Дебютантки

Массачусеттс. Октябрь. 1941

Мы уже жили в школе у мисс Чэлмер более четырех недель и постепенно начали привыкать к распорядку дня. Мы даже подружились с некоторыми девочками. Джинни Фербуш привязалась к нам, хотя Сара, которая так нравилась Джинни, постоянно ее дразнила. Но Сара дразнила всех. Саре нравились сестры Дайнин, мне кажется, потому, что они были из Нового Орлеана, а Саре нравилось все южное. Можно даже уточнить: ей нравилась Кэнди Дайнин, но Диди, старшую из сестер, она просто обожала. Сара и Диди были очень похожи друг на друга.

Диди обожала шмотки, сплетни и разговоры о мальчиках, так же как и Сара. И они даже отмачивали одинаковые шуточки. Никто из девочек, за исключением, может быть, Крисси, не мог позволить вести себя, как Сара и Диди. Крисси всегда любила повеселиться, хотя она не так уж часто улыбалась.

Сара очень беспокоилась о своей матери. Она звонила в Канзас почти каждый день, хотя ей редко удавалось поговорить с тетей Беттиной. Но она часто разговаривала с разными врачами и то кричала на них, то умоляла. Телефон находился в холле, и мне было неудобно за Сару, потому что все, кто проходил мимо, могли слышать, о чем она говорила. Когда она по-настоящему входила в раж, девочки могли ее слышать, не выходя из комнат, я была совершенно уверена в этом. К счастью, Сара быстро оправилась от своей грусти.

Мне казалось, что Мейв была счастлива, по крайней мере она была очень спокойной. Но время от времени на нее нападала настоящая хандра, и ее лицо… как бы это лучше выразиться… становилось каменным. Но я видела, как она старалась преодолеть себя.

Каждый раз, когда Мейв просматривала почту, я видела, что она ждет какое-то особенное письмо, но оно никогда не приходило. Я могу с уверенностью сказать, что письма от ее тетушки Мэгги, приходившие два или три раза в неделю, не были теми письмами, которые она так ждала.

Мне было жаль ее, когда я видела, как мрачнеет ее лицо. Может, она ждала письма от какого-нибудь любимого человека или же от своего отца, жившего так далеко отсюда — в Ирландии? Сара настаивала, что это был парень, и она постоянно дразнила Мейв по этому поводу. Мейв вдруг начинала смеяться, и у нее улучшалось настроение. Мне казалось, что она ради нас делала над собой усилие, чтобы выглядеть повеселевшей, и это было прекрасное качество. У Мейв действительно было много хорошего в характере.

Крисси, наверно, была самой счастливой из всех нас. Я почему-то так думала, хотя она редко улыбалась. Было такое впечатление, что она насовсем рассталась с прошлым, забыла все, что существовало до этого. Или хотя бы старалась это сделать. Она даже не стала играть в школьном оркестре, хотя мисс Риттер, учительница музыки, и мисс Чэлмер знали, что Крисси очень хорошая пианистка и ее тетушка Гвен мечтала, чтобы она училась музыке.

Она также прекрасно рисовала и делала хорошие карикатуры, особенно ей удавалась мисс Чэлмер. Она была прекрасной наездницей, как и Кэнди Дайнин. Мейв хорошо играла в теннис, хотя она сказала, что раньше этим никогда не занималась. Я решила играть в волейбольной команде. Мне было приятно, что я могла отличиться в каком-то виде спорта, хотя Сара заявила, что участие в спортивной команде — это еще хуже, чем быть хорошей ученицей.

Сара также заявила, что занятия любым видом спорта нисколько не подходят для девушек, принадлежащих к высшему обществу. Правда, тут существовали некоторые исключения: танцы и, может быть, половые связи.

Осень. 1941

— Сара, мисс Смит сказала мне, что вы не собираетесь принимать участие в программах физического воспитания. Мы не можем вам этого позволить. — Мисс Чэлмер уставилась на Сару сквозь очки в металлической оправе.

— В школьных правилах сказано совершенно категорично, что все молодые леди должны заниматься физической культурой, если только у них нет физических недостатков. — Она улыбнулась. — В вашей истории болезни ничего об этом не сказано. — Она внимательно осмотрела Сару с ног до головы, как хищник оценивает свою жертву. — И я тоже не вижу ничего, что бы могло помешать вам заниматься спортом.

— Мне очень нравится верховая езда. Я просто обожаю ездить верхом. Это ведь тоже занятия спортом, правда, мисс Чэлмер?

— Мы говорим о гимнастике, Сара, и таких командных видах спорта, как, например, хоккей и волейбол. Каждая девушка в школе Чэлмер должна заниматься командными видами спорта, это помогает развивать дух коллективизма! Один за всех и все за одного! Мы гордимся таким духом коллективизма у наших девушек! Кроме того, в школе мы поощряем дух соревнований. В нашем мире это очень важно. Мы ведь готовим наших девушек, чтобы они заняли подобающее место в обществе.

Подобающее место означало выйти замуж за кого-нибудь, у кого было много денег, чтобы потом жертвовать их на благо школы, думала Сара, но сказала она всего лишь:

— Да, мисс Чэлмер, конечно.

— Мы не думаем, что любая девушка может играть в хоккей, — радостно продолжала мисс Чэлмер. — Но каждая девушка может играть в волейбол, не так ли?

— Наверно. — Сара понимала, что не имеет никакого смысла продолжать спорить с мисс Чэлмер — существуют и другие способы добиться своего: вывих лодыжки, разбитый палец, болезненные спазмы при месячных или даже падение в обморок время от времени. Она пожала руку мисс Чэлмер, чтобы доказать свое согласие с ее точкой зрения, и в то же время постаралась задеть резную лошадку из нефрита, которая стояла на столе начальницы школы. Серина Чэлмер вскочила и с трудом спасла маленькую статуэтку от падения на пол.

— О, простите! Мне так неудобно, — запричитала Сара. — Боже, почему я такая неуклюжая. У меня совершенно отсутствует координация. Вот видите? Но я буду стараться! — Сара очаровательно улыбнулась и вышла из комнаты, изо всех сил стараясь не расхохотаться прямо в лицо мисс Чэлмер.

Мейв пыталась заинтересовать Сару игрой в теннис. Крисси, лежа на кровати Сары, тоже согласилась попробовать.

— Я только что начала играть. Ты сама увидишь, как тебе понравится, Сара, — убеждала ее Мейв.

Саре все было противно.

— Ради Бога, Мейв, что там может быть хорошего, кроме того, что ты вся в поту, у тебя будут болеть руки и появятся огромные мускулы. Кошмар, мне кажется, что нет ничего хуже, чем толстые запястья и мощные руки!

— Но мне нравится играть. Когда я была маленькая, мне никогда не приходилось играть, как это делали другие дети. Это так приятно!

— Я не буду с тобой спорить, если тебе нравится, как ты, вся в поту, гоняешься за этим маленьким мячиком, — пожалуйста! Но если бы я была на твоем месте, я бы больше времени посвящала своим волосам.

— Волосам? — Рука Мейв непроизвольно поднялась к шапке огненных кудрей, и ее зеленые глаза расширились. — Я не понимаю, что за проблема с моими волосами?

— С твоими волосами все в порядке. — Крисси стала на защиту Мейв, как курица-мать. Она пристально посмотрела на Сару. — Мне известны сотни людей, которые бы отдали все, чтобы иметь такие кудрявые волосы.

— Я совсем не хотела тебя обидеть, — проникновенно заявила Сара. — У тебя великолепные волосы, но их хватит на двоих. Если ты их закрутишь на бигуди после мытья, с ними будет легче справиться и они станут в тысячу раз великолепнее.

Мейв растерянно посмотрела на нее:

— Бигуди? Но у меня и так вьются волосы.

— Люди никак не могут понять, — довольно вздохнула Сара. — Если ты накрутишь вьющиеся волосы на подходящие бигуди, они не станут от этого больше виться, тебе просто станет легче придать им нужное положение. Они не станут виться «мелким бесом» и будут лежать одной волной. Другими словами, как пожелает твоя душа. Ты — хозяйка.

— Вот и нет, — засмеялась Мейв. — Ты у нас главная и покажи мне, что я должна делать! Какого размера мне купить бигуди? Мы их можем купить в субботу в городе.

— У меня есть нужные тебе бигуди. Мы вымоем и уложим твои волосы сегодня после обеда.

— Спасибо, Сара.

— Ха-ха… Подожди меня благодарить. Ты мне не будешь благодарна, когда тебе придется спать на металлических бигуди. Это просто ужас! Ты, наверно, не сомкнешь глаз! — Потом она продолжила с хитрой улыбкой: — Как это бывает, когда проводишь ночь с мужчиной!

— Сара Лидз Голд, ты самая большая врушка, каких я встречала в школе. Я просто клянусь, что ты никогда не проводила ни одной ночи с мужчиной! — Чтобы подчеркнуть свое замечание, Крисси выпустила огромный клуб дыма.

Сару возмутило, что кто-то сомневается в ее словах.

— Перестань пускать дым мне в лицо. Дым плохо действует на кожу. Перестань употреблять всякие грязные слова через каждые две секунды. Так выражаются только простолюдины! И как ты можешь утверждать, что я не проводила ночи с мужчиной?

— Во-первых, ты сама сказала, что не знаешь ни одного мужчины, — логично заявила Крисси.

— Но это совсем не означает, что я не могла знать сразу нескольких в течение краткого промежутка времени, — проговорила Сара с подчеркнутым спокойствием.

— И где ты могла провести с ними целую ночь? — продолжала Крисси, уверенная, что победила Сару.

Сара мило улыбнулась:

— Ты забываешь, дорогая Крисси, что мамы не было, а отец весьма часто выезжал из города. Я же оставалась дома одна и…

— Ты правда проводила ночи с мужчиной? Ты говоришь нам правду? — спросила Крисси. — И ты готова поклясться, поклясться именем нашей дружбы?

— О, я никогда не клянусь! — гордо заявила Сара. — Я не считаю это необходимым среди друзей.

— Но ты должна…

— Нет, нет, — прервала Мейв. — Она ничего не должна. Ее нельзя ничего заставлять делать, что противоречит ее принципам. — «О, милый Боженька, предположим, они спросят меня — сохранила ли я свою невинность? И мне придется поклясться? Пожалуйста, Боже, пусть они меня об этом не спрашивают!»

— Эй вы, дурочки! Нет, я не проводила ночь с мужчиной. Пока! Но я собираюсь это сделать при первой возможности!

Крисси выпустила клуб дыма из ноздрей и смотрела, как он закручивается в воздухе.

— Я с тобой согласна, Сара. Вы пока можете называть меня «целкой», но недолго! — с пафосом заявила она, но подумала: а как быть с мадемуазель Жаклин? Может, она тогда потеряла свою невинность? Хотя бы в моральном плане? Немножко? Полностью? Она не была уверена. Ей так хотелось рассказать девочкам об этом. Будут ли они смеяться над нею? Может, они будут считать ее ужасной? Мейв будет очень расстроена и смущена, это уж точно! Может, она больше не захочет с ней дружить. Сара подумает, что это так интересно. Такая шалость!.. И даже возбуждает. Она обязательно начнет выпытывать все детали. Она будет копать, пока не раскопает все, абсолютно все! Нет, лучше всего просто вычеркнуть Жаклин Пайо из своей памяти, как будто ее вообще не существовало, она никогда не жила и не любила.

Она должна обращать внимание на мальчиков, мужчин. Она никогда уже не полюбит девушку. Конечно, она любила Мейв, Сару, Марлену, но совсем не так, как Жаклин Пайо!

Я вошла в комнату, в руках было множество книг, за мной шла потная Джинни, таща остальные книги. Все были очень серьезны.

— Что происходит? — поинтересовалась я. — О чем вы тут рассуждали? — Я сбросила книги на кровать.

Сара поцеловала меня:

— Ты наша маленькая зубрилка! Я так беспокоюсь за твои глазки. Мы обсуждаем проблему девственности, Марлена. Пока что я призналась, хоть и со стыдом, что страдаю от этого заболевания. То же сделала и Крисси. Но теперь придется признаваться и всем остальным, или же под угрозой изгнания из нашего прелестного, кружка вы должны будете описать во всех деталях процесс, как вы расстались со своей невинностью. Мейв, — продолжала Сара, — как насчет тебя? Вы все еще «целина»? — Сара шутила. Все знали, что Мейв была чиста, как только что выпавший свежий снежок.

Мейв жутко покраснела.

— Ради Бога, оставь ты бедную Мейв в покое. Посмотри, что ты наделала: ты ее совсем смутила. — Крисси обняла Мейв. — Мейв вообще не думает о таких вещах.

— Да, Сара, — вмешалась я. Я дала себе обещание, что если моя кузина хоть словом намекнет, как была порвана моя девственная плева, я никогда в жизни не прощу ей этого!

— Хорошо, мы больше не будем приставать к Мейв. Ее не заставят произносить ужасные слова: «Я невинна, я все еще девственница», — с огромной долей драматизма продекламировала Сара, простирая руки к небесам. Она повернулась ко мне, и я умоляюще посмотрела на нее. — Мы окажем тебе некоторую привилегию, дорогая Марлена. Ты не будешь нам объяснять, что ты никогда в жизни не видела «петушка» ни у одного мужчины.

Крисси и Мейв захихикали, и я почувствовала прилив благодарности и любви к Саре. Она меня не предала! Она повернулась к Джинни, та казалась смущенной.

— Ну, Фербуш. Давай-ка признавайся! Был ли хоть один мужчина, который положил тебя на твой огромный зад и вонзил в тебя такой огромный член.

Девочки снова засмеялись, хотя Сара была необычайно вульгарна. Она отпускала такие шуточки!.. Не смеялась одна Джинни, Джинни — героиня вульгарных смешных стишков.

— Ну так в чем тут дело? Говори нам все, Джинни Ф., или же тебе придется навсегда покинуть наше общество.

— Хорошо, я расскажу вам. Но вы должны мне обещать не проболтаться моей матери или мисс Чэлмер.

— Мы никогда не раскроем твои секреты мисс Чэлмер. Как ты могла даже подумать такое! И конечно, ничего не скажем твоей матери, — уверяла ее Крисси. — Какого х…, ну говори же!

— Я — падшая женщина, — как бы между прочим, заявила Джинни. — Клянусь вам всеми святыми!

У нас всех отвалились челюсти. Джинни Фербуш?

Сара прищурила глаза.

— Ты нас разыгрываешь, Фербуш? Если ты нам врешь…

— Клянусь, я вам говорю правду. Мой кузен Теодор Тафт Пеппер вонзил в меня свой член на последнем празднике Независимости. В нашем доме в Бар-Харборе был прием. Теодор Тафт — мой двоюродный брат. Это также было в первый раз и для него.

— Боже, — выдохнула Сара, — это так божественно! Кто бы мог в это поверить? Наша маленькая Джинни… Я бы сказала, что это был прекрасный фейерверк Четвертого июля. И как его зовут?.. Теодор Тафт Пеппер!.. Хорошо, Джинни, давайте послушаем, как ты рассталась со своей маленькой вишенкой в одно сказочное мгновение. — Сара вытащила бутылку розового вина из нижнего ящика стола. — Итак, Джинни, расскажи нам, кто сделал первый шаг? Ты, моя милочка, горящая от желания и тяжело дышащая, или же весь в поту, вне себя от желания сунуть в тебя Теодор Тафт?

— На следующей неделе будет мой день рождения, Сара, — заявила Мими Трувел, стоя на одной ноге.

— Как интересно, Мими, но мне нужно вымыть волосы. Извини меня.

Сара открыла дверь и подождала, пока Мими не покинула комнату. С тех пор как они прибыли в школу Чэлмер, Мими Трувел целенаправленно старалась подружиться с Крисси и Сарой. Девочки вежливо, но твердо старались отвязаться от нее. Они считали ее жалкой карьеристкой. Мими настойчиво называла себя и своих одноклассниц «юные дебютантки».

— И раз ты уже все равно уходишь, может, ты скажешь мне, почему стоишь на одной ноге?

— Я практикуюсь. Неважно, сколько ты можешь выдержать, важна манера, как ты это делаешь. Грациозно! Джинни Фербуш может выдержать почти столько же, сколько и я. Но у нее грация, как у слона. Посмотри сама, как долго и насколько грациозно ты сможешь это сделать?

— Конечно, я не стану этого делать. У меня нет ни малейшего желания стоять на одной ноге, грациозно это или нет. Давай двигай отсюда, Мими, дорогая.

— Подожди, я пришла пригласить тебя на день рождения. Мамочка и папочка приезжают сюда в конце недели, чтобы отметить мой праздник. В городе в гостинице «Синий лебедь», днем в воскресенье. Я понимаю, что гостиница эта — барахло. Но она лучшая в этом городе. Мамочка сказала, что я не должна приглашать слишком много народу, но мне очень хочется, чтобы ты пришла.

— Кто еще будет там? А мальчики?

Мими Трувелл настолько поразил последний вопрос Сары, что она опустила ногу.

— Нет, я уже сказала тебе, что приглашенных весьма мало. Да я и не знаю здешних мальчиков. Кроме нескольких, с которыми танцевала, когда у нас был общий вечер со школой Сент-Джонс. Мамочка не разрешила мне приглашать мальчиков, потому что пришлось бы позвать их столько же, сколько будет девочек. Мамочка также сказала, что в моем возрасте гораздо важнее, чтобы у меня в гостях были лучшие юные дебютантки.

— Понимаю. Думаю, что мы придем. Хотя бы съедим что-нибудь получше той бурды, которую нам здесь подают.

— Мы? — нервно переспросила Мими.

— Я принимаю приглашение и за Марлену, поэтому ты можешь больше не заходить в нашу комнату.

— Все дело в том, что я не могу пригласить Марлену. Я уже упоминала, что список гостей ограничен и мамочка сказала, что я должна приглашать девочек, кто… ну ты понимаешь. Тех, чьи семьи она знает. Я приглашаю Крисси и Мейв. Моя мать вроде бы знает тетку Крисси. Они когда-то заседали в одном комитете.

Сара пригвоздила Мими к месту холодным взглядом.

— А как насчет Мейв? Твоя мать знает отца Мейв? Или это твой папочка его знает? Я могу побожиться, что они самые лучшие друзья. — Сара ехидно засмеялась.

— Нет… Я не думаю… но…

— Ну тогда, значит, твоя мать очень дружит с теткой Мейв в Бостоне?

— Нет.

— Вот как? — протянула Сара. — Но ты все равно приглашаешь ее. Мне это кажется странным! Хорошо, вычеркни меня. Если моя кузина недостаточно хороша для твоего сраного праздника в «Синем лебеде», тогда твой сраный день рождения недостаточно хорош для Мейв, Крисси и меня. Никто из нас не желает играть в «угадайку» и отвечать на двадцать вопросов по поводу нашего генеалогического древа, которые захочется задать твоей мамочке или папочке Трувелл. Они сами, как я слышала, сошли с парохода в 1919 году. Боже мой, неужели это правда? Какой ужас! Если об этом станет известно, тебе крупно повезет, если хоть кто-то придет на этот твой сраный прием. Но ты не волнуйся. Я даже не шепну никому ни слова!

— Ты все врешь! Обе семьи — мамина и папина прибыли сюда еще в девятнадцатом столетии. И я бы не стала болтать, если бы была на твоем месте, Сара Голд. Все знают насчет твоей матери! Что она… Послушай, Сара, можешь привести свою кузину, если тебе так хочется. Клянусь тебе, я не имею ничего против нее. Просто список ограничен двадцатью юными дебютантками.

— И мы тоже ограничимся. Мы не ходим на все идиотские праздники и дни рождения, куда нас приглашают. Поэтому прохромай как можно грациознее на одной ноге, Мими воображала!

— Мне бы так хотелось устроить саботаж ее дня рождения, — призналась Сара Крисси. — Мало того что мы сами не пойдем, ты не могла бы придумать что-нибудь гнусное, что мы могли бы ей сделать?

— Ты знаешь, мне кажется, я придумала! — Крисси зажгла сигарету. Теперь, сидя на диете, она курила еще больше. За те несколько недель, пока они жили в школе, она потеряла десять фунтов, У нее похудело лицо и впали щеки, подчеркивая ее огромные глаза. — У меня есть по-настоящему великолепная ужасная идея. Мы нарисуем свастику у тебя на двери и скажем, что это сделала Мими. Ее папаша один из этих первых американцев, и все знают, что они антисемиты. И тебе придется очень громко кричать об их антисемитизме. Мисс Чэлмер, наверно, сама антисемитка, но ей придется наказать Мими. Ну как тебе моя идейка?

Сара с восхищением посмотрела на Крисси.

— Прекрасно! Но как мы докажем, что это сделала Мими?

— Потому что кто-то видел, как она это сделала. Я!

Сара обняла Крисси:

— Ты просто чудо! Просто великолепно. Только не говори Марлене. Она расстроится, что мы делаем это из-за того, что ее не пригласили на праздник к Мими.

— А ты не говори Мейв. Ты же ее знаешь. Она начнет плакать, если узнает, что мы причиняем кому-то вред, даже Мими Трувел.

— С наших губ не сорвется ни звука!..

— Я просто не могу поверить, что кто-то из учениц школы Чэлмер мог сделать подобную вещь! — Начальница школы обращалась к Мими и Саре, призвав их в свой кабинет.

— Я не делала этого, мисс Чэлмер. Вы должны мне поверить! Зачем мне было это делать? Я никогда не считала Сару еврейкой. Я пригласила ее ко мне на день рождения. Я бы никогда не сделала этого, если бы я знала, что она… Мой отец не поместил бы меня сюда, если бы он знал, что вы принимаете… ну, вы меня понимаете. Я еще раз повторяю, что я не делала этого!

Боже, подумала Серина Чэлмер, что мне делать? Эти проклятые девчонки… Ей не повезло, какую бы политику она ни выбрала в отношении евреев…

— Мы никогда не изгоняем девочек еврейской национальности, Мими. Мы вообще никогда не занимались дискриминацией. Кроме того, Сара — не еврейка, она исповедует протестантскую веру, — твердо сказала мисс Чэлмер. Может, если она будет достаточно твердой, то сможет разрешить конфликт здесь, у себя в кабинете.

— Но это не совсем так, — мягко вклинилась в разговор Сара. Она отлично понимала, в каком положении оказалась мисс Чэлмер.

— Я наполовину еврейка по рождению и по крови. Я полностью поддерживаю еврейское вероисповедание.

Серина Чэлмер грозно посмотрела на Сару. Эти люди были все похожи друг на друга… Если им уступить лишь один палец — они оттяпают всю руку!

— Твой папа не представил нам подробную информацию, Сара, — резко заметила она. — Тем не менее…

— Тем не менее, — прервала ее Сара, помогая своей начальнице как-то выйти из положения, — это не значит, что меня можно оскорблять, нарисовав этот ужасный символ на моей двери. — Она расплакалась. — Я всегда мечтала учиться в этой школе. Я и представить не могла, что здесь со мной случится такая ужасная вещь! Это все равно, как если бы я оказалась в Германии!

Серина Чэлмер от злости закусила губу. Она бы желала, чтобы обе отвратительные девчонки провалились сквозь пол и убрались с ее глаз.

— Но я этого не делала, — зарыдала Мими, с ужасом глядя на рыдающую Сару. — Я даже не знала, что она наполовину еврейка.

— Она это знала. Я сама ей сказала. Она несколько раз называла меня грязной еврейкой.

— Нет, я этого не делала. Я хотела с ней подружиться. Но мне кажется, что мой папочка был прав. Он сказал, что нельзя доверять никакому еврею, у кого нос шнобелем!

— Ну, мисс Чэлмер, теперь вы слышали! — воскликнула Сара и открыла шлюзы для нового потока слез.

— Хватит! Это просто ужасно, это самое настоящее безобразие! Я просто в ужасе, Сара, и мне неприятно, что подобное случилось в нашей школе. Той школе, которая выделяется своим высоким уровнем морали. Но ты говоришь одно, а Мими — другое. Мне придется провести расследование, чтобы узнать правду. А пока я требую, чтобы вы перестали обвинять и обзывать друг друга. Кроме того, я требую, чтобы этот случай больше не обсуждался, пока не вскроются дополнительные факты.

Сара подождала, пока мисс Чэлмер закончит, потом мило улыбнулась:

— Но не я одна обвиняю Мими. Я вас уверяю, что не посмела бы ее обвинять просто по стечению обстоятельств. Кое-кто видел, как Мими это делала. Крисси Марлоу видела.

Мими была поражена.

— Но она не могла…

— Ты хочешь сказать, что Кристина действительно видела, как Мими рисовала это на твоей двери?

— Да, мисс Чэлмер.

Черт возьми! Теперь ситуация стала такой, что не оставалось никаких надежд, подумала Серина Чэлмер с отвращением. Если даже Сара и ее подружка Крисси обе лгут, тут все равно ничего не поделаешь.

— Хорошо, пойдем и спросим у Кристины!

Сара боялась, что мисс Чэлмер найдет Крисси курящей. Старая курица неслась с такой скоростью, что Крисси не успела бы затушить свою сигарету. Мисс Чэлмер была настолько разъярена, что могла тут же выгнать Крисси из школы.

— Мне так неудобно, мисс Чэлмер, что я приношу вам такие неприятности, — заорала Сара. — Вы же мне верите, не так ли, мисс Чэлмер?

— Что ты так орешь, Сара, я же не глухая? Я стою рядом с тобой!

Начальница постучала в дверь и влетела в комнату, таща за собой ликующую Сару и Мими, которая вошла очень осторожно. Она явно понимала, что столкнулась с организованным заговором. Крисси встала по стойке «смирно», а Мейв сидела за столом, нервно кусая ногти.

Проходя мимо Мейв, Серина Чэлмер шлепнула ее по руке.

— Я не могу понять, Кристина, когда ты увидела, как Мими рисует свастику, почему ты ее не остановила? Почему?

Крисси закатила глаза, она долго тренировалась перед зеркалом, чтобы как следует усвоить этот трюк.

— О, я собиралась это сделать. Правда! Но я не смогла вымолвить ни слова… Я так расстроилась, что ничего не смогла ей сказать. Я просто пошла в комнату, упала на кровать и пыталась понять, как же это так получается?! Почему, когда так много бед на свете, есть люди, которые занимаются подобными вещами? Зачем обижать таких людей, как наша милая Сара? Моя бабушка вырастила меня хорошей христианкой. Вы же знаете мою бабушку, Патрисию Марлоу. Я сказала себе: Крисси, это бесчеловечный акт, это не по-христиански. И кроме того, просто подло!

— Вот именно, подло! — шепотом промолвила Сара.

— Она врет, мисс Чэлмер. Они обе врут! Сара просто злится, потому что я не захотела пригласить ее безродную кузину на мой праздник!

— Как ты только посмела! — запротестовала Сара, делая вид, что она вне себя от возмущения. — Моя кузина принадлежит к Лидзам из Чарльстона, так же как и я! Наши предки сражались во время Гражданской войны, чтобы защитить нас от подобных вам людей, ты… янки! Ты нацистская свинья!

— Прекратить, сию же минуту! — завопила мисс Чэлмер. — Неужели тебе не понятно, Сара, что у тебя нет доказательств? Кто-то лжет — или Мими, или Кристина. Но, так как у нас нет доказательств, нам придется воздержаться от выводов. Я надеюсь, что виновная найдет в себе силы добровольно признаться!

— Но я же никогда не говорю неправду, мисс Чэлмер, — спокойно заметила Крисси, — моя бабуля Марлоу говорила мне, что это грех — говорить неправду!

Вдруг Мейв выступила вперед и прошептала:

— Крисси говорит правду, мисс Чэлмер. Когда она пришла и сказала мне, что делает Мими, я вышла в холл и увидела, как Мими заканчивает рисовать свастику.

Все уставились на Мейв.

— Почему же ты раньше не сказала этого? — спросила ее мисс Чэлмер.

— Для меня очень трудно обсуждать другого человека. — Мейв уставилась в пол, чтобы не видеть глаз Мими.

— Хорошо, мы имеем двух свидетелей, и мне придется прислушаться к их показаниям. У тебя не будет никакого праздника, Мими! Я позвоню твоему отцу и расскажу ему обо всем. Тебе, можно сказать, повезло, что тебя не наказали сильнее. Подобное поведение должно наказываться более сурово, уверяю тебя!

— Мейв тоже врет! Они обо всем договорились! Меня подставили. Мой папочка будет вне себя от ярости! Он, наверно, заберет меня из этой идиотской школы!

— Наоборот, я уверена, он будет так же расстроен, как и я. Ни одна из учениц школы Чэлмер никогда не позволяла себе подобного. Теперь ты должна пойти в свою комнату и не выходить оттуда весь день. Я вас предупреждаю, чтобы вы ничего ни с кем не обсуждали. Ни при каких обстоятельствах!

Сара шепотом промолвила: «Нацистка!» в сторону Мими, когда мисс Чэлмер выводила ее из комнаты.

Сара и Крисси бросились обнимать Мейв.

— Ты просто спасла нас, — веселилась Сара.

— Как это ты вдруг соврала? — с восхищением поинтересовалась Крисси. — Я же тебя не просила лгать ради нас!

— Потому что я поняла, что мисс Чэлмер не верит тебе. Она была уверена, что вы обе врете!

— Мы врем? — заорала Крисси. — Как это может быть? Сара, когда ты назвала Мими нацисткой и янки, я думала, что сейчас умру! Почему у тебя такое лицо, Мейв? Мы же выиграли!

— Я ненавижу врать!

— Но это было ради правого дела. Мы это сделали, чтобы отомстить за честь Марлены, — с видом святоши заметила Сара.

Крисси толкнула ее:

— И еще потому, что это так забавно!

— На доске объявлений написано, что в школе состоится обед в честь Дня благодарения для тех девочек, которые не поедут на праздники домой, — сказала я Саре. — Наверно, нам придется к ним присоединиться.

— Ни за что в жизни! Я не собираюсь торчать здесь четыре дня, глотать макароны с сыром и готовое желе с морковными кусочками, когда мы можем наслаждаться жизнью где-нибудь в другом месте и вкушать нектар и амброзию!

— Но что мы можем сделать? Четыре дня слишком мало, чтобы съездить в Чарльстон.

— Мы можем поехать в Нью-Йорк.

— Ты ни разу не говорила с отцом за все время, пока ты здесь.

— Ну и что? Мы все равно можем остановиться в его доме. И если даже он будет там, я все равно не обязана с ним разговаривать. Мы можем пойти куда-нибудь на День благодарения. Ты что, никогда не слышала о том, что обедать можно и в ресторане? Многие жители Нью-Йорка именно так и делают. Мы сможем купить себе что-нибудь, сходим в кино, посмотрим те шоу, которые нам интересны. Только подумай, никакой мисс Чэлмер, никаких надсмотрщиков в течение четырех восхитительных дней!

— Мне кажется, что звучит довольно привлекательно, — сказала я без особого энтузиазма.

— Конечно, лучше, чем оставаться здесь со всеми этими недоумками. Разве я не права? И ты совсем не видела Нью-Йорка. Ты даже не была в мюзик-холле в «Радио-Сити», не была в автомате или в планетарии, не каталась на коньках в Центре Рокфеллера, только подумай об этом!

— Мне кажется, что не очень хорошо обедать в ресторане в День благодарения.

— Посмотрите на нее! Если тебе хочется вспомнить дом родной, мы можем поесть у Чайлда или у Шраффта. Ты там увидишь всех мамочек и папочек и их чертовых детишек! — резко заметила Сара. — Я придумала: мы можем поесть в «Парамаунте» и потом просто войдем в следующую дверь и посмотрим шоу. Может, там будет выступать Гарри Джеймс или Джимми Дорси или, может, нам повезет, и мы сможем «покачаться и помечтать» с Сэмми Кей!

— Хорошо, Сара, мне кажется, что все будет очень интересно, — я попыталась улыбнуться.

— О, если тебе так хочется, мы можем попросить, чтобы нас покормили дома, а потом мы пойдем развлекаться. Подожди минутку, я уверена, что у Крисси тоже нет никаких планов! Мы можем пригласить ее и Мейв, если Мейв не планировала поехать в Бостон. Только представь себе — четыре мушкетера. И никого вокруг, чтобы за нами следить или указывать, что нам следует делать!

— Тебе не кажется, что лучше поговорить сначала с твоим отцом?

— Нет, если он дома, то постарается развлечь нас, но мы будем его игнорировать.

Бедный дядя Морис, подумала я. Хотя я и знала, что он заслужил подобное отношение, после того как подло обошелся с тетей Беттиной.

— Мы с Крисси поедем к тетушке Мэгги на День благодарения, — объявила Мейв. — До Бостона ехать всего лишь час или что-то около этого. Тетушка Мэгги будет нас ждать. У нее будет большой прием — вы себе даже не можете представить, как они любят отмечать День благодарения в Бостоне. Кажется, что со стороны бабушки у нас был родственник, который, на самом деле, был на первом обеде вместе с индейцами!

— Как это великолепно звучит, — заулыбалась Крисси. — Правда, я уверена, что верну сброшенные пять фунтов!

— Вы знаете, все эти годы, когда я жила с папой на Кейпе, на праздничных обедах мы всегда были только с ним вдвоем. — Голос Мейв задрожал, и она на несколько секунд погрузилась в воспоминания. Впервые за долгое время она вспомнила об отце. — Но в этом году там будут все родственники со стороны Эбботов. А их видимо-невидимо!

— Все так заманчиво, — с завистью заметила Сара.

— Вы тоже обязательно должны поехать с нами. Крисси и я надеемся на вас, и тетушка Мэгги обидится, если вы не приедете. Особенно если у вас нет никаких особенных планов на праздники. Тетя очень хочет познакомиться с вами. Вам лучше сразу соглашаться, иначе мы с Крисси защекочем вас до смерти!

— Сара! — начала я умолять сестру.

— Конечно, — засияла ямочками Сара. — Мне всегда хотелось знать, как проводят праздники янки. Но ты должна пообещать мне, Мейв, никаких макарон и сыра, просто не единого кусочка!

После того как мы с Сарой возвратились в нашу комнату, я поняла, что у нее испортилось настроение.

— Тебе что, так не хочется ехать в Бостон вместо Нью-Йорка? — спросила я.

— Нет, не это.

— Тогда в чем дело?

— Я подумала о маме, как она одна будет есть свой праздничный обед. Бедная мама! Начать жизнь в прекрасном Чарльстоне и оказаться совсем одной в санатории в Канзасе.

— Она поправится, Сара. Ей станет лучше. Вот увидишь, она вернется!

— Может быть. Но куда она поедет, если ей станет лучше? Это большой вопрос.

— Ты что-нибудь придумаешь, Сара. Ты всегда что-то придумываешь!

— Мне приходится это делать. Послушай, когда мы поедем в Бостон, ты наденешь мою серую белку, а я — бобра.

— Ты считаешь, что мы должны так одеваться? Не будем ли мы выглядеть — ну как тебе сказать — несколько вызывающе?

— Послушай, мое золотце, ты же не хочешь, чтобы эти янки подумали, что мы, девушки с Юга, просто несчастная бедная деревенщина?

— О, Сара, — сказала я, восхищаясь ею. — Ты такая забавная девчонка!

— Да, я такая, и горжусь этим!

Мэгги О'Коннор была некрасивой женщиной, почти лишенной всяких женских форм, в темно-зеленом шерстяном платье, с весьма неряшливым пучком волос, но от нее пахло сиренью. Я обратила внимание, с какой завистью смотрела на нее Крисси, когда она обнимала нас всех по очереди. Было похоже, что Крисси старалась упиться ее ароматом.

— Добро пожаловать в Бостон, девочки! Я очень вам благодарна, что вы приехали к нам на праздник Дня благодарения!

Я огляделась вокруг. Было трудно себе представить, что тетушка Мейв, будучи такой богатой, жила в обычном доме. Правда, там были великолепные панели из дерева, много прекрасного серебра, но я увидела, как Сара с удивлением смотрит на мебель. Она была старомодной, с поблекшей обивкой — коричневый и темно-бордовый бархат. Но сама тетушка Мэгги была очень милой и приветливой. И мне стало ясно, от кого Мейв унаследовала свои хорошие манеры, но, к счастью, не внешность.

Мы сели за поздний ужин, пока Мэгги подробно рассказала нам обо всех Эбботах, которые приедут на следующий день.

— Вы знаете, я поехала в Ньюпорт совсем маленькой девочкой, когда еще была жива моя бабушка, и, мне кажется, я припоминаю, что рядом жила леди по фамилии Эббот. Она тоже принадлежит к вашей семье? — спросила Крисси.

— Да, это была моя бабушка, — засмеялась Мэгги, вспоминая, как ее семья не нравилась семье Патрисии Марлоу.

— Я тоже ездила в Ньюпорт, когда была маленькой девочкой, и жила в том самом доме. Но это было за много лет до того, как ты родилась. Какое-то время у нас, О'Конноров, был свой собственный дом, но потом отец его продал, и мы перестали туда ездить на лето. Но я все еще владею домом Эбботов. Я его не открывала уже много лет, но, может, я сделаю это будущим летом. И вы все можете приезжать туда.

— Это было бы просто прекрасно, тетушка Мэгги!

— Ой, Мейв, — вздохнула Крисси. — Вот было бы здорово, если бы ты приезжала в Ньюпорт, когда я жила там. Мы были бы соседями. Мы могли бы подружиться уже тогда, не правда ли? Ты туда никогда не ездила?

— Нет, никогда. — Мейв обратилась к тетке: — Как бабушка, тетя Мэгги?

— Хорошо. Она опять перечитывает «Войну и мир» и плетет огромную скатерть. Она уже достигла тринадцати футов в длину и тринадцати в ширину.

— Тринадцать на тринадцать? — повторила Крисси. — У нее, наверно, есть огромный стол.

— Это для Зимнего дворца, — тихо заметила тетушка Мэгги. — Бабушка Мейв живет в другом мире, понимаете?

Сара нахмурилась и наклонилась вперед:

— Что вы имеете в виду под другим миром?

— Мир, где более спокойно, где ее ничто не пугает, свой особый мир. Она там счастлива.

— Я могу навестить ее? И взять с собой девочек, тетя Мэгги? — спросила Мейв.

— Если вы побудете с ней всего несколько минут и не будете говорить ничего такого, что может ее расстроить.

— О, мы не скажем ничего такого, тетя Мэгги, — выпалила Крисси и только потом поняла, что обратилась к тете Мейв, как к своей собственной тетке. — О, простите меня, мисс О'Коннор.

— Мне нравится, как ты меня называешь, Крисси. Если хотите, Сара и Марлена, вы тоже можете звать меня тетя Мэгги. Мне бы хотелось, чтобы вы считали наш дом своим вторым домом.

— Для меня это будет мой первый дом, — засмеялась Крисси, — другого у меня нет!

Маргарет Эббот О'Коннор сидела в своей гостиной и плела кружева, она была вся окружена многими ярдами кружевной скатерти. Краснолицая кругленькая Энни впустила девочек и внимательно следила, как они садились вокруг хрупкой Маргарет, одетой в желтое шелковое платье. В ее серо-белых кудрях были прикреплены такие же бантики.

— Как мило, что вы зашли навестить меня, дети. Вы что — три сестры? Конечно, нет. Как глупо! Вас же здесь четверо, не так ли? — Она протянула палец и пересчитала: — Один, два, три, четыре. Как странно. Мне казалось, что только трое из вас страстно желают поехать в Москву, — задумчиво заметила она.

— Вы плетете прелестную скатерть, — сказала Крисси, погладив кружева.

— Да, это для дворца. Я должна торопиться. Нам она вскоре понадобится. Вскоре состоится свадьба!

— Чья это будет свадьба? — спросила Сара.

Маргарет нахмурилась.

— Я не помню. — Потом она тихонько засмеялась. — Наверно, кто-то из молодых, видимо, Анастасия.

— Я уверена, это будет красивая свадьба, — сказала Мейв.

— Вы должны все прийти. Мне кажется, что принц захочет танцевать с вами.

— Мне бы хотелось, чтобы он танцевал со всеми нами, — сказала Сара.

— Он так и сделает. У него прекрасные манеры, и он обожает хорошеньких девушек. Мы должны решить, что вы наденете.

— Что мы должны надеть? — спросила Сара.

Маргарет замешкалась.

— Я не знаю. — Потом она повеселела. — Я придумала, мы спросим Вронского. У него такой прекрасный вкус. Он все вам посоветует. Он обожает красный цвет. Он, наверно, пожелает, чтобы я была в красном. Мы спросим Вронского, что три… нет, четыре… словом, что вам следует надеть. Как вы считаете, у Вронского хороший вкус? — обратилась она к Крисси.

Крисси посмотрела на Мейв.

— Конечно, — подтвердила Мейв. — Мне так кажется. — Она заметила, что Энни начинает нервничать. — Мы забежали к тебе на минутку. Нам нужно уходить.

Мы поцеловали Маргарет и ушли. Возвращаясь в дом Мэгги, Крисси спросила у Мейв, кто такой Вронский.

— О, он был любовником Анны Карениной. В книжке…

— Давно она такая? — спросила Сара.

Мейв пожала плечами:

— Я не знаю. Я сама увидела ее только примерно год назад.

— Что с ней случилось? Почему она стала такой? — настаивала Сара.

— Я не знаю.

— Что с твоим дедом? Он умер?

— Да.

— Он плохо к ней относился?

Мейв расстроилась:

— Мне кажется — да. Но я точно не знаю. Почему ты меня спрашиваешь?

— Мне интересно знать, это для меня важно. Как ты считаешь, ты можешь спросить у тети Мэгги?

— Мне бы не хотелось, Сара. Мы не обсуждаем подобные вещи.

Позже, ночью, когда мы с Сарой лежали на кроватях в нашей комнате, Сара сказала:

— Можешь себе представить, Мейв ничего не знает про свою бабушку и даже не пытается выяснить! Ты слышала, как она сказала: «Мы не обсуждаем подобные вещи!» Как это можно не обсуждать подобные вещи?

— Сара, некоторые люди предпочитают не обсуждать неприятные проблемы. Бывает, лучше не трогать их.

— Угу! Я терпеть не могу людей, которые считают себя слишком воспитанными и не обсуждают по-настоящему важные проблемы. Я могу говорить о чем угодно.

— Я знаю, Сара, но ты — это ты. Ты ничего не скрываешь.

Сара глубоко вздохнула:

— Наверно, ты права. Наверно, это моя еврейская кровь.

Я засмеялась:

— Ты во всем винишь свою еврейскую кровь. Ты что, считаешь, что люди очень сильно отличаются друг от друга? И это зависит от того, кто они — протестанты или евреи?

— Да, я так думаю. Например, если бы это случилось с моей бабушкой, я бы не успокоилась, пока не докопалась до самой сути. Это потому, что я еврейка, а Мейв — протестантка!

— Она — католичка.

— Как насчет этих Эбботов? Они же строгие протестанты. Поэтому Мейв наполовину протестантка, и в этом-то причина. Именно протестантская кровь делает ее такой.

Я не смогла сдержаться и расхохоталась.

— Что тут смешного? — возмутилась Сара.

— Ты, ты же сама наполовину протестантка. Мне кажется, что ты такая из-за своей протестантской крови.

— А ты полностью протестантка, Марлена Уильямс, и к тому же еще тупоголовая!

На следующее утро мы проснулись в восемь и обнаружили, что в доме все кипит. Подготовка к праздничному обеду началась в шесть утра. В столовой были поставлены три стола в виде подковы, оформленной в стиле штата Джорджия. За ними должны были сидеть шестьдесят девять гостей. Шестьдесят девять — и все Эбботы, родные по крови или через брак. Сара и Крисси были вне себя от восторга.

— Нам следует поторопиться с завтраком, — торопила их Мейв. — На сегодня предусмотрен особый режим дня. У нас будет традиционный завтрак пилигримов — бобы, черный хлеб и рыбные пирожки.

Крисси застонала.

— Так как ты на диете, Крисси, ты можешь не есть хлеб или бобы, но тебе придется хотя бы попробовать рыбные пирожки. Тетя Мэгги приготовила их в вашу честь, Сара и Марлена.

— Ладно, ладно, я попробую их. Я надеюсь, что не умру. Что мы будем делать после завтрака?

— Мы поедем в Плимут, чтобы посмотреть празднование «Прихода пилигримов». Я сама этого никогда не видела, но кажется, что это очень интересно. Местные жители в» костюмах пилигримов маршируют к форту на Холме захоронений, где обычно собирались пилигримы, чтобы читать молитвы. Все начинается в четверть одиннадцатого. Нам потребуется время, чтобы туда добраться, у нас есть только час, чтобы позавтракать и приготовиться.

— Все так интересно, — заметила я. Сара закатила глаза, и Крисси толкнула ее локтем в бок.

Мы позавтракали в маленьком салоне, и я обратила внимание, что все слуги были ирландцы, некоторые говорили с заметным акцептом. У нас дома в Чарльстоне вся прислуга была цветная, а в Нью-Йорке, в доме Сары, — все были белые, хотя разных национальностей. Когда я упомянула об этом, Мейв объяснила, что тетушка наняла их только на сегодняшний день, так как обычно у тетушки Мэгги все тихо, просто и спокойно, и у нее только двое постоянных слуг. Но если ей были нужны помощники, она всегда нанимала ирландских эмигрантов, так как она считала, что им работа нужнее, чем всем остальным.

Крисси были неинтересны проблемы слуг. Ее интересовала семья Эбботов. Ей хотелось знать имена всех, кто должен был прийти сегодня, и их родственные связи.

Мейв засмеялась:

— Я сама не знаю точно, кто есть кто. Есть мои двоюродные дедушки Джеймс и Поль. Их жены — Хелен и Дороти.

— Как зовут их детей?

— Точно не знаю. Кузина Джейн, Мэри и Сьюзен. И еще Лора и Лорен, он мальчик. Но есть еще много двоюродных братьев и сестер и их дети. Есть Джон и Питер, Джеймс, Генри и… — Мейв всплеснула руками. — Прости, но тебе придется разбираться самой. Очень много одинаковых имен, и я все перепутала. Некоторые близкие родственники, а некоторые просто вышли замуж или женились на них. И это только Эбботы. В субботу тетушка Мэгги будет принимать кое-кого из О'Конноров. Мой дедушка, Патрик О'Коннор, никогда особенно не общался со своими родственниками. Но моя бабушка — когда она нормально себя чувствовала — была им близка, к этому же стремится тетушка Мэгги. Она старается принимать всех родственников.

— Почему она никогда не была замужем? — спросила Сара.

Мейв покраснела:

— Я не знаю.

— Ты не имеешь права задавать подобные вопросы, Сара, — сказала я. Мне стало неудобно.

— У меня есть несколько родственников Хэттонов, со стороны матери, но я их никогда не видела, — вмешалась Крисси. — И у нас есть много родственников со стороны Марлоу — во второй, третьей и четвертой степени родства, — но где-то не здесь.

Она начала откусывать от рыбного пирожка маленькие кусочки, — это было все, что она могла себе позволить.

— У меня есть трое кузенов, дети тети Гвен. Я их почти не вижу. Но если я никогда не увижу ни их, ни саму тетю Гвен, я не буду об этом жалеть. Но мне очень хочется встретиться с твоими родственниками, Мейв. А тебе, Сара?

— Да. У меня тоже есть очень хорошие родственники, — улыбнулась Сара. — Я надеюсь, что вы сможете со временем встретиться с ними, особенно с моей кузиной.

— Интересно, — сказала я, — у Сары много родственников со стороны отца, правда, Сара?

— Угу. Только они Гольдберги, и я о них ничего не знаю. Мой отец не желает рассказывать о них. Но когда-нибудь я с ними поближе познакомлюсь и, может, даже начну их любить.

— Нет, тебе они, наверно, не понравятся, — заметила Крисси, проглатывая последний кусочек рыбного пирожка.

— Подло так говорить, — сказала Сара.

— Поверь мне, Сара. Я разбираюсь в родственниках. Ой, как мне хочется еще один пирожок, но я не могу.

Мы отправились в Плимут в большом синем «бьюике» для турпоездок. Тетушка Мэгги осталась дома, чтобы наблюдать за приготовлениями к обеду. Шофер Риген был разговорчивый старожил, который по пути рассказывал нам о всех достопримечательностях. Мы прибыли в Плимут как раз вовремя, чтобы увидеть, как современные пилигримы под барабанный бой собрались возле знаменитой скалы, у порта, и потом начали маршировать по Лейден-стрит к форту на кургане, вместе со зрителями. Мы присоединились к «первым поселенцам» и стали петь псалмы.

— Тетушка Мэгги говорит, что это песнопение из книги псалмов были переведены с иврита каким-то Генри Эйнуотом. Их пели самые первые пилигримы, возвращавшиеся в Голландию, а потом их пели в Плимуте.

— Тогда все в порядке, — с удовлетворением заметила Сара. — Так как в оригинале они были на иврите, мне кажется, что я имею полное право петь их!

— На обед будет индейка, но вы знаете, что настоящие пилигримы не ели индейку в их первый День благодарения, — сказала нам Мейв, когда мы возвращались в Бостон.

— Вот как? — удивилась я. — Я этого не знала.

— У них была оленина, копченые утки, гуси, угри, устрицы, хлеб из маиса и пшеницы, лук-порей, кресс-салат, дикие сливы, блюдо из кукурузы, зеленых бобов и солонины и домашнее вино. Я не знаю, почему они не ели индейку.

— Ну, а откуда ты знаешь все остальное?

Мейв, которая говорила все с большим энтузиазмом, понизила голос.

— Я вам говорила… Я проводила много времени, читая… — Она задумалась. — Мне папа много рассказывал о пилигримах — первых поселенцах. — Потом она опять повеселела. — Сегодня мы попытаемся поставить на стол практически все, что они ели на первый День благодарения. Наверно, кроме угрей и остальных даров моря.

— У нас будет жареная утка, фаршированная яблоками и изюмом, гусь с картофельным пюре и каштаны… — Крисси начала стонать, но Мейв продолжала: — Плимутский пирог с моллюсками и пюре из устриц…

— П-о-ожалуйста, мне кажется, что я сейчас упаду в обморок, — запротестовала Крисси.

— Ну, сегодня ты можешь поесть. У нас будет суп из кабачков, пудинг из маиса и пудинг из сладкого картофеля, и глазированный лук, и разные пироги — тыквенный, фаршированные. Торты с клюквой и вишнями, бредфортский сливовый пудинг, его подают в ромовом соусе… — Крисси попыталась заткнуть рот Мейв, но та ловко увернулась от нее. — Этот пудинг назвали в честь первого губернатора Плимута.

— А я сейчас упаду в обморок, — радостно объявила Крисси. — Я смогу голодать, когда вернусь в школу. Там очень легко ничего не есть!

Крисси пришлось согласиться, что было невозможно запомнить, кто есть кто среди Эбботов, особенно когда они пили чашку за чашкой эгног. Эгног был приготовлен по рецепту «Гарвардского клуба» и был традицией семьи Эбботов.

Дядюшка Поль прочитал молитву, потом маленькая девочка Дженнифер, дочка кузины Сьюзен, прочитала молитву:

Все засмеялись и начали аплодировать. Сара прошептала мне на ухо:

— Боже, ты когда-нибудь слышала что-либо подобное?

Потом встала Мейв и объявила, что дядюшка Джеймс прочитает отрывок из речи губернатора Бредфорда по поводу первого урожая в 1621 году.

— Боже, ну, это уже слишком, — прошептала Сара, но я не обращала на нее никакого внимания. Пока дядюшка Джеймс читал, Сара продолжала что-то бормотать. Когда он заговорил о том, сколько там было диких индеек, Сара подняла руку и выкрикнула: — Если у них было столько диких индеек, почему они не ели индейку в первый День благодарения?

Все гости уставились на Сару.

«Девушка из Нью-Йорка перебила Джеймса!» Но ее поддержали несколько человек: почему же не ели индейку? Некоторые начали спорить: нет, индейку ели. Началось оживленное обсуждение, пока дядюшка Джеймс не начал громко откашливаться. Все голоса замерли, и Джеймс закончил свое чтение.

Начали подавать обед. Хлеб подали на огромном серебряном блюде. Мэгги объяснила девочкам, что там были два вида хлеба — из маисовой муки и какой-то другой, который назывался анадеме. У фермера из Новой Англии была жена по имени Анна. Она была очень ленивой, и ее хлеб невозможно было есть. Мужу пришлось самому печь хлеб, и он все время бормотал: «Черт бы побрал тебя, Анна!»

Я засмеялась:

— У нас дома, в Чарльстоне, тоже есть хлеб анадеме, и мы знаем точно такую же историю, только фермер был из Южной Калифорнии.

Мне вдруг стало очень неудобно. «Боже, какая я грубиянка! Я выставила тетушку Мэгги дурочкой». Но Мэгги и все остальные засмеялись.

— Я этому не удивляюсь, — поддразнила она меня. — Эти жители Чарльстона всегда стараются что-то украсть у нас — жителей Бостона, хотя бы раскат грома!

Хью Уинтроп предложил Крисси прогуляться по площади после обеда. Хью Уинтроп был Эбботом по матери, Элве. Семнадцати лет, с волнистыми светлыми волосами, бледно-голубыми глазами и небольшим загнутым носом, он Крисси совершенно не нравился. Ей совсем не хотелось выходить на холод. В доме было так уютно и приятно. В очаге пылали сосновые шишки. Уровень шума доказывал, что у присутствующих хорошее настроение. Но Сара подбадривающе улыбалась ей. Сама Крисси понимала, что ей когда-нибудь придется начать встречаться с каким-нибудь мальчиком, чтобы из ее памяти выветрились те, старые картины. Сами они никак не исчезали — как она ни старалась. «Если я собираюсь когда-нибудь стать роковой женщиной, мне нужно с чего-то начать. И, черт побери, — я ей стану, даже если это меня убьет!»

Они тихонько вышли из дома, плечи у них были опущены — дул холодный, пронизывающий ветер и висел небольшой туман.

— Вам нравится Бостон?

— Да, ничего.

Они смотрели на дома, мимо которых проходили. Все окна были ярко освещены. Некоторые семьи еще сидели за столом. В одном окне они увидели прекрасно одетых людей, которые пили из великолепных серебряных бокалов.

Леди в красном вечернем платье заметила, что Крисси на нее смотрит. Каскад ее волос вызвал у Крисси какое-то неясное воспоминание: другая леди, серый день в лондонском салоне…

Через несколько минут они уже обошли площадь и пошли назад.

— Как вам нравится ваша школа? — спросил он.

— Я училась и в худших.

Он стал выпендриваться:

— Могу себе представить. На будущий год я буду учиться в Гарварде.

— Правда?

— Если только сначала я не окажусь на флоте.

Она посмотрела на него. Он казался для этого слишком молодым. Просто мальчишка с водянистыми бледными глазами.

— Вот как?

— Все говорят, что на будущий год мы вступим в войну.

— Надеюсь, что нет.

Он обратил внимание на дом бабушки Мейв.

— Здесь живет мать Мэгги. Она чокнутая. — Он покрутил пальцем у своего виска.

Крисси пожала плечами:

— Я ее видела вчера. Она мне понравилась.

— Да? — удивленно протянул он. Вдруг он схватил ее — на улице никого не было — и начал сильно целовать в губы. Так как она не стала протестовать, он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз не так торопливо. Крисси начала считать про себя. В «Ребекке» Лоуренс Оливье целовал Джоан Фонтейн в течение пятидесяти восьми секунд. Но в «Гордости и предрассудках» он целовал Грир Гарсон только восемнадцать секунд. Хью остановился передохнуть и, ухмыляясь, заметил:

— Ты отлично целуешься.

— Правда?

Он снова схватил ее, на этот раз он начал кусать ее губы.

«Что он собирается делать?» — подумала Крисси. Поранить ей губы? Чтобы у нее пошла кровь? От него пахло тыквенным пирогом.

— Нам лучше вернуться, — сказала Крисси, облизывая подпухшие губы. — Тетушка Мэгги будет беспокоиться.

Когда они брели назад, он спросил:

— Тебе нравится, как я целуюсь?

— Ага.

— Если я приглашу тебя на наш вечер, ты приедешь?

— Может быть, если мне разрешат.

Он открыл дверь и недовольно (хотя никак не мог понять причину этого недовольства — ведь она разрешила себя целовать столько, сколько ему хотелось) спросил:

— Ты что, никогда не улыбаешься?

Теперь, когда она снова была дома, в тепле и безопасности, Крисси улыбнулась ему:

— Конечно, никогда!

— Тебе понравился мой кузен Хью?

— Угу. — Ей не хотелось обижать Мейв.

— Чем вы там занимались? — интересовалась Сара.

— Мы прогулялись по площади и смотрели в окна.

— Это все?

— Нет.

— Что значит «нет»? Что вы еще делали?

Крисси засмеялась:

— Разговаривали.

— Ты! — Сара ущипнула ее. — Что еще?

— Хорошо. Он меня поцеловал.

Мейв было не по себе, она ничего не хотела слышать, но Сара просто лопалась от любопытства и была весьма взволнована.

— Ну, и как все прошло? Он хорошо целуется?

Крисси сжала губы и закрыла глаза:

— Сейчас подумаю… Я бы поставила ему три с плюсом или, может, четыре с минусом.

Сара засмеялась:

— Тогда мне кажется, что это не был французский поцелуй!

— Французский поцелуй? — переспросила я.

— Ты понимаешь, Марлена, — хитро заметила Сара. — Так бывает, когда он засовывает свой язык тебе в рот. Ты не знаешь, каково это на вкус, Марлена? — Я покраснела, а Сара повернулась к Крисси: — Ну, как он целовал тебя?

— Нет, он этого не делал. Он просто так ухватил меня зубами за губы, что я побоялась, что он сделает из них картофельное пюре.

— М-м-м-м-м… Звучит весьма страстно. Тебя обуяла страсть?

— Нет, мне было больно!

— А он сгорал от страсти?

— Я не знаю.

— Он дышал тяжело?

— Я так замерзла, что ничего не слышала.

— Что, твой кузен Хью обычно кусается? — спросила Сара Мейв.

Мейв уставилась в пол:

— Ничего не знаю.

— Может, это случилось в первый раз, — предположила я. — Ну, понимаете, как Энди в «Первом поцелуе»!

— Нет, лучше — «Кузен Хьюги встречает маленькую сиротку Энни», — засмеялась Крисси. — Он пригласил меня на танцы, когда они будут у них в школе.

— Что ты ему ответила?

Крисси пожала плечами.

— Давайте перед сном выпьем молока с печеньем, — прервала нас Мейв, ей хотелось переменить тему разговора.

— О черт! — воскликнула Крисси. — В меня уже больше ничего не влезет!

— Но у нас прекрасное печенье. Некоторые из родственников привезли свои коронные блюда. Тетушка Синди и Энни прекрасно пекут сладости!

— Ты нас соблазняешь, мне придется что-то отведать, — сказала Сара. — Но сначала я хочу, чтобы Крисси рассказала, сколько раз ее целовал твой кузен и прижимал ли он свою вы-сами-знаете-что к ее маленькой старенькой вагинке?

Позже, когда Крисси и Мейв остались одни в их комнате, Мейв спросила:

— Ты можешь мне не говорить, если тебе неприятно, но что ты почувствовала, когда Хью тебя поцеловал?

— Ничего.

— Ничего?

— Я совсем ничего не почувствовала. Я просто считала, чтобы знать, сколько секунд это продлится.

— Ты ему разрешишь еще раз поцеловать тебя?

— Может быть. Но мне хотелось бы попробовать целоваться с кем-нибудь еще. Может, тогда бы мне понравилось. Понимаешь, может, я бы что-то почувствовала. Ты не обижаешься, правда? Я имею в виду: все-таки он твой родственник.

— Он мой очень отдаленный родственник. Я с ним никогда раньше не встречалась. Мне все равно, если он тебе не нравится. Но ты ему, наверно, нравишься? Он же пригласил тебя на следующий вечер танцев.

— Совсем не обязательно, что я ему нравлюсь. Просто я разрешила ему поцеловать себя. Он, наверно, думает, что я разрешу ему в следующий раз потрогать мою грудь или что-нибудь еще.

Было воскресенье, и мы расслаблялись, слушая пластинки на фонографе. Крисси, как всегда, лежала на кровати и курила, Мейв сидела, скрестив ноги, на полу, а Сара развалилась в мягком кресле, которое она привезла из Нью-Йорка. Я сидела за столом и пыталась читать среди этого дыма, музыки и болтовни.

Распахнулась дверь, и влетела Джинни Фербуш.

— Вы знаете, как мамочка-метла и папочка-метла зачинают своих деток-метелочек? — спросила Джинни.

— Я с нетерпением жду ответа, — протянула Сара.

— Они вместе двигаются. — И Джинни зашлась в приступе смеха.

— Боже, — простонала Крисси. — Где ты достаешь все эти шуточки?

— Я много читаю, — серьезно ответила Джинни.

Мейв начала хохотать, как безумная, я присоединилась к ней, и даже Сара снизошла до улыбки.

— Эй, хотите, я вам скажу еще что-то? — грозно спросила Джинни.

— Никаких больше шуток, — строго сказала Сара, — ты что, не видишь, что Марлена занимается.

— Япошки бомбили Пёрл-Харбор.

— Где этот Пёрл-Харбор? — спросила Сара.

— Боже, Сара. Ты ничего не знаешь. Это на Филиппинах.

— Нет, Джинни, — поправила я. — Это — Гавайи.

— Ну, неважно. Япошки все равно его бомбили. По радио объявили, что это значит, что Рузвельт будет вынужден просить конгресс объявить войну. Наверно, уже завтра мы начнем воевать.

Сара в ужасе завопила и залилась слезами.

Мы все посмотрели на Сару, нас поразила ее реакция. Никто из нас не знал, какая она была чувствительная, никто даже не подозревал, что она так тяжело воспримет эти новости.

— У тебя что, есть парень, о котором мы не знаем? — спросила ее Крисси. — И ты боишься, что он уйдет на войну?

— Да! Я хочу сказать, я боюсь, что они все должны будут пойти на войну — все мужчины и парни, которых мы даже и не знаем. И это случится, когда нам нужно будет встретить единственного и настоящего мужчину. Теперь, когда мы так молоды, мы не сможем набраться опыта!.. А когда состаримся и станем седыми, нам будет наплевать.

Прошло менее двух недель после бомбежки Пёрл-Харбора, когда Мэгги О'Коннор узнала, что ей предстоит тяжелое испытание. Доктор Хепберн сказал, что у нее опухоль левой груди. Она отказывалась поверить в самое ужасное. Они сделают биопсию, опухоль окажется доброкачественной, верила Мэгги, и через несколько дней она вернется домой. Оставалась только неделя до Рождества, Крисси и Мейв собирались приехать в Бостон на каникулы, которые длились одиннадцать дней. Если все-таки опухоль окажется злокачественной, она не сможет вернуться домой несколько недель. Ей придется отменить все рождественские планы и сделать это так, чтобы Мейв не волновалась. Ей нужно придумать какой-нибудь подходящий предлог. Но куда поедет бедная девочка? Сможет ли она убедить Гвендолин Марлоу, которую она даже не знала, чтобы та как-то позаботилась о Мейв и Крисси? Нет. Из того, что ей рассказала Крисси о характере тетки, Мэгги ясно поняла, что эта женщина отвергнет любую просьбу. Ей придется попросить свою кузину Бетти, Дочь дядюшки Джеймса, чтобы та приняла девочек и позволила им как следует отметить Рождество. Их дом будет полон детей, веселья, будут ярко гореть праздничные огни! Да, это прекрасное решение проблемы. Бетти будет приятно, что она обратилась к ней. Ей не потребуется объяснять все подробности.

Когда доктор Хепберн позвонил и сказал, что договорился обо всем и она должна лечь в больницу на следующий день, Мэгги ответила ему, что так Дело не пойдет. Ей нужно уладить кое-какие дела — на это уйдет дня два, и она ляжет в больницу не раньше понедельника.

— Моя дорогая Мэгги, мне казалось, что я вам объяснил: нужно поторопиться. Если эта чертова опухоль окажется… Чем быстрее мы с ней разделаемся, тем больше шансов у вас будет…

— Со мной все будет в порядке. Я верю, что Бог понимает: я здесь нужнее, чем там! Я буду в понедельник, Сэм.

— Черт возьми, Мэгги, ты понимаешь, что у тебя может быть рак! Что может сейчас быть более срочным, чем спасение своей жизни!

— Мне нужно повидаться со своей племянницей и объяснить ей, что меня не будет дома на Рождество.

Сара могла обнаружить, что моя мать совсем не горит желанием принимать ее на Рождество в нашем доме. Мать сказала мне по телефону:

— Весьма странно, что такая девушка, как Сара, с таким богатым домом и ее богатеньким, важным папочкой не желает ехать на каникулы в Нью-Йорк!

— Но, мама, я уже говорила тебе. Тетя Беттина в клинике, и Саре будет неприятно ехать в Нью-Йорк. И кроме того, — я начала шептать, хотя никого не было рядом и меня никто не мог услышать, — Сара не очень-то ладит с отцом.

— Ты мне этого никогда не говорила. — Мама была поражена. Я ей раньше не рассказывала подробно о болезни тети Беттины. Я надеялась, что она не начнет выспрашивать детали у Сары.

— Я не могу объяснить по телефону, мама, но мы должны пригласить Сару на Рождество!

— Конечно, — ответила мама, — здесь в Чарльстоне мы славимся своим гостеприимством. И она ведь моя племянница! — Она немного потеплела. — Лично я никогда не считала, что дети должны отвечать за грехи отцов и матерей. Хотя, если она дочь Беттины, она может подумать, что мы совсем простые.

— Она совсем другая, мама.

Мама будет поражена, когда увидит, какая теплая и приятная на самом деле Сара. Сара, наверно, зацелует ее до смерти. Я улыбнулась, представив себе эту сцену.

— Мама очень ждет тебя, — сказала я Саре.

— Звонила тетя Мэгги. Она приедет к нам в конце недели, и мы будем с ней обедать в субботу вечером. Она уже договорилась со школьным начальством. Мне бы хотелось, чтобы мы пошли в какое-нибудь шикарное место, но, видимо, это будет старая гостиница «Синий лебедь».

— Есть какие-то особые причины для ее приезда? — спросила Сара. Она красила ногти на ногах в ярко-красный цвет. Это был ответный удар — девочкам разрешалось красить ногти на руках только бесцветным лаком. Но у нее хотя бы на ногах ногти будут ярко-красными!

— Почему ей нужны какие-то особые причины? — спросила Крисси, она пыталась встать на голову. — Она соскучилась по Мейв. Разве этого не достаточно?

— Но вы же едете туда через несколько дней.

Мейв тоже начала волноваться. Может, действительно что-нибудь случилось? Она подумала, не связано ли это с ее отцом? Не болен ли он? Может, он хочет увидеться с нею? Боже, как она жаждала увидеть его!

Мейв вздохнула с облегчением, узнав, что болен не ее отец, а подруга тетушки Мэгги. «Спасибо тебе, Боже!» Хотя, конечно, ей было жаль бедную Мелиссу Торитон, которая жила в Сан-Франциско и попросила свою старую подругу приехать к ней.

— Конечно, тетя Мэгги, я все понимаю. Ты должна поехать к ней, если ты там нужна.

— Поэтому я привезла мои рождественские подарки для вас сегодня, мои милые девочки. Я надеюсь, что Крисси не будет разочарована, но я договорилась, что вы обе поживете у кузины Бетти. Вы там хорошо проведете время. Вся семья ждет вас. На Новый год будет большая вечеринка в «Ритце», которую дает клуб дяди Говарда…

— Ты не волнуйся о нас, тетя Мэгги. Все будет нормально. Просто я соскучилась по тебе. Тетя Мэгги, я так тебя люблю, — прошептала ей Мейв. — Я не знаю, что бы я делала без тебя?.. — Она замолчала.

— Я очень люблю тебя, Мейв. Больше всех на свете, — сказала ей Мэгги, она как бы напоминала себе это. Мэгги тесно прижала к себе Мейв и подумала, что будет с девочкой, если она не оправится от болезни… «Пожалуйста, Боже, пусть все будет в порядке, ради Мейв!»

Столовая в «Синем лебеде» была полна студентов и их родителей. Казалось, что все выбрали коронное блюдо субботы — шницель по-венски и картофельные клецки.

— Фу. — Сара изящно сморщила свой маленький носик. — Пища для нацистов! Можно подумать, их не волнует, что идет война.

— Ой, Боже, — застонала Крисси. — Мне кажется, это просто какая-то бурда!

Мэгги засмеялась:

— Я собиралась заказать себе шницель, чтобы попробовать что-то другое, необычное для нашей кухни в Новой Англии.

— Не обращай на них внимания, тетя Мэгги, — сказала Мейв. — Они жалуются на все и всегда. Это их стиль! Съешь шницель, я тоже закажу себе.

— Ты по-жа-ле-ешь, — предупредила ее Сара. — Тебе лучше взять ростбиф. Говядину просто невозможно испортить!

— Это ты так думаешь. Они могут сделать так, что мясо будет такого вкуса, как будто только что выиграло первое место на гонках с препятствиями! Мне кажется, лучше взять салат, — заявила Крисси.

— Съешь что-нибудь поплотнее, ты стала слишком худой, — сказала Мейв.

— Нет такого понятия — слишком худой, — уверенно заметила Сара. Она внимательно изучала меню. — Я права, тетя Мэгги?

— Мне бы не хотелось показаться старой девой, но мне кажется, что девочки, когда они растут, должны хорошо есть.

— Мне нравится, когда вы говорите, как моя тетушка, — расплылась Крисси. — Поэтому я закажу салат из крабов.

— Крабов есть нельзя, — заметила Сара. — Они плохо действуют на цвет лица.

— Слышишь, тетя Мэгги? — вмешалась Мейв. — Они целый день только и рассуждают: что полезно, а что вредно.

Наконец, мы все сделали заказ, и Мейв и тетя Мэгги рассказали нам, как изменились планы на Рождество. И тут я вдруг выпалила:

— Почему бы вам, Мейв и Крисси, не поехать с нами на Рождество в Чарльстон? — Тут я, правда, подумала, как на это все посмотрит моя мать. Еще две девушки, не похожие на нас с Севера.

— Как здорово! — воскликнула Мейв. — Мне кажется, что это так интересно. Что ты думаешь по этому поводу, Крисси? Тетя Мэгги, как ты считаешь, кузина Бетти не обидится на нас?

Мэгги улыбнулась:

— Мне кажется, все будет нормально, я скажу Бетти, что вы уже все решили раньше.

— Мне тоже кажется, что это просто прекрасно. — Крисси проверила свою талию. — Рождество на старом Юге. Как у Скарлетт О'Хара!

— Крисси хочет, чтобы у нее была такая же тонкая талия, как у Скарлетт! — объяснила Мейв тетушке Мэгги.

— Великолепно, я уверена, что она этого добьется. Но не забывай, что Скарлетт зашнуровывали и талия становилась у нее еще тоньше. Наверно, это было ужасное ощущение.

По щекам Сары покатились слезы.

— Я решила, что не поеду в Чарльстон. Я поеду в Канзас навестить маму. Я не могу смириться с тем, что она проводит все праздники одна.

Никто не произнес ни слова, пока Мейв не предложила поехать вместе с Сарой, и тетя Мэгги одобрительно покивала головой. Тогда и Крисси предложила поехать вместе с ними.

— Понимаешь, мне кажется, что это самое лучшее, что можно сделать на Рождество. Мне бы очень хотелось поехать.

— Спасибо, но я должна съездить к ней одна. Кроме того, сейчас в связи с войной очень сложно купить билеты на поезд. Будет весьма сложно приобрести даже один билет.

— Может, тебе вообще не следует туда ехать, Сара? — заметила я. — Тебе будет горько видеть свою мать в лечебнице.

— Мне кажется, что она должна поехать, — объявила Крисси. — Это ее мать! — Она выругалась. — Ох, извините меня, тетя Мэгги, нечаянно вырвалось.

— Если бы вы знали, сколько Крисси курит. Можно подумать, что она воспитывалась в приюте для малолетних преступниц. — Сара дразнила Крисси, но я поняла, что она просто старается переключить разговор на другую тему, чтобы не обсуждать ее будущий визит к матери.

— Ну уж нет! — вступилась за себя Крисси. — У кого хранится вино? За это нас уж обязательно вышвырнут из школы.

— Ну, я уверена, что вы все будете продолжать учиться, — спокойно заметила тетя Мэгги.

— Мне все же кажется, что мы с Крисси должны поехать с тобой, Сара, — взволнованно продолжала Мейв. — Марлене нужно поехать домой, а мы можем ехать с тобой и как-то помочь тебе.

— Нет, я поеду одна. Видите ли, мои дорогие, моя мама — старомодная южная красавица, и ей будет неприятно, если кто-то ее увидит тогда, когда она плохо себя чувствует и скверно выглядит! «Сара, — обычно говорила она мне. — Никого не впускай в дом, пока не приведешь в порядок лицо и в твоем сердце не будет звучать приятная мелодия!»

Марта Уильямс стояла в дверях в своем лучшем костюме из серой шерсти. Она ждала девочек, за которыми поехал на вокзал муж. Она решила надеть этот костюм, потому что хотела, чтобы у ее гостей создалось о ней впечатление, как об изысканной женщине благородного происхождения, южанке. Ведь эти две девочки с Севера — Крисси Марлоу, с ее богатством и трагичным прошлым, и дочка писателя… Книжный клуб, к которому она сама принадлежала, даже не давал рецензии на книги ее отца. Они были такими грязными — он описывал вожделение, жадность и гомосексуализм. Хотя Марлена и уверяла, что Мейв О'Коннор очень милая, Марта была убеждена, что девица окажется высокомерной. Ведь с одной стороны, у нее такой знаменитый отец, а с другой — все эти великосветские снобы с голубой кровью из Бостона. Ну ей придется доказать этим девчонкам, что хорошее воспитание и манеры — достояние не только богатых. Она чувствовала, что визит девочек из школы Чэлмер пройдет нелегко.

Папа остановил «додж» у дома, и мы все вывалились из машины. Я подбежала к маме и обняла ее.

— Мама, я так соскучилась по тебе!

— Я тоже скучала по тебе, Марлена. Но что случилось с твоими волосами?

Я потрогала волосы: я совсем забыла, что первое замечание матери будет по поводу моих волос.

— Они стали, светлее, гораздо светлее! Марлена Уильямс, ты покрасила волосы!

— Это получилось совершенно случайно, мама. Мы были в аптеке в городе, и кто-то сбил бутылку перекиси водорода с полки, и… она свалилась мне прямо на голову…

Мама смотрела на меня с удивлением.

— Что за сказки ты мне рассказываешь? Как может бутылка свалиться…

— Мама, может, мы поговорим об этом позже? Я хочу представить тебе Мейв и Крисси. Мейв, Крисси, это моя мама.

— Добро пожаловать, Мейв и Крисси, — вежливо промолвила мама.

Мейв крепко пожала маме руку.

— Благодарю вас, миссис Уильямс. — Она говорила так тихо, что маме пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать. — Вы очень любезны, что пригласили нас. Это просто рождественский подарок!

Я поняла, что на маму произвели впечатление манеры Мейв. Крисси тоже протянула руку.

— Как вы поживаете, миссис Уильямс? — холодно сказала она, как бы подражая маминому тону. Но потом Крисси вдруг расплылась в улыбке, все ее лицо расцвело, она стала такой красивой — какая же она милая, если сбросит свою обычную маску. — Я не могу выразить, как прекрасно, что мы здесь, миссис Уильямс. Праздники в хорошем доме!..

Мама немного расслабилась.

— Мы вам очень рады, Крисси и Мейв. — Она начала хлопотать. — Я знаю, как плохо обслуживают в поездах в наше время. Вы, наверно, умираете от голода. Поэтому мы сейчас немного перекусим. Марлена, покажи девочкам, где можно повесить пальто и где вымыть руки. Мы сначала поедим, а потом разместим девочек.

Мы вошли в столовую. На столе был сине-белый чарльстонский фарфоровый сервиз. Это был один из любимых маминых сервизов. Стол ломился от блюд — цыплята по-чарльстонски (они готовятся с кунжутным семенем и ломтиками апельсина), суп из крабов, блюда гороха с перчеными сливками и измельченными грибами, огромный пирог из батата, пирог с пралине из орехов-пекана, плетеная корзинка с маисовым хлебом…

Крисси закрыла глаза и обхватила себя руками.

— Мне кажется, что я умерла и теперь нахожусь в раю!

— Мама, ты, наверно, ожидала, что сюда нагрянет вся армия генерала Шермана, — захихикала я.

— Как ты можешь говорить такие ужасные вещи, Марлена?

— Вы действительно, наверно, ожидали набега кочевников, миссис Уильямс, — заметила Мейв. — Вы даже себе не можете представить, как все аппетитно выглядит, особенно после многих недель питания в школе Чэлмер.

Мы с Мейв с ужасом наблюдали, как Крисси с верхом наложила себе всего на тарелку.

— Домашняя еда, — вздохнула она — вы что, все сами готовили, миссис Уильямс?

— Да, мы готовили вместе с Бесс. — Мама улыбнулась Бесс, которая тут же добавила цыпленка мне на тарелку. Я еще не успела отведать ни кусочка.

Пока мы ели, я видела, как Крисси изучает маму. Мне было интересно, что она думает. Почему она так внимательно ее разглядывает? Как будто она вообще никогда раньше не видела матери.

— Миссис Уильямс… мистер Уильямс, — обратилась к родителям Крисси. — Мы все с удивлением посмотрели на нее. — Когда мы были в Бостоне на Дне благодарения, мы все называли тетю Мейв — тетушка Мэгги. Могу я вас называть тетя Марта и дядя Говард?

Папа был доволен:

— Конечно, ты меня можешь так называть, золотко! Это так приятно, не правда ли, Марта?

Мама была поражена вопросом.

— Конечно, — сказала она. — Мне это будет приятно. Но как насчет твоей тети? Может, ей не понравится, что у тебя завелись новые родственники?

Крисси вздохнула:

— Ну, тетя Гвен не такая уж тетка. Я хочу сказать, что если бы я могла выбирать, тетя Гвен не была бы в числе тех, кого бы я выбрала себе в родственники. Она даже не дотянула бы до сотого места, — добавила Крисси.

Папа перевел разговор на другую тему, прежде чем мама начала задавать вопросы о семье Крисси.

— Девочки, ешьте! Завтра канун Рождества, у нас планируется праздничный обед. Нам нужно все расчистить, чтобы было место, куда поставить новые блюда!

— Так странно: Рождество — и цветут камелии! Камелии — в декабре! — Мейв захлопала в ладоши.

— В Южной Каролине камелии цветут в декабре и январе.

— Мамины камелии всегда завоевывают призы.

— Марлена, я никогда не получала первый приз! Старая миссис Рено всегда его уносит!

— Мне кажется, они присуждают ей первую премию просто по привычке. — Мне нравились камелии мамы.

— В январе проходит ежегодная выставка в Бофорте, — объясняла мама. — Потом в мае мы всегда ездим в Оранджбург, там проходит фестиваль роз. Девочка, вам нужно приехать в мае, когда все будет покрыто цветущими розами.

— Мне кажется, им больше понравится в июле, — заметил папа. — В июле бывают фестивали воды, это прекрасное зрелище!

— Хорошо, — радостно согласилась Крисси, потряхивая волосами, — тогда мы приедем и в мае и в июле!

Все засмеялись, а я сказала:

— Тогда нам стоит поехать в Кэмдден и посмотреть стипль-чез, Крисси обожает лошадей, — объяснила я родителям. — Вот если бы здесь была Сара!

Я сразу же поняла, что мне не следовало ее упоминать, потому что мама посмотрела на меня очень внимательно. Я могла прочитать в этом взгляде, что ей нужно все узнать о Саре и Беттине и о дяде Морисе. Я отвела глаза. Мне не хотелось ей что-то объяснять.

— В половине шестого мы пойдем к святому Филиппу на Церковной улице на рождественское святое причастие. Потом наши знакомые и родственники вместе с нами придут на рождественский обед. Ты не против, Мейв, что служба будет в англиканской церкви?

— Конечно, нет. Тетя Мэгги говорит, что Младенец был рожден для всех нас!

— Хорошо, мама будет довольна. Пожалуйста, чтобы она была совсем счастлива, никаких свитеров, или носков, или сандалий. Платья, чулки и низкий каблук, прошу вас!

Мы вошли в церковь, мама шла первой, а Крисси — последней. Поэтому Крисси пришлось сидеть в другом ряду. Позже, когда началась служба, я поняла: хорошо, что она далеко от мамы. Крисси вообще не слушала службу. Как только мы уселись, она начала флиртовать, по-настоящему флиртовать с кадетом, который сидел в противоположном ряду. Он был весьма привлекателен, но мама этого бы не поняла, хотя бы потому, что это был кадет из Военной академии. Их не считали настоящими жителями Чарльстона. Хотя все знали, что они храбро воевали в Гражданскую войну.

— Кто он? — прошептала мне Крисси, не отводя глаз от привлекательного парня в красивой форме, хотя уже началась служба.

— Я не знаю, — прошептала я. — Просто один из кадетов из академии. Сиди спокойно!

— Правда симпатичный?

Я уставилась прямо вперед.

— Пожалуйста, Крисси. Здесь не место обсуждать парней, — умоляла я.

— Он гораздо приятнее, чем Хью Уинтроп, правда?

— Тихо! Все смотрят на тебя! Мама решит, что ты просто ужасна!

Крисси благоговейно сложила руки на коленях и не смотрела на кадета, пока не пришло время причастия. Но он ей улыбался, и она все же кокетливо взглянула на него своими огромными глазами.

Наконец хор запел «Возрадуйтесь, добрые христиане», служба закончилась. Я вздохнула с облегчением.

В то время как мои родители желали знакомым веселого Рождества, я познакомила Мейв и Крисси с некоторыми моими бывшими школьными друзьями. А Крисси и кадет Ронни Филдинг познакомились сами.

Закуски в канун Рождества включали сельский окорок, крабов со специями, салат из омаров, птицу, паштет из цыплят, бататы в апельсиновой кожуре, всякие соленья и огромное количество десертов, включая пироги из лесных орехов, арахиса и ямса. Крисси ничего не ела. Она очень волновалась по поводу свидания, назначенного на следующий день после Рождества с Ронни Филдингом. Флирт — это одно, а свидание — совершенно другое. Теперь она уже сомневалась, симпатичный ли он парень.

Прошло два дня после Рождества, когда я набралась смелости и рассказала маме и папе о тете Беттине. Мне пришлось это сделать, потому что мы получили телеграмму, из которой явствовало, что Сара едет в Чарльстон. Мейв, Крисси и я расстроились, мы не знали, что могло случиться в Канзасе, из-за чего Сара так быстро оттуда уехала. Она, наверно, успела повидать свою мать не более одного раза. Но все равно ее телеграмма нас рассмешила:

«Еду. Прибуду в Чарльстон Бог знает когда на этом ужасном поезде. Если вообще выдержу это путешествие. Пожалуйста, если не сложно, пусть меня кто-нибудь встретит. Хотя вы знаете, как я ненавижу приносить дополнительные сложности кому-нибудь. Буду хорошо себя вести и не буду никому мешать. Ваша Сара».

Мне захотелось плакать. Телеграмма была, конечно, забавной, но она была и грустной. Как и сама Сара. Маме не было смешно.

— Такая излишняя экстравагантность, — сказала она мне, — как будто она пытается утереть нам нос тем, что может тратить так много денег. Четырнадцатилетняя вертихвостка!

— Мамочка, пожалуйста, не приходи ни к какому выводу прежде, чем увидишь Сару. Она специально так составила телеграмму, чтобы мы ее не жалели. Наверно, в санатории с тетей Беттиной случилось что-то очень неприятное. На самом деле Сара очень приятная девочка.

— Я совсем не собираюсь невзлюбить Сару. Как ты можешь говорить такое своей маме! У меня нет никаких предрассудков. Я уверена, что ее нужно больше жалеть, а не ругать. Ведь если ее мать Беттина, а отец…

Папа и мы трое поехали встречать Сару, а мама осталась дома. Она готовила свежие полотенца, взбивала подушки, которые совсем не нужно было взбивать. Поставила новый букет на обеденный стол.

Когда мы подъехали, мама была на передней веранде. Она оглаживала на себе юбку и нервно поправляла волосы. Выскочив из машины, Сара сбросила прямо на землю коричневое меховое пальто и побежала к маме с распростертыми объятиями.

— Тетя Марта! О, тетя Марта! Это была такая ужасная поездка, мама меня совсем не узнала. Тетя Марта…

Было видно издали, как мама напряжена. Сара бросилась к ней, обняв, прижала свою белокурую кудрявую голову к маленькой маминой груди.

— О, тетя Марта, если бы вы видели мою бедную мамочку, ваше доброе сердце разбилось бы.

Я видела, как мама неловко обняла Сару. Я также заметила, как мама старалась вымолвить хоть слово. Получалось это с трудом, как будто в ее горле застрял огромный болезненный ком.

— Не плачь, Сара, милая. Все будет в порядке. Мы постараемся, чтобы все было в порядке.

Сара подняла залитое слезами лицо:

— Я хочу сказать, тетя Марта, когда я здесь, я начинаю верить, что все будет в порядке. Вы такая милая, тетя Марта. Мама так и говорила мне, еще когда она… не болела. Она говорила: «Моя сестра Марта — самая милая и красивая сестра в мире. Когда-нибудь ты ее увидишь, Сара, и поймешь, что я была права».

Обнявшись, мама с Сарой пошли в дом. Мы последовали за ними. Мейв плакала. Но папа и я широко улыбнулись друг другу.

— В поезде было полно солдат, но я с ними почти не разговаривала.

— Почему? — потребовала ответа Крисси. — На тебя что, вдруг напала скромность? Мне кажется, что ты упустила огромный шанс.

— У меня было плохое настроение. Я не могла ни о чем думать, только о маме. Кроме того, я ничего про них не знаю. А вдруг они все оказались бы сексуальными маньяками!

— Я так понимаю, что ты вдруг оробела, — понимающе улыбнулась Крисси.

— Конечно, нет! Я уже сказала, что переживала из-за мамы. Ну-ка, расскажите, чем вы тут занимались.

— Крисси жутко кокетничала с кадетом из академии.

— Боже, как ужасно!

Я засмеялась:

— Ну, ничего страшного, они только, сидя в машине, поели гамбургеров, у нас это популярное времяпрепровождение!

— У него что, машина? И он достаточно взрослый? У него есть права?

— Да, какой-то драндулет.

— Вы обжимались?

Крисси не отвечала.

— Так, значит, обжимались. Может, ты ему позволила еще что-нибудь? — хитренько поинтересовалась Сара.

Мы с Мейв невольно наклонились вперед. Мы не задавали Крисси подобных вопросов по поводу ее свидания. Но теперь, когда здесь была Сара, нам было интересно узнать подробности.

— Так что ты ему позволила? — продолжала Сара, так как Крисси не ответила на ее первый вопрос.

— А ты сама как думаешь?

— Ты ему разрешила себя трогать, ну-ка, выкладывай правду.

— Можно сказать, да.

— Где он тебя трогал?

— А ты как думаешь? — Крисси вовсю наслаждалась нашим вниманием.

— Твои сиськи?

— Да…

— И еще ниже?

— Да…

— А ты его тоже трогала? Там, внизу?

— Нет!

— Почему? — спросила Сара. — А мне не хотелось.

— Почему?

— Он мне не нравится.

— Даже после того, как он тебя везде трогал?

— Особенно после этого, — засмеялась Крисси. — Ну что, теперь я самая опытная из вас?

— Наверно… пока что. — Сара вскинула голову. — Но тебе следовало потрогать его там, чтобы хотя бы знать, что там такое. Как ты считаешь, Мейв?

— Я не знаю, — Мейв покраснела. — Мне кажется, что у нее еще будет время для этого. Кто хочет прогуляться со мной в порт?

— Пошли, — заявила Сара, — я хочу здесь увидеть все. Я подумала: здесь есть форт Самтер и форт Мултри, недалеко Бофорт… Да, это не город, а золотые россыпи солдат, моряков и морских пехотинцев! Если мы когда-нибудь будем нуждаться в мужиках, то всегда сможем вернуться домой в Чарльстон…

Осень. 1942

Гвен Марлоу не была напрямую виновата, что ее племянница распростилась с невинностью в сентябре 1942 года. Сара тоже немного приложила свою руку. Гвен обеспечила случай, место и мужчину. Вдоволь насладившись тем, что потакала всем своим желаниям после развода, Гвен теперь была готова принять на себя бремя ответственности перед обществом. После объявления войны она просто кипела от жажды деятельности и приступов патриотизма! Если высшие классы не будут готовы к тому, чтобы самим защищать свои привилегии, то кто станет это делать за них? Она участвовала во всех комитетах по сбору шелковых и нейлоновых чулок, кулинарного жира, консервных банок, использованной бумаги, старых шин, даже пустых тюбиков из-под пасты. Она уговаривала других, чтобы те вязали и сворачивали бинты для «Красного Креста». Но лучше всего она организовывала ленчи и балы, где продавались облигации военного займа и проводились благотворительные лотереи в пользу флота, морской пехоты и выдавалась помощь всем, кто в ней нуждался.

Когда было решено организовать лотерею для Морской лиги в отеле «Плаза», на открытии осеннего сезона в Персидском зале, естественно, Гвен выбрали председателем лотереи.

Во-первых, она сама жила в «Плазе», а во-вторых, никто не мог сравниться с ней в смысле энергии, у нее были все необходимые для проведения подобных мероприятий качества! Она всегда могла привлечь крупных спонсоров и известных личностей. Итак, было решено, что несравненная Хильдегард, в своих длинных лайковых перчатках, будет играть на пианино и петь несколько неприличные песенки. А Гвен постарается наполнить зал молодыми красотками, чтобы военным было с кем танцевать, да и просто, чтобы украсить проводимое мероприятие!

Естественно, Гвен вызвала из колледжа Смит свою Гвенни и ее подружек. Но кроме того, Гвен представилась прекрасная возможность пригласить свою племянницу и ее трех подруг, с которыми та так подружилась. Правда, они были слишком молоды для такой вечеринки, где были полные жара и бурлящей крови молодые солдаты и офицеры. Интересно, сколько лет Крисси — пятнадцать или уже шестнадцать? Гвен, естественно, не могла вспомнить. Про своих-то детей и то не все — упомнишь! Ну, неважно, Крисси и ее подруги вполне взрослые девицы, а уж выглядят-то, несомненно, такими, ну, может, за исключением этой маленькой мышки с Юга.

Кроме того, Гвен считала, что она должна хотя бы раз развлечь друзей своей племянницы. Крисси вечно ездила к ним домой на все каникулы. Она провела все лето в Саутгемптоне с этой девицей Голд, у которой папа — еврей! А ее подруга Мейв, несмотря ни на что, была из Бостона — та самая Эббот, и все всегда писали кипятком по поводу новых книг ее отца, как будто он был мессией! Да, ей нужно пригласить их. Никто не будет интересоваться возрастом девчонок. А «если даже кто-нибудь спросит, ну что ж, она — Гвен Марлоу, и сейчас вдет война!

Гвен начала считать. Гвенни приедет и привезет с собой пять подруг, Крисси и ее три подружки — всего десять человек. Ей нужно заказать как минимум пять комнат, даже если менеджер отеля будет клясться, что свободных комнат нет, а преимущества представляются только воинам.

— Мне нужны пять комнат на уик-энд, — заявила она менеджеру, — и не вздумайте мне напоминать, что сейчас идет война!

Когда Крисси получила приглашение, ей совсем не хотелось его принимать. Все, что связано с теткой Гвен, всегда плохо кончалось. И она совсем не жаждала видеть эту самодовольную засранку Гвенни. Но Саре хотелось поехать.

— Все, что угодно, только вырваться из этих стен, малышка! — томно протянула она, имитируя какого-то комика. — Мне бы хотелось увидеть, как поет и играет Хильдегард. Мне говорили, что она расхаживает по залу и щиплет парней за задницу и что каждый раз, когда она поет «Последний раз, когда я была в Париже», кто-то в знак уважения к ней покупает облигацию за двадцать пять тысяч долларов. Мне хочется там побывать!

— Тебе ничего другого не остается, как сдаться, — засмеялась Мейв. — Ты же знаешь, что Сара всегда добивается своего!

Крисси лежала на спине на великолепном покрывале отеля «Плаза», ее бледно-желтое шелковое вечернее платье было задрано до талии, ноги без чулок (последняя предвоенная пара чулок была выброшена еще на прошлой педеле из-за сплошных «дорожек») были широко раскинуты. Желтые трусики валялись на полу, а новые, тоже желтые, босоножки, купленные только вчера во время быстрого налета на магазин, также валялись на великолепном покрывале. Прапорщик Корки Таун в вечернем пиджаке, но с голой попой, только четыре месяца назад окончивший Принстон, совсем придавил ее. Он очень энергично и грубо старался прорваться через ее девственную плеву.

Крисси решила, что настало время на этот раз дойти до конца, если даже это будет стоить ей жизни. По тому, как продвигались дела, было похоже, что этот вариант весьма вероятен.

Весь в поту, хрипло дыша, прапорщик Корки Таун предложил:

— Ты должна применить французский способ.

— Что?

— Ты что, не знаешь? Минет. Отсоси меня.

— О-о-о!..

— А потом я тебя, — обещал он. — Некоторые парни не любят нырять в муфту, мне все равно. Мне это даже нравится.

Крисси было непонятно большинство слов, но она поняла, что он имел в виду, и хитренько улыбнулась. Вот был бы поражен прапорщик Корки, если бы узнал, что у нее есть огромный опыт именно в этом способе занятий любовью! Она могла бы научить его кой-чему.

— Нет, — резко ответила она.

Она не выйдет девственницей из этой комнаты, хотя бы в техническом смысле слова, если даже ей придется держать здесь Корки всю ночь. Он, наверно, решил, что его грустный и трогательный рассказ о том, что он скоро пойдет на войну, заставил ее пригласить Корки в эту комнату, на эту постель и развалиться в порыве страсти под ним, чтобы он не пошел на войну или, может, на смерть, не полюбив кого-нибудь. Но все было совсем не так.

Поцелуи, объятия и разрешение потрогать себя — в пределах нормы и за ее пределами — с различными представителями противоположного пола совершенно не возбуждали Крисси. Может, это происходило из-за того, что она не пускала никого в свои глубины? Сегодня ей все станет известно. Сегодня она распростится со своей невинностью!

Она поцеловала его и всего обслюнявила, она засунула ему в рот язык и начала им так двигать, как она считала, весьма страстно. Она даже погладила его по ягодицам.

— Постарайся немного — посильнее, — прошептала она бедному Корки. Потом Крисси подула ему в ухо, предполагалось, что после этого парень взовьется до потолка.

Она протянула руки под него, где его пенис усиленно старался войти в нее. Крисси начала его гладить. Корки застонал и сильно проник в нее, и тут застонала Крисси, но не в порыве страсти; ее пронзила сильная боль, наконец все свершилось! Сразу же после соприкосновения с ее теплотой он взорвался и полностью обрушился на нее.

Крисси вспомнила один из стишков Джинни:

Крисси подождала немного, а потом сказала:

— Пусти меня, пожалуйста. Слезай с меня. Мне нужно принять душ.

— Зачем? — спросил он, лежа без сил на ней. — Ты кончила?

— Нет, но ты кончил.

— Я могу тебя… пальцем, — предложил он ей, — или, если хочешь, я могу тебя пососать.

— Нет, но все равно спасибо. Тебе лучше пойти вниз, пока тебя не хватились. Я тоже скоро спущусь.

— Ты правда не хочешь? — нудно продолжал прапорщик Корки.

Крисси не отвечала ему. Она встала с кровати и одной рукой расстегнула «молнию». Мятое платье полетело на пол. Когда Корки увидел ее голое тоненькое тело с небольшими твердыми грудками, которые задорно рвались вверх, он опять захотел ее.

— Я мог бы в этот раз заставить тебя кончить, — продолжал он.

Крисси ему не ответила и пошла в душ. Она не включала воду, пока не услышала, что он ушел и закрыл за собой дверь. Тогда она пустила воду в полную силу, стараясь не замочить волосы. Пока теплая вода начисто отмывала тело от скверны, Крисси начала себя ласкать, пока не почувствовала знакомые спазмы, находившие на нее волна за волной…

Когда она вернулась в Персидский зал, оркестр играл «Чаттануга Чу Чу», но ей совсем не хотелось танцевать джаттербаг. К ней подлетела Сара.

— Где ты была? — взволнованно спросила она. Ей только что удалось избавиться от трех парней в форме, все они старались произвести на нее впечатление своими военными победами.

— Твоя тетушка Гвен ищет тебя уже полчаса. Мне кажется, что она хочет тебя кому-то представить. Гарриманы или кто-то еще…

К ним подошла Гвенни Уинслоу.

— Вы слышали последнюю новость? В декабре заканчивает группа в сорок три человека в Йеле. И говорят, что три четверти парней уже записались в армию, — жаловалась она. — Так в Йеле практически никого не останется…

— Какой ужас, — радостно завопила Сара. — Что будут делать девочки в колледже Смит без мальчиков Йеля?

Гвенни непонимающе посмотрела на Сару и отошла.

— Так, вернемся к тебе, — продолжала Сара. — Крисси Марлоу, ты пошла наверх с этим прапорщиком, ну, у которого еще остались на лице дырки от прыщей во время пубертации? — Она быстро пощупала волосы Крисси. — Та-а-ак, немного влажные. Что ты делала, мое золотце?

— Я тебе заявляю, Сара Лидз Голд, — Крисси старательно передразнила акцент Сары, — что ты хуже, чем писатель Эллери Квин.

Сара угрожающе посмотрела на нее.

— Крисси?

— Угу. Морские пехотинцы наконец пошли в атаку!

Зимняя пора. 1943

Мэгги О'Коннор потеряла свою правую грудь на Рождество 1941 года, а левую — в следующем году. Теперь, спустя год, доктора требовали, чтобы она опять легла в больницу — как они сказали, для проверки. И стоит провести рентгенотерапию, чтобы быть во всем уверенными. Но Мэгги понимала, что она проигрывает свою борьбу. Она хотела только знать, сколько пройдет времени, прежде чем болезнь придет к естественному завершению. Ей столько предстояло сделать во благо родины, больницы, где она работала, в память матери и, самое главное, Мейв. Она испытывала гнев, что судьба так распорядилась ею. Она бунтовала и ходила в церковь отмаливать грехи и дурные мысли. Ей было нужно еще время, чтобы она могла проводить мать на вечный покой. Кто позаботится о матери, если Мэгги умрет первой? Боже мой, а что же с Мейв? Она сильная и хорошая девушка, но все еще слишком молода. Она еще не повзрослела, чтобы со всем справиться. А ее дитя? Кто будет за ним присматривать? Только не Мейв. Она никогда не скажет Мейв, что с ее ребенком не все в порядке, но он живет в семье, которая его любит. И Пэдрейк. Мэгги с ним не общалась. Конечно, она знала об успехах его книг. Он жил в Ирландии; каждый роман приносил ему все больше признания и славы. Она не могла понять, почему критики так восхваляют его работы, — ей казалось, что они полны ненависти, почти всегда необъяснимой. Но люди восхищались ими. Не случится ли так, что после ее смерти Пэдрейк вернется и опять заберет Мейв? Или, может, Мейв сама начнет искать его. Мэгги чувствовала, что Мейв любит Пэдрейка и грустит по нему.

О, Пэдрейк! Что станется с ним? Мир знал его только как гения-отшельника. Мир всегда прощает гениям их эксцентричность, их любовь и ненависть, даже когда они выходят из моды, — это тоже своего рода эксцентричность. И это делает их более интересными и выделяющимися. Они стоят в стороне от остального человечества. Но для нее Пэдрейк был не только эксцентриком. Его гениальность была смешана с сумасшествием. Может, это гены, которые были в их крови? Может, он с самого рождения нес в себе эту страшную кару? А что будет, если об этом узнает остальной мир? Кто защитит Пэдрейка от волков, которые набросятся на него, почуяв запах крови?

Нет, ей нельзя сдаваться. Еще не время. Что сказал их святой Франклин Д. Рузвельт, когда его попросили, чтобы он остался еще на один срок? Бедный, усталый и больной человек, он сказал миру: «…и в этой войне я так же не могу оставить свой пост, как этого не имеет права сделать солдат…»

Ей придется продолжить борьбу, она не имеет права покинуть свой пост.

Когда Мэгги вернулась из больницы, ей пришлось смириться с тем, что в ее распоряжении осталось самое большее два года. За это время ей нужно было сделать очень много! Самое главное — подготовить Мейв к мысли о ее смерти. Ей следовало убедить Мейв в том, какую опасность представлял Пэдрейк. Ей также следовало привести в порядок все дела, чтобы Мейв стала хранительницей музея, могла заниматься больницами, которые существовали на пожертвования семьи Эбботов. И могла помочь своей бабушке, но с наименьшими затратами нервной энергии. Бедная девочка, ей только что исполнилось шестнадцать и на ее плечи вскоре будет возложен такой огромный груз!

Мэгги решила на лето открыть дом в Ньюпорте. Там они с Мейв смогут провести время и обо всем поговорить. Наверно, Крисси и Сара будут с ними большую часть лета, а Марлена поедет домой в Южную Каролину.

Мэгги послала свой «паккард» за девочками. Она купила машину год назад, чтобы доказать судьбе, что она все еще борется с ней. В 1942 году с конвейера сходили последние машины, шла война, и было неизвестно, когда будут строить новые модели. Кроме того, Мэгги не была уверена, что это не последняя машина в ее жизни.

Я едва сдерживала слезы, прощаясь с Сарой, Крисси и Мейв. Мейв заставила меня дать слово, что я приеду в Ньюпорт хотя бы на две или три недели. Я попросила Сару, чтобы она писала мне хоть раз в неделю о том, что у них там происходит.

— Особенно если кот спрыгнет с крыши!

Сара захихикала.

— Что ты имеешь в виду?

— Сара, эту фразу сейчас используют военные, чтобы объявить, что произошла высадка войск… А солдаты имеют в виду засовывание ты-сама-знаешь-чего-и-куда.

— Ну, если случится ты-сама-знаешь-что или если мой кот просто сломает себе шею, ты узнаешь об этом первая. Я тебя прошу, чтобы ты хорошо проводила время с парнями, которые крутятся вокруг тебя, и если твой кот свалится с крыши, ты мне пришлешь открытку с надписью «Внутри как ни три» — и я все пойму!

Мейв и Сара очень волновались, когда ехали по Бельвью-авеню с прекрасными изумрудными газонами и великолепными летними домами. Крисси сидела молча.

Ей станет больно, если она опять увидит дом бабушки Марлоу. Она старалась забыть это время, не думать о своих бабушке и маме. Крисси даже не представляла, что после стольких лет она все равно будет скучать по матери, вспоминать ее лицо, духи, голос: «Кто самая сладкая конфетка мамочки?» — «Ты — моя любимая девочка!» Потом она вспоминала: «Беги, моя крошка. Няня тебя ждет, моя красавица. У меня нет времени прочитать тебе сказку, мой зайчик. До завтра, мой ягненочек!»

И это е… зал суда. «Мамочка! Мамочка!» Крисси слышала, как плачет ребенок, как будто это была не она! Мейв взяла ее за руку:

— Мы уже приехали, Крисси. Жаль, что ты так переживаешь. Это дом твоей бабушки? Вон тот, за забором?

Крисси пожала плечами.

— Теперь это дом тети Гвен. Мне все равно. Это всего лишь дом! — Иногда она просто ненавидела воспоминания о своей матери. И если она ее так сильно ненавидела, тогда все прошлое не имеет никакого значения! Но она все еще была очень напряжена.

Мэгги поздоровалась с ними и спросила:

— Хотите посмотреть дом?

Сара оглянулась. Перед ней был огромный бальный зал.

— Вот это да! Наш домик в Саутгемптоне даже рядом не стоял с вашим! Ваш дом просто великолепный, великолепнейший! Я должна отметить, тетушка Мэгги, вы умеете жить, вы — неевреи!

Все засмеялись, даже Крисси. Мэгги обняла Сару:

— А я должна сказать, что вы, евреи, умеете заставить девушку смеяться.

Мэгги нашла Крисси в библиотеке, лежащей на огромной софе эпохи итальянского Возрождения.

— Похоже, что тебе здесь удобно, а это трудно ощутить в таком месте. Эти комнаты великолепны, но их не назовешь уютными.

Она заметила следы слез у Крисси на щеках.

— Почему ты не пошла на пляж Бейли с Сарой и Мейв?

— Я не знаю. Мне не хотелось, я читала.

— Все в порядке? — Мэгги взяла книгу, лежащую на софе. Это был «Колодец одиночества» Редклиффа Холла.

— Не удивительно, что ты вся в слезах. Это грустная, угнетающая книга, разве я не права?

— Вы читали ее? Она про лесбиянок.

— Да, я знаю.

— Вам не кажется странным, что я ее читаю? — спросила Крисси, она сразу ощетинилась.

— Нет, я так не думаю. Это хороший роман. Конечно, книга пользовалась не совсем хорошей славой из-за содержания…

«О Боже, подумала Мэгги, бедное дитя обеспокоено, волнуется из-за…»

— Вы не думаете, что я… одна из них… только потому, что я читаю эту книгу? — У нее был слегка вызывающий тон.

— Крисси, дорогая, конечно, нет. Я же тебе сказала! Я сама читала эту книгу. Она волнует, я это знаю, но ты не должна волноваться.

— Я могла бы стать лесбиянкой, — выпалила Крисси, сбрасывая с себя часть груза. — Я не уверена… — Она снова заплакала.

Мэгги обняла девочку, и вскоре Крисси рассказала ей все: как она грустила по своей маме и что у нее случилось с учительницей музыки.

— О, Крисси, — Мэгги почувствовала, что тоже плачет, — ты была просто наивным ребенком и попала в такую тяжелую ситуацию. Это совсем не значит, что ты лесбиянка. Ты была одинока, и тебе было нужно внимание, был нужен кто-то, кто бы мог занять место твоей матери. Естественно, что тебя тянуло к этой милой леди, она стала тебе хорошим другом. И… — Она замялась. Как она сможет объяснить поведение учителя? Та ведь не была ребенком… — И твой друг, она тоже была так одинока, и она потеряла контроль над собой. Она была взрослой, именно она должна была… — Мэгги опять замялась. Потом сказала: — Да, этого не следовало делать. Но это не твоя вина. Твоя подруга забыла свои обязанности по отношению к тебе, потому что она сама нуждалась в любви. Мне кажется, что она воспользовалась тем, как ты была несчастна, чтобы удовлетворить свою собственную нужду! Но она, бедняжка, заплатила за это страшную цену. Правда? Но она уже за все заплатила. Забудь обо всем, Крисси. Хватит выплачивать долги…

— Но как я могу быть уверена, что я… что, вы понимаете, что я не одна из этих? Я люблю моих друзей, Мейв, Сару и Maрлену. Я люблю вас, тетя Мэгги.

— Спасибо, и я тебя тоже очень люблю. Но существуют разные виды любви. Нам нужно благодарить Бога за это. Любовь, которую вы испытываете к своим друзьям, — прекрасное чувство. Я молю Бога, чтобы он поддержал тебя и всех остальных до конца… вашей жизни.

— Но мне кажется, что я никогда не встречу мальчика, которого могла бы полюбить.

Мэгги тихонько засмеялась, погладила блестящие волосы Крисси.

— Ты еще так молода, Крисси, совсем девочка. Ты его встретишь, обязательно встретишь. Просто дай себе шанс. Ты встретишь своего любимого. А потом ты будешь любить своих детей.

— Моя мать не любила меня, — горько заметила Крисси.

— Я уверена, что она тебя любила. Может, как-то по-своему… Крисси, существуют разные проявления любви. Просто прими как факт, что она тебя любила, вот и всё. Нужно расстаться с прошлым, тогда мы сможем свободно идти вперед.

Крисси положила голову на грудь Мэгги.

— Я так вас люблю! Вы относитесь ко мне, как мать.

«О, Крисси, тебе придется расстаться и со мной, и наверно, очень скоро!»

Все четверо были на кухне и готовили обед.

— Как здесь интересно, — сказала Сара, нарезая розовый редис.

— Я рада, что ты так считаешь, Сара. Я боялась, что вам не понравится, ведь я пригласила вас на лето в дом, где почти нет слуг. Бедная Бетси, даже если остальные комнаты закрыты, у нее масса работы. Но мне кажется, что в этом году никто в Ньюпорте не может нанять столько слуг, сколько требуется, — военные заводы работают день и ночь! Поэтому нам придется управляться самим.

Мейв чистила картошку.

— Когда мы были в Хаммерсмит-фармс, Джекки и ее сестра Ли подстригали живую изгородь. Их мать обожает хорошо подстриженные живые изгороди![1]

— Я никогда не встречала Джанет Очинклосс. Я вообще почти никого не знаю в Ньюпорте. Джекки не учится в школе мисс Чэлмер, не правда ли?

— Нет, — ответила Сара, аккуратно очищая огурец.

— Она учится у мисс Портер в Фармингтоне, штат Коннектикут. Но мы дружили еще в Хэмптоне. Родственники отца Джекки — Бувье[2] живут в Восточном Хэмптоне. У них там прелестная усадьба Лазета. Но ее мать вышла замуж за Хью Очинклосса, и теперь они живут в Вашингтоне и приезжают сюда только на лето. Мейв с ней встречалась у нас прошлым летом.

— Отец Джекки очень симпатичный, не правда ли, Мейв? Конечно, он не так красив, как твой отец. Никто с ним не может сравниться. Могу себе представить — иметь такого красивого и знаменитого отца. Мы просто умираем, так хотим с ним познакомиться, правда, Крисси?

Мейв быстро взглянула на Мэгги, и Крисси перехватила взгляд, которым они обменялись. Она уже давно поняла, что между отцом и Мейв существовала проблема, которая также касалась и тетушки Мэгги. Но в отличие от Сары Крисси никогда не лезла не в свое дело.

Мейв медленно вытерла руки о полотенце:

— Наверно, когда-нибудь вы познакомитесь с ним. Когда он приедет из Ирландии.

— А пока, тетя Мэгги, — сказала Сара, — мне хотелось бы, чтобы вы убедили свою племянницу быть более социально раскрепощенной.

— В чем проблема? — улыбнулась Мэгги.

— Мать Джекки устраивает прием в саду, чтобы развлечь некоторых военнослужащих, — это будет прекрасно. У них такой великолепный вид на залив. Но Мейв не хочет туда идти. С ней так трудно! Она всегда дичится в школе, не хочет ходить на танцы, но это так непатриотично отказываться развлекать наших воинов. Я права, тетя Мэгги?

Мейв покраснела:

— Я никогда не знаю, как разговаривать с молодыми людьми… мужчинами. Я плохо танцую. Мне там неуютно. Я не хочу идти туда только для того, чтобы выполнить твой каприз, Сара, — выпалила она очень резко, что случалось с ней очень редко. — Разве я должна это делать, тетя Мэгги?

Мэгги стало жаль Мейв. Она прекрасно понимала, что это одна из проблем, мучивших Мейв, — ее страх перед мужчинами. Может, «страх» слишком сильное слово?

— Нет, — мягко ответила она. — Ты совсем не должна идти только затем, чтобы Сара была довольна. Но, может, тебе стоит, пойти, чтобы победить чувство дискомфорта… — Она посмотрела прямо в глаза Мейв. Нужно очень аккуратно выбирать слова, здесь присутствуют другие девочки. — В бытность девушкой я очень стеснялась юношей. Потом я поняла, что они всего лишь мальчики, а не какие-то странные создания. Они все разные — большинство из них милые, некоторые просто прекрасные, и некоторые так же стеснялись, как и я. Еще я узнала, что мальчик может быть таким же хорошим другом, как и девочка, и с ним так же легко разговаривать. Мне кажется, что тебе стоит попробовать, Мейв!

У нее осталось так мало времени. Ей придется вытолкнуть Мейв в мир как можно скорее.

Сара заканчивала наносить жидкие чулки на ноги Мейв и Крисси. Теперь у всех троих ноги были одинакового оранжевого цвета.

— Теперь твоя очередь, Крисси. Рисуй швы, так как ты наш художник. — Сара подала ей карандаш для бровей[3].

— О Боже, а если у меня они выйдут кривыми? Хорошо, начинаем, первая очередь твоя, Сара!

Она просто великолепно нарисовала первый шов, второй оказался чуть кривым на икре и потом скособочился в сторону. Крисси захихикала:

— Прости, Сара. У тебя будут немного кривоватые ноги. Ты не обиделась, правда?

— Конечно, — храбро ответила Сара. — Вообще, кому нужны прямые, стройные ноги?

— Мне кажется, что лучше идти в чулках без швов, — заметила Мейв, стараясь не смеяться.

— И мне тоже, — заулыбалась Крисси.

— Ты можешь намазать ногу кремом, снять краску и начать все сначала, — сказала Сара.

— Зачем? Никто не будет смотреть на твои ноги, Сара.

— Спасибо, Крисси Марлоу. — Сара послюнявила палец и провела им по ноге Крисси. — О, Крисси, у тебя «поехал» чулок! Лапочка, как жаль!

— Ах ты, вредная старуха! У тебя вообще ничего не останется от твоих сраных чулок! — Она тоже послюнявила палец и начала гоняться за Сарой по всему солярию. Та с воплями вылетела из комнаты. Прибежала тетушка Мэгги.

— Что здесь происходит?

— Сара и Крисси валяют дурака!

Мэгги смотрела, как уезжают девочки. Она приляжет, когда их не будет дома. С каждым днем она уставала все сильнее и сильнее.

Они были такими хорошенькими в своих летних платьицах и в сандалиях на высокой платформе.

— Никаких коктейлей! — поддразнила она их.

— Ну, вы можете быть уверены, при матери Джекки нам ничего не обломится. Она очень строгая.

— Нам, наверно, подадут безалкогольный пунш. Вот и все! — бормотала Сара, поудобнее усаживаясь в машине и расправляя платье, чтобы оно не помялось. — А я собираюсь вылить коктейль в мой пунш.

— Как вы считаете, с тетей Мэгги все в порядке? — спросила Мейв у подруг. — Она выглядит такой усталой.

— Она так худеет, — отметила Крисси. — Но разве это плохо?

— Вы можете себе представить, что он мне сказал: «Для чего ты это хранишь? Ты не боишься, что она у тебя позеленеет от плесени?» — Сара говорила с огромным негодованием.

— Боже! — Мейв изо всех сил старалась не смеяться, но Крисси завопила:

— Так противно, но так смешно!

— Если ты думаешь, что это смешно, тебе следует послушать, что он сказал, когда мы уходили: «Ты не хочешь со мной переписываться? Обещай мне, что будешь мне писать!» Сначала он мне заявляет, что моя вагинка вся в плесени и позеленела, а потом предлагает мне переписываться! Ну что тут сказать?

— Боже! — еще раз сказала Мейв, и они все залились смехом.

Шофер Райан посмотрел в зеркало, чтобы видеть, что происходит. «Никогда ни в чем нельзя быть уверенным с этими богатыми детками. Что, черт возьми, им так смешно, что они ржут все время?» — кисло подумал он.

— Где Бетси? — спросила Сара, когда увидела, что Мэгги меняет белье в комнате Мейв.

— Она прилегла, бедная старушка. У нее опять приступ ревматизма.

— Дайте я вам помогу, вы сами выглядите весьма неважно.

— Со мной все нормально, Сара, но я не откажусь от помощи. Вот, надевай наволочки на подушки. Почему ты не в «Казино» на теннисном матче?

— Я ненавижу теннис.

— Но в «Казино» очень весело. Сейчас проходит Неделя тенниса. Я была совсем маленькой девочкой, когда ходила туда. Я все еще помню мою бабушку — она была величественной леди, но посещала матчи. На ней были цвета «Казино» — зеленый, желтый и белый и значок — маленький флажок, украшенный бриллиантами, изумрудами и жемчугом, точь-в-точь как флаг ее лодки. Этой лодки давно уже нет, но ее значок у меня сохранился. Нужно достать его и отдать Мейв. Но скажи, почему ты не пошла с Мейв и Крисси? Только из-за отсутствия интереса к теннису?

Мэгги посмотрела на Сару весьма проницательно. Они вошли в комнату, где жили Крисси и Сара, и начали снимать с кроватей постельное белье.

— Нет, — ответила Сара. — Мне нужно кое-что обдумать. Понимаете, я получила письмо от маминого врача. Он считает, что ей нужно развестись с отцом, но каждый раз, когда он заговаривает с ней об этом, она начинает волноваться и у нее опять… Он хочет, чтобы я начала осторожно готовить ее к этому… медленно, постепенно. Ну, вы меня понимаете.

— А ты не хочешь этого делать?

— Не то что не хочу, нет. Все равно их брак разрушен. Но тогда мы не будем семьей.

— Но если на этом настаивает ее врач, у него есть для того достаточные причины. Он, наверно, считает, что это поможет твоей матери выздороветь. А это самое важное, не так ли?

— Да…

— У вас и так уже нет семьи, правда?

— Да…

— Ты даже не навещаешь своего отца, не так ли?

— Это правда…

— Может, если состоится развод и твоя мама поправится, вы сможете снова стать друзьями с отцом? Когда испарится горечь… И у тебя будут хорошие отношения с мамой и с папой. И это будет больше похоже на семью, чем сейчас.

— Вы так хорошо разложили все по полочкам, тетя Мэгги.

Мэгги тихо засмеялась, подняла грязные простыни и положила их в корзину.

— Я понимаю, что все не так просто, Сара. Прощание с прошлым иногда самая трудная вещь в нашей жизни. Но приходится отсекать руку, чтобы спасти все тело. А спасая тело, иногда мы тем самым спасаем душу.

Сара задумчиво кивнула. Потом спросила:

— Вы ревностная католичка, тетя Мэгги. А я знаю, что католическая церковь против разводов. И все равно вы говорите, что для моей матери будет лучше, если она разведется с отцом?

Мэгги кивнула:

— Да. Я расскажу тебе одну историю. У меня есть один очень мудрый друг. Он врач и ортодоксальный верующий еврей. Он бежал из Польши как раз перед захватом ее нацистами и в конце концов попал в Шанхай. И когда я в шутку спросила его, что он мог есть в Шанхае, потому что я знала, что он ест только кошерную еду, он ответил мне, что хотя в Торе говорится, что еврей не должен питаться некошерной пищей, но там также говорится, что он должен делать все, что в его силах, чтобы остаться в живых! Жизнь — прежде всего. Поэтому у евреев есть главный тост: «Лахайм!», что значит — за жизнь! Будем здоровы!

Сара посмотрела на Мэгги, у нее в глазах засверкали слезы. Она крепко обняла Мэгги, а Мэгги поцеловала ее в ответ:

— Видишь, Сара. Твоя тетя-католичка дала тебе урок, как быть хорошей еврейкой!

Какая же она трусиха, ругала себя Мэгги. Она пыталась помочь Крисси, давала советы Саре. Но уже почти наступил конец августа, а она все еще не поговорила с Мейв. Больше нельзя тянуть.

Сара и Крисси в засученных брюках «дангери» и в большого размера мужских рубашках уехали, чтобы покататься верхом в Хаммерсмит-фарм. Мэгги осталась с Мейв.

— Давай пойдем на пляж.

Мейв согласилась. Она была обеспокоена. Это было совсем не похоже на тетю Мэгги — попросить, чтобы она осталась дома, пока ее подружки будут развлекаться. Она сразу же подумала, что что-то случилось с отцом и тетя Мэгги хочет поговорить о нем. Может, он заболел? Или вернулся в Америку? Она так хотела его увидеть, но и боялась этого.

— Твой отец атеист, — начала тетя Мэгги, — и он не водил тебя в церковь. Я тоже не особенно старалась это делать… Я считала, что настанет время, когда ты сама этого захочешь… Но у нас не осталось времени. Прости меня, но Церковь поможет тебе, когда тебе будет трудно…

— Тетя Мэгги, почему вы так говорите? Что случилось? Это отец? Он болен?

— То, что я тебе скажу, каким-то образом коснется и твоего отца. Мейв, мне нужно, чтобы ты была сильной. Мне уже недолго осталось жить… Но я буду присутствовать с тобой всегда, моя душа будет с тобой…

Мейв упала на колени, ее рыжие волосы развевались на соленом морском ветру.

— Что ты говоришь, тетушка Мэгги? Нет, я ничего не хочу слышать! — Она закрыла уши руками.

Мэгги тоже опустилась на колени, обняла свою племянницу и крепко прижала к груди.

— Мейв, дорогая моя, сделай мне милость и со смирением прими то, что посылает нам Бог…

— Я не могу! Я не могу! Ты мне так нужна! Скажи мне, что ты не умрешь!

— Я не могу тебе обещать это! — Она покрыла поцелуями лицо Мейв. Они раскачивались в объятиях на песке, и солнце ярко светило на них, но с моря дул холодный ветер.

Когда Мейв несколько успокоилась и громкие рыдания сменились тихими всхлипываниями, Мэгги рассказала ей о своем завещании.

— Что касается денег, там все ясно, дорогая. Поль и Джеймс и их сыновья позаботятся о деньгах, ты можешь на них положиться. Ты станешь главным опекуном институтов, которые основали твоя прабабушка и я. Но и в этом деле у тебя будут люди, на которых ты сможешь положиться, пока не настанет время, когда ты лично примешь на себя некоторые обязанности. Я больше всего беспокоюсь о твоей бабушке…

— И об отце?

— Да, и о твоем отце. Я прошу тебя сделать для меня две вещи. Первое — заботиться о твоей бабушке, чтобы у нее было все, что ей нужно. Твоя бабушка счастлива в мире, который она создала для себя. Ей не так долго осталось жить. Я хочу, чтобы она была довольна жизнью. Для этого ей нужен дом, он у нее есть, и кто-то, кто ухаживал бы и присматривал за нею. У нее есть Энни. Будем надеяться, что Энни будет с нею до тех пор, пока бабушка в ней нуждается… Если нет, ты должна постараться заменить ее кем-нибудь, кому можно доверять.

— Я сделаю это, тетя Мэгги, обещаю.

— Но есть еще кое-что, что ей нужно, чтобы она была счастлива в ее мире грез…

— Что?

— Морфий, Мейв, морфий!

Мейв не сразу осознала, что значит это слово. Ее бабушка наркоманка? Рабыня наркотиков? Так они, кажется, называются в комиксах? Все, что она знала о людях, принимающих наркотики, это то, что это странные типы с жуткими лицами и длинными хищными когтями. Но ее бабушка совсем на них не похожа. Она была хрупкой старенькой леди в бальном платье из русских романов.

Мэгги видела, как менялись чувства на лице Мейв.

— Только морфий делает твою бабушку счастливой в мире фантазий. Тебе не стоит расстраиваться из-за этого. Если бы морфий не навевал твоей бабушке прекрасных снов, она провела бы остаток своей жизни в психиатрических больницах, мучаясь, и была бы очень несчастной… Она больная женщина, Мейв, и морфий для нее всего лишь лекарство.

— Но что мне делать? И где я достану…

— Доктор Геннон снабжает ее лекарством. Он помогает нам уже много, много лет. А Энни дает его твоей бабушке. Поэтому, если она уйдет, тебе нужно найти кого-нибудь, кому ты сможешь доверять. И если что-то случится, если не станет доктора Геннона, ты должна будешь найти кого-нибудь и на его место. Ты поняла?

— Доктор Геннон? Тот самый доктор Геннон, который принимал моего ребенка?

— Да.

— Он хранит все наши секреты, да?

— Да.

— Он был влюблен в тебя, тетя Мэгги?

— Мы — хорошие друзья, а прочее… Это было так давно!

— Но почему же ты… Почему вы не поженились?

— Мне кажется, что если бы я его очень сильно любила, то, наверно, вышла бы за него замуж. Но мне нужно было о многом заботиться.

Мейв опять горько заплакала.

— Ты всем пожертвовала ради меня, ради бабушки, ради отца!

— Я ничем не жертвовала. Ты была самым прекрасным в моей жизни, Мейв О'Коннор! Поэтому ты должна быть очень сильной и стойкой и продолжать мое дело.

— С отцом или без отца?

Они подошли к самому главному, и Мэгги не пыталась отступать.

— Без него, Мейв, обязательно без него. Прости меня, моя дорогая, но — ради себя самой — ты не должна его видеть. Я думаю, что он попытается вернуть тебя, заставить жить с ним. Ты ни в коем случае не должна соглашаться на это. То, что было между тобой и им, — это плохо, дурно, ужасный грех! Ты была маленькой девочкой, но мне кажется, что интуитивно ты понимала это. Разве я не права? Поэтому ты ушла от него и пришла ко мне, когда тебе понадобилась помощь. — Мэгги намеренно не упоминала о ребенке. Об этом лучше не говорить. — Я понимаю, что ты все еще его любишь…

— Да, тетя Мэгги, я его очень люблю! Я мечтаю о нем все время. Я хочу, чтобы он пришел ко мне, обнял меня. Я хочу, чтобы он снова любил меня…

Мэгги не знала, что именно имела в виду Мейв, и предпочла не уточнять.

— Твой отец во многих аспектах великий человек. Люди называют его гением, Мейв, наверно, это так! Поэтому мы не будем судить его по обычным стандартам. Гений выделяет его среди обычных людей, а это отличие, в свою очередь, делает его прекрасным писателем. Нет, мы не можем его судить! Он особое создание и должен жить в своем окружении. Как мама, он живет в мире, который нам не дано познать, в мире странных видений. Отсюда его странные и прекрасные слова, идеи и мысли. Но гений создает и разрушает одновременно. В конце концов, он разрушит себя самого. Мы ничего не можем сделать, чтобы спасти его от его же гения! Но твоя обязанность, Мейв, перед Богом и людьми, и перед памятью обо мне, сделать так, чтобы тебя не затянуло в пропасть. Мне кажется, что он не отличает хорошее от плохого, добро от зла. Он сделает тебя несчастной, Мейв, даже не осознавая этого! Он так полон злобы ко всем нам — к тебе, ко мне, к маме. Злоба существует в его произведениях, в его отношении к жизни. Мы должны отстраниться от его злобы и не становиться у него на пути… — Если она не испугала Мейв, тогда она ничего не добилась. — Я понимаю, что это станет самой трудной ступенькой в твоей жизни, но тебе придется перешагнуть ее. Ты должна держаться от него подальше. Обещай мне это, Мейв!

«Боже, я этого не выдержу! Я потеряю тебя, тетя Мэгги! И я должна поклясться не любить отца!»

— Я не знаю, смогу ли я, тетя Мэгги. Я не полюблю больше никого. Я никогда не смогу любить другого мужчину.

— Нет, Мейв, ты неправа. Ты будешь любить! Ты должна решить для себя раз и навсегда, что этого не может быть, не должно быть! Скажи молча: «До свидания, прощай!», распрощайся с ним в своем сердце. Жалей его. Люби как своего отца, но распрощайся и забудь. Обещай мне, Мейв!

— Ты требуешь слишком многого, тетя Мэгги!

— Я люблю тебя, Мейв, и я умираю. Поэтому я имею право требовать многого.

— Сколько… сколько ты еще будешь со мной, тетя Мэгги? — У Мейв уже не оставалось слез.

— Может, года два, немного больше или меньше. Я решила поговорить с тобой сейчас, чтобы у тебя было время подготовиться.

— Да, тетя Мэгги, я обещаю.

«Прощай, тетя Мэгги. Прощай, отец!» У нее больше никого не останется. Только ее друзья.

— Я люблю тебя, тетя Мэгги!

Сара вышла из Центрального вокзала и заморгала на ярком солнце. Была такая мокрая и холодная осень, что она не могла поверить, что сияет солнце. Привет, солнце! Такой прекрасный день, может, ей стоит пройтись до офиса отца, вместо того чтобы брать такси.

Она повернула направо и пошла по направлению к Мэдисон-авеню. На углу Мэдисон и Сорок второй улицы строительный рабочий свистнул ей, прекрасной блондинке в бобровом манто. Она знала, что на высоких каблуках она выглядит старше шестнадцати лет. Ее новая прическа была весьма модной — волна на один глаз выглядела у нее гораздо привлекательнее, чем у Вероники Лейк.

Подходя к особняку Голдов на Сорок девятой улице, Сара в тысячный раз подумала, что же хотел с ней обсудить отец. Что-то такое важное, если уговорил мисс Чэлмер отпустить ее в середине недели. Она посмотрела на верх здания, прежде чем подойти к входной двери. Здание ее отца. Оставалась ли она дочерью своего отца? Теперь она не была в этом уверена.

У отца новая секретарша. Она была бы весьма эффектной, если бы не оранжевый тон «Макс Фактор» и выбеленная челка пажа.

— Мисс Голд, ваш отец вас ждет. Я скажу, чтобы мисс Петерс вас проводила.

— Не стоит беспокоиться. Я знаю дорогу.

Морис Голд подошел к двери, чтобы ее встретить. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но Сара отвернулась, и он лишь коснулся ее щеки.

— Ты прекрасно выглядишь, Сара. Так приятно тебя видеть. Ты совсем взрослая.

— Ты видел меня пять месяцев назад, отец, я не изменилась с тех пор.

— Нет, изменилась. Ты выглядишь старше.

— Послушай, отец, я приехала сюда всего на один день, и если тебе нужно что-то обсудить со мной, то начинай.

Морис Голд изменился в лице. У него от волнения вспотели ладони. Как может эта девчонка, которой еще нет шестнадцати лет, заставить его чувствовать себя мальчишкой? Но Саре всегда удавалось сделать это. Может, он просто слишком любит ее? Ясно, что ей на него наплевать.

— Я зарезервировал столик в «Сторке» на ленч. Я помню, что тебе всегда там нравилось. Мы даже попробуем их обмануть, чтобы они принесли тебе выпить. Ты действительно выглядишь совершенно взрослой. — Он засмеялся. Сара ничего не сказала. — Мне очень трудно начать… — Он умоляюще улыбнулся ей. — Раньше мы понимали друг друга, Сара. Давай попытаемся и на сей раз…

— Ты об этом позаботился, отец. Почему бы тебе не начать с самого начала.

— Я встретил женщину, Сара…

— Ну и что тут такого нового?

— На сей раз все по-другому, Сара. Я хочу на ней жениться.

У Сары от удивления слегка открылся рот. Ресницы нервно затрепетали. Потом она попыталась овладеть собой и улыбнулась.

— Ты что, не помнишь? У тебя уже есть жена. Она живет в санатории в Канзасе, куда ты ее засунул.

— Засунул? Ты говоришь, как героиня гангстерского фильма. — Он попытался засмеяться, чтобы установить тот контакт, когда они еще не были в состоянии войны. — Я помню, как тебе всегда нравились фильмы этой серии, ты не хотела ложиться спать, пока не кончался фильм. У тебя были и другие любимые программы.

— Да, еще «Центральный вокзал». Давай не будем отвлекаться, отец.

— Послушай, Сара, ты должна признать, что не я один виноват в том, что у твоей матери произошел нервный срыв. Я пытался тебе это объяснить бессчетное количество раз. Иногда браки не удаются, и в этом нет ничьей вины. В данном случае психическая нестабильность твоей матери сделала ее неспособной справляться с не такой уж необычной ситуацией. Нормально…

— Нет ничего нормального, отец. Есть только моя мать, одна в этом странном и страшном мире.

Сара не только выглядела как взрослая, она и рассуждала, как взрослый человек. И к тому же очень умный, грустно подумал Морис. В мире нет никого подобного его Саре. Боже, если бы ему удалось сохранить его маленькую девочку! Но уже было слишком поздно…

Сара наблюдала, как ее отец собирался с мыслями для следующей атаки. Она догадывалась, что он любит ее. Он выглядел таким почтенным джентльменом. Ей даже было немного жаль его — он так старался убедить ее, чтобы она его не ненавидела! Но Сара не могла позволить себе хотя бы немного посочувствовать ему — ей следовало оставаться сильной ради матери и ради ее самой.

— Итак, папочка, скажи мне правду. Кто же эта счастливица? Кто-нибудь, кого я знаю? — спросила Сара.

— Нет, она англичанка. Вдова. Ее мужа убили под Дюнкерком.

— И что она здесь делает? Почему она не занимается в Англии помощью военным, не сматывает бинты для раненых или что-то в этом роде?

— Она гостила здесь у друзей, когда началась война.

— Как ей повезло! Почему же она не попыталась вернуться в Англию? Ведь это можно было сделать, если очень захотеть. Разве это не было ее обязанностью — вернуться домой и не давать затухнуть родному очагу, пока ее храбрый муженек ухитрился быть убитым при Дюнкерке?

Он не обратил внимания на ее сарказм.

— У Вайолет двое детей. Она не хочет возвращаться с ними в Лондон, пока там бомбежки и так далее.

Да, Сара еще не знала всего. Дети? Ее отец любит женщину по имени Вайолет, да еще и с двумя детьми! Она почувствовала, как у нее защемило сердце.

— Сколько им лет?

— Стюарту — шесть, а Джиллиан уже восемь. Стюарта назвали в честь отца — Стюарт «Пип» Уилсон. У него есть титул. Вайолет — леди Уилсон. — В голосе Мориса слышалась гордость.

— Понимаю, — сказала Сара.

— Что ты понимаешь?

Она улыбнулась и облизнула губы.

— Я понимаю, почему ты хочешь на ней жениться. Леди, настоящая титулованная леди! Ну и что ты хочешь от меня, отец? Моего разрешения? Я тебе его не даю. Но ты — взрослый мужчина. — Она рассмеялась, — К счастью, тебе не нужно моего разрешения.

Она встала и надела пальто.

— Сядь, Сара. Мы не закончили разговор.

Она сняла пальто и снова села. Сейчас она выглядела как ребенок, надевший платье своей матери — черное с красным воротником. Она была слишком худенькой для его широких, как у кинозвезды, плеч.

— Я хочу развестись с твоей матерью.

— Я это уже поняла. Ну и какого черта ты хочешь от меня? Советуйся с адвокатом.

— Ты стала грубой, Сара. Мне очень жаль.

— То, что я твоя дочь, заставляет меня быть грубой и жестокой. Но теперь тебе это все равно! Я знаю, как быть мягкой, когда нужно.

— Первое: почти невозможно развестись с женщиной, находящейся в санатории, без ее согласия. Второе: я хочу, чтобы твоя мать дала согласие и чтобы на нее не подействовал плохо тот факт, что я развожусь с ней…

— Уже поздно, — продолжила Сара. — Ты начал беспокоиться о ней несколько поздно, не так ли?

— Тебе может показаться странным, Сара, но я все еще что-то чувствую по отношению к твоей матери.

— Расскажи это кому-нибудь другому.

Он прикусил губу.

— Послушай, Сара, я разговаривал с врачами матери. Они считают, что ей необходимо развестись со мной. Ей не станет лучше, пока она не распростится с прошлым.

Сара слушала его, но не сказала, что врачи говорили ей то же самое. Она не собиралась говорить ему об этом. С помощью Мэгги О'Коннор она пришла к выводу, что развод был бы в интересах ее матери и она будет стараться, чтобы ее мать приняла это решение. И конечно, она никогда не скажет отцу, что она совсем не грубая и не жестокая. В душе она заливалась слезами. «Папочка, я плачу и страдаю!»

— Врачи неоднократно пытались говорить с твоей матерью на эту тему, но безуспешно! Они считают, что ты сможешь ее убедить, потому что она слушает только тебя.

Сара, конечно, не станет ему объяснять, что уже начала письменную подготовку, что недели через две она поедет навестить маму — на рождественские каникулы — и, весьма возможно, сможет договориться с ней.

— Итак, папочка, ты хочешь, чтобы я за тебя делала грязные делишки? Или, если вспомнить литературу, стала твоим Брутом?

— Нет, не Брутом. Только для ее пользы, Сара…

— Ну да, ты — получаешь развод и женишься, а что будет с мамой?

Морис начал терять терпение:

— Ты можешь думать и говорить что угодно. Но ты сделаешь это? Для своей матери, не для меня.

Конечно, она сделает это. И все только выиграют. У мамы появится новый шанс в жизни. Леди Вайолет получит нового богатого муженька, а ее папочка — женушку-аристократку. Стюарт и Джиллиан — нового папочку взамен того, кто был убит. Потеряет все только она, Сара! Она потеряет своего отца в результате этого прелестного обмена. Сара не любила что-то терять!

— Хорошо, — ответила она.

Отец был поражен.

— Так ты сделаешь это? — Он ожидал большого сражения и ссоры.

— Да, так на чем мы договоримся? — Договоримся?

— Конечно. Что я получу за это? Мама поправится. Ты получишь Вайолет. Стюарт и Джиллиан получат тебя. А что получу я?

— Что ты хочешь?

«Все. Все, что только можно у тебя взять! Тебе придется заплатить, папочка! Ты должен был подумать об этом!»

— Прежде всего, мама должна получать хорошее содержание до конца жизни. Я тоже должна получить большую сумму.

Морис Голд был вне себя:

— Я сам собирался дать пенсию твоей матери, чтобы она ни в чем не нуждалась. Ты же, черт возьми, всегда имела все, чего желала твоя душа! На то, что ты получала от меня в месяц, семья из шестерых человек могла бы неплохо прожить целый год. Ты что, считаешь, что я ничего не оставил бы тебе? Черт возьми, Сара, по моему завещанию ты получаешь больше всех!

— Это пока, — горько заметила Сара. — Что будет со мной, когда ты решишь, что маленькие Стюарт и Джиллиан тебе роднее, чем я? Что будет, когда леди Вайолет заморгает своими прелестными глазками и Сара очутится в роли Золушки?! Нет, папочка, я не собираюсь стать жертвой обстоятельств!

— Жертва обстоятельств? Кто так говорит? Этому вас учат в школе?

— Они учат меня там математике. Один разделить на три будет одна треть. Я хочу, чтобы ты все сложил — все, что у тебя есть в банках, облигации, акции, словом, все, что у тебя есть в собственности, все принадлежащие тебе здания и компании. Я хочу, чтобы все соединилось в одну огромную корпорацию. Отец, у тебя будет теперь два совладельца — мама и я. Но я хочу быть честной с тобой, отец, — поэтому я отдам тебе тридцать четыре процента, а у мамы и меня будет только по тридцать три. Таким образом, у тебя будет больше акций.

Морис Голд с изумлением смотрел на Сару. Откуда она взялась, это дитя, эта Ригана, эта Гонорилья?! Где она все узнала о бизнесе, о корпорациях и акциях? И когда? Ему казалось, он знает ее — темно-синие глаза, золотистые волосы, личико, как у ангела… Она всегда была взрослой и умной, проворной и способной. Но это? Ум — четкий и рациональный, как стальной капкан. И такой же холодный.

Он поиграл своей золотой ручкой. Потом как бы невзначай спросил:

— И кто же будет президентом корпорации?

— Конечно, ты, папа. У тебя же будет контрольный пакет. И если ты будешь хорошо вести себя, мама и я не будем объединять свои акции и пытаться спихнуть тебя с этого поста. Но не пытайся нас обманывать. И еще одна вещь. Я хочу дома в Нью-Йорке и в Саутгемптоне. Ну, наверно, это пока все. Да, образование Марлены. Ты уже обещал оплатить ее образование и, конечно, расходы на дебют.

Ярость Мориса Голда была равна его восхищению деловой хваткой его дочери.

— Мне не кажется, что ты справедлива ко мне, Сара. Все, что у меня есть, я заработал сам. Я много работал, чтобы достичь всего, а ты хочешь, чтобы я сам, своими руками отдал две трети своего состояния. Так или иначе тебе достанется доля твоей матери, поэтому гораздо справедливее будет, если мы поделим все так — пятьдесят процентов мне и по двадцать пять — тебе и матери. В конце концов, у тебя окажется пятьдесят процентов.

— Нет, отец, я так не хочу. Получится так, что после смерти мамы и твоей смерти Вайолет отдаст свою долю своим собственным детям. У меня будет половина, и у Стюарта и Джиллиан тоже половина. Ты когда-то был моим отцом, моим настоящим отцом, и подобный факт будет для меня очень прискорбным! Мне понадобится много денег, чтобы успокоиться! Послушай, я понимаю, что тебе нужно подумать. У тебя есть сколько угодно времени! — добавила Сара почти спокойным тоном. — Но не забывай, что будет, если ты не согласишься на мои условия и мама не даст тебе развода. Ты уже потерял меня, ты можешь потерять леди Вайолет. И тебя ничто и никто не согреет, кроме твоих денег. По-моему, это глупо! Даже если у тебя останется только тридцать четыре процента, у тебя будет огромное состояние. Хватит и леди Вай, и ее деткам! Правда!

Морис Голд насмешливо засмеялся. Ему не хотелось торговаться с Сарой, и, как она ему сказала, он ее уже потерял. Ему была нужна Вайолет.

— Хорошо, Сара, победа за тобой.

— Хорошо, папочка. Ты только проверь, чтобы бухгалтеры и адвокаты ничего не забыли. Чтобы все вошло в корпорацию, вплоть до старых ботинок! Потому что я все проверю и перепроверю!

Морису Голду очень хотелось дать по мордочке своей прелестной доченьке. Ей еще нет шестнадцати, а она думает, что уже всего добилась. Но ей придется кое-чему поучиться. Она даже не понимает, что выиграла сражение с ним не из-за того, что она такая хитрожопая, а потому, что она его Сара и он ее любит. Ей все равно придется узнать, как жизнь может обмануть ее, какой бы умной она себя ни считала. Он не всегда сможет смягчать удары судьбы для Сары.

— Может, мы пойдем поедим сейчас, — ласково спросила Сара. — Ты мне все расскажешь о своей новой семье!

Морис Голд решил сделать последнюю попытку, дурацкую попытку, но он должен постараться.

— Может, они станут и твоей семьей тоже? Сара, дай им и себе шанс. Ты можешь быть щедрой. Ты уйдешь от меня с огромным состоянием. Попробуй, Сара. Может, тебе и понравится Вайолет и ее дети.

— Нет, папа, я в этом не уверена. Эти наглые иностранны… Ты меня понимаешь… Они считают, что могут приходить к нам и забирать все — нашу страну, наши деньги…

«Даже наших отцов…»

Морис сердито посмотрел на дочь. Он отдал ей свои деньги, но сейчас она зашла слишком далеко, как испорченный, избалованный ребенок. Собственно, она всегда была такой!

— Ты стала настоящей сучкой, Сара. Меня от тебя тошнит, и я не пойду с тобой ни на какой ленч!

«Его от меня тошнит? Интересно, а что он сделал со мной?»

— Прекрасно! Если я сука, то кто же ты? Ты отвернулся от нас, от меня; тебе все равно, что будет со мной и с мамой! — Сара заплакала. — Ты отвернулся от семьи! Ты даже не хочешь называться евреем! Я еще раз повторяю: ты отвернулся даже от меня, своей маленькой доченька — горько рыдала Сара.

Морис побледнел:

— Я от тебя никогда не отворачивался. Ты сама все поставила с ног на голову. Мне пришлось сделать то, что я сделал! Ты же ничего по-настоящему не знаешь. Ты еще соплячка, и тебе никогда ни в чем не отказывали! Ты не можешь понять, как это бывает, когда в страну приезжает бедный неграмотный молодой еврей, который не знает языка, и все двери захлопываются перед его носом…

— В том-то и все дело, папочка. — Она вытерла слезы и высморкалась в крохотный платочек, этот жест почему-то вызвал слезы на глазах Мориса. — Тебе не стоило поступать так, как ты поступил. Ты же знаешь, сколько евреев приезжали в эту страну в качестве эмигрантов, сколачивали громадные состояния и становились известными людьми, не бросая свои семьи, и они не стали гоями. — Сара выплюнула это слово.

Морис Голд был поражен. Где она узнала это слово? Как она сумела произнести его с такой же насмешкой, как это обычно делал его отец?

— Отто Кан основал «Метрополитен Опера». Он пожертвовал на это дело пять миллионов долларов. Он помог создать «Эбби Плейерс» в Дублине и помогал Джорджу Гершвину. Адольф Льюисон тоже был евреем. Он построил «Льюисон Стедиум», чтобы там все могли бесплатно слушать прекрасную музыку. Их очень много, устанешь перечислять. Их отцы сделали много денег, но никто из них не отказался от своего еврейского происхождения. Они оставались евреями и творили добро… — Она замолчала.

Совершенно ошалевший, Морис понял, что она специально готовилась к этому разговору. У него в памяти понеслись воспоминания, сменяя друг друга, как кинокадры. Она сидит у него на коленях в длинной ночной рубашке и просит, чтобы он рассказал ей сказку. Она ждет у двери, когда он вернется домой, и с криком «папочка!» прыгает в его объятия.

— Они были известные люди, и им не нужно было жениться на титулованных дамах или покупать себе право входа в высшее общество. Но ты — такой высокий, красивый и богатый, папочка, и как я тебя презираю. Как бы мне хотелось, чтобы отцом у меня был один из этих людей… Чтобы мне не было стыдно, что я твоя дочь!

Она подхватила манто и сумку и пошла к двери.

Выйдя из здания, Сара стала думать, куда ей идти. Она пока не собиралась возвращаться в школу. Она шла быстро, как будто ей нужно было успеть куда-то. Она так и не надела манто, хотя было холодно. Сара шагала по Бродвею. Молодой человек в пиджаке и в узких брюках посмотрел на нее.

— Ты чего так злишься, красотка? — обратился он к Саре.

Сара посмотрела на него.

— Иди и зае… — прошипела она и быстро пошла мимо отеля «Тафт». Потом вдруг вернулась и вошла в отель. Кто-то советовал ей послушать Чарли Дрю в «Тафте» — он играл на рояле и пел рискованные песенки. Ей нужно выпить. Она прошла в зал, названный в честь своего главного артиста, и села за маленький столик у рояля. К ней подошел официант, он даже не спросил ее, сколько ей лет.

— Пожалуйста, «Манхэттен» с бурбоном и две вишенки. Когда появится мистер Дрю?

— Не раньше пяти, мисс.

Она посмотрела на часы. Было только десять минут третьего. Сара пожала плечами:

— На войне как на войне.

Официант покачал головой.

В комнате было много солдат, моряков и морских пехотинцев. Здоровенный пехотинец улыбался ей с другого конца зала. Капрал с ленточкой «Пурпурного сердца» издали молча кивал ей головой. Официант принес бокал, и Сара немного отпила.

— Вам купить что-нибудь выпить? — Какой-то мужчина в форме подошел к ней сзади.

Сара оглядела его сверху донизу и решила ответить. Она улыбнулась:

— У меня уже есть что выпить.

— Ну, можно еще заказать. — Когда он улыбнулся, оказалось, что ему нужно лечить зубы: они были в плохом состоянии.

Сара лениво подумала, что его стоило бы отшить, но потом сказала: «Ладно» и осушила свой бокал. Он подсел к ней и позвал официанта.

— Меня зовут Уолтер Ханниган, лейтенант.

— Крисси. Крисси Марлоу. — Она сразу опьянела от первого бокала, и ей показалось так смешно, что она назвала себя Крисси!

Она захихикала.

— Конечно, лейтенант. — Она страстно протянула это слово, как будто это было его имя.

Официант принес выпивку. Лейтенант Ханниган поднял бокал.

— За вас, моя кошечка.

— Я не ваша кошечка… пока.

— Пока… — повторил он.

— Вы что, отправляетесь на войну, лейтенант, или вы там уже были?

Он подумал, прикидывая, какая история произведет на нее большее впечатление.

— Отбываю. Завтра. Не могу сказать куда, — грустно заметил он. Его голос намекал на страшную тайну.

— Бедный лейтенант, — прошептала Сара, помахивая ресницами.

После часа полуромантической и полусексуальной болтовни лейтенант Ханниган объявил, что у него снят номер, что само по себе было огромным достижением. Все отели в городе были переполнены.

— Почему бы нам не подняться в мой номер? И когда появится этот парень, ну, этот Дрю, мы можем снова спуститься сюда.

— Я слышала песню мистера Дрю «Поваляйся со мной» — отличная песня.

Он внимательно посмотрел на, нее. Это что, ее ответ?

Она пела тихим хриплым голосом, и лейтенант решил, что ему не нужен иной ответ. Он встал, бросил пять долларов на столик и сказал:

— Ну что, пошли!

— Куда пошли? — невинно глядя на него, спросила Сара.

— В мою комнату.

— Почему вы думаете, что я пойду с вами?

— О, чем мы только что договорились?

— Понятия не имею, о чем вы тут говорили.

Он снова сел на место.

— Ты кто такая? «ЕД»?

— «ЕД»? — переспросила Сара. — Что это такое? Как интересно! Наверно, я то самое.

— Ты — е… динамо, — злобно сказал он.

— Лейтенант, я хочу вам что-то сказать. Вы что, не видите опасность перед своим носом?

— О чем это ты говоришь?

— О наживке, солдат. Я несовершеннолетняя. Если сюда зайдет кто-то из военной полиции, беды не оберешься, если даже вы только выпили со мной.

Он смотрел на нее несколько секунд, до него медленно доходила правдивость ее слов. Потом он встал из-за стола.

— Золотце, ты права насчет своего возраста, но ты все равно е… динамо!

Она впустую провела весь день. Ей нужно было пойти в «Тоффенетти» и на ленч заказать поджаренные креветки. Там много туристов и несколько шумновато, но все равно тепло и весело. Потом ей стоило пойти в «Стренд» или «Капитолий». У нее всегда начинало биться сердце, когда поднимали занавес, громко звучали трубы и начинал издалека выступать на сцену оркестр — все ближе и ближе…

Она не знала, кто там играл. Может, она увидит Джимми или Томми Дорси. Может, будет петь Хелен О'Коннел — «Зеленые глаза», или Френки — «Я никогда не буду больше улыбаться», — и она бы визжала и была в полном восторге, как остальные подростки, которые тоже сбежали сегодня с уроков. Они могли быть из Бронска, или Бруклина, или даже из-за реки, из Нью-Джерси. Сара немного поплакала.

Может, ей стоит где-то выпить кофе. Да, она пойдет в «Линди» и выпьет кофе и съест творожную запеканку. Творожную запеканку с вишенкой.

Но когда в пять часов к роялю подошел Чарли Дрю, Сара все еще была там. Она тоже подошла к роялю. Ей понравился Чарли Дрю — моложавый мужчина среднего возраста, плотный и с хорошим загаром, или, может, он наложил на лицо тон? Улыбаясь с таким видом, как будто она устала жить на белом свете, Сара вздохнула: «Сыграй, Сэм. Сыграй еще раз».

Убывающие дни. 1944

Крисси дежурила по столовой. Примерно раз в три недели каждая девочка должна была обслуживать всех остальных в качестве официантки. Таким образом, считала мисс Чэлмер, каждая девочка выработает у себя чувство ответственности. Крисси даже нравилось это занятие — однажды она с удовольствием уронила кусок бостонского сливочного пирога на колени Мими Трувел. Но сегодня, осторожно расставляя тарелки с салатом, она вдруг упала в обморок. Как ни смешно, она сползла прямо на колени Джинни Фербуш. Сначала все решили, что она придуривается, Джинни даже попыталась столкнуть ее на пол, но потом девочки поняли, что дело нешуточное.

Они отвели Крисси к медсестре, где сестра Роббинс померила ей температуру и сказала, что, кажется, с Крисси все в порядке. Мисс Патрик, заместитель мисс Чэлмер, предложила отвезти Крисси в город к доктору Форману, но Крисси попросила не делать этого.

— Меня просто затошнило от запаха пищи. Я прекрасно себя чувствую. Можно я вернусь в столовую и выпью чашку чаю?

Мисс Патрик и мисс Роббинс посмотрели друг на друга. Все прекрасно знали, что Крисси Марлоу практически готова к голодной смерти, она ничего не ела — поэтому-то она и упала в обморок.

— Тебе нужно хоть что-то есть, Крисси, — заметила мисс Патрик. — Или ты будешь падать в голодный обморок каждый день. Ты меня слышишь?

— Ты можешь очень сильно заболеть, если не будешь есть. Ты же растешь, — добавила медсестра.

— Боже, только не это. Я могу начать расти в разные стороны…

— Хорошо, Крисси, иди в столовую. И ради Бога, хоть что-нибудь поешь!

— Я тебе говорила, что ты слишком тощая, неудивительно, что ты грохаешься в обмороки, — сказала Мейв.

Бледная Крисси лежала на кровати.

— Мейв, мне кажется, что я беременна.

— Боже, нет. — Мейв поднесла руки к лицу, как бы стремясь отвести удар. — Этого не может быть, тебе же еще нет семнадцати лет. Глупо, — добавила она.

Крисси грустно улыбнулась:

— И все же мне кажется, что я беременна. У меня задержка почти на месяц!

— Что нам делать?

— Позови Сару. Она что-нибудь придумает.

Сара сразу же взяла дело в свои руки.

— Первое, что мы должны сделать, это отвезти тебя к врачу и узнать, действительно ли ты беременна. Тогда мы будем знать, в каком мы положении и что следует предпринять дальше. Ради Бога, встань с кровати. Что ты делаешь? Стараешься, чтобы у тебя не было выкидыша? В эту субботу мы поедем в Нью-Йорк к врачу — скажем, что едем навестить твою тетю Гвен. Я договорюсь с каким-нибудь врачом, неважно, с каким. Я выберу кого-нибудь по телефонной книге, где-нибудь недалеко от моего дома… На всякий случай давай падай с кровати прямо сейчас.

— Сара, я не могу. Я так плохо себя чувствую.

— Не трогай ее, — сказала я. Мейв села на кровать рядом с Крисси, как бы защищая ее от Сары.

— Если она не поднимет свою жопу с кровати, ей станет еще хуже.

— Сара! — Запротестовала я, меня шокировал язык Сары и ее отношение к Крисси.

— Не смей повторять «Сара! Сара!». — Она отодвинула Мейв, схватила Крисси за руку, подтянула ее к краю кровати, потом отпустила руку, и Крисси оказалась на полу.

— Теперь встань, ляг на кровать и падай, падай. Может, у тебя придут месячные и нам не о чем будет волноваться!

— Черт возьми, Сара! Ты даже еще ни с кем не трахалась. Откуда ты знаешь, что нужно делать? — спросила Крисси. Ее испугало деловое настроение Сары и то, как она методично старалась побудить ее к действию.

— Потому что я не старая жопа, вот почему! Я не раздвину ноги, пока не буду твердо уверена в том, что так надо. Черт, почему я не отвела тебя к Мардж Сенгер, пока еще было время?

— Кто такая Мардж Сенгер? — спросила я.

— Ну, с вами не соскучишься! Вы просто собрание дебилов. Что толку от твоих занятий, Марлена, если ты никогда не слышала о Маргарет Сенгер и о противозачаточных средствах?

— Но я действительно ничего не слышала. Хотя что-то вспоминаю. Я подслушала, как Бесс говорила: «Вы должны принять горячую ванну и выпить смесь хинина и горчицы, и если это не поможет — спрыгнуть с крыши».

Крисси заплакала.

Доктор Бедемейер подтвердил, что Крисси беременна. Он снабдил ее кое-какими предварительными инструкциями. Медсестра сказала Крисси, когда ей следует прийти в следующий раз.

— Что теперь? — спросила Крисси у Сары.

— Я узнала о каком-то лекарстве, которое мы можем достать в аптеке. Эрго… и что-то там еще. Но мне кажется, что нам следует найти какого-то не особенно щепетильного аптекаря.

— Но это что — яд? Ты знаешь, я ведь могу просто лечь под поезд!

— Мне кажется, что тебе следует повидаться с твоей теткой Гвен.

— Я уже тебе сказала: я могу лечь под поезд!

— Я поеду с тобой.

— Тебе не нужно. Ты можешь подождать меня внизу в холле.

— Крисси, я останусь с тобой.

— Нет, но позже, когда я буду умирать, я с удовольствием возьму тебя с собой.

— Крисси, мы не оставим тебя.

— Ты что, хочешь сказать, что будешь помогать мне растить этого маленького ублюдка?

Сара засмеялась:

— Хорошо, что тебя не слышат Мейв и Марлена.

Сара ждала Крисси внизу у фонтана, когда та пошла к своей тетке в «Плазу».

— Ты прекрасно выглядишь, Крисси! — Гвен клюнула ее в щечку. — Ты слишком худая, но мне это даже правится. Твои руки, как палочки. Да, в этом что-то есть!

Крисси сглотнула:

— Я беременна, тетя Гвен!

Гвен Марлоу изучала ее несколько секунд, потом втянула щеки.

— Понимаю. Кто отец? Кто-то, за кого ты можешь выйти замуж?

Если бы отцом был Уитни или Рокфеллер, тетя Гвен, наверно, была бы готова выдать Крисси замуж. — Нет, я не думаю. — Все дело было в том, что сама Крисси не знала точно, кто отец ее будущего ребенка. После прапорщика у Крисси было еще несколько «опытов», как изящно называла ее разгул Сара. Крисси считала это экспериментом — где-то и когда-то должен был появиться юноша или мужчина, который бы разбудил ее чувства.

— Понимаю. Ну что ж! Провидение иногда действует странным образом. Вот что интересно: меня только что попросили войти в правление заведения для матерей-одиночек. Это новый проект. Существует проблема, как ты, наверно, знаешь, когда молодые солдаты уходят на фронт и оставляют росточки, которые вызревают в лоне незамужних мамаш. Мы поместим тебя туда, конечно, под вымышленным именем. Ты мне будешь докладывать каждый день, как там идут дела. Никто не может лучше оценить, как идут дела, чем человек, который там находится. Потом мы отдадим твоего ребенка на усыновление, и все будет в порядке. Тебе придется немного пропустить школу, но…

— Я не собираюсь быть е… подопытным кроликом для твоего дома одиночек. Я хочу, чтобы мне сделали аборт!

— Послушай, Крисси! Ты употребляешь такие противные выражения. Боюсь, что тебе не удастся сделать аборт. Ты должна с этим примириться!

— Почему это нельзя сделать аборт?

— Я не буду связываться с подпольными мясниками.

— Сара сказала, что можно вполне нормально сделать аборт, например, на Кубе или в Пуэрто-Рико.

— Тут еще затронуты аспекты морали. Некоторые считают это убийством!

— О, зае… тетя Гвен. — Крисси вышла из комнаты, из глаз у нее закапали слезы.

— Извини, мне кажется, я не поняла тебя.

Крисси вытерла слезы, откинула назад черные волосы и гордо выпрямилась:

— Старая п… я сказала тебе — зае..!

Крисси нашла Сару в вестибюле «Плазы» перед бронзовой статуей, которая в руках держала корзинку с фруктами.

Крисси мрачно захихикала:

— Это называется «Фонтан плодородия». Ну прямо как я!

— Мы поедем на Кубу. Мейв, ты говоришь по-испански?

— Да нет. Всего несколько слов. Я не знаю, как сказать по-испански «аборт».

— Все, я погибла, — завопила Крисси. — Они мне вместо аборта сделают лоботомию!

— Почему бы нам не спросить у Диди Дайнин, что нам делать? Она такая современная, — предложила я.

— У нас и так бульон варят слишком много кухарок! — решительно сказала Сара.

— Я знаю, что мы зря тратим время на французский. Мы поедем в Пуэрто-Рико. Там многие говорят по-английски.

— Это уже становится цирком, — заявила Мейв. — Я знаю, что мы должны сделать. — Она побледнела. — Тетя Мэгги.

— Но она так больна, — заметила я. — Как можно ее беспокоить?

— Я уверена, что она хочет, чтобы мы прибегали к ее помощи, если вдруг окажемся в беде.

— Послушай, Мейв, — вздохнула Крисси. — Нам не стоит этого делать. Если моя тетка Гвен, которая ходит в церковь на Пасху, чтобы показать свою новую шляпу, и та считает это аморальным, то что будет чувствовать твоя тетя Мэгги? Она же ревностная католичка.

Даже Сара согласилась с ней.

— Мне кажется, что это слишком много для нее.

Мейв посмотрела на своих подруг. Они не знают, что это такое родить ребенка и потом отдать его. Они не знают, что такое проснуться в три часа утра, думая о том, где малыш, на кого он похож и счастлив ли он! Ей придется попросить помощь у тети Мэгги.

— У тети Мэгги есть знакомые врачи. Она сильная женщина, верящая в то, что следует помогать людям. Это и есть ее настоящая религия. Кроме нее, нам не к кому обратиться!

Мейв оглядела библиотеку. Там было тепло, горел камин. Она хорошо чувствовала себя в этой комнате. Конец ноября, вторая половина дня, в такое время в комнате, подобно этой, просто чудесно. Серые осенние дни. Зима. Как долго еще ждать весны? Доживет ли до весны тетя Мэгги? Она стала совсем хрупкой.

Прошло всего три недели с тех пор, как Мейв видела ее в последний раз, но та очень изменилась. Она была уверена, что права, обратившись за помощью к тете Мэгги, но сейчас у нее зашевелился червь сомнения. Имеет ли она право тревожить тетю Мэгги? Должны ли живущие приходить со своими бедами к умирающей?

— В чем дело, Мейв? Ты выглядишь весьма озабоченной.

— Да, у меня проблемы. Но я сейчас подумала, имею ли я право…

— У тебя есть это право. Так в чем дело?

— Тетя Мэгги, Крисси беременна.

Мэгги покачала головой:

— Бедная девочка. Она так нуждается в любви.

«Тетя Мэгги все поняла».

— Ты хочешь, чтобы она приехала сюда родить ребенка, как когда-то это сделала ты?

«Тетя Мэгги, оказывается, ничего не поняла».

— Нет, тетя Мэгги, мы… Крисси не хочет ребенка. Мы… Я хочу, чтобы ты ей помогла. Достать врача… Может быть, здесь…

— Аборт? Нет, Мейв! Я не могу этого сделать! — Она откинулась в кресле, как будто у нее не было сил.

Мейв почувствовала себя чудовищем, но продолжала настаивать.

— Тетя, ты сделаешь это не для меня, а для Крисси.

— Мейв, ребенок — это подарок Бога. Грешно уничтожать жизнь.

— Нет, тетя Мэгги, грех разрешить, чтобы он появился в мире, где никому не нужен.

— Но каждый ребенок нужен в мире Божьем. Где-нибудь есть дом, любящий дом, который ждет ребенка Крисси. Дом, который не имел своего ребенка. Мы найдем для нее такой дом.

Мейв покачала головой.

— Как ты можешь быть в этом уверена? Ты же не знаешь, что в доме, куда отправят ребенка, он будет счастлив? Что люди, которые его возьмут, не станут обижать дитя? — Она покачала головой. — Нет, если ты сама не видела своими глазами, не знаешь, где твой ребенок, ты ни в чем не можешь быть уверена!

Мэгги отлично понимала, что Мейв говорит не о ребенке Крисси. Но она все равно не может сказать Мейв, где ее собственный ребенок, потому что после этого у Мейв не будет ни одной спокойной минуты.

— Мейв, ты хочешь сказать, что я тогда была неправа? — Даже если Мейв и не знает, что у ее ребенка есть отклонения, неужели Мейв считает, что ей не следовало так поступать? Она закрыла глаза.

— Скажи мне — я была неправа? Тогда я договорюсь с врачом, чтобы Крисси сделали аборт прямо у нас дома. Объясни мне, что больше соответствует нормам морали — потому что абсолюта не существует в этой жизни — не дать родиться ребенку или отдать уже родившегося ребенка на усыновление неизвестно куда, кому и как. — Она подумала, что ответила бы Мейв, если бы знала, что ее ребенок ненормален.

Мейв старалась не расплакаться. Ей понадобится много сил, чтобы сильно обидеть тетю Мэгги, чтобы у Крисси появился еще один шанс, чтобы она не испытывала тех мук, которые пришлось перенести самой Мейв, и страдать так, как она до сих пор страдает.

— Ты была неправа, тетя Мэгги. Прости меня, но ты была неправа.

В библиотеке стало темно, Мэгги и Мейв сидели, не зажигая огня. Мэгги — в кресле, а Мейв на полу, положив голову тетке на колени.

Начало и конец. 1945

Мэгги лежала в кровати, она теперь проводила там большинство времени. Она слушала радио: президент Рузвельт, храбрый боец, умер. Мэгги так страдала за свою страну. Что же касается президента, он уже был у Бога. Ей самой осталось немного времени до этой встречи. Она не сможет присутствовать на выпускном балу Мейв. Бал должен состояться всего через два месяца, но что касается самой Мэгги — для нее это было все равно что через два года. Она почти ничего не ела и становилась с каждым днем все слабее. Врачи предлагали ей лечь в больницу, где они нашпигуют ее иглами и еще немного продлят ее жизнь. Для чего? Ей бы хотелось, чтобы ее похоронили до окончания Мейв школы, чтобы ее отсутствие не мучило бы Мейв так сильно и по возможности не омрачало ее радость по поводу окончания учебы. Она хотела умереть здесь, дома, а не в больнице. Но ей следовало сделать еще одно дело.

«Боже, дай мне время, чтобы покончить со всем!»

Она послала телеграмму Пэдрейку, чтобы он приехал к ней, так как она лежит на смертном одре. Она никогда не сомневалась, что он приедет. Драматическое впечатление от слов «на смертном одре» заставит его мчаться к ней сломя голову. Она знала, где его найти. Она всегда знала, где он был.

О, как она оплакивала его заблудшую душу… Пэдрейк — шутка природы. Она прочитала все его книги — она никогда не переставала поражаться красоте его языка и его воображению. Но в то же время в его книгах было так много ненависти. Его романы состояли из красоты, извергнутой из глубин отчаяния, из осадка его проклятой человеческой натуры. Как, наверно, хохотал Старый Враг и Грешник в день, когда был рожден Пэдрейк. Будет ли он так же хохотать, когда Пэдрейк умрет, потому что он умрет от рук его сестры Мэгги, которая не переставала его любить.

Все было так странно. «Вы всегда убиваете тех, кого любите». Так сказал Оскар Уайлд, а он был тем, кто знал о мерзости жизни все. Но старый Оскар умел так прекрасно смеяться!

О Боже, она так легко отвлеклась, потеряла ориентацию. Она стала как ее мать. Наверно, это из-за болеутоляющих лекарств. И мать, и дочь! Но когда приедет Пэдрейк, она не станет принимать лекарства. В этот день ей нужно хорошо соображать. Она уже один раз подвела Мейв — разрешила ей родить бедную, Богом отмеченную Сэлли, потому что сама была трусихой — не желала или не смогла не повиноваться канонам ее Церкви! На этот раз она не подведет Мейв. На этот раз она, Мэгги О'Коннор, должна будет совершить убийство, ради милой ее сердцу Мейв!

У нее все еще был пистолет, которым она когда-то угрожала Пэдрейку — на этот раз она им воспользуется! Она спрятала его в ящике ночного столика, он ждал своего часа. Брат приедет. Тем временем она читала молитву и перебирала свой розарий, сделанный из серебра и жемчуга. Она перечитывала книгу «Подражение Христу».

Как-то раз, через несколько дней, она услышала внизу шум. У нее сжалось сердце. Она слышала громкий голос Бетси, которая просила, чтобы Пэдрейк подождал, пока она предупредит Мэгги.

Пэдрейк сам объявил о своем приезде.

— Мэгги! — Голос раздавался по всему дому. — Мэгги, любовь моя! Это я — твой брат!

Она слышала, как он бежал по лестнице. Вот он уже стоит в дверях. Высокий и восхитительный, каким она помнила его. Сильный и хищный, или ей это только кажется? И по-прежнему такой красивый. Дориан Грей, элегантно одетый в черный костюм, так похожий на костюм эпохи короля Эдуарда! Галстук развевался, что было характерно для его стиля.

Он поставил стул рядом с кроватью и сел на него верхом, даже с каким-то шиком.

— Итак, ты умираешь, Мэгги! — Это был не вопрос и не насмешка. Но его глаза горели. Ее всегда поражало, как могут так гореть его синие глаза, как будто это горячие угли! — Ты позвала меня сюда, чтобы попросить прощения за то, что ты была против меня?

Мэгги закрыла глаза. Он все еще верил, что не согрешил, что грешили против него. Может, он был не таким злым, а просто сумасшедшим, совсем как его мать. Она не будет с ним спорить, зачем? К тому же он скоро будет мертв.

— Ты настроила против меня мою мать, как это сделал мой отец. И потом ты специально забрала у меня мою дочь, чтобы я остался один в этом тоскливом месте. Некуда идти, ты это понимаешь, Мэгги? — тихо прошептал он. — Везде только грязь и уродство. Меня окружают горгульи со смеющимися лицами. Я одинок. Без матери, сестры, дочери, любовницы. Да, есть еще критики — они восхваляют и превозносят меня. — Он засмеялся. — Но они даже не понимают, что же они хвалят. Нет никакого понимания. Только сплошное предательство. И ты, Мэгги О'Коннор, я тебя не прощаю. — Он вытащил из кармана серебряную фляжку и отпил из нее. Он встал со стула и начал мерить комнату шагами. — Нет, я тебя не прощаю. Я тебя проклинаю и осуждаю на вечные муки!

Он снова сел рядом с нею, наклонился и мило улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.

— Я проклинаю тебя, чтобы твоя душа вечно мучилась в аду. И когда тебя не будет, я верну себе мою Мейв. Я заберу ее с собой в Ирландию, и мы вместе станем там бродить по болотам.

— Ты сумасшедший! — прохрипела Мэгги и стала нащупывать ящик ее ночного столика.

Он быстро, как удар змеи, схватил ее руку и крепко сжал. Другой рукой он снова поднял ко рту фляжку.

— Сумасшедший? Но все утверждают, что я великолепен, самый прекрасный писатель столетия. Если я сумасшедший, то кто же они, кто называет меня великолепным писателем?

Она резко вырвала у него свою руку и снова попыталась открыть ящик стола. Он был гораздо проворнее ее и в тысячу раз сильнее. Он открыл ящик и вытащил пистолет. Он стоял над ней с пистолетом и казался огромным. Он проверил, есть ли там патроны. Мэгги закрыла глаза, она просила Бога, чтобы он разрядил в нее пистолет. Тогда за ним пришли бы и заперли в тюрьме, и Мейв была бы свободна от него.

Он приставил пистолет к ее виску.

— Тебе бы хотелось, чтобы я в тебя выстрелил, не так ли? Ты, Мэгги, могла бы убить своего брата. Нет, Мэгги, сестренка дорогая, мой маленький Каин. Лежи здесь, ты умрешь в свое время, а я подожду!

Когда он ушел, Мэгги не могла прийти в себя от ужаса. Она не хотела говорить Мейв правду об ее отце. Теперь она не могла это не сделать. Ей придется снова поговорить с Мейв. И как можно скорее.

У него было время. Время, чтобы ждать. Где он будет ждать? В Труро, оно похоже на Ирландию, которую он так любит? Нет. Где же ему лучше ждать, как не в доме, где он родился? Что может быть лучше, чем провести время с матерью, родившей его. Пока он будет ждать, он может начать самую важную книгу его жизни! Интересная женщина, его мать. Он будет разговаривать с ней и пройдет все лабиринты ее разума. Он пройдет по извилистым, запутанным, изломанным, высокопарным сложностям ее сознания. Может, это принесет ему Нобелевскую премию?

Эти ублюдки называют его величайшим писателем, не так ли? Он более велик, чем Фолкнер или Хемингуэй, этот е… позер! Тем не менее они не присудили ему премию, а старик Эрнст был на четыре года старше его. Они также не дали премию дружку Эрнста, Фитцджеральду, и теперь уже никогда ее ему не присудят. Старенький Скотти гнил в своей могилке, и говорят, что его мозги были насквозь проспиртованы. Он был слабак, а слабакам не стоит пить. Он всегда считал Скотта дешевкой.

«Не моего класса. И его нельзя сравнить с О'Нилом».

Если даже О'Нил не написал ничего хорошего после получения Нобелевской премии. О'Нилу было сорок восемь, когда он получил ее. У него еще шесть лет, чтобы побить рекорд О'Нила и стать самым молодым автором, получившим премию. У него не было никаких сомнений, что он ее получит. И книга, которую он собирается написать с помощью матери, может принести ему славу!

Он не стал звонить, а постучал в дверь бронзовым молотком. Он так сильно колотил, что Энни бегом примчалась к двери.

— Что вы так шумите? — грозно спросила она.

— Скажите миссис О'Коннор, что я пришел с визитом.

— Я ей ничего не скажу, она никого не принимает.

— Разве нет? Даже если это ее милый сын, который хочет увидеть свою старую мамочку? — Глаза Пэдрейка задорно глядели на Энни.

— Господи спаси, вы мистер Пэдрейк?

— Да, я вернулся из-за дальних морей. Как я рад, что за моей дорогой мамочкой ухаживает такая милая женщина.

Энни зарделась. Ей давно никто не говорил таких приятных слов.

— Вы надолго сюда, мистер Пэдрейк? Скоро нужно будет давать миссис О'Коннор лекарство.

— Да, я задержусь здесь, и наверно, надолго. Я помогу вам. Я буду давать лекарства моей матери. Как тебя зовут, моя милая?

— Энни.

— Тогда, милая Энни, приготовь мне чай и бутылку бренди, пока я пойду поздороваться с матерью. И еще одно, Энни, никому ни слова, что я здесь. Не надо говорить об этом моей сестре. Особенно ей. Пока. Я планирую для нее сюрприз, понимаешь? — Он мило улыбнулся старой женщине.

— Это будет наш секрет, мистер Пэдрейк. Вы можете положиться на меня. Я приготовлю вам чай. — Она направилась в кухню. — Да, насчет вашей матери, мистер Пэдрейк. Она немного…

Он засмеялся:

— Да, Энни, я знаю.

«Немного. Ой ли?»

Он вошел в гостиную. Маргарет сидела и вязала крючком. Она была одета в великолепное платье из красного бархата, ее седую голову украшали цветы.

— Анна! — воскликнул Пэдрейк. — Анна Каренина! Как ты прекрасна! — Он подбежал к ней, взял ее руку и покрыл ее поцелуями. — Да, Анна, твой Вронский вернулся домой!

— Ты хотела убить моего отца? — крикнула Мейв, она почти падала в обморок. — Ты так веришь в Бога. — Она в ужасе схватила себя за волосы.

— Он болен, Мейв. И в своей болезни он может быть ужасным злом! Нам нужно защитить овечек!

— Нет! Нет! Нет, — рыдала Мейв, закрыв лицо. — Он так себя ведет, потому что пьет. Разве ты не понимаешь?

Мэгги покачала головой, она рассказала Мейв, как молодой Пэдрейк ревновал своего брата Джеймса и как потом Джеймс странным образом утонул в море.

— Но это только подозрения, тетя Мэгги, может, это твое воображение. Разве не так?

Тогда Мэгги рассказала, как Пэдрейк приучил их мать к наркотикам, как она постепенно теряла связь с действительностью, пока окончательно не ушла в мир грез. Такой она остается до сих пор.

— Но, тетя Мэгги, ты сама сказала мне, что она стала такой после смерти Джеймса. И еще после того, как дедушка Патрик… Ты сама рассказывала мне, какой она стала странной, даже перестала молиться…

— Да, она стала странной… Но это не то же, что сумасшедшая, сидящая на игле. Пэдрейк сделал это.

Мейв была на грани истерики, она хотела найти ответ.

— Но, тетя Мэгги, ты уверена, что именно отец приучил бабушку к наркотикам? Может, все было наоборот? Она была странной и несчастной, может, это она стала искать забвение в наркотиках, а папа присоединился к ней, чтобы уйти от реальности…

— Нет, — резко сказала Мэгги.

— Мне кажется, ты ошибаешься. Почему нужно верить в самое плохое?

— Мейв, послушай меня. Он был как одержимый, он ее ненавидел. Он считал, что она его предала. Он считает, что все его предают… Даже ты…

— Я?

«Нет, только не я!»

— Да, ты. Даже ты, — криво улыбаясь, сказала Мэгги. — Даже ты, его дочь, с которой он спал!!

Мэгги поняла, что ее слова не доходят до Мейв. Что нет никакого смысла рассказывать о подозрениях по поводу смерти Сэлли, когда родилась Мейв. Что бы она ни говорила, Мейв ей не поверит. Все, чего она добилась — наполнила душу Мейв сомнениями, ранила ее чувство лояльности, все это может привести ее к… к чему? К нервному срыву? Ей нельзя ошибаться. Ей придется использовать свое самое последнее оружие. Ей придется солгать. Бог простит ее. Она должна убедить Мейв, как опасен Пэдрейк. Она откинула покрывало.

— Смотри! — Она показала на свое исхудалое тело. — Смотри, что он сделал!

Все ее сморщенное тело было покрыто страшными синяками, которые она сама себе нанесла сегодня утром, прежде чем послала за Мейв.

— Прежде чем он ушел, он меня изнасиловал, — прошептала Мэгги, ее голос прервал хрип. — Теперь ты понимаешь, что такое твой отец!

«Господи, прости меня. Я лгала ради Мейв, только ради нее!»

Губы Мэгги беззвучно шевелились, и Мейв решила, что она молится за Пэдрейка, за его душу.

«…Я признаю перед Всемилостивым Богом; Благословенной, непорочной Девой Марией; Благословенным Михаилом-архангелом; Благословенным Джоном, Баптистом; Святыми апостолами Петром и Павлом, и перед всеми святыми, и перед тобой, Отец наш, что я грешила. Была грешна в словах, делах и мыслях…» Она ударила себя в грудь трижды.

«…О мой Бог, прости меня за то, что я обидела Тебя, я ненавижу свои грехи и жду твоего справедливого наказания. Но больше всего я ненавижу свои грехи, потому что они ранят Тебя, мой Боже! Боже милостивый, Тебе дается вся моя любовь…»

Во время молчаливого раскаяния Мэгги Мейв стояла на коленях возле ее кровати и молилась во спасение души ее отца. Потом Мэгги сказала:

— Пошли за отцом Эндрю, Мейв.

— Нет, нет. Еще не надо, тетя Мэгги, еще не пора, — истерически рыдала Мейв.

— Я должна приготовиться.

— Пожалуйста, тетя Мэгги, — умоляла Мейв. — Еще не пора, пожалуйста!

Мэгги слабо улыбнулась:

— На всякий случай, Мейв. Молитвы никогда не помешают.

Пришел священник, и она успокоилась. Мейв наблюдала, как он сделал крест святым елеем на лбу тетки и просил, чтобы Бог простил ее душу.

Когда закончилось соборование, Мейв обратилась к священнику:

— Мы можем помолиться о моем отце?

Мэгги просила, чтобы заупокойная месса была более радостной, потому что смерть только начало жизни с Богом. Она просила, чтобы участники мессы были в белом, как символ надежды на вечность, а не в черном — символ грусти и печали. Она также просила, чтобы молитвы как можно чаще звучали на английском вместо латыни, чтобы все поняли их смысл.

Мейв сидела впереди со своими друзьями — Сарой, Крисси и Марленой. Дядюшки Джеймс и Поль заявили, правда, что передние ряды предназначены для членов семьи, но Мейв возразила, что подруги и есть ее семья, и дядюшкам пришлось уступить. Они были довольны, что заупокойную службу вел сам архиепископ, что их племянница удостоилась высшего уважения, соответствовавшего тому положению, которое она занимала в высшем обществе Бостона и в католическом мире.

Архиепископ дважды обошел гроб, окропил его святой водой, потом начал кадить ароматным ладаном:

— …пусть ангелы вознесут тебя в рай…

Мейв почувствовала, как ее охватывает дрожь.

— …пусть тебя приветствуют мученики…

Мейв повернулась, и осмотрела присутствующих. «Он пришел сюда?»

— …пусть хор ангелов приветствует тебя…

Она была уверена, что почувствовала его присутствие, и так испугалась. Пришел ли он помолиться за упокой души тети Мэгги? Пришел ли он вообще?

Все так удивительно! Победа в Европе и письмо от доктора Джулиана, все случилось в один день! Доктор Джулиан писал, что маме стало гораздо лучше. Сара побежала к телефону в холле. Она хотела поговорить с мамой. И с доктором Джулианом. Поподробнее узнать, как там дела? Что значит «гораздо лучше»? Что, мама совсем поправилась. Может, мамочка примарширует домой вместе с парнями из Европы?!

Но линия была раскалена новостями с мест недавних военных действий, и Сара не могла дозвониться. Ей нужно было с кем-то поделиться своей радостью. Она должна найти кого-то, с кем можно поговорить.

Она нашла Крисси в стенном шкафу, та отмечала праздник победы с бутылкой красного вина.

— Ты что, с ума сошла? Что ты делаешь в стенном шкафу?

— Я слышала, как идет мисс Патрик. Давай выпей. Это вино нужно назвать Вино Вонючей Кишки! Но когда ты его проглотишь, тебе уже будет все равно.

— Я получила вести от маминого врача, Крисси! Он сказал, что ей гораздо лучше.

— Это прекрасные новости, Сара. Ну-ка глотни! Я так рада за тебя и за твою маму. Глотни еще!

Сара села на пол у стенного шкафа и прижала бутылку к губам.

— Сара, она вернется домой? И когда?

— Я пока еще не знаю. Но мне кажется, скоро, очень скоро.

Но где был ее дом?.. В Нью-Йорке? Они с мамой могут жить вместе. Еще месяца два, и она навсегда распрощается со школой. Они могут поменять обстановку. Они будут с увлечением этим заниматься. И мама будет чем-то занята… Но этот дом полон воспоминаний. Может, им стоит купить новый? А Нью-Йорк… Будет ли мама счастлива там? Сможет ли она быть счастливой? Сара подумала, что для ее мамы существует только одно место на земле, где она может быть счастлива.

Крисси уже несколько захмелела. Она невнятно спросила:

— А где дом, Сара?

Сара засмеялась:

— Дом там, где твое сердце.

Крисси покачала головой:

— Мне кажется, что у меня нет сердца!

— Крисси, дорогая, конечно, у тебя есть сердце. Оно огромное и прекрасное, словом, сердце «тук-тук».

Крисси захихикала:

— Что такое сердце «тук-тук», Сара?

— Оно отличается от сердец других людей. Оно бьется по-другому, волнуется, стремится к чему-то…

— Но если дом там, где твое сердце, Сара, где мой дом «тук-тук»?

— Не волнуйся, Крисси, мы найдем этот дом.

— Мне следовало бы подать заявление в колледж, — сказала Крисси. — Тогда мне было бы куда идти. Вот смешно! Марлена только одна из нас будет учиться в колледже, и у нее, единственной из нас, есть настоящий дом.

— Да, — согласилась Сара. — Этот маленький старый дом в Чарльстоне и есть настоящий дом…

— Сара, — сказала я, глядя, как Сара упаковывает два одинаковых белых чемодана, — у тебя даже нет разрешения на отъезд.

— А мне наплевать! Мы практически закончили занятия. Актовый день будет всего через несколько недель. Меня уже не исключат.

— Если осталось так мало времени до выпускного вечера, зачем же тебе ехать в Чарльстон сейчас? Я и не знала, что ты так любишь мою мать… — с упреком сказала я.

— Конечно, я ее обожаю. И очень хочу увидеть, как цветут камелии.

— Камелии цветут в декабре и январе, а не в мае, — заметила я.

— Тогда я хочу увидеть, как цветут каллы.

— Сейчас цветут розы!

— Сара, и все же, почему ты хочешь ехать в Чарльстон именно сейчас, когда мы заканчиваем учебу и можем поехать туда всего через несколько недель?

— Ты знаешь, тебе так идут эти закатанные брюки, Марлена, дорогая. Постарайся, чтобы старушка Серина Чэлмер не увидела тебя — ее хватит кондратий.

— Тетя Марта, у меня прекрасные новости. Мама поправляется! Я приехала, чтобы самой вам все рассказать. Ведь вы и дядя Говард часто ездили в Канзас, чтобы повидать ее. Я просто уверена, что маме именно поэтому стало лучше!

Марта улыбнулась:

— Я буду счастлива, если это так, Сара. Но мне кажется, что дело пошло на поправку после того, как она рассталась с твоим отцом. Я не хочу обидеть Мориса Голда!

— Конечно, это сыграло свою роль. Но я не могу выразить, насколько важным для мамы было то, что вы приезжали ее навещать, тетя Марта. Она говорила мне: «Сара, моя сестра Марта любит меня. Марта простила мне все годы, когда я с ней не общалась. Она поняла, почему так случилось, и простила. Она самая великолепная сестра во всем мире!»

Марта поставила на стол ореховый торт и налила чай в хрупкие в цветочек чашки.

— Не преувеличивай, Сара, — сказала Марта, но было видно, что она довольна.

— О, ореховый торт! Как чудесно здесь в Чарльстоне. Просто рай!

— Ты не знаешь, когда выпишут Беттину?

— Через два-три месяца. Как только я решу, куда ее отвезти. После стольких лет в этом ужасном месте ей нужно пожить где-нибудь, где светит солнце и где окружающие будут любить ее! — По щекам Сары потекли слезы. — Конечно, у нас есть дом в Нью-Йорке, но мама не будет там счастлива. Она всегда говорила: «Сара, у меня не было ни одного счастливого дня, с тех пор как я покинула Южную Каролину, исключая тот, когда ты родилась!»

Марта выпрямилась в кресле.

— Я тоже считаю, что ей не стоит жить в Нью-Йорке. Ни в коем случае! Эти неприятные воспоминания…

— Я совершенно согласна, но что мне делать?

— Тебе следует привезти ее сюда, в Чарльстон, вот что ты должна сделать. Сюда, в старый дом Лидзов. Здесь светит солнце, есть люди, любящие ее.

— О, тетя Марта, правда? Я могу привезти маму сюда? Никогда даже в мечтах я не могла себе представить, что… О, что скажет мама, когда услышит об этом? Мне кажется, она будет готова уехать хоть завтра. Вы самая прекрасная тетя в целом мире, вот что я вам скажу!

Серина Чэлмер наблюдала из окна своего офиса, как расставляют стулья для церемонии. Слава Богу, светит солнце, так что выпускной акт может проходить на воздухе, как того и требовала традиция. Традиции — самый важный компонент школы Чэлмер.

Девушки прогуливались со своими родителями, родственниками, бабушками и дедушками. Директриса школы увидела Марлену Уильямс с родителями и с ними Сару Голд. Хоть они приехали! Она была ужасно расстроена, что Гвендолин Марлоу не сочла нужным приехать на выпускной вечер своей племянницы. Мисс Чэлмер надеялась, что она появится, но эта женщина имела наглость прислать вместо себя шофера!

Всем было известно, что среди выпускниц дочь Пэдрейка О'Коннора. Если он не приедет, будет много разговоров. У мисс Чэлмер теплилась надежда, что, может быть, мистер О'Коннор сможет выступить на их празднике. Это было бы прекрасно, особенно учитывая репутацию этого человека в мире литературы. Но как они ни старались, Мейв не сказала, где его можно найти. Заведующей показалось странным, что Мейв не знает, где ее отец. Вообще, эта троица — Сара Голд, Мейв и Крисси Марлоу — сильно разочаровала ее. Хотя кузина Сары, дочь Уильямсов, будет продолжать учение в Редклиффе.

Все прекрасно знали, что лучший показатель для таких школ, как школа Чэлмер, — это число выпускниц, которые продолжат учебу в семи наиболее престижных колледжах. Когда Сара, Мейв и Крисси отказались даже подавать заявления в колледж, Серина Чэлмер была возмущена. Она могла понять, почему не подает заявление Сара Голд, — у этой девушки не было ни одной серьезной мысли в голове. Но Мейв О'Коннор? Такая интеллигентная девушка! Им даже не удалось убедить ее принять участие в ежегодном соревновании по поэзии. Крисси Марлоу вполне могла бы учиться у Смита. В отличие от остальных девушек, вопрос в том, что ее могут не принять, даже не стоял. Там училась Гвен Марлоу и вполне могла бы учиться Крисси! У них не было выбора, она могла поступить как бы в продолжение традиции. Суммируя свои впечатления, мисс Чэлмер должна была признать, что «ужасная троица» доставила ей множество проблем. Она была рада, что они наконец закончили учебу. Особенно эта бесцеремонная девица Голд! Каждый раз, когда заведующая видела Сару, у нее начинали бегать мурашки по коже, как будто она сейчас будет атакована роем пчел.

Рабочие начали стелить в среднем проходе красный ковер, по нему будут парами проходить девушки. Потом установили ступеньки, чтобы подниматься на платформу и трибуну. Сегодня вместо Пэдрейка О'Коннора будет выступать Джени Меннинг «Пони» Хастингс.

Она только что опубликовала «Социальную историю Уэстчестерского округа». Джени в свое время окончила школу Чэлмер, и девочки дали ей прозвище «Пони», потому что она постоянно разглагольствовала о лошадях. И еще из-за ее длинного лошадиного лица и крупных зубов.

Ну что, подумала Серина Чэлмер, пора одеться и выйти к гостям. Еще один год. Еще один урожай молоденьких лиц! Все девушки были в белом — еще одна традиция школы Чэлмер.

— Я обожаю белое, — сказала Сара. — Но так противно, когда все вокруг в белом, как будто все — Христовы невесты!

— Сара, — остановила я ее, пожав руку Мейв, та с благодарностью посмотрела на меня.

— Как вам понравится, что тетя Гвен прислала Альберта на наш выпускной вечер, вместо того чтобы прибыть самой? — весело поинтересовалась Крисси. — Не правда ли, забавно! Я всегда обожала Альберта.

Мне показалось, что веселье Крисси несколько показное.

— Самое противное — это гранатовый розовый пунш и химического цвета птифуры, которые собираются подавать после окончания официальной части! Мне кажется, что их хранят с прошлого года, — громко прошептала Сара.

— Тихо! Уже начинается!

Мейв обернулась и осмотрела присутствующих. Она не знала, зачем сделала это, кого искала. В последнем ряду она увидела мужчину, он показался ей знакомым — может, она где-то видела его? Хорошо выглядевший мужчина с копной вьющихся седых волос и усами что-то шептал некрасивой, но приятной женщине, сидевшей рядом с ним. Мейв повернулась и зашептала:

— Мужчина в последнем ряду, он сейчас что-то шепчет женщине в синем платье и шляпке-тюрбане на голове. Мне он кого-то напоминает.

Мы посмотрели назад. Я была поражена, а Сара сказала:

— Не смотрите больше туда, там мой дорогой папочка! — Она улыбнулась. — Мне кажется, что рядом с ним леди Вайолет. Вот уж кому не выиграть никаких призов в конкурсе красоты, не так ли? И у него хватило смелости привести ее сюда!

— Сара, только не устраивай сцену! — умоляла я.

— Я и не собираюсь. Я настоящая леди! Замолчите все! Все уставились на нас. Не забывайте, девушки, это день нашего выпуска!

Сара пожала руки отцу, а потом мачехе.

— Очень приятно, что ты приехал, папа, но, право же, не стоило беспокоиться!

— Не очень-то хорошо с твоей стороны, что ты меня не пригласила.

— Давай не устраивать обсуждение, папа! Марлена сейчас приведет тетю Марту и дядю Говарда поздороваться с тобой, хотя я и уверена, что тете Марте этого бы не хотелось! Пожалуйста, постарайся хорошо вести себя.

Вайолет Голд явно была обижена, но ничего не сказала.

Я представила всех. Мама вела себя вполне цивилизованно, Вайолет Голд была мила, мой папа держался хорошо, а дядя Морис был просто очарователен. Он вспомнил, что сначала познакомился с мамой, а потом уже с Беттиной. Мама просто наклонила голову.

— Папа, ты не знаешь, что мы летом будем в Чарльстоне. Мы наконец привезем домой маму.

В глазах дяди Мориса показались слезы:

— Я так рад за тебя, Сара.

— Тебе нужно радоваться за маму.

В этот момент подошли Мейв и Крисси с шофером тетки Гвен.

— Я хочу представить всем моего друга Альберта. Он приехал из Нью-Йорка, чтобы поприсутствовать на выпускном акте…

Сара поехала в санаторий, забрала Беттину и привезла ее в дом Лидзов на улице Встреч. Она хорошо провела лето, наблюдая, как ее мать расцветает подобно хрупкому цветку. Она им и была. Сара видела, что все делает правильно — мать хорошо себя чувствовала именно здесь… Возможно, через некоторое время, когда Беттина почувствует себя сильной и уверенной, они купят дом где-нибудь неподалеку. Тетя Марта и мама прекрасно поладили. Марта играла роль старшей сестры-защитницы и командира, Беттину баловали, ласкали, и она всех любила. Сара решила, что пока это самый оптимальный вариант, а позже будет видно.

Мейв и Крисси поехали на лето в Ньюпорт, и раз в неделю Мейв ездила в Бостон проверить, как дела у бабушки. Доктор Геннон поставлял лекарство, Энни давала его Маргарет. А та вязала, вышивала, плела кружева, читала Чехова и вела разговоры с царской семьей. Внешний мир обходил этот дом. Газет там не читали, радио не слушали, почта туда не приходила, войны нигде не было. Все было спокойно. Энни нервничала, и Мейв решила: это потому, что они отвыкли от посетителей. Братья Маргарет О'Коннор посещали ее весьма редко и даже не оставались, чтобы выпить чаю. Мейв нравилось приходить сюда — она некоторое время отдыхала от суеты; здесь, в этом доме, время остановилось!

Потом она шла в дом Мэгги, а теперь ее собственный дом, и просматривала бумаги, что было такой же частью ее наследства, как и деньги. Нужно было вникать в некоторые детали, принимать решения — больница, дом, музей. Летом все было спокойно, но осенью ей придется брать на себя ряд обязанностей, хотя Сара рассчитывала, что они втроем поселятся в Нью-Йорке и будут готовиться к дебюту. Как будто в этом была какая-то необходимость. Дебюты означали приемы, танцы, ночные клубы и балы. Им придется знакомиться с мужчинами. Мейв этого совсем не хотела — встречаться с мужчинами, танцевать с ними, касаться их, терпеть их прикосновения, любить их и позволять любить себя. Ей не хотелось никакого дебюта. Сара будет разочарована, но Мейв точно знала, где ее место, и это не был Нью-Йорк.

В Ньюпорте они с Крисси плавали, катались на лодке, играли в теннис, ездили верхом. Прекрасно! Но Крисси была неспокойна, ей нужно было веселье, внимание мужчин. Мейв казалось, что это была просто физическая потребность, как и ее вечные сигареты. Но все было так однообразно!.. После танцев и поцелуев, флирта и совокупления Крисси всегда впадала в депрессию. Но на следующий день она вновь стремилась куда-то, все равно куда, в любое место, где она могла бы встретить нового партнера.

— Пожалуйста, Мейв, — просила Крисси однажды, когда должен был состояться коктейль-парти, куда ее неодолимо тянуло. — Пойдем со мной. Почему ты не хочешь ходить со мной? Иногда мне кажется, что ты ужасно боишься мужчин. Они не кусаются, — захихикала она. — Если только ты сама не захочешь этого. Если ты не перестанешь так вести себя, ты останешься старой девой, как твоя тетушка Мэгги.

— Крисси Марлоу, ты сказала гадость! Так назвать тетю Мэгги…

— Ну, не злись! Я не сказала ничего ужасного. Тетя Мэгги была… Я имею в виду, она никогда не была замужем. Это все, что я сказала.

— Тетя Мэгги была слишком занята. Она слишком много времени уделяла другим. У нее не было времени думать о себе, как некоторые…

— Прости меня. Ну, теперь ты поиграешь со мной в теннис? Две кока-колы, и тебе станет легче. Правда, Мейв, надо же и тебе когда-нибудь начинать.

— Как ты считаешь, не нужно ли здесь поменять обстановку? — спросила Сара у Крисси, оглядывая гостиную в своем доме. — Я собираюсь здесь устроить прием. Что ты скажешь?

— Мне кажется, людям покажется странным, что в доме будут жить две семнадцатилетние девицы и устраивать приемы…

— Ты считаешь, что нам нужна компаньонка? Мы всегда можем попросить твою тетю Гвен пожить с нами, если хочешь… — насмешливо заметила Сара.

— Но, Сара, как же мы появимся в свете? Твоя тетя Марта сказала, что она хочет, чтобы Марлена вернулась в Чарльстон, и еще она сказала, что если мы приедем с ней, она станет опекать нас и представит в свете, но это будет в Чарльстоне. Тебе не кажется…

— Нет, не кажется. Даже Марлена не хочет, чтобы ее дебют состоялся в Чарльстоне. Она считает, что все эти переезды отнимают слишком много времени. В Чарльстоне прекрасно живется, но дебют в Нью-Йорке ни с чем сравнивать нельзя! Если хочешь, я обо всем позабочусь. Пока еще только сентябрь, и впереди много времени. Я решила, что наш дебют состоится в «Уолдорфе». Там всегда в канун Рождества бывает бал, где лучшие молодые люди города впервые выходят в свет. Это как раз для нас, если ты сама еще этого не поняла. А пока мы будем посещать всякие праздники, ходить во все клубы и на дебюты остальных молодых леди. В Нью-Йорке! Теперь, когда закончилась эта противная война, Нью-Йорк пришел в движение. Именно в такое удачное время и следует выходить в свет.

— Мне хочется, чтобы Мейв была здесь. Я просто не верю, что она останется в Бостоне и не станет дебютировать вместе с нами.

— Но, Крисси, милая, что мы можем поделать, если Мейв вообще не хочет выходить в свет? Мне кажется, это потому, что тетя Мэгги умерла всего несколько месяцев назад. Она и тетя планировали, что ее дебют состоится в Бостоне, а сейчас… ты же понимаешь…

— Я надеюсь, что ты уговоришь Мейв приехать в Нью-Йорк. Сара, мне не нравится, что она живет в Бостоне одна. Я не понимаю, что она там делает. Она становится такой угрюмой.

— Но Марлена же недалеко от нее, в Кембридже. Они видятся друг с другом.

— Мне кажется, что они редко встречаются. Марлена занята учебой. Она ведь только начала занятия. Бедная Мейв, она так одинока. Она никогда не встречалась с молодыми людьми, если только мы не заставляли ее делать это. Боже мой, она слишком молода, чтобы посвятить себя только музею, больницам и заботе о своей свихнувшейся бабуле!

Сара напялила на свою золотистую головку новую шляпку в белую и черную полоску, посмотрела в зеркало и наклонила голову набок.

— Не стоит так напрягать мозги. У меня есть ощущение, что Мейв скоро соскучится по своим друзьям и притащится сюда! — Она повернулась к Крисси. — Нужна еще такая же сумка. Как тебе нравится?

— Ничего. Дай я померяю.

— О! — воскликнула Сара. — Мне кажется, на тебе она выглядит гораздо лучше. Хотелось бы мне иметь такое лицо.

— Лицо? Это ты у нас хорошенькая.

— Возможно, но ты просто потрясающая.

— Сара, ты правда думаешь, что Мейв приедет в Нью-Йорк?

— Мне так кажется. Теперь посмотри другую шляпку. Она только для взрослых!

Пэдрейк почти закончил свой роман «Фрагменты разрозненного целого». Он был недоволен написанным, ему хотелось, чтобы у романа был другой конец. Пэдрейк жил в Бостоне с конца мая. Он изучал свою мать, разговаривал с ней, пытался проникнуть в ее безумный мозг. Книга стала экспериментом — блестящим к тому же; она навечно прославит ее затуманившийся разум — Пэдрейк вставил рассуждения матери в роман. Да, Маргарет и ее мозг станут частью наследства, которое он оставит миру. Но что-то было с концом книги не то… У него кончилось терпение. Обычно он долго работал над своими романами, но на этот раз ему хотелось закончить поскорее. Он был неспокоен, хотел скорее забрать к себе Мейв и поехать за море. Вернуться в Ирландию, где он будет наедине с землей, болотами, морем. Мейв, Мейв, Мейв, живущая всего через три двери от него… Он был убежден, что в глубине души она знала, что он здесь и ждет ее. У них всегда существовала эта безмолвная связь. Когда Мейв навещала свою бабку и спокойно вела с ней разговор, Пэдрейк подслушивал наверху и обменивался взглядами заговорщиков с этой дурой Энни, которая хранила их секрет все эти месяцы. Неужели Мейв не чувствовала, как близко от нее он находится.

Он налил себе своего любимого абсента и сделал глоток. Не так все просто, особенно здесь, в Бостоне… Он засмеялся. У него все будет в порядке, у него всегда все получается…

Пэдрейк пристрастился к абсенту еще в юности, когда жил в Париже. Он помнил, что о его любимой полынной водке говорили, что она размягчает мозги. Пэдрейк снова засмеялся. Это касается слабаков, трусов и невежд! Абсент только обострял его чувства, пока он не смог проникнуть в тайны Вселенной, которые были недоступны обычным людям. Он ясно различал подлинные очертания и цвет вещей. И когда у Пэдрейка начиналась мигрень, только водка могла несколько смягчить боль.

Ему больше не стоит откладывать. Пора ехать. Он уже больше не может выдерживать безумную Маргарет и дуру Энни. Он отхлебнул еще глоток. «Что же делать с концом романа?» Маргарет была ключом, она составляла основу книги, на ней и должен окончиться роман… Конечно. Это единственное решение… Другого просто не существует. Маргарет спасет его книгу, а он спасет ее бессмертную душу. Она ему больше не нужна, она уже не нужна самой себе. Она была ребенком, женой, матерью… и потерпела поражение в каждом случае. Пэдрейк не только простит ее за то, что она его отвергла, но и прославит. Его книга станет классикой, и Маргарет будет жить вечно как знаменитая литературная героиня — такая же знаменитая, как Анна Каренина.

Энни ушла на рынок. Пэдрейк успокоил ее, сказав, что позаботится о ее подопечной. Он помчался в комнату Маргарет. Она дремала, неизвестно, что ей грезилось: сны наркоманов весьма специфичны. Он ласково улыбнулся ей и осторожно начал будить.

Проснувшись, Маргарет недоуменно озиралась вокруг.

— Где я? — спросила она.

— В Москве, моя радость.

— Я думала, это Петербург.

— Может, и так.

Она откинулась на подушки.

— Что, мне уже пора одеваться на бал?

— Нет, Анна. Ты должна встретить Вронского на железнодорожном вокзале. Вы оба должны уехать.

— Но как мне быть с моим сыном? Я не могу покинуть его.

— Он приедет. Позже.

— Ты уверен? Я не могу покинуть маленького Джеймса.

Пэдрейк перестал улыбаться, горечь ясно проступила в изгибе его губ.

— Я обещаю тебе, Анна, — вы с маленьким Джеймсом не расстанетесь. Теперь поспешим, тебе нужно одеться, а то ты не встретишься с Вронским.

Она испугалась:

— Не встретимся с Вронским?

— Да. Тебе нужно встретиться с ним на вокзале. Следует надеть самое красивое платье. Нет, самый лучший дорожный костюм. Ведь вы с Вронским поедете… уедете вместе. Давай решим, что тебе нужно надеть.

Он раскрыл настежь ее шкаф.

Пэдрейк выбрал темно-зеленый бархатный костюм со шлейфом.

— Да, ты будешь прекрасно выглядеть в этом костюме! Ты должна хорошо выглядеть, чтобы нравиться своему любовнику, не так ли? Если ты будешь хорошо выглядеть, он тебя никогда не покинет.

На ее лице промелькнули испуг и непонимание.

— Уедет без меня?

— Да, если мы опоздаем, он решит, что ты не хочешь ехать с ним, и уедет без тебя…

— Уедет без меня, — повторила Маргарет.

— Мы должны торопиться. Дай я посмотрю на тебя.

Ее жакет перекосился, пуговицы были плохо застегнуты, с одного бока юбка была измята:

— Нет, так не пойдет. — Он правильно застегнул пуговицы на жакете и расправил юбку.

— Вот так гораздо лучше. Хорошо. Просто прекрасно. Никто не сравнится с тобой в красоте. Вронский будет от тебя без ума.

— Вронский?

— Да, моя дорогая, твой любовник Вронский. Мы поедем на встречу с ним на железнодорожный вокзал. Теперь ты вспомнила?

Маргарет нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить.

— Теперь твоя шляпка. — Он достал с полки шляпу с огромными полями. Она тоже была темно-зеленого цвета. Пэдрейк пригладил ее растрепанные седые волосы и надел шляпу. Он ласково погладил огромное белоснежное перо, украшавшее шляпу.

— Анна, ты просто прелестна… Никто не сможет отрицать, что ты выглядишь просто великолепно…

Она мило улыбнулась.

— Спасибо, Пэд… — Маргарет остановилась и огляделась вокруг безумным взглядом. На секунду Пэдрейк смутился.

— Что ты сказала? — резко спросил он.

— Я сказала, что нам следует торопиться. Я не хочу расставаться с Вронским.

— Конечно, — сказал он, и его губы судорожно скривились.

Он осторожно посадил ее в сияющий «пирс-эрроу», как будто она была сделана из хрупкого стекла.

— Что это за карета? Я ее совсем не помню.

— Анна, это карета без лошади. Ты в ней ездила на бал в летний дворец несколько дней назад.

— Летний дворец? Но сейчас не лето, правда?

— Будет лето, Анна, обязательно будет лето!

Железнодорожная станция была переполнена. Пэдрейк старался поскорее провести Маргарет, чтобы ее никто не заметил. Но в то же время он хотел, чтобы последняя сцена была сыграна до конца.

— Ну, мы приехали. Теперь нужно отыскать Вронского. — Он оглядел платформу. — Я его нигде не вижу.

Маргарет стала волноваться, она посмотрела вокруг.

— Я тоже его не вижу.

— Так, интересно, не уехал ли он без тебя?

— Без меня? Почему?

— Он мог решить, что ты передумала, что ты его не любишь.

— Не люблю его?

— Но ты его любишь. Ты его любишь и хочешь уехать вместе с ним, правда?

— Да, я должна уехать вместе с ним.

Пэдрейк снова оглядел платформу.

— Его нет. — Он покачал головой. — Я его не вижу. Он все-таки решил, что ты его не любишь, и уехал без тебя.

— Нет! — закричала Маргарет.

— Да, мне кажется, что он покинул тебя.

— Нет. — Она заплакала.

Они привлекали внимание: несколько человек смотрели на них. Пэдрейк улыбнулся и развел руками, как бы прося извинения. Потом повернулся к Маргарет.

— Да, я думаю, что Вронский уехал. Покинул тебя. Он тебя больше не любит.

Подошел поезд. Пэдрейк решил, что ему необходимо торопиться: на них смотрело слишком много народу. Он заметался по платформе, заглядывая в окна вагонов.

— Нет, его нет в этом поезде. Он уехал! Но мы проверим еще раз. Мы проверим поезд, который стоит там, вдалеке. Пошли быстрее, Анна! Быстрее, раньше чем отойдет тот поезд!

Он схватил ее за руку и потащил с платформы по направлению к первому вагону. Поезд загудел, он был готов тронуться. Маргарет спотыкалась, ее лицо было заплакано и взволнованно. Пэдрейк продолжал тащить ее вперед.

Поезд снова загудел. Пэдрейк начал метаться у окон, Маргарет испуганно наблюдала за ним.

— Нет! Его здесь нет! Все пропало! Вронский тебя бросил… Он уехал. Все пропало, ты забыта! Ты осталась одна, Анна. У тебя ничего не осталось!..

И вдруг Пэдрейк исчез, растворился в толпе.

Поезд начал набирать ход. Маргарет ничего не понимала. «Все пропало, он тебя бросил, ты осталась одна!» Она огляделась вокруг и заметила, что на нее глазеют незнакомые люди с бледными лицами. Вронский? Где он? Она повернулась — ни одного знакомого лица. Никого… В ужасе она увидела перед собой рельсы, по которым медленно, ускоряя ход, шел поезд. Это притягивало ее.

«Вронский? Где ты? Почему ты покинул меня?»

Маргарет еще колебалась. Может, ей показалось, кто-то позвал ее… Боже мой. Но где же Вронский?..

«Быстро, пока еще не поздно… Анна!..»

Мейв распахнула дверь.

— Энни! Энни! — кричала она. — Где ты? Что ты сделала?

Энни, медленно шлепая, пришла из кухни, ее широкие крестьянские ступни казались огромными в старых шлепанцах.

— И что такого я сделала?

— Бабушка!.. Почему ты ей разрешила выйти из дома?

Старуха ничего не поняла.

— Но она наверху, отдыхает…

— Ее там нет! Она умерла! Она оказалась на Южном вокзале и попала под поезд… — рыдала Мейв.

— Боже мой, сохрани и спаси нас!..

— Почему ты ее оставила одну? Почему ты не подождала, пока приду я или Бетси и…

Энни начала кусать ногти:

— Но я не оставляла ее… Вы не должны обвинять меня, мисс Мейв! Он был с ней!

— Он?

— Да, мисс Мейв… Он все время был здесь.

Обе посмотрели вверх. Пэдрейк стоял на лестнице. Он был безупречно одет и выглядел великолепно. Его лицо было совершенно спокойно. Мейв почувствовала, как у нее застыла кровь в жилах.

— Это он, мисс Мейв! Это он!.. — выпалила Энни.

— Боже мой, — прошептала Мейв. — Ты сделал это! Убийца! — закричала она.

Он грозно нахмурился и начал медленно спускаться по лестнице.

Мейв попятилась. Энни, испугавшись, выбежала из комнаты, а потом и из дома.

— Вздорная болтовня! Не обращай внимания на эту старуху!

Мейв продолжала пятиться. Он остановился, его лицо потемнело.

— Ты хочешь сказать, что веришь этой бабе, а не мне — твоему родному отцу.

— Нет! Нет! Я знаю о тебе все!

— Что ты знаешь, Мейв, дорогая моя? Что мы часть друг друга и составляем одно целое? Мы отличаемся от остальных людей. — Он обнял ее, и ее тело съежилось, как бы начав бороться с собой. — Я тебя любил, и ты любила меня, ты часть моей плоти и крови. Я часть тебя. — Его голос ласкал ее. Она чувствовала, что сейчас упадет в обморок. — Мы знали друг друга вечно — ты и я — и пронесли чувство через века.

Тут она поняла, что он пьян. Но не в той степени, которую она так хорошо помнила, когда он бывал небрит, вонюч, безобразен. Но и сейчас он был чем-то одержим. Алкоголем? Наркотиками? Или он просто невменяем? И Мейв начала бороться с Пэдрейком. Она не доверяла своему собственному телу, оно могло предать ее. Ее тело все еще хотело его.

Пэдрейк протянул к ней руки:

— Вернись, моя маленькая Мейв! Я всегда любил тебя так сильно, как никто никого не любил на свете.

— Слишком сильно. Ты слишком сильно любил меня, — воскликнула Мейв. — Ты сам грешил и заставил грешить меня!

У него опять потемнело лицо. О, как хорошо она помнила его страшное выражение!

— Ты хочешь сказать, что не поедешь со мной?

— Я говорю, что не желаю тебя больше видеть! Никогда!

«Боже, помоги мне!» Мейв видела, что его лицо совершенно исказила злоба.

— Сука! — выкрикнул Пэдрейк. — Ты дочь тысячи сук!

Вдруг он ее сейчас ударит? Или убьет? Она хотела бежать, но у нее не было сил. Неужели он будет ее преследовать всю жизнь?

Мейв упала в обморок и когда пришла в себя, Пэдрейка уже не было. «Куда он пропал?»

Маргарет Эббот О'Коннор была рождена в англиканской вере, потом начала исповедовать католицизм и затем оказалась в пустоте. После ее смерти ее братья Поль и Джеймс снова вернули ее в лоно англиканской церкви, и она была похоронена так, как хоронили в Америке всех Эбботов, начиная с семнадцатого века.

Мейв стояла у могилы со своими друзьями, она вся замерла. Она боялась, что Пэдрейк может появиться здесь и потребовать, чтобы ему предоставили возможность произнести прощальное слово. Что-нибудь красивое и ядовитое. Она боялась обернуться, опасаясь увидеть его.

Теперь стало совершенно ясно, что она не может оставаться в Бостоне. Она никогда не будет знать, где он — в доме ее бабушки или рядом с ней в толпе? Или же он вернулся в Ирландию? Где бы он ни был, ей нельзя оставаться одной. Ей нужно ехать в Нью-Йорк, чтобы быть вместе с Сарой и Крисси.

Она будет жить с ними в доме Сары, но смогут ли они защитить ее от крови, текущей в ее венах, от того сумасшествия, что жило в их семье? В крови ее собственного отца, бабушки Маргарет, даже ее деда? Мейв не знала своего деда Патрика, но ей рассказывали, что он тоже страдал приступами необычайного бешенства. Она никогда не сможет выйти замуж. Как она может дать жизнь невинным малюткам, если не уверена, что не передаст им это сумасшествие? А как насчет ее дочки, Сэлли? Может, она тоже безумна?..

— Крисси, почему ты куришь не переставая?

Тетушка Гвен разгоняла синий дым, который переполнял гостиную. Теперь, сама перестав курить, она не переносила дым.

— Почему ты так развалилась в кресле? Сядь прямо!

Крисси мрачно посмотрела на Сару, сидевшую очень прямо, в черном шелковом платье, на котором был изображен огромный цветок. Ее взгляд явно говорил: «Вот видишь, во что я вляпалась из-за тебя?..» Сара не обратила на нее никакого внимания и продолжала свою тщательно отрепетированную речь.

— …и естественно, я подумала, что вы поддержите нас, когда придет время нашего дебюта. Моя мать в Чарльстоне, у нее очень хрупкое здоровье, тетя Мейв умерла, и… — Сара решила выложить все козырные карты. — Никто не имеет такого веса в обществе, как вы, тетя Гвен. И кроме того, тетя Гвен, — она называла ее «тетей», хотя никогда не получала на это позволения, — Гвен Марлоу есть Гвен Марлоу… — Она ласково улыбнулась, не ожидая, что ее кто-то станет поправлять.

«Вот нахальная девчонка! Она такая же нахальная, как и вся их порода!»

— Как насчет твоего отца, Сара? Он же популярен в определенных кругах, не так ли?

Сара начала колебаться. Стоит ли говорить о том, что она не видится с отцом?

— Вы правы, в определенных кругах. Но не в тех, в которых вращаетесь вы, тетя Гвен.

— Понимаю. Я разъясню тебе мою точку зрения, Сара. — Она специально не обращала никакого внимания на Крисси, которая в этот момент зажигала еще одну сигарету. — Я недавно обнаружила, что перестала верить в Общество, как мы его раньше представляли. Мне стало все равно. Ветры войны унесли все прочь… Мы все должны что-то делать. Я могу стать фотографом. Я серьезно подумывала над тем, чтобы заняться скульптурой, но Герт Вандербильд Уитни уже занималась этим многие годы, а мне хочется, делать что-то, что будет совершенно оригинальным…

— Очень оригинальным, — пробормотала Крисси.

— Как я уже говорила, Сара, — продолжала Гвен Марлоу, не обращая внимания на вмешательство своей племянницы, — мне бы хотелось начать занятия фотографией, конечно, не в роли профессионала, — скромно улыбнулась она, — но тем не менее заниматься этим весьма серьезно. Искусство очень важный аспект жизни, Сара. Искусство живет во всех столетиях, оно укрощает зверя, живущего во всех людях. В данное время я превращаю дом Марлоу в музей современного искусства. Чтобы все могли им наслаждаться… даже самые обычные люди… — Концовка вышла у нее довольно неуклюжей.

Крисси выпрямилась. Особняк Марлоу, великолепный дом бабушки Марлоу, станет музеем? На самом деле тетя Гвен просто отдавала его. Красивый жест! Она посмотрела на тетку с восхищением и некоторым отвращением.

— Ну, тетя Гвен, ты даешь!

— Даешь! Крисси, следи за своим языком.

Крисси вздохнула:

— Может, мы немного выпьем, совсем капельку.

Гвен Марлоу посмотрела на часы:

— Это было бы прекрасно, но у меня совершенно нет времени.

Стало ясно, что им пора уходить. Сара все понимала, но не хотела сдаваться.

— Я просто поражаюсь вам: такой великолепный жест, такие планы… музей, фотография… сказочно! Но разве наш маленький дебют может помешать вашим планам? Вам даже не придется ничего делать, Все, что от вас требуется, несколько телефонных звонков.

Гвен терпеливо улыбнулась:

— Милое дитя, ты упустила самое главное. Я уже не верю в высшее общество. И соответственно не признаю дебюты, которые якобы необходимы, чтобы начать свой путь в высшем обществе. Дебют — это сплошной архаизм, дорогая! Как пляски язычников!

— Могу я сказать, что очень разочарована, тетя Гвен? Крисси хочет, чтобы у нее состоялся дебют, она верит в прежний порядок вещей. Не правда ли, Крисси? — Сара не дождалась ответа. — И что изменит один лишь дебют в отношениях в высшем обществе? Вы же в какой-то степени несете ответственность за свою маленькую племянницу! Она — сиротка! У нее во всем свете только вы одна!

«Боже, как же она давит!» Что ж, ничего страшного, если она устроит всего один прием… только один прием, и больше ничего!

— Хорошо, Сара, я скажу тебе, что я сделаю. Музей откроется месяца через два. В ноябре. Мы устроим прием в честь Крисси в музее Марлоу, — Гвен улыбнулась и добавила: — И в вашу честь — твою и этой маленькой приятной ирландской девочки. Может, вы хотите включить еще кого-нибудь? — поинтересовалась она, ее тон был весьма ироничным.

— Да, мою кузину Марлену. Она учится в Редклиффе.

— Конечно, но я хочу, чтобы вы четко запомнили — это ни в коем случае не является представлением вас в высшем обществе. Это просто прием, открытие музея, в честь Крисси и ее маленьких друзей. Конечно, мужчины будут в белых галстуках.

Это не совсем то, на что она надеялась, но лучше, чем ничего, успокаивала себя Сара. Она встала.

— Кристина, пошли. Мы с вами свяжемся, миссис… мисс… Марлоу… Пока. — Она помахала рукой и вытолкнула Крисси за дверь.

— Я не стану говорить: «Я тебя предупреждала», — сказала ей Крисси в лифте.

— Я не считаю это поражением. Прием в новом музее Марлоу — это уже кое-что. Пошли в «Оук Рум» и отметим победу — выпьем.

— Пошли. После тетушки Гвен, мне нужна двойная порция.

Они уселись перед баром.

— Кажется, мне придется заняться этим самой, — заметила Сара задумчиво.

— Но прием у тети Гвен…

— Это всего лишь прием, но не дебют. В честь дебютанток дается много приемов, и праздников, и вечеринок. И все это только дополняет…

— Понимаю, — серьезно ответила Крисси.

— Ты знаешь, кто сейчас работает в «Плазе»? Серж Оболенский. Князь Серж Оболенский. Он занимается там рекламой и связями с прессой. Он настоящий русский князь, из старой русской аристократии.

— Вот как. Сара, ты просто ходячая информационная служба!

Сара проглотила маринованную вишенку. «Шеф службы рекламы и информации… Это, пожалуй, идея!»

Сара начала действовать. Не теряя времени зря, она наняла мисс Гортензию Гринуэй: у той была великолепная родословная, и она занималась дебютами. Мисс Гринуэй могла организовать презентацию на балу. Бал для дебютанток, который мог состояться в большом зале отеля «Уолдорф-Астория». Она также достала девушкам приглашения на все важные балы и приемы. Они попадут во все нужные списки. Кроме того, мисс Гринуэй договорилась с организаторами бала для дебютанток, чтобы девушкам были представлены все подходящие потенциальные «женихи».

— Было бы неплохо, если бы прошла серия приемов в вашу честь. Вы договариваетесь со спонсорами, а я готовлю списки гостей. — Тому, что Сара сумела уговорить тетю Гвен устроить прием в музее Марлоу, мисс Гринуэй была очень рада.

— Желательно, чтобы приехали тети и дяди Мейв. Они же Эбботы из Бостона, понимаете?..

— Прекрасно. — Мисс Гринуэй была довольна.

— Я не знаю, смогут ли… — пробормотала Мейв.

— Мы разошлем приглашения на их имя. Если они приедут, мы будем рады их видеть, — сказала Сара. — Я права, мисс Гринуэй?

— Абсолютно.

— А мои родственники Лидзы из Чарльстона?

Мисс Гринуэй не была уверена, что слышала эту фамилию или что-то знала об их предках.

— Моя мать и тетка дадут прием с танцами и чаем в «Карлайле». Я уверена в этом. Пошлите на их имя приглашения, мисс Гринуэй, — заявила Сара.

— Конечно, моя дорогая. Я уверена, что все в Нью-Йорке будут просто счастливы… — Она помолчала. — Как насчет вашего отца? Он женат на титулованной английской вдове, не так ли?

— Забудьте о моем отце, мисс Гринуэй. Он… Неважно. — Мисс Гринуэй покачала головой, она не совсем поняла, что имела в виду Сара. Но Сара четко знала, чего она хочет от своего отца: чтобы он прочитал в газетах о ее прекрасном дебюте и о том, на каких великолепных приемах она была. Она хотела, чтобы он повсюду видел ее имя.

Сара наняла человека из фирмы по связям с прессой, чтобы быть уверенной, что их имена постоянно упоминаются в разных газетах под рубриками «Общество» и «Бродвей».

— Зачем, Сара? — спросила ее Мейв. Ей не нравилось, что ее имя все время мелькает в газетах. — Чего ты добиваешься?

— Мы дебютантки, не так ли? Так почему бы нам не стать звездами? Вспомните Бренду Фразье, мне кажется, что ее дебют был в тридцать девятом году. Она была очень эффектна, и ее фотографии были везде, и Чолли Никербокер, ну, вы знаете эту полосу в газете, он просто обожал Бренду, и все время писал о ней в своей колонке, и назвал ее дебютанткой года. Я решила, что мы станем тремя дебютантками года. Боюсь, что Марлена не присоединится к нам, потому что не сможет часто бывать на приемах и ходить в ночные клубы, но я постараюсь ее убедить посетить как можно больше праздников и вечеринок. Разве будет плохо, если наши фото появятся на обложке «Лайфа»: три дебютантки 1946 года! Блондинка, шатенка и рыженькая — вот здорово!

— Великолепно, — согласилась Крисси. — Только вот жалость — обложка «Лайфа» черно-белая!

— Вот как? — удивилась Сара. — Что ж, им придется в первый раз сделать для нас цветную обложку!

— Вы не могли бы оставить меня в покое? — спросила Мейв.

— Ни за что на свете, — захихикала Сара, которая была горда своей настойчивостью.

— Не волнуйся, Мейв. Если Сара что-то задумывает, совершенно необязательно, что все так и будет. Она даже незнакома с Чолли Никербокером. — Крисси стукнула себя по лбу.

— Нет, правда, ты его не знаешь?

— Пока нет, — промурлыкала Сара. — Но я с ним познакомлюсь! Новый Чолли — это Игорь Кассини, тоже из бывших русских аристократов. Мне кажется, мы его должны узнать очень хорошо. Это и будет мое следующее мероприятие.

— Тебе не кажется, что ты расходуешь слишком много энергии на это дело, Сара?

— Нет, Мейв. — У Сары расширились глаза. — А что мне еще делать?

Я приезжала из Кембриджа на многие приемы и праздники, но Саре все равно казалось, что этого недостаточно. Когда приблизилось Рождество и вместе с ним наш формальный дебют, у меня уже не оставалось сил. Я сказала Саре, что, кажется, этот марафон приемов длится многие годы.

— Не будь дурой. Это только начало. Сезон дебютанток 1945–1946 года еще не закончен, он продлится до весны!

Конечно, мы все были в белом. У Крисси было платье без бретелек и состояло из многих рядов оборок, а юбка колыхалась, как шар. Сара тоже была в белом атласе без бретелек, с таким глубоким декольте, что видна была родинка у нее на груди. Мейв сначала выбрала платье с круглым воротом из крепдешина, но Сара тут же отвергла его, сказав, что Мейв тоже должна надеть платье без бретелек. Мейв остановилась на кремовом бархатном платье с баской. Моя мать сама выбрала мне платье. У него был атласный корсаж с вырезом сердечком и пышная юбка с оборками из тюля. У всех были длинные перчатки — из лайки, они доходили почти до плеч. Когда мы позировали для фото, я была в отчаянии, так как оказалась практически единственной девушкой, у которой было такое скромное декольте. Мейв пыталась меня успокоить:

— Ты выглядишь, как южная красавица.

— Настоящая Скарлетт О'Хара, — подпевала ей Сара.

— Но я себя чувствую, как Мелани Уилкс, — надулась я, пытаясь оттянуть ворот платья.

Сначала был променад: проходила одна девушка в сопровождении двух молодых людей. На каждую девушку было по три кавалера, которые пришли на вечер «без дам. Так как я не была на предыдущих приемах, мне все было интересно. Сара вздыхала, оглядывая свободных кавалеров.

— Все те же самые и несколько юношей в военной форме. Никого нового.

Меня весьма заинтересовал морской лейтенант с гладкими темными волосами, который, как ни удивительно, улыбался мне.

— Кто он? — спросила я у Сары.

— Это Джонни Грей. Он только что вернулся в город. Как он на тебя уставился! Интересное совпадение. — Сара улыбалась.

— Я слышала, что он будет учиться в Гарварде, на медицинском факультете. Он до войны занимался на подготовительном курсе. Вы там будете соседями.

— Он мил, — заметила Крисси, но мысли ее были далеко. Здесь снова присутствовал Гаэтано Ребуччи из Калифорнии. Темные волнистые волосы и белоснежные зубы, как у кинозвезды. Саре он не нравился, она сказала, что он похож на альфонса. Но Крисси считала его весьма привлекательным.

— Ради Бога, улыбайся, Мейв! — скомандовала Сара. — Это твой дебют, а не твоя казнь.

— Ты в этом уверена?

— Ну, не совсем. Мне кажется, что они не станут в тебя стрелять, если ты захочешь повеселиться. Посмотри на Крисси. Она не оставляет надежды!

— Вы самая прекрасная девушка на этом балу. — Обычно с этого Гаэтано Ребуччи начинал свои атаки. Но на этот раз он считал, что говорит чистую правду. Эти черные глаза, а какой рот! — Мне бы хотелось прямо сейчас прижаться к твоим губам… в эту же секунду… м-м-м-м-м, — ворковал он, прижимаясь к Крисси в танце. — Вы чувствуете? Вы чувствуете, как я вас целую? М-м-м-м.

— Расскажите мне о своей семье в Калифорнии.

«Что такое с этой крошкой? Он говорит о сексе, а она интересуется его семьей?»

— Что вы хотите узнать? Есть бабушка и дедушка Ребуччи, мама и папа, мои братья — Рено, Альдо, Гуидо и Рокко, и мои сестры — Анна, Мария, Джина и Филомина. И много, много моих дядей и тетей, кузины и кузены и миллион малышей. Нейпа-Велли просто кишит членами семьи Ребуччи!

— Вот здорово! — Подведенные черным, глаза Крисси сияли, а ее капризный рот с помадой темного тона улыбался радостной улыбкой.

— Брр-р-р, такое впечатление, что я в холодильнике. — Родни Блекер посмеялся над сдержанностью Мейв. Он начал дрожать, как бы от холода, и поднял плечи до самой шеи. — Почему эти ирландские глаза даже не улыбнутся?

Ответом ему была робкая улыбка.

— Расскажи мне о виноградниках. Ты собирал виноград, когда был маленьким мальчиком? — спросила Крисси.

— Нет, — засмеялся он. — На нас горбили спину тысячи мексиканцев. Эй, ты что, никогда не слышала о винах Ребуччи?

— Нет, мне кажется, что нет. А что я должна была о них слышать?

— Ну, это, конечно, не французское вино, но мы весьма известны в США. Кроме того, мы самые крупные производители вина в Калифорнии. После окончания сбора винограда мы устраиваем большой праздник урожая. Приветствуют все сборщики винограда и половина обитателей Белли. Нет, наверно, больше, потому что если пересчитать всех Ребуччи, они и составят половину населения Велли.

Крисси вздрогнула от восхищения. Она могла себе это представить: дети, целые семьи, все пируют и пьют вино, танцуют и смеются…

— Расскажи мне еще.

Он поцеловал ее в шею.

— Расскажу. Наверху.

Крисси снова улыбнулась, ее глаза выражали обещание.

— У тебя там что, комната?

— Комната? Детка, у меня там апартаменты-люкс.

— Сара, ты меня сводишь с ума! Посмотри, что ты со мной делаешь! Ты чувствуешь? — Бад Лассер прижал свою выпуклость к телу Сары.

— Прекрати! Боже мой, — протянула Сара. — Предполагается, что мы танцуем самбу!

— Осторожно, не порви мое платье!

— Мы купим тебе новое. Сотни новых платьев! — шептал Гаэтано Ребуччи, аккуратно расстегивая «молнию» сзади.

— Но это мое платье для дебюта, у меня уже не будет другого.

Гаэтано мастерски расстегнул лифчик без бретелек. Когда лифчик упал на пол, его губы потянулись к ее груди с розовыми сосками. Крисси нагнулась и аккуратно повесила платье на спинку стула. Она сохранит его для дебюта своей дочери, прекрасной дочери, которая появится у нее когда-нибудь.

— Иди скорее сюда, беби. — Он положил ее на розовое шелковое покрывало и снял трусики. Крисси закрыла глаза. Сегодня был ее дебют. Может, сегодня секс тоже станет для нее другим?

Мы с моим новым приятелем Джонни Греем пошли в буфет, чтобы попробовать суп из черных бобов и крабов. Вбежала Мейв, преследуемая немного пьяненьким Родни Блекером, который размахивал бокалом шампанского.

— Вернись ко мне, моя дикая ирландская роза!

— Он не отходит от меня, — прошептала мне Мейв. — Ты видела Крисси?

Я покачала головой, я была в романтическом угаре.

— Может, Сара ее видела?

— Нет, Сара сама уже полчаса ее ищет. Она просто куда-то испарилась.

«Ну, на этот раз должна же она хоть что-то почувствовать! Она должна! Просто обязана!» Наконец его рот нашел холмик Венеры и… да… да. Она чувствует… да, она все чувствует. Какое это приятное ощущение, просто чудо!.. Ее пальцы вцепились в темные волны его волос. Крисси тихо вздохнула от удовольствия. В первый раз она почувствовала это… в отличие от других случаев, когда она сама себя удовлетворяла! Крисси крепко обняла его за шею.

— Расскажи мне еще о твоей семье. Расскажи мне о бабушке и дедушке Ребуччи.

Он засмеялся и снова вошел в нее.

— Скоро, беби, скоро.

Потом он спросил:

— Тебе бы хотелось встретиться с ними?

— Правда? Ты имеешь в виду всю семью?

Мы получили телеграмму на следующий день. Сара вскрыла ее.

— Быстрее, Сара, что там?

— О Боже! Она удрала. Она удрала с этим альфонсом!

— Ты хочешь сказать, что она вышла за него замуж? Наша Крисси вышла замуж? — недоверчиво спросила я.

— Наверно. Черт ее возьми.

— Но она его совсем не знает, — волновалась Мейв. — Как ты думаешь, почему она это сделала?

— Я не знаю, — ответила Сара. — Но я готова ее убить! Она поломала все мои планы!

— Какие планы? — спросила я.

— Крисси, Мейв и я должны были стать тремя дебютантками 1946 года. Мы не могли рассчитывать на тебя, Марлена, — объяснила мне Сара. — Ты так занята тем, что портишь себе глаза в Редклиффе. — Она резко бросилась на диван.

Я засмеялась:

— Ты все еще не можешь на меня рассчитывать. Я возвращаюсь в Редклифф через две недели. Как только закончатся рождественские каникулы. Вам двоим придется стать двумя дебютантками года. Мне сейчас лучше уйти. Я пойду в отель попрощаться с мамой и папой до их отъезда в Чарльстон.

— Ну-ка попридержи коней. Я пойду с тобой. Я тоже хочу видеть маму. Я так счастлива, что она приехала сюда на наш дебют, если даже Крисси только показалась и удрала… Но прежде нам следует выпить шампанского.

— Но сейчас только одиннадцать утра, — запротестовала Мейв.

— Ну и что? Нам нужно выпить за нашу замужнюю подружку Крисси Марлоу Ребуччи, — Сара захихикала.

— Что здесь смешного? — поинтересовалась я.

— Представляешь, что скажет тетя Гвен, когда услышит эту фамилию? Мне следует ей позвонить и сообщить приятные новости, вдруг она еще ничего не знает!

Год дебютанток. 1946

Мейв и Сара ждали весточки от Крисси. Прошло четыре недели, но от нее не было ни звонка, ни письма. Сара думала, что парочка находится в Калифорнии, но не знала точно где. Она звонила на винный завод Ребуччи, но ничего там не выяснила — никакой информации, никаких подсказок!

— Ты думаешь, что-то случилось? Может, Крисси вышла замуж и совсем забыла о нас?

— Сара, Крисси этого не сделает. Они, наверное, еще празднуют свой медовый месяц.

— Ладно, но у меня такое впечатление, что медовый месяц будет весьма коротким!

— Почему ты так говоришь, Сара?

— У меня такое предчувствие.

Но пришедшее наконец письмо от Крисси рассеяло опасения Сары.

У Мейв на глазах показались слезы.

— Мне кажется, что она так счастлива.

— Ты так думаешь? — размышляла Сара. — Мне кажется довольно странным, что она так подробно пишет о маме Ребуччи, о приготовлении соуса к спагетти, о Калифорнии и о беби и почти ничего не пишет о Гае, кроме того, что он хочет уехать из дома и ждет позволения папочки Ребуччи. Мне кажется, что он больше ждет, когда папуля выделит ему денег!

— О, Сара, ты всегда думаешь только о плохом.

— Неправда. Я всегда думаю, что мы будем хорошо жить и встретим кого-нибудь очень милого и хорошего. Это ты предпочитаешь сидеть на месте. Ты всегда считаешь, что плохо проведешь время и никогда не встретишь Прекрасного Принца!

— Но это правда, не так ли?

— Потому что ты не позволяешь себе веселиться. Пока все отплясывают конгу в «Эль-Морокко», ты сидишь сложа руки.

Мейв помрачнела.

— Сара, мы всегда так и будем проводить время? Что с нами будет? Неужели мы всю жизнь просидим и протанцуем в «Эль-Морокко» и в «Копе»?

— Конечно, нет! Сейчас мы развлекаемся! Позднее мы займемся чем-нибудь другим.

Мейв писала:

— Я вижу, она уже не называет себя «маленькая Кристина», — заметила Сара.

— Мне кажется, она расстроена, что ей приходится покидать эту семью.

— Да, она кажется разочарованной, насколько я поняла. Наверно, у них уже закончился медовый месяц.

— Надеюсь, что нет. Бедная Крисси!

— У нас очень хороший дом, но мы его снимаем. Он находится в Голливуд-Хиллс, — сказала Крисси Саре по телефону. — Когда, наконец, вы с Мейв приедете ко мне? У нас хватит места — четыре спальни и пять ванных комнат.

— Почему вы не купили себе дом?

— Потому что, можешь верить или нет, Гай зарабатывает только две сотни в неделю. И все.

— Я не понимаю. Мне казалось, что Ребуччи — винные короли Америки. Разве у них нет денег?

— У папы и деда Ребуччи есть. Но у Гая нет ни гроша. Мне кажется, что у него не будет денег, пока он не успокоится и не займется бизнесом по-настоящему. По правде, Сара, ты только не говори никому, мы живем на мои деньги.

— Ну, Крисси, ты считаешь это разумным?

— У меня нет выбора. Я хочу сказать, что одна ночь в «Трокадеро»… на нее не хватает денег Гая. И так ночь за ночью… «Коконат Гроув». «Мокамбо»… ленч на двенадцать человек в «Дерби».

— Если Гай получает всего лишь две сотни долларов, почему он заказывает ленч на двенадцать человек?

— Бизнес — он должен привлекать людей, чтобы они стали покупать его вино.

— Мне бы не хотелось тебе это говорить, Крисси, но это просто чушь! Если Гай приглашает людей к ленчу или на ужин — это все деловые расходы и винный завод Ребуччи должен оплачивать эти счета.

Крисси грустно рассмеялась:

— Только не папа Ребуччи. Он говорит, что Гай много тратит и он не позволит друзьям Гая напиваться французским шампанским на его деньги, полученные от продажи калифорнийского вина. Кроме того, он очень зол на Гая. Он считает, что Гаю следует меньше пить и больше работать.

Сара засмеялась:

— Он прав!

— Неважно. Когда вы приедете ко мне? Я устрою прием и приглашу Боги и Бетти. Мы подружились с ними. Боги и Гай устроили соревнование на пляже прошлой ночью, кто больше выпьет. Боги быстро напился и дал кому-то в ухо, и Гаю пришлось защищать его от нападавших, а они вызвали полицию. Было так весело!

«Интересно, больше не над чем смеяться?» — подумала Сара.

— Да, похоже, было весьма весело. Гораздо веселее, чем румба-завтрак в «Сторке» каждое воскресенье. Люди приводят туда детей и танцуют, пока их детишки завтракают. Можешь себе представить? Теперь мы так развлекаемся!

— Почему вы это делаете, Сара?

— Почему все что-то делают, Крисси?

«Почему ты оплачиваешь счета этого альфонса?»

После того как они распрощались, Сара пересказала разговор Мейв:

— Что я сказала, когда в первый раз увидела мистера Ребуччи?

— Ты назвала его альфонсом. Но можем ли мы быть в этом уверены? Да и откуда это может знать Крисси?

— Надо развивать в себе инстинкт. Ты должна знать, прежде чем выйдешь замуж, что мужчина обожает и ценит тебя и будет о тебе заботиться. И ты не должна выходить за того, кто не сможет все это доказать.

— Но как это можно знать наверняка, Сара? Как можно быть уверенной?

Сара подумала о своей матери. Та была уверена. Сара пожала плечами:

— Черт возьми, иногда приходится идти на риск.

В марте Джером Зербе, фотограф, делавший фотографии для великосветских колонок, их сфотографировал. Но не увидев этих фото в иллюстрированных изданиях, Сара уволила Билла Долла, их пресс-агента, и наняла графа Распони.

— Он лучше во всем разбирается, — сказала она Мейв.

Мейв было жаль Билла Долла.

— Мейв, в этих играх приходится быть жестокой. О нас очень мало пишут. Кроме того, что о нас много писали у Чолли, где еще нас упоминали? В прошлом месяце только раз Леонард Лайонс, два раза Килгаллен, а Уинчелл о нас совсем не писал.

— Кто-то сказал мне, что к Уинчеллу попасть практически невозможно, потому что он требует, чтобы ему сообщили сплетни о пяти представителях света, и только тогда он упоминает вас в своей колонке.

— Ну, это проблема репортера, а не наша.

Мейв предпочла бы, чтобы ее вообще не упоминали ни в одной колонке. — Сара, ты считаешь, что нас упоминали недостаточно?

— Недостаточно. Никогда не бывает вполне достаточно.

Ей хотелось бы, чтобы ее отец видел ее имя каждый раз, когда он брал в руки газету. Пусть поймет, что она все сделала сама!

Мейв спрятала газету за спину. Сара захотела знать, почему Мейв ухмыляется, как зеленоглазый чеширский кот.

— Твое желание исполнилось. Вот… — Она протянула Саре газету с колонкой Никербокера.

Там были фотографии Сары и Мейв. Заголовок — «Две дебютантки года».

— Странно, что Игорь Кассини подумал о двух дебютантках, как ты и задумала. Каждый год бывала только одна. Как будто ему нашептала в ухо маленькая птичка. Разве это не странно, Сара?

— Наверно. Теперь «Вог» и «Харпер» будут умолять нас, чтобы мы им позировали. Но я уверена, что ты будешь пользоваться большим успехом, чем я.

— Почему?

— Ты высокая, с рыжими волосами, как новая модель, которую мы видели в «Лайфе». Только ты еще красивее.

— Ну тебя. Я не такая красивая, как она. Я вообще некрасивая.

— Ради Бога, Мейв. Я ненавижу, когда ты прибедняешься. Если ты хоть когда-нибудь подпустишь к себе парня ближе чем на десять футов, ты поймешь, насколько ты красива. Ты, наверно, самая прекрасная женщина всех времен и народов, как Лилли Ленгтри или… ну… мадам Помпадур!

— Какую чушь ты несешь, Сара!

Сара внимательно посмотрела на Мейв.

— Мне кажется, что я разгадала твой секрет.

Мейв поднесла руку к горлу, у нее бешено забилось сердце.

— Какой секрет?

— Не то что тебе не нравятся мужчины. Ты их до смерти боишься!

— Опять говоришь чушь?

— Ты себя ведешь, как будто ты фригидна. Я в это не верю. Мне кажется, что внутри ты вся кипишь от страсти.

Мейв засмеялась:

— Ты кидаешься из крайности в крайность, Сара. А как насчет тебя? Ты ведешь себя, как будто вся пылаешь, но у тебя не больше опыта, чем у меня. Может, это ты боишься мужчин, несмотря на имидж сексуально озабоченной девицы?

— Я? Боюсь мужчин? Да я их разжую и выплюну, и так каждый день перед завтраком! Я просто жду своего единственного мужчину! Вот мой секрет! Но мне кажется, что нам следует поторопиться. У меня такое впечатление, что даже моя тихая, как мышка, кузина спит со своим милым.

— Марлена? — Мейв не могла этому поверить. — Я не думаю, что Марлена будет заниматься этим, не выйдя замуж…

— Клянусь, что она раздвинула ножки для старика Джонни. Он не закончит учебу еще тысячу лет, и они не смогут пожениться. Ему только стоит сказать: «Как я буду знать, что ты меня действительно любишь, если ты мне это не доказываешь?» — и Марлена вывернется наизнанку, чтобы доказать свою любовь.

Мейв вздохнула.

— Ладно, не расстраивайся. Знаешь, как говорят: «Пользуйся или все потеряешь».

— Мне кажется, что с научной точки зрения это неправильно, — хихикала Мейв.

— Надеюсь, нет, моя сладенькая!

Сара швырнула газету в мусорное ведро.

— Сара, что ты делаешь? После того как ты потратила столько сил, чтобы стать дебютанткой года, ты не хочешь сохранить вырезки из газет?

— Мейв, дорогая, завтра утром это станет прошлогодними новостями. Застывшее холодное картофельное пюре. Теперь, когда нас официально назвали дебютантками 1946 года, считай, что сезон закончился. Начнется новый сезон, и там будут новые хорошенькие мордочки. Мне кажется, что сейчас мы называемся пост-дебютантками. А я ненавижу, когда обо мне говорят «пост». Нам следует подумать о чем-нибудь еще.

— Например?

— Мы будем думать об этом осенью. Сейчас следует подумать о лете. Оно придет к нам совсем незаметно, и все, кто останется в Нью-Йорке на лето, могут умереть от стыда. Мы поедем на некоторое время в Чарльстон — мне нужно навестить маму, — потом в Ньюпорт и в Саутгемптон. Там будут очень хорошие праздники и приемы. Потом мы отправимся в Калифорнию навестить Крисси. Как тебе мой план? Но сначала мы должны закончить наш сезон дебюта совместным ленчем, хотя бы не в полном составе. Как ты думаешь, нам удастся вырвать Марлену из объятий Джонни хотя бы на несколько часов?

Мейв снова захихикала:

— Я в этом не уверена. Они кажутся неразделимыми…

— М-м-м-м, я надеюсь, что он будет хорошо относиться к Марлене и не разобьет ее сердце!

— Ну, Сара, ты опять каркаешь. Почему бы тебе не подумать о чем-либо хорошем? Тебе следует хоть немного верить в добро.

— Ладно, согласна. Немного. Очень немного…

— Ну, — Мейв слегка толкнула Сару. — Послушай, Сара. Надо бы пригласить Крисси на наш ленч-встречу, а не ждать августа или сентября.

— Молодец. Это прекрасная идея. Мы устроим ленч в «Сторке». Мы даже можем сделать снимок с этим засранным ублюдком Шерманом, просто чтобы иметь его для себя. А потом я собираюсь дать ему по морде и никогда больше не приходить туда, к этому е… антисемиту!

— Шерман Биллингсли? — Мейв была в шоке. — Откуда ты знаешь?

— Да об этом знают все. Весь город!

— Тогда почему мы все время туда ходим? Нам следовало прекратить это сразу же, когда ты узнала об этом.

— Не будь такой, Мейв. Как мы могли стать главными дебютантками, если бы мы не появлялись в «Сторке»? Но сейчас, слава Богу, нам туда ходить уже незачем!

Крисси приехала на ленч, она стала еще худее и была очень бледной. Мейв затискала ее в объятиях:

— Я думала, что ты толстая от всех этих спагетти.

Крисси слабо улыбалась:

— Я не ела их уже давно. Гай уже не работает для своего отца. Мне кажется, что в своей семье он козел отпущения.

— Чем он сейчас занимается? — поинтересовалась Сара.

— Он играет. Мне кажется, что его можно назвать плейбоем, а я его маленькая плейгерл, — засмеялась Крисси.

— Я-то думала, что ты будешь загорелая и вся из себя спортивная, настоящая калифорнийская девушка, — поддразнивала ее Сара, — а ты бледная и хрупкая.

— Я всегда была бледной и хрупкой. Ты считаешь, что мне следует разработать мускулатуру? — Помолчав, Крисси внезапно выпалила: — Я только что сделала аборт… — и заплакала.

— Крисси, беби, — обняла ее Мейв.

— Но почему? — настаивала Сара. — Твои письма, телефонные звонки… Ты постоянно повторяла, как тебе хочется завести маленького бамбино.

— Гай… это все Гай… Он заявил, что всю жизнь по его заднице ползали маленькие Ребуччи. Он сказал, что уйдет от меня, если я рожу ребенка.

— Почему ты не разрешила ему это сделать? — вполне резонно спросила Сара.

Мейв и Крисси уставились на Сару, как будто она предложила что-то вроде революции. Крисси села, слова Сары расстроили ее, что она не могла стоять.

— Что бы я тогда делала? У меня был бы ребенок без отца?

— Ну и что? Если бы это был действительно желанный ребенок… На этот раз ты была замужем и малыш был бы рожден в законном браке. Ты бы не осталась одна, всегда могла бы вернуться к нам вместе с ребенком. Ты это знаешь…

— Но Гай…

— Весь вопрос в том, кого ты больше хочешь — малыша или Гая? — сказала Сара, пытаясь докопаться до сути.

— Но я вышла замуж за Гая, чтобы рожать детей и стать частью большой семьи.

— Теперь у тебя есть Гай и нет беби.

— Но если бы я родила ребенка и у маленького Гая, а я бы только так назвала мальчика, не было бы отца… Мы — малыш и я — все равно не стали бы частью настоящей семьи!..

— Ну, сейчас у тебя есть Гай и нет малыша, — повторила Сара. — Вы с Гаем — настоящая семья?

Они помолчали.

— Вот странно. Года два назад после первого аборта я почувствовала облегчение… такое облегчение! Я никогда не думала, что избавилась от настоящего ребенка. А сейчас я думаю о нем постоянно, не переставая. Я вижу его перед собою, толстенького, милого, он начинает лепетать… Я чувствую себя такой опустошенной!

— Послушай, Крисси, — сказала Мейв, — почему бы тебе не остаться здесь на две-три недели? Тебе следует отдохнуть. Мы собираемся сначала поехать в Чарльстон, потом в Ньюпорт.

— О, звучит так привлекательно, — вздохнула Крисси. — Гай даже не заметит, что меня нет. Он так занят, передвигаясь по Голливуду и по Винной улице. Это единственное вино, которое он видит в эти дни.

— Ну ты и остришь, — заметила Сара.

— Тебе правда нравится? — Крисси заметно повеселела.

Сара спросила:

— Как насчет секса?

— Сара, — остановила ее Мейв.

— Я не против поговорить об этом, — ответила Крисси. Она выпрямилась и зажгла розовую сигарету «Нэт Шермен» с красным фильтром. — Я решила удрать с Гаем в ту ночь в «Уолдорфе». Тогда я в первый раз кончила. Вы знаете, это произошло впервые, и я решила, что это любовь. И так было все время в Северной Калифорнии.

— Любовь среди винограда, — встряла Сара, но Крисси ее не слушала.

— Но как только мы уехали оттуда, оргазмы прекратились. К тому времени Гай начал вести себя как будто я… — Она искала подходящее слово. — Ну, потаскушка на одну ночь.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Мейв.

— Ну, это трудно объяснить… Как будто он все делал только для себя, стал чужим… Как будто мое тело для него лишь объект физических упражнений. После того как мы переехали в Южную Калифорнию, он никогда не говорил мне: «Я тебя люблю!»

В комнате воцарилось молчание, и потом Сара сказала:

— Тебе действительно требуется отдых. Как только приедет Марлена, мы проведем наш официальный ленч и потом поедем в Чарльстон.

Я просто не могла дождаться, когда сумею поделиться своими новостями с подругами.

— Видите? — я показала им маленький золотой значок студенческой корпорации на лацкане своего жакета. — Мне его подарили. Мы со временем обручимся![4]

Девочки обняли меня, и Сара сказала:

— Ты так изменилась! Ты просто витаешь в облаках… Наверно, это розовый налет любви! Но почему ты не привезла с собой Джонни? Нам необходимо познакомиться с этим парнем, если он собирается обручиться с нашей маленькой Марленой.

Я была несколько смущена, что Джонни не поехал со мной — сначала в Нью-Йорк, а потом в Чарльстон, — чтобы познакомиться с моей семьей. Но он заявил, что заранее уже договорился играть в теннис и никак не может ничего изменить. И потом, он уже видел всех, не так ли? Маму, папу и девочек… Но все равно я была несколько разочарована. Его теннис не казался мне настолько важным…

Потом я сказала подругам, что после двух дней в Нью-Йорке и трех, только трех дней в Чарльстоне мне придется вернуться в Кембридж.

— О, посмотрите на нее, — засмеялась Крисси. — Она не может оторваться от своего Джонни на более долгий срок…

Крисси, конечно, дразнила меня, по мне показалось, что я различила в ее голосе легкую грусть и даже зависть!

Кончилось тем, что я провела в Чарльстоне неделю. Моя мать настояла на этом. Она была весьма обескуражена тем, что Джонни не приехал со мной, и тем, что я собиралась провести все лето в Кембридже. А я не могла оставить Джонни. Я объяснила маме, что студенты-медики не могут прерывать свою практику.

Сара, Крисси и Мейв провели там три недели. Саре хотелось больше времени проводить с тетей Беттиной. Она хорошо выглядела и была спокойна и уравновешенна. Сара сказала, что когда она сама устроится, то заберет мать и они будут жить вместе — это ее самая заветная мечта…

Когда девушки собрались покинуть Чарльстон — Мейв и Сара собирались ехать в Ньюпорт, а Крисси — в Голливуд, — Мейв обратила внимание, что Крисси находится в глубокой депрессии.

— Почему бы тебе не поехать с нами в Ньюпорт, хотя бы на несколько дней?

— Ну, наверно, я поеду туда, — сразу же ответила Крисси. — Мне хочется больше времени провести с вами. Мне не с кем веселиться в Калифорнии.

Они провели три недели в Ньюпорте. Когда пришло время отправляться в Саутгемптон, где Сара и Мейв должны были посетить несколько приемов, Крисси решила, что будет неудобно, если она не поедет на вечеринку Диди и Кэнди Дайнин.

— Мы так дружили в школе. Они обидятся, если я не приеду, не правда ли?

— Конечно, — согласилась Сара. — Как ты считаешь, Мейв?

— Да, это верно, — задумчиво ответила Мейв.

После трех недель в Саутгемптоне и посещения праздника сестер Дайнин Крисси предложила:

— Как насчет того, чтобы пожить недель шесть в Рено?[5]

— В Рено? — переспросила Мейв.

— Мне кажется, это просто великолепная идея! — воскликнула Сара. — Я слышала, что там есть пижонское ранчо с красивыми ковбоями!

— Крисси, ты уверена, что тебе нужно туда ехать? Уверена?

Мейв нахмурилась:

— Ты обсуждала это с Гаем? Не будет ли он возражать?

Крисси ничего не ответила, только пожала плечами.

Девушки вышли из здания суда, все трое были одеты в белые летние платья с широкой юбкой и белые туфельки без каблуков. Последние шесть недель они не вылезали из ковбоек и брюк, но сегодня был особый день.

— Теперь тебе нужно выбросить кольцо, — сказала Сара. — Оно у тебя с собой?

Крисси начала рыться в сумке и достала кольцо, потом они нашли почти пересохший ручей и перегнулись через ветхие перила. Сара сказала:

— Мне кажется, это вполне подойдет.

— Тебе не нужно выбрасывать кольцо, Крисси, если ты хочешь сохранить его на память, — шепнула ей Мейв.

Крисси колебалась только секунду, потом золотое колечко исчезло в грязной воде.

— Пошли выпьем!

— Да, обязательно, — сказала Крисси, все еще глядя в воду. — Давайте напьемся!

В баре клуба Гарольда Крисси выпила несколько бокалов, Сара — два или три, а Мейв пила свой единственный коктейль. Они начали обсуждать, почему Мейв не пьет, и ей пришлось признаться, что она боится, потому что ее отец сильно пьет. Прошло много времени с тех пор, когда кто-то упоминал об отце Мейв.

Трио играло музыку «кантри». Вошел ковбой со старым морщинистым лицом. Оно напоминало маску из старой задубевшей кожи. Было ясно, что он уже перебрал, и когда он улыбался, были видны гнилые зубы.

— Никто из вас, девушки, не хочет потанцевать со мной?

Крисси с готовностью вскочила, Сара и Мейв в изумлении наблюдали, как ковбой начал вертеть Крисси, потом резко наклонил ее так, что она чуть не сломала себе позвоночник.

— Боже, — выдохнула Сара, а Мейв вообще не могла вымолвить ни слова.

Они вернулись за столик, и Крисси представила Люка, который взял стул, сел и принялся шептать сальности в ее маленькое ушко.

— Тебе не кажется, что здесь пахнет блевотиной? — спросила Сара у Мейв, надеясь, что Люк поймет намек и уберется. Сара начала морщиться. Но он не понял. Мейв встала:

— Нам лучше пойти и упаковать вещи, Крисси. Мы уезжаем рано утром.

Сара встала, но Крисси осталась сидеть, хихикая над какой-то очередной пошлостью, которую только что произнес Люк. Он посмотрел на Сару и Мейв, затем сказал Крисси:

— Почему бы нам не уйти, золотце, и не оставить твоих маленьких подружек развлекаться одних?

— Я считаю, что это великолепная идея. — Крисси встала и обняла морщинистого Люка.

Мейв посмотрела на Крисси, такую молодую и чистенькую в белом платье и туфельках без каблуков. Ей показалось ужасным, что она сейчас уйдет с этим грязным, противным старым мужиком.

— Нет! — закричала она и схватила Крисси за руку.

— Ради Бога, Мейв, — резко оттолкнула ее руку Крисси. — Меня уже тошнит от твоего святошества!

И Люк вывел ее из зала, обняв за талию.

Сара и Мейв остались в зале. Сара заказала еще выпить, Мейв тихонько плакала.

— Не нужно, Мейв, она не хотела тебя обидеть, ты же видишь, она пьяна в стельку!

— Мне не важно, что она сказала про меня. Но он! Он такой отвратительный! Как она может?

Сара покачала головой:

— Наверно, ей это нужно. Как бы процесс очищения!

— Очищение? Но он же сам грязный!

Крисси сняла платье и шелковые трусики и повесила их на стул. Люк посмотрел на ее обнаженное тело и покачал головой.

— У тебя самые маленькие сиськи, которые я когда-нибудь видел, если даже месяц будет состоять из одних воскресений!

Он уселся на нее и сидя начал сильно вталкивать в нее член. Он держался за ее маленькие груди, как будто это были поводья. Он причинял ей боль и хрюкал, пока наконец, не кончил. Его пот стекал на тело Крисси.

— Ну-ка слезай с меня, ковбой!

Он вынул свой член и засмеялся:

— Ты просто мешок костей, как моя старая ведьма-жена.

Крисси подобрала свои трусики, вытерлась ими и бросила на грязную простыню.

— Должна тебе сказать, старик, что ты сам не блеск! Старый е… — ровным голосом сказала она, надевая платье и туфли.

— Мейв, твой отец выпустил новую книгу! — сказала Крисси, держа в руках страницу из воскресного выпуска «Трибюна», посвященную новым публикациям. — Обзор напечатан на первой странице.

— Да, знаю, я уже читала.

— Потрясающие отзывы… Мне так кажется. Я не уверена, что поняла все, о чем говорит критик. Он утверждает, что книга — это божественное произведение, а потом пишет об «отклонениях безумного разума и болезненных фантазиях»… Ты понимаешь, о чем он говорит?

— Не совсем. Но мне кажется, что отец не будет сильно взволнован этим отзывом. Я уверена, он был бы счастлив только в том случае, если бы критик сказал, что книга достойна Нобелевской премии.

Мейв знала, что ее отец помешан на этой премии, — даже будучи маленькой девочкой, она слышала об этом. Смогут ли «Фрагменты Великого Целого» помочь ему завоевать премию в следующем году? Саму книгу она читать не собиралась. Но таким образом она как бы получила от него весточку и была за это благодарна судьбе. Полная тишина и отсутствие всякой информации так действовали на нервы. Может, он играет с ней в кошки-мышки? Может, он поклялся отомстить ей? Она ни в чем не была уверена. Мейв только знала, что постоянно чувствует его присутствие, даже среди безмолвия и тишины. В последнее время у нее появилось ощущение, что за ней следят. Может, она тоже потихоньку сходит с ума?

Наступил ноябрь, прошел почти год со времени их дебюта. Саре надоели ночные клубы, приемы, праздники и мужчины, которых она там встречала. Все повторялось. Но больше всего ее волновала Крисси. Ее связи становились все более рискованными. Месяц назад она даже связалась с мафиози. У Мейв тоже не все ладилось.

— Пора что-то делать, — заявила Сара. — Скоро Новый год, и нам почти девятнадцать. Нам нужно начать новую жизнь. Я собираюсь в январе приступить к занятиям в драматической школе. Я всегда любила театр. Будет так интересно! Там преподает Стелла Эдлер, она ученица Станиславского, создавшего Московский Художественный театр. Это совершенно новая концепция игры. Мне это кажется потрясающим!

Мейв улыбнулась. Сара всегда полностью отдавала себя новому, неизведанному!

— Я хочу, чтобы ты тоже пошла со мной в новую школу, Мейв. У них прекрасный курс обучения будущих литераторов. Я уверена, что ты станешь великим писателем. Это, должно быть, у тебя в крови.

— Нет, Сара! — твердо сказала Мейв. — Меня совершенно не интересует писательское ремесло! Я думала, чем хочу заняться, и решила, что это будет уход за больными. Мне кажется, что в январе начинаются и курсы медсестер.

Сара заморгала:

— Уход за больными? Драить полы и выносить ночные горшки?

— И это тоже, — ответила ей Мейв. — Но и многое другое. Уход означает помощь людям, забота о них.

— Боже ты мой, заботься о людях, если тебе так хочется! Наверно, в глубине твоей католической души спрятана протестантская этика Эбботов. А что нам делать с тобой, Крисси? Как ты думаешь, что тебе лучше изучать: искусство, живопись или музыку?

Крисси засмеялась:

— Обязательно нужно выбирать?

— У тебя к этому способности, и, их нужно как-то использовать!

— Я выбираю искусство, живопись.

— Хорошо. Ты сможешь посещать Лигу студентов, изучающих искусство и живопись на Уэст, пятьдесят семь. Там прекрасные преподаватели, и тебе там понравится. Я уже все узнала у своих знакомых по кафе. Там стараются заинтересовать студентов. Кроме того, недалеко расположены хорошие магазины. Ты всегда сможешь заскочить в «Бендел» за покупками.

Крисси старалась не улыбаться:

— Запиши меня туда.

— Как ты считаешь, в какую больницу мне стоит ходить на практику? — спросила Мейв, тоже стараясь не рассмеяться.

— Пока я еще не знаю. Но все узнаю. Может быть, «Флауэр фифт»? Или «Пейн Уитни»?

Мейв дразнила ее, но Сара тут же начала перечислять больницы, которые считались весьма престижными, и неожиданно подсказала Мейв ответ. «Пейн Уитни»? Для людей с нестабильной психикой? Мейв как раз хотелось заниматься духовным здоровьем людей.

— Так, мы уже все решили, правда? Я буду актрисой, Мейв — медсестрой, если уж ей так хочется, а Крисси станет художницей. Боже! Мы начнем новый год с шумом!

Сезон в Нью-Йорке. 1947

Мейв встретилась с доктором Грегори Кери, так сказать, на профессиональном уровне. Она закончила развозить ночные посудины больным в одном крыле, пройдя его с северного конца к южному. Потом, толкая алюминиевую тележку, она вновь собрала горшки. Выходя из комнаты 311, Мейв поскользнулась на выложенном плитками полу в коридоре. Она поставила горшок на тележку, подтолкнула ее к следующей комнате и пошла вытирать пол. Услышав всплеск и грохот, она взглянула вверх. Ее тележка врезалась в доктора.

Доктор Кери повел себя безукоризненно, хотя в него врезалась тележка и выплеснулось содержимое горшков. Он был высоким мужчиной с великолепной копной серебряных волос. Его теплые серые глаза улыбались, видя смущение Мейв.

— Доктор, я не знаю, как мне оправдаться… О Боже, могу я вас вытереть? Я… Пожалуйста, простите меня…

— Мне всего лишь нужно снять халат, и я буду как новенький… Но при условии, что я одновременно сброшу как минимум пятьдесят лет.

Какой милый человек, подумала Мейв, когда он, улыбаясь, ушел. Этот голос… Мистер Кери больше похож на персонажи пьес Шекспира, чем на врача.

— Он один из лучших психиатров города, — сказала ей Джилли Дейтон, старшая сестра. — Ты произвела на него неизгладимое впечатление!

Крисси была в экстазе. Учиться в школе искусств ей нравилось больше, чем просто бродить по магазинам, ужинать с друзьями или веселиться на приемах. Она, конечно, все равно выходила в свет по вечерам, но для нее стали более интересными дни, которые теперь были заполнены новыми впечатлениями. Она обнаружила, что ее способности выше средних. В ней была Божья искра. Она будет хорошо рисовать. По утрам она изучала анатомию у Джорджа Бриджмана, а днем занималась живописью у Роберта Брекмана. Ей так все нравилось! Она была благодарна Саре. Представьте себе, маленькая сиротка Энни Крисси Марлоу учится у великого Брекмана! Ей правилось и ее новое окружение. Каждый день, возвращаясь домой, она приносила своим подругам новости.

— Эта Сюзи, которая позирует в Лиге, такая нахалка! Между сеансами она расхаживает совершенно голая, накинув на себя кимоно, которое едва прикрывает ее. Сегодня она сидела с нами на ступеньках и курила, ноги были широко расставлены, и ветер раздул ее кимоно. На Пятьдесят седьмой улице образовалась пробка. Один водитель грузовика, увидев пипиську Сюзи, которую обвевали ветра, совсем ошалел и въехал прямо на тротуар. Мы хохотали как сумасшедшие!..

Сара сразу же поняла, что она не хочет стать профессиональной актрисой. Но было так интересно толкаться среди людей театра после однообразия великосветской толпы, переходившей из кафе в кафе, с одного приема на другой, и т. д. Хотя остальные дебютантки делали то же самое. Кто-то пробовал выступить в качестве модели. Поступив в драматическую студию, она ходила на прослушивания, пробуясь на роли, которые ей совсем не хотелось играть. Ей, конечно, никто и не предлагал главные роли, так — маленькие, типа «Кушать подано!». Но Сара все равно считала, что принадлежит к миру театра, может упоминать имена известных актеров, сидеть в «Сарди» или у «Тутсе», обмениваться сплетнями, и получать удовольствие от богемной жизни!

Вскоре после того, как Сара поступила в студию, она встретила на занятиях молодого человека. Бывший студент, он уже где-то играл. Она поняла, что он ей нравится, в ту же секунду, как он вошел в комнату, хотя он был небрежно одет в кожаную куртку, грязную майку и мятые брюки. Сара сначала обратила на него внимание потому, что ее соученица Стелла начала обхаживать его, называя «щеночком», потом на него уставились все остальные и не могли уже отвести от него взгляд. Даже в таком странном одеянии он обращал на себя внимание. Пожалуй, такого красивого парня она еще никогда не видела. Они пошли вместе выпить, и он удрал, чтобы повидать друга своего друга, а ей пришлось заплатить за выпивку. Сара вернулась домой злая, но он не выходил у нее из головы. Ей так хотелось рассказать, Мейв и Крисси о своем новом знакомом.

— Его зовут Марлон, на нем один красный носок, а другой зеленый, он просто прекрасен. Я такого раньше никогда не видела.

— Вы еще не трахались? — строго спросила ее Крисси.

— Конечно, нет, — мечтательно ответила Сара. — Ты же знаешь, что я не потребляю некошерное…

Мне сообщали все новости из Нью-Йорка по телефону или присылали наспех нацарапанные записки, но я им не завидовала. У меня был Джонни! И я уже второй год училась в Редклиффе, хотя и не имела понятия, чем буду заниматься в дальнейшем. Раньше моим главным предметом был английский, но в Редклиффе не было факультета, на котором я могла бы продолжить свои занятия. Однако меня больше занимали отношения с Джонни. Я все еще оставалась его девушкой, с которой он, быть может, обручится. Но мне очень хотелось иметь обручальное кольцо на среднем пальце левой руки.

Ощущение того, что кто-то преследует ее, не исчезло. Мейв очень нервничала, она вздрагивала каждый раз, когда кто-то подходил к ней сзади. Она роняла вещи и не могла сосредоточиться на своей работе в больнице. Увидев как-то доктора Кери в кафетерии, где он пил кофе со своими коллегами, она подумала, что ей стоит обратиться к нему за профессиональной помощью. Мейв помахала ему рукой, не осмеливаясь подойти, — он кивнул и улыбнулся ей. Осмелится ли она проконсультироваться у него? Будет ли это приличным? Почему бы и нет? Он занимался частной практикой, и она будет его платным пациентом. Мейв узнала номер его телефона. Она сразу же ему позвонит и договорится о приеме, пока не передумала.

Мейв почувствовала, что доктор по-настоящему рад ее видеть. Он встал со стула, вышел из-за стола, взял ее за руку и посадил в кресло. Мейв специально оделась для этого визита. Не выглядела ли она слишком официально в своем зеленом бархатном костюме и белой блузке с оборками? Может, он посчитает это странным? Глупым?

— Почему вы расстроены, Мейв? Вы можете выделить что-то главное? — Его голос так успокаивал.

— Да… Мне кажется… Я чувствую, что кто-то следит за мной. Но когда я оборачиваюсь… никого…

— Но вы все равно продолжаете чувствовать чье-то присутствие?

— Нет… Да… Я не знаю.

— Вы можете мне сказать, кто вас может преследовать?

— Да… То есть нет… Я не знаю. Может, мой отец, — прошептала Мейв.

— Ага… Не расскажете ли вы мне о своем отце?

Мейв больше не могла промолвить ни единого слова, они застревали у нее в горле.

Вместо этого она рассказала ему о тете Мэгги, как она ее любила и как та умерла.

Когда закончилась их беседа, доктор Кери предложил в течение некоторого времени встречаться два раза в неделю.

— Вы не волнуйтесь, я предупрежу моего секретаря, вам будут оказываться услуги бесплатно, как коллеге.

— Нет… Я хочу сказать, что я буду платить, доктор.

Он улыбнулся:

— Студентка-практикантка?

— Я могу платить. Я… Можно сказать, что я независима в финансовом отношении. Разве не так говорят теперь? — Она засмеялась, смущаясь, что ей приходится говорить о деньгах.

— Понимаю. — Он начал вспоминать: имя, деньги, сплетни, которые он слышал в больнице. — Но вы все равно платить не будете, мы — коллеги. — Он засмеялся. — Все действительно богатые семьи настаивают на том, чтобы получать бесплатные медицинские советы. Со мной так случается достаточно часто.

Они оба засмеялись — это было такое приятное ощущение. Мейв ушла, думая о том, как она вернется на прием через три дня.

К неудовольствию Сары, Крисси открыла для себя Гринвич-Виллидж и жизнь богемы. Все было так привлекательно!

— Что такого интересного происходит в Виллидже? — спрашивала Сара. — Когда я еще училась в школе, ребята ходили туда, чтобы посмотреть на педиков. Или когда у кого-то из нас был день рождения, родители везли нас в «Виллидж-бар» и заказывали там сладости и мороженое. Гринвич-Виллидж — это место, куда время от времени ходят развлекаться, но там не проводят дни и ночи напролет.

— Там живет масса молодых людей, — ответила ей Крисси, потряхивая своими цыганскими серьгами. — Там происходят важные события в сфере искусства. Музыка, вечеринки! — Она покружилась в своей длинной цыганской юбке. — Если сравнить вечеринки в Виллидже с приемами, на которые ходим мы, это просто спитой, еле теплый чай!

Сара застонала. Ей пришлось признать, что ярко-красная блуза с открытым воротом с развевающимися рукавами очень идет к цвету лица Крисси и ее темным волосам. Цыганские мотивы подчеркивали ее красоту. Но когда она надевала большой берет и старое армейское пальто, Сара просто не могла на нее смотреть.

— Если тебе нужно — иди! Но, пожалуйста, Крисси, будь осторожной. Не вляпайся в какую-нибудь беду.

Крисси выпрямилась и гордо посмотрела на Сару:

— Извините, Сара Голд?

— Правда, что в Виллидже курят марихуану? — спросила Мейв. — Я надеюсь, что ты не делаешь этого?

— О Боже! Как вы мне надоели! Вас просто невозможно выносить!

С самого начала Марлон попытался затащить Сару в постель. Но он это делал больше по привычке. Она попыталась ему объяснить, что должна быть во всем уверена и пока не имеет этой уверенности.

Он вяло махнул рукой и сказал, что все в порядке, — она на самом деле не в его вкусе. Потом он улыбнулся и спросил, не хочет ли она научиться играть на бонго — маленьком барабанчике.

Мейв ходила к Грегори Кери уже несколько месяцев и считала, что немного влюблена в него. Ей также казалось, что доктор чувствует то же самое по отношению к ней. Может, он ее просто жалел? Может, он относится к ней как к ребенку?

Мейв понимала, что он теряет объективность, которой должны придерживаться психиатры, а также терпение.

— Вы рассказывали мне о своей тете, и мы обсуждали ваших друзей. Вы даже рассказали мне о ручном еноте, принадлежащем другу вашей подруги Сары — Марлону. Вы рассказываете обо всем, но отказываетесь обсуждать вашего отца. Мы не достигнем никакого прогресса, пока не обсудим это. Вы понимаете меня, Мейв?

Она все понимала, но ничего не могла с собой поделать. Она не могла, она просто не могла…

Наконец, доктор Кери предложил на время прервать их сеансы. Уже наступило лето. Может, к осени Мейв будет готова обсудить с ним эту тему, станет более открытой. Мейв была в отчаянии. Он может отказаться от нее.

— Вы мне необходимы, — умоляла она.

— Я не могу вам помочь. — Доктор повернулся к ней спиной. — Для меня тоже все очень грустно, Мейв, — глухо вымолвил он. — Я теряю мою профессиональную отстраненность. Нам обоим необходимо некоторое время, чтобы все обдумать.

В этом году лето в Нью-Йорке выдалось жарким и влажным. Крисси посещала днем занятия в Лиге, а вечера проводила в Виллидже. Мейв загрузила себя работой в больнице, она проводила там больше времени, чем требовалось по расписанию. Марлон отбыл в Провинстаун, чтобы попытаться уговорить Теннесси Уильямса дать ему роль в новой пьесе. Сара не очень переживала по этому поводу.

— Он весь зациклен на мамаше, — сказала она, легко расставшись с ним.

Потом Сара нашла Вилли Росса, а может, все было наоборот. Крупный, неуклюжий, некрасивый Вилли обладал талантом комика, он играл в различных пьесах, но это были не главные роли.

— Он никогда не станет любимцем дам среднего возраста, — хихикала Сара. — Я это точно знаю.

Крисси думала: что Сара нашла в Вилли? Сама она видела в нем только весьма своеобразное чувство юмора. Мейв же обнаружила в этом неуклюжем парне нежное сердце. Кроме того, в нем жила доброта к слабым, детям, животным и молоденьким женщинам. Что касается Сары, то она говорила, что он еврей, нежный, смешной и любящий, что он не заставляет ее делать то, чего она не хочет, и не требует от нее никаких обязательств.

— Он меня обожает.

— А ты его? — спросила Крисси.

— Что же главнее — обожать или быть обожаемой? — ответила ей Сара.

— Наверно, и то и другое. — Мейв сама хотела бы знать это…

Они поехали в Чарльстон, чтобы присутствовать на моем обручении, и Вилли поехал с ними. Он очень хотел встретиться с Беттиной.

Мама была довольна моим избранником, папочка — очень горд. На мне было розовато-лиловое платье без бретелек. В этот день я чувствовала себя красавицей — хорошенькой, как невеста! Джонни был таким красивым. А я бегала взад и вперед, показывая всем бриллиантовое обручальное кольцо. Мне оно очень нравилось, хотя бриллиант был не особо крупным. Я слышала, как Сара сказала Мейв, что камешек маловат, но Мейв ее успокоила:

— Самое главное — то, что они любят друг друга.

Потом Сара спросила Мейв, что она знает о любви, и Мейв поинтересовалась тем же у Сары. Крисси, которая уже была замужем и развелась, имела свою — не самую приятную — точку зрения на брак. Но я поняла, что Сару не очень радовал мой выбор, а Крисси заняла выжидательную позицию. Что же касается Мейв — она просто верила в любовь.

Тетя Беттина внимательно смотрела на Сару и Вилли, и я слышала, как она сказала Саре:

— Он сильно тебя любит, и у него нежная душа…

Сара поцеловала мать:

— Я знаю, мама. Я знаю, но не уверена. Как я могу быть уверенной?

Беттина беспомощно покачала головой. Наверно, она подумала, что ничего не может посоветовать дочери. Она сама в свое время была слишком уверена…

Но я была уверена твердо. Я никогда ни в чем не была так уверена. Впервые мне было все равно, что думала по этому поводу Сара или кто-то другой.

Мы все поехали в Ньюпорт на дебют Джекки Бувье в «Клембейк клубе». Гости танцевали под оркестр Мейера Дэвиса в великолепно украшенном зале с огромным количеством цветов. На Джекки было пышное платье из тюля, а ее младшая сестра Аи появилась в розовом шелковом платье без бретелек и в черных длинных перчатках. Она была гораздо эффектнее своей сестры!

— Что бы вы ни делали, всегда найдется кто-нибудь, кто захочет вас переплюнуть, — лениво протянул Вилли, и мы все засмеялись.

— Если бы она была моей младшей сестрой, я бы свернула ее маленькую наглую шейку! — заметила Сара.

Но я-то знала, что Сара мечтала, чтобы у нее была маленькая нахальная сестричка!

Через две недели мы снова встретились в «Колонии» за ленчем, хотя Сара, Мейв и Крисси жили вместе, а я видела их раз в две или три недели.

— Я уверена, что Чолли Никербокер назовет Джекки Бувье дебютанткой 1947 года, и вы понимаете, что это значит, — горевала Сара, когда мы пили шампанское. — Это значит, что мы уже старухи, что у нас уже все в прошлом!

Наступила осень, и Мейв, собрав все свое мужество, позвонила Грегори Кери.

— Мейв! Я вас вспоминал.

— Доктор Кери, я много думала. Я думала о нас. Разве мы не можем стать друзьями? Мейв О'Коннор и Грегори Кери — друзья!

Она услышала, как он засмеялся:

— Я уже боялся, что вы никогда не скажете этого.

Почти сразу они стали проводить вместе все свободное время: гуляли в Центральном парке по воскресеньям, ходили на концерты, спектакли, посещали музеи, обедали в маленьких французских ресторанчиках. Страхи Мейв постепенно исчезали. Ей больше не казалось, что за ней следят. Бежали дни, и она не чувствовала страха, проходили недели, и она не вспоминала об отце.

— Ну что, морские пехотинцы высадились? — спросила Сара Мейв, когда та вернулась домой в два часа утра.

Мейв не поняла, о чем Сара говорит, но потом вспомнила.

— Конечно, нет! — и сильно покраснела.

— Что ты имеешь в виду, говоря «Конечно, нет»? Мужик пятидесяти лет проводит время, любезничая с роскошной рыжей девицей, и все? Если все нормально, он должен стремиться спать с ней. Не думаешь ли ты, что он педик?

— Сара, меня просто тошнит. Разве двое людей не могут иметь дружеские отношения, без всякого секса?

— Нет, если они — мужчина и женщина.

— Как насчет тебя и Вилли?

— Вилли ждет, вот и все. Не то чтобы он не хочет… Он просто не тот тип мужчины, который будет требовать. Но секс присутствует везде! Не обманывайся в отношении Грега Кери. Может, ты не чувствуешь, тяги к сексу, но он должен чувствовать, если он нормальный мужик! Может, он ждет, когда ты увидишь в нем любовника, а не суррогатного папочку.

— Откуда ты знаешь, Сара, как его воспринимаю? — спросила Мейв. Ее голос был таким тихим, что Сара с трудом расслышала, но также и таким мрачным и спокойным, что Сара поняла, насколько важен ее ответ для Мейв.

— Я точно не знаю. Может, у нас с тобой, Мейв, один и тот же комплекс. Но я стараюсь держаться подальше от взрослых мужчин!

Мейв пошла спать, думая о том, что сказала Сара. Действительно ли Грег хочет ее? Какая она дура! Конечно, он ее хочет. Она вела себя, как страус, спрятавший голову в песок. Сара умная. И она честнее с собой, чем Мейв. Сара понимала, что творится с ней и Мейв. Она чувствовала себя в безопасности рядом с Грегом. Рай для глупцов! Теперь она уже этого не чувствовала. И что дальше? Станут ли они любовниками? Когда? Чем больше Мейв думала об этом, тем ей становилось яснее, что она сама тоже этого хотела. Он ей был нужен. Она была готова. Всем нужна любовь, не так ли?

Когда она позвонила Грегу на следующий день, в ее голосе звучало нетерпение. Они договорились пообедать в «Ля Бель Флер», их любимом ресторане. Мейв понимала, что он догадался, о чем она думает.

Мейв сидела и тупо смотрела на телефон целых полчаса после того, как поговорила с Грегом. Она не пойдет в больницу, она просто не в состоянии сосредоточиться. Мейв позвонила туда и сказалась больной. Может, так оно и было: ей показалось, что у нее поднялась температура. Мейв поднесла руку к щеке, та была как в огне.

Она очень долго одевалась, ей так хотелось надеть что-нибудь необычное, но не слишком вызывающее. Так, чтобы сразу все можно было понять, и в то же время не слишком соблазнительное. Платье с короткой или длинной юбкой? Мейв надела длинное платье из черного шифона, потом сняла его. Слишком сексуальное! Ярко-синее платье из бархата, доходившее ей до середины икры. Нет, в нем она была похожа на подростка. Длинная вечерняя юбка с белой шелковой блузкой? Она напоминает в ней строгую школьную учительницу. Наконец, она остановилась на платье средней длины из черной шерсти, задрапированное спереди и на спине, оно красиво облегало фигуру. Теперь духи. Не слишком крепкие. «Белые плечи»? «Же Ревьен»? Несколько капель, не больше. Чтобы от нее исходил едва уловимый аромат. Нервничала ли она? Или просто предвкушала?..

Он держал ее за руки. Видимо, от нее исходили особые флюиды, он понял, что это особенный вечер. Он улыбался ей по-другому. Но его улыбка не успокаивала ее.

Грег заказал шампанское.

— …Может, мы сходим сегодня в кино?.. — Мейв как бы со стороны услышала, как она произносит эту идиотскую фразу.

— …Мейв, твои глаза сверкают сегодня по-особому… Они такие красивые, как изумруды…

— Я подумала, может, посмотрим «Торговцы»? Там играет Ава Гарднер. Мне она так нравится… — Она замолчала.

Он улыбнулся ей понимающей улыбкой.

— Мейв, ты сегодня выглядишь совершенно по-другому. Ты сегодня выглядишь, как женщина. — Он подлил вина в ее бокал.

— С ней играет Кларк Гейбл. Тебе нравится Гейбл? Считается, что он прекрасный актер.

— Успокойся, Мейв. Все в порядке.

Она чувствовала себя в его присутствии глупенькой школьницей.

Официант принес мясо с шампиньонами. Мейв не могла себя заставить даже посмотреть на еду, но Грег ел с завидным аппетитом.

— Когда ты мне позвонила в сентябре, я понял, что…

«Что он понял?»

— Пока ты была моим пациентом, об этом не могло быть и речи…

«Конечно. Не могло быть и речи».

— Я отослал тебя, потому что создалась невыносимая ситуация. Но я знал, что ты вернешься, и это произошло.

«Он все заранее спланировал? Он это хочет мне сказать?»

— Я только ждал, когда ты откажешься от своих детских комплексов.

«Оказывается, вы не такой хороший врач, доктор Кери. Комплексы, привязанности — да. Детские — нет!»

— Но я знал, что этот вечер придет.

«Сара! Сара! Ты опять права!»

Мейв хотелось бы, чтобы рядом с ней сейчас была Сара, она сказала бы ей, что нужно делать.

— Твоя ненормальная зависимость от твоих друзей… Это так по-детски.

Мейв немного опьянела, мысли стали мешаться. Правда ли, он сказал, что ей следует полагаться только на него? Что он займет место ее друзей?

Официант принес еще какое-то мясное блюдо. Запах тушеного в вине мяса вызывал у нее тошноту.

— Ты ничего не ешь, — упрекнул ее Грег. — Тебе нужно набраться сил! — Его голос был полон намеков. Она не могла поверить, что это был доктор Кери. Мейв не могла найти слов, чтобы продолжить разговор, но этого от нее и не требовалось. Он отложил вилку.

— Конечно, ты не можешь есть, дорогая! Ты уже готова, не так ли? Ты вся в нетерпении! Прости меня. Я сам с трудом могу скрывать свой… как бы лучше выразиться… жар!

Ей стало нехорошо. «Жар?!»

Он попросил, чтобы принесли счет. Помог ей надеть накидку. Твердо сжал пальцами ее плечи и провел губами по шее. У нее по спине пробежали мурашки. «Предвкушение страсти?»

Они поехали в такси, и он дал водителю ее адрес. Она подумала: почему они не едут в его квартиру? Разве она сказала ему, что Сары и Крисси не будет дома?

Он вынул ключ из ее сумки и открыл дверь. Мейв так хотелось, чтобы кто-то был дома, хотя она и знала, что никого нет. Грег помог ей подняться по лестнице. Почему она молчит? Надо сказать ему, что она не уверена… Но у нее не осталось ни воли, ни сил. С самого начала Мейв относилась к нему, как к всемогущему Богу. Если даже она скажет ему, что передумала, он не поверит. Люди его типа всегда считают, что вы говорите одно, а имеете в виду совершенно другое.

Он поцеловал ее, когда они поднялись по лестнице, она слабо оперлась на его руки. Но Мейв предали ее слабые колени, не ее страсть! Почему бы ей просто не объяснить ему, что эта слабость не от страсти, а от страха!

Он осторожно и умело раздел ее, а она лежала на кровати и тихонько поскуливала, как маленькая зверушка в когтях у хищника. Он сам быстро разделся, неторопливо и аккуратно развесил свою одежду по стульям.

«И это называется страстью?»

Она увидела его серую кожу и складки на теле, седые волосы на груди, дряблые ляжки. Она также обратила внимание, что единственное, что было твердым в его теле, — эта самая штука, на которую она не могла смотреть! Мейв отвернулась, почувствовав себя преданной.

«Доктор Кери, вы должны были знать, что отцы не могут спать со своими дочерьми!..»

Он встал над ней. Ей нужно было что-то сказать. Выразить свое несогласие. Разве не он учил ее, что нужно четко выражать свое несогласие с тем, что не нравится.

«Доктор Кери, мне кажется, что на самом деле я не хочу этого! Мне хотелось, чтобы вы были сильным и поддерживали меня. Были бы для меня Отцом Небесным на земле. Не любовником. Да, я любила моего отца именно так, и может, поэтому я и боюсь заниматься сексом с кем-нибудь еще. Я уверена, что не хочу заниматься любовью с вами. Я не могу…»

Мейв вскочила с кровати, влетела в ванную комнату, заперла дверь, и ее начало рвать.

«Я не выйду из ванной, пока ты не уйдешь. Извини, что я невольно обманула тебя. Мне казалось, что мне тоже хочется этого. Но тебе следовало знать лучше, Грег. Ты же врач!»

Потом ей стало жутко стыдно. Как она смешна — прячется в ванной, как маленький, капризный ребенок, ждет, когда уйдет злой седой волк. «Мне нужно сказать ему все».

Она завернулась в большую простыню и вернулась в спальню. Грег все еще не понял, что происходит. Он лежал на кровати, прикрывшись простыней. Он улыбнулся ей и протянул руку. Мейв взяла его руку и сказала:

— Прости, Грег. Я ошибалась, я не хочу… этого! Прости меня. Можно сказать, что я еще не готова.

Мейв была ему благодарна, что он не устроил сцены, не стал злобствовать. Он только поцеловал ей руку.

— Нет. Прости меня…

Она вышла, чтобы он мог спокойно одеться. Через некоторое время Грег постучал в дверь.

— Я ухожу, Мейв, пожалуйста, не испытывай чувства вины. Это я во всем виноват.

После того как он ушел, Мейв еще долго не могла разобраться, чья же это была вина.

Зимние дни. 1948

Был хмурый зимний день. Сара и Крисси читали воскресные газеты.

— «Бонвит» продает новые импортные товары. Ты не хочешь завтра сходить со мной за покупками? У тебя никогда не было вещей от Диора. Я думаю, что новый имидж пойдет тебе гораздо больше Виллидж имиджа! — заявила Сара. — Тебе не кажется, что пора заканчивать с фазой «Виллидж»?

— Я уже покончила с этим, — резко ответила Крисси. Сара подняла голову.

— В чем дело, Крисси? Что случилось?

— Помнишь ту глупую считалку, которую мы обычно повторяли в школе? У кого-то появился… — Она три раза хлопнула в ладоши. Сара уставилась на нее.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду то, что я думаю…

— Именно так.

Слезы выступили на глазах у Сары. Сегодня Крисси была похожа на маленькую девочку, никакой косметики, детская пижамка с круглым воротником, черные волосы затянуты в конский хвост. Черт возьми, она выглядела такой невинной!

— Ты уже была у врача?

Крисси покачала головой. Сара вынула свою записную книжку и начала ее перелистывать.

— Вот… — Она записала номер телефона и адрес. — Это врач, к которому все ходят, чтобы избавиться от…

— Откуда у тебя его адрес?

— Ты же знаешь, что у меня есть самая разная информация. Как только я слышу хорошие отзывы о ком-то — парикмахере, враче, — я всегда записываю их данные, на всякий случай.

— Вот они и пригодились, не правда ли?

— Хочешь, завтра я пойду с тобой?

Крисси утвердительно кивнула:

— Сара, я прошу тебя, ничего не говори об этом Мейв.

Вилли начал настаивать на замужестве. Однако Сару нельзя было заставлять. Она любила Вилли, но что-то в их отношениях отсутствовало.

— Возбуждение… Сильная страсть… я не могу сказать, что именно, — объясняла она подругам. Она даже читала специальные книги, надеясь получить ответ, но там была холодная статистика, просто цифры и никаких объяснений.

Однажды в марте Сара и другая студентка драматической школы, Грейс Келли, делали» рекламу питательного крема для лица. Грейс была одной из пяти девушек, чей имидж «девушки из высшего общества» требовался для рекламного агентства. Сара подружилась с Грейс, когда они занимались рекламой и проходили отбор для демонстрации кремов, косметики и т. д. Грейс рассказала Саре, что она была на просмотре, где требовалось сыграть роль проститутки в Грамерси-Плейхаусе. Сама Грейс не считала, что она подходит для этого. Сара с ней согласилась: Грейс, с ее холодной, благородной красотой, конечно, не подходила для этой роли. Тогда Грейс предложила, чтобы на эту роль попробовалась Сара. Грейс объяснила, что драматург не из известных, но ей показалось, что пьеса довольно интересна — весьма эмоциональна и хорошо построена.

— Что ж, я попробую. Шлюху я бы сыграла. В конце концов, так себя и проверишь — можешь ты что-то или нет, способна ли сыграть кого-то, кто совершенно не соответствует твоему характеру. Мне бы не хотелось сейчас делать что-то сложное, учить слишком большие тексты. Я схожу туда, как только мы закончим. Грейс, дорогая, ты слишком нарумянилась. Дай я немного уберу. Мы же не хотим, чтобы у людей создалось ложное представление о тебе, не так ли?

Сара не получила эту роль. Она была в костюме от Шанель, в котором позировала для рекламы питательного крема. И Джек Блатт, продюсер, только пожимал плечами. Директор Карл Кенфилд задумывался, почему благородная девица хочет играть дешевую проститутку из Бруклина с аристократическим акцентом. Рик Грин, автор, хотел бы узнать, зачем явилась эта дебютантка с Парк-авеню — разве у нее нет других занятий? Однако он намекнул Саре, что если она подождет его, он, возможно, угостит ее кофе. Ему нравились хорошо одетые блондинки с Парк-авеню. И хотя Сара никогда не пила кофе — он плохо действовал на цвет лица, — она стала его ждать. Ей понравился Грин, его темное, меланхоличное, красивое лицо.

Это был бешеный роман — днем Сара болталась в холодном театральном зале, а вечера они проводили в бистро. Спустя неделю Рик и Сара решили пожениться.

— Не слишком ли ты торопишься? — спросила у нее Мейв.

— Быстро женишься, быстро — разведешься, — грустно заметила Крисси.

— Нам незачем ждать. Я жду всю свою жизнь. Я нашла то, что искала. Рик — еврей, симпатичный, амбициозный и умница. Он так меня волнует! Он будет ярко сиять на театральном небосклоне. Я верю в это. И он такой сексуальный! Вам не кажется, что он очень сексуальный?

— Он тебя обожает? — спросила Мейв, вспомнив, что Сара говорила раньше.

— Конечно!

У Мейв было такое ощущение, что Рик Грин обожал только себя самого.

— Мы поженимся через две недели. Я объявила о нашей помолвке в «Таймсе» в воскресенье. Венчание будет здесь через две недели. Я хочу нанять консультанта по брачным церемониям, чтобы он позаботился обо всем — приглашения, стол и т. д. Цвета будут — зеленый с золотом, — как и наши имена. Правда здорово? Церемония будет скромной — только вы двое, Марлена и Джонни, мама, тетя Марта и дядя Говард, родители Рика и Джек Блатт, его продюсер. Но на самом приеме будет пятьсот приглашенных. Я нашла прелестного, милого рабби…

— Рабби? — переспросила ее Мейв, она была поражена. — Но ты никогда официально не была обращена в иудейскую веру. Стоит ли это делать? Разве тебе не нужно проходить обучение иудаизму?

— Когда я разговаривала с рабби Хирш — а он реформатор, — он меня даже не спросил, приняла ли я иудаизм официально. Он знает, что моя фамилия Голд, и просто решил, что… Рик тоже думает, что… Мне кажется, не стоит поднимать шум. Родители Рика — милые старомодные евреи, и я не хочу никаких сложностей. Мама ничего не скажет, а тетя Марта и дядя Говард не посмеют заговорить об этом. И вы тоже молчите, так что никто не узнает ничего. У меня же еврейская фамилия. Мне только нужно прибавить «х» на конце моего имени — «Сарах». Боже ты мой, Мейв, прекрати на меня таращиться! Разве у католиков не существует такого понятия, как «крещение по желанию»? Вполне достаточно, если ты хочешь стать католиком, так что если ты умрешь до того, как тебя покрестят, ты все равно считаешься католиком. Ну, это то же самое!.. Назови «принятие веры по желанию»! Если тебе так хочется!

Крисси и Сара дружно захихикали.

— Но если всплывет правда, я буду знать, кто настучал, — Мейв О'Коннор, поэтому закрой свой рот. Я больше не хочу говорить об этом. Так, вы поможете мне купить приданое и подготовиться к свадьбе?

Морис Голд позвонил Саре после того, как прочитал в газете об ее обручении.

— Я бы хотел сам выдать тебя замуж.

— Папа, ты уже давно отказался от меня.

Несколько минут царила тишина.

— Моим посаженым отцом на свадьбе будет дядя Говард.

— Понимаю. Могу я присутствовать на твоей свадьбе как гость?

— Нет, отец. Я тебе благодарна за то, что ты хочешь присутствовать, но ты можешь расстроить маму. Мы же не хотим ее травмировать?

Опять наступило молчание.

— Могу я хотя бы пожелать тебе счастья и радости?

— Конечно, спасибо.

— Я надеюсь, что твой Рик Грин — очень хороший человек.

Ей показалось, что голос отца дрогнул.

— Ты знаешь, Сара, что я тебя люблю. Я всегда очень любил тебя!

— Не очень, папочка… Очень мало.

Никто не спрашивал Сару о ее еврейском исповедании. Она подписала оба свидетельства — гражданское и религиозное, не моргнув глазом. Только тетушка Марта вопросительно подняла бровь, но сохраняла каменное молчание. Все прошло очень гладко. Колонка в газетах, посвященная светской хронике, отметила остроумную гамму зеленого и золотого.

Так как репетиции пьесы Рика были в полном разгаре, молодые решили отложить медовый месяц, пока не состоится премьера и не появятся первые рецензии. Тогда они смогут поехать в Париж. Но Сара зарезервировала свадебные апартаменты в «Уолдорфе». Она испытывала сентиментальные чувства к отелю, где ее представляли высшему свету. Для своей первой брачной ночи она купила ночную рубашку за восемьсот долларов и такой же пеньюар. Она была уверена, что Рик в порыве дикой страсти сорвет с нее шифон и кружева.

Рик Грин был под огромным впечатлением от собственной свадьбы. Особняк также стал его собственностью. На него произвел впечатление и список гостей. Дороти Килгаллен и ее муж, продюсер Ричард Коллмар, были среди гостей вместе с Эдом и Сильвией Сулливан, весь актерский состав пьесы «Трамвай «Желание», все друзья его невесты. Рик так раздулся от гордости и опьянел от зависти своих старых друзей с Брайтон-Бич, что пил со всеми подряд. Если кто-то пытался его остановить, он со злобой отталкивал человека, который старался забрать у него очередной бокал. Это был его день! Он женился на богачке, и к тому же она была весьма красивой. Это первый из его славных дней! И таким же должен быть день премьеры. С тех пор как он начал встречаться с Сарой, он, не переставая, говорил, что пьесу пора ставить на самом Бродвее!

В результате, когда они прибыли в «Уолдорф», он был вдребезги пьян. Он ничего не знал о плане первой брачной ночи, составленном Сарой, — для нее начиналась новая эпоха!

Сара доставала свои ночную рубашку и пеньюар, когда увидела, что Рик уже сбросил одежду и рассматривает себя в зеркале, напрягая поочередно мышцы плеч и рук. Она посмотрела на него, ее поразила красота его оливковой кожи.

— Рик, дорогой, — выдохнула Сара.

— Ты готова? — нечетко произнес он. — Снимай скорей свои тряпки.

Он не дождется меня, подумала Сара и задрожала.

— Секунду, дорогой. Я только наброшу на себя мою новую рубашку. — Сара направилась было в ванную комнату.

— Твою мать! Снимай платье.

Так тому и быть, подумала Сара и оставила в покое ночную рубашку. Так даже интереснее.

— Раздень меня, — сказала Сара. Для нее это было так необычно.

Рик скорчил рожу и с трудом оторвался от зеркала. Он запутался в ее застежках и велел ей раздеться самой, а сам шлепнулся на кровать и начал гладить свой член. Сара в ужасе смотрела на него. Какого черта, что он делает в первую брачную ночь? Она медленно разделась и холодно поинтересовалась:

— Рик, что ты делаешь?

Он пьяно рассмеялся:

— Стараюсь стать огромным для моей маленькой женушки!

Сара подошла к постели и встала перед ним обнаженная и, как она надеялась, прекрасная. Она ждала, что будет дальше. «Сара, ты так прекрасна, что у меня останавливается сердце!» Но Рик ничего не сказал. Вместо этого он внимательно рассматривал свой член, как будто искал на нем следы какой-нибудь патологии. Посмотрев, наконец, на Сару, он сказал:

— Ну, чего ты ждешь? Залезай на меня!

Сара ничего не могла понять. Разве не будет никакой прелюдии? Любовной игры? Разве он не понимает, что ей еще не знакомы правила этой игры? Разве он не понял, что она хранила себя для него?

Через несколько минут Рик воскликнул:

— Нет опыта на сцене, нет опыта в постели. Мне только этого сегодня не хватало!

— Может, нам стоит устроить генеральную репетицию? — поинтересовалась Сара.

Она даже подумала, не отменить ли их пьесу после премьеры? Но она тогда будет выглядеть абсолютной дурой! Сара встала и побрела в душ. Может, им стоит еще раз попробовать, когда он протрезвеет?

Рик Грин был весьма недоволен, когда понял, что ему придется делить роскошный дом с двумя подругами Сары, Крисси и Мейв.

— Боже мой! Неужели две богатые бабы не могут себе позволить иметь собственные дома?

Сара попыталась ему объяснить, что у Крисси и Мейв нет настоящей семьи и нет своих домов, что им некуда идти. Они жили здесь втроем, как настоящая семья.

— Бедные маленькие богатенькие девочки, — стонал Рик с сарказмом.

— Заткнись! — ласково протянула Сара.

— Пусть они выметаются отсюда, Сара! Я тебя предупреждаю. Это наш дом — твой и мой.

Ему не нужна была здесь эта сука Мейв-святоша, которая смотрела на него осуждающими глазами каждый раз, когда он повышал голос. Или высокомерная эта Крисси Марлоу с ее слегка снисходительной кривой улыбочкой.

— Поаккуратнее, Шекспир, а то твоя задница окажется в луже…

Когда Сара только строила планы насчет замужества, Мейв обсуждала с Крисси вопрос о том, что им нужно подыскать себе квартиру.

— Молодоженам лучше пожить отдельно, и это квартира Сары.

— Почему бы нам не подождать и не посмотреть, как пойдут дела?

— Почему, Крисси? Чего ждать?

— Ну, скоро уже май. Давай подождем, выдержит ли их союз до декабря? Если выдержит, мы встретим Новый год на новом месте…

— Ты на все смотришь как пессимистка.

— Нет, не пессимистка, а реалистка.

Когда между Сарой и Риком начались ссоры, Мейв еще раз предложила Крисси переехать. Ей было неприятно слушать крики молодоженов. Но Крисси возразила:

— Мне кажется, будет глупо, если мы переедем именно сейчас. Ты видишь, как развиваются события, и может случиться, что только мы начнем составлять договор об аренде, как Сара сядет на самолет до Вегаса и попросит нас сопровождать ее.

Вскоре ссоры стали начинаться с раннего утра в спальне, потом продолжались в столовой во время завтрака, в библиотеке и гостиной, проходили через холлы и вываливались на улицу. Они продолжались вечером именно с того места, где закончились перед выходом из дома, и разгорались с удвоенной силой.

Иногда Мейв замечала, что Рик все же уступал Саре. Когда она сказала об этом Крисси, стараясь как-то оправдать Рика, та ответила:

— Подумаешь! Он прекрасно понимает, что хорошо и что плохо! Но это бывает только тогда, когда у него глазки не заплывают от пьянства. Он пытается удержать то, что ему досталось.

Было гораздо хуже, когда Рик напивался. Алкоголь делал его злым. Вскоре к обидным словам и хлопанью дверьми прибавилось еще кое-что. Мебель опрокидывалась на пол, и однажды по столовой пролетела тарелка с супом. Слуги увольнялись, им на смену приходили новые. Прошло всего несколько недель, как среди прислуги распространилась поговорка: «Если ты работаешь в семье Голд-Грин, тебе лучше сразу научиться низко наклоняться, подавая обед!»

Крисси спросила у Мейв:

— Как ты считаешь, сколько продлится этот брак?

Мейв задумалась:

— Не знаю. Я видела сотни больных в госпитале. Некоторые пары выдерживают вместе по пятьдесят лет, питаясь только злобой, яростью, страшными ссорами. Некоторые просто не умеют жить по-другому.

— Не хочешь ли ты сказать, что Сара одна из таких людей?!

— Конечно, нет. Но, Крисси, ты знаешь, как трудно определить, что нужно людям в действительности, и никто не знает, на что они способны…

Мейв подозревала, что битье посуды и мебели неизбежно приведет к чему-то более страшному. Осталось совсем немного до того, когда Сара и Рик затеят рукопашную схватку! Их уже обсуждали и в театральных кругах и в высшем обществе. В колонках светских новостей их звали «воюющие Грины». Это начал Уинчелл, подхватили Гарднер и Лайонс. Однажды утром, когда Сара спустилась в гостиную в темных очках, хотя на улице было пасмурно, Мейв схватилась за сердце. Крисси не разрешила Мейв поговорить с Сарой об этом.

— Мы ничего не сможем изменить. Пусть все идет, как идет. Нам нельзя вмешиваться. Зная Сару, я жду не дождусь увидеть ее парня, каким он окажется «красавчиком»!

Когда Рик пришел в столовую, с огромным удовольствием она отметила, что его лицо все облеплено пластырем и на нем видны свежие красные царапины.

В ночных клубах типа «Леон» и «Эдди» или же в «Латинском квартале» Сару и Рика обсуждали часто. Это было как пикантная приправа к ужину. Но в более респектабельной «Колонии», после того как они перевернули сервированный стол, их попросили уйти и больше там не появляться.

Однажды утром, когда все четверо завтракали, слуга принес почту. Открыв письмо, адресованное ей, Сара нашла там счет на 972,43 доллара за разбитое зеркало в баре «Ривьера». Сара никак не могла припомнить, когда они были в «Ривьере» и каким образом там оказалось разбито зеркало. Рик злорадно улыбался:

— Это случилось в ту ночь, когда Джек попросил у тебя денег, чтобы ставить пьесу на Бродвее, и ты сказала «нет!». Я обозвал тебя твердожопой, сраной, жадной сучкой. Ты швырнула в меня тяжелым стаканом, и я уклонился от удара.

— Так как ты себя считаешь главой семьи, ты и должен оплатить этот счет, — сказала Сара. Она сделала голубка из бумажки и пустила его через стол прямо к Рику.

— Так как ты не можешь расстаться со своими е… шекелями, чтобы помочь сделать хорошую пьесу, ты, сраная дешевка, ты и оплатишь этот е… счет. — И Рик отослал самолетик обратно к Саре. Но плохо прицелился, и самолетик стукнул по лбу Мейв. Мейв извинилась и вышла из-за стола, но Крисси осталась сидеть.

Сара швырнула в Рика чашку с чаем, тот увернулся, и чашка и ее содержимое оказались на обюссонском ковре. Ковер был толстым и мягким, поэтому чашка не разбилась. Крисси посмотрела на чашку, на злорадную улыбку Рика, на лицо Сары, перекошенное от злости. Ее рот, обычно напоминающий розовый бутон, сейчас превратился в тонкую твердую щелку, уголки губ опустились и застыли в угрюмой гримасе. Наверно, наступило время что-то сказать.

— Сара, — сказала Крисси, когда Рик ушел. — Твой брак теряет свое очарование. Если процитировать одного мудреца, — то «он не стоит е… гроша»!

Наступил июнь, и Мейв решила отдохнуть от работы в больнице. Она очень нервничала и стала весьма беспокойной. В таком состоянии она не могла помочь себе, не говоря уже о других. Мейв умоляла Сару поехать с ней и Крисси в Саутгемптон, в Ньюпорт или даже на Средиземное море:

— Мы зафрахтуем яхту и поплаваем недельки две. Тебе тоже нужно отдохнуть.

Так оно и было на самом деле. Хотя брак Сары продолжался всего лишь два месяца, но он уже приносил свои плоды: у Сары нервы были натянуты как струна.

— Поехали, — убеждала ее Крисси. — Сейчас лето, а ты всегда говорила, что тех, кто остается на лето в Нью-Йорке, следует отстреливать!

Сара засмеялась:

— Неужели я это говорила! Ну, я много болтаю. А кто меня слушает — тот дурак! Но я сейчас не могу оставить Рика одного, пока у него такие сложности с пьесой. — Она хитро улыбнулась. — Они уже два раза откладывали премьеру. Теперь они остановились на дате после Дня труда, и ему, бедняжке, придется практически переписать всю пьесу. Нет, я не могу пропустить такое зрелище. Поезжайте без меня. Все, кто остается летом в Нью-Йорке, — протухшие яйца!

Крисси и Мейв решили, что без Сары они никуда не поедут. Ее нельзя было оставлять наедине с Риком. Могло случиться все что угодно. Как бы то ни было, три подружки встретились с Марленой в Чарльстоне во время Водного фестиваля в июле. Это заменило их традиционную ежегодную встречу. Обычно они только иногда выезжали в Саутгемптон на уик-энд и проводили все душное лето в Нью-Йорке.

Утренние газеты напечатали отзывы о пьесе «Проклятые ночи». Дневные издания содержали отчет о пьесе и о драме, которая произошла после премьеры в «Сарди».

Занавес опустился в половине одиннадцатого, и Сара Голд Грин, в великолепном блестящем шелковом вечернем платье, со множеством бриллиантовых браслетов, которые сверкали и отбрасывали блики, появилась в «Сарди» с Крисси Марлоу и Мейв О'Коннор где-то без двадцати минут одиннадцать. Крисси и Сара широко улыбались, как будто позировали фотографам, Мейв держалась скромно. Позже Сара порхала, целуясь и здороваясь с друзьями, а Крисси и Мейв сидели и нервно ждали. Затем появился Рик Грин с мрачным Джеком Блаттом. Никаких оваций, грустно отметил Рик. Эти подонки могли бы встать и хоть немного похлопать, как они это сделали для Поттера, когда была премьера «Поцелуй меня, Кейт!».

«Е… злобные ублюдки!»

Винсент Сарди подошел к нему и слегка обнял.

«Ишь какой добренький, ему-то за столик заплатили!»

— Дорогой, — позвала его Сара. — Мы уже открываем шампанское! Поторопись! Мы ждем тебя!

Вошел Карл Кенфилд, директор, вместе с мрачными актерами, и некоторые из собравшихся встали и начали ему аплодировать.

«Боже, они приветствуют актеров, это скопище засранцев…» — злобно подумал Рик.

— Садись, дорогой мой, — сказала Сара, улыбаясь ему. — Или же кто-нибудь подумает, что ты решил, будто они аплодируют тебе!

Подошли еще люди. Сара принялась есть жареные ребрышки.

— Как ты можешь есть? — зашипел на нее Грин. В это время кто-то сказал, что сейчас по радио передают рецензию и все не так уж плохо!

— Мейв, ты тоже должна что-то поесть, — убеждала ее Крисси.

Принесли газету «Дейли ньюс».

— Дерьмо, — Рик прямо зашелся от злости. — Болтовня и злоба!

Затем поступил «Таймс». Все молча передавали друг другу газету. Только Сара продолжала есть и одновременно читала:

— «Эта ночь стала ночью провала…

Толпа начала расползаться. Несколько завсегдатаев быстро пили и закусывали, прежде чем смыться.

— Это все ты! — со злобой обрушился Рик на Сару. — С того дня, как я тебя встретил, удача отвернулась от меня. Ты — плохая примета, ты, проклятая сука!

Сара встала и взяла свою накидку из песца.

— Ну, не знаю, родной мой. А мне, я бы сказала, везет. Во-первых, мне повезло, что я не стала играть в твоей дешевой пьеске! Во-вторых, мне повезло, что я сообразила не вкладывать в это мои деньги. Я могу также назвать удачей и хорошей приметой, что я не имела ничего общего с твоей сраной пьесой!

Рик поднялся, схватил нож и вонзил его Саре в живот.

Мейв и Крисси обнаружили Сару, сидящую на кровати и накладывающую грим.

— Эти чертовы больничные кровати такие неудобные, именно от них люди и болеют! Принесите мне мои чудесные кружевные подушки из дома, чтобы мне можно было удобно сидеть так, чтобы спина не болела.

Мейв с облегчением рассмеялась:

— Слава Богу, если ты жалуешься на кровать, то все в порядке. Мы принесли твои любимые булочки.

— Вот здорово!

— Кто прислал эти магнолии?

— Вилли Росс. Правда, он прелесть, ведь я с ним так по-свински обошлась! Магнолии в Нью-Йорке в сентябре! Они, наверно, привозят их из Чарльстона.

— Когда ты выйдешь отсюда? — спросила Крисси. — Я хочу зарезервировать билеты в Вегас. Или ты останешься здесь, чтобы возбудить против него дело?

— О, этого я не стану делать. Это будет так дешево! Как вы считаете? У Рика и так полно проблем.

— В таком случае я зарезервирую билеты на…

— В Вегасе нам будет нужно прожить шесть недель. Мне кажется, лучше поехать в Мексику. — Сара промокнула губы.

— Чего ты так торопишься? — спросила Крисси. — Последние несколько месяцев были слишком переполнены событиями; было бы неплохо пожить в пустыне.

Сара грустно уставилась в зеркало.

— Как вы считаете, я постарела после всего этого? Скажите мне правду. — Затем, не дождавшись ответа: — Что вы думаете по поводу быстрого развода в Мексике? А потом путешествие в Париж!

— Париж, — сказала Мейв. — Какая великолепная идея! Ты считаешь, что мы сможем поехать туда?

— Кто может нас остановить? — вмешалась Крисси. — Почему бы не Париж?!

— Сейчас я понимаю, что мы все сделали не так, — сказала Сара. — Нам следовало поехать на год в Париж до нашего дебюта. А теперь придется исправлять нашу ошибку.

— Боже, — Крисси уселась на кровать. — Только подумайте, если бы мы поехали в Париж до нашего дебюта, все было бы по-другому.

Мейв подумала о Греге Кери и жизнерадостно промолвила:

— Давайте посмотрим на это по-другому. Кто знает, какие ошибки мы бы наделали вместо совершенных и какие бы нас миновали?..