Чудовище для красавца

Глава 6

Из дневника графа Коллума Хичтон.

«… Отменная рыбалка. Хотя, пожалуй, правильнее назвать случившееся охотой.

Касатку заметили издалека. Подготовили шлюпку и гарпун, и вот, выбирали смельчака, который добудет нам всем мяса. Каково же было удивленье, когда на шлюпке оказалась зоркая безбилетница. Естественно, я попытался запретить: подошёл и попросил её обратно на судно. Но, вот незадача, эта женщина мне дала гарпун и затолкала в лодку.

Команда приняла идею «на ура» и отказаться значило признать свое бессилие против морской твари. Пришлось снимать дорогие одежды и сапоги.

Признаю, там было очень опасно, касатка нас едва не съела, но, демон, было весело…»

Снег выпал раньше положенного и принёс с собой брата Мороза и сестру Метель. Белая семья неделю обживалась в знакомых краях: разгоняла по норам зазевавшихся медведей и барсуков; деловито обхаживала деревья, стрясая остатки жухлой листвы; порошила снегом дорожки и тропки, скрывая ещё зеленую траву под блестящим покрывалом; сковывала водоёмы корочкой молочного ледка.

Солнце низко склонило голову, отказываясь светить по-летнему ярко и долго. Будто дремало над полосой заката несколько часов, а затем укрывалось ночным одеялом.

Сороки трезвонили о природном бунте наряду с голосистыми воронами. Зайцы внимали птичьему крику и деловито обновляли серые гардеробы на белые шубки. Им вторили шустрые белки, выбелившие спинки. Шустрые зверьки вовсю хвастались обновками, прыгая по деревьям.

В саду возле поместья Фаилхаит, на черных голых ветках висели забытые яблоки с шапками снега. А рядом чудные алогрудые плоды – снегири, слетелись стайкой на фруктовый пир. Последними яблочками лакомилась ещё одна залетная птица.

— Химемия! — вне себя от беспокойства кричал из чердачного окна лекарь. — Немедленно слезь с дерева и одень сапоги и шубу!

Девушка спрятала ещё два яблока за пазуху и легко спрыгнула в снег. Побарахталась в сугробе и спешно накинула светлую шубейку. Влажные от талого снега ноги сунула в сапожки с серебрёными заклепками. Чихнула и, придерживая маску, поспешила из сада вдоль стены поместья.

— Вот проказница! — с досадой махнул рукой Остин Хест. — Не свадьба тебе нужна, а ремень! — говорил он себе в успокоение. На самом деле лекарь радовался, что, не смотря на отношение жителей поместья девочка осталась всё таким же бодрым сорванцом.

Химемия несла трофейные плоды к себе, вернее, в шкаф Леонара, в котором упрямо продолжала жить.

Молодой лорд давно остыл и понял беспочвенность недавних подозрений, однако извинения он не принес. И вот, кошмар, все эти дни никак не мог поговорить с Онёр. То нет её, то занята, то просит не беспокоить.

— Обиделась, возможно? — решил так лорд и повернулся к вошедшей графине. Поперхнулся.

Привыкнуть к странностям нежеланной невесты с одной стороны было легко, с другой дико. Вот, например, сейчас она предстала в мокрой шубке, вся в соре из веток и с выпирающим животом, как будто бы на сносях. Руки убрала и разродилась – из-под подола выпали подмерзшие садовые плоды и по полу раскатились.

Графиня пискнула и начала их подбирать. А сын виконта призадумался: может стоит промолчать?

— Мне передать вам следует, что завтра мы отправляемся на зверя. Охоту организовывает моя семья и если вы хотите, то можете остаться дома. Вас все поймут.

Химемия едва опять не упустила яблоки гулять. Предчувствие беды, с того дня, как нагрянули из тайной службы короля, не делось никуда. Всё росло и крепло. Словно вино набирало силы, дабы удивить. Графиня присела в кресле и повела рукой: с чего решили вы, мой лорд, что откажусь я?

— Я видел, вы неплохо ладите с животными. И мне казалось, вам будет жаль по ним стрелять. Хотя, о чем я. Ведь женщины не для охоты – вы будете стоять в сторонке и ждать, пока к вам не придут хвастаться трофеем.

Графиня Сеа Хичтон фыркнула и сложила руки на груди. Всем видом уверяя: она не робкого десятка. Лорд чуть скривился. Он представил улыбку на обожженных огнем губах и его передернуло.

— Хорошо. Вы, полагаю, умеете держаться в седле?

Кивок в ответ.

— Тогда нам следует сходить и выбрать вам лошадку попокорней.

Яблоки улетели в шкаф, шубка оросила волною брызг, и вот – графиня полна энтузиазма, заискивающе смотрит то на дверь, то на жениха. Не отказывать же, когда сам предложил. И Леонар встал, стряхнул с колена пару капель, лениво облачился в сыромятную рубаху, набросил сверху дубленую куртку. И всё под неустанным взглядом ничуть не смутившейся девицы. Смутилась не она, а он. Припомнил, как закрыл в шкафу, когда со всею страстью любил Онёр.

Не выдержав заминки, Химемия уцепилась за край мужской куртки и потянула, торопясь скорее посмотреть на лошадей.

Та пара белых, которые привезли её карету, встретили гостей конюшни ржанием. Кобылка закивала головой и ткнулась в ладошку хозяйки, где был кусочек сахара. Конь, такой же белой масти, в нетерпении забил копытом, выпрашивая угощенье. Ему досталась сахарная морковь.

Конь виконта – немолодой уже мерин – меланхолично жевал в крайнем стойле бурак, и на гостей смотреть он смысла не видел.

«Вот уж скотина, отец по себе выбирал», — подумал Леонар и подошел к соседнему от коня отца стойлу с крепконогим жеребцом вороной масти.

— Нравится? — обратился мужчина к девушке, продолжающей подкармливать свою пару коников. Химемия обернулась и прошлась оценивающим взглядом по горячему жеребцу, нетерпеливому, как и его хозяин, и столь же благородному. Придирчиво прищурилась и неуверенно развела руками.

— Чем же он вам не по нраву? — удивился лорд Фаилхаит. Раида он покупал у надежных заводчиков, и конь стал отличным вложением средств, уже не раз доказывающий свою стать, красоту и был причиной зависти соседей. Кобыл к нему записалось на год вперед – вот какой чудесный жеребец. — Вы не разбираетесь в конях?

Графиня пожала плечами и ещё раз посмотрев на жеребца, вдруг указала на своего коня. Белый, хорошо сбитый, но лишенный изящности и лёгкости, так важной в знатном обществе.

Леонар лишь снисходительно улыбнулся и позвал конюха. На конюшне служили двое. Один мужчина, старше молодого лорда, и мальчик сирота. Подошли к хозяину они оба: один из каптёрки вышел, второй из крайнего стойла.

— Чем вам помочь, милорд? — отозвался старший.

— На завтрашней охоте я буду вот на том красавце, — кивок на Райда, — к рассвету чтобы был готов.

— Будет сделано милорд. А ваша… леди?

Химемия похлопала по шее своей кобылки и скормила ей ещё одну морковку. Лошадка удовлетворенно зафырчала, игриво выдувая воздух на маску хозяйки, шутливо вытянула бархатные губы в поисках завязок. За это получила травинкой по храпу.

Мужчины хмыкнули, оценив разницу между лошадкой и конем, женщиной и мужиком, и занялись каждый своим делом. Конюх – лошадьми, лорд – повёл из конюшни графиню, которая продолжала бросать назад на Раида неодобрительные взгляды.

Из конюшни первой выбежала Химемия. Она завертелась на месте, широко расставив руки, и упала в снег, рисуя собой снежного ангела. Встала и с гордым видом указала на получившийся кошмар рукой. Лорд тут же заметил, что одеты её руки в вязаное безобразие. В отличие от нормальных девушек из знатных семей, графиня в холод надела селянские вязанные исподочки¹¹ в причудливый узор с птичками. А сверху не менее неблагородные шубницы.

Увидев впервые сей элемент одежды, Леонар ожидал от невесты, что она наденет на ноги пимы из сваленной овечьей шерсти. Однако графиня отдала предпочтение кожаной обувке на низком каблучке.

Странно, но брезгливости Леонар больше не испытывал. Даже мог позавидовать резко скачущей невесте, которая за прожитые в поместье два месяца пообвыклась, и рядом с будущим мужем вела себя добродушно и беспечно глупо. Ведь знала же, что не люба она. Впрочем, больше, чем на совместную прогулку, графиня не претендовала, потому сильно не раздражала.

Снежок прилетел метко и неожиданно.

— Вы убиты, милорд! — посмеялся глупый мальчик сирота, отпущенный конюхом гулять. Глупый, потому что умному не пришло бы в голову бросать в хозяина снегом. Не успел сын виконта забраниться, как ему в голову прилетел ещё один снежок. Химемия схватилась за живот от смеха наблюдая весьма неумное выражение лица поражённого чужой наглостью человека.

Ещё один снежок сбил с мужчины шапку.

— Ах вы… Плети вам!

Вместо плети Леонар тоже слепил шар из снега и запустил его по кривой оси.

— Не попали, милорд! — хохотал мальчишка. Его смеху вторила графиня. Тихий звенящий смех, казалось, мог оглушить.

— Двое на одного! Ну, вы у меня попляшете, борзые!

Виконт, шедший в конюшню распорядиться подготовить коней ему и его жене, сильно удивился взрослому сыну, играющему в снежки. Но вмешаться жене в это, по её мнению недостойное зрелище, не позволил. А ещё одного зрителя не заметил, но и Онёр сочла вмешательство лишним.

Снежок метко попал в голову и сшиб шапку графини. Она упала и обнажила развязавшейся шнурок на забинтованной голове. Девушка отвернулась, спешно поправляя беспорядок, а Леонар оказался близко, подкрадывался к охапкой снега, и увидел…

Бинт сбился и открыл место, где у человека положено быть уху. Вот только уха лорд не увидел, но и обезображенной кожи не нашёл. Зато рассмотрел мышастую прядь волос, отливающую серебряным крапом. Обзор вновь загородила мохнатая шапка. А дальше любопытный муж получил клок снега в благородное лицо.

Лишь раз Химемия отвлеклась и получила ещё раз снегом, когда резко посмотрела в сторону конюшни. Поникла, будто что-то знала, но не желала говорить.

Ванная располагалась в углу дома и больше напоминала выходящий наружу природный источник – так искусно задекорировал её архитектор. Подогревалась вода огнём, очаги которого прятались под чугунной чашей в камнях. Прятать было где, чаша имела размер небольшого бассейна.

Желая доказать самому себе, что за глупой игрой он не потерял благородство, Леонар хотел предложить Химемии первой воспользоваться ванной, но, дойдя до дверей, удивился – он остался один. В какой момент невеста его покинула, Леонар не знал, но предположил: графиня ушла к лекарю.

«Возможно, ей нельзя мыться обычной водой», — подумал сын виконта.

Юный лорд задумался, но не вспомнил, чтобы ощущал какой-то посторонний запах от девушки. От неё продолжало пахнуть морем даже после продолжительной игры. А ещё он начинал подозревать, что его бесстыдно дурят.

— Кажется, я о ней слишком много думаю, — вслух произнес сын виконта.

— О ком же ты много думаешь, мой Леонар, — отозвался голос из чаши.

Его ждали.

Онёр встала. Нижняя рубаха соблазнительно облепила чувственную грудь, аппетитные бедра и вуалью подвенечного платья утонула в воде, расправляя щупальца кружев.

— Ты потерял дар речи, любимый мой?

Леонар пришел в себя, судорожно, на ощупь ища щеколду, чтобы обезопаситься от визита незваных гостей.

— Я просто сильно удивлен, любимая. В последние недели ты будто избегала моего взора.

— Прости, мне стоило подумать. Так много навалилось, — женщина облокотилась на край чаши и призывно развела руки. — Но хватит дум. Сегодня я твоя.

Привороженный красотою лорд как был, в сырой одежде, вошёл в горячую, отдающую травой воду. Содрогнулся всем телом от обжигающего тепла после холода зимы и в три шага достиг желанной женщины. Её объятия грели, обольщали и покоряли. Руки умело раздевали, а губы танцевали задавая такт.

Дымка мути отпрянула от сливающихся тел. Уплыли корабли-одеяния от резкой волны страсти. Прибились к краям чаши и потонули взметнув белым флагом рукава, пошли на дно под тяжестью драгоценных пуговиц рубахи, теперь они, словно пиратский клад, поблескивали на беспокойном дне волнующегося моря.

Волны били, выплескивали воду на пол пока не настал штиль и утолившие телесный голод люди не откинулись на край чаши.

— Я уже волновался, что ты начала ненавидеть меня, Онёр, — прижал к себе любимую Леонар. На столике стоял пригубленный бокал и сухофрукты с тремя конфетками в шуршащей упаковке. Одну лорд держал во рту – подарок с поцелуя. Вкус приторный – отрава для мужчины. Но он её сглотнул, не признаваясь, как не люб ему подобный вкус.

— О, нет! Как я могла? Я просто растерялась. Ты знаешь, всё так быстро изменилось. И ты уж скоро женатый человек. А я… вдруг я тебе наскучу?

— О чем ты? Я тебя люблю! И никогда не брошу!

— Ты успокоил мое сердце, — Онёр взяла бокал и выпила, но свой лорд так и не поднял повторно. Он не подозревал любимую, но относиться стал к вину с большим недоверием.

— Завтра на охоту, — вздохнул Леонар, ополаскивая руки от шоколада игриво подаренного губам любимой. — Ты присоединишься?

— Прости, но не могу. Гостей встречать положено большим столом. Поэтому всё слуги будут при делах. И я.

— Как жаль.

— Мне тоже, но знаю я, как обойти печаль. С тебя трофей: прекрасный, редкий.

Сын виконта с улыбкой пообещал привезти такой.

Настало время расходиться – вода остыла и остудила голову. Вопрос сухой одежды решили просто – вызвали колокольчиком слугу. И тот, за смущением пряча неодобрение, принёс одно простое платье и комплект мужского костюма.

В свои покои шёл молодой лорд с двумя оставшимися конфетами в кармане. Онёр просила забрать их. Оказалось, она взяла конфеты без разрешения из гостевой и теперь боялась, вдруг остальные Пай заметят. Не мог же Леонар ей отказать в подобной мелочи.

Послышались шаги по лестнице, и лорд котом скрылся за колонной, потушил свечу. Прошел кузен, с ним двое слуг – привести в порядок ванну и нагреть воды. Незамеченным пошёл Леонар в тени, и, будто вор, прокрался на второй этаж. Лорд очень тихо прошёлся по коридору. Попал к себе никем не пойманный подельник с двумя конфетами в кармане. Он посмеялся над собой, ведь совсем недавно с гордостью шагал из комнаты служанки, а тут вдруг кольнуло ощущение вины.

Но перед кем ему винить себя? Да и за что?

Онёр всё понимает и всё ему прощает. Ради неё все эти жертвы. А может, глупо даже полагать, ему перед невестой неудобно? За что? Её предупреждали, что любит он другую. И всё же, как-то глупо выходит дело. И куда теперь девать конфеты?

Из шкафа лился свет – вот и ответ.

Леонар постучал в дверь шкафа и ему открыли почти сразу. Химемия одела маску второпях, и та немного скосилась вправо. Её одежда вообще была вся в беспорядке – переодевалась в ночное одеяние и гостей не ожидала. И вышло, что поверх ночной рубахи висел бурнус, а маска еле прикрывала кожу. Графиня махнула на свечу, и та погасла. Недра шкафа обратились гигантской темной глоткой, лишь глаза невесты вопросительно блестели, словно две приманки чудо-рыбы. В ответ ей дали конфеты и пожелали добрых снов.

Химемия удивленно зашуршала угощеньем, вкусила и смаковала ещё минуты две.

На утро Леонар нашёл замену сладостям – два яблока лежали на его столе. И очень кстати: перед охотой ели скудно, если успевали. К поданному вину лорд не притронулся, попил воды. Постучал в шкаф, но ответа не дождался. Графиня ушла гораздо раньше и нашлась уже у конюшни в собравшейся толпе. И вновь неодобрительно смотрела на гнедого Раида.

Что ей не нравилось? Может, нетерпенье удалого жеребца, его рывки поводьев и попытки встать на дыбы? Так это от желанья пуститься вскачь!

Сама графиня уверенно сидела в седле своей кобылки, которая с благодарностью фырчала и кокетливо прикрывала глаза пушистыми ресницами. Совершенно не понимающая, отчего её знакомые четвероногие так напряжены и нетерпеливы, а двуногие вооружены.

Чужих не звали. Хотя явился без приглашения старый друг Леонара – Тённер Уль Тамир, чему сын виконта несказанно обрадовался и крепко обнял вместо слов. Торговец тканью присмотрелся к невесте друга. Спросил:

— Её пока не заклевали?

— Как видишь, что даже удивляет. Убогую жалеют.

— А что у неё за лошадь? Где-то я такую видал. Неужто степная? — спросил Тённер.

— Дикая? — удивился лорд, присматриваясь к невероятно спокойной крепкой скотине.

— Похожа. Ноги крепкие, хоть и коротковаты. Такая, как коза, по скату заберётся, да спрыгнет и дальше побежит.

— Да ну тебя, — посмеялся Леонар, — ноги поломает. Да и смотри, какая спокойная. Дикие такими не бывают.

— Верно мыслишь. Не благородная.

Женщинам никто оружия не дал. Для них охота – лишь прогулка, где каждая чей-то талисман, и дама служит для принятия бахвальств в виде мертвых туш животных. Мужчины же имели луки, арбалеты и ножи. Большинство с оттиском семьи, и все из прекрасной первосортной древесины-стали.

У ног коней заплясали длинноногие гончие. Пегие спины волнами разошлись и окружили столпотворение. Кони в нетерпении жевали недоуздки, копали копытами едва схватившийся корочкой снег. Все ждали, когда виконт объявит о начале развлечения.

Охотничий рог издал свой клич – пока один, короткий, и кони понесли.

Смеялись дамы и девицы. Мужчины грозно потрясали луками пока не видимому зверю. Кони недовольно всхрапывали, желая увеличить скорость. Псы лаяли, распугивая затаившихся в кустах лисиц. Снег взвился тучей. Охота началась.

Стоянку организовали за день до срока, на проплешине леса. Круглой, словно блин, с узором из кустов бузины и барбариса, в центре которой блестели каплями масла крыши шатров. Из леса высыпались всадники, с собаками вперемешку. Чуть впереди и в отдалении торопились выжлятники¹². Им навстречу спешил доезжачий¹³, свистом успокаивая возбуждённых собак и принимая стаю. Совершались последние приготовления перед загоном зверя, давая благородным возможность набраться сил перед основным действом.

Кавалькада распалась на кутавшихся в дорогие меха дам, собравшихся на праздную беседу, и охотников, спешившихся перед долгим сидением в седле. Кто проверял колчаны, кто ноги коней, кто заводил арбалеты – все при деле. И все успевали между делами уделить пару минутам милым дамам.

Женщины – все на стройных лошадях, благородных с виду, в амазонках, не уступающих шику бальным нарядам, одна другой краше, шумно засмеялись, обсуждая меж собой, кому они благоволят. Дочери баронессы косились на Тённера и уже придумали как его делить, а Амброзия стреляла глазками на одного из псовых командиров.

Неловко Химемия остановила лошадку возле них и смех увял. На ней не красовалось ни дорогого платья, ни даже соболиной шапки. Как будто селянская дочь пристала к кавалькаде, или чья служанка. К тому же, маска и бинты пугали неизвестностью. Фантазия предоставляла всё новые картины возможных увечий под ними и не располагала к началу беседы.

Графиня мешать не стала и медленно отъехала к шатру с лисой. Рыжая жертва притворялась шапкой в клетке, не желая доставлять людям удовольствие и услаждать их взор своим хвостом, мелькающим в снегах. Казалась совсем ручной. Но люди знали, открой ей клетку - и понесется зверь стрелой. Усладит взор и мельтешением хвоста, и визгом ужаса, и криком боли.

Химемия спешилась.

Зверь подобрался, вскинул морду. Рыжие глаза не без удивления смотрели на подошедшую к клетке девушку. Лис протянул сквозь прутья нос и шумно задышал, позволил почесать себя за ухом. С нетерпением он наблюдал за борьбой с замком.

— Что вы делаете, графиня?

Девушка отдернула руку от замка и оглянулась. В проходе стояли Леонар и Тённер, смотрели с интересом.

— Миледи, если просунете пальцы сквозь прутья, лиса вам их откусит, — предупредил продавец тканей, не приближаясь к клетке.

— А если выпустите зверя, то вас могут счесть приемлемой заменой, — понял задумку невесты Леонар. — Охота за невестой. Неплохая идея. Заменим только луки на мешки – и вас, я надеюсь, кто-то унесет с собою как трофей.

За маской не было видно, но графиня нахмурилась. Поставила руки в боки и указала на клетку.

— Не делайте глупостей графиня, — сын виконта кивнул на спешащих к шатру выжлятников. — Если вы откроете клетку лисы сейчас, она не сможет пробежать через ряды собак – её разорвут.

Леонар не признался, но не отказался бы от подобного. Ведь его Онёр просила редкий дар, а лиса таковым быть не могла. Возможно, зайди он дальше в лес – и встретится ему олень, – достойный дар любимой.

Девушка опустила руки, огорченная откровением, и ещё раз посмотрела на лису, продолжающую шевелить ушами в попытках понять, о чём говорят люди.

Вошли двое выжлятников, оба в охотничьих костюмах – не дорогих, но ладных – не обратили внимания на столпотворение господ, подхватили за рога-ручки клетку и понесли ближе к краю поля. Лиса враз перестала изображать ручную: ощерилась, бросилась на решетку и бешенной вцепилась в прутья, сбрызнула слюной людей.

— Беги давай, безумная! — открыли клетку ей на краю леса.

Зверь того и ждал, молнией метнулся прочь, мгновенно затерялся в свежевыпавшем снегу, пробил белую заслонку сугроба и был таков. Глазами не найти, а псы учуют. Да и без них на белом покрывале видны следы.

Собаки беспокойно заметались, но их держали крепко. Самый крупный кобелина скулил щенком в нетерпении крови и погони, но его осадил более опытный, да мелкий вожак. Выжлятник прошёлся вдоль ряда привязанных собак, проверил каждую: лапы, морду, уши, хвост. Одну отсеял, остальных спустил.

Псы заметались сворой без мозгов. Не сразу веря в свое счастье, дружно припали носами в снег, рыскали в поисках следов. Нашли и гурьбою понеслись вглубь леса.

Знатные господа вновь оседлали скакунов и приготовились к загону зверя, их дамы отъехали на своих лошадках к краю, чтобы не мешать, и любоваться представлением не пачкая костюмов. Засвистал подгонщик, доезжачий крикнул на шаловливого кобеля и стук копыт удаляющихся всадников начал теряться в общем шуме.

В начале первый пес завыл: заносчиво и звонко. За ним второй – басовито, сильно. Третий взял ноту с оттенком стали, бьющей по мечу. Вой слился в рёв, с меняющимся тембром. Гончие гнали жертву жарко, дружно, и глас их отдавал не чуждой дикой пряности гармонией опытных убийц.

Боевому кличу женщины внимали, сморщив носики. Присутствующая среди прочих тетушка Эльнара утверждала, что в годы её молодости стаи воспитывали куда как лучше, и те не позволяли себе такую спесь и вой. Мадам Левизия, на чьи плечи легло увеселение престарелой родственницы, соглашалась, не сильно вслушиваясь в её речи. Она глазами искала успевшую куда-то пропасть Химемию. Среди молодых и отцветавших дам её было не видно. Ни у шатров, ни у леса. Это беспокоило виконтессу, а ещё её волновала подпортившаяся погода.

Снегопад начался с мелкой сыпи, размером едва ли с наконечник иглы, но медленно рос в размерах и уже блистал искусным кружевом, видимым невооруженным взглядом. Ветер усилился. Шатры затрясли подолами, на них, словно кавалеры на защиту дамской чести, бросились слуги с подвязками.

Уже не было слышно собачьего лая и криков людей. То ли лис завел дальше обычного, то ли гончие потеряли след и сами завели в лесную трущобу. А может, случилось что?

Не только материнское сердце беспокоилось о судьбе Леонара, спрятавшаяся в лесу Химемия также беспокойно всматривалась вдаль. Она гладила по холке лошадь, легшую в снег под защиту кустов, и прятала под накидкой обладателя рыжего хвоста. Зверь высовывал длинную морду из укрытия и шумно втягивал носом морозный воздух. Покружив по лесу, рыжая жертва вернулась обратно и принесла с собой новую волну беспокойства. Лиса здесь, а благородные господа обратно не торопятся.

Солнышко едва просматривалось из-за густого покрывала облаков, достигло зимнего пика и начало отправляться в обратный путь по небосклону.

Утешало, что юный лорд участвовал в охоте не один. С ним был его друг, отец и другие родственники. В подобном окружении попасть в беду лорд не должен был. Но чувство приближающегося рока подъедало ножки убеждений. Вера в безопасность юноши в окружении родни свалилась с пьедестала, стоило услышать крик Властенаса. Кузен торопился, его лошадь громко храпела, перебивая голос священника.

Объяснить в чем дело святой отец смог лишь отдышавшись:

— Конь Леонара Сей Фаилхаита унес лорда! Как бешенный пеной начал истекать и побежал! Мы не успели ничего поделать. Следом отправились, но куда до племенного хантера нашим лошадкам, убёг. А следы метель занесла.

Химемия обмерла. Ведь чуяла неладное, а предотвратить не смогла.

Белая лошадь поднялась из снега, отряхнулась и дождалась, пока всадница скинет прочь дамское седло и сядет по-мужски. Зимним ветром, частью вьюги понеслась графиня среди деревьев. Но никто этого не видел за поднявшейся суматохой.

А ветер всё крепчал, и метель обратилась вьюгой, затем бураном, и не то, что следы – всадники не видели головы лошади перед собой. Люди упрямо не бросали поиски, но не они первые нашли юного лорда.

Леонар вел коня за собаками, пока те не заскулили – потеряли след лисы. Собирался вместе со всеми возвращаться на стоянку и каяться в отсутствии трофеев, когда дорогу всадникам перебежал благородный олень. Да не безрогая самочка, а в самом расцвете сил самец, с ветвящимися ладонями рогов. Бросил пугливый взгляд на смерть свою и скрылся. Собакам только того и надо было. Лис не чета оленю. Охота продолжилась с куда большим рвением. Вот только Раид под Леонаром вел себя дюже странно: то взвизгивал по-кобылиному, поддавал задком и весь дрожал, как загнанный. Но зверь был близок, и лорд не отказался от погони.

Как результат – позорное падение. Все всадники продолжили охоту, а он махнул рукой: в порядке я!

Он помнил, Раид вдруг закашлял пеной и резко взвился на дыбы, затем лягнул невидимого ворога и повалился на бок. Сын виконта думал, в него попал болт и конь ранен, но тот проворно встал и вновь начал поддавать ногами. Лорд остановил его, погладил по шее, осмотрел ноги – не поломал ли часом. В порядке ноги. Так отчего же вел себя так странно конь? Решил двигаться обратно и вновь вскочил в седло. То была его ошибка – конь понёс как бешеный!

Мелькали стволы сосен и лиственниц, бил в лицо злой ветер, конь истошно выл, как подстреленный. Леонар хотел спрыгнуть, дождался просвета меж деревьев и оттолкнулся от седла. Ему не хватило выучки: левая нога застряла в стремени, и он повис вниз головой, захлебываясь снегом. Раид стегнул хвостом, дал ещё раз задними ногами, задел хозяина и сбросил его. Унёсся прочь.

Леонар остался один посреди поляны с гудящей головой и без сил на то, что бы встать. В глазах плыло. Руки будто заковало в кандалы с гирями на концах цепей, такими тяжелыми они казались. Снег обжег жаром пекарской печи, забился за ворот, взялся за оставшиеся без перчаток руки, ветер загонял его в глаза и нос. Мужчине захотелось спать, но он упрямо сопротивлялся этому желанию, веря в скорое спасение.

Пронзительно завыли волки. В голове чуть прояснилось и Леонар нашел силы приподняться. Зрение казалось чуждым органом и видело всё блеклым, расплывчатым. Перед мужчиной плясали три серые тени. Они кружили, не решаясь напасть. Казалось лаяли, или даже говорили. Уши отказывались слышать, и звуки поступали через вату боли. Один, самый крупный, ухватил лорда за ногу и потащил.

— Не трогайте меня! Кыш! — язык заплетался, слова выходили неразборчивыми. Пнуть ногой тварь не удавалось, и всё скоро должно было закончиться. Не будет в его жизни нежеланного брака, не будет любимой Онёр, он падет в недра вечности, утонет в котле бесконечности. К нему придет смерть. Вот уж волки за руки взяли.

Гигантская тень накрыла лорда. Большая птица упала с неба. Заскулили волки, а может, закричали люди. А может, всё это ему казалось, но он точно видел взмах серого крыла и слышал оглушающий крик. А затем лорда подняло в хмурые небеса.

«Не съели волки, достанусь я грифонам. Или с островов прилетела Рух и несёт меня в гнездо птенцам на забаву? Кажется, я это не узнáю – засыпаю», — Леонар отдался судьбе и отбыл в мир покоя.

Поиски Леонара Сей Фаилхаита велись добрый час. Коня так и не нашли. Скотина поплутала заячьими тропками, наделала следов им под стать и испарилась в поднявшейся снежной мгле. Буран успел спрятать следы, прежде чем сойти на нет. Дважды на пути встречались волки. Напасть не пытались, щерились только и молча скрывались за деревьями. Уж думать начали, съели единственного сына виконта Манса, как юный лорд нашелся.

Леонар лежал на снежном холме, чуть присыпанный холодною мукою, словно не в ту пору вылезший подснежник. Он мучился горячкой и бредил до самой стоянки об огромной птице, которая распугала от него волков. Встречали охотников всем скопом, скорее мешая, чем помогая. Особенно женщины с их картинными «мне дурно».

Взбадривали сына виконта вином, обрабатывали раны и торопились с люлькой меж лошадиных спин, куда и водрузили раненного. За суматохой лишь на середине пути заметив еще одну пропажу.

— Да где же эта девка? — не сдержался Тённер.

Пропала графиня. Остановка смерти была подобна, потому отрядили из выжлятников двух человек и двух охотников на поиски, остальные поспешили к поместью.

Графиню Хичтон нашли на стоянке. Знаками она дала понять, что её сбросила лошадь, испугавшаяся криков и паники. Задержавшись на полчаса, псовый воспитатель нашел белую коняжку и вернул владелице. Таким составом они вернулись к поместью, где продолжалась суета.

Леонара постиг удар по голове, и лекарь сделал всё что мог, но не ручался за исцеление. Уже было послано письмо в город, с мольбой прислать опытного врачевателя, и безутешная мать сторожила посыльного у ворот поместья. А тем временем нашелся в доме ещё один человек, способный хоть немного облегчить участь молодого лорда.

— Я прошу вас пропустить меня, — требовал Остин Хест.

— Но что вы можете, молодой человек? — упорствовал господин Харис – лекарь семьи Фаилхаит.

— В начале позвольте посмотреть на раны лорда. Уверен, мои знания могут принести пользу.

Против были большинство родственников. По их мнению, Леонара не должен был лечить едва знакомый человек. Они собирались дождаться городского врачевателя с опытом много больше семейного лекаря.

Недалеко от двери вертелась пара слуг, среди них была Онёр. Главная Пай плакала и просила спасти лорда и просила пустить её к нему. Но, как и Остина, служанку к лорду не пускали. Лишь одна особа не спрашивала разрешения, Химемия вошла через окно. Впрочем, об этом так никто и не узнал. Когда Харис вернулся к пациенту, она уже стояла у постели Леонара и поила его водой. В комнате нестерпимо пахло чем-то жженым. Не говоря ни слова, и не дожидаясь возмущения лекаря, графиня вышла к родственникам. Прошла через их расступившиеся ряды, и за ней ушел Остин Хест. В обители лекарственного духа девушка сорвала с себя маску, и он ахнул:

— Что произошло, девочка моя? На тебе лица нет!

Онёр вытирала слезы кружевным платочком и шла в сторону конюшни с ведром овощных обрезков. Уже стемнело и в напускной печали не было нужды, но женщина играла до победного конца. Вернее, до ворот конюшни. А там в тени стоял мужчина. Он дико быстро оказался рядом и вот уже Пай с зажатым ртом и заломленными назад руками внутри строения. Над нею трое мужиков похабно шутят и хохочут.

— Хорош хохмить! — окрысилась Онёр и встала, скинула накидку, шапку и шубницы. — Нашли забаву!

— Так дело сделано, отчего не похохмить, — улыбнулся старший из мужчин и обнял строптивую девицу, но та легко оттолкнула от себя и скривилась:

— Ах, если бы, Дафне!

— Неужто жив ещё? — удивился средний брат.

— Жив, Парис, молодой лорд жив.

— Не может быть! Я же видел – конь его по голове лягнул! — негодовал младший из братьев.

— Я тоже ясно видела ужасную рану, Чикут. Но столь же ясно я слышала и слова лекаря. Он уверяет, что лорду полегчало.

— Не может быть! — братья расстроено бросили под ноги шапки. А старший свою ещё и потоптал: — Так что же делать нам теперь? Тот план был так хорош!

— Хорош, Дафне, диво как хорош. Мой тоже мне казался идеалом. Совратить, женить и утопить семью Фаилхаит в болоте утраты привилегий.

— Но я коня хворным зельем напоил и алкоголем! — негодовал старший брат. — Шип под седло подстроил!

— А я оленя подготовил, — к негодованию присоединился средний брат – Парис. — Прям перед носом лорда тот проскакал.

От огорченных заверений, что сделал все возможное, не удержался и младший брат:

— А я волков спустил. И что же, всё напрасно?

— И это так обидно! — Онёр оперлась на коновязь и с неохотою спросила: — Так что же там произошло? Что помешало вам по плану оттащить ублюдка, да скормить волкам?

Тут мужики переглянулись и боязливо отозвались. Начал Парис:

— Буран был жуткий. Мы сами мало поняли. Но с неба вдруг упала птица. Думали, грифон – вроде как похожа тень была, но тот бы сразу кровь добыче пустил. А этот зверь унес с собой и — вот беда! — не тронул.

Продолжил старший:

— То крылатое нас раскидало в раз. Как заорет! Мы все оглохли. Не вру, сестра. Все правда. В себя в том поле мы целых полчаса приходили.

— Да верю я, — махнула рукой главная служанка. — Не первые уж, кто о птице говорит. Ах, жаль, она его не сожрала, или о камни не разбила.

— Так, может, нам пора его, — Чикун достал нож и провел тупой стороной клинка по горлу.

— Тебя - пора, — набычилась Онёр, — деликатней нужно быть, братки. Или вы уже хотите стать украшеньем виселиц? Нет, так не артачьтесь и делайте по-моему.

Онёр сняла с ведра тряпье с обрезками и под ним нашлись и мясо и вино. — Обедайте, братки. Нам нужны силы для нового удара по семье Фаилхаит.

— Спасибо, сестра! Ты прям наша атаманша!

Мужчины больше не менялись на слова и взялись за пищу, а атаманша заметила лишние глаза.

— Дафне, — тихонько позвала она и указала на бледного мальчонку не вовремя вернувшегося в конюшню.

Сирота вздрогнул, шапку в снег уронил, взметнул из-под сапог снег, но убежать не смог, став угощением для волков.