Чудище, или Одна сплошная рыжая беда

Глава 16

Носу было щекотно. То было первым, что я поняла, еще до конца не проснувшись. Уставший, но вполне насытившийся женский организм выходить из состояния полудремы не хотел. Я поморщила нос… помогло. Но ненадолго.

Сморщившись еще раз, я просто перевернулась на другой бок, даже не собираясь разбираться, какого, собственно, фига, а главное кто моей царственной особе в своей опочивальне уютной, да сладко спать мешает.

А зря-я-я-я…

— Ань, просыпайся, — послышался смешок над ухом, и чьи-то губы коснулись моей шеи за ухом. Мне захотелось вдруг мурлыкнуть… Но и просыпаться я не собиралась! И кое-кто об этом прекрасно догадывался, потому как под одеяло на голой живот скользнула теплая ладонь, и меня уверенно сдвинули с места, прижимая к чьему-то телу. Послышался еще один смешок:

— Анют, не заставляй меня тебя будить.

— И что будет? — не выдержав, хихикнула я, не открывая глаз.

Было в этом во всем что-то такое… непередаваемое. Неуловимо нежное, приятное. Короче, дикий ванильный романтик и сердечки во все стороны! Но мне определенно нравилось…

— Увлекусь, — мягкая усмешка, одеяло соскользнуло чуток и такой знакомый поцелуй в плечо.

Я попыталась спрятать улыбку. Вот же ненасытный-то, а!

— Ань, у нас самолет через два часа, — тем же тоном осведомили меня…

И аура романтичности и нежности развеялась вмиг!

Я застыла, прекратив глупо и довольно улыбаться, вспомнив, кто за моей спиной, как он там оказался и, собственно, почему.

— Самолет? — холодно переспросила, открывая глаза.

Меня отпустили. Судя по всему, Богдан сел позади меня, и спокойно объяснил:

— Нам будет лучше уехать на пару дней, пока все не уляжется.

Угу. Вот оно — прощай романтика и здравствуй, суровая действительность!

— Мне на работу, — сухо напомнила я и подскочила. — Блин, работа! Я проспала!

— Ань, я уже позвонил Ольшанскому, — усмехнулся сидящий на кровати блондин. Я перевела на него ошарашенный взгляд, машинально отмечая, что он не только, кажется, в душе побывать успел, но еще и как-то переодеться умудрился. По крайней мере, я точно помню, что вчера стягивала с него брюки, а не черные свободные джинсы.

Вчера меня, ну… вроде как повело чуток. Я ведь тоже ни разу ни белая и пушистая заинька и дразнить меня не надо. А уж так изощренно издеваться… Тем более. Проще говоря, кто-то меня вчера, сердечно извиняюсь, поимел морально, а я кое-кого в ответ — физически!

И если вы думаете, что он активно этому сопротивлялся, то Неаполь у нас, ни дать не взять — принцесса Англии. Ибо он не только не сопротивлялся, но и активно в этом участвовал!

Я не знаю, как так получилось, правда. Просто в какой-то момент уже меня переклинило и, вместо того, чтобы выдать положенную реакцию вроде истерики, ненависти, оскорблений и любимых язвительных реплик, я не выдержала и сама его поцеловала. Возбужденное тело требовало развязки, натянутые нервы хотели того же, а мозг вопил, что размышлять над возникшей ситуацией он против категорически!

Долго уговаривать Полонского, кстати, не пришлось.

И нет. Стыдно мне за это не было!

— И? — выгнула брови, ожидая ответа, машинально прижимая одеяло к груди. — Богдан, ты знаешь, что работа для меня не…

— Знаю, — спокойно перебил меня блондин и, протянув руку, коснулся моего подбородка пальцами, слегка его поглаживая. — Но сегодня ты туда не пойдешь.

Я дернула головой, освобождая свой подбородок. Блондин настаивать не стал, поднимаясь с кровати:

— Я жду тебя на кухне.

И ушел. Не выдержав, я подтянула колени к груди, запуская ладони в волосы.

Вот тебе и вся любовь. Даже зная меня, он все равно решил по-своему. Блеск! Мои тараканы в голове дружно дохнут в восхищении!

Умом-то я понимала, что большинство из сказанного вчера — правда. И я нее верила, хотя делать это не хотелось от слова нихренашечки. Нет, конечно, осознание того факта, что Богдана переклинило на мне настолько, что он разорвал выгодные отношения с корейцами вопреки согласию своего отца и даже пошел на шантаж, чтобы удержать меня рядом, довольно-таки льстило моей алчной душонке.

Не может не льстить, когда ради тебя совершают вот такие вот поступки. Осознавать все это было до дрожи приятно.

Но еще больше пугало иное — такого Богдана я совсем не знала. Я раньше думала, что он совсем другой. И не знала теперь, что мне с этим осознанием делать.

А с другой стороны еще сгрызал изнутри червяк сомнения, явно находившийся сейчас в крайней стадии ожирения. Моя мнительность вкупе с подозрительностью орали хором о подставе громче, чем пьяные голубые береты в тельняшках второго августа и у фонтана.

Его поведение вполне могло вполне оказаться тщательно продуманной игрой, и преследовал он какие-то свои цели. Вполне возможно, что он действительно предложит своему отцу меня в качестве замены Ким Со Хён, а возможно, Полонский замыслил и надавить на моего горячо любимого папулю, что б ему там икалось в своем любимом «Бентли». А может, и вообще нескольких зайцев одним ударом…

И у меня именно сейчас возникал один единственный вопрос.

Где носит Кирилла, когда он мне так нужен?!

Чертыхнувшись, я откопала в тумбочке безразмерную футболку и, натянув ее, пошла курить, и в этот раз снова не выходя на балкон. Нервы требовали немедленного успокоения, ибо прятать трупы уже отчаянно было негде!

Я очень, очень надеялась, что мой любимый бомжик как раз не стал целью Полонского, старшего или младшего — без разницы. Хотя помнились мне отдаленные разговоры на тему того, что Максим Полонский тягаться с Громовым никогда не рискнет… Да и Кир, коль мне память с совестью дружно не изменяют, Богдану доверял.

Вопрос насущный номер два: ну и кто в этой истории, собственно, самый большой козел?

Отчетливо понимая, как меня все это достало, я прихватила одежду и в первую очередь направилась в душ. И уже потом, приведя себя в порядок, решилась выйти на кухню.

Богдан сидел на моем обычном месте, скармливая вечно голодной Ни-Ни целый банан, отламывая от него по кусочку.

Ну, вот… как так? Как?

Как этот человек может быть лжецом и шантажистом?

Но больше всего убивала мысль, что человек, которого я люблю, оказался таковым.

Молча забравшись на стул, я посмотрела на содержимое тарелки… И снова захотела курить. И много! Потому что кое-кто, оказывается, запомнил, что я не ем яичницу и сделал на завтрак омлет, а кофе в любимой темной кружке на проверку оказался еще горячим капучино. Корица и два сахара.

Желание побиться головой об столешницу стало почти невыносимым.

— Ей на два дня банана не хватит, — заметила я, вяло ковыряясь вилкой в тарелке.

— Алехин обещал ее покормить, — ровно ответил Богдан, на секунду отвлекаясь. — И рыб тоже.

— Он скорее заснет моськой в ближайшем аквариуме и его самого схомячит зубатка, — хмыкнула я, подавив желание поинтересоваться, а как, собственно, соседушка-то мой на новость о моем отъезде отреагировал?

Хотя, о чем это я? Он-то про шантаж не в курсе. Наверное, Лександрыч Полонского еще и поздравил с решительным шагом по завоеванию ни разу ни тихой и смирной меня.

Пересадив объевшуюся момонгу на свое плечо, Полонский откинулся на низкую полукруглую спинку стула и усмехнулся, складывая руки на груди:

— Ань, прекрати меня бояться.

Я чуть кофе обратно не выплюнула!

Закашлялась, потянулась за салфеткой, а на меня в это время с такой насмешкой посмотрели…

Я вот искренне недоумеваю: он сам по себе такой проницательный, или на моей морде лица все крупными буквами намалевано?!

Хмыкнув, парень мельком взглянул на спортивные часы на своем запястье и, пересадив активно умывающегося опоссума на стол, подошел ко мне. Отобрал смятую салфетку, отбросил ее на стол и развернул меня к себе, не снимая со стула. И даже в таком положении он все равно оказался чуть выше меня.

— Анют, — обхватив мое лицо ладонями, поглаживая щеки большими пальцами, ласково улыбнулся Полонский. — У тебя на лице вся нервозность написана.

— А ты думал я от восторга танцевать буду? — хмуро отозвалась, сунув ладошки между своих коленок, прикрытых любимыми голубыми камуфляжными штанами. — Прости, но балерина из меня не айс — от белых пачек подташнивает, классическую музыку терпеть не могу, а чешки где-то потерять умудрилась… лет пятнадцать назад!

Вместо ответа Полонский мягко усмехнулся. И вдруг одна его ладонь скользнула в волосы на затылке, заставляя поднять голову, вторая легла на талию, притягивая к себе, и меня поцеловали. Совсем так же, как тогда на мойке: умело, неторопливо, с ноткой сдерживаемой страсти и капелькой затаенной нежности…

Мозги мои расплавились тут же!

— Так нечестно, — хрипло отозвалась, когда меня прекратили целовать. И собственный голос так жалобно прозвучал, что я его почти что не узнала.

— Но нервничать ты перестала? — с непривычной ласковой улыбкой спросил Богдан, согнутым пальцем поглаживая мой подбородок, смотря сверху вниз в мои наверняка затуманенные глаза.

Пришлось кивнуть.

— Тогда собирайся, — меня еще раз поцеловали, но уже просто в губы и аккуратно. — У нас осталось пятнадцать минут, иначе придется ждать следующий рейс.

— Богдан, а куда мы вообще летим? — не выдержала я. — Я понятия не имею, что с собой брать!

— Потом узнаешь, — на сей раз меня поцеловали в кончик носа. — Одежду не бери.

— А вот сейчас я тебя опять боюсь, — ехидно протянула, соскальзывая с табуретки. В ответ Богдан просто выгнул левую бровь, но губы дрогнули от сдерживаемой улыбки. Вот же… пакость обаятельная!

Сколько же раз мне нужно его конкретно изнасиловать, что бы он, наконец, угомонился?

На сборы ушло минут десять, не больше. Когда работаешь сутками, запасной комплект необходимых мелочей вроде косметички, набора для душа, зарядки для телефона и другой ерунды всегда валяется в строго определенном месте. В моем случае это ванна и коридор.

Так что через десять минут я уже была вполне готова. Рюкзак тоскливо притулился в коридоре, где уже были выставлены мои кроссовки, красноречиво свидетельствующие о том, что обуть нужно будет именно их. На вешалке висела моя кофта-бомбер, тактично намекающая на то, что тепло одеваться не нужно, а рядом с ней оказалась почти такая же на несколько размеров больше.

Я задумчиво покрутила мобильник между пальцев. Желание позвонить Кириллу было невыносимым, но я ясно понимала — мне этого сделать не дадут. Так и оказалось.

Накинув поверх белой футболки серую с красным кофту, Богдан спокойно забрал у меня телефон и положил его на тумбочку:

— Так будет спокойней.

Угу. Интересно только кому?

Я молча натянула свой серо-синий бомбер, скрыв любимую черную футболку с мордой снежного барса и, закинув за плечи рюкзак, обула кроссы. Оглядела взглядом коридор…

— Что-то забыла? — спросил блондин, заметив мое недоумение пополам с напряженностью.

— Не знаю, — поморщилась я, толком не понимая, что меня гложет изнутри. — Сигареты если только. Я сейчас.

Прямо в обуви прошла через зал, вошла в комнату и, подойдя к столу, прихватила пачку сигарет с зажигалкой. Машинально отметила Ни-Ни, скребущуюся в клетке, случайно бросила взгляд на балкон… и громко вскрикнула:

— Стасик!!

Твою ж, твою ж, твою ж… Нормальных слов не находилось, чтобы описать все, что я чувствовала, трясущимися руками открывая дверь — ибо напротив нее, сжавшись в маленький комок, сидел дрожащий мальчик!

— Ан-н-ня… — у бледного, как смерть ребенка зуб на зуб не попадал. — Н-н-ня..

— Господи, да как же ты, — я дрожала не меньше, но не от холода — от страха! На улице приличный минус, на балконе было не лучше, а губы у мелкого уже откровенно посинели. — Да как так-то?!

Подхватив трясущегося мальчишку на руки, я быстро заволокла его в комнату и с треском захлопнула дверь.

— Ань? — в комнату зашел Богдан, видимо, услышавший мой крик. — Что случилось?

— Стасик, — дрожащим голосом отозвалась, усаживая ребенка на кровать и принимаясь снимать с него футболку, тонкие штанишки и легкие сандалики вместе с носочками, чтобы потом хорошенько его закутать в теплый плед. — Через балкон перебрался, а мы не слышали! Обратно почему-то не ушел и… Черт, да сколько же он там провел?!

— Я заходил минут десять назад, положил белку в клетку. Его на балконе не было, — откликнулся парень и, пока я, кусая губы от волнения, аккуратно растирала мягким пледом раздетого, заледеневшего ребенка, которого колотила крупная дрожь, вышел на балкон. Вернулся через пару минут и надежно запер дверь, чтобы не пускать в комнату холод. — Люк закрыт, сверху колесо упало.

— Млять! — ругнулась я, продолжая растирание. И, наклонившись, всмотрелась в мутноватые детские глаза. — Стасик, маленький, ну как же ты так?!

— Н-н-ня, — жалобно и тихо ответил все еще трясущийся ребенок. Он тяжело и часто дышал, явно соображая с большим трудом.

— Давай я, — меня аккуратно отодвинули и забрали одеяло из ходящих ходуном рук. Присев на край кровати, Богдан сам продолжил растирать замерзшего мальчика и бросил мне через плечо. — Ань, набери в ванную воды. Только не горячей, а чуть теплой.

Понятливо кивнув, я выбежала из комнаты, чувствуя, как на глаза набегают слезы, и хочется в голос зареветь. Вот знала же, знала, что добром это не кончится. Какого хрена Лена не закрыла этот гребаный балкон?!

Когда набралась половина ванной, малыш, закутанный в плед и принесенный Богданом, был уже красный от растираний. Не дав мне даже прикоснуться к соседскому мальчишке, блондин аккуратно посадил его на край ванной и, проверив воду, опустил туда его ноги. Стасик никак не отреагировал. Он все еще иногда вздрагивал, судорожно вдыхая воздух, и, кажется, происходящее совсем не замечал.

Подождав, пока немного отогреются ножки, туда добавили и руки, а затем ребенка полностью посадили в воду. Я его держала, мотая сопли на кулак и отчаянно пытаясь разговорить, но все было тщетно. Дрожать Стасик уже перестал, губы оставались просто бледными, а цвет тела пришел в относительную норму. Остывающую воду постепенно делали все теплее и теплее, аккуратно повышая градус, памятуя о том, что горячей ее делать ни в коем случае нельзя. А потом меня вообще выгнали с просьбой:

— Ань, сделай теплый чай брусникой или клюквой, что найдешь. Или теплое молоко.

Меня как ветром сдуло!

Как я не кокнула на нервной почве оставшиеся чашки, я не знаю… Радовало одно — лекции, что нам преподавали в универе по оказанию первой помощи, Богдан явно помнил лучше, чем я! Или у меня просто не выдерживали нервы…

Через пять минут малыш, закутанный в огромное теплое полотенце, сидел у меня на коленях, прижимаясь к моей груди, а я отчаянно уговаривала и заставляла его выпить хотя бы полчашки подогретого молока, попутно пытаясь выяснить, что же все-таки произошло.

Стасик был вялым, апатичным и на вопросы не отвечал. Единственное, что удалось добиться, это невнятного «мама вж-ж-ж-ж». И до меня дошло.

Пока Лена пылесосила, ее сын, жутко не любящий звук работающего агрегата, просто сбежал по протоптанной дорожке. И видимо, когда поднялся, крышка люка упала, зацепив стоящую рядом с ней летнюю резину. Она-то и брякнулась сверху, отрезав путь к отступлению. И без того нелегкое колесо, а тут еще и с литьем, у ребенка просто не хватило сил сдвинуть.

— Бай, — неожиданно тихо прошептал ребенок, заметно клюя носом, попутно пытаясь разлепить закрывающиеся глазки.

— Я уложу, — сидящий напротив хмурый Богдан поднялся и легко забрал у меня ребенка, заслужив мой благодарный взгляд — у самой руки до сих пор тряслись так, что я реально боялась уронить Стасика где-нибудь по дороге. — Лучше позвони пока его матери.

И до меня только сейчас дошло, что надо было сразу поставить соседку в известность. Хотя, кого там — не до этого было, если честно! В первую очередь надо было позаботиться о замерзшем мальчишке.

Полонский унес клюющего носом, измученного ребенка в спальню, а я, схватив телефон с тумбочки, быстро набрала номер Лены. Звонок сорвался. Ругнувшись, я покосилась на закрытую дверь спальни и, после секундного сомнения, набрала номер Кирилла.

Тщетно! Абонент не абонент!

Ругнувшись, я саданула кулаком по стене и попыталась еще раз позвонить соседке. На сей раз гудки пошли. Нетерпеливо притопывая ногой, я прошлась по прихожей… и замерла, услышав за входной дверью характерный для «яблочного» телефона звонок.

Не убирая трубку от уха, нахмурилась и отомкнула дверь. Звонок стал громче, я вышла на площадку…

Выпавший из ослабевших, дрогнувших пальцев телефон разлетелся по запчастям, а я отступила назад, зажимая рот ладонью, чтобы не закричать — на лестничной площадке между моей и Мишкиной дверьми в лужи собственной крови лежала Лена!

В знакомой бежевой косынке, которую она надевала, когда затевала масштабную уборку, в домашних штанах и легких теннисных тапочках и просторной футболке… Но это действительно была она, я ее узнала сразу. Как и алую жидкость, медленно растекающуюся по серому каменному полу!

Чувствуя тошноту, я попятилась.

В происходящее не верилось от слова абсолютно!

Вернулась в прихожую, трясущимися руками доставая из кармана сигареты и абсолютно не зная, что мне делать дальше. В таком состоянии меня и застал вышедший из спальни Богдан и в мгновение ока оказался рядом.

— Ань, что случилось? — обхватив мое лицо ладонями, спросил парень, встревожено глядя в мои округлившиеся глаза. И даже слегка встряхнул на плечи, когда я не ответила. — Аня?!

— Там Лена, — глухо прошептала непослушными губами, растерянно глядя в его взволнованные голубые глаза. — Она…

— Что с ней? — попытался уточнить Полонский и, не выдержав, выругался сквозь зубы, видя, что я окончательно замолчала. — Жди здесь.

И вышел. А я тупо смотрела в пространство, не желая поверить в то, что увидела. Вернулся Богдан почти сразу.

— Ань, иди к Стасу, — глухо отозвался парень, доставая свой телефон из кармана. И видя, что я не реагирую, снова меня встряхнул за плечи. — Аня, она жива, слышишь?

— Правда? — неверяще прошептала, всматриваясь в его лицо. Парень провел рукой по моим волосам, второй крепко обнимая, и уже куда более уверенным тоном добавил:

— Правда. Но на разговоры лучше время не тратить. Побудь с ребенком, а я вызову скорую. Хорошо?

Я неуверенно кивнула, а Богдан, еще раз крепко меня обнял и, отпустив, подтолкнул в сторону спальни.

И я послушалась…

Не знаю, сколько времени я просидела рядом со спящим Стасиком, обхватив голову ладонями и тихо раскачиваясь из стороны в сторону. Выходила курить, возвращалась обратно, проверяла малыша и снова садилась на край кровати.

На улице уже началось смеркаться, когда открылась дверь в спальню. Я вздрогнула, но на пороге оказались всего лишь хмурые медики в белых халатах.

— Нам ребенка осмотреть, — в ответ на мой испуганно-удивленный взгляд негромко пояснила женщина в возрасте.

— Да, конечно, — поднялась я и, включив свет, хотела выйти, чтобы не мешать. Но меня перехватил мужчина на пороге:

— Успокоительное нужно?

— Нет, спасибо, — отстраненно посмотрев на его суровое лицо и сочувственный взгляд, отрицательно мотнула головой и вышла, обнимая себя за плечи. Яркий свет ударил по глазам, всесторонне освещая бардак в моей некогда уютной квартире.

Правда нифига уже не моей, и далеко уже не такой уютной. Зал, как и коридор, и прихожая были уляпаны полностью. Светлый ламинат почти плавал в грязной воде, был покрыт комьями грязи, таявшего снега и щедро истоптан грубыми мужскими ботинками. Из подъезда доносились голоса, а на небольшой кухне было людно.

Я как-то отстраненно порадовалась, что не стала разуваться.

— Анна, кажется? — сухо спросил сидящий за столом молодой мужчина, мельком взглянув на меня. Кивком указав на место напротив, он принялся доставать из кожаной пачки чистые листы бумаги. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Я безразлично пожала плечами, забираясь на стул. И, закурив последнюю сигарету, принялась отвечать на обычные вопросы молодого дяденьки полицейского не в форме, зато с кобурой и пистолетом поверх обычной серой водолазки. Еще двое стояли у окна, с явным любопытством за мной наблюдая, но не вмешиваясь в допрос.

Впрочем, мне вполне хватило этого лапчатого гусака, которого через полчаса страстно хотелось запихать целиком в духовку, не забыв при этом воткнуть ему кое-куда десяток-другой яблок:

— А что вы делали до того, как обнаружили мальчика?

— Я же сказала, — устало потерла я виски. — На кухне, завтракала. Точнее обедала, если смотреть по времени.

— А до этого? — не успокаивался въедливый мент, который невесть с чего решил ко мне придраться. Ну, по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.

— Сначала спала, потом пошла в душ, потом на кухню, — выдохнула я, с трудом держа себя в руках. — Сколько еще раз повторить?

— Лапочка, если понадобиться, я еще столько же раз спрошу, а ты столько же ответишь, — хмыкнул мужчина, отвлекаясь от своей писанины. — Это понятно?

Я скрипнула зубами. Ей-богу, шел бы ты отсюда, дядя… Пока ветер без камней!

— Вот и умница, — мне подарили покровительскую улыбку и снова спросили. — Одна спала?

— Нет, — зло отозвалась я, чувствуя, что надо было все-таки медиков на валерьянку разорить.

— А с кем? — с наглой ухмылкой уточнил полицейский. И сейчас бы по наглой роже ему прилетело бы чем-нибудь тяжелым, но…

— Со мной, — вдруг послышался ровный голос позади меня и тугой комок в груди внезапно лопнул. Дышать стало лучше, а взвинченные нервы наконец-то стали расслабляться. Особенно когда на плечи легли знакомые тяжелые ладони. — Или тебе в подробностях расписать, как это было?

— Ты, — вспыхнул мент, но один из его товарищей быстро подошел и заткнул его, прошептав что-то на ухо. Мой ходячий раздражитель с кобурой заметно перекосился. И с трудом выдавил из себя. — Прошу прощения.

— На выход, — все тем же спокойным тоном приказал Богдан и я, не выдержав, повернулась и уткнулась носом в его грудь, крепко обнимая за талию.

Судя по активному шевелению, злобному пыхтению и тяжелым шагам, мою кухню наконец-то решили покинуть, причем в самые кратчайшие сроки.

Я тихо-тихо шмыгнула носом.

— Прости, Анют, — негромко и как-то виновато произнес Полонский, крепко прижимая меня к своему телу и успокаивающе поглаживая по спине. — Я немного не успел. Там Саркаев приехал.

— Как Лена? — подняв голову, спросила, глядя на блондина. Тот, кстати, выглядел довольно уставшим, а может мне просто показалось. — Она… жива?

— Жива, — поспешил успокоить меня блондин, обнимая за плечи. Я снова шмыгнула носом. — Врачи сказали, что ей повезло. Ты обнаружила ее вовремя, «скорая» приехала быстро, а операция прошла успешно. Она потеряла много крови, но сейчас состояние стабильное, угрозы для жизни нет.

— Слава богу… — с нескрываемым облегчением выдохнула я. И только после этого меня начало понемногу отпускать.

А через несколько минут на кухню вошел Ленкин муж, бывший американец, а сейчас конкретно обрусевший бизнесмен. Майкл Саркаев, ровесник моего Кира, молча опустился на свободный стул, закурил, не спрашивая разрешения и рассеянно провел рукой по длинноватым темным волосам. Нервным жестом расслабил галстук на шее и, стряхнув пепел прямо на пол, вздохнул:

— Ань, спасибо. За Стаса.

— Не надо, — мотнула я головой и, отпустив Богдана, вздохнула. — Я тут не причем.

— Спасибо вам обоим, — серьезно посмотрел на нас мужчина. Полонский, вставший за моей спиной, снова положив ладони на мои плечи, просто кивнул. А Майкл… Не глядя на нас, он глухо произнес с едва заметным акцентом, сжимая кулаки. — Меня предупреждали, чтобы я не заключал последнюю сделку. Намекали, что будут неприятности… А я не предал этому значения. Не стал слушать. Лена пострадала из-за меня.

— Майк, ты не виноват, — попыталась успокоить я соседа, но тот отрицательно качнул головой:

— Не надо, Ань. Это моя вина. И… боюсь, если бы Стас не сбежал к тебе, его бы похитили.

Я побледнела, а руки Богдана на моих плечах сжались. И только это выдало его состояние — голос-то оказался спокоен:

— Ты уверен?

— Да, — сухо кивнул мужчина. — По словам вахтерши, Лена спустилась вниз и попросила ее посмотреть, не убежал ли Стас на улицу, а сама пошла к тебе. Когда вахтерша выходила, в подъезд зашел какой-то мужчина, но она не обратила на него внимания. Когда возвращалась, столкнулась с ним опять — он уже садился в ожидающую его машину. Номера она не запомнила, но детское кресло на заднем сидении видела отчетливо. Они приезжали за ним.

Я вздрогнула, чувствуя, как холод сковывает изнутри. А я ведь почти забыла, почему мне нельзя связываться с такими людьми, как Майкл, как Богдан или Исаев. Как мой отец и даже Кирилл.

Где крутятся большие деньги, там всегда текут реки крови. Честно бороться за свои капиталы уже давным-давно никто не собирался, каждый делал это как умел, не гнушаясь угрозами, давлением и даже убийствами.

Про шантаж тут и говорить нечего не стоит.

— Мы еще можем уехать? — тихо спросила я Богдана, когда Майк ушел, а голоса в коридоре стихли.

— Конечно, — послышался позади меня голос и меня снова заключили в кольцо надежных рук. — Если хочешь, можем уехать прямо сейчас.

Я кивнула. Полонский позвонил кому-то, сказал пару слов и через пять минут мы уже были в прихожей. И тут произошла заминка — выходить в подъезд я боялась.

Поймав мой беспомощный взгляд, блондин все понял. И, закинув за плечи мой рюкзак, просто взял мне на руки. Обхватив его руками за шею, я спрятала лицо, крепко зажмуриваясь, меньше всего желая видеть кровавую лужу под собственной дверью.

Так и спустились на парковку.

Богдан поставил меня на ноги и, обхватив мое лицо ладонями, тревожно спросил, всматриваясь в мои глаза, слегка поглаживая щеки пальцами:

— Ты в порядке?

— Если можно так сказать, — криво усмехнулась я. Вздохнув, парень просто притянул меня к себе, обнимая. Он ничего не говорил, не обещал, не успокаивал. Он просто был рядом тогда, когда я в нем нуждалась больше всего.

Совсем как раньше…

С трудом взяв себя в руки, я отстранилась, и шагнула было в сторону знакомого серебристого кроссовера:

— Идем?

— Подожди, — как ни странно, но Полонский придержал меня за руку. Я удивленно на него посмотрела, но блондин, не обращая внимания, кивнул стоящим возле машины охранникам. Те кивнули в ответ, быстро загрузились машины, и я с еще большим удивлением смотрела, как на улицу выехала «Ауди» с двумя машинами сопровождения. Без нас.

— Что это значит? — когда опустились ворота, напряженно спросила, всей своей чуйкой ожидая подвох. — Богдан?

— Анют, — снова вздохнул парень, обнимая меня за талию. — Ты видела, что случилось с Леной. Я не хочу, чтобы то же самое произошло с тобой.

Я похолодела… и догадалась:

— Твой отец…

— Был не рад разрыву помолвки, — просто кивнул Полонский и, заметив, как я вздрогнула, крепче прижал меня к себе. — Т-ш-ш… Все будет хорошо. Я не позволю ему и пальцем тебя коснуться.

Хотелось в это верить. Господи, как же мне хотелось в это верить…

Через пять минут с парковки уехал еще один черный внедорожник, и лишь после этого Богдан потянул меня в сторону неприметной темно-синей, спортивной иномарки. Усадил меня на переднее сидение, отдал рюкзак, а сам сел за руль.

Во дворе все еще стоял милицейский «уазик» и пара машин с мигалками, но на нас никто не обратил никакого внимания. Мы спокойно выехали за город, на трассу, и нас никто не преследовал и не подрезал, но все равно я сжималась в комок, стоило только впереди или сзади мелькнуть свету фар.

А вот Богдан был спокоен, сосредоточен и молчалив. Он просто аккуратно, но быстро вел машину в темноте, внимательно смотря на заснеженную дорогу и изредка — на меня.

А я… я кусала губы в полной тишине, жалея, что не могу взять его за руку. Нервы были натянуты до предела.

Однако до аэропорта мы добрались без проблем. А там нас уже ждал небольшой частный самолет, так называемый бизнес-джет. И только когда многотонная машина поднялась в воздух, я, наконец, не выдержала. И вполне обоснованно собралась зареветь, ругаясь матом. Но не успела.

Отстегнув ремень, сидящий в широком, комфортном кожаном кресле напротив меня Богдан протянул руку:

— Иди сюда.

И я… перебралась к нему на колени. Села, крепко обняла за талию, уткнулась носом в его шею… и все-таки расплакалась. Не смогла, не выдержала. Да и как иначе? После всего этого?

Он ничего не говорил. Молчал и просто прижимал меня к себе. Бережно, надежно, крепко. И ласково поглаживал по спине. И честно, это было лучше всяких слов и заверений о том, что все будет хорошо.

И я вдруг поняла, что в нем не ошиблась. Он ведь все такой же. Такой, каким я его знаю — заботливый и понимающий, по крайней мере, для меня. Ведь сегодня он мог просто унести Стасика к Лене, а не возиться с ним. Мог просто забрать меня и увезти, не дожидаясь приезда медиков и полиции. А мог и вовсе оставить меня там одну и уехать, чтобы не ставить под удар свою репутацию.

Но не стал. Наоборот, он остался и сделал все от него зависящее, ни разу даже не напомнив о том, что мы опоздали на самолет.

Вот такого Богдана я любила.

Любила… но шантаж простить не могла.