Дерзкие мечты

14

Джолетта радовалась тому, что они с Роуном ехали на машине в Венецию почти тем же путем, что и Вайолетт с Аллином когда-то. Расположение дорог в этой части мира изменилось мало, и железнодорожные рельсы на многие километры тянулись вдоль автострады, по которой они ехали.

Единственная имевшаяся в транспортном агентстве машина, взятая напрокат, оказалась старой развалиной с ручным переключением скоростей и тесным салоном без кондиционера. К тому же она оставляла за собой шлейф сизого дыма. Джолетта, конечно, знала, что в Европе редкая машина оснащалась кондиционером, но все же не удержалась от замечания насчет того, что в покинутом ими автобусе имелся кондиционер.

Роун молча выслушал ее колкости, глядя, как она борется с ветром, яростно трепавшим ее волосы. Когда они остановились у аптеки, чтобы купить туалетные принадлежности, он приобрел для нее белый шелковый шарф и огромные итальянские очки от солнца в белой оправе. Раздосадованная на себя за то, что она не подумала об этом сама, Джолетта в ответ лишь буркнула «спасибо».

Как бы там ни было, когда она повязала шарф на голову, надела очки и положила руку на дверцу с опущенным стеклом, а ветер бил ей в лицо и свистел в ушах, она почувствовала себя вполне по-европейски. Но она, конечно, ничего не сказала об этом Роуну.

В свое время Джолетта не удосужилась освоить ручное переключение скоростей, поэтому машину все время вел Роун. Не прошло и десяти минут после пересечения итальянской границы, как она порадовалась тому, что у нее есть уважительная причина не садиться за руль.

Итальянские водители полностью пренебрегали правилами безопасности и неслись по дороге с сумасшедшей скоростью, граничившей с самоубийственной или даже убийственной. Автомобиль в любую минуту мог превратиться в наступательное оружие в дорожной войне. И если такое случалось, пленных в этой войне не брали.

Бешеное движение, потоки машин, несущихся по дороге со скоростью сто сорок и больше километров в час, похоже, не беспокоили Роуна. Он уверенно держал руль, готовый к немедленной реакции, и вел машину смело и азартно, не отклоняясь и не уступая дороги.

От нечего делать Джолетта принялась выполнять роль штурмана. Разобраться в незнакомых дорожных знаках оказалось не столь сложно, как ей показалось вначале, когда Роун впервые положил карту ей на колени. Система скоростных автомагистралей сама по себе мало отличалась от американской, а обозначения дорог были даже более понятными.

По ходу движения она давала Роуну короткие указания, большей частью в ответ на его вопросы.

Ведя машину, Роун насвистывал, как показалось Джолетте, какую-то итальянскую песенку, названия которой она не помнила. Очевидно, он радовался тому, что добился своего, отделавшись от туристической группы. Впрочем, она тоже не возражала. Было намного приятнее иметь свободу действий, когда они по своему желанию могли притормозить у живописной деревушки или даже остановиться, чтобы сфотографировать поляну с полевыми цветами или красивый вид. Теперь, вырвавшись из закупоренного кондиционированного автобуса, она могла вдыхать через открытое окно ароматы полей, смаковать пряные запахи виноградников, смешанные с запахами молодых трав и далеких пастбищ.

Джолетте хотелось, чтобы их поездка продолжалась как можно дольше. Но она ни за что не призналась бы в этом Роуну, даже под пыткой. У нее не было желания быть рассудительной. Она рассердилась на него и хотела, чтобы он это знал.

Протянув руку, она включила радио. Роун тут же посмотрел на нее и перестал насвистывать. Джолетта покрутила ручку настройки, пытаясь поймать какую-нибудь станцию, но через несколько минут раздраженно нахмурилась. Ей Стало жаль, что она положила конец насвистыванию своего попутчика, которое было определенно предпочтительнее рок-музыки и футбольных комментариев, заполнивших эфир, и, уж конечно, лучше, чем его напряженное молчание. Не желая так быстро отказываться от своей ночной идеи, она оставила радио включенным и откинулась на спинку сиденья.

Так прошел час, затем другой. Вообще-то нехорошо, что она не разговаривает Роуном, подумалось Джолетте. Ведь вокруг столько интересного. Даже сами названия населенных пунктов, которые они проезжали, говорили об истории, в них чувствовалось что-то романтическое и беспредельно очаровательное; именно Роун был одним из немногих встречавшихся ей людей, которые могли это оценить. Более того, на деревьях распускались молодые зеленые листья, а пестревшие вдоль дороги цветы желтого утесника, красного мака казались крупнее и ярче, чем в Англии и во Франции. Девушка несколько раз поворачивала голову к своему попутчику, порываясь сказать ему об этом, но каждый раз ее что-то останавливало.

Джолетта смотрела в окно, когда Роун наконец заговорил:

— И как долго вы собираетесь продолжать в таком же духе?

— Что вы имеете в виду? — она посмотрела на него с вызовом.

Уголки его губ дрогнули в легкой улыбке.

— Я имею в виду ваше нежелание говорить со мной.

Она не думала, что ее молчание можно истолковать таким образом. Слова Роуна невольно напомнили ей об отношении Гилберта к Вайолетт, о котором та писала в своем дневнике. Джолетте неприятно было видеть себя в таком свете, неприятно было осознавать, что такой способ проявления недовольства мог быть наследственной чертой.

— Я нахожусь здесь, потому что у меня нет выбора, и я не чувствую себя обязанной радоваться по этому поводу или изображать радость, — возразила она.

— Но и дуться вы не обязаны. Если вам что-то не нравится, так и скажите. Я не могу читать мысли.

— Вот и прекрасно, — усмехнулась она.

Роун готов был рассмеяться, когда увидел, с каким удовольствием его попутчица откинулась на спинку сиденья, но сдержался, пряча глаза за темными стеклами очков. Задумчивым голосом он проговорил:

— Но мне интересно.

— Ну, хорошо, я скажу. — Она поспешно выпрямилась. — Воспитанные люди не обманывают других людей, чтобы заставить их сделать что-нибудь против собственной воли.

— Даже если это в их интересах? — Он посмотрел в зеркало заднего вида, потом перевел взгляд на нее, прежде чем снова сосредоточиться на дороге.

— Насколько я помню, по этому поводу существовали разные мнения, — ответила Джолетта. — Но даже и в этом случае…

— Я хотел бы отметить, что речь идет всего лишь о половине дня, а не обо всей жизни. Если только, конечно, вы не передумаете.

Она опустила очки и пристально посмотрела на него поверх оправы. Ее испытующий взгляд, похоже, нисколько не смутил его. Он сидел за рулем в непринужденной позе, а врывавшийся в окно ветер трепал воротничок спортивной рубашки вокруг его загорелой шеи и густые копны прямых волос на голове. Легкость манер и темные очки придавали его внешности лоск если не европейца, то человека, привыкшего путешествовать, и делали его настолько привлекательным, что никакой ярлык ему не подходил.

— В каком смысле?

По лицу Роуна скользнула улыбка.

— В том смысле, что вам может понравиться свобода передвижений. В каком еще?

— Мне пришла в голову мысль о похищении. — Она не стала говорить о другой мысли, пришедшей ей в голову после первой.

— Вы, наверное, прочли слишком много детективов. Но, по крайней мере, нам с вами удалось кое-что выяснить. Теперь вы будете со мной разговаривать?

Джолетта протянула руку, чтобы выключить радио, по которому опять передавали счеты футбольных матчей, наверное, уже в десятый раз за последние полчаса. Она не была настолько упряма, чтобы делать назло самой себе.

— С удовольствием, — отозвалась она. — О чем мы будем говорить?

Проезжая по четырехполосной автостраде ЕЗО, они миновали Милан, оставив позади старинные виллы из прогретого солнцем камня, длинные ряды фруктовых деревьев в цвету и накрытые пластиковой пленкой грядки овощей. С такой скоростью они, по всей вероятности, должны были успеть присоединиться к группе самое позднее к ужину. Мирно рассуждая о том, что неплохо было бы где-нибудь остановиться и перекусить, Джолетта и Роун уже в следующий момент оказались в затруднительном положении.

Причиной тому был обычный грузовик, немного меньший по размерам, чем американский, но все же достаточно большой, какие они уже видели в тот день в огромном количестве. Он нагонял их по левой полосе, в чем не было ничего необычного. Грузовик шел слишком близко, что всегда вызывает неприятные ощущения, если ты находишься внутри маленького автомобиля, но и в Америке водители рефрижераторов ведут себя так, словно дороги принадлежат только им.

Роун тихо выругался. Джолетта, услышав это, повернула голову в его сторону. Он, нахмурившись, смотрел в боковое зеркало, затем изо всех сил нажал на педаль газа.

Последовал удар, сопровождавшийся металлическим звуком, словно гигантский кулак настиг их. Машина завиляла, скрипя колесами, ее занесло. Огромными усилиями Роун удержал ее на шоссе, справился с управлением, и они снова поехали прямо. Джолетта непроизвольно ухватилась одной рукой за приборную доску, другой — за натянутый ремень безопасности.

В этот момент грузовик врезался в них сзади. Машина слетела с шоссе, нырнув под откос, с силой ударилась передними колесами о землю, подскочила и закрутилась, скользя вниз. Пыль и камни полетели во все стороны. Пытаясь обойти ряд платановых деревьев, Роун вывернул руль так, что мускулы на его руках вздулись, подобно каменным глыбам. Автомобиль развернулся, продолжая скользить, и с оглушительным треском врезался правым боком в дерево, сотрясая все вокруг.

Послышался металлический скрежет, посыпались листья, со свистом вырвался пар, машина дрогнула и замерла. Мотор продолжал работать, пока Роун не выключил зажигание.

— Наружу! — скомандовал он. — Быстро!

Расстегнув ремень, он толкнул дверцу со своей стороны и, когда она не поддалась, высадил ее плечом. Ошеломленная Джолетта увидела стекавшую по его щеке кровь. Непослушными, словно онемевшими пальцами она стала отстегивать свой ремень. Казалось, прошла целая вечность, пока ей это наконец удалось. Она толкнула дверцу, но та была неподвижна, накрепко зажата покореженным металлом.

Перегнувшись через водительское сиденье, Роун схватил Джолетту за руку и потянул к себе, помогая ей выбраться наружу. Подняв ее на ноги, он придержал ее на доли секунды, чтобы она не упала, затем быстро потащил в сторону от машины.

Почувствовав запахи раскаленного металла и горящих проводов, Джолетта и Роун бросились бежать, спотыкаясь в заросших травой сухих сточных канавах, утопая ногами в мягком грунте откоса, цепляясь за плети плюща, стараясь уйти как можно дальше, пока секунды вели свой счет.

Позади них послышалось слабое гудение, почти как при загорании газовой колонки, затем раздался грохот. Взрывная волна трескучим, плавящим жаром ударила им в спины. Они упали, вытянувшись во весь рост, закрыв головы руками и прижавшись к земле.

Спустя несколько секунд самое страшное было позади. Они осторожно приподнялись и, закрывая лица руками от/ палящего жара, повернули головы к машине. Как завороженные Джолетта и Роун смотрели на желто-оранжевые языки пламени, облизывающие молодую листву деревьев, на поднимавшиеся в небо черные хвосты дыма. Внутри машины, словно в котле, бурлило раскаленное докрасна варево. Только что они были там. Судорожно вдыхая воздух, они продолжали лежать, не отрывая взгляда от ужасного зрелища.

Позади них на шоссе машины замедляли движение, некоторые останавливались. Послышались громкие голоса, сопровождаемые возбужденной жестикуляцией. Какой-то мужчина вышел из красного автомобиля и направился в их сторону.

— Ну, друзья мои, — воскликнул Цезарь Зиланти, приблизившись достаточно близко, чтобы его было слышно, — вам повезло, не так ли?

Он протянул руку Джолетте. Она автоматически приняла его помощь, недоуменно глядя на итальянца, затем перевела взгляд на его машину и спросила:

— Как вы?..

— Он ехал за нами, — прервал ее Роун, вставая без чьей-либо помощи. — Я видел его на дороге позади нас на протяжении многих миль.

— Может быть, нескольких километров. Но как бы там ни было, да, я ехал за вами, — признался итальянец, слегка поводя плечами. Его темные глаза остановились на Джолетте. — Синьорина такая красивая, что мне не хотелось терять ее из виду так скоро.

Роун скрестил руки на груди и посмотрел на Зиланти взглядом, полным скептицизма.

— Интересно было бы узнать, как вам удалось отыскать нас сегодня.

— Эти туристические автобусы, — сказал итальянец с оттенком пренебрежения в голосе, — они предсказуемы. В Париже, в гостинице, где вы останавливались, я разговаривал с вашим водителем. Он сообщил мне, что на этом маршруте их гид всегда устраивает обед в Лугано, в кафетерии «Мовен-пик» у озера. Я заканчиваю свои дела в Париже, еду к тому месту, но вижу, что синьорина не одна. Вы идете в парк, автобус уезжает, и вас обоих в нем нет. Тогда я иду в сад. Остальное было просто.

— Если вы видели, что автобус уехал без нас, почему же вы не предложили нас подвезти? — голос Роуна звучал спокойно, но взгляд его был холодным.

Цезарь улыбнулся, густые темные брови затеняли его глаза.

— Откуда я знаю, какую игру вы затеяли? Вполне возможно, что вам хотелось уединиться с синьориной, и разве можно вас за это винить?

«Звучит вполне правдоподобно, — подумала Джолетта, — но даже если все действительно так, тут есть что-то еще. Похоже, Роун подозревает, что Цезарь ехал за нами гораздо дольше, чем тому хотелось бы признаться. Может, итальянец знает что-нибудь о происшествии в гостинице в Люцерне? Но каким образом? Какое отношение он может иметь к тому случаю или теперешнему?»

Джолетта вдруг ощутила слабость и увидела, что у нее трясутся руки. Она не только чувствовала себя ужасно, но и выглядела ужасно. Она понимала это, но единственное, о чем она могла сейчас думать, так это о том, что ей опять придется объясняться с полицией, теперь уже другой страны, прежде чем она получит возможность отдохнуть.

— Как бы там ни было, вы здесь, — устало проговорила она. — Я рада видеть вас, раз уж мы находимся в вашей стране. Может быть, вы подскажете, что нам теперь делать?

— Есть две возможности, — ответил итальянец, подняв руку и почесав подбородок. — Первая — сразу уехать со мной.

Джолетта моргнула и посмотрела на Роуна, но его лицо было непроницаемо. Она обратилась к Цезарю:

— Но… разве мы не должны составить протокол в полиции и оповестить прокатное агентство о происшествии, ущербе или что-нибудь в таком роде?

— Зачем утруждать себя? Это Италия, вы делаете что хотите и надеетесь, что карабинеры и люди из агентства не найдут вас, чтобы задавать вам вопросы.

— Я думаю, мы все-таки возьмем на себя этот труд, — весомо произнес Роун.

— Как вам угодно, — улыбнулся итальянец, пожав плечами. — Можете рассчитывать на меня.

Роун, ничего не сказав в ответ, лишь посмотрел на него с издевкой.

Полицейские, одетые в хорошо сшитую синюю униформу, держались вежливо и обходительно и не спешили завершать опрос. Они очень сожалели, что не могут сразу же привлечь к ответу водителя грузовика, но каждому понятно, как это трудно при таком положении дел. Также они выразили сожаление по поводу того, что такое ужасное происшествие случилось на территории Италии, и надежду на то, что оно не послужит поводом думать плохо об этой прекрасной стране и их дальнейшее пребывание в Италии будет более удачным. Какое счастье, что никто не пострадал серьезно; уверен ли синьор Адамсон, что его рана перестала кровоточить? Va bene. Тогда надо будет заплатить только за буксировку автомобиля и за нанесенный агентству ущерб. Конечно, страховка у них есть? Bene, bene. Да, осталось только подписать несколько дюжин документов.

Было уже поздно, когда они приехали в Венецию и остановились у причалов, где Цезарь должен был припарковать автомобиль. Оказалось, что они прибыли не намного позже своего автобуса — тот уже стоял на той же стоянке. Они увидели свой багаж, который перекладывали на ленту транспортера, чтобы доставить его на речной автобус для отправки в гостиницу. Поскольку времени было достаточно, Джолетта предложила прокатиться на гондоле и поужинать вместе с группой.

— Ради бога, не делайте этого! — воскликнул Цезарь с мольбой в голосе. — Я прошу вас поужинать со мной. У меня есть кузен, владелец ресторана, известного своей кухней. Потом, если захотите, у вас будет время для гондолы. Для настоящей гондолы, не такой, каких здесь целая флотилия; их гондольеры и взмокнуть не успевают, чуть проплывут — и уже везут пассажиров обратно. У вас будет настоящая прогулка, полная романтики, — это я вам обещаю.

К тому времени Цезарь уже проявил себя как ценный союзник, отстаивая их интересы в разговоре с полицейскими со всей страстью, какой требовали обстоятельства. Он заботливо усадил Джолетту и Роуна в свою машину, затем проводил их до гостиницы, ограждая от назойливых предложений гидов и водителей водных такси.

Джолетта посмотрела на Роуна и, показав на его рубашку, украшенную пятнами засохшей крови, неуверенным голосом произнесла:

— Возможно, и вам, и мне понадобится больше времени, чтобы привести себя в порядок, чем остальным членам нашей группы.

— Не могу сказать, что мне хочется ужинать так же рано, как и нашим старичкам, — согласился Роун.

— Как рано? — поинтересовался Цезарь, удивленно подняв брови. — Конечно, нет! Это же Италия. Ничего приличного не подается здесь раньше десяти-одиннадцати часов.

Роун кивнул.

— Тогда остановимся на ресторане вашего кузена. Но платить буду я.

Цезарь принялся горячо приводить всевозможные доводы, пытаясь убедить их воспользоваться его гостеприимством, но это не помогло. Роун будет платить, а итальянец приедет за ними на речном такси к ближайшему от гостиницы причалу через несколько часов.

Наблюдая за их рукопожатием при расставании, Джолетта подумала, что двое молодых людей прониклись друг к другу уважением, если не симпатией. Однако оставалось непонятным, почему они приняли приглашение Цезаря. Может быть, Роун хочет узнать: тот ли он, за кого себя выдает?

Ключи от номеров имели тяжелые брелоки, выполненные в форме колокола, — скромное напоминание о том, что, покидая гостиницу, их следует оставлять на стойке портье.

Боясь, что Роун будет настаивать на том, чтобы она поселилась в его номере, Джолетта начала объяснения на узкой лестнице, пока они поднимались на второй этаж.

— Нет необходимости продолжать, — прервал ее Роун на полуслове. — Я знаю, что вам было неприятно, когда вас увидели утром в дверях моей комнаты, и я не хочу, чтобы это повторилось.

— Правда?

— Правда, — ответил он твердым голосом. Она наградила его благодарной улыбкой, когда они подошли к ее двери.

— Не надеялась, что вы будете столь благоразумны, но я рада, что вы понимаете.

— Я благоразумный человек, — заверил он и не мешкая взял у нее из рук ключ и открыл дверь. — Я останусь в вашей комнате.

Джолетта замерла как вкопанная. Потом вошла следом за ним в комнату и закрыла за собой дверь с большей, чем требовалось, силой.

— Я не это имела в виду!

— Я знаю, — бросил он через плечо.

Подойдя к окну, Роун широко распахнул створки, затем открыл деревянные ставни. За окном виднелись нагромождения светлых каменных стен, красных черепичных крыш, утыканных телевизионными антеннами, а за ними — зеленый купол церкви с маленькой колокольней. Внизу плескались воды канала. Он оставил ставни открытыми и повернулся к своей спутнице.

— Я знаю, — повторил он. — Но не могу позволить вам находиться одной после сегодняшнего происшествия, даже если бы за этим окном висела целая команда охранников, а у двери дежурил ваш собственный телохранитель.

Джолетта выдержала его упорный взгляд, затем отвернулась и опустилась на огромную кровать, занимавшую половину комнаты. Вздохнув, она вымолвила:

— Как раз этого я и боялась, что вы раздуете сегодняшний случай.

— По-моему, мы уже отделались от теории случайностей в Люцерне. Сегодня вы могли погибнуть.

— Вы тоже.

— Да.

Что-то в его голосе заставило Джолетту взглянуть на него. Он смотрел на нее с удивлением, и одновременно в его взгляде было нечто — похожее на уважение. Она снова опустила глаза и, проведя рукой по голубой с золотом гобеленовой ткани покрывала, еле слышно произнесла:

— В это трудно поверить.

— Что лишний раз доказывает, насколько невинный образ жизни вы ведете. Честные люди никогда не могут понять явной подлости других людей.

Она глубоко вздохнула, затем медленно выдохнула. Есть вещи, которые она обдумывала про себя много раз, но о которых не говорила ему, хотя он имел право знать это, раз уж намерен оставаться подле нее. Но как она могла сказать ему, что люди, которых она подозревает в желании нанести ей вред, являются ее родственниками? Она сама не могла до конца в это поверить.

Резко убрав руку с покрывала, Джолетта повернула голову и обвела взглядом широченную кровать и две подушки, лежавшие рядышком в изголовье у широкой спинки. Она посмотрела на Роуна. Ее голос звучал немного выше, чем обычно, когда она произнесла:

— Здесь одна двуспальная кровать.

— Королевская, — отозвался он без всякого выражения.

В комнате повисло напряженное молчание. Через некоторое время Джолетта села и, наклонившись вперед, поставила локти на колени и подперла ладонями разболевшуюся голову.

— Господи, — выдохнула она, — и когда только кончится мое путешествие?

Любовь Цезаря к своему городу и своей стране была неподдельной. Она звучала в его голосе, когда он рассказывал им о зданиях и о памятниках, проплывавших мимо, она светилась в его глазах, искавших, какое еще прекрасное произведение из камня или редкую архитектурную деталь им показать.

Речное такси доставило их к площади Святого Марка, откуда они отправились пешком в ресторан, расположенный где-то на улочках внутри квартала. Толпы туристов к вечеру заметно схлынули, и площадь почти полностью была в их распоряжении, пока они шли по серым каменным плитам среди старинных зданий с их легкими византийскими арками, украшенными каменной резьбой, среди сотен колонн, блуждавших словно бледные привидения в свете восходившей луны.

Цезарь посмотрел на восхищенное лицо Джолетты.

— Bella, да? — прошептал он.

— Si, — отозвалась она по-итальянски, поскольку в этот момент английский показался ей невыразительным. — Bella, bella.

Шагавший по другую руку Роун обратил внимание девушки на полет двух голубей, описывавших спираль вокруг шпиля колокольни в лунном свете, серебрившем их крылья. Она улыбнулась и кивнула, с удивлением заметив, что у нее возвращается интерес к путешествию.

То, что двое высоких, энергичных и обаятельных молодых людей добивались ее внимания, действовало на нее воодушевляюще. С одной стороны, это было приятно, с другой — непонятно, что такого особенного она в своей жизни сделала, чтобы заслужить это. Джолетта никогда не считала себя роковой женщиной. Она ни в коем случае не хотела подстрекать их к соперничеству — скорее наоборот, боялась, что между ними может вспыхнуть неприязнь. И все же их присутствие и постоянное внимание льстили ее самолюбию.

В ресторане официанты словно подхватили дух состязания. Они кланялись, улыбались, произносили комплименты, провожая ее глазами, пока Джолетте не стало казаться, что самодовольная улыбка словно приклеилась к ее лицу. Но это было еще не все.

Убирая на столе после салатов, их официант, стройный блондин в возрасте около тридцати лет, двигавшийся с изящной грацией, подхватил обе тарелки Джолетты, оставив ее перед пустой скатертью. Сначала она подумала, что он сделал это по ошибке, так как мраморно-серые тарелки Роуна и Цезаря стояли на месте. Затем принесли пасту — итальянское блюдо из макарон с помидорами и сыром. В этом ресторане оно было приправлено изысканным соусом из морепродуктов. Джолетта полагала, что ей подадут первой, так как она была единственной женщиной за столом, но произошло иначе. Официант наполнил пастой тарелки обоих мужчин, а она продолжала сидеть в недоумении.

В конце концов официант через плечо Джолетты поставил перед ней золотую квадратную тарелку и положил на нее пасты в два раза больше. Затем ей был подан тертый сыр «Пармезан», который ни тот, ни другой мужчина не получили.

— Это самый искренний комплимент красивой женщине, — пояснил Цезарь, явно наслаждаясь смущением Джолетты. — От вас требуется только сказать «спасибо».

Она, конечно, поблагодарила официанта, чувствуя, что с ней происходит нечто удивительное, что наряду с присутствием обоих мужчин давало ей ощущение собственной особенности и исключительности, хотя бы только на один вечер. Покидая ресторан, Джолетта заметила, что она и улыбается иначе, и двигается иначе, и даже ощущает себя иначе. Она не знала, как долго продлится такое состояние, но пока наслаждалась им.

По словам Цезаря, настоящая гондола должна быть черной — этого требовала традиция. Та, которую он заказал для их путешествия по каналам, сияла полировкой вся — от высокого резного носа до еще более высокой кормы. На сиденьях, обитых мягким бархатом темно-красного цвета, могло бы поместиться человек пять; на бортах лодки мягко отсвечивали латунные морские кони. Великолепие гондолы полностью соответствовало требованиям туристического бизнеса, но Джолетте больше нравилось думать, что ее вид типичен для Венеции и отвечает вкусам венецианцев.

Гондольер в черно-белой полосатой рубашке имел очаровательную внешность языческого божества. Он держался почтительно и в то же время смело, в той особой итальянской манере, которую Джолетта уже начала узнавать. Именно он подал девушке руку и помог ей спуститься в гондолу, в то время как Цезарь и Роун стояли на берегу и, стараясь соблюдать вежливость, спорили о том, кто из них где будет сидеть. Когда гондольер обернулся к ним, Роун посмотрел на Цезаря, и оба пожали плечами. Затем Роун, решительно спустившись в гондолу, занял место рядом с Джолеттой. Воздев руки к небу, Цезарь последовал за ним и уселся напротив, облокотившись на спинку своего сиденья.

Канале-Гранде был освещен, но не столь ярко, как большинство улиц города; впрочем, этого было вполне достаточно для поддержания романтичной атмосферы старины. Со стороны Адриатического моря дул свежий холодный ветер, но у него не хватало силы создавать на поверхности воды нечто большее, чем крупную рябь. Равномерное постукивание шеста гондольера и всплески воды завораживали. Красота лунного сияния в изгибах канала между старинными палаццо была столь совершенна, что казалась театральной декорацией.

Цезарь рассказывал им о знаменитых местах, мимо которых они проплывали, он показал им дом Казаковы, а также здание, в котором жили Роберт Браунинг и Елизавета Барретт Браунинг во время своего пребывания в Венеции. Показывая им дом Марко Поло, он обратил их внимание на плескавшуюся над причалом воду, как доказательство того, что происходит медленное погружение города, и в тот момент небрежным жестом положил свою руку на колено Джолетты. Все внимание девушки было поглощено изяществом старинного здания, и она едва ли заметила его прикосновение.

Роун быстро наклонился и, схватив Цезаря за запястье, перенес его руку обратно на спинку кресла. Выражение его лица при этом оставалось приветливым, хотя глаза смотрели на итальянца с вызовом. Цезарь еле слышно произнес что-то мало похожее на лестное выражение, но уже через мгновение встрепенулся, показывая на появившийся перед ними мост Риальто.

Немного позже они свернули в более узкий канал, где к ним присоединилась другая гондола с певцом и аккордеонистом. Пока их лодка медленно скользила по темным водам канала, стройный смуглый певец оперным голосом пел для них по заказу Цезаря «Санта Лючия», «О соле мио», «Вернись в Сорренто» и другие итальянские песни. Прохожие на мостах останавливались, когда гондолы проплывали под ними. Люди высовывались из окон, чтобы послушать бесплатный концерт, а один человек, шедший по короткому тротуару вдоль канала, подхватив мелодию, создал прекрасный дуэт, и его голос еще звучал в воздухе некоторое время после того, как они оставили его позади.

Романтические песни, столь непроизвольное присоединение незнакомца, душещипательная музыка — все это представляло собой довольно избитые клише, граничившие с карикатурностью. В душе Джолетты боролись противоречивые чувства презрения и удивления своей собственной сентиментальности; в конце концов она смирилась и отдалась на волю чувств, наслаждаясь моментом. Она откинулась на спинку бархатного сиденья и расслабилась. Почувствовав руку Роуна за своей спиной, девушка легла на нее, как на подушку.

Через некоторое время Джолетте пришла в голову мысль, что этот канал мог быть тем самым, на котором стоял дом, приютивший в свое время Вайолетт и Аллина; вполне можно предположить, что то палаццо с потемневшей штукатуркой и украшенное колоннами лоджий до сих пор сохранилось и находится где-то в Венеции. Когда эти двое влюбленных поселились в том доме, он уже простоял три сотни лет, и следующие полторы сотни, вероятно, мало что в нем изменили. Несмотря на большие перемены, в Венеции многое сохранилось в первозданном виде.

Гондола приблизилась к пересечению с другим каналом. Гондольер издал предупредительный возглас и повернул лодку в тот канал, который не был освещен и протекал между глухими стенами.

Внезапно стало так темно, что фигура Цезаря была едва различима, а носа гондолы совсем не стало видно.

— Замечательно, — произнес Роун.

Повернувшись, он протянул руку и, дотронувшись пальцами до подбородка Джолетты, поднял ее голову. Она почувствовала на своих губах теплое прикосновение его нежных, настойчивых губ.

Сладость поцелуя в такой момент и в таком окружении ощущалась особенно остро, отзываясь в душе прекрасной мелодией. Наверное, она уже испорчена европейской несдержанностью, подумала Джолетта, поскольку ее нисколько не смущало присутствие гондольера за спиной и Цезаря напротив. Она повернулась к Роуну и положила руку ему на грудь, чтобы услышать биение его сердца. Затем, расслабившись в его объятиях, отдалась во власть влечения, которое толкало их навстречу друг другу, с той же готовностью и непосредственностью, с какой она отдалась во власть музыки.

Он крепче прижал ее к себе. Его горячий язык касался нежной поверхности ее чувствительных губ, добиваясь милости быть принятым. И, вступив в эту тонкую игру, губы Джолетты постепенно раскрылись ему навстречу.

Она повернулась, прижалась к нему всем телом, ощущая ни с чем не сравнимое наслаждение. Оно росло, захлестывая все ее существо, словно поднимающиеся воды адриатического прилива.

Понемногу начало светлеть. Медленно и неохотно Роун отпустил ее, и Джолетте сразу стало холодно без его объятий. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше. Она не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя столь жизнерадостной, столь желанной и столь беспредельно счастливой.

Наверное, у нее с головой не все в порядке. Ведь кто-то преследует ее, пытаясь причинить вред. Может быть, сама опасность являлась частью ее теперешних ощущений, какой-то примитивной реакцией на угрозу. Или она испытывала эйфорию от состояния свободы и от того, что она наконец предоставлена самой себе, находясь вдали от дома и от людей, которые ее знали. А может, просто вино и восхищение мужчин вскружили ей голову.

Она этого не знала и не хотела знать. На данный момент ей достаточно было того, что она ощущала.

В таком состоянии Джолетта пребывала во время всего их путешествия на гондоле. Так же она чувствовала себя, когда Цезарь целовал ей руку на пристани в момент расставания с ними. Те же чувства владели ею, когда она шла к гостинице вместе с Роуном и потом поднималась с ним по старинной винтовой лестнице к своей комнате, и тогда, когда Роун отпирал дверь ее номера.

Войдя в комнату, Джолетта потянулась к выключателю, но Роун поймал ее руку. Сначала она испугалась, что он увидел что-то в темноте или услышал. Однако он спокойно закрыл за собой дверь и повернулся к ней. Положив ее руки себе на плечи, он привлек девушку к себе, его горячие, страстные губы нашли ее в темноте. Джолетта почувствовала, как он поднял ее на руки и понес к кровати.

Положив ее в прямоугольник лунного света, струившегося из открытого окна, Роун склонился над ней. Его широкие плечи и силуэт головы с ореолом волос были окружены серебряным светом, оставившим его лицо затемненным. На доли секунды он показался Джолетте незнакомцем, и ей стало страшно. Но вот он опустился рядом с ней на кровать, и ее захлестнуло неиспытанное прежде чувство близости, пьянящее своей новизной.

Осыпанные лунным серебром, их тела прижались друг к другу, губы слились в поцелуе. Джолетта ощущала неизбежность происходившего, словно она знала, что это должно было случиться с того самого момента, когда он повернулся к ней в гондоле, а может быть, еще раньше, когда он вытащил ее из разбитой машины, или когда поцеловал на мосту в Люцерне, или уже тогда, когда она впервые взглянула на него в Париже. Ей казалось, что она ждала этого момента всю свою жизнь, именно этого. Теперь ей не надо было ждать.

Опьяняющая истома охватила ее. Она дотронулась до его лица, проведя рукой по твердой щеке и четко обозначенному подбородку, ощущая пальцами шероховатость только начавшей проступать щетины. Его большая, сильная рука медленно ласкала бархатистую кожу ее щеки и шеи. Их глаза встретились в полумраке, и они долго смотрели друг на друга взглядом, полным обещания.

С глубоким вздохом Джолетта крепче обняла его, прильнув к нему всем телом. Сквозь мягкую ткань юбки она почувствовала силу его желания, и сердце ее забилось в груди так, словно ему там тесно. Мускулы его плеч под рубашкой были твердыми, но подвижными, когда он гладил ее спину. Аромат сандалового дерева, смешанный со свежим запахом чистой хлопчатобумажной ткани, тепло его тела и влажная прохлада ночного воздуха действовали на нее возбуждающе. Исходивший от нее аромат чайной розы примешивался к этой эротической рапсодии запахов.

Роун не был новичком в любовных делах, что доказывали уверенные движения его руки, расстегивавшей пуговицы ее блузки. То же самое можно было сказать и о ней. Те отношения, которые у нее когда-то сложились с ее женихом, носили поспешный характер и обычно не приносили настоящего удовлетворения. Может быть, по этой причине Джолетта никогда прежде не ощущала такого всепоглощающего желания и никогда прежде не знала такой страстной потребности отдаться любимому всем своим существом и немедленно насладиться близостью с ним. В то же время ей хотелось, чтобы этот момент упоительного наслаждения был нескончаемым. Она хотела чувствовать себя частью Роуна, сделать его частью себя, познать его всего целиком. Но возможно ли это?

Такие мысли промелькнули в голове Джолетты, когда она ощутила дуновение ветерка обнаженной кожей, которую уже не защищала мягкая материя блузки. Теплое дыхание Роуна, затем влажный жар его губ скользнули по изгибу ее шеи под подбородком. Дрожь волной прошла по ее телу, когда он коснулся языком ямочки в основании ее шеи и стал прокладывать горячими поцелуями влажную дорожку к впадине на ее груди, в то время как руки его расстегивали крючки ее бюстгальтера.

Кожа Джолетты пылала жаром, удары сердца глухо отдавались в ушах. Она повернулась, помогая ему стянуть юбку с бедер, и глубоко вздохнула, почувствовав прикосновение его губ к напряженным мускулам живота. Джолетта погрузила пальцы в мягкие пряди его волос, как будто намеревалась остановить его, но потом тихий стон вырвался из ее груди, и она позволила ему продолжать.

Действуя неспешно и уверенно, он опустил лицо в плавную впадину ее живота, вдыхая незнакомый аромат ее редких духов, и с наслаждением коснулся нежной ямочки пупка Джолетты, прежде чем снова направился вверх. Проведя языком вокруг пика ее груди, он медленно продвигался к вершине, словно изучая гладкость и упругость ее кожи. Захваченная своими ощущениями, Джолетта перестала дышать, когда ощутила жар его губ, сомкнувшихся на соске ее груди, и полностью отдалась этой испепеляющей ласке.

Оставив один сосок влажным и напряженным, он перешел к другому и принялся так же медленно и нежно ласкать его, останавливаясь, чтобы прислушаться к громким ударам ее сердца. Приподнявшись, Роун снова потянулся вверх и нашел ее губы, в то время как его рука, изучая тело девушки, медленно опускалась к шелковистому треугольнику между ног.

Эти прикосновения к интимным местам, которые прежде были так тщательно укрыты, разрушили все преграды, даря обоим долгожданное наслаждение. Настойчивые и уверенные движения Роуна вызвали у Джолетты всплеск необузданного желания. Она прильнула к нему всем телом, двигаясь в такт его движениям, погружаясь в волны своих чувств, боясь, что он может остановиться. Не в силах больше сдерживать себя, Джолетта раздвинула ноги, желая продолжения его ласк.

Почувствовав ее порыв, Роун прикоснулся губами к тому месту, где была его рука. Джолетта судорожно вздохнула, подчиняясь воле его рук. Она уже ни о чем не могла думать, кроме этого неземного наслаждения. Приподнявшись, она крепче обняла его в порыве безудержной страсти, упиваясь ощущением мускулистой твердости его тела.

Нарастающее ожидание предстоящего момента участило их дыхание и биение сердец, находившихся сейчас так близко одно к другому. Это чувство унесло их за пределы прошлого и настоящего, оставив им одно лишь томительное желание, наполненное нежностью.

И тогда он вошел в нее, и их тела соединились. Она приняла его всем своим существом, раскрываясь ему навстречу. Таинству любви подчинялись не только их тела, но и разум покорился его волшебству. Они стремились продлить этот момент близости, поднимаясь и опускаясь в неуловимом ритме, сминавшем простыни. Джолетта изогнула свое тело, стараясь с каждым его движением вобрать его в себя как можно глубже. Кровь бурлила у нее внутри, отдаваясь стуком в ушах. Сила его желания пронизывала все ее существо, она принимала его напор и возвращала обратно с обостренной до состояния эйфории чувственностью. Все быстрее и быстрее продвигались они к цели, которой ни один из них еще не был готов достичь.

Неожиданно они оба ощутили близость экстаза. Сердце Джолетты на мгновение остановилось, затем снова быстро застучало, зазвенев колокольчиками. Она тихо вскрикнула, окунувшись в водоворот, лишивший ее контроля над собой, наполнив ее наслаждением, столь пронизывающим, что его почти невозможно было вынести, столь огромным, что, ширясь и ширясь, оно заполнило и поглотило всю вселенную. Она прижалась к мужчине, который держал ее в своих объятиях, ощутив дрожь, волной прокатившуюся по его телу, с его последним движением ей навстречу. Она услышала свое имя, произнесенное с молитвенным благоговением. А после они затихли.

Ветер с моря высушил влагу на их телах. Они заснули до того, как их кожа стала прохладной. Проснувшись на рассвете рядом под одной простыней, они услышали тонкое гудение комара.

Роун и Джолетта посмотрели друг на друга, улыбнувшись, и вновь ощутили свое единство и родство своих душ.