто опасался вспыльчивости графа, и на молодых людей нахально таращились, наклоняясь друг к другу и сопровождая поглядывания тихими комментариями. Флора была так счастлива, так приятно взбудоражена, что не угадывала сути происходящего. Ей просто казалось, что американская театральная публика более простодушна и любопытна, чем европейская. Она сознавала свою красоту и относила такое повышенное внимание на счет сегодняшнего своего исключительного обаяния. Адам был более проницателен, но привык игнорировать общественное мнение — вот и сейчас он только посмеивался. Однако Флора в конце концов смутилась.

— Странно они все на меня поглядывают, — сказала она Адаму. — Это явно не из-за моих бриллиантов — я вижу ожерелья и пороскошнее. Бриллиантами тут никого не удивишь: даже половина мужчин обвешаны ими. Почему же они так интересуются мной?

— Дорогая, ты просто потрясающе выглядишь. А может, всех утомил «Гамлет» и захотелось отдохнуть взглядом…

Адам обежал глазами ложи — и сердце у него вдруг упало.

Он увидел знакомую златокудрую головку со знакомой бриллиантовой заколкой. Блондинка кокетливо смеялась, склоняясь на плечо своего собеседника, молодого мужчины.

Вот она повернула лицо… Да, сомнений быть не может… Боже!

Это была его жена.

Адама чуть не стошнило от досады и бешенства — Изольда в последнее время постоянно вызывала у него именно этот, рвотный, рефлекс. Казалось, злой демон вернулся в его жизнь.

Конечно, она уже видела его: ведь публика так усиленно разглядывала их с Флорой. Итак, Изольда знает, что он здесь, и рисуется, хохочет с этим глупым щенком. Когда она приехала в Саратогу? А главное, зачем? Какого черта она притащилась именно сюда? Европейских курортов ей мало?

Флора предложила выйти в холл.

Адам быстро сообразил, что там они могут столкнуться с Изольдой. Зная злой нрав и острый язык жены, он побоялся скандала и сказал с небрежным видом:

— Дорогая, зачем тебе в толпу? Посиди здесь, а я принесу нам шампанского.

И проворно вскочил, хотя ничего не стоило послать за шампанским лакея.

Он направился в буфет, не понимая, что делает роковую ошибку. Он знал свою жену, но не до конца оценил ее коварство.

Флора узнала женщину сразу, как только та вошла в ложу. Уинтерхальтеровский портрет на ранчо точно передавал ее черты. Изольда была классической красавицей: изящна, белокожа, лицо сердечком, глаза кукольно-огромные. Одета по последней французской моде. Но во взгляде сквозило что-то нехорошее, противно-хитренькое. Кстати, и Уинтерхальтер, с его талантом, отразил эту лисью суть на своем портрете.

— Наслышана о том, что муж обещал жениться на вас, — без предисловия холодно промолвила графиня де Шастеллюкс. — Я решила заглянуть к вам и разочаровать: от живой жены не женятся. А отпускать его я не намерена.

Изольда села рядом с Флорой и с царственной улыбкой обвела взглядом партер и ложи, сознавая, что сотни взглядов устремлены на нее и полтеатра смакует пикантную сцену общения жены и любовницы.

Внезапное появление Изольды, которой полагалось бы быть в Европе, глубоко потрясло Флору. Но она не растеряла в степях воспитанной с детства светской невозмутимости. Ее вышколенные чувства никак не проявили себя внешне.

— Позвольте вам заметить, графиня, — сказала девушка с ледяной, однако любезной улыбкой, — что это вас ни в малой степени не касается. Если вы имели хоть какое-то влияние на своего супруга, то это было много-много лет назад. А нынче не в вашей воде указывать ему, что делать, а чего не делать.

Отповедь Флоры не произвела особого впечатления на Изольду. Просто она поняла, что соперницу так легко не смутить, и изменила тактику.

— Да-а, — протянула графиня, продолжая дружественно улыбаться, — а ты шлюшка с характером. По слухам, ты меняла любовников, как перчатки. Очевидно, Адам клюнул на твою многоопытность.

— Вы всех мерите по себе, душечка, — отозвалась Флора. — При вас тут желторотый барон, я верно заметила? Вы так и льнули к нему. Потому-то я и выделила вас в ложе, еще не зная, кто вы такая, — уж очень вы себя непристойно вели.

Краска бросилась Изольде в лицо. В ее голосе появились визгливые нотки.

— Вот что, милочка, говорить мне с тобой недосуг. Запомни только: Адам — мой муж, и венчаны мы во Франции, а французские законы развод запрещают. Я просто хотела поставить тебя в известность, а то как бы ты не попала впросак из-за своей темноты.

Флора, разумеется, и раньше знала, что Изольда восстанет против развода и будет совать палки в колеса. Но, видимо, в глубине души оставалась надежда, что все разрешится быстро и полюбовно. Теперь стало яснее ясного, что конфликт будет долгим и, что называется, полномасштабным. И Флора вся внутренне как-то потухла. Однако внешне оставалась язвительной и невозмутимой.

— Что ж, и вашему барончику, стало быть, ничего не светит, — сказала она. — Адам огорчится, что вы глупо себя ведете.

— Ах ты сучка! — надменно воскликнула Изольда. — Ты в мою жизнь не лезь!

— Была бы охота, — спокойно ответила Флора. — Что до вас, то советую вам держаться от меня подальше. Я не из робкого десятка, не на ту напали. Меня вам не запугать. Я не бледнела перед дикими бедуинами в Африке и самолично пристрелила пару китайских бандитов, которые желали меня изнасиловать. Так что великосветская мелкая хищница меня не смутит.

— Ничего, погоди, мерзавка! Я превращу твою жизнь в ад! — яростно прошептала Изольда.

«Ты уже превратила ее в ад», — печально подумала Флора. Вслух же сказала:

— Ничего у вас не получится. Вы опоздали.

— Нет, паршивка, это ты опоздала. — На лице Изольды вновь возникла любезная улыбка. — Ладно, завтра утром Адам втолкует тебе, в какой глубокой луже ты сидишь.

Адам не раз пожалел о том, что сам отправился за шампанским. Пришлось ждать в небольшой очереди у стойки, потом долго лавировать с бутылкой и двумя бокалами через толпу.

Подойдя к двери ложи, он первым делом услышал Изольдин голос.

От неожиданности молодой человек даже остановился. В приступе бешенства он был готов применить кулаки, вытащить Изольду вон за волосы… Адам тряхнул головой, чтобы успокоиться, и отбросил упоительные видения, как он колотит эту наглую тварь и волочит ее по паркету. Надо держать себя в руках.

Он откинул занавеску и вошел в ложу. Бледный, со сжатыми зубами. На звук его шагов обе женщины повернулись. Флора — с облегчением. Изольда — с нескрываемой ненавистью.

— Добрый вечер, сердце мое, — ласково приветствовала она мужа. — Забежала посмотреть на обручальное кольцо, которое ты подарил своей «невесте». Весь город уже судачит об этом. Только не делай вид, что тебе ничего не известно! — добавила она, меняя тон. — Он такой щедрый, просто душа-человек, — заметила Изольда, насмешливо поворачиваясь к Флоре.

— Что ты здесь делаешь? — хрипло спросил Адам, глядя на жену исподлобья и грозно играя желваками.

— Фи! Какой страшный! — протянула графиня. — Я пришла пообщаться, сказать «здравствуй» — ведь мы с тобой, муженек, как-никак давненько не виделись. Да и на твою очередную зазнобу хотелось хоть краем глазка взглянуть — о ней столько говорят.

— Общаться по-человечески ты не умеешь, Изольда, — сказал Адам. — Поэтому иди-ка ты отсюда подобру-поздорову.

— А поцеловать свою любимую супругу? Котик, это даже неприлично. Ну да ладно, у тебя еще будет случай — я возвращаюсь в Монтану. Соскучилась по тамошнему чистому воздуху.

— После твоего отъезда в доме сменили замки, — жестко ответил Адам. — Тебя там не ждут. Так что не траться на поезд.

— Похоже, эта девица будет отныне на ранчо вместо экономки?

— Мои планы тебя не касаются.

Изольда иронически вскинула брови.

— Как вы спелись. Она говорит то же самое.

— Стало быть, до тебя лучше дойдет, раз мы говорим одно и то же. Если ты не хочешь убраться из ложи, уйдем мы. Нам не о чем с тобой разговаривать.

— Даже насчет дочери?

— А что насчет дочери?

— Я приехала, чтобы побыть с дорогой Люси.

— К чему ты клонишь, черт тебя побери? — Адам невольно повысил голос. До сих пор разговор велся в приглушенных тонах. Все трое не хотели немедленного скандала. — Ты и пяти минут не провела с Люси с тех пор, как родила ее. А теперь вдруг воспылала к ней материнскими чувствами!

— Я обнаружила, что очень скучаю по малышке.

— Послушай, если барон плохо тебя содержит, то я могу подбросить денег на твой банковский счет, — в отчаянии сказал Адам. — Только брось свои планы касательно Люси. Я не хочу, чтобы ты вторгалась в ее жизнь, делала девочку предметом торга и развращала ее своим примером.

— Почему я не имею права на естественную материнскую любовь? — сказала Изольда, пытливо вглядываясь в Адама. По его реакции она понимала, что все рассчитано правильно и дочь — его главное уязвимое место. — Ты не можешь отказать мне в свидании с Люси. Права такого не имеешь.

— Отчего бы тебе не пойти на сцену, Изольда, — саркастически скривил губы Адам. — Из тебя вышла бы отменная актриса… А вот я — актер паршивый. И потому скажу прямо, без обиняков: держись подальше от Люси. Я не хочу, чтобы ты травмировала ее душу.

Это было произнесено с такой откровенной угрозой, что даже Флоре стало страшно.

Изольда, впрочем, не испугалась.

— Похоже, ты сегодня не настроен на серьезный разговор. Ладно, подожду, когда ты будешь более рассудителен.

С этими словами Изольда встала с кресла, сверкнув бриллиантами на шее.

— Я сегодня рассудителен как никогда, — заверил жену Адам. — И готов пойти тебе навстречу. Бери деньги и оставь меня в покое. Запомни: именно сегодня я добрый. Завтра ты и этого от меня не добьешься.

— Ладно, — сказала Изольда, — поживем — увидим, кто в каком настроении на что способен. А тебе, деточка, — повернулась она к Флоре, — не рекомендую торопиться со сбором приданого.

Дойдя до выхода из ложи, графиня повернулась и, уже открыв дверь и приготовив путь к отступлению, заметила:

— Поздравляю, Адам, наконец-то ты нашел действительно большие сиськи. У моей кухарки в Париже такие же. После беременности такие провисают до пупка.

— Изольда! — возмущенно воскликнул Адам.

— Правда уши режет, мой сладкий, — проворковала Изольда и победительницей вышла вон.

Когда любовники остались наконец наедине, несколько секунд оба потрясенно молчали.

— Извини, — наконец сказал Адам, — я говорил, что она грубая скотина. И вот, сама видишь. Лоск только внешний. Внутри — гниль и смрад.

Он сел рядом с Флорой, поставив бутылку шампанского и бокалы на свободное кресло.

— Мне досадно, что вы все-таки схлестнулись. Прости, что я не уберег тебя от этой грязи.

— Не переживай, — сказала Флора. — Мне доводилось встречать и не таких изысканных леди.

Личная встреча положила конец ее темным сомнениям в том, что и Адам виноват в развале своего брака. Она лицезрела эту стерву, видела ее глаза, слышала интонации ее голоса. Адама можно только пожалеть: прожить столько лет с этакой особой! Изольда даже хуже, чем она рисовалась воображению.

Если у Флоры и были до сих пор какие-то угрызения совести по отношению к жене Адама, то сейчас они развеялись окончательно:

— Не переживай, любимый. Честное слово, я не задета. Конечно, чуточку рассердилась, но стоит ли портить себе кровь из-за такой дряни?.. Только как же с Люси? — обеспокоенно спросила она. — Ведь Изольда не отвяжется. Тут она чувствует свою силу. Скажи, какие у нее официальные права?

Адам устало опустился в кресло и даже закрыл глаза. Появление Изольды все в нем перевернуло. Такое чувство, будто его отшвырнули в липкое болото прошлого.

— Она толкует о материнских чувствах! — возмущенно сказал он, распахивая глаза и прожигая пространство раскаленными угольями зрачков. — Да раньше она в монахини подастся, чём в ее сердце проснется хоть что-то, похожее на материнские чувства!

Тут Адам повернулся к Флоре и нашел силы посмотреть ей в глаза.

— Думаю, нам следует уехать прямо завтра. С Изольдой переговоры можно вести лишь после того, как мы надежно изолируем Люси от этакой мамаши. Если Изольда заговорила о материнских чувствах — быть беде. Надо принять все меры для защиты, и побыстрее!

— Ну и хорошо, — отозвалась Флора. — После светской сутолоки будет так приятно оказаться в вашей уютной глуши.

Про себя она подумала: после пяти минут общения с этакой вот светской ломакой Изольдой убежишь от общества, где есть такие черные, эгоистические души, — убежишь на край света, к белым медведям!

— Я способна упаковаться за четверть часа, — с улыбкой добавила Флора. — Прочь отсюда! Поскольку я приехала за тобой и обрела тебя, моя задача выполнена и я готова вернуться в Монтану.

Адам облегченно улыбнулся.

— Люблю тебя за то, что ты говоришь прямо, без обиняков, — сказал он, ласково погладив ее руку.

— Вокруг да около — не мой жанр.

— После Изольды ты как глоток свежего воздуха. Эта никогда словечка в простоте не скажет. Сплошь милые фразы, а чуть зазевался — уже и впилась зубами… Так как насчет шампанского?

Флора отрицательно мотнула головой.

— Ну его. Ты лучше побыстрей проверь, как там Люси.

— Я тоже об этом подумал. Поеду-ка я в гостиницу. А за тобой зайду с утра. Будь готова.

Попрощавшись с Флорой, Адам поспешил к себе в отель.

К счастью, тревога оказалось напрасной: все было в порядке, Люси крепко спала в номере. При ней была только повариха, которая временно исполняла обязанности няньки.

Адам объяснил женщине, что завтра утром они уезжают — раньше, чем предполагалось. Вслед за этим он строго-настрого приказал ни в какие контакты с Изольдой не вступать, в номер ее не пускать ни при каких обстоятельствах и, уж конечно, дочь ей не отдавать, иначе… Тут граф так выразительно сверкнул глазами, что дальнейшие пояснения оказались не нужны.

Затем он сел в экипаж и укатил в конюшни — распорядиться касательно своих лошадей. Было достаточно трудно подготовить к выезду весь «табор»: конюхов, слуг, скакунов. После совета решили, что если с транспортировкой лошадей выйдет задержка, то Адам не станет ждать, а уедет один — с дочкой и поварихой-няней. Остальные отправятся вдогонку через день-другой.

Из конюшен Адам кинулся на железнодорожную станцию, чтобы найти вагон под своих скакунов. Там повезло. Сказали, что уже в пять тридцать утра для него будут готовы два вагона — один для людей, другой для лошадей. А в восемь эти вагоны можно прицепить к восьмичасовому поезду, идущему в Чикаго.

Все складывалось весьма удачно.

Со станции граф направился в клуб Моррисея — попрощаться с товарищами. Они были в курсе «события» в магазине Тиффани и ждали его на обычный покер поздно вечером, чтобы расспросить подробности. Теперь все шумно поздравили приятеля с хорошенькой невестой. Адам выпил на посошок и рассказал друзьям о столкновении с Изольдой в театральной ложе и о своем решении немедленно покинуть город.

Мнения разделились. Одни считали, что нехорошо трусливо бежать от юбки, другие, очевидно, более натерпевшиеся от жен, одобряли решимость Адама «рвать когти».

— Правильно, правильно, — сказал Колдуэлл, перекрывая своим басом все остальные голоса. — С такой стервой лучше быть начеку. Обидно, что придется откупаться от нее.

— Лучше откупиться, — поморщился Адам. — Поверьте мне, Флора стоит того, чтобы затевать развод с Изольдой.

Банкир из Атланты поддержал его:

— Раньше следовало разводиться. С женщинами надо если уж резать, так сразу. С годами они становятся более алчными — дешево не отвяжешься. А теперь, когда твоя Изольда видит, что у тебя другая и ты счастлив, она нарочно станет изводить тебя. Ведь верно говорят: ревность умирает последней.

— С чего ты взял, что она меня любила, Грант? — вздохнул Адам.

Грант Путнем, промышленник-миллионер, говорил от души, потому что сам только что развелся с молодой женой, которая ополовинила его состояние.

— Скажем, я, — продолжал Грант, — с радостью дал бы своей Уинни миллиончик. Так нет! Ей мало, утробе ненасытной! Я говорю: чем плох миллион для сопливой фермерской дочки из самого глухого вермонтского угла? Нет, она за каждый месяц со мной затребовала по сто тысяч!

— Да, — философски изрек Колдуэлл, — хорошую жену с первого раза не сыщешь. Так что, Адам, дерзай снова и снова.

— Нет уж! На Изольде я женился по настоянию отца и в счет ее брать не хочу. Флора будет моей первой и последней женой!

— Э-э, похоже, наш друг серьезно втюрился, — прогремел Колдуэлл. — За тебя, дружище! Как только получишь разрешение на развод в Ватикане, шли нам приглашение на свадьбу.

— У меня в Вашингтоне есть хороший адвокат, — сказал один из друзей Адама, конгрессмен. — Зовут Том Бартон. Собаку съел на разводах. Исхитрился аннулировать двенадцатилетний брак с шестью детьми. Говорит, деньги разрубят любой узел.

— Спасибо, — отозвался Адам. — Скажу Джеймсу, чтоб связался с этим Бартоном. Хотя главным будут крючкотворы в Париже — там все решится.

— Слушай, — хлопнул себе по лбу Колдуэлл, — а твоя леди часом не того? — Он многозначи-тельно сложил руки на своем животе. Брюхо было такое большое, что не пришлось отодвигать руки, чтобы показать беременность. — То-то я гляжу — заторопился! В этом случае колесики закона надо вращать с бешеной скоростью!

— Нет, ребенка она не ждет, — лаконично ответил Адам. — Просто я не могу жить по-старому.

— А красива, ничего не скажешь! — воскликнул конгрессмен. — Что ж, счастья тебе и удачи! Но ты и сам по себе удачливый — тебе и желать ничего не нужно!

— Спасибо, друзья, спасибо, — повторял Адам. — Как только дело уладится, разошлем приглашение на свадьбу. Так что планируйте поездку на Запад. Надеюсь, уже в этом году.

— К тебе разве проберешься? По дороге в ваши края полным-полно воинственных краснокожих! — сказал Колдуэлл.

— Не робейте. Вышлю хороший эскорт. Племя лакотов действительно наши давние враги, и неприятностей от них предостаточно.

Адам не стал упоминать то, что в прошлом году лакоты приходили с дарами и хотели помириться с абсароками, чтобы вместе нападать на белых, — да ничего не вышло. Эти тонкости были неуместны в разговоре с Колдуэллом и его компанией, настроенной не слишком-то дружелюбно ко всем индейцам. В разговорах с ним тему краснокожих обходили, и он старался не нарываться на споры.

— А вы дружите с этими… как их… — произнес Грант Путнем.

— С абсароками, — подсказал Адам. Для Путнема, жителя Восточного побережья, индейцы были или благородными дикарями из книжек, или опасными негодяями, которых западные жители называют опасными головорезами.

— Чего уж там, — прогремел Колдуэлл. — У меня у самого бабка была из команчей. Так что мне нечего деликатничать с Адамом. Ну, смугловат наш друг, ну, в ушах у него серьги — зато душой мужчина и в покер играет как никто! Грех такое говорить, но для меня большое счастье, что ты уезжаешь из Саратоги — главный соперник долой, и я сразу начну выигрывать за карточным столом.

— Вот видишь, Колдуэлл, все к лучшему в этом лучшем из миров, — рассмеялся Адам, обнимая человека-гору. — От такой, как Изольда, надо держаться на расстоянии в несколько тысяч миль. Ну, джентльмены, спокойной ночи и не поминайте меня лихом. Так договорились — жду всех на свадьбе!

Выйдя на Матильда-стрит, Адам свернул по направлению к отелю «Кларендон». Он шагал тороп-ливо — времени упаковаться оставалось в обрез.

В правильности своего поспешного бегства граф не сомневался. Изольда приехала неспроста. Поэтому нужно как можно быстрее убрать Люси подальше от этой хищницы. Любые планы Изольды будут девочке во вред.

Занятый размышлениями, Адам не обратил внимания на то, что за ним по многолюдной вечерней улице неотвязно следует какой-то мужчина. Из баров неслась музыка, гуляющих в этот поздний час было предостаточно.

Ближе к «Гранд-отелю» толпа поредела. Дальше была только одна гостиница — тот самый «Кларен-дон», где он остановился.

Адам был доволен собой. В итоге все устроилось, и теперь они с Флорой умчатся на родное ранчо. Он на ходу задрал голову и посмотрел на усыпанное звездами небо. Благодать!

И в этот момент раздался выстрел.

А за ним еще один.

Адам не думал, в кого стреляют. Приученный годами жизни в неспокойном краю к машинальной стремительной реакции, он просто упал на землю, откатился в сторону и быстро на четвереньках добрался до ближайшего столба. Там вскочил и стал боком. Какая досада, что у него нет с собой оружия! У себя в Монтане он такой глупости себе не позволяет! Там это может стоить жизни. Оказывается, и здесь следовало быть начеку.

Он осторожно выглянул из-за столба.

Снова выстрел. Небольшая пауза — и еще.

Шагах в тридцати от него, в тени вязов, прятался мужчина. Было трудно разглядеть, кто это. Однако Адам догадался, что это Фрэнк Сторхэм. Да, его манера двигаться. Точно он.

Прохожие сразу бросились врассыпную, теперь улица на сто метров вперед и назад была пуста. Даже швейцара с порога «Кларендона» как ветром сдуло. Залитый светом портик отеля был ближайшим, хорошо освещенным местом на этом участке улицы.

— Проклятый краснозадый! — прокричал Фрэнк из-за дерева. — Я тебя чуть-чуть не достал. Погоди, рано или поздно я тебя убью. Ты от меня не уйдешь!

Адам сообразил, что в подобной ситуации саратогские полицейские на помощь не придут: под пули лезть они не приучены. Их философия проста: пусть джентльмены сами между собой разбираются. Что касается Фрэнка, то он из тени деревьев не выйдет и стрелять больше не будет по очень простой причине: он понял, что у его противника, увы, нет с собой оружия и, значит, не удастся выдать происшедшее за благородное и взаимное выяснение счетов. А повиснуть на виселице за обычное убийство из-за угла Фрэнк вряд ли захочет. Стало быть, достаточно переждать за столбом, и подлец тихонько улизнет — тенью, тенью и прочь. Но это не выход. Это означает дать Фрэнку Сторхэму свободу коварно напасть из засады снова — скажем, когда они с Флорой поедут на станцию или в поезде на пути в Монтану.

Получалось, что с Фрэнком надо разобраться прямо сейчас и навсегда.

Все это мелькнуло в голове мгновенно. Решение было принято.

Пока Фрэнк перезаряжал револьвер, Адам прикинул расстояние: примерно ярдов тридцать по открытому месту, хотя и залитому лунным светом, но прорезанному несколькими глубокими тенями. Итак, тени должны выручить. К тому же Фрэнк наверняка опять сильно под мухой — второе преимущество. Если Адам бросится к нему, Фрэнк удирать не станет. Он начнет стрелять — это понятно. Значит, все зависит от быстроты Адама.

Он зигзагами бросился вперед.

Когда Фрэнк возобновил стрельбу, Адам был уже за деревом, в глубокой тени и очень близко от врага. После того как Фрэнк расстрелял новую обойму и стал возиться с перезарядкой, Адам выскочил из-за дерева и с ножом в руке устремился в сторону Фрэнка.

Тот услышал топот его ног, быстро вышел из-за кустов, сжимая револьвер перед собой обеими руками и целясь в противника. Мгновением раньше, чем он нажал на курок, Адам метнул нож, который по рукоятку вошел в сердце Фрэнка. Даже не охнув, он упал на землю, один раз дернулся всем телом и навечно замер.

Адам подошел к распростертому телу, наклонился над ним и проверил, жив ли Фрэнк. Увы.

Убивать Адаму было не впервой, и никакой жалости он сейчас не испытывал. Собаке собачья смерть. Однако последствия этого события будут самые удручающие. Властей Адам всерьез не опасался, хотя надо побыстрее уносить ноги, чтобы не объясняться с шерифом. Настоящая опасность — Нед Сторхэм. Он и без того имеет небольшую армию бандитов, которые охраняют его пастбища и совершают рейды на чужие земли. После гибели брата Нед пуще прежнего станет претендовать на пастбища Адама, уже имея «законный» повод: кровную месть. Следовательно, надо организовать свой отряд для защиты долины Аспен от сторхэмских головорезов. Это хлопотно и неприятно. Придется жить в состоянии постоянной войны. Новое кровавое столкновение с Недом Сторхэмом и до смерти Фрэнка было делом времени. Но прежде имелась хоть какая-то возможность прийти к мирному договору. Теперь грядет борьба не на жизнь, а на смерть…

Адаму хотелось пнуть труп ногой. Хоть и сдох оболтус, а жизнь ему все-таки отравил. Пьяный дурак! Дернул его черт искать приключений на свою голову! Не умеешь стрелять, не умеешь ходить трезвым на дело — и не лезь!

Вырвав нож из груди Фрэнка, Адам вытер лезвие пучком травы, сунул смертоносное оружие за пояс и легкими быстрыми шагами пошел прочь, держась самых темных мест. В отель он войдет с заднего входа. Надо как можно быстрее собраться и покинуть город. Сейчас, когда Изольда дышит ему в затылок, быть притянутым к формальному расследованию совсем ни к чему.

Через десять минут, сделав изрядный круг по боковым улицам, Адам вошел в свой отель через заднюю дверь.