Цвет абрикоса

Глава I Красавица вздыхает в тиши орхидейных покоев,[5] а беспутный молодой человек дарит свою любовь блудницам и влюбляет их в себя

Среди богатых домов Гуанлина, что в области Янчжоу, был знатен род Фынов. Ко времени, здесь описываемому, глава рода, господин Фын Лянцзюнь, был уже отягчен годами, но еще служил. Его супруга умерла, оставив ему малолетнего сына, которого нарекли именем Юэшэн, что значит «Рожденный луной», ибо младенец отличался редкостной красотой лица. С малых лет мальчик не ведал узды – он воспитывался в знатном доме, и мало кто мог его одернуть. Когда ему исполнилось шестнадцать, отец лишился должности, а вскоре и умер. Юэшэн остался без опоры и поддержки.

Едва войдя в возраст, он предался блуду, став завсегдатаем веселых заведений, что в Цветочном квартале и Ивовом переулке. Хотя сам Юэшэн почитал себя великим повесою, он имел один существенный изъян, а именно тот, что орудие мужской силы было у него не столь уж значительным. Когда наступал миг сладостной встречи, его янское орудие оживлялось, но сил едва хватало на одно поднятие духа. Так что молодому человеку никогда не удавалось доставить своим приятельницам истинное удовольствие, что безмерно печалило и удручало его.

И вот однажды случилось ему отправиться по какому-то делу в Цзиньлин. Препоручив прислуге присматривать за домом, он собрал вещи и, выйдя на берег реки, нанял лодку. Через несколько дней пути он сошел на берег возле селения под названием Древняя Обитель. Расплатившись с лодочником, он нанял носильщика и продолжил путь по суше. К вечеру был в местечке под названием Стена, что у Епу. Здесь в храме Средоточия благовоний он остановился на ночлег.

Наутро зарядил дождь, какой часто случается в эту весеннюю пору. Дороги раскисли, и не было никакой возможности продолжить путешествие. Юэшэн уселся на монастырском дворе под навесом и уныло смотрел на дождь. Ждал, когда тот кончится. Тут в воротах монастыря появился новый посетитель. По виду был необычен: на голове убор из черного шелка, лицо свежее и словно бы припудренное, брови, точно только что народившийся месяц, и сияющие дивным светом глаза. На незнакомце был атласный халат цвета пурпура, туфли снежно-белого шелка, короче, такого нечасто встретишь в пути. Застигнутый непогодой, незнакомец попытался укрыться под крышей обители. Признав в госте человека незаурядных талантов и редких достоинств, Юэшэн поклонился ему. Когда взаимные приветствия закончились, гость велел служке принести вина. Спросил студента:

– Откуда вы? И кто родом?

– Ваш младший брат уроженец Гуанлина – мест бесплодных. Фамилия моя Фын, имя Юэшэн, второе имя Силан.

Хотел бы услышать имя уважаемого высокого гостя, а также прозвание и из каких мест родом.

– Я сюцай. Фамилия Чжан, живу в поселке Древняя Обитель. Много лет постигал учение о Темно-таинственном.[6] Прозвище ношу Вань Нацзы, иначе сказать «монах по прозванию Десять тысяч заплат».

Юэшэн пригласил гостя во внутренние комнаты продолжить беседу, ибо дождь продолжал лить непрестанно, давая себе лишь незначительные передышки. После взаимных любезностей у дверей оба, наконец, вошли в комнату. Расселись. Настоятель храма по имени Чао Фань пришел засвидетельствовать почтение гостям.

– Господин Фын! – обратился он к Юэшэну. – Перед вами князь Чжан, владеющий знаниями о Темно-таинственном. Ранее вы обмолвились, что вам не всегда удается дать полное ублаготворение женщине. Полагаю, что сие зависит от искусства владения плотью. Просите князя поделиться с вами знаниями. Однако не забывайте об умеренности, ибо сказано: «Не усердствуй на стезе порока – прервется нить судьбы».

Студент был заинтригован. Попросил отца-настоятеля принести еще вина, дабы ответно возблагодарить гостя за щедрость. Гости и настоятель вновь расселись на циновке, и потекла меж ними беседа – говорили в основном о том, на что все лакомые, и, конечно, о квартале Пинкан.[7]

– Наставник! – обратился студент к Вань Нацзы. – Можете ли вы разъяснить тайну искусства брачных покоев и передать ее другому?

– Это искусство, – ответил тот, – не бог весть какая вещь, всякий начинающий знает. Об этом и говорить не стоит. Еще в молодые годы я пошел по стезе наслаждений, как говорится, «стал бродить под луной[8] среди цветов и ив».[9] Умея владеть плотью, вполне мог ублаготворить любую из этих напомаженных блудниц. Однажды случилось мне встретить дивного человека, от которого я перенял знания, как владеть «черепашьей головкой» и одаривать любовью с десяток красоток и притом не ведать, что такое усталость. Умел доставлять женщине редкое и нескончаемое удовольствие, а какую сладость при этом испытываешь сам, описать невозможно. Искусство телесного общения до крайности тайное и прежде никому не передавалось. Скажу главное: прежде чем приблизиться к женщине, не менее четверти часа надлежит упражняться в дыхании, отчего янское орудие[10] возрастет до семи-восьми цуней.[11] И тогда, входя внутрь лона, оное походит на удава, заглатывающего доверчивую жертву, или на дикого селезня, склевывающего на лугу травку.

Студент возликовал. Запинаясь, спросил, сколько надобно времени, чтобы постичь сказанные тайны, и может ли наставник сей же миг посвятить его.

– Овладеть наукой нетрудно. Особенно если к оному занятию есть природные качества и предрасположение. Так же просто, как раздуть светильник.

– Ваш слуга полон решимости тотчас начать учение! – воскликнул студент. – Но не знаю, согласится ли наставник передать ему таинство брачных покоев?

– Почему не сказать, – ответил Вань Нацзы. – Завтра и начнем.

Юэшэн и Вань Нацзы просидели до вечера, цедя вино. Попрощались, только когда стемнело. Всю ночь Юэшэна не оставляла мысль о тайном знании, коим владел его знакомец. «Незачем мне ехать в Цзиньлин, – решил он, – постигну тайное искусство, а потом утоплю душу в любовных утехах». На следующий день Юэшэн посетил Чао Фаня:

– Хотел бы просить настоятеля отправиться со мной к князю Чжану.

Чао Фань поинтересовался, что за причина к тому идти, и, узнав в чем дело, не откладывая, вместе со студентом покинул обитель. В скором времени путники достигли усадьбы, где жил Вань Нацзы. Они увидели небольшой ивовый садик, внутри которого был высажен еще и бамбук. Вошли. Увидели, что Вань Нацзы спит, хотя солнце было уже высоко, как говорится, поднялось на пять чжанов. Гости походили по его скромному дому, единственным украшением которого был столик с кистями и тушечницей, да еще куча книг и свитков у стены. Гости вошли в столовую. Тут появился сам хозяин. Поклонились. Вань Нацзы предложил гостям присесть.

– Вчера внимал наставлениям учителя, ныне с наставником решили посетить его, – сказал Юэшэн.

Чао Фань также обронил слово:

– Господин Фын попросил меня прийти к вам. Мы, малые людишки, плотью слабые и никудышные, способностей самых ничтожных. Просили бы наставника одарить нас наставлением на заброшенном дворе моего храма. Будем ждать вас во второй половине дня.

– Искусство мое малое, умения незначительные. К чему мне затруднять себя?

Тут Чао Фань вытащил две сотни монет. Вань Нацзы, увидев, что подношение скудное, сказал им:

– Без золота я учения не передаю. Но похоже, меж мною и студентом Фыном старая связь судьбы, потому сделаем, как он скажет.

– В суме вашего гостя-студента пусто, – ответил тот. – Если бы разговор происходил в Гуанлине, тогда иное дело, а здесь я беден и нищ, потому и молю господина наставника о милости.

Вань Нацзы принял от них то, что те ему поднесли. Выпили еще по две чашки чаю. Потом гости распрощались и вернулись к себе в монастырь. Расстелили циновки и стали ждать наставника. Наконец в полдень Вань Нацзы пришел. Юэшэн поднялся навстречу и торопливо сказал ему:

– Понимаю, бедным и сирым не оказывают почтения. Едва вернусь домой, непременно добавлю подношений.

– К чему связывать себя обязательствами? Уж если вы встретились мне на пути, значит, меж нами старая связь судьбы. Но что препятствует нам еще раз увидеться? – так ответил ему Вань Нацзы.

– Много благодарен за высокие чувства, выказанные мне, – ответил студент. – Вовек не забуду.

Гость и хозяин уселись и принялись потягивать вино. Разговор зашел о «делах с красавицами при луне». Долго говорили, только когда принесли светильник, стали прощаться.

– Сие искусство для начинающих, – сказал Вань Нацзы, – но, владея им, вполне можно добиться, чтобы известнейшие певички и блудницы Цветочных кварталов и Ивовых переулков передрались меж собою, домогаясь вашей любви.

Тут Юэшэн не сдержался и грохнулся оземь, моля дать ему наставление. Вань Нацзы поднял его с полу. Велел слуге принести кисть, тушечницу и все, что надобно для письма, дабы записать рекомендации.

Любезный читатель! Привожу их здесь для вас без сокращений!

«Пусть тот, кто собирается посвятить себя любовным утехам, знает, что важнейшее, чем он должен обладать, приближаясь к женщине, есть его янское орудие, которое должно быть мощным и величественным, дабы оное могло сполна заполнить лоно и достичь его пределов. К тому еще оное орудие должно пылать, точно костер. Приступая к длительной любовной игре, не опасайся, что сознание покинет женщину, или из нее уйдет душа, или если вдруг она обмякнет и сделается как неживая, ибо в сей миг она переживает ощущения, которые трудно передать словами. Помни об основном правиле любовного искусства: «Лишь обученным войском побеждают противника». Лучше, если орудие любви имеет надлежащие размеры, а именно не менее семи-восьми цуней, и если стоит твердо, наподобие хорошей дубины. «Черепашья головка» с виду должна напоминать грушу, а мышцы ее лежать кольцами, как у дождевого червя. Короче, удилище должно быть настолько твердым, что на нем, как по золоту, можно было бы делать насечки. Такой янский жезл будет легко заглубляться на девять перекатов, а пройдя через них, еще и на один цунь сверх того. Всю силу устремляй на то, чтобы споро вытаскивать и вставлять жезл. Делай это, только крепко прижавшись к женщине. Не трать силы попусту и не испускай дух. Когда входишь в преддверие лона, делай движение как дикая утка, склевывающая травку. Женщина от того испытывает немалое удовольствие, а мужчина – радость. Ежели попадается девственница, то надлежит ее подмять под себя, поднатужиться и обслужить покрепче. В народе этот способ именуется так: «Чудесная черепаха влагает душу несмысленой дубине».

Часто слышу я, что тело поражено недугом, а дух слаб. Тогда надлежит заблаговременно глотать пилюли от бессилия, способные разжечь пыл. Последний способ любовной игры используется при повторных объятиях, но к нему нельзя прибегать часто. Когда ты и твоя женщина дошли до грани упоения, обхвати правой рукой янское орудие, а левую запусти в преддверие лона и найди там некое затвердение. Трогай его некоторое время, а потом, медленно преодолевая преграды, входи в лоно, и, пройдя их, упрись в стенки «храма». Когда же почувствуешь, что вот-вот изольешься влагой естества, введи три пальца в «темные врата» и постарайся задрать «черепашью головку» к стропилам «дворца». Вот и все тайны искусства любви, и ничего более, сверх сказанного, в нем нет».

Дописав наставления, наставник отдал Юэшэну также и сырье для приворожливого снадобья. Студент остался в монастыре. Семь дней и ночей он выпаривал снадобье на огне, а потом решил испробовать его на себе: принял снадобье, и его янское орудие стало точно деревянный валёк, коим колотят при стирке белье. От радости студент едва не лишился рассудка. Скоро в монастырь пришел Вань Нацзы поглядеть на достижения студента. Тот попросил посвятить его в тайную тайных любви – искусство длительного боя, еще раз пообещав, что не оставит наставника без достойного подношения.

– Искусство любовных утех – это тайна владения «черепашьей головкой», – ответил наставник. – Овладев ею, не будете знать усталости от зари вечерней до утренней. Тому способствует и снадобье под названием «сань-цзы-дань» – «три пилюли для мужчины». Редкостное средство. Скажу его главное действие: чтобы провести ночь с тремя красавицами, надлежит принять три пилюли. Если желаете увеличить число блудниц, то после удвоения их числа надлежит добавлять три пилюли. К примеру, на десяток красоток потребуется двадцать четыре дозы. Тогда битва любого ожесточения и пыла будет вам по силам. Всякое время носите снадобье при себе, а случится надобность – тотчас примите. Снадобье не вредоносно и не ядовито. В нем использованы содержимое чресел зайца-самца, пять благовоний для аромата, змеиные десны и еще кое-что. Все это смешивают в катышки не более бобового зерна. Снадобье может придать силы даже старику, который по дряхлости оставил любовные утехи. С этого зелья ян не только в состоянии вдохновиться, но и будет точно солдат на посту. Есть еще и другое зелье под названием «красавица сама восходит на ложе избранника». От него тоже можно получить немалую пользу, однако применение его требует времени. Притом самому не надо принимать никаких пилюль.

– Уповаю, что наставник посвятит меня и передаст названные рецепты.

– Мы так неожиданно и счастливо встретились, что не нужно повторять о вашем желании получить их от меня. Тем более что правила пользования этим снадобьем при мне. Вот уже десять лет как я оставил любовные утехи, опасаясь навлечь гнев небес. Ибо если идти по стезе наслаждений, то, по крайней мере, чувства двоих должны петь в унисон. В ином разе это блуд, не более. Потому и говорю: прежде чем пользоваться рецептами, сотворите моление божествам с курением и достойным подношением. Сие снадобье, называемое «весеннее заблуждение ласточек», требует полной осторожности. В весеннюю пору, когда пурпурные ласточки строят под стропилами гнезда и кладут яйца, будьте начеку и наблюдайте за ними. Когда насиженные яйца вот-вот проклюнут птенцы, обмажьте гнездо для прочности глиной и не позволяйте самцу и самочке проникать в гнездо, тогда через три дня едва вылупившиеся птенчики погибнут. После осторожно выньте их из гнезда и тщательно соберите само гнездо. Оторвите головки у птенцов и заверните их в одну бумажку, на коей напишите «Наружное». Тельца птенцов заверните в другую, на коей напишите «Внутреннее». Потом возьмите глиняную корчагу и положите в нее трупики, заройте на перекрестке дорог, по которому никто не ходит. Предварительно прикройте корчагу куском черепицы. Ровно через семь дней выройте ее и, принеся домой, поставьте на огонь. Мужские и женские особи парьте отдельно. То, что предназначено для наружного употребления, соберите отдельно, что для внутреннего – тоже отдельно. Перед тем как принимать, разомните снадобье в пальцах левой руки и после этой же рукой всегда и берите. Этим снадобьем можно посыпать голову женщины, лицо или все тело, и, едва минет полночь, она сама пожелает изведать ваши объятия. Ежели перед тем она покинула вас, то непременно вернется. Пока пользуетесь средством, соблюдайте крайнюю осторожность, а когда оно не будет вам нужно, не забудьте передать секрет другому человеку.

Все сказанное Юэшэн тщательно записал. Он встал с циновки и отвесил наставнику глубокий поклон в знак благодарности. Вань Нацзы достал из рукава пилюли «сань-цзы-дань».

– Эта киноварь приготовлена совсем недавно. Передаю вам и порошок из ласточек.

Студент ликовал. Он благодарил и благодарил наставника без конца. Вань Нацзы простился и ушел. Студент прожил в обители еще дней десять, а потом вернулся в Гуанлин.

Получив любовное зелье и узнав секреты искусства любви, студент решил испробовать их на деле. И вот, прихватив с собой толику заветного зелья, он вышел из дому. Миновал Пошлинные ворота и скоро оказался в квартале певичек. Здесь в пятом переулке жила его давняя подружка Сюэ Мяонян, самая знаменитая блудница Пинкана.

Увидев входящего к ней студента, Мяонян кокетливо улыбнулась и заметила:

– Ба! Господин студент! Полгода ко мне не заглядывали! Отчего же?

– А все дела, дела. Вот выдалась свободная минута, и зашел повидать. – Мяонян принесла ему чаю. Юэшэн незаметно положил на язык три пилюли, и тотчас с ним произошло нечто невообразимое: едва снадобье достигло желудка, его нефритовая плоть сотряслась, восстала и стала твердо стоящей. Притом разгорячилась, точно раскаленное железо.

Мяонян и Юэшэн переругивались недолго. Взявшись за руки, они вошли за полог. Сняли платье и возлегли. Мяонян была чрезвычайно бела кожей, телом пышна и гладка, точно умащена притираниями. Она охотно легла в постель и, раздвинув «золотые лотосы» – крошечные бинтованные ножки,[12] вскинула их на плечи студенту. Тот, не тратя время попусту, погрузился в нее. Проникнув в цветущие чертоги, он еще более взыграл духом и пустился в бой с оружием наизготове. Мяонян тотчас уловила в его поведении нечто новое, а именно ощутила в себе некое орудие, которое доставляло ей невыразимую радость. Мягким и кокетливым голосом сказала Юэшэну:

– Сегодня ваша штуковина подобна факелу и вовсе не похожа на то орудие, коим вы обладали прежде. Сколь верно гласит древнее речение: «Когда трое не видят того, что очевидно, пусть выколют себе глаза – тогда увидят».

– У великого таланта всегда много обликов, – ответил тот, и с этими словами он с неудержимой энергией принялся вставлять и вытаскивать из нее свой посох.

Мяонян вихляла и раскачивала бедрами. Из лона непрерывным потоком истекала влага естества. Ноги и руки были раскинуты, а в головке у нее вертелась одна мысль: «С давних пор, как я стала «цветком, над коим стелются туманы», многие доставляли мне удовольствие. Но никогда прежде мне не было столь хорошо».

Только около полудня Мяонян была полностью ублаготворена. Но когда подошло время зажигать светильник, Юэшэн вновь вдохновился и, воспрянув духом, снова и снова начал метать стрелы.

– Не возвращайтесь домой, – предложила Мяонян студенту. – Останьтесь у меня. Есть у меня к вам разговор.

Юэшэн склонил голову в знак полного согласия. Влюбленные, как говорится, на время «отвели солдат и сняли латы», пригубили вина, откушали яств, а потом возлегли на изголовье и снова «воодушевили полки». Мяонян проявила огромную заинтересованность в любовной игре. Она крутила под ним бедрами и желала получить от студента все, на что тот был способен. Его жезл возрос и стал невообразимо тверд, он погружал его и вытаскивал, напрочь затыкая собой вход в нефритовые чертоги. Мяонян охала и ахала, но от студента не отлипалась. Когда действие киноварного порошка кончилось, студент спустил тетиву. Влага естества изливалась толчками, словно то был бьющий из-под земли горячий источник, обжигающий и едкий.

Ублаготворенная, Мяонян загорелась мыслью стать супругой студента, и тот сделал вид, будто не возражает. Лишь утром при восходе солнца любовники заснули, а встали только тогда, когда солнце поднялось на три шеста. Откушали чжоу и условились о встрече. Юэшэн простился с ней и направился домой. Скажем наперед, что с этого раза Мяонян наглухо затворила двери и, хотя по-прежнему белилась и румянилась, с завсегдатаями квартала Пинкан более не зналась.

Между тем студент шел домой, думая о том, что Мяонян, которая была «генералом в юбке этого рода войск», похоже, воспылала к нему любовью: «Ранее я ни разу не мог одержать над ней верх, а ныне благодаря чудесному снадобью в первом же бою заставил ее сдаться. И более того, она отдала мне сердце, выказав желание следовать за мной. Полагаю, что всем этим околачивающимся подле ее ворот евнухам невозможно купить любовь Мяонян как раз из-за ее природной склонности к подлинной страсти, ибо ночью она прежде всего потребует от любовника прекрасно исполненной работы. А ведь только сейчас, когда я достиг ее тайных мест, она согласилась быть вечно со мной».

Так шел он, размышляя о Мяонян, пока не достиг ворот своего дома. Мальчишка-слуга по имени Фынлу помог ему раздеться, и хозяин и слуга улеглись спать. Но студенту не спалось, и скоро он поднялся и вышел в сад.

Стояла пора второй луны – Середина весны.[13] Персики и абрикосы покрылись бутонами и едва распустившимися цветами. Тысячи, десятки и сотни тысяч пурпуровых и алых лепестков наподобие кулис скрыли стволы деревьев и стены сада. Студент прошелся по саду, наслаждаясь ароматом цветов. Вдруг за оградой он увидел женщину. Красотой она превосходила всех прочих. Статью и обликом изящна, без румян и пудры, а едва ли не фея. Из-под юбки выглядывали «золотые лотосы» – крохотные и милые ножки в вышитых носках. Она смеялась и что-то говорила тем, кто был подле. Душа Юэшэна встрепенулась и в тот же миг, похоже, отлетела и уже не охраняла то обиталище, где прежде обреталась. Тем временем красавица, скосив на него узкие глаза – так медленно накатывает стылая осенняя волна, – в упор разглядывала студента. Юэшэн, большой охотник до женских прелестей и, как говорится, «мастер ветки заламывать», подумал: «Чья жена и как зовут?» Но тотчас догадался, что она не иначе как из семьи Хуа, а именно жена его богатого соседа Юй Дэтэна. «А если так, – заключил он, – то зовут ее Айюэ. И как мила – милей всех женщин на свете!» Он тотчас вытащил из рукава приворожливый порошок, отсыпал в ладонь малую толику и скатал из него шарик. Но подойти близко к женщине не посмел и от досады несколько раз горестно вздохнул. Тут он увидел, как белый котенок прыгнул на колени сидящей Айюэ. И тогда он вот что придумал: принес свою кошку и бросил ее перед Айюэ. Та повернулась, желая помочь шлепнувшейся перед ней кошке, и студент, не медля ни секунды, тотчас кинул в нее шариком из снадобья. Айюэ бросило в жар, потом в холод, руки и ноги онемели. Не придав этому значения, она поднялась и заспешила домой, ибо порядки в семье мужа были строгие. Однако про себя подумала: «Этот молодой господин из соседнего сада по виду большой повеса. В сравнении с ним мой супруг – неотесанная дубина, а то и лесной разбойник. И что за ужасный жребий выпал мне – быть женой такого олуха! Да и мужское орудие у него – далеко не посох!» Так думала она, не подозревая, что любовь к пригожему соседу уже угнездилась в ней. Скоро низ живота заломило, точно изнутри его облили уксусом. Долго все в ней пылало и ныло, и, пока она не ополоснулась горячей водой, боль не утихала. Получив некоторое облегчение, она решила отправиться спать.

Тем временем студент воротился в дом. Разбудил мальчишку-слугу и отпустил его к родственнику, который жил у моста Кайциньцяо, приказав притом пораньше выйти из города и поспеть до света в храм Небесной благодати и просить тамошнего настоятеля о посещении дома. Фынлу тотчас отправился исполнять приказ молодого господина. Юэшэн тщательно запер за ним наружные ворота, а ворота, ведущие из сада на жилую половину дома, оставил незапертыми. Засветил свечу и стал ждать прихода красавицы-соседки, однако не был вполне уверен, окажет ли приворожливое средство нужное действие. «Но если красавица Айюэ придет, это будет самым удивительным событием моей жизни!» Вот уже и небеса потемнели, опустилась на землю ночная мгла, а красавицы нет и нет. И тогда студент вышел в сад.

Тем временем Айюэ смежила веки и уже собиралась отойти ко сну. Но вдруг на нее повеяло свежим ветром. Она открыла глаза – густая мгла опустилась и легла вокруг ее ложа, и среди этой туманной пелены она узрела двух пригожих девиц, кои были зримы ей только наполовину. Девицы протянули к Айюэ руки и подняли ее с постели. Вывели из спальни и направились в сад. Дошли до ворот соседской усадьбы и остановились как раз перед воротами, ведущими на жилую часть дома. В тот миг студент, засветив фонарь, стоял у ворот. И каково же было его удивление, когда он увидел перед собой Айюэ! Как он возликовал! Мало что соображая, Айюэ все же подумала: «К этим дверям меня привели две неизвестные девы – могу ли не почесть то за знак судьбы?» Студент поспешил плотно прикрыть ворота и запереть их.

– Почтенная госпожа заслуживает, чтобы ее приняли по обряду, – сказал он ей.

Но Айюэ не ответила ему. Поддерживая ее за локотки, студент повел ее в спальню. Привлек к себе, обнял и, приблизив уста, коснулся языком ее языка. Та ответила ему тем же прикосновением. И в тот же миг действие порошка из ласточек кончилось, и Айюэ пробудилась.

Господин Фын! – воскликнула она, увидя соседа. – Это вы прислали ко мне двух служанок, которые и привели меня сюда?

Дни и ночи я думал только о вас! – воскликнул тот. – Сегодняшняя встреча в саду стала роковой – я потерял над собой власть. Уповаю, простите мне это безрассудство! – Говоря так, он торопливо стаскивал с нее платье.

Айюэ застыдилась и прикрыла лицо руками. Наконец его усилиями миру было явлено лилейное тело, белизну которого можно сравнить разве что с благодатным, только что выпавшим снегом. Студент затрясся, точно с ним случился приступ лихорадки, он бросил женщину на кровать. Торопливо положил на язык катышек заветного зелья. Быстро снял платье и, не будучи в силах сдержать пыл, воткнул свою нефриту подобную плоть в нефриту же подобное лоно. Айюэ слегка вскрикнула, выражая восторг, и он, вдохновленный восклицанием, вошел в нее под самый корень. Точно умирающий от жажды, он пил ее и пил. Из груди Айюэ вырывались охи и ахи, томные и сладостные:

– Ах! Ох!.. Быстрее! Еще! Умираю!.. – восклицала она и наконец замолкла. А когда пришла в себя, то тотчас пустилась в расспросы: – Господин Фын! Что за янское орудие у вас! Откуда у вас эта столь добрая в деле вещь? И как пылает! Уже одно это способно привести в восторг. С того дня, как я вышла замуж, меня домогались многие, и мне всегда казалось, что все мужчины точно на одно лицо. Где было мне знать, что в мире есть нечто, способное доставить женщине высшую из радостей?

Слова Айюэ еще более вдохновили студента. С еще большим пылом, точно жеребец на лугу, он принялся гулять в ней. И до того толок своим пестом, что ступка ее разбухла, так что ему удалось заполнить ее нефритовые чертоги до предела. И, так дойдя до сотого раза, остановился. Айюэ, пребывая в его объятиях, уже не однажды теряла сознание. Она обмякла. Руки и ноги безвольно свисали с кровати. Казалось, и силы и чувства в ней иссякли. Но, едва почувствовав, что студент отпускает ее, она приподнялась и вновь прижалась к нему. Сказала ему:

– Ваш корень жизни способен лишить мое тело души. Начиная с сего дня, готова служить вам у ложа как наложница, но не смогу ходить к вам. Ждите, покуда мой супруг не уедет по делам, – так открылась она ему в любви.

– Конечно, я согласен. А твой муженек-то каков?

– Ах, не люб он мне! Об этом ничтожном и преступном человеке не стоит говорить. Он ничто в сравнении с вами, – и, сказав так, она приподняла его янский жезл точеными пальчиками, схожими с перышками весеннего лука, и принялась теребить его. – Кто мог подумать, что этой невзрачной штуковиной господин может одаривать такой любовью! А уж как долго пребывает в работе!

Студент, в который раз воспрянув духом, снова погрузился в нее, и Айюэ снова ахнула. Уже пробило четвертую стражу, а Айюэ все так же лежала на кровати с закрытыми глазами. Она воздела «золотые лотосы» и предоставила студенту полную волю действий. Из глубины лона нескончаемой струйкой изливалась влага естества. Айюэ была весела и радостна. Время пролетело, точно стрела, и вот уже утренний барабан отметил пятую стражу. Студент наконец спустил тетиву, и из него, словно из теплого источника, сочащегося из-под земли, потекла влага любви. Любовники заключили друг друга в объятия. Студент нашел в себе силы подняться. Он помог Айюэ встать с постели и одеться.

– Как мне уйти от вас? – спросила она его.

– Не спеши, – ответил ей студент. – И, сказав так, он посыпал ей на грудь порошок из ласточек. Ведь именно благодаря этому средству они обрели друг друга.

Ворот еще не открывали, и Айюэ немного понежилась на кровати. Она была точно в бреду. Все, что произошло с ней, было в высшей степени странным. «Уж не во сне ли привиделось?» – подумала она. Она засунула руку под юбку и ощупала себя. Лоно походило на орошенный росою цветок. Она не знала, как пришла в этот дом. Спросила студента, какими колдовскими чарами тот владеет, что заставил ее прийти. Тут только студент сам осознал, что его снадобье – поистине редчайшая на этом свете вещь. Ведь сотворило этакое чудо!

С этого раза и повелось: муж Айюэ сидит дома – студент предается страстям за пологом Мяонян; муж Айюэ из дому – студент нежится у Айюэ. У него дня не проходило без прелестной красотки. Но надобно сказать, дорогой читатель, что Юэшэн всегда с нетерпением ждал, когда же муж Айюэ уберется из дому или отправится по делам в дальние края. И чем дальше он был от дома, тем милее было любовникам.

И вот однажды, когда молодые люди вновь увиделись, Айюэ спросила:

– Почему это молодой господин Фын несколько дней не показывался у себя дома? Где он проводит время? Может, уже разлюбил свою рабыню?

– Последние дни был занят. Вот причина, почему к тебе не заглядывал, а вовсе не потому, что бросил тебя. – Поднялся спор, но, перебрасываясь бранными словами и переругиваясь, они уже пылали страстью. Обнявшись, скоро ушли за полог. Их приняла широкая постель. И вот уже он распростер себя меж прелестных ног, И вот уже с оружием наизготове был рад ринуться в бой. Он выставил перед ней пику, и Айюэ, взяв себя за талию и что есть силы изогнувшись, приподняла себя ему навстречу. И вот он уже загородил своим посохом вход в эти нефритовые чертоги. Студент крепко сжал ее благоуханное тело и четверть часа посвятил дыхательным приемам, И тогда его уд до предела заполнил лоно и даже промежность. Оба вспотели и были точно обрызганы утренней росой. Айюэ блаженствовала. Она вольно раскинулась. Жезл студента был мощнее и тверже раза в три по сравнению с прошлым свиданием. Погрузив его в недра лона, студент то вздымал его, увеличивая до непомерных размеров, то уменьшал до предела возможного. Он был точно селезень, склевывающий травку на цветущем лугу. И как в летний зной жаждут дуновения свежего ветра, подставляя его бархатному дыханию расплавленное жарой тело, так наши любовники передавали друг другу огонь страсти. Не один раз силы оставляли их, но студент снова и снова вдохновлялся, вздымая и гася в себе дух страсти, Чередуя узнанные приемы один за другим, он погружался в странное, дивное состояние. Не сдержав порыва чувств и любопытства, Айюэ в сердцах воскликнула:

– Господин Фын! В прошлый раз у вас не было ничего подобного: ни этой величины, ни этой мощи. Да и горячи вы не в пример прежнему. Откуда это у вас? Почему ваше орудие точно живое и, пребывая во мне, то удлиняется, а то укорачивается? А уж как вы меня буравите! Это же полнейшее удовольствие! Вытащите-ка свой посох – хочу взглянуть на него!

Студент исполнил ее волю. Вытащил свой янский жезл. Айюэ положила его на ладошку. Погладила, а потом с горячностью выпалила:

– Заячье отродье! Ведь несколько дней на глаза не показывался! Да с этакой штуковиной вы на всяком лугу молодец! Но сказать честно, сегодня вы нравитесь мне во сто крат больше. Поистине таких молодцов мало на белом свете! – И с этими словами она попыталась отправить то, что она поименовала штуковиной, в лоно, где оное только что пребывало, находя в том ни с чем не сравнимое удовольствие. И добилась-таки своего – скоро сознание любовников помутилось, и они вновь слились в одно целое. Когда барабан пробил четвертую стражу, они будто очнулись – были разбиты и утомлены, точно после тяжкой болезни или от непомерной работы. Но студент заглотнул воздух и медленно испустил его из себя, отчего плоть его стала наливаться силой. Айюэ поиграла его янским корешком, и вот уже он величественно вздымается перед ней. Поистине в этом красавце был избыток природных сил! Они снова предались любовным утехам, а завершив их, наконец склонили головы к изголовью и уснули. А едва забрезжил рассвет – расстались. С той поры кто-то из любовников при всякой возможности оказывался в постели другого, и так длилось не месяц и не два, а много больше, но муж Айюэ оставался в полном неведении.