Цветы пустыни

Глава 6

Очень рано утром, когда все в лагере еще спали, Медина выскользнула из палатки и пошла к могиле отца.

Она нашла ее без труда, потому что, после того как его похоронили, она положила на могилу камни.

Эта груда чем-то напоминала шотландские надгробные пирамиды, которые тоже складывались из камней.

Ветер сдул песок, и поэтому никто не мог бы сказать, что камни положены на могилу недавно.

Медина опустилась на колени рядом с могилой. В эту минуту она чувствовала такую близость с отцом, какой не испытывала, даже когда он был жив.

Задыхаясь от волнения, она прошептала:

— Помоги мне… отец, помоги мне спасти маркиза! Ты знаешь, что он не откажется от своего решения… идти… в Мекку… И если он умрет… я этого не переживу. Я тоже… умру!

Медина говорила очень тихо, но ей казалось, что она выкрикнула эти слова во весь голос и даже призраки» живущие в руинах древнего города, услышали их.

— Я люблю его… Отец, я люблю его веем сердцем, как ты… любил маму… И я не переживу… его смерти.

Из глаз у нее потекли слезы, но она этого словно не замечала.

— Я люблю его… И никогда… не смогу полюбить другого!

Она зарыдала, опустив голову, и в этот миг ей почудилось, что рука отца коснулась ее.

Это ощущение было настолько реальным, что Медине на мгновение показалось, что его смерть была всего лишь дурным сном.

Они вновь были вместе, как раньше.

Потом это чувство прошло.

И все же она могла поклясться, что отец где-то рядом и защищает ее, как защищал всегда, с тех пор как она была маленькой девочкой.

Внезапно она почувствовала себя гораздо счастливее, чем в ту минуту, когда выходила из своей палатки.

Медина постояла мгновение, жалея, что не может положить на могилу цветы и ладан.

Но она понимала, что это привлечет к могиле лишнее внимание, особенно опасное, если кому-то придет в голову разрыть свежую яму в развалинах храма.

— Да будет с тобою Аллах, отец! — прошептала Медина.

Потом она повернулась и поспешно пошла обратно в лагерь.

Никто не заметил ее отсутствия, и через двадцать минут после того, как Медина вернулась к себе в палатку, она услышала, что проснулись погонщики.

Она слышала их разговоры и фырканье верблюдов, поднимающихся на ноги.

Hyp спешил уехать, и завтрак, который он приготовил, оказался довольно скудным.

Медина подумала, что маркиз проголодается гораздо раньше, чем придет время обеда.

Потом она с улыбкой сказала себе, что зря она волнуется за него.

Он был вполне способен сам позаботиться о себе.

Выходя из палатки, он улыбнулся, и она поняла, что он по-прежнему взволнован вчерашней находкой и ему не терпится продолжить путешествие.

Медина хотела еще раз попробовать уговорить его удовольствоваться тем, что у него уже есть, и возвратиться на родину.

Но она успела узнать его достаточно хорошо, чтобы понимать: все, — что она скажет, попадет как будто в уши глухого.

Если он что-то решил, ничто не могло заставить его отступить.

Медина была уверена, что даже самой царице Савской не удалось бы его переубедить.

Караван выступил в путь и шел два часа, пока солнце не поднялось высоко и не стало слишком жарко.

Впереди возвышались горы, отмечающие северную границу Сабеи; Медина знала, что там будет прохладнее.

Через час они достигли подножия.

Голые скалы выглядели еще мрачнее по сравнению с пшеничными полями в плодородной долине.

Между двумя высокими пиками был проход, который, как было известно Медине, вел к городу Сааде, через который лежал путь в Мекку.

Здесь нужно было ехать цепочкой, и Медина пустила своего дромадера вперед, чтобы указывать дорогу.

Оглянувшись, она увидела, что маркиз едет прямо за ней, а караван идет следом за ним.

В тот миг, когда она обернулась, высоко в горах, справа от нее взвился дымок и послышался громкий звук, эхом отдавшийся от скал.

В первое мгновение она не поняла, что произошло.

Еще раз послышался тот же звук, и дромадер, на котором она ехала, внезапно рухнул на землю.

Медину выбросило из седла. Она перелетела через голову верблюда, упала и потеряла сознание…»

Маркиз, поняв, что на них напали, резко остановил Своего дромадера. Погонщики Достали ружья.

Маркиз соскользнул с верблюда, и в следующий Миг они открыли огонь.

Маркиз собирался тоже начать стрелять, но подумал, что важнее сейчас позаботиться об Али.

Подбежав к его верблюду, он увидел, что пуля попала животному прямо в сердце. Дромадер был мертв.

Али лежал ничком, вытянув руки вперед.

Маркиз поднял юношу на руки и в отчаянии огляделся.

Он понимал, что оба они представляют собой легкую мишень для тех, кто стрелял с вершины горы.

Прямо перед собой, в подножии той же горы, он увидел темное отверстие, вероятно, ведущее в пещеру..

С Али на руках маркиз побежал туда по каменистой тропке, которая когда-то была руслом реки.

Это действительно оказалась пещера.

Она была достаточно высокой, и в ней можно стоять почти не пригибаясь.

Маркиз внес Али внутрь, Он бережно опустил свою ношу на песок и тут увидел, что очки Али при падении разбились, а красная махрана съехала на лоб.

Глаза юноши были закрыты, и маркиз на одно ужасное мгновение испугался, что первая пуля попала в него и он мертв.

Он снял с Али бурнус, чтобы послушать сердце. Потом он поспешно расстегнул на нем рубашку и просунул под нее ладонь.

Рука его неожиданно коснулась чего-то теплого, мягкого и выпуклого. Маркиз в изумлении замер.

Словно не веря собственным ощущениям, он распахнул рубашку и увидел не только маленькую девичью грудь с розовым соском, но и разглядел цвет ее кожи.

В темноте пещеры она была ослепительно белой, и в первое мгновение маркиз просто не поверил своим глазам.

В минуту, когда он удостоверился, что сердце девушки бьется, он услышал чьи-то шаги и быстро запахнул рубашку.

— Он ранен, господин? — с тревогой в голосе спросил Hyp, вбегая в пещеру.

— Нет, — ответил маркиз, — только оглушен падением.

— Стрельба закончилась, разбойники разбежались.

— Разбойники? — переспросил маркиз, вспомнив о сокровищах, которые они нашли прошлой ночью.

— Бедуины в горах нападают на караваны, идущие в Мекку, и отбирают весь груз. Но сейчас мы их отпугнули.

— Надеюсь, что так, — с чувством сказал маркиз.

Он посмотрел на Медину и принял решение.

— Далеко ли до ближайшего селения? — спросил он.

— Две мили, господин. Небольшая деревня, но там можно остановиться на отдых.

— Поезжай вперед, — приказал маркиз, — и найди дом, где мы могли бы пожить, пока Али не поправится. Заплати хозяевам, чтобы дом предоставили нам целиком. Ты понял?

— Да, господин!

Маркиз подождал, пока Hyp не уйдет, а потом очень осторожно завязал рубашку Медины до самой шеи.

Поправляя на ней махрану, он увидел, что волосы у нее не такие, как у арабов.

Они были более теплого и светлого оттенка, свойственного европейским женщинам со светлой кожей.

»Почему она мне ничего не сказала?»— спрашивал он себя, пока нес ее к своему дромадеру.

Проходя мимо убитого верблюда, он обратил внимание, что седло, упряжь и весь груз с него уже успели снять.

Медина по-прежнему была без сознания, и маркиз не сомневался, что у девушки сотрясение мозга.

Учитывая ее состояние, в первую очередь нужно было найти более подходящее убежище, чем палатка в пустыне.

Маркиз вынужден был идти медленно и в то же время старался не отстать от остального каравана. Оставалась опасность, что появятся другие любители легкой поживы.

Понадобилось почти два часа, чтобы добраться до деревни, стоящей посреди бесплодных песков.

Там их встретил Hyp и отвел маркиза в маленький домик.

Это был обычный для Аравии саманный беленый дом с плоской крышей, но он выглядел аккуратнее, чем остальные.

Войдя внутрь, маркиз увидел, что, несмотря на скудность обстановки, в доме очень чисто.

— Дом принадлежит муэдзину, господин, — объяснил Hyp. — Он хороший человек, только очень бедный, Я предложить ему большую плату, и он сказал, что будет ночевать в мечети.

— Хорошо, — одобрительно кивнул маркиз.

Дом состоял из общей комнаты и маленькой спальни.

В спальне стояла местная разновидность кровати, состоящая из веревочной сетки, натянутой на раму, опирающуюся на четыре ножки.

Маркиз опустил девушку на ковер в общей комнате, а Hyp, не дожидаясь, пока ему дадут указание, отправился за матрацем, который они возили с собой.

Hyp знал, что требовалось, и не ждал приказаний.

Тем временем маркиз смотрел на Медину и поражался тому, каким он был слепцом.

Без уродливых очков она выглядела очень юной и очень хрупкой, но никто бы не сказал, что это мальчик.

Маркиз представил, как посмеялся бы над ним Руперт.

С его репутацией знатока хорошеньких женщин было просто невероятно, что он умудрился принять Али за юношу.

Теперь он видел, что женственным было не только ее лицо с классическими чертами, но и тонкие пальцы рук и изящные ступни с высоким подъемом.

»Будет о чем рассказать в» Уайте «, — подумал маркиз.

Все просто лопнут со смеху, когда узнают, что маркиз Энджелстоун, известный женолюб, почти три недели был не способен распознать в арабском юноше девушку.

»Но кто же она?»— спрашивал себя он.

Этот вопрос маркиз был намерен выяснить как можно скорее.

Hyp принес матрац и мягкую подушку.

Маркиз поднял Медину и отнес ее в спальню.

Там он снял с нее красную махрану, и волосы девушки мягкими волнами упали по обе стороны ее лица.

Маркиз знал, что Hyp наблюдает за ним.

— Я полагаю, в этом пустынном месте нет доктора, — сказал маркиз, — да если и был бы, то вряд ли от него была бы большая польза.

— Я заботиться о молодом господине, — твердо ответил Hyp.

— Вероятно, тебе уже приходилось это делать, — заметил маркиз.

— Много раз.

Не спрашивая разрешения у маркиза, Hyp подошел к Медине, пощупал ей пульс и осторожно положил руку на лоб.

— Вы отдыхать, — сказал он маркизу. — А я готовить для молодого господина отвар из трав.

У маркиза мелькнуло в голове, что это может быть опасно.

Он знал, что в Сабее собирают наркотические растения и богатые арабы жуют их, чтобы не замечать усталости.

Потом он подумал, что Hyp не станет причинять вреда Медине, а тот, прочитав его мысли, спокойно сказал:

— Аллах велик, все будет хорошо.

Маркиз хотел насмешливо сказать, что Аллах мог бы уберечь ее от падения с дромадера, но потом ему пришло в голову, что на самом деле это почти чудо, что пуля попала только в верблюда.

В этом узком ущелье разбойники могли с легкостью перестрелять их всех.

Он подумал, что должен на коленях благодарить Бога за то, что все остались живы.

Он посмотрел на Медину и внезапно испытал великое облегчение и радость оттого, что она жива.

Он повелительно сказал Нуру:

— Иди и готовь отвар, о котором ты говорил. И еще приготовь мне поесть.

Араб бросил на него почти испуганный взгляд и торопливо вышел, Когда он ушел, маркиз очень нежно снял с Медины бурнус.

Теперь, сквозь тонкий шелк ее длинной рубашки, ему ясно были видны очертания ее груди и узких бедер.

У нее была длинная и нежная шея.

Маркиз снял с нее сандалии и осторожно укрыл девушку покрывалом, которым она накрывалась по ночам.

Ее руки с длинными тонкими пальцами он положил поверх покрывала.

Глядя на ее обращенное к потолку лицо и сомкнутые веки, он вдруг подумал, что она лежит как будто в гробнице.

Ему опять захотелось удостовериться, что она жива, но он сказал себе, что не должен касаться ее груди.

Вместо этого он, по примеру Нура, пощупал ей пульс.

Сердце билось, и он успокоился.

Потом он пошел осматривать дом.

В общей комнате он увидел Коран. В европейском смысле этого слова окон в комнате не было, но сквозь сводчатое отверстие в стене маркиз мог видеть маленький сад.

Он вновь подумал о том, как развеселится Руперт, узнав, что он делил кров с загадочной женщиной.

Она заинтриговала его, она подхлестнула его ум и привела его к сокровищу, которому нет цены.

И все же он не переставал думать о том, что ей зачем-то понадобилось скрывать свою личность.

»Должно быть, я старею, — сказал себе маркиз, — если я перестаю чувствовать женские флюиды!»

Внезапно он понял: если «Али» удалось так долго морочить ему голову, то это, без сомнения, очень умная девушка.

И это было всего одним из многих примеров остроты ее ума, которая поразила маркиза с самой первой минуты их знакомства.

Ему хотелось задать ей тысячи вопросов, и он знал, что не успокоится, пока не получит ответы.

Если «Али» не сын шейха и даже вообще не араб, то откуда английская девушка может столько знать о Востоке?

Как ей удалось обмануть не только его, но и погонщиков, которые повиновались ей беспрекословно?

Никто из тех, с кем они встречались в дороге, тоже ничего не заподозрил.

Только Hyp, очевидно, все знал, и маркиз решил, что он и есть ключ к этой загадке! Он дал себе слово заняться Нуром при первой же возможности.

Однако прежде надо было еще многое сделать.

Маркиз обнаружил, что караван разбил лагерь недалеко от дома муэдзина.

Его было видно из окон.

Потом маркиз пошел к мечети, чтобы поблагодарить муэдзина, хозяина дома, за доброту и гостеприимство.

Он понимал, что Hyp не пожалел денег.

Увидев внутреннюю часть мечети, маркиз подумал, что знает, на что они пойдут: здание было в ужасном состоянии.

На узенькой улочке толпились торговцы, с надеждой глядя на маркиза: все знали, что владелец каравана должен быть человеком богатым.

Маркиз понимал, что Hyp лучше справится с покупкой необходимых продуктов.

Но он не мог противиться желанию купить мирры и ладана.

Еще ему попался на глаза небольшой ящичек для специй, который, как показалось маркизу, понравился бы Медине.

Когда он вернулся, она по-прежнему была без сознания.

Он остался в спальне и сидел там до тех пор, пока Hyp не принес ему еду.

Тогда маркиз перешел в общую комнату.

Hyp, как всегда, приготовил превосходные блюда. Поев, маркиз спокойно сказал:

— Я хочу кое о чем тебя спросить, и тебе лучше говорить правду!

В глазах араба мелькнула настороженность, а маркиз продолжал:

— Как зовут твою госпожу, которой ты служил много лет?

Он видел, что Hyp ждал этого вопроса.

Однако он молчал, и маркиз добавил:

— Ты должен понять, что я больше не заблуждаюсь насчет того, что мой проводник — мужчина. Поэтому я прошу тебя быть честным со мной и обещаю, что эта тайна останется между нами и никто о ней не узнает.

Hyp переступил с ноги на ногу и проговорил:

— Погонщики думают, молодой господин — мужчина.

— Так и должно быть, — сказал маркиз. — Но мне ты скажешь правду.

Hyp по-прежнему колебался, и маркиз мягко спросил:

— Каково ее настоящее имя?

— Медина Тевин, господин.

Hyp говорил так, будто слова из него вытягивали клещами. Маркиз посмотрел на него в изумлении.

— Тевин? — переспросил он. — Не дочь ли она Эдмунда Тевина?

— Да, господин.

— Тогда почему же она не с отцом? Где он сейчас?

— Он умер, господин, — ответил Hyp. — Он похоронен недалеко от Мариба.

Маркиз глубоко вздохнул.

Теперь ему стало понятно, почему Медина так много знает обо всем, что его интересует.

Разве могло быть иначе, если ее отец был автором книги «Духи богов»и другом Ричарда Бертона?

Известие о том, что человек, чья книга вдохновила его, человек, с которым он так мечтал встретиться, мертв, поразило маркиза.

Но в соседней комнате была его дочь.

— Когда умер профессор Тевин? — спросил маркиз.

Араб назвал ему дату, и маркиз понял, что это случилось непосредственно перед его приездом в Кану.

Теперь ему стало ясно, почему в иные минуты его юный проводник выглядел таким несчастным.

Сначала он решил, что сказал или сделал что-то, что обидело его. Маркиз знал, что некоторые арабы очень ранимы и легко обижаются, особенно на иностранцев.

Потом ему пришло в голову, что причина не в этом, а в том, что у юноши неприятности личного свойства.

Но сейчас он, разумеется, понимал, что Медина тосковала без отца.

Маркиз знал, что многие люди, пережив первое потрясение, вызванное смертью близкого человека, потом страдают сильнее, чем в тот момент, когда понесли утрату.

Проницательный человек, он нередко улавливал исходящие от Медины волны сжигающей ее изнутри душевной боли.

Но маркиз говорил себе, что это только его воображение.

Он был захвачен этой страной, ее странной духовностью, которой не ожидал встретить, и ее красотой, которая навсегда вошла в его сердце.

Улавливая эти волны, он лишь жалел, что она не доверяет ему настолько, чтобы попросить о помощи.

Тогда он понимал, что она не могла этого сделать, потому что, узнай он, что она женщина, их отношения были бы совсем иными.

Маркиз слишком хорошо знал, чего могли бы ожидать мужчина и женщина, оказавшись в одиночестве посреди неизвестности.

В мире, на который «западная цивилизация» не имела никакого влияния, где ее законы не действовали.

Потом он подумал, что с Мединой все было бы иначе, чем с такими женщинами, как Эстер, или другими, с которым ми он развлекался в Англии.

У него не было и тени сомнения в том, что, хотя с ней можно было говорить, как с мужчиной, и поражаться ее необыкновенному уму и запасу знаний, как женщина она была очень неопытна.

Он не раз замечал, что она не понимает кое-каких замечаний, которые маркиз порой бросал в разговоре с «Али», как мужчина мужчине.

Теперь он понимал почему.

Маркиз, который всегда любил необычное, неожиданно для себя оказался в ситуации, которую не мог представить даже в своих самых безумных снах.

Но, как ни странно, сейчас он не знал, как ему поступить.

Солнце уже садилось. Он спросил Нура, что они еще могут сделать для Медины.

— Ее судьба в руках Аллаха, — ответил Hyp. — Когда она очнуться, разум еще будет страдать, но ей станет лучше.

— Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, — сказал маркиз, — но, я полагаю, ты прав, и мы можем лишь уповать на Аллаха.

— Аллах велик, — сказал Hyp по-арабски.

Маркиз понимал, что теперь остается только ждать.

Он перенес свой матрац из маленькой спальни в общую комнату.

Двери между комнатами не было, только легкая занавеска, и он знал, что услышит ее малейшее движение.

— Я остаюсь с госпожой, — предложил Hyp, но маркиз отрицательно покачал головой.

— Полезай спать на крышу, — сказал он. — Я позову тебя, если она очнется.

Он думал, что Hyp будет спорить, но тот, видимо, слишком его боялся, чтобы перечить.

Араб послушно полез на крышу, а маркиз положил матрац возле открытого окна, но уснул не сразу.

Он думал о Медине и о том, что это имя удивительно ей подходит.

Ему хотелось узнать, почему ее так назвали.

Уже засыпая, он вдруг подумал, что с тех пор, как с Мединой случилось несчастье, он ни разу не вспомнил о статуе, которую нашел в Марибе.

Маркиз крепко спал, но был внезапно разбужен чьим-то голосом и сразу вскочил, как человек, которому в жизни не раз грозила опасность.

Потом он узнал голос Медины.

Он пошел в спальню, где оставил у кровати свечу, зажженную на случай, если она очнется.

У Медины был жар, и она металась на кровати в бреду.

Маркиз налил в пиалу немного отвара, который Hyp оставил на маленьком столике у стены, и, подойдя к кровати, встал рядом с ней на колени.

Он обнял Медину за плечи, осторожно приподнял ей голову и поднес пиалу к ее губам.

Она отвернулась, и он тихо сказал:

— Тебя мучает жажда. Попей, тебе станет легче.

Подчиняясь не словам, а лишь убедительной интонации его голоса, она отпила немного, и маркиз убрал пиалу.

Потом, когда он опустил ее голову на подушку, она вдруг едва слышно забормотала:

— Помоги мне… Отец… Помоги мне! Если он… пойдет в Мекку, то… умрет… И… я тоже не захочу… больше жить.

Ее голос дрогнул, и в нем послышалась неподдельная мука:

— Я… люблю его… Люблю!

Услышав это, маркиз словно окаменел.

Потом маркиз увидел, что по щекам Медины из-под сомкнутых век текут слезы.

Очень нежно он стер их, и через минуту Медина затихла и вновь погрузилась в бессознательное состояние, из которого ненадолго вырвалась.

Маркиз едва мог поверить тому, что услышал, и все же теперь он знал.

Это было невероятно, но Медина любила его.

Маркиза любили многие женщины, и он всегда понимал, когда женщина влюблена — по ее взглядам, жестам, по голосу и интонациям.

Как он говорил, «они трепетали».

И теперь он был поражен тем, что «Али» ни разу ничем не показал, что «его» волнует что-то еще, помимо обязанностей проводника и учителя языка.

Вероятно, это уродливые очки не позволили прочесть тайну Медины в ее глазах.

В ее голосе, который, как маркиз теперь понимал, был таким музыкальным, не было и намека на какие-то возвышенные чувства.

Как же мог он предположить, что «юноша», который казался столь необычным арабом, на самом деле был весьма необычной юной английской леди?

Этой сложности он не ожидал в своем путешествии.

Наконец маркиз вернулся в общую комнату. Улегшись на свой матрац, он подумал, что никто не поверит ему, когда он будет рассказывать об этой поездке.

Это было путешествие в неизвестное, и началось оно оттого, что Эстер с помощью шантажа хотела склонить его к браку.

Маркиз понимал, что единственный способ уберечься от ее цепкой хватки — убежать на край света.

Но и тут появилась женщина, посягающая на него.

Он сказал себе, что разумнее всего было бы, как только ей станет лучше, отправить ее назад в Кану, а самому продолжить свой хадж в одиночку.

Подумав об этом, он внезапно осознал, что будет очень опечален, лишившись ее общества.

Он представил себе, как скучно будет в одиночестве медленно тащиться по горячим пескам.

— Я хочу, чтобы она осталась со мной! — сказал он вслух таким тоном, словно какие-то невидимые силы хотели ее у него отнять.

»Но она женщина — а ты ненавидишь всех женщин!»— сказал ему внутренний голос.

»Это правда, но до сих пор она не посягала на мою свободу — значит, нечего бояться, что она сделает это теперь».

»Но разве твое отношение к ней не изменилось?»

»Почему оно должно было измениться?»— с возмущением спросил маркиз сам себя, но он заранее знал ответ.

Медина была женщиной, и можно было ожидать, что она так или иначе постарается выказать свою любовь.

Ему ли не известно об уловках, мольбах и соблазнах, искушениях, с помощью которых женщины стремились поймать его в свои сети?

Он привык к тому, что женщины делали первый шаг к сближению раньше, чем он.

Он привык откликаться на приглашение во взгляде женщины и целовать их призывно сложенные для поцелуя губки.

Но их руки всегда обнимали его так, словно хотели не дать ему ускользнуть.

»Черт возьми, неужели в мире не найти такого места, где нет ни одной чертовой бабы, и они никогда не оставят меня в покое?»

Едва он подумал об этом, как тут же посмеялся над самим собой, над своей порочностью, циничностью и пресыщенностью.

Он вспомнил Эстер.

И содрогнулся, вспомнив их так называемую любовь, которая, как ни грустно теперь ему было это признать, была всего лишь обычной похотью»

Потом, лежа без сна и глядя на звезды, он вдруг осознал, что Медина, не важно, в женской или мужской ипостаси, совсем не такая.

Он не мог бы словами определить эту разницу, но знал, что она есть.

И еще он знал, что от нее ему убегать не нужно. Он может ее не бояться: она никогда не сделает ему ничего дурного.

Маркиз сам не понимал, почему он так в этом уверен.

Он знал только, что обстоятельство это не подлежит сомнению, что это такая же правда, как то, что он и Медина в Аравии и оба они — англичане.

Не представляя, куда заведут его эти мысли, он встал и вновь прошел в соседнюю комнату.

Медина лежала в той же позе, в какой он ее оставил; казалось, она успокоилась, и на ее губах теперь была видна слабая улыбка.

Маркиз только сейчас обратил внимание, что эти губы были такой же классической формы, как у античных статуй в Энджелстоун-Хауз, которыми он очень гордился.

Он стоял, глядя на нее, и думал, действительно ли она сказала, что любит его, или он только вообразил, будто это услышал.

Только в одном он был до конца уверен: в том, что она необычная женщина, совсем не похожая ни на одну из тех, кого маркиз знал до встречи с нею.

Она никогда не причинила бы ему вреда.

Он был так в этом уверен, будто она была ангелом, спустившимся с небес, чтобы защитить его.

Потом маркиз сказал себе, что во всем виноват звездный свет, который смутил его разум и вселил в него какие-то чудные мысли.

Женщины есть женщины, и нет никаких логических причин полагать, будто Медина какая-то особенная.

И все же, возвращаясь в комнату, где он спал, маркиз знал, что это правда.