Жадно впиваюсь взглядом в стремительно удаляющуюся жёлто-чёрную спину. Из-под колёс мотоцикла Громова поднимается столб грязевых брызг.
Зрители ликуют и улюлюкают, воодушевлённо хлопая в ладоши.
На это невозможно смотреть и не смотреть невозможно.
Я несколько раз пытаюсь отвернуться и прислушаться к тихому разговору Таи и Саввы, но не могу сконцентрироваться, продолжая неотрывно следить за Громовым.
Он развил максимальную скорость и уходит в повороты, лишь чуть её сбрасывая, наклоняет мотоцикл почти параллельно земле. Мне даже несколько мгновений кажется, что он не сможет выровняться и потеряет управление, кубарем с него слетев и переломав себе шею, но Матвею каждый раз удаётся совладать с рычащим двухколёсным монстром под ним.
Вцепившись пальцами в защитное ограждение, вытягиваю шею, не боясь быть обрызганной грязью с головы до ног.
Я будто тоже там, на этом треке. Сижу за спиной у Громова, вцепившись в его плечи, и шепчу молитву ему на ухо.
Какой же он идиот. Смертник.
Кто придумал этот вид спорта, видимо, хотел побыстрее расстаться с жизнью или убить кого-то из своих заклятых врагов таким изощрённым и хитрым способом. Можно снимать документалки “Тысяча и одна смерть по глупости”. И труп прятать не нужно — человек сам убьётся по собственному желанию на глазах у ликующих и жаждущих кровавых зрелищ людей. Иначе как объяснить, что все без исключения пялятся в размытую дождем трассу на Матвея?
Больше желающих покататься я не вижу.
Дружок Громова оказывается рядом, внезапно вынырнув из толпы. Касается моего локтя, привлекая внимание. Вздрогнув, отшатываюсь на шаг, врезаясь в Таю.
— Я не сифозный, Валерия, — криво усмехается от моей реакции.
— Кто тебя знает. Справку ты мне не показывал, — пожимаю плечами. — А судя по образу жизни, пробы ставить там особо негде.
Клим, запрокинув голову, коротко смеётся.
— Один-ноль.
— Ты всегда такая язва?
— Нет, только по праздникам, — говорю, не скрывая сарказма.
Мой взгляд уплывает с самодовольного лица мажора ему за спину, на трек, как раз когда с рёвом мотора мимо нас проносится Громов. Мне кажется, или переднее колесо опасно вильнуло и Матвей только в последний миг смог его выправить? Визор его шлема направлен в нашу сторону.
На трассу смотри, придурок!
— И какой сегодня праздник? — не унимается Клим.
— День терпимости.
— Два-ноль.
— Не знала, что мы ведём счет.
Клим протягивает, держа за горлышки, две неоткрытые бутылочки сидра. Одну мне, другую Тае. С сомнением кошусь на поднесение, когда подруга, наоборот, быстрее выхватывает одну из бутылок, отдав Савве кислющий глинтвейн.
Так и хочется закатить глаза.
— Спасибо. Выпивка тут отстой, — щебечет Тая, заправляя за уши белокурые локоны.
Потеряв всякий интерес к моему брату она делает шаг вперёд, незаметно оттесняя меня в сторону, пытаясь занять место поближе к своему предмету вожделения.
— Зато шоу огонь. Как вам выкрутасы Мота, девчонки? — спрашивает Клим.
— Он хотя бы знает, что делает? — интересуюсь хмуро, наблюдая, как Громов разворачивает мотоцикл и крутится на месте, а затем направляется в сторону трамплинов.
— Если бы не знал, его бы тут не было. Не переживай, Лера. Вернётся наш красавчик в целости, сохранности и полной боевой готовности, накачав адреналином свои эмоциональные баки.
— А ты так умеешь? — встревает в разговор Тая.
— Я умею ещё и не так, красивая, — понизив голос до интимного шёпота, проникновенно произносит Клим.
Вот теперь я закатываю глаза и отворачиваюсь от воркующей парочки.
— Чё за хрен? — тихо интересуется Савва, раздувая ноздри.
От его взгляда не укрываются перемены в подруге. Он буквально дырку прожигает взглядом то в затылке Таи, то во лбу Клима. Это ему ещё не видно, как она улыбается и хлопает ресницами, пытаясь флиртовать.
Неразделённые чувства — вот, что отстой, а не кислый глитвейн. В него можно добавить мёд, сахар и корицу, тем самым обыграв вкус, и спасти. А что спасет от того, что у одного человека слишком много чувств для другого?
— Друг.
— Твой?
— Нет, конечно, этого самоубийцы, — кивком показываю на трек.
— Как ты его, «любя», — усмехается невесело брат. — Запретила бы. Он бы и не поехал. Или у тебя нет власти над собственным парнем?
Да они все издеваются?
— Он не мой парень!
— Поэтому ты не сводишь с него взгляда?
Как раз в этот момент Матвей прибавляет скорость и влетает на трамплин, собираясь сделать петлю, и я прикрываю глаза.
Я не могу описать словами эмоции, которые простреливают меня с головы до ног, когда слышу оглушающий синхронный «ох» толпы.
Ногти впиваются в ладони до боли.
— Бля-я-ять, — шипит рядом Клим.
— Боже мой! — вскрикивает Тая.
— Твою мать, — цокает языком брат. — Звоните в 112.
Широко распахнув глаза, выхватываю на треке валяющийся на боку мотоцикл. Его переднее колесо вывернуто вбок, продолжает крутиться.
Где Матвей?
Я его не вижу… и не знаю, хочу ли видеть. Вдруг…
Я не могу об этом даже думать. Я ещё ни разу не видела настоящую смерть. Это вам не видео на хостингах смотреть.
Весь мир замирает. Как в замедленной съемке вижу: Клим, подтянувшись на руках, перепрыгивает через ограждение и бегом устремляется вперёд.
— Стой здесь, — командует Савва, сжимая моё плечо. — Понятно? Я разузнаю, что там.
Не отвечаю.
Прижав руку к груди, продвигаюсь взглядом по грязевой жиже миллиметр за миллиметром, пока не натыкаюсь на чёрно-жёлтый костюм, обтягивающий тело Громова как вторая кожа.
Он не шевелится. Не произносит звука. Не дышит.
Страх сжимает сердце.
Секунда… две… три… и ещё целая вечность проходит, прежде чем я слышу стон Громова.