Цветок пустыни

Глава 4

Словно по молчаливому предписанию Роджера Йейта, согласно которому требовалось некоторое время, чтобы дать улечься чувству обиды, Бет в течение нескольких дней не приходила к Лиз. А когда она наконец появилась; это была вновь та самая беззаботная, ни в чем не повинная Бет, и Лиз пришла к выводу, что любая попытка высказать ей хоть какие-то упреки будет равносильна попытке наказать пуховую подушку.

Бет ничего не отрицала и не оправдывалась. Нет, конечно же по-настоящему она тогда нисколько не устала. Ведь ей не нужно объяснять Лиз, как она, Бет то есть, любит помогать другим? Просто тогда она неожиданно почувствовала, что у нее кружится голова, вот и все. Но она даже не представляла себе, что могла упасть со стремянки, до тех пор, пока Роджер не настоял на своем и, взяв ее как ребенка на руки, опустил на пол! И конечно же она сказала ему, что, по ее мнению, Лиз, будучи новичком в пустыне, – и это ей в вину ставить никак нельзя! – не имеет представления о том, как здешний климат ослабляет способность выдерживать физические нагрузки, особенно у тех, кто не получил соответствующей подготовки, сражаясь с соперниками на школьном поле для хоккея на траве или делая перед завтраком физические упражнения на бодрящем северо-западном ветру…

Простодушная и кроткая Бет заключила свое повествование:

– И вслед за этим Роджер затолкал меня в дом, пробормотав что-то вроде: «Ну, сейчас эта девица по имени Лиз Шепард у меня получит; она намерена превратить тебя в раба на галере!» – и устремился на крышу к тебе. Лиз, я не могла остановить его, правда, не могла! Ведь ты же знаешь, каким властным и непримиримым становится он, когда дело касается меня, не правда ли?

Найдя, что гораздо проще согласиться с ней, чем продолжать полемику, Лиз безучастно ответила: «Да». Так или иначе, для нее больше не имело значения, лжет Бет или не лжет. Однако это произошло вовсе не потому, что время охладило ее негодование! Просто Лиз подозревала, что, кто бы ни был прав, в споре с ней Роджер Йейт всегда будет вставать на сторону Бет. И хотя это обстоятельство причиняло боль, бороться с ним она не могла.

Постепенно Лиз приноровилась к новому образу жизни, следуя порядку, заведенному отцом, и лишь в немногих случаях несколько переиначивая его, предварительно получив родительское согласие.

Например, отец и слышать не хотел о том, чтобы она занялась закупкой продуктов и приготовлением пищи для них обоих. Условия, на которых Эндрю снял дом, предусматривали, что он будет пользоваться услугами поваров гостиницы, и отказываться от этого пункта соглашения не было смысла. Однако он предоставил Лиз полную свободу заказывать блюда по своему усмотрению и даже пошел на компромисс, разрешив ей готовить завтрак, состоявший из горячих булочек и кофе. Временами честолюбие подвигало Лиз на приготовление нехитрой вечерней трапезы, но, как правило, ее обязанность заключалась только в том, чтобы заказать обед или ужин и проследить за тем, чтобы он был своевременно подан. И хотя «ведение хозяйства в доме папы» Лиз представляла себе совсем не так, она с грустью признавалась себе, что премудростям домоводства ей еще нужно учиться и учиться.

И здесь неоценимую помощь и поддержку девушке оказала Дженайна Карлайен. На кухне Дженайны и под ее искусным руководством Лиз, готовя еду, могла экспериментировать сколько угодно.

– И что особенно прекрасно, – с благодарностью говорила она Дженайне, – так это то, что, объяснив, как и что надо делать, вы не дышите мне в затылок, повторяя: «Ты все делаешь неправильно!» Вы даете мне возможность сперва закончить дело и только потом говорите, где я ошиблась и почему.

Дженайна улыбнулась:

– Это потому, что, согласно моей теории, некоторые люди лучше всего учатся на собственных ошибках. Особенно те, кого можно назвать несколько своенравными…

– Это я-то своенравная? Вы что же, считаете меня упрямой? – потребовала Лиз ответа.

– Да нет, – улыбнулась Дженайна. – Но ты боец. Как мне кажется, принимаясь за любое дело, ты стремишься сразу взять быка за рога. И я считаю, что ты из тех, кто скорее предпочтет всякий раз начинать с нуля, но не позволит, чтобы его осторожно вели за руку от одного этапа к другому.

– Да, пожалуй, так, – согласилась Лиз.

Хорошенько поразмыслив, девушка решила, что, раз уж она не может быть настоящей хозяйкой в доме отца, ей нужно стать ему верным другом. Что сказал Роджер Йейт о том, чего не хватает отцу? «Войдя в дом, услышать слова привета от родного человека» или что-то в этом роде. Значит, ей, как и положено родному человеку, нужно всегда быть дома, когда папа возвращается с работы. Сделать это не всегда было просто, поскольку рабочий день у отца был ненормированным, тем не менее Лиз ухитрялась справиться с этой задачей, и ее щедро вознаграждало радостное «Привет, Лиз!», произносимое отцом, а также атмосфера уюта и покоя, воцарявшаяся, когда они оставались вдвоем.

Отец сдержал обещание и несколько раз приглашал Лиз поужинать в клубе, где она познакомилась с другими служащими нефтяной компании «Пан-Сахара», и с молодоженами, что квартировали в Тасгале, и с приехавшими на отдых холостыми мужчинами с участков нефтедобычи. А когда до приема в честь новоселья остались считанные дни, Эндрю в первый раз взял с собой дочь на нефтяные прииски.

Так Лиз впервые оказалась в пустыне. Они ехали по той дороге, которую она видела из иллюминатора самолета. За пределами европейских кварталов дорога петляла между цепочками хаотично разбросанных хижин, где женщины, сидя на пороге, пряли шерсть и где каждая до слез маленькая заплатка чахлого огорода ограждалась частоколом из выбеленных солнцем лошадиных ребер, служивших защитой от дурного глаза. Доносившийся со всех сторон собачий лай отмечал прохождение их машины. Этот хор дополнялся кудахтаньем домашней птицы, обитавшей в курятниках, расположенных на крыше каждого дома. То там то тут баран, мул или верблюд терпеливо шагали по кругу, приводя в движение примитивное водяное колесо колодца; затем потянулись пыльные пальмы, дома стали встречаться все реже и реже, и, наконец, дорога превратилась во взбегавший на холмы каменистый путь, по обе стороны от которого лежала пустыня, голая, без единого деревца, и ослепительно яркая.

Проезжая часть дороги представляла собой твердую, хорошо укатанную поверхность, границы которой первые несколько километров отмечались сложенными из камня турами. Эндрю вел машину быстро и уверенно.

– То, чего нужно больше всего опасаться в пустыне, называется феч-феч, – рассказывал он дочери. – Это рыхлый песок, покрытый тонкой корочкой из расплавленных солнцем песчинок. Если ты заедешь в феч-феч на машине, тебе придется выкапывать ее фут за футом, не сказать, дюйм за дюймом. Единственное, чем выдает себя феч-феч, это цветом – он немного отличается от плотно слежавшегося песка, но увидеть разницу сможет только человек с опытом.

– Но на нашем пути ничего такого нет? – забеспокоилась Лиз.

– Через год-два поверхность дороги здесь будет не хуже, чем на шоссе в Англии. Единственное, что досаждает, – это барханы, они внешне похожи на небольшие прибрежные дюны. В некоторых местах барханы постоянно перемещаются, сужая дорогу. Но их всегда можно объехать или проехать прямо через них – они не представляют большого препятствия.

– Не боль-ше, чем об-ыч-ны-е у-ха-бы? – едва смогла выговорить Лиз, поскольку автомобиль на большой скорости выкатился на каменистый участок дороги.

Эндрю захохотал:

– Прости, Лиз! Я вовсе не хотел подвергать тебя риску разбить голову. Но послушай, а может быть, ты хочешь сама повести машину? Здесь вполне безопасно, и ты сможешь ехать настолько медленно, насколько сочтешь это необходимым, а заодно приобретешь навык управления «лендровером» на тот случай, если тебе придется сесть за руль в какой-то критической ситуации.

Они поменялись местами. В Англии Лиз выдержала экзамен на право управления только небольшими автомобилями, но выяснилось, что эта машина была не менее послушна и девушка смогла вести ее с той же скоростью, с которой они ехали раньше, когда за рулем сидел отец.

Эндрю огляделся.

– Полпути проехали, – сказал он. – Теперь разреши мне сесть за руль, поскольку нас ждет довольно сложный спуск в вади.

Крутой спуск протяженностью в километр привел их к руслу пересохшей реки, где росло несколько чахлых пальм. Затем машина снова полезла вверх, и, когда они вновь оказались на открытом пространстве, Эндрю неожиданно крикнул:

– Смотри!

Лиз посмотрела туда, куда он указывал, и от необыкновенного зрелища у нее перехватило дух. Где-то на линии горизонта, вырисовываясь черными силуэтами на фоне жаркого марева неба, тянулась цепочка навьюченных верблюдов, которых погонщики вели с востока на запад. Лиз смотрела на них и чувствовала, как в горле встает ком. И когда Эндрю сказал: «Это караван берберов, он везет соль и финики на ближайший базар», она тут же запротестовала:

– Да нет же! Это сказка, настоящая пустыня – такая, какой каждый представляет ее себе!

Отец внимательно посмотрел на дочь:

– Да, именно сказка, а не суровая действительность без прикрас. И отнюдь не то будущее, на которое мы надеемся и которое со временем, если бог даст, построим своими руками. – Тут он сделал паузу и вдруг спросил: – Лиз, ты еще не рассталась со своими иллюзиями? Не передумала?..

– Мне не с чем расставаться, папа. Видишь ли, я и не ожидала многого.

– И у тебя нет сожалений, о которых бы стоило поговорить?

– Нет никаких сожалений.

– Очень хорошо, Лиз. Я счастлив слышать это.

Тыльной стороной ладони Эндрю осторожно провел по щеке дочери, и они улыбнулись друг другу, чувствуя полное согласие, установившееся в их душах.

Наконец перед ними выросли трубы и вышки нефтяных скважин, этакий черный лес, созданный человеком. Когда подъехали ближе, Лиз смогла различить ряды белых плоских домиков, служивших жильем для бригад специалистов, круглосуточно работавших на буровых площадках.

Эндрю остановил машину у постройки, которая отличалась от остальных:

– Вот мы и приехали, Лиз.

Царившая в административном корпусе атмосфера довольно вольного отношения к субординации позволила Лиз быстро освоиться с обстановкой. Сотрудники, и те, что встречались ей в коридоре, и те, что сидели за письменными столами, были молоды, но чувствовалось, что все они мастера своего дела, квалифицированные инженеры, геологи или проектировщики, которым поручена ответственная работа.

Их желание быть представленными Лиз ужасно льстило ей, и если бы она пожелала, могла бы иметь в своем распоряжении десятки молодых людей, сопровождающих ее во время экскурсии по участку. Но выбор Эндрю пал на Криса, геолога, под командой которого работала группа, контролировавшая изменение сейсмических условий бурения. Молодой человек туманно объяснил Лиз, что они «фиксируют принимаемые датчиками сейсмические толчки и докладывают о них».

Крис («Кристофер Херриот Рэмсей Йен Соупер – думаете, я вам просто Крис?») был голубоглазым, пухлым и немногословным. Расспросив его, Лиз узнала, что ему частенько приходилось выезжать в пустыню на расстояние до сотни километров, и как правило, на несколько дней и ночей подряд. Но, не желая рассказывать о трудностях этих поездок, Крис очень терпеливо и самым подробным образом объяснял ей все, что касалось работы и жизни на участке, и они поладили самым лучшим образом.

Он показал девушке оснащенные двойными стенами вагончики, рассчитанные на двух постояльцев каждый; современный кинозал, огромные насосы, которые из самого сердца Сахары качали теплую пресную воду для кухни и душа; гудящие генераторы, дававшие электроэнергию для участка, и просторную столовую, больше похожую на обеденный зал какого-нибудь океанского лайнера.

Но когда речь зашла о том, чтобы побывать непосредственно на буровой, Крис с сомнением оглядел накрахмаленное до хруста зеленое изящное платье своей спутницы.

– Послушайте, – сказал он, – а вы не прихватили с собой комбинезон или какую-нибудь спецовку?

– Нет, а зачем?

Крис поморщился.

– Грязно, – пояснил он. – Там все залито буровым раствором и нефтью. От них нет защиты, и инженеры, которые часть своей жизни проводят там, где все это льется рекой, вынуждены постоянно ходить в сапогах, как гонцы-скороходы из сказки. Однако, – Крис окинул девушку взглядом, – мы с вами примерно одного роста, а у меня есть кое-какое боевое обмундирование. Вам оно, конечно, будет великовато, зато сможет защитить. Сапоги тоже есть. Правда, не мои, а моего соседа по вагончику. У этого парня небольшой размер обуви, а он в настоящее время отдыхает в Тасгале. Ну как, мне сбегать за ними или вы пойдете со мной к вагончику и подождете, пока я их там разыщу?

– Я пойду с вами, – ответила Лиз.

Несколькими минутами позже к удовлетворению Криса она была облачена в белый рабочий комбинезон, высокие сапоги и в качестве логического завершения наряда – в шахтерскую каску. Отступив на шаг, Крис с одобрением оглядел девушку.

– Не могу сказать, что испытываю тоску по родине, – сказал он, – однако в этом наряде вы настолько похожи на нашу королеву, собирающуюся спуститься в угольную шахту, что я близок к тому, чтобы испытать нечто подобное. А если учесть, что вы тоже Елизавета…

– Да. Но меня всегда зовут Лиз, и я уверена, что королеве вряд ли польстит подобное сравнение. И ей-богу, я уверена, что ее шлем был более тщательно подобран по размеру. Мой же сползает из стороны в сторону, стоит мне повернуть голову, вот, посмотрите!

Расхохотавшись, они вышли из вагончика как раз в то время, когда мимо них промчался автомобиль и остановился неподалеку. Проезжая, водитель дважды посмотрел в их сторону, а когда он вышел из машины, Лиз узнала в нем Роджера Йейта. Он поднял руку в знак приветствия.

– Это доктор Йейт, – шепнул Крис, хотя в этом не было никакой необходимости. – Думаю, он приехал, чтобы осмотреть Тэнди. На днях парень играл в крикет и растянул сухожилия, но, надеюсь, госпитализация не понадобится. Когда у нас кто-то заболевает по-настоящему, шеф связывается с «Отцом Фуко». Так называется больница в Тасгале. Но вы, конечно, знаете о ней. И, наверное, с самим Йейтом знакомы?

– Да. Как только я приехала, у отца случился приступ малярии, и доктор Йейт лечил его.

– Я слышал, – кивнул Крис. – Хороший он парень, этот Йейт, как по-вашему? Хотя с дураками особенно не церемонится.

– Да и с мошенниками тоже.

– С мошенниками? – переспросил Крис с удивлением и рассмеялся: – А об этом-то вы откуда знаете?

– Я имела в виду его отношение к тем людям, которых он не одобряет.

– Но не станете же вы утверждать, что вам довелось испытать на себе его плохое отношение? Вот уж никогда не поверю! Давайте будем считать, что вы догадались об этом благодаря своей необыкновенно развитой интуиции. Едва ли доктор Йейт осмелился критиковать вас. Думается, никто на это не осмелится. По крайней мере, из числа мужчин…

Комплимент был так по-мальчишески наивен, что даже при всей непродолжительности их знакомства Лиз была не в силах обидеться на Криса. «Он очень мил», – решила девушка. Дружеское восхищение Криса Соупера было для нее бальзамом, смягчившим приступ острой боли в сердце при воспоминании о Роджере Йейте, – ведь мнение этого человека значило для нее гораздо больше, чем хотелось бы.

Крис оказался прав. На буровой все было залито толстым слоем пенящегося раствора, и все, кто работал там, улыбались Лиз сквозь слой глины, налипшей на их на лица. На четвертой вышке она зачарованно наблюдала за тем, как проводилась замена гигантского бура, выработавшего свой ресурс.

Крис тем временем пояснял:

– Пока что пройдено три тысячи метров и, возможно, придется пройти еще тысячу, прежде чем мы доберемся до нефти. Бурение тут не прекращается ни днем ни ночью. Люди очень устают. Мы все мечтаем об отпуске.

– Кстати, а когда настанет ваш черед отдыхать?

– В следующую пятницу, слава богу. Поеду в Тасгалу, поживу в гостинице… Послушайте, Лиз… – Крис переступил с ноги на ногу и уставился в пол. – Пока я буду там, не могли бы мы встретиться как-нибудь вечером?

– С удовольствием, – улыбнулась девушка. – А в качестве ответного жеста позвольте пригласить вас на небольшую вечеринку, которую устраиваем мы с папой. – И она рассказала про «новоселье».

Приглашение было с готовностью принято. На обратном пути Лиз спросила:

– А вы все свои отпуска проводите в Тасгале? Или возвращаетесь в Англию?

– Нет, только не в Англию. В прошлом году я побывал на Ривьере.

– Вы говорили, что сейчас вовсе не скучаете по Англии. Это на самом деле так? – усомнилась Лиз.

– Сперва скучал, конечно, – вздохнул Крис. – А теперь нет.

– Но разве у вас там никого не осталось?

– Из родных – только дед. Еще была… Однако это совсем другая история. – Крис помолчал, но все же решил продолжить: – У меня была девушка, по которой я сходил с ума. Но все закончилось еще до того, как я уехал из Англии, так что и по этому поводу у меня нет особых причин возвращаться обратно.

– Прошу меня извинить, – смутилась Лиз, – у меня не было намерения совать нос в вашу личную жизнь.

Однако она почувствовала, что сердечные переживания, столь похожие на ее собственные, незримо связали ее с Крисом.

– Не извиняйтесь, – ответил он. – Так часто бывает в жизни. Мы с Дженни вовсе не поссорились. Просто я не соответствовал представлениям ее родителей об идеальном зяте. Видите ли, она была несовершеннолетней. И когда я в последний раз пошел повидаться с ней, ее даже не выпустили из дома. Дженни отправили в другой город, а ее мамаша заявила мне, что с моими карьерными перспективами и отсутствием источников дохода меня нельзя считать достойным избранником и что мы с Дженни больше никогда не увидимся. Я ничего не мог поделать. Ее адреса у меня не было, и я решил подписать контракт на работу здесь. Я говорил себе, что, если она захочет, найдет способ отправить мне весточку. Однако она не захотела и не писала мне в течение двух лет.

– Но может быть, родители запретили ей писать вам? – предположила Лиз.

– Может быть, – пожал плечами Крис. – Она послушный ребенок, хотя я надеялся, что не до такой степени. Но за два года много воды утекло, и теперь я не жду, как бывало, когда придет почта. Как я уже сказал, такое в жизни случается.

– Мне очень жаль. То есть я хочу сказать, мне жаль, что, возможно, вы так и не узнаете, почему она не написала вам.

После таких откровений ей показалось, что будет вполне естественно рассказать ему про Робина, и она сделала это с такой беспристрастностью, как если бы говорила не о себе.

А потом Крис сказал просто и искренне: – Спасибо, Лиз. По-моему, эти признания сблизили нас. Мы с вами оба свободны от сердечных привязанностей.

Девушка взглянула на него с благодарностью, на душе у нее потеплело. Разговор с Крисом стал утешением за глупую, несбывшуюся надежду на то, что, когда она вернется к вагончикам, машина Роджера Йейта все еще будет стоять там.

В день, когда отмечали «новоселье», Крис пришел из гостиницы пораньше и в последних приготовлениях перед приемом гостей показал себя надежным помощником. Он принес записи последних новинок танцевальной музыки, а потом отправился на «лендровере» к Дженайне одолжить оттуда на время стереопроигрыватель по случаю праздника. Лиз, в рабочих брюках и рубашке, проследила за его отъездом, а затем, перед тем как принять ванну и переодеться, проверила все в последний раз.

Она выбрала короткое платье из бледно-желтого муслина – с юбкой, которая, сужаясь книзу, напоминала цветок тюльпана, и высокой талией, перехваченной широким кушаком из голубого крепдешина, завязанным пышным бантом на спине. Скинув грубые башмаки, совершенно необходимые в условиях пустыни, девушка с наслаждением натянула на ноги тонкие, как паутинка, нейлоновые чулки и надела босоножки с высокими каблуками-шпильками. В Тасгале нашелся великолепный парикмахер – жена одного из инженеров, прошедшая подготовку в Лондоне, в одном из лучших салонов Вест-Энда. В итоге локоны Лиз были подстрижены именно так, как ей хотелось.

Когда девушка была совсем готова к приему гостей, она не удержалась и поднялась на крышу, чтобы еще раз оглядеть все вокруг. Сегодняшний вечер будет безлунным, и освещение в саду было устроено таким образом, чтобы гирлянда мягких огней не мешала любоваться сиянием звезд. И хотя сейчас было еще только начало вечера, световой эффект привел Лиз в восторг. Выключив освещение, она стала спускаться по лестнице.

Даже позднее Лиз так и не смогла понять, как же это случилось, что, находясь на предпоследней ступеньке, она потеряла опору – то ли каблук провалился в щель, то ли в сумерках она неверно оценила расстояние до земли. Так или иначе, девушка прыгнула в пустоту, приземлилась очень неудачно и, испытывая резкую боль, пронзившую левую щиколотку, была вынуждена ухватиться за перила.

Чтобы не расплакаться, она принялась свирепо бранить лестницу:

– Значит, вот ты как! Будто бы я ни разу не спускалась и не поднималась по тебе до этих пор…

Щиколотка распухла, но острая боль сменилась тупой и несильной. Лиз прикинула, что, если до того, как вернется отец, а Крис привезет проигрыватель, она спокойно посидит, приложив к ушибленному месту что-нибудь холодное, можно будет не упоминать о случившемся. Ведь если об этом узнает папа, он засуетится и повезет ее на перевязку, а она ни за что не станет ковылять с перебинтованной ногой среди гостей или же, подобно старенькой бабушке, весь вечер сидеть неподвижно!

К большому облегчению Лиз пакет со льдом сотворил чудо, и, когда вернулся отец, она уже могла ходить не хромая. Вместе с Крисом приехала Бет, одетая в белое, как у принцессы, платье, которое подчеркивало грацию юной феи; Дженайна должна была приехать своим ходом позже. Вскоре начали собираться и другие гости, а по мере того как празднество приобретало все более широкий размах, Лиз почти забыла о больной щиколотке.

Разбитый на крыше сад вызвал всеобщий восторг. Это обрадовало Лиз сверх всяких пределов, однако вскоре девушка услышала, как Бет бесхитростно объясняет кому-то, что это именно она убедила Лиз выдержать все в мягких цветовых тонах, а освещение сделать приглушенным. Бет не принимала никакого участия в планировке сада на крыше! Но для того чтобы возмущаться поведением Бет в течение долгого времени, Лиз была слишком счастлива и слишком увлечена своими обязанностями хозяйки дома. Во всяком случае, это был ее праздник, ее и папы, и, когда гости от души веселятся, даже Бет не сможет его испортить.

В гостиной был устроен буфет, гости танцевали на веранде и в саду на крыше. Те, кто хотел побыть в одиночестве, могли уединиться в тени этелий и акаций, что росли вокруг гостиницы, а месье Симон предоставил комнату на случай переизбытка гостей. Но в большинстве своем общество разбилось на группы по интересам, гости переходили из одной в другую, болтали, танцевали или просто глазели на то, что происходило в доме и вокруг него.

Разгуливая среди приглашенных (больная щиколотка напоминала о себе ноющей болью, но не мешала веселиться), Лиз натолкнулась на Бет и Эндрю, которые беседовали с Роджером Йейтом, незадолго до этого приехавшим на вечеринку.

Йейт принес девушке стул и наклонился, чтобы дать прикурить от своей зажигалки. После той размолвки на крыше они впервые встретились лицом к лицу, и Лиз, почувствовав на себе его пристальный взгляд, подумала, не означает ли этот немой вопрос желание узнать, оправилась ли она от своего «взволнованного состояния» или все еще злится на Бет.

Лиз села рядом с Эндрю, и тот с любовью потрепал ее по плечу:

– Горишь на работе, да? А мы как раз говорили о тебе.

– Обо мне?

– Да. Ты уже привела дом в порядок, и я пожаловался, что не знаю, чем бы занять тебя теперь, а Йейт предложил кое-какую работу, чтобы от безделья тебя не потянуло на шалости. Ну конечно, если тебя это заинтересует…

Лиз перевела взгляд с одного мужчины на другого.

– А что нужно делать? – спросила она у Эндрю.

– Работать санитаркой в больнице «Отец Фуко», – вместо отца ответил Роджер Йейт. – Если вы уделите на эти цели один-два часа по утрам в течение нескольких дней в неделю, старшая сестра была бы вам очень признательна.

– Но будет ли от меня какая-нибудь польза? Что я должна делать?

– Все, что от вас требуется, – это проверка бинтов, раскрой марлевого полотна, взвешивание пищевого рациона в зависимости от вида диеты и комплектация лотков с перевязочным материалом, если, конечно, удостоверение, выданное вам больницей Святого Иоанна, подтверждает вашу квалификацию.

– Я была бы рада помочь, – сказала Лиз, ликуя в душе. – Но вы же знаете, у меня совсем нет опыта…

– Не страшно, опыт придет. – Сказав это, Роджер обратился к Эндрю: – Ну а вы-то согласны? Можно ли Лиз попробовать себя в этом деле?

– Да, конечно, если она сама этого хочет.

Как только Эндрю встал и отошел, чтобы переговорить с кем-то еще, Бет вступила в разговор, скорчив капризную гримаску:

– Роджер, вы никогда не просили меня поработать в больнице. Что, я слишком глупа для этого или тут дело в чем-то еще?

Йейт покровительственно посмотрел на нее:

– Вы не являетесь гордым обладателем свидетельства больницы Святого Иоанна. И кроме того, я решил, что вы для этого не годитесь, – поддразнил он.

– А Лиз, значит, годится? О-о… – Остановившись на полуслове, Бет замолкла и, часто моргая ресницами, уставилась на Роджера. – Я полагаю, что под этим вы подразумеваете то самое, о чем говорили на днях.

– Возможно, так.

Лиз пристально посмотрела на Бет.

– Да, в некотором роде, – продолжала та. – Мне показалось странным, что мы, такие разные, носим одно и то же имя – Элизабет. Но Роджер ответил, что это ничего не значит и никого не поставит в тупик, ведь я – Бет, а ты – Лиз, и тут уж ничего не поделаешь.

Лиз прокомментировала все это довольно сердито:

– На мой взгляд, ерунда какая-то. «Лиз», «Бет», в чем разница?

– Ну, что такое «Лиз», он не объяснял. Так ведь? – Бет обратилась за помощью к Роджеру. – Но «Бет», по его словам, предполагает трогательную в своей беззащитности женщину. Получается, что «Лиз» – это полная противоположность ей – особа, привыкшая полагаться только на себя, ну и, как бы это сказать, основательная, словом, «Лиз» – это все то, чем не являюсь я. Если вы и на самом деле так думаете, Роджер, я думаю, это может объяснить, почему вам кажется, что она сможет оказать большую помощь, чем я, в больнице «Отец Фуко».

Лиз повернулась к Роджеру:

– Вы тоже считаете меня основательной?

Роджер спокойно встретил ее взгляд.

– Я этого не говорил, – заметил он. – Я бы мог подобрать и другие эпитеты, хотя весьма вероятно, что они понравятся вам не больше, чем этот. И если уж на то пошло, что в нем плохого? Существует масса самых различных мнений о королеве Елизавете Первой. Например, люди до сих пор спорят, была ли она излишне спесива или же просто олицетворяла верховную власть; была ли она самодержцем, коварной интриганкой или же куклой в чьих-то руках. Тут все зависит от точки зрения. Однако основательной она точно была. И есть еще нечто такое, что я всегда подозревал, – невозмутимо заключил Йейт. – Для своих лучших друзей она всегда была «Лиз», и ей это нравилось!

Обе девушки засмеялись: Бет несколько принужденно, а Лиз – с удивительным для нее самой удовольствием.

Когда смех затих, Бет заявила:

– Вы как хотите, а я по-прежнему отдаю предпочтение имени «Бет». Кроме того, Роджер, – продолжила она шаловливо, – не очень-то хорошо сравнивать Лиз с Елизаветой Первой.

– Почему же? Ей это должно льстить.

– Да нет же! – своими крохотными кулачками Бет несильно ударила Роджера по руке. – Королева Елизавета никогда не была замужем, ужасный вы человек! Да ведь вы только что предрекли Лиз безбрачие!

– Ни в коей мере, – сухо ответил Йейт. Вдруг Бет вскочила и потянула Роджера за руку:

– Идемте танцевать, мы с вами здесь лишние – сейчас на Лиз налетит Крис Соупер и похитит ее на следующий танец. Крис – ее завоевание, разве вы не знали этого? Он весь вечер увивается возле нее, а познакомились они только вчера. Так что, может быть, вы и правы, и Лиз знает, как получить то, что ей нужно. Я много лет знаю Криса, а он ни разу не вздохнул в моем присутствии!

Под чарующие ритмы мелодии из мюзикла «Моя прекрасная леди» Бет шагнула в объятия Роджера Йейта, и они закружились в танце, оставив Лиз в глубокой задумчивости, ведь, с одной стороны, Бет определенно выиграла партию, а с другой – на этот раз Роджер был на ее стороне. Говоря об имени «Элизабет», он оставил что-то недосказанным в присутствии Бет, и, возможно, она услышит объяснение, оставшись с ним наедине…

Лиз увидела его снова только после того, как, устав от шума, царившего в доме, выскочила на улицу и прошла туда, где три ступеньки, проделанные в насыпи, выводили на аллею, идущую от заднего фасада гостиницы. Здесь было темно и относительно тихо. Лиз присела на верхнюю ступеньку, чтобы выкурить сигарету, наслаждаясь покоем и прохладой. Но едва она сделала первую затяжку, как на аллее замерцал огонек второй сигареты и со стороны гостиницы к ней подошел Роджер.

– Привет. Вы одна?

Лиз сидела поджав ноги и обхватив колени. Для того чтобы увидеть лицо Йейта, ей пришлось задрать голову.

– Да, – ответила она, – в доме тесно, и на крыше тоже полно народу. Я вам мешаю пройти?

Девушка отодвинулась, чтобы Роджер мог спуститься по ступенькам, но тот не пошевелился.

– Успею пройти, – беспечно сказал он. – То есть пройду, как только вы будете готовы. Как вам известно, я пришел довольно поздно и еще не танцевал с хозяйкой бала.

Лиз рассмеялась:

– Вы говорите так, будто мы с папой устроили официальный прием и обязали всех приглашенных соблюдать этикет XIX века. Но это всего лишь вечеринка для друзей, в противном случае я не смогла бы сбежать от общества и насладиться тишиной.

– Хорошо, если не хотите отдать должное этикету, предлагаю совершить прогулку к границам этого парка и обратно. Решайте!

Лиз колебалась. Ей хотелось потанцевать, но и возможность остаться с ним наедине казалась очень привлекательной. По безразличному тону Роджера трудно было судить о том, что предпочитает он сам.

Оттягивая время, чтобы сыграть наверняка, Лиз откинула голову и, поднявшись, прислушалась.

– Мне кажется, там только что начали танцевать румбу, – сказала она. – Вы не хотели бы…

Но тут Судьба сделала свой выбор за нее. Продолжая говорить, девушка неловко шагнула со ступеньки на неровную площадку, и ее щиколотку пронзила такая острая боль, что она едва не закричала.

Роджер поддержал ее за локоть.

– Ну что же вы не смотрите под ноги, – укорил он. – У вас что, нога подвернулась?

Понимая, что теперь ей и шагу не сделать, чтобы не захромать, да и то ей будет не по силам, если она сперва немного не отдохнет, Лиз призналась:

– Да. То есть боюсь, что щиколотку я повредила еще раньше, а сейчас неудачно ступила на больную ногу.

– Еще раньше? Когда еще раньше? Выходит, вы весь вечер танцевали, после того как растянули связки?

– Ну да. Я…

И она рассказала Йейту о своем злоключении.

– Ладно, – раздраженно буркнул Роджер. – Оставим теоретические выкладки для вашего удостоверения по уходу за больными и перейдем к практике! Если вам не придется проходить следующие шесть недель в гипсе, считайте – повезло. А пока я должен осмотреть вашу щиколотку. Вы можете идти? Нет? Тогда опирайтесь на меня.

Но как только он закинул ее руку себе на плечо, Лиз взмолилась:

– Пожалуйста, прошу вас, только не домой. Там все начнут суетиться, и нужно будет все объяснять!

К ее облегчению, Йейт остановился.

– Хорошо, – уступил он, – вместо этого я повезу вас прямо в госпиталь, сделаю рентген, чтобы проверить, нет ли перелома, и наложу тугую повязку, если это только растяжение. А теперь…

Легко подхватив Лиз на руки, доктор Йейт отнес ее к своей машине. Включив двигатель, он предупредил девушку:

– Однако, когда я привезу вас назад, без объяснений вам все равно не обойтись.

– Да, я знаю. Но суеты будет гораздо меньше, а вы сможете сказать, что приняли решение первым делом отвезти меня в больницу, чтобы не причинять беспокойства отцу или кому-либо еще.

Йейт согласно кивнул:

– Да. И позволю себе надеяться, никто не подумает, что я решил сыграть роль Лохинвара[2] и похитил вас?

Ирония, содержавшаяся в последней фразе, уязвила Лиз. С той же интонацией она ответила доктору:

– Поскольку вы – это вы, а я – это я, трудно ожидать, что подобные мысли придут кому-либо в голову, не так ли?

Йейт расхохотался:

– Возможно, и не придут. Насколько я помню ту историю, как сам Лохинвар, так и дама его сердца, оба желали этого похищения. Однако давайте прекратим разговор на эту тему, не доходя до печального окончания повести. Финал может поставить нас в неловкое положение.

– Давайте прекратим, – согласилась Лиз. Неужели ему так уж необходимо подчеркнуть, что он вынужденно выступает в роли Лохинвара и что, если не считать его профессионального долга по отношению к ней, она для него не более чем досадная помеха. Но в следующую минуту, когда девушка вздрогнула от боли, доктор Йейт до основания разрушил все ее обиды своей улыбкой.

– Скоро вам станет гораздо легче, – пообещал он. – Однако на всю оставшуюся часть вечера вам уготована роль стоика-наблюдателя. Боюсь, что у вас не будет столь любезного девичьему сердцу «последнего вальса», а также прощальных поцелуев с пожеланием спокойной ночи.

Лиз смотрела прямо перед собой в бархатную темноту ночи.

– Веселее, Лиз! Будут другие ночи, другие звезды и другие рассветы, а злой рок не всегда будет преследовать вас. Не надо, не шевелитесь, я отнесу вас.

Во второй раз за последние несколько минут оказавшись у него на руках, девушка была рада, что он не может догадаться, как ей хочется, чтобы этот миг длился вечно. Ведь именно это и был тот ответ, которого она избегала ранее, – Лиз страстно и больше всего на свете хотелось почувствовать его нежность.