Глава 5

Из дневника графа Коллума Хичтон.

«Мне стоит признать: я обессилен.

Она легко прокладывает дорожку в мою душу и скоро обещает стать кем-то большим, чем обычная безбилетница на корабле. Добрая, всегда готовая помочь, эта женщина удивляет.

Порою неприятно.

Какое-то время я отчаянно пытался ссадить её с корабля и в этом не преуспел. Будто мысли читала: при подходе к берегам она пряталась, и найти её не могли ни кок, ни лекарь, ни поломой, ни впередсмотрящий, ни я. Хотя за мной эта дева порой как тень ходила.

Но то былое.

Однажды приключился шторм. Уверен, будь мы на берегах, порвала бы безбилетница паруса, как уже было. К счастью, наш корабль уцелел, но сел на мель. А на море воцарился штиль, и вскоре у нас кончились вода и еда. Боюсь догадываться, что было бы с нами, не найди эта удивительная женщина воду.

Все эти дни простоя на пустынных берегах она не попадалась на глаза, и я грешным делом думал – умерла. Но тут явилась, и с улыбкой повела за собою. Будто волшебница с прутиком – походила и нашла место, где копать.

Из земли забил источник...»


За ужином невесту никто не видел, не нашли её в гостевой спальне, на завтрак она не соизволила явиться. А лорд не счёл себя обязанным упоминать о болезни, или иначе оправдываться за невесту и выдавать знание о настоящей причине отсутствия графини за столом. Молчала и мать, хотя именно ей давали право судить недостойное поведение служанок и господ. Она могла весь приём говорить о пятне на чьем-то платье или забытом поклоне, раздувая сущую ерунду до масштаба катастрофы. А тут пропущенные приёмы пищи, когда каждый друг другу желает доброй ночи и удачного утра. Но мать молчала. Даже не ела. Всё сильнее и сильнее бледнела.

Её надежда найти поутру труп или услышать крики слуг сменились беспокойством. Мертвые не ходят, а раз неугодной невесты на месте нет, то где она? И как теперь отомстит? Расскажет сыну, мужу? Нет, она нема, да и мстить лучше без скандалов… У лекаря её не стоит более брать лекарств. Ах, лекарь! Он же сам дал ей сонное зелье!

— Сын мой, возможно, ты знаешь, где же наша гостья? — спросил виконт подозрительно.

— Прости, отец, я не знаю. Должно быть, лекарь знает. Вчера я видел кровь на нашей гостье, должно быть, раны вновь открылись.

Аппетита не было и у Леонара, а при упоминании крови он отставил тарелку. Молодой лорд плохо спал, всё думал о «действиях во благо» и преступлении Онёр, которая, как назло, не разделила ночью с ним постель. Даже не зашла, оставив мучиться сомнениями. С утра лорд её искал на кухне и спрашивал у поварят, но те лишь кланялись и говорили, что не видели Онёр. Ответственная за стол Пай ответила:

— Онёр сказала, ей в город надо. Ещё с вечера уехала. Обещала к обеду быть.

Напряжение царило до обеда. Ни виконт, ни его сын не уехали из поместья, провозившись с бумагами в кабинете. Спустились к столу при звоне курантов больших часов, и удивились, когда к ним присоединилась Химемия.

Виконтесса вцепилась в салфетку и побледнела. Обвини её невестка и подай в королевскую канцелярию жалобу – не сносить головы. Напрягся и Леонар, готовый в любую минуту встать на защиту любимой. Он и не подозревал об истинном виновнике недавнего недомогания графини.

Девушку сопровождал лекарь. Он говорил за Химемию:

— Моя госпожа просит прощения за доставленное беспокойство, у неё открылись старые раны, и она не могла участвовать в общих застольях.

Мадам Левизия очень удивилась – неужели она не обвинит её? – и испугалась. Теперь у графини есть карта против неё. Она ахнула, схватилась за сердце и со словами «мне дурно» раскинулась на стуле, позволяя слугам и семье приводить себя в чувство.

Химемия восприняла суету равнодушно. Села на свободный стул и замерла статуей. Разве что зевала временами, от чего её маска странно, даже страшно, шевелилась, натягивая бинты. Зевков не было видно, но было слышно, и они оказались столь заразительными, что двое Пай у стен и сам Леонар тоже раззевались и начали клевать носами.

Юный лорд бросал на невесту благодарные взгляды: не выдала. В ответ получал сонные. А после обеда нашлась и Онёр, и дело немного запуталось.

— О, моя Онёр! — сын виконта крепко прижал к себе любимую, и не важно, что кухня – не место для нежностей, и слуги смотрят. Мужчина взял за руку любимую и повёл в укромный угол дома. — Нам надо немедленно поговорить.

На лице Онёр отразилось удивление, она покорно пошла за лордом, не выражая опасений, но, сумей тот заглянуть в душу этой женщине – и увидел бы взведенный арбалет.

Первое, о чём служанка подумала, услышав от любовника слова «Я все знаю, Онёр» – не о покушении, которое имел в виду Леонар, а о зелье, запас которого Пай пополнила в городе.

Арбалет взведён и палец у спускового крючка – лишь тронуть кончиком мизинца и спрятанный под платьем нож пойдёт в дело, но её остановили следующие слова влюбленного лорда:

— Это ты напала на графиню. Как не разумно! Я же говорил, этого делать ни в коем случае нельзя!

Арбалет лег на полку, рука служанки уже не на ноже. Она вздохнула с облегчением, с улыбкой говоря:

— Прости, но я не пойму, о чём ты. Вот, только воротилась. Какое покушение?

Леонар не мог не верить блеску этих глаз и милой улыбке. Пусть даже она врёт, лишь он один слышал её слова у реки и заподозрил. Другим и в голову не могло прийти обвинить старшую служанку, ведь на тот момент Онёр была в отъезде. А он любимую не выдаст. Но может, правда, не она?

— Так ты не знаешь? Вчера графиню отравили.

— Сегодня она не выглядела больной, — возразила служанка. — Да и лекарь всем сказал про открывшиеся раны.

Замявшись, мужчина понял: про отравление пускали слухи слуги, он лишь видел кровь на бинтах, да тело без сознания. Лекарь ему причины не озвучил, но отнёсся спокойно. Лорд растерялся: неужели он сам себе придумал сказку и поверил в неё? Вот глупец! Но это значит, Онёр не виновата.

— А я испугался, — Леонар счастливо улыбнулся: — Прости, ты права. Это всё моя поспешность в суждениях. Но мы вчера говорили, и я подумал… Не важно. Я ошибся. Моя Онёр никогда бы на такое не пошла. Ведь так, любимая?

— Ты прав, — она его поцеловала, украдкой пряча нож меж посуды. — Пойдем, мой лорд. Раз вы меня уже украли, так не потратить ли нам с пользой время?

Леонар было воспылал, собрался с духом, но тут же скис:

— Прости, дела.

Онёр проводила любовника огорченным взглядом и дождавшись, когда он удалится, зло щелкнула пальцами. Ничего, у неё ещё есть вечер для очередной дозы любовного напитка.

Из-за обеденной суеты виконт Манс Фаилхаит так и не озвучил желаемого, и пришлось ему ждать до ужина, когда сын вернулся с фабрики, куда отвозил важный документ о покупке фурнитуры. Ему удалось заметить расхождения в смете и конечных ценах поставщика, и вовремя переоформить договор с новыми цифрами – до того, как это стало досадной ошибкой на репутации мебельной компании Фаилхаит.

Когда все собрались за столом и откушали первых яств, виконт громко обратился к сыну:

— Леонар, думаю ты понимаешь, что дольше откладывать нельзя.

— О чем вы, отец?

— О помолвке, конечно.

Одним только взглядом сын дал родителю понять, как противна ему идея публичного позора. Ведь после уже не отвертеться. Все родственники и соседи будут знать, а бумаги окажутся у короля на подписи.

Графиня тоже дернулась и воззрилась на главу семьи в легком замешательстве. Но на неё лорд не смотрел, он отложил приборы и недовольно попросил:

— Прошу, отец, давай повременим.

— Зачем? Куда тянуть?

Взгляд недовольства сменился немой мольбой. Но старший рода не давал слабины:

— У тебя есть время насладиться свободой, сын. Пока все письма будут написаны, пока их все отправлю, пока договорюсь о дате со святым отцом – месяц пройдет.

— За этот месяц, я надеюсь, ты одумаешься!

Леонар бросил на стол салфетку и вышел из комнаты. О, как он был зол! Как хотел схватить подаренный именной меч и повергнуть врага! Не стал себе отказывать и отошел на хозяйский двор, где Пай рубил дрова. Хотел избавиться от гнетущего чувства падения в пучину из огня, где он сгорал от чувства предательства любимой. И перед сотнею людей он должен был у алтаря соврать о том, что будет уважать жену. О любви вопроса просто не стояло.

Юный лорд умело вёл дела отца, разбирался в документах, знал толк в договорах, но владение мечом, увы, так и не освоил. Махал им, словно топором: скорее себя поранит, чем по пню попадет. Попал. Меч застрял. Но свою задачу рубило выполнил – Леонару полегчало.

Было время, хотел юноша идти в военные, да мать пожалел. Кому судьба даёт двоих, троих детей – а ей, вот, одного. Углубился в экономические науки, освоил управление, с тех пор оружие в руках держал лишь на охоте. Или вот, раритетом помахать, душу успокоить.

Пошёл обратно, мимо парка с гостевым, пока пустым, домом. Лорд не сомневался, вскоре его заполнят люди, или он плохо знал отца: письма уже готовы. Прошёл правей дорожки, минуя высохший колодец: пустой внутри, а сверху потрескавшийся камень, оплетенный высохшим вьюнком, как будто путами обвязанный. Его оставили для красоты, по мнению Леонара – весьма сомнительной. Как будто призрак старика, но не в поместье, как полагается, а на задворках.

О призраке лорд подумал и увидал его впереди – белое пятно мазнуло по дороге. В упавшей темноте оно хорошо виднелось сквозь деревья: куда пошла Химемия?

В том, что это именно она, Леонар не сомневался. Только привезённая им невеста вечно носила белое и имела столь незначительный рост, даже поварята выше.

Пошел за ней, всё размышляя: а может, вправду, графиня – ведьма? А может, верно – не в себе? Тогда бы он легко избавился от неугодного обряда. Его бы не посмели обручить с нечистою душой.

Нашлась нечистая легко. Графиня Хичтон стояла меж деревьев спиной к нему и с рук кормила лань. Красивую, молодую, всю в пятнышках. И та покорно принимала листки салата и кусочки хлеба.

Ручная, решил мужчина и подошёл поближе.

Под стопой внезапно громко хрустнуло. Звук эхом разошелся от деревьев, и вздрогнули и лань и девушка. Химемия обернулась. И маски на ней не было. Леонар успел испугаться, вскочить, навоображать уродств, но не увидеть их – всё скрыл глубокий капюшон. Первой побежала лань, за ней, не уступая в скорости, девица, только подол накидки по ветру стегнул.

— Куда? — вдогонку крикнул Леонар и только после посмотрел, на что он наступил. Осколки маски из фарфора повторно хрустнули, их не смог бы уже собрать и мастер.

Прошёл вперед. Но ночь уже брала узды правления. Макушки деревьев решетили небо, с которого крысилась недоспелая луна. Света она давала недостаточно, и следы беглецов потерялись в осенней листве. Постояв ещё немного, лорд повернул обратно.

Его раздирал ком противоречий: что он видел? Мистическая картина вновь пронеслась перед глазами и, вот беда, интриговала и пугала. Хотелось спросить графиню о ночных прогулках, если та соблаговолит вернуться. В лесу завыли волки, и Леонар метнулся вновь к парковой оградке, позвал, но ответа не дождался и поспешил в поместье.

В комнату он даже испугался заходить: а вдруг невеста уже там. Пока он блуждал средь деревьев и мыслей, она первой пришла. Внутри и вправду кто-то был, но не Химемия, – Онёр. Прекрасная служанка лежала на одеяле, ничуть не стыдясь нагой красоты.

Сын виконта разом думать перестал о лани и графине. Возможно, потеряв маску, она и вовсе не выйдет из леса, поселится в берлоге. А то, что та картина никак не хочет вылетать из головы, так это с удивления. Не каждый день увидеть можно, как некто кормит лесного зверя с рук, затем бежит с ним рядом.

— О чём задумался, — сладко прошептала в ушко Онёр и нависла над мужчиной.

— О венчании. Ты слышала, отец рассылает приглашения. Уверен, с утра наймёт гонцов.

— И это так тяготит тебя?

— А тебя?

— Я уже смирилась, — призналась Пай, — главное, чтобы нас не разлучили. Тогда мы сможем быть вдвоём. Невеста, думаю, всё понимает. Пока она нам лишь разок помешала.

— Да кто её поймет. Немая.

— И это хорошо. Ни слова упрека, ни криков скандала, ни единого звука, за это и выпьем.

Бокалы со звоном встретили и разошлись, но губ так и не коснулись.

В оконное стекло ударилось и отлетело нечто большое. Развернулось, стрясло с осинки последнюю листву и распустило крылья огромного размаха. Тут уж не до пролитого вина. Люди всполошились, из комнат выбежали и с испугом толкались в коридорах.

Птица покружила возле дома и повернула в лес.

Где-то заухала сова, проснулся зяблик и сонно заклокотал, забеспокоился глухарь, а редкий в здешних лесах грифон заинтересованно вылез из берлоги. Зверь расправил крылья, потоптал львиными лапами листву и вытянул орлиную голову, не понимая, кто посмел прийти к его дому. Узнал и дико удивился. Вздыбил гриву, зарычал, да связываться не решился – и медленно удалился в глубь леса, где обитало привычное ему зверье.


О будущей свадьбе единственного сына Фаилхаит заговорили. Все соседи обсуждали личность жениха и невесты. И если с самим Леонаром всё было предельно ясно, таинственная дочь дома Хичтон с разных слов представляла разное зрелище. Особенно старались очернить несостоявшиеся невесты лорда. Упитанная Центаура Сеа Гайла убеждала подруг, что якобы графиня с пятачком. А Иберис Сеа Мортан добавила когтей, да неухоженных, звериных, длинных. Рицуна Сеа Даэль, до последнего надеющаяся на первенство в сердце Леонара, просто рыдала. Зато её маменька не отказала себе в удовольствии распространить сплетню, якобы у графини на лице нет кожи, а на голове волос. К этому описанию не придрались.

Слуги поместья Фаилхаит, что отлучались в город, кивали, говоря:

— Вся в бинтах, на лице маска. А лекарь, говорят, по ночам кровь пьет.

Боясь предстать трусом, Ремар Ременсон, сбежавший со сватовства графини, добавил деталей образу Химемии: волчий хвост да клыки. Сказал, будто она за ним бежала, вцепиться пыталась, а хвостом мухоморы сшибала. Слуги поверили и с соседями описаниями обменялись. Картины смешались.

Огня в пламя обсуждений добавил Тённер, который ратовал за друга, и не хотел ему несчастной судьбы. Он пригласил художника, и тот нарисовал со слов сплетников карикатурный ужас.

— Друг мой, — Леонар перевернул рисунок страшной рожей (лицом сей шедевр не назовёшь) к столу и отодвинул, — ты меня поддержать пытаешься или склонить к прогулке к реке, с камнем на шее?

— Поддержать! За кого ты меня принимаешь? — возмутился Тённер, едва не давясь пивом.

— За счастливого и неженатого.

Друг, у которого провёл половину дня Леонар, ухмылялся. Ему брак ещё долго не грозил, вначале папочка отгуляется.

— А как твоя «люблю её больше жизни»?

— Говорит, мой брак неважен. Главное, чтобы нас не разлучили. Ты знаешь, как сильно я её люблю?

— Да, ты мне напоминаешь об этом регулярно, — отмахнулся Уль Тамир. — Друг, твой отец не изменит решения? Может, ещё есть шанс?

— Не знаю, Тённер, но даже если не изменит, наш брак будет фиктивен на все сто процентов.

— А она? Я о графине. Что она думает об этом?

— Не ведаю. Немая. И странная.

— Очень странная? — заинтересовался друг.

— Довольно-таки, — сын виконта задумался, и понял, что самое странное, это не ночёвки в шкафу и не кормежка лани. А ещё глаза необычного темного цвета. — Например, её взгляд, он полон сочувствия. Будто, это не она в детстве обгорела, а я обжёгся, — Леонар потер висок. — Давай сменим тему. Завтра прибудут первые родные и говорить будут они лишь о Химемии и обо мне. Больше тем не будет вовсе.


Родственники стекались не первый день. И было их не меньше восемнадцати человек, ведь приезжали они семьями. В начале старший брат виконта, его жена, сын и дочь. По роду он, как и виконт, принадлежал дому Фаилхаит, но не имел таких широких привилегий. За ним приехала младшая сестра с мужем и двумя дочерьми. После свадьбы сестра стала баронессой Вейра. Тетушка Эльнара, уже не вспомнить кому она родня по древу, приехала одна с собачкой на руках. Последним заявился кузен виконта, священник Властенас. Леонару он напомнил наполненный до краев толстый бочонок, которому ушлые мальчишки нахлобучили парик, да тот сполз, и вышло: спереди как бритый, а сзади кудрявая и длинная коса.

Гостевой дом был занят полностью, в нём не осталось ни одной свободной комнаты. Особо близкие родственники, упомянутые выше, поселились в поместье Фаилхаит, едва не вытеснив хозяев.

Всё это время невесту прятали всеми возможными способами, до официального представления родственникам. Вернее, бросили это дело на голову жениха. Обвинив отца в чёрствости и не упоминая, что невеста и без того живёт в его комнате довольно долгое время, сын принял кредо.

Ела убогая в платяном убежище, почти оттуда не выходя. Леонар не погнушался припереть дверь шкафа, на молящие поскрипывания обещая сводить в туалетную комнату, когда перестанут заглядывать слуги. Ему даже показалось это забавным, как выгул охотничьей псины. Разве что обидно было, что не встретится с Онёр.

— Вот какая суета. И всё из-за вас, — заявил он Химемии, провожая её среди ночи к лекарю. — А знаете, зачем я помогаю прятать вас?

Графиня пожала тонкими плечиками и придержала новую маску всё из того же белого фарфора. Леонар подозревал о складе этого изделия в одном из привезенных чемоданов.

— Хочу произвести фурор. Пусть все разом поразятся и отговорят отца. Хотите мне помочь?

В ответ Химемия издала звук, похожий на тихий смешок и вошла к лекарю, который тут же закрыл двери, огрев напоследок лорда неприятным взглядом.

Вначале лорду очень хотелось войти и убедиться, что реальность не так страшна, как те рисунки, что распространил его друг, но сдержался. А в скважину смотреть, словно мальчишка, постыдился. Один раз чуть уже не нагнулся, когда из-за чердачной двери раздался девичий визг. Потом всхлип. Затем все стихло. А через пять минут Химемия вышла в новых бинтах.

На языке мужчины повис вопрос, но он его сглотнул. Зачем знать о чужом несчастье, если сочувствовать не собираешься, а смех считаешь недостойным? Отвёл графиню обратно молча, и дождавшись, пока в шкафу стихнут звуки, лёг на кровать. В шкафу вновь послышалось шелестение. Странно так, будто кто-то шершавые листы друг о друга потер. Он повторился пару раз и всё стихло.

Повторился снова среди ночи и разбудил не хуже ушата воды. Да что же это?

Леонар встал, подкрался к шкафу, приник ухом к двери и ничего, кроме тишины, услышать ему не довелось. Он поспешил обратно на кровать. Утром намечалось представление, и не хотелось смотреть на него через зевки и сонные глаза.

***

— Ну где, где же невеста, — скрежетала тетушка Эльнара. Как дама глубоко пожилая, и как ведьма страшная, она цеплялась глазами-колючками за всех домочадцев.

— Полно вам, тётушка, — виконт сел за обеденный стол с опозданием. Перед представлением он захотел лично обратиться к графине Сеа Хичтон с просьбой набраться терпения и не обращать внимания на поведение его родни. Однако, не застал её в покоях.

— Я требую, — престарелая тетушка била о пол тростью и дула ноздри, будто хотела почуять запах новой родственницы.

— Она скоро спустится, — заверил её Леонар, тоже опоздавший и пришедший после отца. Он обмолвился парой слов с Онёр и успел подарить ей поцелуй, пообещав отдаться ночью страсти, подальше от глаз всех домочадцев и гостей.

— К чему столько скрытности, брат? — обратился к Мансу лорд Край – брат, оставшийся без титула виконта, но при части привилегий. — Мы знаем, как она страшна. Нам просто интересно, не наврали ли о её существовании. Всё-таки графиня, а после свадьбы мой племянник станет графом.

Виконт не ответил, вместо него слово перенял будущий жених:

— Я рад, дядя, что вас интересует лишь её наличие, а не внешность, — Леонар позволил себе откинуться на стуле.

— А я рад, что её внешность не интересует вас. Иначе, как бы вы получили столько привилегий.

Оспаривать колкие слова сын виконта не стал. Пусть лучше думают: он охотник за приданным (по их мнению, несомненно), а не влюбленный дурак.

Манс кивнул чему-то, с братом так и не заговорил, а обратился к молчаливой племяннице, дочери Края – Амброзии Сеа Фаилхаит:

— Вы вот очень красивы, моя племянница.

— Спасибо, — зарделась румяная девушка.

— Но что будет, если вашу красоту похитят?

— Ой, не надо такие страсти говорить, — побледнела Амброзия. — Какая же жена без милого лица и ясных глаз? А хрупкой фигуры? Дядя, это же такой кошмар – некрасивая жена. Вот вы бы на такой женились? Ах, не отвечайте, я вот стараюсь и выгляжу великолепно.

— Наверное, и в обучении вас хвалят?

— Конечно, музыка и пение. А также меня учили рисовать.

— Леонар тоже освоил школу искусств.

Юный лорд поморщился: то, что отец назвал осваиванием искусств, было всего лишь умением рисовать простейшие портреты и пейзажи. Считать цифры Леонар любил больше. Пока он думал о неоправданной похвале, отец продолжил:

— Но музыка ему так и не далась. А вы, извольте узнать, играете?

Амброзия будто этого и ждала:

— Отец, позволите? — обратилась она к Краю, и тот позволил.

В зал вкатили инструмент. Он, словно прялка, имел колесо сбоку, но в остальном напоминал конька без головы, в которого сложили блестящие при свете свеч полусферы. От большего к меньшему. Всё это дело, как пианино, накрывалось крышкой, сейчас же открытой для услады глаз. Запахло уксусом – сферы частично были погружены в его раствор. При повороте колеса они заблестели от влаги.

— Стеклянная гармоника, — хвастовство, от которого удержаться Амброзия была не в силах.

— Какая редкость, — восхитились гости.

— Какая пакость, — шепнул под нос Леонар. Он ещё не слышал ни одного приличного выступления на сём пыточном аппарате для ушей.

— Возможно, дочь соблаговолит нам сыграть в комнате отдыха, после плотного обеда, — самодовольно улыбался лишенный титула дворянин.

— Всенепременно, — пообещала его дочь.

Гармонику покатили в зал для отдыха, в дверях обеденной пересекаясь с графиней, которая бросила весьма заинтересованный взгляд на гармонику.

Виконт Манс заметил её и поспешил подняться, объявляя:

— А вот и наша долгожданная дочь8.

Родственники повернули головы, некоторые неприлично развернулись на стульях, и впились иглами взглядов в смело идущую к столу фигурку. Вопреки обычному, Химемия не одела белого платья, на ней красовался черный траурный наряд, на фоне которого белые бинты и маска смотрелись особенно пугающими. Глаза бусинками неожиданно зло блестели через прорези, а подкованные каблучки били по полу, отбивая траурный марш.

Леонар не удержал в руке бокал и тот богато украсил скатерть алым пятном, скатился на край стола и разбился вдребезги о пол. В наполненной липким страхом тишине его звон раздался особенно громко. Даже тетушка Эльнара не могла выдавить слова возмущения, застыла с широко открытыми глазами. А молоденькая дочка Края забыла потерять сознание, зато его лишился кузен Властенас.

Химемия согласилась подыграть Леонару и произвела незабываемый эффект. Даже когда она села, никто не посмел и слова произнести. Лишь виконт выпил из бокала вина и обратил свой вопросительный взгляд на сына, который не ожидал, что кинутая им фраза о «произвести фурор» будет принята всерьёз и исполнена столь ярко.

— Брат, — Край сглотнул и перевёл взгляд на племянника, — и ты мальчик, вы не должны подвергать семью такому позору.

Химемия не шелохнулась, Леонар нахмурился, родственники насторожились, будто волки, завидевшие падаль, и лишь виконт великодушно улыбнулся.

— Позор? Брат, где его ты углядел? Или раны девочки уменьшают её знатность и достоинство?

— Нет, брат. Я просто не могу поверить, что сей брак сочтут счастливым, — за неимением нужных слов, Край попытался перевести тему, — вот вы, дочь моя, желали бы красивого жениха? А вы, сын, красивую невесту?

— Да, — ответили его дети, растерянно и боязливо. Графиня напоминала им старую гравюру «Смерть». И ссориться с ней совершенно не хотелось.

— И к чему здесь красота? — неожиданно заявил Леонар: — Вас выдадут не за красивых, а за достойных. А те, кого вы любите сейчас, останутся на краю дороги вашей жизни. А красота супругов определится привилегиями, данными королём…

Продолжить тему ему не дал отец. Он не знал, к чему мог привести монолог сына, но пожелал вмешаться:

— А потому деву, за которой стоит столь много привилегий, считать убогой никак нельзя.

По кругу пошла бумага с описью привилегий. Копия, но уже заверенная нотариусом и имеющая туже убедительную силу, что и оригинал.

Сын виконта поморщился: он лишь хотел укорить семью за так хранимую ими честь, поддерживаемую жертвами детей во имя её увеличения, но лишь оказал услугу отцу. Оставалось бросать печальный взгляд на подносящих блюда служанок. Среди них была и Онёр.

Последним бумагу договора смог оценить кузен виконта, священник Властенас. Мужчина долго бегал взглядом по всем пунктам, покивал головой, признал женитьбу удачной, от того для семьи безусловно счастливой.

После обеда все желающие собрались в просторном зале для отдыха, отделанном в светлых тонах. Повсюду стояли мягкие диваны и кресла, шкафы в комнате наполнялись развлекательной литературой, а бар легкими винами. Нашлась там и прунелле9, и тутовый джин. Весьма неблагородные, но любимые многими напитки.

Гости поместья расселись кто за карточный стол, кто ближе к шкафам и любовным романам: большинство выбирали место исходя из удаленности от страшной графини в черном.

Как и обещала Амброзия, она усладила слух своей игрой на стеклянной гармонике, и, как и ожидал Леонар – её игра была ни чуть не лучше слышанных им ранее. Ему, как будущему жениху, не престало бегать от невесты, и он сидел рядом с ней, от того Леонар был единственным, увидевшим жадный блеск черных глаз графини.

— Хотите сыграть? — поинтересовался юный лорд едва слышно.

В ответ тяжелый вздох – хочет – и демонстрация рук в перчатках.

— Ах да, для игры вам нужны голые пальцы, — злорадно заметил Леонар и присоединился к играющим в вист10.

Графиня хмурилась, продолжая бросать алчные взгляды на гармонику.

Весь день прошел в обсуждениях предстоящего венчания, резкого обогащения главной ветви семьи, в карточных играх, распитии напитков в честь здоровья молодых и обещаниях непременно дорогих даров на обряд.

Одна виконтесса молчала весь день и вечер. Не обращалась она ни к мужу, ни к гостям. Была тиха, как мышка, и ждала, когда сможет обратиться к святому отцу без лишних глаз-ушей. Такой момент настал, когда уставшие гости начали расходиться по комнатам и в гостевой дом.

Левизия Фаилхаит сжала губы и догнала Властенаса почти у самых дверей покоев.

— Прошу, подождите, — взмолилась она. — Мне надо с вами серьезно поговорить.

— Чем могу помочь вам, миледи?

— Ох, прошу, вы можете звать меня Левизией. Мы же одна семья. Но не об этом я сейчас. Должна спросить. А может, вы ошиблись? А что, если присутствие графини для нас губительно?

— Есть подозрения? — подобрался священнослужитель.

— О, да. Но все они, увы, неочевидны. Поймите правильно, я – мать. Моему сердцу больно, когда муж неволит сына. Но не о том я, а о его невесте. Мой Леонар, похоже, одурманен.

— Вы подозреваете приворот?

— У меня нет доказательств. Но с приездом графини вдруг стало неспокойно. Вы не подумайте, не мне одной. Слуги вдруг стали замечать в ночи какой-то вой, они клялись, что видели большую птицу. Могу понять, когда о призраке говорят: с такой в ночи столкнуться – легко попутать. Но поведение сына изменилось. А приворачивать и привораживать могут лишь колдуньи.

— Обвинения в колдовстве серьезны.

— Потому и прошу помощи. Ах, может, всё это лишь игра воображения, но может, и реальность.

Отец Властенас признал саму возможность. Потёр знак света на груди и сказал:

— Я пошлю письмо одному знакомому, он мастер – тихо всё узнает. Живёт здесь неподалеку.

— Ах, я вам так благодарна.

— Не стоит, это богоугодное дело, — заверил её священник и поспешил к себе. Он написал письмо и отослал по голубиной почте. И то письмо сулило суету, но позже.

А пока, в ночи, когда все спали и не знали о предстоящих событиях, Химемия не удержалась и, словно шкодный мальчонка, на цыпочках прокралась к инструменту. Её перчатки упали на пол небрежными клочками белого тумана в сумрак ночи темного камня пола. И вот тонкие голые пальчики скользнули по полусферам гладкого стекла. Один лишь поворот – и влажного.

Тишину ночи разрезал первый звук: ни стон, ни крик, ни скрип, ни истязание стекла. Звук переливчатый и восхитительно прекрасный, как хор крылатых ангелов, взирающих с небес. И говор в нём, и гром, и смех, и плач новорожденного, и слёзы за всё, потерянное людом. И в каждой ноте, немыслимой до дрожи, била сила, и пробуждала ото сна. Желанье испугаться мешалось с восхищеньем, чужим уменьем и с жаждой знать, кто же тот умелец, что так встревожил сердце.

Однако, стоило первым любопытным ступить в коридор, как песни звук затих, словно растворился призраком во тьме. А неизвестный исполнитель легко, как перышко на гербе невесты, выпорхнул из комнаты.

Впервые Леонар не знал, что и думать. Кто играл – понял, найдя перчатки на полу у инструмента. Но вот как отнестись к такой забаве, он не знал. Игра восхитила до глубины души. Затронула, и показалось, будто пережил он первый миг рождения. Впервые видит день и ночь, и ощущает запах морской волны.

Виду не подал, вернулся в себе, а в шкафу вновь моль платяная заперлась. Будто и не пропадала среди ночи. Её перчатки он бросил на край стула.

— Прекрасней исполнения слышать мне не доводилось, — еле слышно прошептал лорд, уверенный: его слова ушей до невесты не дойдут.

Химемия зарделась. Она услышала.


Наутро говорили только о ночном концерте. Кто играл – предположений было уйма. В одном сходились – не хозяйка инструмента, но и варианта с графиней не наблюдалось. Одни в уверенности были, что играла Пай. А почему бы нет, стеклянная гармоника редкий инструмент, а «серафимы», они же музыкальные стаканчики, любая служанка разложить по столу сумеет. Но вот сыграть не каждая сможет. Для этого нужен превосходный музыкальный слух, который развивать у Пай времени не может быть.

Химемия, не взирая на весь восторг от исполненной песни, испытывала смятение.

Её тревожил утренний туман и зыбкая кроваво красная черта на горизонте. И этот холод, пробирающийся с окна, и еле слышное карканье вороны. Удар топора и щепок стук. А в камине треск угля. И, будто в шутку, кот приволок из амбара крысу в дом. Да к сожалению, той тварью подавилась псина тетушки Эльнары. Вот уж кто крику поднял, дом перебудил. С того и началось волнение.

Графиня не видела беды, но чувствовала её. А кому в поместье этом беда грозила – лишь Химемия могла понять. И потому, решила не упускать сегодня лорда с глаз, и всюду следовать за ним.

— Так, это не смешно, — резко повернулся Леонар. Он столкнулся взглядом с будущей невестой, но не понял затаившейся в черных глазах тревоги. — Почему сегодня вы никак не оставите меня в покое?

Вместо ответа девушка спустилась с лестницы, откуда наблюдала, и вцепилась в край рубахи лорда, будто дитё за подол матери. О, как она этим его злила. Он не мог ни пойти к Онёр, ни отправиться в город по делам, и даже поехать на охоту. Она следовала за ним, ещё и близко-близко. Пугала Пай и знатную родню, и оставляла позади их пары шепотки.

Но злость, хоть и не пропадала, ум не туманила. Вела себя невеста больно странно.

— Что с вами?

Ответа он не ждал, да и не могла ему Химемия истолковать без слов. Стояла рядом и держала край рубахи и тряслась, как та подстреленная весною лань. Всё по сторонам глядела – откуда ждать беды?

— И почему сегодня?

Она вдруг посмотрела ему в глаза, и в черном жемчуге засиял надежды океан, но свет погас и очи опустились. Что хотела этим сказать графиня, лорд не понимал. Позволил и дальше тягаться за собой. Никакой работы с таким конвоем не выходило, и к вечеру мужчина отказался от встречи за приличествующей знатным господам беседой, и пал на ложе солдатом на поле боя. Желал он одного – заснуть.

Ему не дали. И ладно бы Онёр, – его любимая как сквозь землю провалилась. И если днём ещё Пай отвечали, где она и чем так сильно занята, то к вечеру лишь разводили руками.

По хрустящей белой насыпи приехала чёрная карета. Слегка изношенная и издающая неприятный скрип от непривычной тяжести на ось. Возничий встал и пнул скрипучее колесо, и только после помог наружу выйти трём людям.

Один весь в шрамах – страшный, жуть. Второй лысый, но не стар. Третий зевал от скуки и выглядел обычно. Все трое были в темных одеждах и с белыми платками – знак дозволения богов. Не то храмовники, не то из королевской службы.

Они прошли по дороге навстречу дворовому и очень вежливо вопросили хозяина дома. Леонар наблюдал из окна, как отец провожал гостей в дом. Поздний визит не удивил: последние дни служители света часто посещали дом для обсуждения предстоящего венчания, с которым Леонар смирился. Подумаешь, свадьба – это ещё не конец жизни, и Онёр права, их любовь никуда не денется.

С прибытием гостей Химемия забеспокоилась сильнее. Хотела даже что-то показать Леонару жестами, но опустила руки. Померила бесшумными шагами комнату и вышла, чем удивила. Весь день тягалась следом, а тут ушла. Прошла до библиотеки и села в кресло ждать. Сын виконта обрадовался долгожданному покою, думал было уже спуститься и поискать любимую на кухне, как в дверь тихо постучали.

То был отец и был он обеспокоен.

Леонар почти что изумился. Виконту не престало поздней ночью без причины беспокоить, на крайний случай он мог послать слугу, а раз отец пришел своими ногами, то дело важное и деликатное.

— Иди за мной, — коротко и властно приказал он. Сын ослушаться не думал. Хотел спросить, но воздержался, и до последнего считал виною суматохи проблемы с фабрикой: а вдруг сгорела!

Причина оказалась невероятной.

— Графиню обвиняют в колдовстве, — коротко пояснил Манс Фаилхаит. И в озвученное можно было бы поверить, не скажи он следующего: — Будто она тебя приворожила приворотным зельем.

В колдовстве обвинить Леонар невесту мог, к тому же с удовольствием. Но себя в приворожении – увольте. Сын состроил столь яркую гримасу, что отец легко её прочел:

— Вот и я считаю – ложь. Она в библиотеке, с ней три человека от королевской службы. Просили привести тебя.

Химемия, как ни в чем не бывало, сидела в глубоком кресле у стола с грудою книг, и листала одну из них. На людей возле себя она внимания обращала не больше, чем лошадь на муху. А людям не хватало факелов для полноты картины линча, вилы успешно заменяли недобрые взгляды и слова. Впрочем, людей возле стояло только двое из обещанных троих.

Пока Леонар подходил к креслу, в глубине которого сидела возможная ведьма, он вспоминал всё странное, что с ним происходило. И многое казалось неотвратимым доказательством вины в волшбе, что, впрочем, не каралось смертью в королевстве Эстар. Сам юный лорд в подобной теме не разбирался. Он знал о всяких силах, которые дарует кровь и бог, но в детали не вдавался. В его семье столь редкие дар али проклятье ни разу не встречались. Да и среди знакомых вроде никто не колдовал. А единственная известная пара колдунов служила королю.

В библиотеке, помимо двоих служебных лиц, виконта, графини и Леонара – никого не было. Когда сын виконта подошёл и с сомнением взглянул на Химемию, та в ответ нахмурилась и тот, что лыс сказал:

— Не приворот. Скорее поверю в отворот. Вот вы скажите, — он обратился к молодому лорду, — вы любите графиню?

Леонар удивлённо вздернул брови. Покосился на Химемию и тут же расхохотался:

— Да вы, должно быть, шутите!

Лысый человек пожал плечами и слово взял с виду обычный молодой священник, только сонный:

— А вы не чувствуете влечения к молодой жене?

В ответ лорд отшатнулся, и как суеверный селянин, окрестил будущую жену очищающим символом:

— Чур меня. Наш брак выгоден, и только.

Химемия тяжело вздохнула и кивнула.

— Но это вы её выбрали? Верно? — не сдавался сонный гость.

— Да, — подтвердил Леонар и весьма насмешливо заверил: — Пытался найти самую страшную и испугать отца. Но того вполне устроили прилагаемые к жуткой внешности привилегии. Так что, я тут – подневольное лицо.

Виконт хмуро посмотрел на сына, но отрицать не стал.

Тут в помещение вошел мужчина с лицом, покрытым шрамами. Но не они стали источником косых взглядов жителей поместья, а его длинные острые уши, отведенные назад. Он лишь краем глаза посмотрел на виконта, Леонара и Химемию. Убедился в оказанном на них впечатлении и поставил на стол бокал.

— Вижу, юноша не приворожён, но следы приворота я нашел.

«Полукровка», — вдруг понял Леонар. — «Не ожидал увидеть такого на королевской службе!»

Подобных Леонар впервые видел и смотрел, не отводя взгляда. А вот виконт знавал полукровок, и лишь слегка поднял брови. Им закон не писан, и они, бывало, пополняли ряды разбойников, а вовсе не солдат.

— Вам, молодой человек, знаком бокал? — спросил остроухий человек.

Наемник кивнул на сосуд. Его мог узнать любой, не только из семьи Фаилхаит. Обычный бокал с широким горлышком и оттиском семьи у тонкой ножки. Подобные имелись во всех имениях.

— В наборе таких аж сорок штук. Чем этот отличается от остальных?

— Тем, что в него наливали приворот, — коротко ответил полукровка и спрыснул сосуд чем-то прозрачным. Бокал налился цветом. Чуть видный розовый оттенок. Полукровка пожал плечами. — Впрочем, вижу, не для вас он. Привороженных сразу видно. Они при своих девах верны и слюнявы словно кобели, — мужчина потёр шрам на лбу и более заинтересованно посмотрел на графиню. — Вы дочь Коллума Хичтон? Я прав?

Химемия кивнула.

— Понимаю, тот пожар и ваша мать…— помрачнел наёмник и бросил долгий взгляд на руки девушки, та спрятала их за спиной.

Лысый попросил:

— Покажите привилегии, с которыми вас допустили в этот дом.

Бумагу предоставил сам виконт. Её прочли, аж засвистели, и, переглянувшись, самый молодой вдруг заявил Леонару:

— Если вдруг графиню не возьмете в жены, чур, в очереди следующий я.

— Не выйдет, — шепнул ему остроухий и криво улыбнулся, — не твоего полёта птица. Вы извините нас, милорды, леди. Последняя проверка. Госпожа Химемия, — он обратился к графине, — прошу вас пройти со мною. Вы не подумайте, но мне нужно убедиться, что на ваших руках нет следов искомого нами зелья.

Графиня чуть сузила глаза, кивнула. Подала мужчине руку и с ним отошла в одну из комнат для чтения. И вот, когда прикрыта дверь, наемник улыбнулся.

— Я рад вас видеть, графиня! Смотрю, вы в поисках семейного очага?

Девушка прикрыла дверь плотнее и повернулась к мужчине, развела руками.

— Вот как, отчего же вы в сомнениях? Мне уж было думалось, это вы шалите с приворотом.

Совершенно не женский жест – сжатая в кулак ладонь – смотрелся дюже глупо, сложенный из маленькой девичьей кисти.

— Ну, хорошо. Я до последнего верил в вашу непорочность. Так почему вы здесь? — полукровка улыбался, наблюдая, как девушка шагала из угла в угол и махала руками.

— А здесь прошу вас поподробнее… Понятно. Да, вы очень помогли! Тут дело в том, что в городе уже давно на черном рынке продают эликсиры страсти, и мы два года, как не можем выйти на их завод.

Графиня посмотрела вверх и в бок и лишь затем на старого знакомого.

— Да, очень жаль, что закон запрещает не зелья зла, а лишь их создание. Стоит дорого, действие имеет слабое, но люди побогаче, бывает, используют его в аферах. Чуть-чуть приворожат и раскошелят. Но это мелочи. Однако ж, стервецы, прятаться умеют. Коли делали б они вещи пострашнее, давно бы их нашли, но привороты наш король проблемой не считает, хотя и сам под ними побывал. Три дня.

Химемия тихо засмеялась.

— Да, вы тоже слышали? Жена, — усмехнулся наемник, — решила чувства подновить. Но ведь не действует зараза, коли не было до этого заинтересованности. ...Понимаю вас. И уважаю ваши чувства… Конечно, верю. И нет, я не работаю на королевскую канцелярию, как обычно – вольный ветер, одинокий волк. Просто, как узнал о гостье этого поместья – я о вас – решил навестить. И помня о неуплаченном долге, я жду от вас письма, леди. Мне стыдно вспоминать моё паденье из окна, но ваша доброта спасла мне жизнь, и потому я помогу, не взирая на сложность дела… Да, миледи, решаю проблемы радикально.

На этом разговор был окончен. Графиня Сеа Хичтон изобразила реверанс.

Полукровка и Химемия вышли обратно в читальный зал библиотеки и распрощались.

— Бывайте, знатные господа. А вам, графиня, желаю не ошибиться в выборе. Удачи.

Три странных человека спешно покинули поместье Фаилхаит. На все вопросы «Кто были они?», участники ночного разговора заявляли любопытным: «Из храма, срочно надо было уточнить детали.» Но то всё утром, а пока всем надлежало вернуться к ночному сну.


Леонар держал бокал в руках. Взгляд его устремлялся в темные небеса, на лунную дольку, как в чаинках застрявшую в прозрачных облаках. Свет её озарял красивое лицо с обвиняющим взором. Будто луна в чём-то виновата. Взгляд тяжело упал на вошедшую Химемию. Вот она, истинная виновница его дум.

— Я вас, графиня, ждал. Желаю поговорить, — начал он спокойно.

Девушка задумчиво склонила голову чуть влево и кивком дала согласие. Садиться должным не сочла и остановилась в ожидании. Ей предстояло стать участником монолога, ибо диалогом он не мог быть по определению.

— Довольно любопытно знать, что кто-то ищет твоего расположения. Но вот таким вот образом! Простите, мне претят подобные методы! А вам?

И как же тут ответить? Может быть кивнуть? Или покачать головой? Едино, по-своему всё поймет мужчина. Химемия неопределенно вздохнула, не желая давать повод сомневаться в ней ещё сильней.

— Даже странно, отчего вы раньше не придумали сей занимательный план. Что проще – отравить. Нальете в кубок – выпью, и думаете, проникнусь чувствами?

Сдержаться графиня не сумела. Покачала головой и отступила на шаг. Лорд, напротив, вперед шагнул.

— Вам стоит признаться, леди. Ваших рук дело?

Графиня уперлась спиной в закрытую дверь и напряглась. Мужчина продолжал наступление, с каждым словом становясь всё ближе и склоняясь над ней всё ниже.

— Вам следует признаться! — требовал юный лорд. — И отказаться от права быть моей невестой!

Химемия затрясла головой. Она не знала, как сказать, но понимала боль разочарования. Потому молчала, желая сохранить чужое сердце. А её в тот час оказалось под ударом.

Молчи она и дальше, не затряси головой, Леонар просто бы расстроился и выставил невесту прочь из своих покоев, но сочтя «нет» ответом, он поднял для удара руку. Уже настроился, но понял, какой дурной поступок он совершает, и опустил ладонь. Смутился, наблюдая, как сжавшая юбку девушка не спешит её отпускать, а глаза поднимать.

— Снимите маску, — просил он. — Позвольте мне увидеть, каких демонов под ней вы прячете. Вы злитесь или полны печали? Лжете или искренни? За этой маской я вас не пойму.

Юный виконт смотрел в тёмные глаза: в них отражался лунный свет и океан сомнений. Графиня не выполнила просьбу – ушла в платяной шкаф. И долго в нём рыдала.

Загрузка...