Дело о стаях (СИ)

Глава 12

«Валите оттуда. Живо!» — отправляет Слава и тут же удаляет сообщение.

Он рискует, даже не зная при себе ли ещё у Демида телефон. Даже не зная, в каком тот состоянии.

«Он подстрелил его» — острой иглой ввинчивается в мозг.

«Простой или обработанной пулей? Обычной или разрывной? А может стрелой?»

«Сел на хвост. Нужна поддержка» — посылает он ещё одно сообщение, но сразу на два номера, как и обещал, и, так же как и первое, удаляет.

Слава забивается в отделенный от комнаты подобием стены кухонный уголок. Прячется, отвоёвывая себе немного пространства, чтобы подумать и перестать паниковать.

«Прекращай, — требует он от себя, перебирая и смазывая пистолет при свете взятого у охотников светильника. — Паникой ты им не поможешь».

За низким, закрытым плотной занавеской окном настолько густая темнота, что кажется, посмотри в неё чуть дольше и она заглянет в тебя.

«Они где-то там, — Слава сглатывает, отворачиваясь и отпуская занавеску. Снова возвращается к частям пистолета и ёжится. По спине ползёт холодок, но непонятно поддувает ли это из щелей в рассохшейся старой раме или идёт изнутри. — Какого хрена ты позволил себя подстрелить⁈»

— Прячешься? — звучит вопрос едва Слава, вогнав магазин, ставит пистолет на предохранитель.

— Подглядывать нехорошо, Герман. А в данном случае ещё и небезопасно. Рука, знаешь ли, может дрогнуть.

В противовес словам Слава прячет пистолет за пояс, подальше от щекочущего в груди искушения. У него всё ещё недостаточно доказательств, а самосуд ничего не даст.

— Любишь быть один? — задаёт новый вопрос Герман, присаживаясь напротив.

— Готовлюсь. Мне показалось, мы скоро выходим.

Слава методично собирает мусор в пакет и закрывает баночку с оружейной смазкой, прежде чем это всё отправить в примостившийся на столе у стены рюкзак. Чтобы просто занять руки и не дать понять, что они подрагивают от напряжения.

— Полчаса. Но ты с этим не пойдёшь.

Слава вопросительно вскидывает брови и получает в ответ недовольно поджатые губы.

— Ты серьёзно думаешь идти на оборотня с пистолетом?

— Я уже ходил на оборотня с ним, — Слава пожимает плечами. — Этот же оборотень ранен и ослаблен.

«Ранен и ослаблен» — пугающие до чёртиков слова, от которых руки сами сжимаются в кулаки, так что короткие ногти впиваются в кожу ладоней.

«Держитесь, пожалуйста…»

— Вот именно. Сам должен знать, как реагирует раненый зверь. Впрочем… Даже если ты предпочитаешь пистолет, то у меня всё равно есть более подходящий вариант.

Слава вздыхает, но кивает. Спорить с Германом, судя по его лицу, бесполезно, а времени в обрез. Неизвестно насколько сильно ранен Демид и сколько он ещё продержится.

Лес живёт своей жизнью, не обращая никакого внимания на вторгшихся на его территорию людей, и лишь пошедшая на убыль луна подглядывает из-за ветвей, следя за ними своим ярким глазом. Слава какое-то время тоже смотрит на неё, после чего вновь приходится привыкать к окутанной рассеянным светом темноте. Но он об этом не жалеет.

Неровный молочно-белый диск в небе успокаивает и словно придаёт сил. Становится как-то всё равно на дышащего в спину вооруженного Власа и на замыкающего их маленькую цепочку Потапа, на то, что его самого зажали с двух сторон, а впереди идёт Герман. Никто из них не знает точной дороги, кроме Бурого, ведомого механическим голосом навигатора в наушнике.

Их шаги выбиваются из общей мелодии ночного леса: шуршит опавшая листва под тяжёлыми ботинками, хрустят, ломаясь, случайно попавшие под ноги веточки. Слава слышит эту какофонию, хотя никогда не думал, что настолько чувствует лес. Не любой. А вот тот, похоже, воспринимает его иначе и идётся на удивление легко.

Слава спокойно переступает выступающий из земли корень, тогда как Влас за спиной спотыкается, чертыхыясь, чем вызывает насмешливую улыбку.

Ухает над головой сова, вспарывая воздух мощными крыльями, и плечи идущего впереди Германа каменеют. Где-то пробегает мелкий зверёк. Славе кажется, что все его чувства обострились, а сковывающая всё это время грудную клетку цепь чуточку ослабла, так что дышать становится легче. Он почти ощущает себя в другом месте. В их лесу, где в полнолуние горит маленький жаркий костерок, а его волки снуют меж деревьев чёрными тенями. Славе даже кажется, что он ощущает прикосновение мокрого носа к ладони и тихое недовольное сопение упустившей разбуженную мышку Ани. Но вот чертыхается Бурый и наваждение истаивает. Нет никакого костерка и полнолуния, а затянутая в перчатку ладонь сжимает выданный Германом и наверняка незаконный «макаров».

…— Брезгуешь? — с усмешкой уточняет Герман, когда Слава натягивает найденные во внутреннем кармане куртки перчатки, на удивление его собственные, потерянные прошлой весной.

— Опасаюсь, — возвращает усмешку Слава, прежде чем взять в руки чужое оружие. — Мне бы пристреляться…

— Некогда…

Грудь снова сдавливает невидимыми цепями, и Слава беззвучно шепчет, едва шевеля сухими губами: «Леший, если ты существуешь, сломай навигатор, не дай так просто добраться до цели».

Словно в ответ на запрос, Бурый снова чертыхается, сплевывая, и останавливается. Слава понимает это по замершему на следующем шаге Герману и едва не летит носом вперед, когда Влас врезается в спину.

Никто не спрашивает о причинах остановки, и Слава тоже молчит, вслушиваясь в вернувшуюся к своему первоначальному ритму мелодию леса.

— Всё, приплыли, — Бурый снова сплёвывает. — Навигатору хана. Но тут недалеко уже.

В свете луны Слава видит, как Бурый сматывает и прячет в карман наушники, как он разворачивается сообщая:

— Дальше без навигатора, но я здесь бывал уже, не заблудимся.

Слава, почти поблагодаривший лес за помощь, едва не сплёвывает вслед за Бурым.

«Бывал здесь» — досада скрипит на зубах подобно песку, сухая и солоно-горькая.

«Не допусти непоправимого, Лес, — вновь просит Слава вместо благодарности. — Если ты есть, приведи помощь».

Ему просто нужно во что-то верить и даже если раньше он посмеивался над Демидом за подобную веру, то сейчас готов попробовать. Попробовать поверить в хозяина леса. Даже если сломанный навигатор это простое совпадение.

— Идём, — командует Бурый, и Слава послушно встаёт обратно в цепочку, продолжая идти след в след.

«Никогда не бери у леса больше чем тебе нужно и всегда благодари» — всплывают в памяти Славы слова Демида и, проходя мимо дерева, он осторожно касается ствола раскрытой ладонью. Хочется прижаться кожей к шершавой коре, но между ними перчатка.

«Я поблагодарю, только помоги» — просит он, и пальцы соскальзывают со ствола.

Где-то сбоку слышится движение, и они снова замирают, ощетинившись оружием. Слава до рези в глазах всматривается в разбавленную лунным светом темноту, но не видит ни единого движения. Кто-то проходит гораздо дальше возможностей его глаз.

Кто-то…

Движение возобновляется за спиной, будто этот кто-то обходит их по кругу. Слава разворачивается вслед звуку одновременно со словно закаменевшим рядом Власом, но не вскидывает пистолет. Он понятия не имеет, каково тому сейчас, после смерти брата. Слава не знает, но и не стремится узнавать, потому что, идя бок о бок, они всё равно остаются врагами.

Шорох повторяется ещё раз и снова. Но на этот раз он отдаляется, будто зверь наконец-то, что-то для себя уяснив, уходит, то ли по своим делам, то ли стремясь убраться подальше от опасных людей.

— Тут недалеко, — заверяет Бурый, когда они возобновляют движение.

Однако это «недалеко» растягивается надолго. Слава понятия не имеет, сколько проходит времени, вот только луна уже скрывается за деревьями, словно собирается ложиться спать, а они так и не приходят. Будто кто-то водит, подменяя тропу и не давая выйти к цели.

Слава готов бродить здесь до самого рассвета, если это поможет.

— Бурый, — шипит Потап. — Кончай хернёй страдать.

— Меня водит, — шипит сквозь зубы тот, и Слава прячет улыбку в гейторе.

— Раньше не водило, а сейчас чё?

Потап, быстрым шагом добравшись до головы их цепочки, толкает Бурого в плечо. Следом вскрикивает, оступаясь, Влас. Слава инстинктивно реагирует, хватая того за локоть и не давая скатиться в овраг, а поняв это, едва не разжимает пальцы. Однако Влас уже и сам цепляется, выравниваясь и твёрдо вставая на ноги.

— Хорошая реакция, — одобряет Герман, пока Потап с Бурым чем-то занимаются у ближайшего дерева.

Приглядевшись, Слава мысленно чертыхается, вовремя успевая проглотить готовый уже сорваться с губ мат. Развязав заплечный мешок, Потап что-то выкладывает меж выступающих корней большого дерева.

«Подношение».

Слава помнит подобные ритуалы в исполнении Демида и прикусывает губу, прежде чем язвительно уточнить:

— Одних убиваете, других задабриваете?

Голос звучит скрипуче и надтреснуто, и Слава сглатывает сухим горлом.

— Просто знаем границы, — бурчит Потап, вызывая у Славы короткий, похожий на кашель, смешок.

«А они есть эти границы? Или вы убиваете только тех, кто слабее?»

Он кривит душой. Сидр был опасен и не был слаб. Никто не слаб, но ко всем можно подобрать ключ.

И это знание горчит на языке.

Водить их перестаёт так же внезапно, как и начинает. Подношение действует, и Слава сглатывает вставший в горле ком, оказавшись перед маленьким тёмным домиком.

Холодок разворачивается внутри маленьким паучком, что оплетает своей паутиной все внутренности и лишь сердце оставляет бухать в груди.

Здесь нет места словам. Лишь жесты и полная тишина.

Хочется закричать, нарушить эту липкую, холодную тишину, где не слышно, кажется, даже ни единого шороха. Будто лес тоже замер в ожидании. Предупредить… Но старый дом настолько тёмен, что закрадывается маленькая надежда, а вдруг он пуст?

Слава облизывает сухие губы, вслед за Потапом подступая ближе к двери, шумно и не таясь. Его должны услышать, они должны уйти, если всё ещё там.

Вот только надежда разбивается о две крепкие фигуры. Оба окна взяты на прицел Власом и Бурым, и лишь Герман…

Слава огладывается, находя Германа в нескольких шагах за своей спиной, и чуть отступает в сторону, уходя с линии возможно выстрела.

«Раз, два» — показывает Герман, и Потап у двери кивает. Слава не видит реакции остальных, хотя и понимает, что они тоже готовы.

«Три» — одними губами заканчивает Герман, и Слава слышит, как что-то приземляется внутри, а потом бухает и щели в рассохшихся досках двери вспыхивают светом.

Послышавшееся изнутри злое рычание отдаёт болезненной вспышкой где-то в солнечном сплетении. Прозвучавшее следом тихое поскуливание прихватывает гарпуном за рёбра и тащит внутрь, вслед за выбившим ногой дверь Потапом, снова впереди Германа, который лишь подталкивает в спину, словно не желает идти вторым.

Свет вспыхивает сразу с нескольких сторон. Яркие фонарные лучи взрезают пыльный сумрак дома, высвечивая ощерившуюся тёмную фигуру, прикрывающую когтистой лапой маленькую, испуганно зажмурившуюся девочку, что прижимает к груди перепачканную игрушку в розовом.

Слава щерится в ответ, приподнимая под прикрытием гейторы верхнюю губу. Яростно, по-волчьи. И сердце бухает в груди, силясь проломить рёбра, но так и оставаясь на цепи.

Варианты прокручиваются в голове с бешеной скоростью, но верный только один.

У них не осталось времени и помощи ждать неоткуда. К ним не успеют.

«Выбраться отсюда будет чертовски сложно».

Шумно втянув носом воздух и тихо, словно передразнивая, рыкнув, Слава разворачивается, закрывая собой раненого наполовину перекинувшегося Демида.

— Это моя стая, — хрипит он, вскидывая пистолет, и в лицо ему тут же смотрит чёрное дуло. Герман даже не замешкался.