Дерзкий каприз

Глава 4

Наконец Кейт, ее отец и двое работников, перевалив за последний холм, спустились в долину, где в трех милях к северу от Раунд-Рока, вдали от суеты, находилось просторное ранчо Мэлони. В воздухе пахло травой и свежескошенным сеном.

Девушка в один миг охватила взором знакомые места: большой дом, снаружи выложенный известняком, с островерхой крышей из железа, старый дуб и ореховые деревья, дворовые постройки… Позади дома протекала небольшая речка, за ней паслось стадо длиннорогих коров. В одном из двух огромных загонов ковбои объезжали недавно пойманных мустангов.

Кейт понимала: после нескольких ужасных недель в школе миссис Эберхард, тюремного заключения и трехдневной тряски по неровной дороге ей следовало радоваться возвращению под родительский кров, но она по-прежнему злилась на отца за его нежелание выслушать, а еще больше за намерение выдать ее за какого-то омерзительного старикашку.

Кейт чувствовала себя несчастной и измученной, от долгой скачки у нее болели ягодицы, кожа стерлась и обгорела. Весь путь она проделала в одном наряде — коричневом платье из ситца, которым снабдил ее шериф Уилсон.

Хотя приезд домой не обещал ей ничего хорошего, предвкушение горячей ванны и долгого сна на пуховой перине в своей каморке наверху не могло не радовать Кейт.

Медленно спустившись по склону холма, путники проехали по небольшому деревянному мосту, перекинутому через речку. Едва их лошади остановились у крыльца, из внутренних покоев выскочила полная, средних лет мексиканка с темными горящими глазами. На ней было домотканое платье орехово-коричневого цвета и белый фартук. Густые, заплетенные в косу волосы уложены короной на голове.

— Детка, ну вот ты и дома! — воскликнула она.

Настроение Кейт сразу улучшилось, и она улыбнулась доброй мексиканке. Кончита Гонсалес всегда считала ее своей дочерью, точно так же как юная Мэлони видела в кроткой экономке вторую мать. К сожалению, эта женщина ничем не могла помочь Кейт в ее постоянных стычках с отцом. Кончита всякий раз избегала брать чью-либо сторону.

Экономка удивленно уставилась на руки Кейт, все еще притороченные к седлу, потом с возмущением обратилась к хозяину:

— Сеньор! Разве мыслимо собственную дочь привозить домой связанной, словно животное?

Слезая с лошади, Джеб лишь что-то пробурчал про себя. Он считал Кончиту прекрасной экономкой, которая имеет подход к Кейт, но и она была не властна над маленькой озорницей. Впрочем, Джеб, насколько мог, считался с ней.

— Чита, — проговорил он, снимая шляпу с головы. — Тебе ведь известно, как упряма наша девочка. Она попыталась удрать от нас, и нам пришлось связать ее… ради ее же блага. Ты же не хочешь, чтобы она попала в лапы какой-нибудь шайке дезертиров, а?

Кончита печально посмотрела на Кейт:

— Неужто вы и теперь не развяжете ее, сеньор?

Подойдя к лошади Кейт, Джеб вынул нож и осторожно разрезал веревку, стягивавшую запястья дочери.

Кейт моментально спрыгнула с лошади и вызывающе уставилась на него.

— Я не намерена благодарить тебя за предоставленную мне свободу, папочка, ибо тебе, черт возьми, прекрасно известно: возвращению вместе с тобой домой я бы предпочла петлю!

— Я бы тоже! — рявкнул в ответ Джеб. — И перестань наконец сквернословить!

— Я бы с удовольствием убралась куда-нибудь подальше вместе со своим сквернословием!

— Ну-ну! В аду тебя никто не ждет… кроме старикашки, которому мне пришлось посулить деньги, чтобы он женился на тебе.

— Посулить деньги? — воскликнула Кейт. — Ах, подлец!

— Попридержи свой язычок, или тебе заткнут рот! А если ты попытаешься унести отсюда ноги, тебя высекут! Кейт собралась ответить, но тут вмешалась Кончита:

— Сеньор, сеньорита! Ну довольно же! Вы и ваша дочь в дороге устали, да и давно не мылись. Сейчас не до разговоров. Сеньорите необходимо искупаться…

— И заодно промыть рот щелочным мылом, — проворчал Мэлони.

— Сеньор, пожалуйста, — промолвила Кончита, кладя руку на неподатливые плечи Кейт. — Сеньорита еще барышня. . Джеб нахмурился:

— Так называемая барышня спалила школу, и я едва не заложил ранчо, чтобы выручить ее бесценную шкурку из кутузки!

Кончита гордо выпрямилась:

— Если она так поступила, стало быть, у нее была на то веская причина.

— Да, разумеется! — вставила Кейт.

Джеб не обратил внимания на слова дочери.

— Кончита, ты вечно закрываешь глаза на проделки этой плутовки. На твоем месте я бы побеспокоился, чтоб она не удрала отсюда. А теперь веди ее в дом.

— Сперва я хочу взглянуть на Черта, — вызывающе промолвила Кейт.

— На этого проклятого коня? — недовольно проговорил Джеб. — При первом же удобном случае сбуду его с рук по цене клячи.

— А я этого не допущу! — заявила Кейт.

— Будешь перечить мне, и я сверну тебе шею, — не остался в долгу Джеб. Потом он повернулся к одному из ковбоев: — Мигель, ты первым дежуришь у крыльца. Если моя дочь хоть чуть высунет свой нос наружу, можешь прищемить его.

— Сеньор, что вы говорите! — воскликнула Кончита. — Держать под замком собственную дочь, как какую-то преступницу…

— Она и есть преступница, — отрезал Джеб. — Не забывай: я только что вытащил ее из тюрьмы. Я не могу позволить ей сбежать отсюда, так как хочу выдать ее замуж.

— Выдать замуж? Что это еще за новости?

Мэлони собрался ответить, но тут прожужжавшая пуля сбила с него шляпу, и та упала на тропинку. Кейт и Кончита от страха притихли, а Джеб громким голосом велел всем спрятаться. Шмыгнув вместе с Кончитой за ближайшее дерево, Кейт увидела старинного недруга отца Спадса Гилхули, галопом мчавшегося по прерии на своей лошади.

Как только прекратилась пальба, Джеб вынырнул из-за куста остролиста.

— Будь ты проклят. Спаде Гилхули! — проревел он и, вытащив длинноствольный «кольт», тут же разрядил его, целясь в удаляющегося врага.

Кейт лишь покачала головой, когда Спаде счастливо избежал пуль. Ее с давних пор развлекал спор между отцом и Гилхули из-за межи. Уже давно их вражда превратилась в подобие цирка: за прошедшие годы прогремели сотни выстрелов, но ни один не попал в цель. В глубине души Кейт была уверена, что оба получают огромное удовольствие от длительной войны и вряд ли когда-либо попадут друг в друга. Она часто на первых порах удивлялась, зачем они вообще прячутся от пуль.

Наблюдая за тем, как ее отец подобрал шляпу и просунул палец в образовавшуюся дырку, Кейт презрительно прищурилась:

— Скверно, что Спаде не взял чуть ниже, папочка! Лицо Джеба покраснело.

— Уведи эту соплячку в дом, Чита!

Когда экономка, схватив Кейт за руку, потянула ее подальше от греха, та испытала крайнее разочарование.

В доме она так разъярилась, что смахнула с раздвижного стола вазу с подсолнухами и теперь с ужасом взирала на учиненный ею погром — осколки стекла и влажные цветы разлетелись по всей гостиной.

— Кончита, прости. — Кейт опустилась на корточки и взяла в руки зазубренный осколок. — Я страшно разозлилась, но все равно с моей стороны просто непозволительно устраивать такую кутерьму. Мне ведь известно, как ты обожаешь цветы.

Кончита подбежала к разбитой вазе.

— Ничего, ничего, — ласково проговорила она. — Отдай мне осколок и поднимайся наверх, а я принесу воды. Тебе надо смыть с себя Дорожную пыль и хорошенько выспаться.

Проглотив комок в горле, Кейт горько улыбнулась:

— Я разбила мамину вазу, да?

— О нет, — проговорила мексиканка, протягивая руку и убирая с глаз Кейт прядь покрытых пылью волос. — Это всего лишь обыкновенный кувшин.

— Спасибо, Кончита. — Прикусив губу, Кейт прошла по гостиной, окидывая взглядом знакомую обстановку: диван с подушками из конского волоса, плетеный коврик, огромный каменный камин и висящие над ним старинные кремневые ружья. Чувство невосполнимой потери охватило Кейт, когда она взглянула на изящный буфет красного дерева, где на виду стояли некогда принадлежащие Маргарет Мэлони английский чайный сервиз и серебряная посуда из Шеффилда.

Кейт ощутила острый запах ароматических шариков, сильный табачный дух и идущий издалека, из кухни, аппетитный аромат традиционного мексиканского блюда, которое Кончита тушила на плите. Она улыбнулась: по крайней мере ужин ей сегодня обеспечен.

Представив, какими хмурыми взглядами они будут обмениваться за столом, Кейт вздохнула. Поднявшись по крутым ступенькам на второй этаж, она прошла по узкому коридору, в конце которого находилась ее каморка и где с ее отъезда все осталось на прежних местах. Простая кровать была застлана белоснежным покрывалом в тон занавескам с кружевной выделкой по краям, на гладком полулежал сшитый из разноцветных лоскутков коврик. На огромном старинном гардеробе из ореха играли солнечные блики. Из стоявшего на туалетном столике кувшина приветливо выглядывали принесенные кем-то подсолнухи.

«Боже, благослови доброе сердце Кончиты!» — подумала Кейт. Затем на нее навалилась усталость.

Присев на перину, она принялась расстегивать платье, размышляя над ужасной долей, уготованной ей отцом. Ясно одно: ей надо удирать отсюда, и поскорее.

В комнату стремительно вошла Кончита с ведром дымящейся воды. Поставив тяжелую ношу, она искоса посмотрела на девушку.

— Пожалуйста, не сиди на постели: ты вся в грязи, а я только вчера почистила покрывало, — проворчала она и, вытащив из-за ширмы жестяное корыто, вылила туда воду. — Бросай одежду на пол, а я пока принесу еще воды.

Кейт неохотно поднялась и отряхнула одеяло. Пока Кончита несколько раз ходила за горячей водой, она сбросила с себя белье и наконец нагишом шагнула в корыто.

Теплая вода, словно по велению свыше, уняла боль. Когда экономка вернулась, чтобы помыть ее волосы, девушка настолько успокоилась, что насвистывала мелодию «Черноглазой Сьюзен» — одной из самых любимых ее песен.

Кончита была безмерно счастлива, что Кейт наконец-то оказалась дома. Ее девочка еще больше похорошела за эти несколько недель: огромные зеленоватые глаза, прямой нос, высокие скулы и полные губы — настоящая красавица. Даже от ее обожженной кожи веяло молодостью и здоровьем. Кончита сделала зарубку в памяти: намазать болячки Кейт домашним бальзамом из столетника.

При этом ее очень огорчило, что сеньор Джеб так и не сумел разглядеть хорошие качества дочери — стойкий дух и преданное сердце, скрытые под наслоениями неистовой ирландской гордыни.

— Ну, Кателина, расскажи-ка мне обо всем, что приключилось с тобой, — тихо проговорила Кончита.

Кейт улыбнулась мексиканке, а потом начала рассказывать о том, что случилось в Накогдочесе, — о жестокости миссис Эберхард, о том, что ее понудило сжечь школу, и о последовавшем затем заключении в тюрьме.

— Бедняжка! — воскликнула Кончита в конце ее повествования и осенила себя крестным знамением. — Не мне порицать тебя! А что сказал сеньор Джеб?

Зрачки Кейт потемнели от негодования.

— Как обычно, сеньор Джеб даже не пожелал выслушать свою собственную дочь.

Кончита наклонила голову, промывая густые черные волосы Кейт.

— Какая жалость! Не понимаю, что такое с вами: дня не проходит, чтобы вы не поругались. Сеньор Джеб при жизни сеньоры Маргариты был другим человеком…

— Он никогда не перестанет винить меня в ее смерти, — с горечью промолвила Кейт.

Вздохнув, мексиканка повернулась и вынула из туалетного столика два полотенца. Как только Кейт поднялась на ноги, Кончита обернула одним полотенцем ее мокрое тело, а другим принялась тереть волосы.

— Сеньор Джеб — хороший человек, но с тобой…

— У него нет ни капли терпения, — договорила Кейт.

— А ты разве ни разу не подвергала испытанию его терпение? — кротко осведомилась Кончита.

Вздохнув, Кейт приняла из рук мексиканки ночную рубашку.

— Дело в том, что отец совсем не любит меня.

— В таком случае Зачем он отправился за тобой в Накогдочес?

Кейт расправила рубашку.

— Это все упрямство и гордость. Он не мог позволить, чтобы я опозорила семью. К тому же он решительно настроен наказать меня, выдав замуж за какого-то старого дурня.

Глаза Кончиты округлились.

— Что это за безумная идея — выдать тебя замуж!

— Спроси своего хозяина, Кончита. Для него это не безумие. Он клянется всеми святыми, что выдаст меня за какого-то старого чудака с подагрой, ревматизмом и гнилыми зубами.

У мексиканки перехватило дыхание.

— Сеньор Джеб, верно, шутит.

— Мне так не кажется. Если откровенно, я вовсе не намерена задерживаться здесь надолго и выяснять, правду он говорит или нет.

Кончита всплеснула руками:

— • Надеюсь, ты не попытаешься сбежать?

— А что — ты донесешь на меня?

— Ну конечно, нет. И все-таки обещай, что останешься и постараешься все уладить.

— Даже не проси меня об этом. — Кейт вздернула подбородок.

Вздохнув, Кончита подвела Кейт к туалетному столику, чтобы расчесать ее густые волосы и смазать бальзамом болячки на лице и шее.

— Прошу, не торопись. Обещаю тебе, что поговорю с сеньором Джебом.

— Спасибо, Чита, — пробормотала Кейт, забираясь в постель. Проводив взглядом покидавшую ее комнату экономку, она с огорчением вздохнула, так как ни на секунду не поверила, будто слова Кончить! возымеют действие на ее упрямого отца.

Несмотря на усталость, сон бежал от Кейт. Поворочавшись на узкой постели, она вдохнула принесенный теплым ветром запах жимолости и прислушалась к привычным звукам: скрипу ставня и далекому лошадиному ржанию. Через какое-то время, выдвинув ящик стола, она вынула оттуда старинные четки. Держа их как некий драгоценный талисман, она любовалась игрой света на красивых бусах из черного дерева.

Восемнадцать лет назад Маргарет О'Херлихи вместе с родителями прибыла в Техас. Отец Кейт едва не увел восемнадцатилетнюю красотку прямо с корабля в Галвестоне. Не прошло и недели после знакомства, как Джеб попросил руки Маргарет, и через три дня их обвенчали в церкви Святой Марии в Галвестоне; а спустя почти год Маргарет умерла в том же доме при родах.

От нахлынувших воспоминаний глаза Кейт защипало. Она частенько прокрадывалась в отцовскую комнату и смотрела на небольшой портрет матери, который стоял на туалетном столике. Мать ее была красива, и Кейт очень походила на нее.

В детстве девочка засыпата всех вопросами о своей покойной матери, однако отец только отмахивался от нее. К счастью, Кончита хорошо помнила хозяйку, она много рассказывала девочке о набожности ее матушки, ее доброй душе, чудесных рыжих волосах и лучистых глазах.

Она припомнила свой первый день в небольшой общественной школе Раунд-Рока — тогда ей едва исполнилось шесть лет. Школьная наставница проявила такт, но десятилетний Джимми Тернер безжалостно дразнил Кейт, говоря, будто ее нашли в капусте, а матери у нее никогда не было. Он и остальным детям сказал так, а когда Кейт набросилась на него, учительница поставила их обоих в угол. Тогда она давилась слезами и непрестанно повторяла про себя: «У меня есть мама! Есть!» Во время перерыва, удрав со школьного двора, она бегом припустилась через весь город к кладбищу и, стоя перед могилой, рыдала тоненьким голоском, требуя ответа у мертвой, почему та покинула ее.

Отец нашел Кейт на кладбище три часа спустя. Она не хотела уходить, но он насильно увел ее. Позже, дома, она долго рыдала в объятиях Кончиты.

И вот теперь она вновь любуется, как переливаются бусы на свету. Маргарет была католичкой, ее муж происходил из семьи ирландских пресвитерианцев. После кончины жены Джеб пытался воспитывать дочь в пресвитерианском духе. Кейт всегда считала это предательством по отношению к памяти матери.

Она вспомнила жестокие слова, сказанные отцом: «В аду тебя никто не ждет».

— Ты ждешь меня, мамочка, верно? — прошептала Кейт. — Я знаю: ты ждешь меня.

По ее щеке потекла слезинка, и Кейт заснула…

Спаде Гилхули посмеивался про себя, несясь галопом на свое ранчо. Он радовался как ребенок — ведь ему только что удалось сбить шляпу с головы Джеба Мэлони и не заполучить дырку в собственной упрямой башке. Для него старая вражда с каждым днем приобретала все большую привлекательность.

Спаде направил коня в брешь, проделанную в проволочной ограде, отделявшей его угодья от земель Мэлони. Часом раньше он сам разрезал проволоку и пробрался во владения Джеба. Разумеется, работники с ранчо его недруга еще до наступления ночи починят ограду, вот только зачем? Их игре не видно конца: то тут перережут проволоку, то там уведут коров, то устроят перестрелку, где ни одна пуля никогда не настигнет своей жертвы.

Спаде Гилхули и Джеб Мэлони с самого начала не понравились друг другу. Пять лет назад они поставили на меже проволочную ограду, пытаясь отгородиться друг от друга и закрыть коровам путь к соседу. Однако вскоре их вражда вспыхнула с новой силой из-за речки, которая раньше протекала по угодьям Гилхули, а затем, поменяв русло, устремилась на земли Мэлони.

Большинство окрестных фермеров ладили со своими соседями, и всех поражала затянувшаяся вражда между Мэлони и Гилхули, тем более что по их владениям протекала не одна речка. Но Спаде считал, что затронута его честь, и поклялся вернуть речку в свою собственность.

Если пули не явятся для Джеба убедительным доводом, то теперь, когда сосед привез из школы свою озорную дочурку. Спаде непременно доберется до него.