Цветы пустыни

Глава 7

Перед самым рассветом маркиз услышал, как Медина ходит в соседней комнате, но он не пошел туда.

Он слышал, как она выпила отвар, а потом вернулась к кровати и снова легла.

Наутро Hyp сказал ему, что благодаря отвару она будет спать, пока не выздоровеет, и маркиз подумал, что не стоит ее тревожить.

Он пошел взглянуть на нее, только когда она снова заснула.

Глядя на ее лицо, утопающее в подушке, и волосы, почти касающиеся плеч, он вновь подумал, что был слепцом, не догадавшись сразу, что она — женщина.

Hyp сказал, что она будет в состоянии встать приблизительно через три дня.

Поэтому маркиз занялся покупкой нового дромадера и забраковал полдесятка верблюдов, прежде чем нашел подходящего.

Кроме того, он подружился с муэдзином.

Это был умный и образованный мужчина; он объяснил маркизу некоторые места в Коране, которых тот раньше не понимал, и рассказал много нового об Аравии и истории этой страны.

На третью ночь маркиз спал на крыше, a Hyp — внизу, в общей комнате.

Проснувшись на рассвете, маркиз подумал» что, если они хотят отправиться в путь, пока еще прохладно, нужно выходить сразу после завтрака.

Он спустился в дом; завтрак был готов, и, как и ожидал маркиз, Медина вышла из-за занавески, разделяющей комнаты.

Глядя на нее, он подумал, что, не будь ее кожа выкрашена хной, она выглядела бы бледной.

Она похудела, и ее глаза на тонком лице казались огромными.

Она заговорила с маркизом в той же манере, что и всегда.

Ее голос звучал приветливо, но ни в коем случае не интимно, и он понял, что она не знает, что он проник в ее тайну.

— Сожалею, что так получилось, — сказала она, садясь на ковер перед низким столиком.

— Как вы себя чувствуете? — спросил маркиз. — Вы уверены, что путешествие не будет для вас слишком тяжело?

— Нет, я чувствую себя хорошо, — ответила Медина. — Отвары Нура мне всегда хорошо помогали, а на этот раз он добавил каких-то особых трав.

— Вам нельзя переутомляться, — настаивал маркиз.

— Я постараюсь, — сказала она, — но у нас впереди еще длинный путь.

— Только до Адена, — спокойно сказал маркиз.

Она посмотрела на него с удивлением:

— До… Адена?

— Я переменил свое решение и оставил намерение пробраться в Мекку.

В глазах Медины вспыхнули огоньки, и он понял, что эти слова ее обрадовали.

Но, отведя взгляд, Медина равнодушно сказала:

— Ну что ж, в таком случае могу сказать, что вы поступаете… мудро.

— Вы мне говорили, что идти в Мекку было бы безумием, — сказал маркиз, словно оправдываясь, — и теперь, когда у меня есть статуя, я могу спокойно возвращаться домой.

— Да… Конечно, — тихо промолвила Медина.

Больше она ничего не сказала.

Выйдя наружу, маркиз показал ей дромадера, которого он купил, и она похвалила его выбор.

Он, однако, упорно настаивал, чтобы она ехала на том верблюде, на котором он путешествовал вначале, потому что животное это было послушным и управлять им было легче.

Маркиз боялся, что на более молодого верблюда ослабевшей после болезни девушке садиться опасно.

Их никто не провожал.

Накануне маркиз заплатил муэдзину, и тот едва не потерял дар речи от щедрости своего гостя.

Медина впервые увидела домик снаружи.

Она думала о том, как увлекательно было бы жить в нем вдвоем с маркизом, если бы она не пролежала все время без сознания.

Но он никогда не должен узнать, какие чувства она к нему питает.

Потом Медина подумала, что ей осталось всего шесть или семь дней в его обществе и она должна постараться воспользоваться ими как можно лучше.

Они медленно тронулись в путь.

Первый день не был трудным, и они преодолели большое расстояние. Маркиз, однако, раньше обычного заговорил о привале.

— Мы достаточно на сегодня проехали, — сказал он Медине, когда она попыталась возражать.

Они разбили палатки в маленьком оазисе, где была вода, чтобы напоить верблюдов, и пальмовые деревья, дающие тень.

Место показалось Медине весьма романтическим.

Она невольно спросила себя, какие чувства могла бы испытать, если бы маркиз любил ее так же сильно, как она его.

»Он такой красавец, — думала она. — Когда он вернется в Англию, вокруг него соберется множество прекрасных женщин, и он никогда обо мне не вспомнит».

Боясь, что он догадается о ее любви, она старалась держаться от маркиза подальше.

А он, поскольку и так уже знал обо всем, ожидал увидеть это в ее взгляде и в тысяче различных способов, которыми женщины всегда выражают свои чувства.

Но вместо этого она от него отдалялась.

Ему казалось, что она отвечает ему, не слушая, и его слова не вызывают у нее никаких чувств.

На третий день путешествия он почувствовал себя уязвленным.

На четвертый день он был уже просто поражен и, если быть до конца честным, раздражен тем, что, как ему показалось, она потеряла к нему интерес.

На самом ли деле она говорила, что любит его?

Впервые ему пришло в голову, что, произнося эти три слова в бреду, она могла иметь в виду совсем не его.

Однако это было невозможно, и если только чувства ее не изменились, она любит его, как и говорила, всем сердцем.

Он тайком поглядывал на нее, пока они ехали рядом, и думал о том, как красив ее профиль на фоне ясного синего неба.

Как и прежде, он замечал, что она надвигает махрану низко на лоб и старается прикрывать шею и нижнюю часть лица.

Маркиз исподволь следил за изящными движениями ее рук и губ.

»Каковы на вкус эти нежные губки?»— думал он и был уверен, что они окажутся очень мягкими, сладкими и невинными.

Он также был уверен, что ее еще ни разу не целовал мужчина.

Ему становилось все труднее уходить от нее, когда они разбивали лагерь и нужно было отправляться в свою палатку спать. Ему не хотелось расставаться с ней даже на минуту.

Маркиз говорил себе, что его привлекает ее ум и ему просто нравится, с ней разговаривать, но на самом деле он понимал, что никогда не забудет красоту ее высокой груди и белизну кожи.

Занятый мыслями о Медине, он едва замечал монотонность их долгого похода по пустыне и даже жару.

Тем не менее он знал, что она для него недоступна!

Накануне того дня, когда они должны были достичь Адена, он объявил привал раньше, чем обычно.

Медина удивленно посмотрела на него, и он объяснил:

— Завтра мы будем в Адене. Я хочу в последний раз насладиться бесконечностью пустыни и посмотреть, как На небе одна за одной загораются звезды.

Медина затаила дыхание, подумав, что ей самой очень хотелось разделить с ним красоту последнего вечера.

Это останется ей на память, когда он уедет.

В Адене, они расстанутся, а потом она вернется в Кану.

Там она снова спросит Селима Махана, нужно ли ей возвращаться в Англию или можно остаться с ним.

Она понимала, что с отъездом маркиза станет совсем одинокой, потому что, кроме отца, потеряет еще и сердце.

»Я люблю его… люблю!»— много раз повторяла она, сидя в темноте своей маленькой палатки.

Она смотрела на маркиза, когда тот этого не замечал, и думала, что он не просто самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела, но он еще и совсем особенный, не такой, как другие люди.

Он был настоящим аристократом и при этом отличался гибким умом и твердостью характера, что ей очень нравилось.

Она уважала его за самообладание и за то, что, даже теряя терпение, он никогда не позволял себе возвысить голос.

»Папа был бы от него в восторге», — говорила она себе и жалела, что не может сказать маркизу, что книга, которая, по его словам, его вдохновила и которую он всегда брал с собой в палатку, написана ее отцом.

Оазис, в котором они остановились, был еще романтичнее того, которым они наслаждались в первую ночь путешествия.

Здесь было больше пальм, колодец был глубже, а вода в нем — чище.

Даже верблюды казались довольными, когда всадники спешились и позволили животным лечь.

Маркиз и Медина разошлись по своим палаткам, которые Hyp поставил в стороне от остального каравана, в тени пальмовых деревьев.

Медина сняла бурнус.

Она встала возле последнего дерева, за которым снова начиналась пустыня, и посмотрела в ту сторону, где за горизонтом должен был находиться Аден.

Они поужинали, не дожидаясь захода солнца, которое медленно опускалось в багрово-золотое зарево позади невысоких гор.

К Медине подошел маркиз, и когда он встал рядом, она сказала:

— Здесь так красиво!

— Да, трудно будет все это забыть.

— А вы… хотите забыть? — спросила она.

Ему послышалась печаль в ее голосе.

— Я буду помнить этот день всю жизнь, — ответил маркиз, — и, конечно же, вас!

Он почувствовал, что она затрепетала при этих словах, и с тех пор, как они тронулись в путь, это был первый знак того, что он ей небезразличен.

Всего лишь легкий трепет.

И однако ему показалось, что эту дрожь он почувствовал так, словно она пробежала по его собственному телу, и в этот самый миг он понял, что любит Медину.

Он пытался побороть свои чувства.

Он пытался убедить себя в том, что сможет покинуть Аравию, вернуться на родину и без сожалений продолжить прежнюю жизнь.

Теперь ему пришлось признаться себе в том, что он не может расстаться с Мединой. Сердце его навсегда останется с ней.

Она не смотрела на него, не делала никаких движений, глаза ее были обращены вдаль.

Но точно так же, как он чувствовал ее, маркиз не сомневался: она чувствует его.

Он не двигался, но ощущал, что все его существо стремится к ней.

— Я хочу вам кое-что сообщить, — быстро проговорил он.

— Что же?

— Нечто такое, что должно вас удивить.

Она слушала, и он продолжал:

— Пока вы были без сознания и мне было нечем заняться, я велел Нуру принести мне статую, которую мы нашли в Марибе.

— Вы… остались ею довольны?

— Я ее очистил, — ответил маркиз. — И она не из бронзы, как мы подумали, когда я выкопал ее из земли.

— Не бронзовая? — переспросила Медина.

— Нет, она золотая!

Медина ахнула, и маркиз добавил:

— Надпись на ней, я думаю, докажет, что она из царской сокровищницы, и я уверен, наша находка окажется одной из самых замечательных вещей, какие были привезены из Аравии.

Медина испуганно вскрикнула и сказала:

— Теперь я понимаю, почему вы так спешите домой.

Если кто-нибудь узнает об этой статуе… вам не сносить головы!

— Это меня не тревожит, — ответил маркиз, — Меня больше заботит то, что по крайней мере половина статуи принадлежит вам, если не вся.

Медина рассмеялась:

— Вы очень щедры… Но она ваша. Вы ведь ее нашли.

— Но вы указали мне место.

Она промолчала, и он добавил:

— Теперь я понимаю, что должен благодарить вашего отца.

Медина резко обернулась к нему.

— М-моего… отца? — Она запнулась.

— Ума не приложу, почему вы мне не сказали, — продолжал маркиз, — что являетесь дочерью человека, чья книга значит для меня больше любой другой книги, какую я когда-нибудь читал.

— К-как вы узнали, кто я?

— Я понял, что вы женщина, когда поднял вас на руки, — спокойно сказал маркиз.

— Я… простите меня, но Селим считал, что я буду для вас лучшим проводником.

— И он не ошибся, — согласился маркиз. — Вы вели меня, учили и… вдохновляли.

Вновь он почувствовал, что она затрепетала, еще до того, как услышал тихое:

— Я очень рада.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос, — настойчиво проговорил маркиз. — Как нам с вами разделить эту статую?

Она принадлежит нам обоим.

После недолгого молчания Медина сказала:

— Мне бы хотелось, чтобы вы поставили эту статую в своем доме в Англии.

— Я думаю, вы должны поехать и увидеть своими глазами, как она будет там смотреться.

Он наблюдал за ее лицом и знал, что она пытается понять, можно ли считать его слова приглашением. Потом она отчаянно произнесла:

— Я не хотела возвращаться в Англию… Но судя по всему, рано или поздно мне придется это сделать.

— Думаю, нам стоит вернуться домой вместе, — сказал маркиз.

Теперь она посмотрела на него с явным изумлением.

— Не хотите ли вы сказать, что… приглашаете меня в гости? — с трудом проговорила она.

— У меня есть идея получше, — ответил маркиз.

Она подняла на него вопрошающий взгляд.

Губы маркиза чуть дрогнули, и он произнес:

— Я прошу тебя, любимая, выйти за меня замуж!

На мгновение Медина окаменела от неожиданности.

Но когда он обвил руками ее талию, она издала невнятный возглас и спрятала лицо у него на груди.

Он крепко прижал к себе Медину и очень нежно снял с ее головы махрану.

Рука его коснулась шелковистых волос, и он, почувствовав дрожь ее тела, поднял за подбородок ее лицо.

— Я люблю тебя! — сказал он. — И знаю, что ты любишь меня!

Он прикрыл губами ее губы и почувствовал, что на вкус они именно такие, как он ожидал: очень мягкие, сладкие и невинные.

В ту же секунду он ощутил, что Медина испытывает сейчас неземное блаженство.

Ее охватил неописуемый восторг, душа ее уносилась в Небеса.

Он знал, что она чувствует, и сам испытывал то же.

Никогда еще в его жизни не было поцелуя, который бы доставил ему такое невероятное наслаждение и вызвал бы в женщине такое же наслаждение.

Целуя Медину и не переставая ее целовать, он знал, что нашел ту Мекку, которую все ищут, и это — совершенная, духовная любовь.

Она нисколько не была похожа на все те чувства, которые ему доводилось испытывать в прошлом.

Только ощутив, как разгорается в нем и в Медине новое солнце, маркиз оторвался от губ возлюбленной.

Он смотрел на нее и думал, что ни одна женщина не могла бы сильнее светиться от любви.

В ней была еще и духовная красота, которую он не встречал доселе на лице женщины.

— Я люблю тебя… люблю! — прошептала Медина.

— Так же, как и я люблю тебя, — ответил маркиз.

— Неужели это правда? Неужели ты действительно смог полюбить меня?

— Я никогда не знал, что можно так сильно кого-то любить и чувствовать то, что я чувствую теперь.

Он снова принялся ее целовать, и она осознала, что не только губы, но и души их сливаются в одно.

Они стали неделимым целым и теперь уже не расстанутся.

Немного позже, когда солнце скатилось за линию горизонта, маркиз повел Медину к тому месту, где Hyp расстелил для них покрывало и разложил подушки.

Они сели рядом, и маркиз снова обнял ее:

— Я хочу, чтобы ты хорошенько отдохнула, моя любимая, потому что, когда мы прибудем в Аден, нам надо будет многое сделать.

Она посмотрела на него вопросительно, и он сказал:

— Мы зарегистрируем наш брак в британском консульстве, но сначала, я думаю, надо подыскать тебе одежду.

Медина рассмеялась:

— Консул наверняка не ожидает, что твоя жена может выглядеть так, как я сейчас!

— Ты выглядишь восхитительно, моя несравненная. Но все же я думаю, что будущей маркизе Энджелстоун следовало бы быть чуть больше похожей на женщину.

К удивлению маркиза, Медина вдруг отстранилась от него.

— Что с тобой? — спросил он.

— Ты просишь меня стать твоей женой, — тихо проговорила Медина, — но, возможно, ты совершаешь ошибку.

— Ошибку? — Маркизу показалось, что он ослышался.

— Здесь в пустыне ты просто мужчина, — сказала она. — Замечательный мужчина, которого я люблю и уважаю… Но в Англии…

Она замолчала, и маркиз мягко спросил:

— Что в Англии?

— Я и забыла, что ты маркиз и аристократ. Твоим друзьям может показаться, что я тебе не пара, а ты… ты, быть может, разлюбишь меня.

Маркиз почти грубо привлек ее к себе.

— Ты моя! — отчаянно воскликнул он. — Такую, как ты, я всегда искал и уже почти потерял надежду найти. Ты моя, ты моя Мекка, и потерять тебя — значит потерять саму жизнь!

Говоря эти слова, он вспомнил, как она сказала, что умрет, если его не будет на свете, и понял, что чувствует тоже самое.

Что бы в Англии ни стали болтать о них, Медина принадлежит ему, и он ни за что не согласится ее потерять.

Понимая, что эти чувства слишком велики для обычных слов, он просто целовал ее, пока она не сдалась и не прильнула к нему сама.

Он видел, что в эту минуту для нее не существует ничего, кроме того блаженства, которое он ей дарил.

Он дал ей счастье, такое же ослепительное, как звезды, которые уже загорались в небесах над их головами.

Наконец, понимая, что она еще очень слаба, он отослал ее в постель.

Сам маркиз долго лежал без сна и думал о том, что он самый счастливый из смертных.

Он был полон решимости выступить против всего общества, начиная с самой королевы, если кто-нибудь осмелится обидеть Медину.

Внезапно он осознал, что знает о ней очень мало — почти ничего, кроме того, что ее отец писал книги, способные изменить жизнь человека.

Подумав об этом, маркиз не мог не признать, что ему предстоит многое объяснить своим родственникам и друзьям.

Нет сомнений, они спросят его, почему он взял в жены девушку, о которой в обществе никто даже не слыхал.

Но маркиз дал себе клятву, что не допустит, чтобы Медину кто-то обидел или причинил ей зло.

Однако он слишком хорошо знал, как язвительны и злонамеренны могут быть такие женщины, как леди Эстер.

Они всячески пытались бы унизить Медину и внушить ей мысль, что ее любовь станет источником бед для нее самой и для маркиза.

»Я огражу ее от этого зла, — сказал себе маркиз, — даже если для этого мне придется навсегда покинуть Англию».

В то же время ему хотелось жить с Мединой вдвоем в Энджелстоуне.

Он хотел постоянно видеть ее рядом: в комнатах его дома, на приемах, хотел, чтобы она спала рядом.

»Если она смогла научить меня арабскому языку, значит, и я смогу научить ее быть маркизой», — думал он, лежа в темноте.

Он знал, что в душе немного боится, но не за себя — за Медину.

В полдень следующего дня они достигли Адена и сразу направились в порт, где маркиза ждал «Морской Ястреб».

Медина поднялась на борт без махраны и с открытым лицом.

Она выглядела необычно, но в глазах моряков она, несомненно, была женщиной, и маркиз знал, что им и в голову не придет, что она и тот молодой араб-проводник, которого они однажды уже видели, — один и тот же человек.

Понимая, что Медина утомлена переездом и волнением, он велел ей пойти прилечь.

Она заняла ту же самую каюту рядом с каютой маркиза, которая в первый раз показалась ей такой уютной.

Поскольку Медина хотела исполнять все его желания, она попыталась уснуть и в скором времени задремала.

Тем временем маркиз, приняв ванну и переодевшись, отправился в британское консульство.

В белых брюках яхтсмена и спортивной рубашке он выглядел истинным англичанином.

Консул был рад увидеть его и сказал:

— Когда ваша яхта вошла в гавань, милорд, мы не сомневались, что рано или поздно вы тоже появитесь. Я счастлив видеть вас в добром здравии!

Глаза маркиза блеснули.

Он-то знал, что сильный загар, который привел консула в такое восхищение, на самом деле является остатками хны, которую не удалось полностью смыть.

— Я тоже рад, что вернулся благополучно, — ответил он. — Но я нуждаюсь в вашем совете.

— Вы знаете, что я сделаю все, что в моих силах, — ответил консул, — однако сначала, мне кажется, вам стоит прочесть телеграмму, которая вас дожидается.

Консул протянул маркизу конверт, и тот его вскрыл.

Пробежав глазами текст, он подумал, что для полноты счастья ему не хватало именно этого.

В телеграмме, отправленной неделю назад, говорилось:

СЕГОДНЯ УТРОМ ЭСТЕР ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА ГРАФА ДАРНШИРСКОГО. ВОЗВРАЩАЙСЯ. СКУЧАЮ. РУПЕРТ.

Маркиз хорошо знал графа Дарнширского. Это был, пожилой и очень богатый пэр, который был уже дважды женат и имел несколько детей.

Эстер добилась своего: теперь у ее ребенка будет отец, который обеспечит ему положение в обществе и большое наследство.

С чувством великого облегчения маркиз подумал, что теперь он свободен и ничто не препятствует его возвращению в Англию с Мединой.

Он положил телеграмму в карман и сказал консулу:

— Совет, который мне нужен, касается моей свадьбы. Я очень хочу, чтобы она состоялась как можно скорее.

Консул смотрел на маркиза во все глаза, а тот продолжал:

— Кроме того, я был бы чрезвычайно вам благодарен, если бы ваша супруга посоветовала мне, как найти для моей невесты, которая сейчас со мной, подходящую одежду.

— Подходящую одежду? — непонимающе переспросил консул.

— Мы путешествовали переодетыми как арабы, — объяснил маркиз, — и вещи моей будущей жены остались а Кане.

— Теперь я все понял! — воскликнул консул. — Я уверен, моя жена будет рада помочь вам. Если в Адене вы что-то не сможете купить, она придумает выход из положения.

— Весьма признателен, — поблагодарил маркиз.

— А я тем временем, — продолжал консул, — пошлю за священником, который совершит обряд венчания. Если вы не против, бракосочетание состоится завтра утром. Мой секретарь подготовит необходимые документы.

— Благодарю вас, — сказал маркиз.

— Могу я узнать имя той леди, которой я должен буду принести мои искренние поздравления? — с любопытством спросил консул.

— Ее зовут Медина Тевин, — ответил маркиз. — Она дочь профессора Эдмунда Тевина, о котором вы, возможно, слышали.

— Мой старый друг! — воскликнул консул. — Некий человек, чье имя я, к сожалению, не могу вам назвать, сообщил мне о том, что он недавно умер.

— Я восхищен его последней книгой, — сказал маркиз.

— Я тоже! — кивнул консул. — Это был выдающийся человек, поистине выдающийся! Не знаю, известно ли его дочери об этом, ни ее дедушка, к сожалению, тоже умер. В английских газетах было сообщение о его смерти.

Консул поднялся и подошел к столику, на котором лежала стопка номеров «Морнинг пост».

Найдя нужную газету, он развернул ее и протянул маркизу.

— Вот! — сказал консул. — Лорд Тевинклифф был весьма известной личностью.

Маркиз был поражен, но, ни слова не говоря, взял газету — она была двухнедельной давности — и прочитал:

УМЕР ДОСТОПОЧТЕННЫЙ ЛОРД

ТЕВИНКЛИФФ.

С глубоким прискорбием сообщаем о смерти лорда Тевинклиффа, главы судебной и исполнительной власти графства Беркшир и члена двора ее величества королевы. На 80 — м году жизни лорд Тевинклифф, скоропостижно, скончался после непродолжительной болезни, и это большая утрата для всех, кто его знал. Наследником лорда является его старший сын, полковник Альфред Тевин. Младший сын лорда Тевинклиффа, Эдмунд Тевин, известный писатель и археолог, в настоящее время, как полагают, находится в Аравии…

Дальше шел длинный перечень заслуг лорда Тевинклиффа, но маркизу было достаточно того, что он уже прочел.

Это был ответ на все мучившие его вопросы.

Никто, даже родные маркиза, как бы придирчивы они ни были, не посмел бы унизить его избранницу, зная, что она внучка лорда Тевинклиффа.

Теперь маркиз припомнил, что ему доводилось слышать о нем.

Однако ему и в голову не приходило связывать старого лорда с Эдмундом Тевином, о котором с такой теплотой отзывался Ричард Бертон, Очередное препятствие было преодолено, и маркиз подумал, что теперь у него оставалась одна цель: сделать Медину счастливой.

»Я люблю ее, и наша любовь — единственное, что действительно важно», — сказал он себе.

Супруга консула оказалась чрезвычайно практичной женщиной.

Узнав, что от нее требуется, она немедленно принялась за дело.

Самая лучшая портниха в Адене была отправлена на яхту маркиза.

Проснувшись, Медина увидела, что ее каюта набита платьями всех цветов и фасонов.

Правда, многие из них требовали подгонки в талии, однако она еще до прибытия в Европу могла выглядеть соответственно своему происхождению.

Перед тем как лечь спать, Медина смыла, с лица хну и сурьму, вымыла голову и почувствовала себя словно заново родившейся.

Ей понравилось, что маркиз щедро расплатился с Нуром и погонщиками, которые помогли им добраться до Адена.

Hyp получил в подарок двух верблюдов, нагруженных миррой и ладаном.

Этот груз можно было без труда продать в Адене, и Медина знала, что Hyp выручит за него немалые деньги.

Маркиз выплатил всем погонщикам награду за службу и дал каждому письменную рекомендацию, чтобы те могли предъявить ее любому купцу, кто захочет их нанять.

Маркиз и Медина проводили их до окраины города.

Hyp в нанятом экипаже отвез маркиза и Медину на яхту, и там они простились с ним.

— До свидания, Hyp! — сказала Медина. — Я никогда не забуду твоей доброты к нам с отцом.

— Теперь вы благополучны, госпожа. Аллах велик!

— Я знаю, что ты увидишь Селима, — продолжала Медина. — Передай ему, что я выхожу замуж за маркиза и безмерно счастлива.

— Хвала Аллаху! — пробормотал Hyp по-арабски и почтительно поклонился Медине.

— Когда-нибудь мы еще сюда возвратимся, — тихо сказала Медина, — и обязательно отыщем тебя, Hyp, где бы ты ни был.

Hyp просиял от радости.

И все же ее не покидала легкая грусть при мысли о том, что она расстается с ним и с отцом.

Ее отец покоился в одинокой могиле под стенами Мариба, но она знала, что именно там он и хотел бы быть похороненным.

Медина подумала, что только благодаря ему они с маркизом нашли золотую статую, которая, как она надеялась, убедила его отказаться от опасного стремления посетить Мекку.

Словно угадав ее мысли, маркиз сказал:

— И ты действительно думала, что после того, как я узнал, что ты женщина — самая дорогая мне женщина, — я подвергну тебя опасности?

— Неужели именно это заставило тебя отправиться в Аден? — спросила Медина.

— Разумеется! — воскликнул он. — Я боялся за тебя всю дорогу! С той минуты, как ты упала с верблюда, я тревожусь за тебя и не перестану тревожиться, пока ты не ступишь на английскую землю!

Медина рассмеялась, а потом сказала:

— О мой любимый, а я так боялась за тебя! Я молилась и молилась о том, чтобы ты каким-нибудь образом изменил свое решение и… не пошел бы в Мекку.

— Не могу представить лучшего способа удержать меня от похода в Мекку, — ответил маркиз.

Его взор был прикован к ее губам, и Медина понимала, что он хочет ее поцеловать.

Они просидели за разговором до самого вечера.

Когда стемнело, маркиз вывел Медину на палубу, чтобы полюбоваться звездами.

— Наши звезды! — тихо сказала Медина. — Они смотрят на нас и оберегают нас.

— Помолимся же, чтобы они не покинули нас до конца нашей жизни, — произнес маркиз.

Он говорил так серьезно, что Медина взглянула на него с удивлением, а потом воскликнула:

— Только ты мог так сказать!

— Этому научили меня ты и твой отец, — ответил маркиз. — Если я немножко попрактикуюсь, то буду выражаться еще цветистее.

Медика рассмеялась.

Он поцеловал ее, и она вновь подумала, как сильно он отличается от того человека, который ступил на землю Аравии, желая достичь Мекки, потому что хотел выиграть какое-то глупое пари!

»Я люблю тебя… Я люблю… тебя!»— кричало ее сердце в тот миг, когда маркиз взял в плен ее губы.

Наутро, одетая в белое платье с небольшим турнюром, она выглядела очень юной и воздушной.

Маркиз впервые увидел ее в европейском платье.

Накануне вечером на ней был восточный кафтан — единственная вещь из запасов портнихи, которая не требовала подгонки.

Сейчас, с волосами, тщательно уложенными модным парикмахером, посланным на яхту супругой консула, и в фате из брюссельского кружева, она казалась престо совершенством.

Маркиз подумал, что она настолько прекрасна» что во всем Лондоне никто не сравнится с ней.

Лицо ее по-прежнему было немного смуглым, но он знал, что гораздо раньше, чем они приплывут в Англию, от загара не останется и следа.

Ее кожа станет такой же белоснежной, как 6 тих местах, которые сейчас были прикрыты платьем.

Супруга консула прислала Медине крем, который должен был удалить все остатки загара.

Но Hyp приготовил ей свое средство из лимонного сока и трав пустыни.

Медина была уверена, что оно будет гораздо эффективнее.

Желая, чтобы маркиз восхищался ею, она на ночь сделала косметическую маску из смеси, приготовленной Нуром.

Она не сомневалась, что уже утром разница будет заметна.

Однако маркиза больше занимали ее глаза, которые светились счастьем.

Движения ее губ сказали ему без слов, как сильно она его любит.

Консул увез Медину с яхты в своей роскошной карете, а маркиз еще раньше поехал в часовню консульства, где их уже ждал английский священник.

На церемонии присутствовали только консул и его супруга.

Однако Медина была уверена, что ее отец и мать в эту минуту тоже рядом, Она подумала, что их благословил не только христианский Бог, которому они молились в часовне, но и мусульманский Аллах, который провел их через столько опасностей и трудностей и дал им любовь, соединившую их навсегда.

После церемонии бракосочетания консул и его жена вылили шампанского за здоровье молодых.

Потом они вернулись на «Морской Ястреб», и капитан немедленно приказал отчаливать.

— Наконец-то мы одни! — сказал маркиз голосом звонким от счастья.

Как только они покинули гавань, он увел Медину в свою каюту.

Она пришла в восторг, увидев ее полной лилий, которые, вероятно, были доставлены с цветочного базара в Адене.

Воздух был напоен благоуханием ладана.

Она улыбнулась маркизу и сказала:

— Какой еще запах мог украсить наши брачные покои? Этот аромат, мой любимый, будет с нами до конца наших дней.

Он улыбнулся и тихо добавил:

— Это духи богов и твои, мое сокровище, потому что для меня ты — богиня!

Медина подняла к нему лицо, и он накрыл ее губы своими.

Маркиз, не прерывая поцелуя, снял с нее венок и фату и бросил их на стул.

Потом Медина почувствовала, что он снимает с нее платье, и когда оно упало на пол, она смущенно потупилась и спрятала лицо на груди мужа.

Он подхватил ее на руки, — отнес на кровать и накрыл обшитой кружевом простыней.

Через мгновение он оказался с ней рядом.

Он крепко прижал ее к себе, и Медина почувствовала, какое у него мускулистое тело, и, как тогда в Марибе, восхитилась его силой.

Ее пронзила сладкая дрожь желания.

— Я люблю тебя! — прошептала она.

— Как и я тебя, мое сокровище, — сказал маркиз, — и больше всего на свете я сейчас хочу вновь насладиться красотой твой груди, которую впервые увидел, когда ты была без сознания.

Он увидел в ее глазах изумление и пояснил:

— Именно тогда я узнал, что ты не та, за кого себя выдаешь. Я хотел проверить, бьется ли твое сердечко, и внезапно нащупал нечто нежное, теплое и очень изящное, и это подсказало мне, что передо мной женщина!

— А я все ломала голову, как ты узнал… — пробормотала Медина.

Маркиз поцеловал ее глаза, ее прямой небольшой носик, а потом — ее губы.

Он откинул ей волосы и поцеловал ее нежную шейку, пробудив в Медине доселе незнакомое чувство.

Потом он припал губами к ее груди, и Медина застонала от наслаждения.

Маркиз старался быть очень нежным, но видел, что огонь, зажженный его ласками, превращается в бушующее пламя страсти.

В нем вспыхнул ответный пожар, и в эту минуту он пожелал ее так, как никогда не желал ни одну женщину.

Они оба стремились к возвышенному и обрели возвышенное среди аравийских песков.

Теперь они знали, что это чувство не покинет их и будет вдохновлять всю оставшуюся жизнь.

Маркиз продолжал целовать Медину, и ей казалось, что он уносит ее в небеса.

Это было блаженство, которое невозможно описать словами.

— Мы с тобой одно целое! — прошептал маркиз, и в его голосе прозвучало торжество. — Мы обрели нашу Мекку, любимая. Мы достигли невозможного и стали равны богам.

И в тот миг, когда он сделал Медину своей, они оба, казалось, достигли пределов рая.

Они знали, что их любовь будет вечной.

Как и пустыня, она не имеет границ и простирается в бесконечность, за каждым горизонтом им будет открываться еще один.

Их соединение стало самой великой и самой священной тайной, какую только может постичь человек, — тайной, что зовется ЛЮБОВЬЮ.