Это был полет, полет над янтарными равнинами, над неведомыми городами в солнечной дымке. Полет рука об руку, в бесконечном растворении — друг в друге, в нежном тепле, в прозрачном, пронизанном высшим сиянием воздухе.
Таким было начало, а потом будет разочарование, отвращение, мучительно давящая тоска, от которой не вздохнуть, не пошевелиться. Но это было уже привычным и неизбежным злом. Некоторое время лежать раздавленным своей тоской, пережидая краткий ее приступ, потом вставать, заговаривать с Жаклин, которая тоже приходила в себя постепенно, прибирать разрушенную бурей страсти постель, пить кофе в сверкающей кухне… И снова возвращаться в обычный, ничем не удивляющий и не потрясающий мир — до следующего полета над сверкающими равнинами.
— Жаклин!
Тишина. Она лежит на боку, очень уютно, засунув сложенные ладошки между гладких коленей. Угольно-черные ресницы сомкнуты неплотно, сквозь них видна лунная полоска белка. Припухшие, очень бледные губы слегка приоткрыты.
— Жаклин!
Ничего.
Все остальное Кирилл помнил очень смутно. Он как с ума сошел от ужаса, от горя, от страха. Вернее, на страх не осталось сил, иначе он непременно бы подумал о собственной безопасности, о репутации своего отца. Вряд ли кто-либо знал, что они вместе принимали наркотики, а если кто-то из друзей Жаклин и знал это — они не стали бы болтать, не такие это были люди. Полиция, зафиксировав смерть от передозировки наркотиков, не стала бы искать виновника, тем более что никаких следов насильственной смерти не было. А из уважения к отцу Жаклин — известному писателю — вообще замяли бы всю эту историю, и никто не узнал бы, как и от чего умерла девушка.
Но все это может прийти в голову только по здравом размышлении, а Кирилл тогда не в состоянии был рассуждать здраво.
Он вызвал машину скорой помощи. Прибывший врач констатировал смерть от передозировки наркотиков и, не без изумления глядя на мечущегося по комнатам молодого человека в неглиже, вызвал полицейских. Разговор с ажанами получился длинный, и, так как настроен Кирилл был очень агрессивно, закончился он в полиции.
Разумеется, о гибели бедняжки Жаклин пронюхали журналисты. Разумеется, карьера отца Кирилла была загублена на корню — чего он, между прочим, так и не простил своему неудачливому сыну. И через пару недель безутешный Стеблев-старший со своим — столь же безутешным, но по другой причине — сыном вернулся восвояси, в Россию.
Кирилл выбрался тогда из наркотической зависимости без врачебной помощи. Вернее, так считалось — по тем временам наркомания не была до конца признанным явлением, не лечили от нее в специальных центрах, не печатали в газетах объявления частных врачей… Но, разумеется, папенька не дал погибнуть своему непутевому отроку, устроив его в закрытый санаторий, дабы тот пришел в себя после тяжелого «нервного потрясения».
Его вылечили. Гипноз, лекарства, свежий морской воздух и прогулки по горам. Образ Жаклин милосердно стирался из памяти. В сущности, Кирилл был еще ребенком, инфантильным, эгоистичным существом, который инстинктивно хочет забыть неприятный эпизод. Ему это почти удалось. Почти — но не совсем. Редко-редко в снах приходила Жаклин, которую он так и не видел после того, как ее погрузили в карету скорой помощи. Но снился Кириллу не бледный призрак, который он нашел с собой рядом в тот страшный день, а веселая девчонка, которая прыгала по ярко освещенной комнате в чем мать родила, свободно и весело, которая виртуозно занималась любовью и с потрясающим акцентом выговаривала русские бранные словечки. Но и она уходила все дальше и дальше, до тех пор пока ее окончательно не затмила Ольга. Веселая, живая, умненькая Лелечка, с которой было почти так же просто и весело, но без этой медленной отравы, постепенно разъедавшей его жизнь так сладко и незаметно. Друзья, совместные посиделки, любимая работа, успех, признание, богатство, слава. В общем, все шло хорошо, и все было бы хорошо — если бы не эта чертова фотография!
Да, но как она попала в карман пиджака? Кирилл, разумеется, с трудом припоминал свое возвращение из Парижа. Фотографии и все, что могло напомнить ему о прошлом, было уничтожено заботливым отцом. Эта, допустим, уцелела. Но как?
Фотография сама по себе не так уж страшна. Можно было бы и забыть о ней, можно было бы загнать воспоминание на самое дно души. Но не выходило отчего-то. Кирилл пребывал последние две недели в состоянии какой-то тихой, постоянной тревоги — словно ныл по ночам больной зуб. Неприятно, но несильно, можно еще убаюкать, заснуть, если бы не мешало понимание того, что боль может стать гораздо сильнее.
Кирилл не пошел к Ольге, спустившись из своей студии, прошел мимо ее дверей на цыпочках, словно вор. Поймав себя на этом, усмехнулся — ведь он же не делает ничего противозаконного, он просто идет домой! Не беда, если не зайдет сегодня сказать «до свидания», ведь завтра утром они увидятся снова, да и не принято у них это было… Вот и пошел Кирилл к себе домой. Ему хотелось остаться в одиночестве, без шумно-веселого присутствия любимой девушки.
Правда, он об этом пожалел. Сначала, пока мчался в автомобиле по московским улицам, которые уже начинали жить своей таинственной ночной жизнью, чувствовал себя великолепно, негромко подпевал популярным мелодиям, льющимся из приемника, рассматривал девушек, выстроившихся на панели. Притормозил на светофоре и, заметив, как одна из «ночных бабочек» направляется к нему, негромко рассмеялся.
— О нет, слуга покорный, — пробормотал он, трогаясь.
Но вот добравшись до дому, понял, что внутрь ему не попасть. Ключи, которым положено было быть в кармане джинсов, отсутствовали. С досадой Кирилл начал припоминать, прислонившись к безмолвной двери, где он мог их посеять, и припомнил, что, открыв мастерскую, он небрежно кинул тяжелую связку на покрытый голубой клеенкой стол, да так там и оставил. Благо дверь в мастерскую закрывалась на английский замок, и Кирилл ее обычно просто захлопывал. Вот бог наказал — не надо было сбегать от Лельки! Ну да ничего страшного, у Ольги есть запасные ключи от мастерской, которые она себе все же выпросила (Кирилл не хотел давать, но теперь даже удобно получилось), она откроет дверь, а потом Кирилл все же останется у нее. Раз уж так получилось.
Раздосадованный этим мелким неприятным происшествием, он выскочил обратно во двор и направился на стоянку. Там его ждал очередной неприятный сюрприз — машина заводиться не желала! Кирилл мало что понимал в автомобилях, свои проблемы он решал, обращаясь в автосервис, да и не случалось с ним такого ни разу, чтобы заглохла и ни тпру, ни ну!
Кое-как неудачнику удалось побороть упрямую скотинку, и он заспешил к последнему своему приюту. Впрочем, пока парковал машину, сердце у него еще раз неприятно дрогнуло — в окнах Ольгиной квартиры было темно.
«Неужели она легла так рано? Ну, это не беда — хоть и спит как сурок, но все же разбудить ее можно, если как следует позвонить. А если упорхнула куда-нибудь? Вот черт, хоть в машине ночуй…»
— Леля?
Вот же она — бежит к подъезду. На ней черное кимоно, которое она носит дома, сверху накинута шаль. Выходила к мусорным бачкам или провожала кого-то? Не важно.
— Леля! — окликнул ее Кирилл, приближаясь.
— Вот он! — вскрикнула Оля и улыбнулась, сдвинула брови, притворно сердясь. — Ты куда же это пропал, друг сердечный? А я-то, дуреха, думаю: не стану его от дела отвлекать, пусть сублимируется… У меня, между прочим, гости были!
— Да я уж и вижу, — в тон ей ответил Кирилл, приподнимаясь на цыпочки и делая вид, что напряженно всматривается в даль. — Что, хахаль приезжал в мое отсутствие? Меня ты, между прочим, никогда не выскакиваешь провожать!
— Потому что ты никогда не прощаешься! — надулась Ольга. — Да к тому же и подозреваешь меня в неведомых любовниках! Между прочим, это были супруги Лавровы, они горели желанием тебя видеть, познакомиться с твоими новыми работами. Да-да, говорю, он там, мы сейчас поднимемся… Пока то да се, пока кофе попили, поболтали — а он уже упорхнул! Ты уж не обижайся, но мы посмотрели без тебя твою мастерскую. Юле очень понравилось, она…
— Мы так и будем у подъезда стоять? Ты мне отказала от дома? — кротко осведомился Кирилл.
— Да, конечно, пошли, — спохватилась Оля и стала подниматься по лестнице, не прекращая болтать. — Ты знаешь, эта Юля, оказывается, очень даже ничего. Я думаю, может, раньше она просто стеснялась, не разговаривала ни с кем, а мы уж решили, что она выпендривается! Сегодня она так что-то разговорилась и показалась мне такой простой, такой милой… И твои картины ей понравились. Ты не сердишься?
— А? Да нет, мне не жалко. Особенно если ей понравилось.
— Погоди, а ты-то что вернулся? — наконец догадалась спросить Оля, уже открывая дверь в свою квартиру.
Кириллу почему-то не захотелось ей рассказывать про забытые ключи. Вот не захотелось, и все тут.
— Знаешь, я доехал до дому, а потом мне так тоскливо стало. Вот я развернулся, и обратно, думаю, ну не выгонит же она!
— Ах ты морда моя славная, — рассмеялась счастливым смехом Оля, и Кирилл почувствовал самые настоящие угрызения совести. — Ну иди, я тебя поцелую…
Черное кимоно осталось лежать в прихожей на полу.
«Завтра встану пораньше, возьму Лелькины ключи и заберу свои из мастерской», — соображал Кирилл, прислушиваясь к сонному дыханию Ольги и постепенно погружаясь в дрему.
Он действительно проснулся рано, даже без будильника — иногда ему удавалось запрограммировать себя на такой вот подъем, если накануне вечером он несколько раз повторял себе, что обязательно должен проснуться. Встал, прикрыл Ольгу простыней, поцеловал ее в теплые спутанные волосы и, быстро одевшись, вышел из квартиры. Кирилл решил не обнаруживать перед Олей своей невольной лжи. Душ, завтрак, утренняя болтовня — все это потом, когда он заберет ключи.
Лелькины ключи лежали в прихожей на подзеркальнике. Он взял их и осторожно прикрыл дверь. На цыпочках (что напомнило ему вчерашнее бегство) он поднялся наверх и открыл дверь в студию. Первое, что бросилось ему в глаза, — Ольга навела какой-то порядок, именно не сделала уборку, судя по пыльным следам на полу, а так, косметически прибрала. Заляпанный красками белый халат, который валялся скомканным на сиденье стула, отправился на свое место, во встроенный шкаф, чашки и стаканы, что стояли немытыми на столе, перекочевали на полку и лучились чистотой, голубая клеенка на столе была тщательно вытерта…
И никаких ключей в помине не было.
Некоторое время Кирилл мучительно соображал: может, он забыл их где-то в другом месте? Но так отчетливо было воспоминание — входя, он швыряет тяжелую связку на стол. Или он потом все же взял их со стола и выронил уже в машине?
Он собрался было спуститься вниз и порыться в автомобиле, но вовремя остановился. А что, если Леля, когда убирала вчера, взяла эти несчастные ключи и припрятала куда-нибудь? А потом смолчала, хитрюга, не стала уличать его во лжи. Ну что ж, значит, надо молчать как рыба, все равно она потом расколется.
Как ни в чем не бывало Кирилл спустился обратно в Ольгину квартиру, и, как выяснилось, на редкость вовремя. Она проснулась, как будто только и ждала, чтобы он вернулся. Потянулась, зевнула, как кошка, показав розовую пасть с мелкими белоснежными зубами, и наконец открыла глаза.
— О, ты уже встал? — промурлыкала она. — А вот какая ранняя пташка сейчас сварит кофе?
Кирилл догадался, что этой пташкой должен быть он, и отправился в кухню, предварительно расцеловав помятую мордочку подруги. Через некоторое время, когда по дому поплыл дурманящий запах свежесваренного кофе, Ольга выползла на кухню, запахивая кимоно. Кирилл с улыбкой искоса посматривал на нее. Интересно, что она успевает с собой сделать за короткий срок пребывания в ванной?
Только что глаз продрать не могла, на щеке отпечатался след шва от подушки, волосы были спутанные и всклокоченные… А сейчас уже свеженькая, бодрая, глаза блестят, на ресницах сверкают капли воды.
— Ура, кофе! — обрадовалась она, садясь за стол. — Я не завтракаю сегодня, а ты, если хочешь, можешь поджарить себе тосты и достать ветчину. Да и вообще, лопай, что найдешь.
— Спасибо, барыня, — поклонился Кирилл. — Не дали пропасть с голоду. Мы мужики рабочие, нам есть надо, чтобы силушка была.
Так болтая, они принялись за завтрак. Кирилл все ждал: когда же Лелька скажет ему про ключи? Быть не может, чтобы она упустила такую тему для шпилек! Но она не упоминала о вчерашнем происшествии. Наконец он решился сам.
— Благодарю также, что мои хоромы без хозяйской ручки не оставили, — шутливо заметил он.
— И это называется «без хозяйской ручки»? — возмутилась она. — Да там давно уже не хозяйская ручка нужна, даже не хозяйская ножка, а целая бригада ассенизаторов! Погоди, выберу я свободный день и наведу настоящий порядок.
— Ради бога, не надо! — схватился за голову Кирилл. — Скольких шедевров после этого недосчитается мировое сообщество! А я вот уже недосчитался ключей. Признавайся, куда ты их припрятала?
— Не видела я никаких ключей, — отмахнулась от него Ольга и продолжала болтать: — К тебе ведь в мастерскую гости приходят, ты подумай! Кирилл, ты чего?
Лелька остро чувствовала смену настроения у своего приятеля.
— Да, понимаешь, ключи от дома потерял, — посетовал Кирилл, поняв, что отвертеться от прямого разговора уже не получится.
— Ключи? Да ладно, не переживай, у меня же есть запасные.
Кирилл обрадовался, что Леля не обратила внимания на это его признание, и забыл обо всей этой истории напрочь. Между прочим, зря.