Глава восьмая

Профессор полагает, будто все понял, но это не так. Свадьбу невозможно отпраздновать, поскольку канализационные работы застопорились. Сэр Артур готов оплатить услуги даже несуществующего подсобного инженера. На ресторане вывешивают национальный флаг, но выступление хорового общества не состоится. Эдди узнает, что все потеряно, и отказывается от своего счастья в пользу дяди. От Холлера нет спасения. Газетчик приступом берет грозную крепость Марокко, затем делает покупки для Эвелин, и при этом его не убивают. Взаимосвязь между американским оркестром и пустыней Сахарой.

1

Профессор поднял глаза от газеты. Теперь ему все стало понятно. Холлер между тем поспешно прошел вперед и сел двумя рядами ближе к кабине самолета; там находились кресла, оборудованные для пассажиров, которых укачивает, и газетчик, зная свой организм, предпочел держаться подальше от дамского общества. Похоже, ему так и не привыкнуть к самолетам, думал Холлер, склонившись над пакетом из пергаментной бумаги, а ведь он не новичок в этом виде транспорта. Пассажиров в самолете почти не было: пожилая супружеская пара впереди, за ними Холлер и, отделенные несколькими свободными рядами, лорд Баннистер с Эвелин. Так что разговор их никому не был слышен.

— Простите меня… — прошептала Эвелин.

— Не могу, — ответил лорд.

— События в газете изложены правильно, и тем не менее все перевернуто с ног на голову. Я не шпионка.

— Не трудитесь оправдываться, мисс. Вы слишком умны, а я безгранично глуп. Вы очень некрасиво поступили со мною, и все же меня огорчает, что я вынужден передать вас в руки полиции.

— Вы намерены выдать меня полиции? — У Эвелин дрогнули губы.

— Неужели вы думали, что я соглашусь стать вашим сообщником?

— Но я не совершила никакого преступления. Напротив, я спасаю честь совершенно незнакомого мне человека. Выдать меня полиции?.. Что же, себя мне не жалко. Жаль только, что из-за меня арестуют и вас, лорд Баннистер!

— Меня?!

— В конечном счете вас безусловно оправдают, но в настоящий момент факты против вас: вы провезли меня через Канал в своей каюте, представили в обществе как свою супругу и помогли мне бежать с места драматических событий. Вам нелегко будет убедить полицию, что вы при этом ни о чем не догадывались и ваши поступки всецело объясняются рассеянностью ученого… Не так ли, милорд?

Баннистер задумался. Действительно, он с самого начала выступал как бы партнером этой дамы. Кто же поверит, что всему виной случайное стечение обстоятельств? А если даже ему и поверят, все равно грандиозного скандала не избежать.

— Да, — признал лорд, — вы правы. Положение мое будет ужасным. Но репутация для меня — не фетиш. Все мои поступки по сегодняшний день были честными, пусть даже они навлекут на меня беду. Однако если я теперь не передам вас в руки полиции, я совершу бесчестный поступок, хотя лично буду в выигрыше.

Какое-то время оба молчали. Частый дождь барабанил в стекло иллюминатора.

— Милорд, я навлекла на вас беду, я же постараюсь и исправить ошибку. Все будет сделано так, как вы желаете, и при этом на вас не падет и тени подозрения. В Марселе я на ваших глазах пойду в полицейский участок при аэродроме. Сдам конверт и признаюсь, что я Эвелин Вестон. Тогда мой арест будет обставлен так, что вы останетесь непричастны к этому делу.

— Принимаю ваше предложение. Но учтите: я буду начеку, так что не пытайтесь провести меня. Моя честь зависит от того, сбежите вы или отдадитесь в руки правосудия.

— Сэр, в целом мире нет человека, который бы дорожил вашей честью больше, чем я, — сдавленным, дрожащим голосом промолвила девушка, и лорд бросил на нее удивленный взгляд.

В марсельском аэропорту пассажиры вышли из самолета чуть поразмяться, так что никому не бросилось в глаза, что Эвелин и Баннистер отделились от остальных. Девушка, не глядя на профессора, решительной походкой направилась к двери с табличкой «Полиция». Лорд шел следом, шагах в десяти от нее; вот он с изумлением увидел, что девушка достает из сумочки большой оранжевый конверт и, ускорив шаг, продолжает путь.

Лорд Баннистер и сам не мог бы объяснить дальнейшее, но он схватил Эвелин за руку у самой двери.

— Постойте! — задыхаясь, проговорил он. — Я не хочу… Мне безразлично, что вы там натворили. Но стоит подумать, что с вами будут грубо обращаться… Я не могу допустить… Спрячьте конверт!

Девушка испуганно повиновалась.

— Слушайте внимательно, — продолжал лорд. — Улетайте в Марокко, а там бегите, скрывайтесь, поступайте как вам заблагорассудится, но я не желаю быть причастным к вашему аресту. Понятно?

— Но… почему?

— Глупая прихоть! Не хочу — и все тут!

Когда самолет снова поднялся в воздух, оба сидели рядом, грустные и молчаливые. Лорд Баннистер был очень бледен.

2

— Вы такие милые… Прямо не знаю, кого бы я предпочла, вздумай вы оба просить моей руки, — кокетливо произнесла Грета с улыбкой от уха до уха, и Артур Рэнсинг проникся глубочайшим почтением к племяннику, согласившемуся взять в жены эту каракатицу ради жалкого миллиона фунтов стерлингов. Поистине мизерная компенсация!

Чуть позже у Рэнсинга-старшего состоялись переговоры с господином Воллишофом. Беседа проходила с глазу на глаз, без участия добровольных помощников-крикунов, поскольку мистер Артур выписал из Цюриха слуховой аппарат. В подарок хозяину дома и себе во спасение: чтобы не спятить от крика.

— Девица рода Воллишоф должна получить такое приданое, чтобы дом супруга был полной чашей, — заявил отец невесты.

— Иного я и не ждал! — радостно воскликнул Рэнсинг-старший. — Сразу видно, что вы истинный патриций Гельвеции и технический советник! У нас, в Англии, технические советники пользуются всеобщим уважением.

— Я же, со своей стороны, желаю лишь одного: чтобы мистер Рэнсинг любил мою дочь.

— В этом, сударь, порукой моя честь! Эдди без ума от вашей дочери, от любви он даже лишился сна.

— Как же, знаю, доктор упоминал в разговоре. Но это пройдет. Ему надо принимать желудочные капли.

— Когда же, по-вашему, может состояться свадьба?

Воллишоф призадумался.

— Пожалуй, на Троицу… если вас устроит…

До Троицы оставалось недели три.

— Разумеется, устроит. Троица — праздник цветов и любящих сердец, — поэтически развил мысль советника Рэнсинг-старший. — Мне кажется, это самый подходящий день.

— Я тоже так считаю. Значит, решено: через два года на Троицу сыграем свадьбу.

У Рэнсинга челюсть отвисла от удивления.

— Раньше никак не получится, — решительно заявил советник. — И если срок отодвинется еще на полгода, опять же беды в том не вижу.

— В уме ли вы, опомнитесь! Ведь это невозможно!

— Отчего же, вполне возможно. Кажется, я объяснил, что моей дочери не пристало входить в дом жениха с пустыми руками. К сожалению, в технические расчеты по прокладке канализации вкралась ошибка. Видите ли, я отвечаю за исправность канализации…

— Но ведь здесь канализации вообще нет!

— В том и беда, сударь! Мне было поручено провести канализацию, а ее до сих пор нет. Хотя средства на эти работы были отпущены. Не знаю, понятно ли я выражаюсь? Средства были — канализации нет… Сам не пойму, как так получилось. Но поскольку мой дядя — человек влиятельный, власти довольствовались тем, что наложили арест на мое имущество, покуда я не выплачу деньги, необходимые для коммунального развития края. А по смете такое удовольствие влетает в копеечку, уж можете мне поверить, — я, как специалист, в этом деле разбираюсь. Понадобится не меньше двух лет, прежде чем я, пожертвовав всеми своими доходами и накоплениями, смогу набрать нужную сумму. Что поделаешь, не я первый и не я последний среди подвижников, готовых последнюю рубаху с себя отдать ради блага родного края.

— Но не хотите же вы, чтобы ваша дочь до тех пор ждала?

— До сих пор ждала и до тех пор подождет… Первого своего жениха она ждала пять лет. Молодой человек ушел на войну добровольцем и попал в плен.

— Да, знаю… Кое-кто из швейцарцев сражался на стороне французов.

— На стороне японцев! Ведь дело было в русско-японскую войну. Но другой ее жених действительно сражался в рядах французов.

— Прекрасная традиция, однако два года — срок немалый…

— Напрасны ваши уговоры, сударь. Девицы из рода Воллишоф не бросаются в объятия жениха, если тем самым бросают отца в лапы судей.

Все аргументы отлетали от упрямого советника, как от стенки горох.

Оба Рэнсинга озабоченно ходили взад-вперед по комнате.

— Чертовски скверная ситуация! — бесновался мистер Артур. — Бесценный алмаз под боком, а мы связаны по рукам и ногам!

— Сколько же он пустил по ветру, этот старый глухарь?

— Бухгалтерские документы я просмотрел лишь бегло и недостачу оцениваю тысячи в две.

— Смешно слышать! Миллион у тебя под носом, только руку протяни да бери, а ты жмешься из-за какой-то мелочи. Выплати недостачу, и дело с концом.

Мистер Артур от неожиданности растерялся.

— Чего тут раздумывать? — продолжал наседать Эдди. — Нам причитается по пятьсот тысяч, но пока что я один горбатился за эти денежки, а ты знай себе посиживал сложа руки и ждал, когда посыплется манна небесная. Не грех иной раз и тряхнуть мошной. Впрочем, не хочешь — как хочешь. Будь здоров!

Эдди в сердцах нахлобучил шляпу, полный решимости устраниться от дела. События последних недель подкосили его. Молодой человек болезненно исхудал, бледное лицо носило следы тяжелых нервных потрясений, а с той ночи, когда разыгралась сцена над балконом, его мучил ревматизм. Пребывание в Мюгли-ам-Зее сказалось на нем самым плачевным образом.

— Постой! — воскликнул дядюшка. — Твоя идея не так уж и плоха.

К превеликому удивлению властей, советник Воллишоф в течение трех дней возместил всю стоимость канализационных работ до последнего гроша, включая присвоенную им оплату услуг мифического помощника инженера.

3

Погода на Троицу выдалась прохладная, зато ясная, солнечная. Празднично одетые жители Мюгли-ам-Зее высыпали на улицу, готовясь к свадьбе фрейлейн Воллишоф. В церкви уже состоялось троекратное оглашение помолвки мистера Эдуарда Рэнсинга и девицы Греты Воллишоф. Решетку у ворот замка по случаю торжества оклеили цветной бумагой, лакей и привратник получили от мистера Рэнсинга новые костюмы в подарок, а Виктория, супруга старшего садовника Кратохвила, причесалась. Площадь перед ратушей была подметена, на фасаде ресторана вывешен национальный флаг.

Так обстояли дела к десяти часам утра.

Именно в это время, собираясь угоститься кофе, Эдди Рэнсинг взял в руки утреннюю газету и поперхнулся. На первой странице огромными буквами было напечатано:


СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ТОМУ,

КТО ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ

ВЫДАСТ В РУКИ ПРАВОСУДИЯ

ЭВЕЛИН ВЕСТОН


Эдди мигом пробежал статью. Что за новости, Эвелин — шпионка? Каким ветром занесло ее во Францию? Эдди Рэнсинг любил Эвелин, и у него с самого начала был план жениться на ней, если он раздобудет алмаз; ну а если Эвелин не согласится выйти за него замуж, он все равно выделит причитающуюся ей долю.

Молодой человек рассеянно перелистал газету. Дойдя до светской хроники на последней странице, он снова поперхнулся куском.


ЛОРД БАННИСТЕР С СУПРУГОЙ —

гласила подпись под фотографией, изображавшей стоящую в дверях пароходной каюты Эвелин в пижаме и незнакомого господина, у которого был такой вид, словно ему за шиворот плеснули холодной воды. Да, это Эвелин, никаких сомнений быть не может! И пижама та самая, в какой она по утрам мелькала у дверей квартиры на Кингс-роуд, чтобы взять молоко.

Как же так? На первой странице газеты ее объявляют в розыск, а на последней помещают ее же фотографию! И каким образом она оказалась женой всемирно известного ученого? У Эдди голова шла кругом…

В короткой заметке под фотографией сообщалось, что лорд Баннистер прочел в Париже доклад, встреченный с огромным интересом. Его лордство путешествует вместе с супругой, но та по непредвиденным обстоятельствам присутствовать на докладе не могла. Естественно, не могла, если несколькими страницами раньше сообщалось, что она в это время обманным путем проникла в чужую квартиру, похитила архиважный документ и, оставив на месте преступления несколько трупов, исчезла без следа.

Эдди встревожился не на шутку. Чутье впервые подсказало ему сейчас, что тут что-то неладно. Какой след Будды мог завести Эвелин во Францию? В том, что она поехала за Буддой, Рэнсинг не сомневался.

Обеспокоенный всерьез, он извлек из чемодана регистрационную книгу. Ошибки быть не может: в мае была продана одна-единственная статуэтка Будды и вместе со «Жнецами» отправлена сюда Воллишофу.

Но как попала Эвелин в Париж? И ведь в газете пишут, что она разыскивает какую-то статуэтку…

Эдди задумчиво уставился перед собой, и по чистой случайности взгляд его уперся в корешок регистрационной книги.

Тут он увидел нечто такое, отчего его бросило в жар. Из-под ярлычка с обозначением даты в одном месте — в правом углу — выглядывала тонюсенькая полоска бумаги.

Совершенно ясно, что полоска торчит именно из-под ярлычка, а значит, и сам ярлычок наклеен еще на что-то.

Вытащив перочинный нож, Эдди принялся соскабливать наклейку…

* * *

Под колокольный звон разряженные толпы народа ринулись в церковь. Торжественно подкатила пожарная повозка с украшенным цветочными гирляндами шлангом; на подножке стоял брандмейстер Цобельман в парадной униформе и каске и приветственно махал публике.

На главной площади селения выстроился хор. А Эдди застыл на месте, уставясь в регистрационную книгу, и волосы у него стояли дыбом.

Теперь все стало ясно. Значит, Эвелин на верном пути и в шпионские интриги оказалась замешана случайно. А ему подсунули совсем не ту регистрационную книгу, наклеив подлинный ярлычок. Выходит, Будда фрейлейн Воллишоф не таит в себе ничего, кроме ножниц, наперстка и ниток.

4

В дверь постучали. Эдди поспешно спрятал регистрационную книгу.

— Войдите!

На пороге появился Рэнсинг-старший в парадном костюме и с торжественным выражением лица.

— Твой шафер готов к услугам, Эдди.

— Услуги не требуются, Артур. Я передумал. Никакого богатства мне не надо. Не могу я на ней жениться, хоть убей!

— Ты что, спятил? Вечером статуэтка будет наша.

— Но для меня — с девицей в придачу. Нет!

— Что же ты намерен предпринять?

— Сбегу, и вся недолга.

— Ладно, беги, а я остаюсь! — Рэнсинг-старший был вне себя от бешенства. — И доведу дело до конца.

— Женишься на Грете?

— Женюсь! — решительно вскинул голову мистер Артур.

— Сколько раз ты понапрасну обвинял меня в легкомыслии и цинизме, — проникновенно заговорил Рэнсинг-младший. — Теперь тебе представился повод убедиться, что ты заблуждался на мой счет. Пусть будет, как ты хочешь. Я уступаю тебе алмаз и отказываюсь от Греты. — Он тяжело вздохнул, печально глядя в окно на видневшиеся вдали вершины гор. — Будьте счастливы…

— Значит, ты отказываешься от своей доли? — алчно вопросил дядюшка.

— Отказываюсь, — подтвердил Рэнсинг-младший. — Только оплати мне труды, ведь ты-то явился на готовенькое. Гони две тысячи фунтов, и я испарюсь.

— С меня ты больше не получишь ни гроша!

— Ладно, я не настаиваю. Такую ничтожную сумму я могу получить и с Воллишофа, если открою ему тайну Будды. А может, он и побольше отвалит. Прощай!

Эдди нахлобучил шляпу, перебросил через руку пальто и направился к двери.

— Постой! Ах ты мерзавец, кровопийца ты этакий!

— Фи, какая чудовищная неблагодарность! За несколько жалких тысчонок я сделал тебя миллионером, а ты… Не надо мне твоих подачек, уж лучше обращусь к Воллишофу!

— Погоди!.. Экий ты нервный стал! Значит, за две тысячи фунтов ты готов письменно отказаться от всех своих прав?

— Вот именно. Ни на алмаз, ни на невесту я больше не претендую.

Уже через час Эдди Рэнсинг находился на пути к Цюриху, откуда ближайшим рейсом вылетел в Марсель. У него было явное преимущество перед полицией: чтобы выйти на след Эвелин, ему оставалось лишь разузнать местопребывание лорда Баннистера. Конечно, можно было бы сразу получить сто тысяч франков, выдай он Эвелин в руки полиции, однако Эдди вовсе не собирался этого делать. К тому же он зарился на алмаз.

Тем временем аптекарь в Мюгли-ам-Зее был занят изготовлением бенгальских огней к торжеству, а Артур Рэнсинг признался господину советнику, что он тоже влюблен в Грету. За ночь ему удалось убедить племянника, что человека в летах лишать последней любви — это все равно, что лишать его жизни. Соперники решили тянуть жребий, спичка у сэра Артура оказалась короче, и Эдди Рэнсинг удалился с разбитым сердцем, а он, сэр Артур, в этот знаменательный час пришел просить руки невесты.

Грета, немного поколебавшись, в порыве счастья кинулась ему на грудь. Особа, пересидевшая в невестах две военных кампании, не отступает перед неожиданностями, когда дело касается свадьбы.

— Но ведь уже состоялось оглашение в церкви, — вмешался коронер, как видно разбиравшийся в церковных правилах.

— Не вижу разницы, — высокомерно оборвал его претендент. — Женихом оглашали мистера Рэнсинга, а кто же я, если не мистер Рэнсинг?

Жители местечка были слегка озадачены при виде нового состава брачующейся пары, но вскоре примирились с фактом. Директор любительской театральной труппы при большом стечении народа красочно расписал сцену кровавого поединка, разыгравшегося ночью между родственниками.

Доктор Лёбли от имени службы «Скорой помощи» преподнес в дар молодоженам прелестную шелковую подушку, на которой были вышиты слова:


Каждого из нас может постичь

несчастный случай.

5

Самолет приближался к Марокко. Эвелин и профессор изредка обменивались фразами. О «преступлении» не заходило речи. Эвелин чувствовала себя счастливой и в душе подтрунивала над собой. С чего бы это? Самолет приземлится, и они с профессором разойдутся в разные стороны. Быть может, Баннистер вообще никогда не узнает, что она ни в чем не виновата. Как там говаривал дядюшка Брэдфорд? «Женская честь что удачный пошив: должна быть неброской, чтобы никому не вздумалось нахваливать».

— Скажите, милорд, — Холлер, которого отпустили приступы дурноты, снова подошел к ним, — когда я мог бы осмотреть вашу лабораторию? Я обещал написать статью и полон решимости сдержать свое обещание, тем более что вестей о вас очень ждут дома.

— О-о, пожалуйста… это зависит от вас. Почту за честь…

— Чем скорее, тем лучше. Вся Британия ждет сенсаций из жизни ваших сонных микробов… Ох, виноват…

Газетчику пришлось поспешно вернуться к осиротелому пергаментному пакету: самолет, идя на снижение, заложил вираж, а этот маневр всегда прискорбным образом сказывался на чувствительном желудке Холлера. Машина, слегка подскакивая, покатила по посадочной полосе, затем рокот мотора стих, самолет плавно пробежал несколько десятков метров и долгое путешествие подошло к концу.

Пассажиры прибыли в Марокко.

— В такси мы сядем вместе, — предложил девушке профессор, — а потом вы скажете, где вас высадить. Придется продолжать эту отвратительную комедию, пока от нас не отвяжется Холлер. Надеюсь, нам удастся отделаться от него.

Если верить моему приятелю психологу, то для большинства ученых характерен неоправданный оптимизм. Баннистер тоже стал жертвой подобного заблуждения, рассчитывая вскоре избавиться от назойливого репортера. Подозвав такси, профессор собрался было распрощаться с торопливо подошедшим к нему Холлером, однако, вместо того чтобы протянуть руку Баннистеру, тот протянул свой чемодан шоферу.

— Если позволите, я воспользуюсь вашим великодушием и прямо сейчас поеду с вами. Чем раньше удачное интервью увидит свет, тем лучше для газеты, и коль скоро вы, сэр, предоставили мне право выбора, я не смею заставлять вас ждать. Или, может, мое присутствие некстати?

Ничего не поделаешь, пресса есть пресса, даже Баннистер это прекрасно понимал.

С каким бы удовольствием он растерзал сейчас настырного газетчика! Профессор готов был проклясть собственную учтивость. Дернула же его нелегкая предложить Холлеру самому решать вопрос о времени посещения, а теперь вот изволь делать вид, будто страшно рад его визиту.

Может, этот бумагомаратель почуял неладное?

Конечно, теперь ради соблюдения приличий он вынужден был взять с собой и Эвелин. Понимая щекотливость ситуации, девушка поспешила ему на выручку.

— Я сразу же еду в город. У меня важные дела.

— Постараюсь управиться побыстрее и счастлив буду сопроводить вас, если позволите, леди Баннистер.

«И что бы тебе в детстве угодить под трамвай!» — подумал профессор, а вслух произнес:

— Но прежде позавтракаем.

— Хорошо бы, — уныло вздохнула Эвелин, — я так голодна…

Профессор прекрасно знал, что девушка голодная и усталая, поэтому не хотел высаживать ее просто где-нибудь на первом перекрестке. Но почему, собственно, не хотел? Самое время избавиться от опасного соседства Эвелин Вестон, за голову которой назначено вознаграждение. «Кто доставит живой или мертвой…»

А он везет ее к себе домой — живую и голодную!

Вилла профессора находилась в фешенебельном квартале Гелиза. Великолепные, пышные клумбы, дивные пальмы почти скрывали стоявший в глубине парка дом.

Завтрак прошел в несколько натянутой обстановке, хотя Холлер уплетал за двоих и весело хохотал над собственными остротами. Столовая — словно бы Марокко находилось не в Африке — была обставлена в типично английском духе, даже камин виднелся в глубине комнаты. Эвелин не без грусти разглядывала изысканную обстановку: потрогала молитвенный коврик, взяла с каминной полки фарфоровую пастушку и подумала про себя: «Жаль, что скоро придется отсюда уйти».

Девушка даже не заметила, как профессор и газетчик перешли из столовой в лабораторию. Лишь теперь она почувствовала, что не смыкала глаз почти целые сутки. Глубокое кресло так и манило вздремнуть, но Эвелин пересилила себя. Надев шляпку, она потихоньку вышла из дома, торопливо пересекла парк и закрыла за собой решетчатую калитку.

6

С чего же начать поиски? Эвелин попросила шофера такси отвезти ее на холм, где был расположен форт. В городской комендатуре проявили учтивость. Говорите, больной легионер? Мюнстер… А по какому делу он вам нужен? Ах, по семейному?.. Гм… У легионеров почти не бывает семейных дел, должно быть, этот Мюнстер — исключение. Даме, пожалуй, следовало бы справиться в гарнизонном лазарете.

Ну что же, справимся в гарнизонном лазарете.

Легионер под такой фамилией в данный момент среди больных не числится. Да, недавно он находился здесь на излечении. Где он сейчас? Простите, но без разрешения городской комендатуры мы справок не даем. Ах, вы только что оттуда? Тогда извольте вернуться туда и обратиться непосредственно к коменданту второй интендантской роты резервного батальона.

Итак, обратно в Гелиз.

— Весьма сожалею, мадам, — ответил дежурный, — но служебные часы уже кончились. Да и вообще сведения о местонахождении строевого состава могут быть выданы лишь в том случае, если полковой штаб в Оране даст на то особое указание, для чего, в свою очередь, необходима резолюция губернатора. Только и всего. А дальше все пойдет как по маслу, если, конечно, вы располагаете связями и если вам повезет.

Вот и все, чего удалось добиться к часу дня. Озабоченная и расстроенная Эвелин не заметила, что за ней неотступно следует какой-то человек с окладистой бородой.

В растерянности стояла она посреди площади. Куда податься, на чью поддержку рассчитывать слабой женщине, которую к тому же разыскивает полиция, «живую или мертвую»? Неожиданно позади раздался знакомый голос:

— Счастлив приветствовать вас, миледи! Чем могу быть полезен?

Газетчик Холлер. Только его не хватало!

— Добрый день, мистер Холлер! Вы уже закончили дела с… моим супругом? — Эвелин вспыхнула до корней волос.

«С моим супругом»! Быстро же она навострилась мошенничать.

— Да, мы в два счета управились. Лорд всячески удерживал меня, но я не могу долго находиться в помещении. У вас очень удрученный вид, леди Баннистер. Может, выпьете со мной чаю? Я был бы счастлив.

— Благодарю… — Эвелин чувствовала себя такой усталой и одинокой, что приняла предложение. Пожалуй, она попросит совета у газетчика, ведь больше ей не к кому обратиться…

— Поразительные эксперименты ставит господин профессор! — за чаем рассыпался в восторгах Холлер. — Он показал мне, как выращивает культуру бациллы. Поверите ли, под микроскопом это выглядит так, словно стадо дивных мериносных овечек пасется где-нибудь в альпийских лугах. Целая отара бацилл! Не пойму я профессора. По-моему, его долг истреблять этих бестий, а не разводить их специально. Впрочем, редактору не обязательно разбираться в тонкостях медицины. Главное, что его лордство пользуется популярностью, и всякий раз, как в воскресном приложении выходит моя статья о теории сонной болезни, я получаю уйму писем от читателей.

— Я обычно вырезаю эти статьи, — ввернула Эвелин не без доли хитрости и поразилась эффекту своих слов.

— Серьезно?! — раскрасневшись, воскликнул Холлер. — Боже, как я счастлив это услышать! А вот лорду Баннистеру никак не угодишь, вечно он придирается по пустякам. Недавно разнес меня в пух и прах, утверждая, что сонная болезнь и малярия — вещи разные. Но ведь, в конце концов, я не врач, чтобы знать тему вплоть до тонкостей. Главное, что статья в воскресном приложении обсуждалась публикой несколько дней и в результате основано Общество ремесленников по борьбе с сонной болезнью, вице-президентом которого назначен я! Его лордство избрали почетным президентом и постановили отправить в Индию большую партию будильников для людей, страдающих сонной болезнью. Тут важен конкретный результат. Благодаря моим статьям общественность организованно выступает против сонной болезни, а господин профессор возмущается, что я, видите ли, не прав, когда описываю случай с неким адвокатом на Бермудах, страдающим сонной болезнью: тот уснул во время венчания, а проснулся в день своей золотой свадьбы. Но я ведь, в конце концов, не врач, чтобы входить в детали.

— Генри, пожалуй, излишне строг в научных вопросах.

— Вероятно, это наследственная черта.

— О да! Семья Баннистер вообще отличается консервативностью.

— Семья Баннистер? Но ведь Баннистер только один!

— Я имею в виду… поскольку у Генри нет ни сестер ни братьев…

Холлер искренне удивился.

— Насколько мне известно, у него несколько братьев.

Что он хочет этим сказать? То Баннистер всего лишь один, то их теперь уже несколько… Как бы не попасть впросак!

— Я вижу, господин редактор, — дерзко сказала Эвелин, — вы не слишком сведущи в наших семейных делах.

— Это я-то не сведущ?! Да я — ходячая энциклопедия родословных всех английских дворянских фамилий! Возьмем, к примеру, род Баннистеров. Дед вашего досточтимого супруга получил от его величества титул лорда за храбрость, проявленную при классификации теплокровных млекопитающих третичного периода. Он стал первым в роду Баннистером. (Титул лорда и сопутствующая ему фамилия Баннистер всегда переходят к старшему сыну.) Вторым лордом Баннистером был дядя вашего супруга, поскольку матушка сэра Генри — старшая в семье, — будучи особой женского пола, не могла унаследовать титул и фамилию Баннистер. Сэр Дэлинг, второй в роду Баннистер, всеми уважаемый фабрикант макарон, скончался восемь лет назад, и так как детей у него не было, то титул и фамилию унаследовал после него ваш уважаемый супруг. Как видите, миледи, я вполне сведущ в вопросах британской генеалогии. Теперь, если Всевышнему будет угодно благословить ваш союз младенцем… Любопытное совпадение: утром господин профессор поперхнулся во время беседы со мной, а сейчас вы, миледи… Пусть просохнет, не беспокойтесь — пятна не останется.

Эвелин с большим трудом удалось прокашляться.

— Да, вы действительно досконально изучили родословную нашей семьи.

— Знаете, миледи, что меня поражает в вашей английской традиции наследования? Появляется на свет божий человек с самым заурядным именем, и достаточно небольшого везения — скажем, смерти бездетного дальнего родственника, — чтобы простой британский ученый стал обладателем не только высокого титула, но и сопутствующей ему звучной фамилии.

— Однако пора расплачиваться, мистер Холлер. Меня ждут кое-какие дела, и надеюсь, они увенчаются успехом.

— Не могу ли я вам помочь? Марокко я знаю как свои пять пальцев, поскольку наведываюсь сюда по нескольку раз в год — собираю материалы для серии статей о кошмарах Африки.

— Мне необходимо разыскать одного больного легионера. Он был близким другом моего кузена, и я обещала в Лондоне родственникам выяснить его судьбу.

— Тогда, леди Баннистер, считайте, вам повезло, что я здесь. Во всем, что касается легионеров, власти не слишком-то словоохотливы. Да ведь и то правда: никогда нельзя знать, с какой целью их разыскивают. Но я умею разговаривать с колониальными чиновниками. Гарсон, счет!

7

И снова на такси — в Гелиз. Но на сей раз Эвелин была не одна. Вскоре они вышли из машины у форта.

Холлер чувствовал себя в своей стихии. Разругался с часовым у ворот, который не хотел впускать посторонних под тем предлогом, что приемные часы уже кончились. Наконец на шум выглянул какой-то полковник и, после краткого обмена репликами, провел их внутрь форта.

Пока посетители добирались до служебного кабинета на втором этаже, газетчик успел завязать дружбу с четырьмя офицерами высокого ранга и привел в движение всю полковую канцелярию. Там — десять франков, тут — дружелюбная улыбка, в одном месте — напористость, в другом — доверительная светская беседа. Подобрав к каждому особый ключик, редактор Холлер приступом взял грозную крепость Гелиз.

В полдень визитеры уже знали, что легионер Мюнстер, выздоравливающий после тяжелого ранения, находится на излечении в военном санатории в оазисе Марбук, совсем близко, всего в двух днях караванного пути.

— Вечно буду признательна вам, мистер Холлер!

Холлер расплылся в счастливой улыбке, однако не преминул заметить небрежным тоном:

— Помилуйте, это сущие пустяки… Вот в прошлом году я ухитрился за два дня отыскать некоего торговца кожей, которого в последний раз видели во время бурской войны. Чем вы намерены заняться теперь, леди Баннистер?

Уж хоть бы он поминутно не величал ее этим титулом. Эвелин всякий раз краснела.

— Отправлюсь в оазис Марбук. Мне никогда не доводилось бывать в столь экзотическом месте.

— Сэр Баннистер тоже едет?

— Да… то есть нет. На сей раз я решила путешествовать самостоятельно. Не хочу отрывать его от работы. Можно здесь нанять проводника?

— Разумеется. Вам ни разу не приходилось путешествовать по пустыне?

— Нет. Именно поэтому я и стремлюсь…

— Следовательно, вам нужна подходящая экипировка! Какая удача, право, что я с вами! Мне ведь не раз доводилось путешествовать по Сахаре, и снаряжение я покупаю задешево. А то ведь местные торговцы, только дай им волю, так и норовят ободрать как липку. Позвольте помочь вам в приготовлениях?

— Прямо не знаю, как вас и благодарить, мистер Холлер.

— Счастлив оказать вам услугу, леди Баннистер. Первым делом начнем с экипировки. Ведь в юбке или платье дальше чем за сотню метров не уехать. Но мы не пойдем на базары в центре города. Такого рода покупки стоит делать лишь в арабском квартале. В центре города с вами обойдутся вежливо, но продадут плохой товар и втридорога. Пусть туда ходят туристы. Такси!

Холлер повез Эвелин в Меллах. В тесном лабиринте улочек едва можно было проехать. На самой узкой улочке самого грязного квартала Холлер остановил такси, и путники двинулись пешком по закоулкам, провонявшим растительным маслом.

Бородатого типа, который время от времени сплевывал табак и следовал за ними от самой комендатуры, они не заметили.

Редактор ввел Эвелин в крохотную, темную, полную мух лавчонку, где им навстречу поднялся араб с козлиной бородкой и крючковатым носом. Покупатели выбрали все необходимое: пробковый шлем, сапоги, бриджи, термос, коробку для продовольствия, герметически закрывающуюся с помощью резиновой прокладки, и так далее.

Затем Холлер и араб начали торговаться. Такого торга Эвелин никогда не видала!

Вначале араб хохотал, затем стал бить себя в грудь, выскочил на улицу, грозя кулаками прохожим, с пеной у рта рвал на себе бурнус и, сложив руки, в отчаянии возводил глаза к потолку, чтобы сразу же вслед за этим с рыданиями рухнуть на бриджи, словно оплакивая умершее дитя. Холлер тоже старался не отставать: он стучал кулаком по столу, разражался язвительным хохотом и, наконец, в чем-то убеждая торговца, задрал штанину, чтобы араб смог самолично проверить качество его носков. Это произвело на торговца глубокое впечатление, и он пододвинул к покупателям пробковый шлем, но, когда Холлер протянул было руку к бриджам, араб снова озверел и, рыча, прижал к себе брюки.

Час спустя все вещи, тщательно упакованные, лежали перед покупателями. Те расплатились и покинули лавку.

— Поздравляю, вы сделали очень выгодные покупки, — сказал Холлер, удовлетворенно вытирая вспотевший лоб.

— Не боитесь, что этот араб рано или поздно вас убьет?

— Меня? Да он мой добрый приятель! Я — его постоянный клиент, и, когда нахожусь в Лондоне, мы с ним переписываемся.

8

С проводником все обошлось гладко, ведь они имели дело не с торгашом, а с обитателем пустыни. К тому же организация этого дела была поставлена образцово.

Проводник — невысокий тощий бербер с темно-коричневой кожей и курчавыми волосами вокруг голой макушки — сказал, что если они выйдут в путь на рассвете следующего дня, то утром через два дня прибудут в Марбук.

— Мне не опасно путешествовать с ним в пустыне, с ночевкой? — по-английски спросила девушка у Холлера.

— Будьте спокойны, сударыня, — на безукоризненном английском ответил ей бербер. — Проводники по Сахаре — истинные джентльмены.

Девушке стало стыдно.

— Да, это парни хоть куда, — рассмеялся Холлер. — Я знавал одного проводника из берберов, который много лет подряд подвизался в Филадельфийском оркестре, а затем из-за несчастной любви снова вернулся в пустыню.

Из дома вышла девчушка шоколадного цвета и, подойдя к Эвелин, с восхищением уставилась на красивую белолицую даму.

— Ах, какая прелесть! — восхитилась и Эвелин.

Она подняла девочку на руки и вытерла замурзанную мордашку. Затем протянула ей брошку — пустяковую безделицу, которой Эвелин закалывала шарф.

— Амулет… амулет, — пролепетала малышка, как зачарованная глядя на блестящее украшение.

— Теперь эти люди пойдут за вас в огонь и в воду, — сказал Холлер, когда они расстались с проводником. — Ну что же, счастливого пути, леди Баннистер. И постарайтесь вовремя явиться на условленное место. Проводники способны повернуться и уйти домой, если клиент опаздывает.

Загрузка...