Цвет абрикоса

Глава VII Посетив «Сад наслаждений» в Парчовом переулке, где красавицы одаряют любовью, три сюцая предаются блуду

Только к полудню студент появился в усадьбе госпожи Лань. Повидался с теткой. Та спросила его:

– Вчера мой драгоценный племянник ходил смотреть на лодочные гонки, но в какой компании провел он ночь?

– Один лоянец по имени Цю Чунь пригласил меня разделить его вечернюю трапезу. Мы долго беседовали о разном, потом расстались.

– В Лояне этот Цю Чунь первый среди молодцов и забияк. Местные его называют не иначе как справедливым Сай Мэнчаном. А где ты с ним познакомился?

– Несколько лет назад он имел в Вэйяне торговое дело. Мы познакомились, совершили друг перед другом восьмикратный поклон и заключили союз побратимства. Много лет не виделись, а вчера, когда я гулял по берегу, наблюдая лодочные гонки, он как раз плыл по реке. Увидел меня и велел лодочнику причалить. Сошел на берег поприветствовать меня. Так без вашего ведома я оказался его гостем.

– Если так, то ладно.

Их разговор слышала Чжэньнян. «Один вертопрах встретился с другим, – подумала она в сердечной досаде, – вот уж не ведаю, какое в том удовольствие!»

По поводу происшедшего скажу от себя так:

У лоянских мостов красоток,

что цветов на парче узорной.

Завидев молодца, мечтают об одном —

чтобы прошелся он дорогой торной.

Тем временем тетка быстро плошала, к тому же отказалась принимать лекарства. Она лежала на циновках, беспрестанно стонала и просила пить. Подле нее дежурили сестры и студент. В полдень они здесь же в спальне собрались вместе отобедать. Но тут появился слуга студента Фынлу:

– Господин Цю Чунь прислал записку. Еще он прислал человека с приглашением, – доложил он.

Тотчас вошла Гуйпин и передала приглашение от Цю Чуня. Студент взял из ее рук приглашение и прочел.

– От кого приглашение? – спросила госпожа Лань.

– Цю Чунь прислал.

Студент снова кликнул Фынлу, велел тому спуститься и переговорить с посланцем Цю Чуня. Тот понимающе кивнул, вышел и передал тому, что «господин принимает приглашение». Посланец вскоре ушел. Чжэньнян тихонько развернула записку и прочла: «После того как мы так весело провели время на лодке, хотел бы продолжить наше знакомство. Мы с вами побратимы, и я горю желанием осушить бокал за то, чтобы внимать вашим наставлениям в «Саду наслаждений». Жду вас, сияющему нефриту подобного, гостя».

– Собрались устроить пирование в «Саду наслаждений»? – спросила Чжэньнян.

Видя, что Чжэньнян сурово насупила брови, студент притворился, будто вовсе и не рад этому предложению:

– Да я вовсе и не хочу туда идти.

– Этому человеку надо послать ответное приглашение, – заметила госпожа Лань. – Нельзя не пойти, когда друзья приглашают. Среди именитых людей нашего города нет более удалого, чем Цю Чунь. Потому не стоит пренебрегать приглашением. Надо пойти на пирушку.

Замечание матери совершенно не понравилось Чжэньнян.

– Брату лучше было бы вернуться пораньше. Некому присмотреть за домом, – сказала она недовольным тоном. – Да и жара нынче! А вы там наверняка напьетесь.

– Сделаем, как лучше.

– Но ведь праздник, – заметила госпожа Лань, – а в эту пору всегда пьют вино.

Студент поблагодарил тетку за разрешение:

– Кланяюсь вам и кланяюсь сестричкам, – сказал он и, полный сладостных предвкушений и радостных надежд, вышел из дому. Позвал Фынлу и велел ему шествовать впереди, неся в руках приглашение. Миновав главный тракт, они прибавили шагу и скоро уже были в Парчовом квартале. Едва вошли в заведение, навстречу им, приподняв занавески, уже шли знакомые красавицы.

– Господин Фын прибыл! Прибыл господин Фын! – поочередно приветствовали они его.

Вся компания – Цю Чунь, Ван Шичунь, Хаохао, Паньпань и студент – поднялись на башню. Студент склонился перед ними в глубоком поклоне:

– Много благодарен своим побратимам за это лестное для меня приглашение. Всем сердцем расположен к ним и готов выслушать их наставления. Премного благодарен и непременно отплачу за приглашение сторицей.

– Горели желанием видеть вас, благодарим, что не отвергли приглашение.

– Как я посмел бы не принять ваше приглашение? – ответил студент.

После того как взаимные приветствия были сказаны и сделаны все поклоны, красавицы, соблюдая чин, расселись, студент обратился к Хаохао:

– Вчера провинился перед вами.

– Провинились? Да вы и вовсе забыли о приличиях. – Не успела она договорить, как на столе уже были выставлены блюда, а на них мясо горной косули, дикой утки, золотого карпа, корочки свинины, жареные голуби и еще многое другое. В вазах горой лежали фрукты всех времен года. Короче, здесь было все лучшее, что бегает по суше и плавает в море. Подали и вино, душистое и изысканного вкуса, и нарядные гости скоро воздали должное этому изобилию: и изысканным напиткам, и душистому мясу, и разнообразным плодам и злакам. Так вкушали они яства и вино несколько страж кряду, и вот уже зажглось высокое пламя красных свечей в серебряных подсвечниках. И как сказал бы поэт, «когда стрелы ночи – закатные лучи – потонули в бронзовом сосуде земли…», иными словами, когда погас закат и на землю опустилась мгла, пир закончился. Едва передвигая ноги, собравшиеся спустились с башни, и, не имея сил идти дальше, расселись на ступеньках, ведущих в сад, подставляя разгоряченные лица освежающему ветру. Сияла ночь, заливая лунным светом все окрест. Цю Чунь велел подать воды для умывания. Служанка принесла таз, полный воды с благоуханными лепестками орхидей. Молодые люди омылись. Тем временем девушки удалились во внутренние комнаты, где тоже омылись. После решили разойтись по двое. Цю Чунь, взяв Ван Шичуня за руку, подошел к студенту, сказав так:

– Вчера Хаохао призналась мне, что вы обладаете исключительным орудием мужской силы и что оное так горячо, что едва ли не дымится. Полагаю, что вы получили этот дар от какого-то человека высокого роста. Хотел бы просить вас посвятить нас в свои тайны. Обещаем секретов не разглашать.

Ван Шичунь заметил:

– Брат Фын! В прежние времена вы не отличались особой силой и отнюдь не были тем, кто не знает перерыва. Готов совершить жертвоприношение богам и просить вас осчастливить нас наставлением. Так мечтаю о нем, как если бы я умирал от жажды. Не стал бы просить, если бы не клятва о побратимстве, которую мы дали друг другу.

– Братья мои, – сказал им Юэшэн. – Когда вы так приветливо встретили и обласкали своего младшего брата, могу ли я не поделиться знанием? Ни к чему умолять меня, ибо разве я не ваш брат по союзу дружбы? – И с этими словами он торопливо достал из рукава маленький мешочек и отсыпал из него некую толику снадобья, а именно шесть зерен, которые разделил между приятелями. – Снадобье не надо растворять ни в воде, ни в вине. Едва положите на язык, тотчас почувствуете действие. На одну женщину надлежит тратить три катышка. С помощью этого снадобья можно и с десятком красавиц управиться, – сказал им студент.

– Поистине удивительное зелье, – сказали молодые люди, надеясь на необычайное действие трех зерен снадобья. – Ныне оно нам ох как кстати! – Сказав так, молодые люди склонились друг к другу и о чем-то тайно договорились. А о чем, вы, читатель, скоро узнаете.

Между тем Хаохао и Паньпань обменивались впечатлениями:

– Что-то наши молодые господа задумали!

– Ничего такого мы не задумали. Право, ничего. Мы просто говорили на нанкинском диалекте.

– Это на нанкинском диалекте вы договорились вздернуть нас на этой стене?

– Через четверть часа все сами узнаете, – сказал им студент.

Девушки поняли, что молодые люди и вправду о чем-то договорились. Но они молчали и лишь посмеивались.

У Ван Шичуня была певичка, которую он особо выделял, – Мю десятая.[36] В тот вечер у нее был гость, отправляющийся в дальнюю дорогу. Они пили весь день и вечер. Она перепила и не посмела присоединиться к компании. Мю десятая проводила гостя и одиноко сидела в комнате, освещенной слабым мерцанием серебряного светильника. Тем временем певичка Паньпань, вдохновленная вином, была во власти «весенних настроений». Она потащила Цю Чуня к себе в комнату. Служанка, держа светильник в руках, повела Ван Шичуня к Мю десятой. А студент отдал предпочтение Хаохао, и они тотчас разделили ложе.

Цю Чунь положил на язык три катышка снадобья, проглотил, разделся и, обняв свою подружку, возлег с ней. И тотчас его будто подхватил бешеный порыв ветра-страсти. «Выходит, зелье и вправду со смыслом», – подумал он, ибо его орудие мужской силы уже пылало, точно факел, и походило на пику, выточенную из цельного куска железа.

– Вы сегодня совсем другой, – заметила Паньпань. – Уже заиграли меня. И с чего это пылаете, точно костер? В прежние разы все было по-иному. Мне так славно с вами.

Сказав так, она подумала про себя: «Что-то эти трое замышляют. Недаром смеялись. Может, этот господин студент передал им снадобье весенних радостей?» Ведь Паньпань уже знала, каким искусством студент владеет. Так что она просто морочила голову бедняге Цю Чуню, полагая, что тот не догадывается о ее делишках. Ничего не ответил ей Цю Чунь, ибо был занят одной заботой – отдавшись пылу страсти, он готов был целиком выплеснуть свои чувства в едином порыве. Паньпань лежала на постели вниз лицом и была недвижна. Он повернул певичку к себе, обнял и стал наслаждаться ее роскошным телом, то приникая к ее плоти, то ощущая нежность грудей.

– Иди ко мне навстречу, – сказал он ей. – Я… – но он так и не успел сказать ей, что хотел, ибо все смешалось и сплелось в этом клубке тел.

Тем временем, придя к Мю десятой, Ван Шичунь увидел ее одиноко сидящей у светильника. Она поднялась навстречу гостю и приветствовала его. Он слегка приласкал ее, а потом незаметно проглотил свои пилюли, надеясь с их помощью дать ей полное ублаготворение. Они разделись и отправились за полог. Забрались в кровать. Мю легла на одеяло, вольно раскинувшись перед ним. Ее груди болтались, как две груши, и, точно пещера, зиял вход в нефритовый чертог. Не прошло и четверти часа, как снадобье возымело действие, и Ван Шичунь обрел то, чего так чаял, – его орудие мужской силы гордо возвысилось, напоминая железную соху, которая готова пройтись по невозделанному полю. Мю потрогала его и воскликнула в изумлении:

– Потомок заячьего племени! Отчего это нынче вы пылаете, как вязанка сухого хвороста? А уж как востро орудие! Точно лемех!

Эти слова вдохновили Ван Шичуня, он ринулся на нее и проник в лоно под самый корень. Он едва ли не урчал от удовольствия.

– Господин! Я вот-вот умру!

Увидев, сколь благодатное действие оказывает на него зелье, Ван Шичунь подумал: «И правда, дивным действием обладает снадобье. И чем более прилагаешь сил, тем лучше получается». Мю десятая была на грани блаженства. Она охала и ахала без перерыву. Сказала Ван Шичуню:

– В прошлые разы и одной стражи не могли протянуть, как говорится, «отводили солдат», а ныне до утра трудитесь, и никакой усталости. Да и то, чем вы теперь наделены столь щедро, вовсе не походит на обычное мужское орудие. Похоже, овладели тайным искусством даосов. Скажите, от кого вы переняли это искусство?

Вместо ответа Ван Шичунь снова ринулся на нее и проиграл с ней до четвертой стражи. И ничуть притом не устал. Он ликовал и был безмерно рад, но виду не показывал.

А что делали в сей миг другие любовники – студент и Хаохао? Да то же самое: окутанные облаком страсти, они излили «благодатные дожди».

Плоть Хаохао набухла, влага страсти медленно изливалась из нее. Она была безмерно ублаготворена своим любезником. Вот уже пробило четвертую стражу, а Юэшэн все не опускал свои палочки и колотил, колотил по барабану, шныряя янским жезлом в нее и из нее. Он ничего не говорил, а только нечленораздельно урчал. Давно уже небеса озарились светлой луной, давно уже веял свежий ветер, а над любовниками по-прежнему висело терпкое облако любви.

– Господин Фын, – сказала Хаохао. – Я нынче видела, как вы передали своим приятелям секрет янского орудия.

– Я им передал жаровню – коротать холодные осенние ночи, хотя это одно и то же.

– Наверное, и мастерство им передали? – заметила певичка.

– Сие заморское искусство я перенял от одного человека. С друзьями я связан узами побратимства, они просили меня сказать о тайных приемах. Их нельзя передавать, ибо так наказал мне наставник. Мог ли я нарушить клятву? Я сказал им лишь о самом малом.

– Господин владеет редким мастерством. Даже среди нашего заведения подобное – большая редкость. И то, что я встретилась с вами, говорит лишь, что меж нами старая связь судьбы. Покрепче охраняйте вашу тайну, не совершите промаха, ибо легко просочится слух о том, сколь удивительно и таинственно ваше искусство.

– Благоуханные речи ты говоришь и высоко рассуждаешь. Поистине ты человек, понимающий толк в любви, и потому давно запечатлелась в моем сердце.

Дорогой читатель! Увы, как часто это случается!

Скажу и другое: когда трое мужчин собираются в «Саду наслаждений» и занимаются одним делом, забавляясь то с одной, то с другой, говоря одной прельстительные слова и завлекая другую разными обещаниями, то это уже не любовь, а распутство и блуд. Так было и в нашей истории: в конце концов каждый начал хватать подружку другого, и скоро все шестеро сплелись в невообразимый клубок тел, что вовсе и не противоречило канонам «благочинного» поведения в «Саду наслаждений». И пока пелену небес не разорвал утренний луч, они не оставили объятий. Молодые люди разом поднялись, умылись, причесались и стали расходиться по домам. Только тут студент вспомнил, что ему давно пора домой. Он первым простился с друзьями и ушел. Потом ушел Ван Шичунь, а за ним и Цю Чунь. Красавицы разошлись по комнатам, и каждая предалась благодатному сну.

Тем временем студент воротился в усадьбу госпожи Лань. Увидев ее и сестер, сказал:

– Был связан по рукам и ногам узами побратимства, простите мне мои прегрешения.

Никто не был на него в обиде за долгое отсутствие, кроме Чжэньнян. Она промолчала, не приняв его извинений. Весь ее облик выражал страдание: брови-ивы насуплены, изящная головка опущена долу, смотрит в одну точку прекрасными, точно абрикосы, глазами, подавлена и беспрерывно вздыхает. Короче, и сердце и мысли ее были преисполнены печали. Долго пребывала она в великом сокрушении духа и удручении. Заметив это, студент даже вздрогнул, подумав: «Сестрица гневается на меня. Боюсь ее раздражения, да и как бы душу небесам не отдала». Вот какие мысли закрутились в его голове! Он не знал, что предпринять, чтобы сгладить ее досаду. Но тут в комнату вошел секретарь госпожи Лань и доложил:

– Господин Фын! Некий мелкий чиновник по имени Хуа просит принять его.

Здесь надобно напомнить, что этот Хуа, по прозванию Красавчик, был знакомцем мужа Чжэньнян, Фу Чжэньцина, с которым тот в прошлом году отправился по торговым делам. Они выехали из Балина и направились в земли Южного Чу, а потом в Гуандун и Гуанси с товаром – лекарственными травами. Они продали товар с большой для себя выгодой, ибо цены на лекарственное сырье были высокие. А потом, вдохновленные удачей, на вырученные деньги опять накупили товару, намереваясь продать его в своих местах. Загрузив лодку, отправились в Лоян по рекам и озерам. Но едва вышли на просторы озера Гуанху, на них напали разбойники, и они не только потеряли товар, но Фу Чжэньцин принял смерть от топора разбойника. Хуа, видя, как его труп сбрасывают в озеро, почел за лучшее нырнуть в воду, вверив судьбу рыбам и ракам. Разбойники сбросили в воду и поваренка, а сами подняли парус и уплыли. Время было теплое, и Хуа долго держался на воде, пока волны не прибили его к берегу. Прыгая в воду, он успел прихватить малую толику золота и теперь купил на него у рыбака платье. Не медля, он пошел в уездную управу, где подал жалобу на разбойников. К счастью, разбойников настигла справедливая кара. Он получил в тамошней управе опись того, что было захвачено разбойниками, и, поскольку не имел родственников и ему было трудно поддерживать свое существование на чужбине, он нанял лодку и вернулся домой. Повидав родителей, тотчас бросился к госпоже Лань, чтобы передать ей опись. Придя к ней, он отдал секретарю листки, и тот пошел к студенту доложить о деле. Студент быстро вышел к нему.

– Брат Хуа! Приветствую вас. Наслышан, что вы прибыли издалека.

Они поклонились друг другу, и, когда наконец сели, студент спросил его:

– Что за причина привела вас сюда? Не знаете ли, где сейчас муж моей старшей сестры?

В ответ тот залился слезами.

– В прошлом году в канун праздника Двойной девятки[37] мы плыли с ним по озеру. С того дня он пребывает на дне его. В тот год дважды возросли цены на лекарственное сырье. В намерении разбогатеть мы купили товару на три тысячи и более ланов, снарядили лодку и при попутном ветре поплыли на юг. Продали товар и были при большом барыше. К несчастью, на обратном пути нас постигла беда. Мне удалось выбраться на берег и подать в местной управе жалобу на разбойников. Разбойников изловили и имущество мне вернули. Вот опись, передаю ее вам с большим почтением. Взгляните. Здесь все, что было, кроме того, конечно, что безвозвратно погибло в воде.

– Вы спаслись чудом. Ничто не сравнимо с теми утратами, которые вы понесли.

Стоящая за ширмой Чжэньнян слышала рассказ Хуа. Безвременная и ужасная смерть мужа потрясла ее. Она преисполнилась печали и скорби. Вернулась к себе и не смогла сдержать горестных рыданий – жемчужины слез неудержимо потекли по щекам. Сестры побежали к матушке сказать о несчастье. Госпожа Лань долго была безутешна. Чжэньнян надела траур по усопшему мужу. Но про себя она думала о всем происшедшем по-иному: «Это не иначе как небесное провидение. Знак, сулящий мне, что я должна до старости жить с двоюродным братом».

Тем временем студент совершил подношение душе усопшего, для чего отправился в храм, где, записав на листке бумаги его имя, заказал поминальную службу на семь дней и ночей.

Студент продолжал жить в доме госпожи Лань. Всякий день он виделся с сестрами и чувствовал себя словно в цветнике. Он беспрестанно восхищался прелестями красавиц: как благоуханны и нежны они были! Как милы их губки, схожие с алыми вишнями, и как милы брови – листья ивы! Как женственны и изящны эти крохотные ножки – «золотые лотосы», мелькающие из-под юбок! Он дышал благоуханным ароматом их тел и восторгался легкостью походки и движений. Забегая вперед, здесь уместно заметить:

Всякий день студент приходил к тетке справиться о здоровье. Как-то он сказал ей:

– Не так давно Ван Шичунь с приятелями пригласили меня на пирушку. Неудобно не устроить ответного угощения. У меня появилась мысль пригласить их сюда, в расписную залу. Но не знаю, как уважаемая тетя на это посмотрит?

– На пир положено отвечать пиром – таков обычай пристойного поведения. Вы в моем доме хозяин. Какие могут быть у меня возражения!

Заручившись разрешением тетки, студент в тот же день написал приглашения, велел слуге сходить в управу, где служили приятели, и передать им приглашение. Наказал слуге также, чтобы тот непременно сходил в «Сад наслаждений» и пригласил его обитательниц.

К назначенному дню повар и поварята приготовили изобильное угощение. Всего было вдоволь – и мяса, и овощей, все было нарядно и разноцветно, благоуханные ароматы щекотали нос, а столовые приборы сияли чистотой. Слуги и служанки суетливо бегали по дому в ожидании гостей, делая последние приготовления. Гости не заставили себя ждать, и скоро у ворот раздался стук – это прибыли в паланкинах три красавицы из заведения «Сад наслаждений»: Фэн Хаохао, Фан Паньпань и Мю десятая. Студент с приветливой улыбкой встретил их. Певички хором ответили на приветствие:

– Много благодарим господина за выказанную ласку и гостеприимство. Не ведаем, чем сможем отблагодарить.

– Нашего скромного угощения еще не отведали, а уже благодарите!

Он позвал Гуйпин и велел ей отвести певичек на женскую половину. Там красавиц приветливо встретили Чжэньнян и остальные сестры. Увидев, сколь прекрасны девушки, Хаохао не сдержала вздоха восхищения и подумала про себя: «Красотой могут сравниться разве что с Чаньэ из Лунного дворца вечного холода!» Но вот взаимные приветствия закончились, и девушки расселись.

Читатель! От себя скажу так: эти девушки и вправду походили на небожительниц из свиты феи луны Чаньэ, что покинули лунный дворец и ненароком опустились на землю. Вот где к месту сказать:

Тут ветер веет благовоний.

Изяществом и прелестью лица

здесь каждая влечет сердца.

Гостьи откушали чаю, а потом поднялись, чтобы представиться уважаемой госпоже Лань. Пока они беседовали, у ворот спешились с коней Ван Шичунь и Цю Чунь. Студент вышел к воротам встретить их. Он церемонно встретил гостей, как и подобает хозяину.

Ван Шичунь и Цю Чунь сказали студенту:

– Глубокоуважаемый брат, приняли ваше любезное приглашение. Премного благодарим за любовь и приветливость вашу!

– Приглашение самое заурядное. Мы связаны узами побратимства, так о чем говорить? Счастлив видеть вас! Благодарен, что почтили благосклонным вниманием.

Выпили по чашке чаю.

– Просим передать наше приветствие госпоже Лань, – сказали гости.

– К сожалению, уважаемая тетя еще не исцелилась от болезни. Не может лицезреть вас и поговорить с вами.

– Пусть примет наши наилучшие пожелания. Не смеем беспокоить ее.

В тот миг прибыл паланкин с Юйин. Едва она вышла из паланкина, тотчас скользнула на женскую половину. Сестры были ей рады и повели к госпоже Лань, а потом все пошли смотреть на певичек. Те снова чинно расселись. Поговорили о погоде – или, как принято говорить, о «тепле и холодах». Услышав, как в большом зале зашумели и заиграли музыканты, красавицы-певички поднялись, намереваясь выйти к гостям. А тем временем в зале шли приготовления – накрывали на столы, прикидывали, как рассадить гостей. Решили каждого посадить со своей подружкой: Цю Чуня с Фан Паньпань, Ван Шичуня – с Мю десятой, а студента – с Фэн Хаохао во главе стола.

Едва гости расселись, секретарь госпожи Лань и слуги стали вносить закуски и разливать вино. Тут же внесли светильники и засветили перед каждым из гостей. Место, где пировали, отгородили от остального пространства парчовыми ширмами и занавесями с нитями из жемчужин. Вот в этой уютной и прелестной зале и собрались знаменитые своей красотой певички и их молодые поклонники. Уже зазвучала песня, и в лад ей согласно полилась мелодия свирели и губного органчика – шэна. Высоко и звучно лилась песня, и, кажется, остановили свое шествие облака и скрылась за тучами луна в восхищении перед исполнителями. Вино пошло по кругу. Гости веселились, шутили, и их голоса становились все громче.

Цю Чунь и Ван Шичунь достали листки бумаги с оттиснутыми на них разводами наподобие лучей заката, на них были написаны арии Ли Юя и Чжан Лижун[38] – знаменитые стихи о любви. Замечу, что назначение этих листков в том, чтобы понять, о чем говорят и поют актеры, ибо в каждой провинции свой диалект, не понятный жителю иных земель. И едва только актеры вступили в залу, чтобы дать небольшое представление, тотчас зазвучали кастаньеты из слоновой кости – им ответили золотые колокольчики, и барабанная дробь ознаменовала начало праздника. Звуки и ритмы взывали к веселью, а песни пели об изысканной любви.

Чжэньнян и сестры, а также и Юйин с Пань Жолань собрались за занавеской, наблюдая за гостями. За столом вино текло рекой, звучал смех вослед нескончаемым шуткам. Музыканты вдохновенно дули в свои свирели, трещали кастаньетами, струнные вторили им, и подхватывал мелодию органчик. Актеры представили сцену, где опьяневшей от вина и шума Чжан Лижун стало плохо. Она села, склонив голову на плечо Ли Юя, который утешал ее и пел о своей любви. Хаохао, смотревшая представление, рассмеялась:

– До чего чувствительный молодой человек! Поистине красавец, думающий только о своей возлюбленной.

Сестрам, стоявшим за занавеской, представление понравилось, и они замерли от восхищения. А между тем три певички за столом уже овладели сердцами своих обожателей. Молодые люди развеселились, и бокалы с вином пошли по кругу. Шум, визг, хохот. Вот Паньпань подняла бокал и радостно передала его Ван Шичуню. Тот встал, принял его и выпил. Вот уже Хаохао, высоко подняв нефритовый бокал, передала его Цю Чуню. Цю Чунь тоже принял его и выпил. Мю десятая поднялась и передала бокал студенту:

– Затрудняю вас, благоуханная моя! – сказал ей студент.

Мю десятая давно уже разглядела в студенте большого знатока «прогулок при луне». Одной рукой протягивая ему бокал, она коснулась его запястья другой.[39] При этом она тайно улыбнулась ему, поведав о своих заветных желаниях. Но ни для Чжэньнян, ни для остальных девушек, которые наблюдали за пирующими из-за занавески, этот знак телесного общения не остался незамеченным. В сердце каждой заползла ревность. Яонян не сдержалась:

– Старшая сестрица! А ты видела, как эта Мю приторговывает себе красавчика? Только что, подавая бокал старшему брату, она коснулась его запястья! А он-то какой бесстыдник! Истинный «похититель ароматов»!

– Да наш братец, похоже, сделан из снегов Великой зимы! Увидел женщину и уже тает.

Стоящие рядом с Чжэньнян Пань Жолань и Юйин только усмехнулись.

Любезный читатель! Замечу здесь от себя:

Но скоро лицедейство и пение закончились. Гости стали расходиться. Со светильником в руках Фынлу провожал гостей. Цю Чунь и Ван Шичунь уже натягивали поводья. Хаохао и ее подруги садились в паланкины. Вот уже сказаны последние слова, вот уже слышен топот коней – гости отбыли.

Студент воротился в дом, вошел в жилые комнаты, где собрались сестры и их гостьи. Его встретило напряженное молчание. Не обратив на это внимание, он ушел к себе в библиотеку и лег спать.

На следующее утро, едва наложив румяна, девушки поспешили к госпоже Лань. Студент тоже пришел к ней справиться о здоровье. Он вежливо поклонился ей и спросил:

– Вчера вечером мои гости не потревожили ли сон и покой почтенной госпожи?

– Ничего не слыхала, – ответила та.

– Но, похоже, я затруднил сестриц, – заметил студент.

– Ничем вы нас не затруднили. Мы смотрели представление. Так что никого вы не обеспокоили, – промолвила Чжэньнян.

Едва проснувшись на следующее утро, Мю десятая предалась мыслям о том, как хорош собой студент и, видно по всему, отменный повеса. Эта певичка, хотя и была далеко не юной, все же была до того мягка и нежна кожей, что всякий, однажды разделив с ней ложе, уже не мог ни забыть ее, ни оставить. «И как удачно, – думала она, – что Ван Шичунь сегодня не придет. Надо как-нибудь дать знать господину Фыну, будто Ван Шичунь хочет уговориться с ним о встрече. А уж как я утешу свое сердце – избудет оно вечную печаль!» Задумано – решено, и, кликнув служанку Суйлю, она посвятила ее в свой замысел.

Прошло совсем немного времени, и Суйлю уже стучалась в ворота госпожи Лань. Увидев слугу студента Фынлу, она сказала ему:

– Любезный господин! Меня прислал господин Ван. У него дело к господину Фыну – хотел бы переговорить с ним.

Фынлу пошел в библиотеку и, встретив служанку Гуйпин, сказал ей, что пришла посыльная от господина Вана. Студент простился с госпожой Лань и вышел к воротам. Увидел Суйлю.

– Кто вы? – спросил он.

– Я служанка барышни Мю десятой. Барышня просит вас сегодня навестить ее.

Студент замер душой. Тотчас велел слуге принести ему зонт и пошел с Суйлю. Скоро путники достигли Парчового переулка, остановились возле заведения «Сад наслаждений». Тут он сказал своей провожатой:

– Суйлю, мне неудобно входить через центральные ворота. У вас есть какая-нибудь другая калитка? Ведь и Хаохао может меня увидеть.

– Есть, – и она провела его через другой вход. Через минуту они уже подошли к задней калитке и постучались в нее. Мю спросила, что за люди стучат у ворот. И, услыхав ответ, послала служанку отпереть их. Студент вошел в садик. Навстречу ему уже спешила Мю десятая, улыбающаяся и довольная.

– Душа вашей наложницы отлетела, – сказала она, – едва вчера увидела вас. Так хотела повидать вас, что не сдержалась и послала вам визитную карточку.

Молодые люди улыбнулись, обнялись и совершили друг перед другом церемонный поклон. Девочка-служанка подлила в курильницу благоуханное масло под названием «слюна дракона» и зажгла фитиль, потом открыла южное окно, и в комнате повеяло свежим ветром. Тут же она накрыла стол, расставила блюда с закусками и бокалы с вином. Молодые люди принялись пить вино. Лица их раскраснелись, в желудках появилась приятная теплота сытости. Мю все чаще останавливала на студенте взор, в котором горело желание отдаться ему. Студент уже пылал, точно костер. Он и раньше едва сдерживал свою плоть, а тут и вовсе был не в силах укротить ее. Они сплели объятия и двинулись к ложу. Он простер к ней руки и скрестил их на запястьях, коснулся сандалового рта и ощутил лицом, как на него сыплется пудра. Студент торопливо снял с нее плахту и тонкую, точно облако, нижнюю юбку. Певичка помогла ему скинуть платье. Подошла к кровати и опрокинулась навзничь. Подняла «золотые лотосы». Студент поиграл с ней, а потом воздел свой жезл и вошел за нефритовые врата. Мю была вся в ожидании, а он работал своим пестом, точно рушил рис в ступке. Когда он почувствовал, что лоно увлажнилось, он стал играть с «черепашьей головкой», то буравя ее плоть, то будто протыкая пикой. Мю была ублаготворена.

– Что за славное у вас орудие, господин Фын! Ничто не может сравниться с ним. И как оное твердо! Может и колоть, и само по себе двигаться. Право, душа моя рассеялась, и вот уже нет меня на бренной земле.

– Маленькая благоуханная врунья! Ты ведь в квартале Пинкан – первая из первейших. Благоуханные прелести твоих телес способны воодушевить всякого.

Мю достигла полного ублаготворения. В сердце ее царило ликование, не менее, чем он, она радовалась его плоти. И, получив все, чего желала, она сказала студенту:

– Господин Фын! Много бывало у меня постояльцев, но такого, как вы, – владеющего волшебным мастерством, не было. Вы умеете шевелить своим орудием, когда сами недвижны, вы один такой на белом свете. Потому трудно с вами расстаться, хотела бы всегда быть при вас. И если есть у вас свой дом, то хотела бы рядом во флигеле прилепиться к вам и служить, как говорится, с «совком и метелкой».

– Благоуханная моя! – ответил ей студент. – Дивное то чувство, когда я прижимаюсь к твоему роскошному телу и приникаю к губам, – ни с чем не сравнимо. Трудно это объяснить и описать словами. Если красавица хочет следовать за мной, то не противлюсь ее желанию. Одного опасаюсь: как сможешь одна охранять ложе за пологом, когда я за один раз могу управиться с десятью красавицами, ибо не ведаю усталости? Но сегодня мы так счастливо встретились, так удачно узнали друг друга до предела возможного.

Вот уже наступила четвертая стража. Студент до того заиграл Мю, что та телом словно бы размякла: руки и ноги ее ослабели, а тем временем студент своей плотью испил содержимое ее лона, не позволив и малой толике упасть на простыни. Он будто приклеился к ней. Но вот уже светлело на горизонте, и лучи солнца позолотили окна. А они все еще лежали в постели – так жаждали соединения, что не в силах были оторваться друг от друга. Не разнять их и не оторвать, точно склеены смолой.

Вошла служанка разбудить их, опасаясь, как бы не пришел господин Ван. Она попросила Мю подняться с резного изголовья и одеться. Но Мю была не в силах расстаться со студентом. Она подумала: «Оттого мне печально, что не знаю, когда еще окажусь, как говорится, на его мужской террасе».

Скажу здесь, любезный читатель, так:

Мю десятая простилась со студентом и предалась печали, можно сказать, места себе не находила, так чаяла быть вечно со студентом.

Юэшэн воротился в дом госпожи Лань в полном ублаготворении. Но едва он вошел, к нему подбежал слуга и сообщил, что госпожа Лань вот-вот оставит белый свет. Вошла Гуйпин и передала, что госпожа Лань хочет поговорить со студентом. Студент без отлагательств пошел в спальню к тетке. Дочери, Юйин и Пань Жолань собрались вокруг ее постели. Лица были в слезах. Юэшэн приблизился к больной, наклонился к ней и тихонько позвал:

– Тетушка! Тетушка!

Но госпожа Лань была уже в полусознании. Наконец она пришла в себя. Ей показалось, что вокруг темно, и она попросила принести светильники. Видя, что сознание ее прояснилось, студент обратился к ней:

– Тетушка! Ваш племянник вернулся служить вам.

– Скоро покину вас, «уйду на запад». Вовремя пришел проститься со мной. Все большие и малые дела дома препоручаю тебе. А после моей смерти устройте брачные дела младших дочерей. Вы сами еще не женаты. Не бегите от брачных уз. Я и ваш отец – из одного рода, но у дочерей другая фамилия, и они могут выйти за вас замуж. Женитесь на любой из них. Заключите союз ныне же, утром или вечером. Поднесите моей душе жертвы – сожгите бумажные деньги, и я, спокойно закрыв глаза, удалюсь к Желтому источнику. – Затем она обратилась к дочерям: – Едва минет сто дней траура, вы, оставшиеся сиротами, выходите тотчас замуж. И слушайтесь во всем старшего брата. Иссякает нить моей жизни – не смогу более быть при вас и видеть вас замужними.

Выслушав последние распоряжения госпожи Лань, все преисполнились глубокой скорби. Юэшэн еще сказал несколько утешительных слов, но госпожа Лань уже отошла. Все в голос зарыдали. В великой скорби он положил руку ей на лицо – оно было точно лед.

Студент вышел из спальни госпожи Лань, чтобы отдать распоряжения по поводу похорон. Он приказал слуге Фынлу и секретарю купить гроб и привезти его в усадьбу. Со всем тщанием совершили положение тела в гроб, и скоро дом огласился рыданиями. На воротах усадьбы были вывешены скорбные полосы, домашние надели траурное платье и с горестными вздохами совершали моление пред поминальной табличкой, они рыдали и стенали. Выразить соболезнование семье усопшей пришли Ван Шичунь, Цю Чунь и певички. Они прибывали в паланкинах и, войдя во внутренние комнаты, преклоняли колени пред алтарем. Студент стоял подле алтаря и с поклоном благодарил их. Потом, выйдя в залу, прибывшие рассеялись, и Ван Шичунь сказал:

– Ныне нет с нами госпожи Лань, но, к счастью, ее племянник здесь. Он член этой семьи, и не иначе как само небо прислало его в этот дом. Вижу в том знак судьбы. Скажите, – обратился он к студенту, – как у госпожи Лань было со здоровьем? Она болела?

– Она была совершенно здорова. Только вот в четвертую луну неожиданно занемогла. Слегла и более не встала. Как хорошо, что мои побратимы пришли выразить мне соболезнование. Я так растроган вашим поступком!

Тем временем Фынлу принес чаю. Гости выпили по пике чаю, поднялись и стали прощаться. Студент проводил их до ворот, те сели на коней и отбыли. На другой день настоятель храма Лунхуасы прибыл выразить словесное соболезнование. Расстелили циновки, расставили утварь и совершили обряд подношения еды и питья бесприютным душам. Наставник клал поклоны, и, похоже, где-то гремел гром. Он совершил моление к владыкам темного мира, прося отвратить от усопшей беды и моля о вознесении на небеса. Он провел целый день в молениях. Потом разбрасывал на алтаре цветы. Служба длилась семь дней и ночей. Бянь Юйин, выразив соболезнование сестрам, более в доме не появлялась.

Когда настал день поминок, певички – Мю десятая, Фын Хаохао и Фан Паньпань – велели носильщикам нести подношения для жертвенной церемонии, а сами, прибыв вослед ему, преклонили колени перед поминальным столиком. Цю Чунь и Ван Шичунь совершили возлияние жертвенного вина и велели святому даосу осветить огнем дом и прочесть молитвы. Трижды мужчины и женщины огласили жалобными воплями жертвенное помещение, воскурили благовония и в обилии сожгли бумажные деньги. Чжэньнян и сестры вышли благодарить их за визит. Сестры совершили перед гостями обычное приветствие и расселись. Гуйпин обнесла всех чаем.

– Не предавайтесь глубокой скорби, – обратилась к сестрам Мю десятая. – Ваша матушка была немолода годами, да и не такого уж прочного здоровья. Судьба распорядилась так, что она ушла в свое «странствие на запад». Самое тяжкое, что вы остались без опоры. Как вы намерены жить дальше?

– Мы теперь сироты горемычные. Дом наш остался без хозяина. К счастью, наш старший брат с нами, – ответила Чжэньнян.

– Попросите старшего брата уладить все дела, – подсказала Мю сестрам, – а после он может вернуться в Гуанлин.

– Рассчитываем только на его помощь, – молвила Чжэньнян.

Тут внесли вино, расставили закуску. Ван Шичунь занял место, кое обычно принадлежит гостю. Сестры расселись, во главе стола сел Юэшэн. Его слуга и секретарь госпожи Лань обнесли гостей чаем. Разговор за столом был полон скорби. Добрым словом помянули усопшую.

На том поминки кончились. Ван Шичунь и Цю Чунь простились, сели на коней и отбыли. Певички тоже сели в паланкины. Студент проводил их и вернулся к себе. Он нашел сестер в зале: лица в слезах, глаза полны скорби. Юэшэн был удручен и душевно истерзан. Сколько забот разом свалилось на него! Чтобы облегчить страдания сестер, ласковым и добрым словом он утешал их, как мог. А едва те удалились в свои комнаты, за каждым пологом послышались стоны и рыдания. Так говорят в подобных случаях: