Девушка с юга

Эркинбек

Когда же в конце-то концов наступит вечер и вернется с работы отец? Вот тоже чудак, взял да и поселился на самой что ни есть окраине села. Живи они в центре, Эркинбеку не приходилось бы вот так скучать. Правда, он сам слышал, как отец недавно говорил бригадиру: «В будущем году собираюсь построить себе новый дом в самом поселке. Как, поможете мне колхозом?» Да, да, эти слова Эркинбек слышал собственными ушами, иначе откуда бы ему о них знать? А ведь отец умеет держать свое слово. Вот тогда Эркинбеку уже будет не так скучно, как сейчас. Ребята повалят к нему гурьбой со всего поселка и будут приставать: «Пойдем, Эркинбек, поиграем?» А вдруг они этого не станут делать и не позовут его играть в чехарду? Ну и пусть. Упрашивать и умолять он не станет ни за что на свете. Он заберется на крышу своего нового дома и будет себе посматривать по сторонам. А что еще можно придумать лучше того, как получить возможность смотреть во все стороны и видеть все-все?

Хотя бы скорее пришел этот будущий год. Как только наступит весна, отец начнет делать для нового дома кирпичи, а он, Эркинбек, будет подтаскивать ему песок из оврага.

Так размышлял мальчик, лежа в засаде на спине возле дома и глядя на высокий-высокий, с густой серебристой кроной кроной тополь. Вот откуда-то прилетела серая в крапинку птичка и уселась на самой верхушке дерева.

Э, а ведь у нее там гнездо! И как он только раньше этого не заметил? Эркинбек напряг слух, и до него донеслось слабое попискивание птенчиков. Мать кормила своих малышей, всовывая в их широко раскрытые клювики крохотные кусочки полевого кузнечика. Эркинбек сразу же пустил в ход свою рогатку, но первый камешек полетел почему-то не в ту сторону. Мальчик выстрелил еще раз — и опять мимо. Третий камешек сорвал с тополя несколько лепестков. Птичка испуганно оглянулась, вспорхнула и скрылась...

Эркинбек еще раз тщательно прицепился, на этот раз прямо в самое гнездо, но ему явно не везло сегодня: камень опять пролетел мимо. Тогда рассердившийся стрелок решил, что лучше самому взобраться на тополь, засучив штаны до колен, он ухватился за ствол и по-кошачьи начал карабкаться вверх. Только, как ни старался он, гнездо, кажется, уползало от него на самую макушку тополя. Мальчик разозлился на птицу, которая вздумала свить себе гнездо на такой головокружительной высоте. Неужели не могла она сделать свой домик где-нибудь пониже? Выходит, она чуяла, что Эркинбек может быстро достать и разрушить его. Но все равно это ей ничуть не поможет. Эркинбеку приходилось взбираться и не на такую высоту, и все-таки он добирался до гнезд и доставал оттуда и яйца и птенцов...

Он влез до середины дерева и осмотрелся. Даже отсюда уже можно было увидеть очень многое. Под ним закружились бескрайние, убегающие до самого горизонта поля и все живое, что могло только находиться на них в это жаркое время года. Вон там в лощине что-то ярко поблескивает на солнце. Это женщины жнут серпами. Даже видно, что у них разные по цвету платья и платки, и синие, и красные, и желтые, и зеленые. А поближе к ним, на плантациях люцерны, школьники сгребают скошенную траву и складывают ее в копны, Звонкая, веселая песня доносится с плантаций, но слов не разобрать, слишком далеко и высоко. На все великолепие природы, оказывается, надо смотреть вот с такой высоты — с высоты птичьего полета, — тогда многое разглядишь. Если бы эти ребята увидели, куда он забрался, они, наверное, сказали бы: «Какой шустрый этот Эркинбек, какой молодец!» Мальчик даже намеренно громко крикнул, чтобы школьники обратили на него внимание, но те даже не услышали его голоса. Как жалко!

Передохнув немного, Эркинбек с новыми силами начал карабкаться дальше. А когда рука отважного птицелова коснулась, наконец, гнезда, он искоса глянул вниз: земля была уже где-то далеко-далеко.

— Ой куда забрался! — донесся до него чей-то удивленный голос. Эркинбек присмотрелся и еле заметил на земле ставшего таким маленьким Кемела. Задравши голову и разинув рот до ушей, он смотрел на Эркинбека.

— Эркин, спускайся на землю, голова закружится! — крикнул он.

— Давай лучше ты сюда, здесь хорошо‚ — похвастался в ответ Эркинбек.

— Я не умею лазать, — с тоской и завистью отозвался Кемел.

— Что ты, девчонка, что ли? Это только девчонки не могут лазать по деревьям.

Кемел не нашелся что ответить и покраснел до ушей.

— Держи подол рубашки, я буду бросать тебе птенцов. Одного дам тебе. Согласен?

Кемел отрицательно покачал головой. Вот упрямец! Как Жаль, что Эркинбеку не достать его отсюда. Тогда бы он поговорил с ним по-другому. А если начнешь сейчас спускаться, мальчишка убежит. Что-что, а это Эркинбек уже знает.

— Тогда я дам тебе двух сразу, двух! — пошел он на уступки. А про себя подумал: «Вот увидишь, не получишь ни одного». Но Кемел ни за что не соглашался. «Вот жадюга‚ наверное, хочет, чтобы я ему всех птенцов своих отдал».

Ну, хорошо, пополам, согласен?

Эркинбек уже не мог говорить спокойно: ему хотелось кричать, негодовать, приказывать.

— Мне хоть всех давай, все равно не возьму, — тихо проговорил Кемел — птенчинов нельзя обижать, а тем более убивать. Да и мама будет ругаться...

Последние слова еще больше обидели и разозлили Эркинбена. Потому что его мать умерла зимой от тяжелой болезни. В голосе Кемела ему послышался упрек? дескать, нет у тебя мамы вот ты и позволяешь себе всякие выходки. А мама действительно обругала бы его. «Нехорошо. — сказала бы она, — обижать беспомощных и беззащитных».

— Эй, малыш, прежде чем говорить, подумай. А то сейчас как сойду да как надаю тебе! — рассердился Эркинбек и так взмахнул рукой, будто рубанул саблей.

Этот угрожающий жест до того напугал Кемела, что, он поспешно растопырил подол рубашки.

— Хорошо, бросай, буду ловить.

В гнезде оказалось целых полдюжины птенцов. Почуяв, что возле них зашевелилось что-то живое, все шестеро раскрыли свои желтые клювики и принялись пищать. Эркинбек схватил самого крайнего из них и бросил вниз.

— Лови!

Птенец расплющился о твердый сук, не долетев до Кемела. Эркинбек даже закрыл глаза. Ему вроде послышалось, как хрустнули у крошки косточки.

— Это все из-за тебя! — крикнул он, будто оправдываясь перед кем-то.

— Нет, это ты, ты убил его! Зачем бросал его вниз? — захныкал в ответ Кемел‚ и на глазах у него блеснули слезинки.

Над головой Эркинбека с отчаянным писком закружилась возвратившаяся бедняжка мать.

— Эй, Эркин, посмотри! Это их мать по ним убивается, не трогай птенцов, — неслось умоляюще снизу. Но Эркин, уже из-за упрямства, протянул руку за следующим.

— Держи второго! — снова крикнул он вниз. Но оттуда донеслось уже совершенно категорически:

— Не буду ловить! Как он будет без мамы?!

— Ну погоди же, я тебе покажу, — пригрозил Эркинбек вслед удаляющемуся мальчугану. — Я тебе... — и на этом вдруг запнулся.

Он увидел подъезжавшего верхом на коне отца. Сразу же позабыв о птенцах, Эркинбек начал поспешно спускаться вниз.

«Отец едет, отец!»

— Что это у тебя, папа? — показал Эркинбек на живой комочек, копошившийся в руках отца.

— А ну, отгадай-ка сам!

Эрнинбек боязливо приблизился к отцу и принял из его рук маленькое животное. Видимо испугавшись, оно отчаянно забилось в объятиях мальчика и выскользнуло из рук на землю. Эркинбек хотел было наброситься на него всем телом, но, увидев, что все четыре ноги его связаны веревкой, остановился.

— Ай да молодец! А я-то думал, что ты у меня храбрый, героем будешь, а ты, оказывается, трусишка.

Насмешка отца «не понравилась Эркинбеку. Он окинул неприязненным взглядом связанное существо и принялся отчаянно колотить его.

— Я не трус. Не трус. И никого не боюсь.

— Брось баловаться, — схватил Кожомкул сына за руку. Но Эркинбек принялся изо всех сил теребить его.

— Скажи, трус я! или силач, ну, говори!

— Ну конечно же ты силач, сынок‚ — улыбнулся Кожомкул и, подняв сына на руки, неожиданно поцеловал.

— Ой, какая у тебя колючая борода! Ты щекочешь меня, — рассмеялся Эркинбек.

Кожомкул опустил его на землю и начал развязывать стреноженное животное, а сын подсел поближе и, потрогав свою жертву за длинные уши, спросил:

— А чей это детеныш, папа?

— Это эличонок, сынок, детеныш горной козы. Ехал я на закате через густую траву, смотрю, спит он себе под кустиком и ничего не слышит. Я его и накрыл‚ — отец жестом показал, как он накинулся на эличонка. Это еще больше развеселило Эркинбека, и он принялся помогать отцу распутывать козленка.

Освобожденный от пут эличонок вскочил на ноги, встряхнулся, и с него во все стороны полетела пыль, соломинки, травинки.

Эркинбек проворно схватил его за шею‚ — а вдруг дикому козленку вздумается убежать, вот он его и накроет, как отец. Но эличонок почему-то не стал сопротивляться. Только ушки его нервно подергивались да глаза застилали слезинки.

— Папа, а мы его тоже зарежем, как того черного ягненка, которого съели в прошлом году?

— Конечно, как только он станет таким же упитанным, — ответил отец. Расседлав коня, он легонько ударил его по крупу уздечкой, чтобы тот на всю ночь шел на волю пастись в свежей траве. Собрав сбрую, отец понес ее к дому.

— Возьми его на руки, Эркинбек, — сказал он сыну, заметив, что тот не знает, что делать с козленком.

Мальчик с трудом поднял и поволок его к дому.

— Что с ним делать? — обратился он к отцу.

— Отнеси в сени и там запри, — проговорил тот, усаживаясь на ступеньках.

Эркинбек внес козленка в темные сени и уложил в угол.

Только мальчик собрался уходить, как козленок вдруг жалобно заблеял.

«По маме, наверно, скучает, — подумал мальчик, и сердце его больно защемило. — Как он теперь будет без мамы?»

— А ну-ка, поди сюда‚ — раздался голос отца.

Сын нехотя подошел к нему и позволил взять себя на руки. Понурый вид сынишки встревожил Кожомкула, и он окинул его обеспокоенным взглядом. Щеки у него вроде запали, глаза потускнели, и весь он показался ему каким-то слабеньким и заморенным. «Неужели он догадывается о том, что я договорился с Шарапат! Боится, мачеху приведу. Что ж, пожалуй, он прав по-своему»‚ — думал Кожомкул, усаживая сына на колени.

— Ты голоден, да?

Эркинбек закрыл глаза, крепко обнял отца за шею и ничего не ответил. «Тоскует по покойной матери, — снова промелькнуло в голове Кожомкула, — или просто устал от беготни за целый день?»

— Спать, видно, хочешь?

— Нет, — ответил Эркинбек, не открывая глаз.

— Зачем же ты тогда закрываешь глаза?

Мальчик тяжело вздохнул.

— Как только закрою глаза, я вижу мамочку. Она что-то делает на кухне, кормит меня, стелет постель, — голос мальчика дрогнул, на длинных ресницах выступили слезы. — Почему же она больше не приходит ко мне? Или уже не любит?

Кожомкула неприятно зазнобило, он взял себя в руки и нежно погладил сына по голове.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Мальчик, не раскрывая глаз, в знак согласия кивнул головой.

— ...В давние-предавние времена жил один богатырь, и звали его Тоштуком... Кроме него в семье было еще восемь братьев. Он был девятым... Самым последним.

Кожомкул довел сказку до того момента, когда главный герой спускается под землю, чтобы расправиться с ведьмой, и остановился.

— Ты меня слушаешь, сынок?

Мальчик не ответил.

— Устал, бедняжка, — прошептал отец. Осторожно подняв сына на руки, он отнес его на постель во дворе под навесом.

Утренний сон до того сладок, что Эркинбек никак не может открыть глаза, ему кажется, что он и спит и не спит. А солнце уже давно показалось из-за гор. С кем это отец перешептывается? Женский и как будто бы давно знакомый Эркинбеку голос... Кто же это?

— ...Мы все понимаем твое горе и глубоко тебе сочувствуем. Но где это видано, чтобы вслед за умершим человеком умирал и другой? Дома сплошной беспорядок. И за сыном некому смотреть, исхудал, оборвался...

«А, это, кажется, тетя Ырыс, двоюродная сестра отца».

— Ну, что же ты молчишь? — продолжает теребить отца тетя Ырыс.

А отец почему-то не отзывается, не хочет, видно, разговаривать. Нет, кажется, заговорил...

— И полгода не успело пройти, а ты уже требуешь, чтобы я женился на другой. Кому может понравиться мой поступок, как ты думаешь? Ты лучше не торопи, дай все хорошенько обдумать.

— Пока ты будешь думать, вся вода в реке утечет. Кго меньше думает, тот больше делает. Когда все хозяйство прахом идет, думать не приходится. Посмотри, какой у тебя грязный воротник, смотреть тошно. Посуда лежит немытой. Тебе-то что, ты вольная птица, все время в поле, а Эркинбек без тебя здесь и недоедает и недопивает. Не ровен час, вдруг заболеет?

Послышался тяжелый вздох отца.

— Вот я потому и стою на своем, что не хочу заставлять страдать Эркинбека. Сама знаешь, какой у него характер. Он до сих пор не верит в то, что мать умерла, и продолжает искать ее. И вдруг в доме совершенно посторонняя для него женщина берется за ту самую посуду, которую мыла его мать, за ту постель, которую она стелила. Как он все это перенесет? У меня голова кругом идет от этих мыслей...

Так вот оно что!

Теперь Эргкинбеку все ясно. Тетя Ырыс упрашивает отца жениться на другой. Понятно, понятно...

— ...Какой же ты все-таки бесхарактерный, вялый мужик. Ведь все равно рано или поздно придется тебе на ком-то жениться. Я тороплю тебя лишь потому, что Айша — женщина умная, хозяйственная, с людьми обходительная. Недаром же ее руки добиваются многие. А упустишь — не вернешь.

— Все это верно, конечно, от женитьбы никуда не денешься, но все же...

Не успел Кожомкул произнести эти слова, как Эркпнбек вдруг вскочил с постели и горько расплакался. Но взрослые даже не стали его успокаивать, уверять, что это, мол, они шутили. Они поняли, что поддельными словами и притворством им не утешить мальчика, не унять его слез, заструившихся из самого сердца.

Эркинбек никак не ожидал по отношению к себе такой жестокости. А особенно от отца. Ему даже казалось, что отец провинился перед ним и должен сейчас же попросить прощения. Но отец продолжал почему-то сидеть молча, в подавленном состоянии. И даже не успокоил сына, хотя бы самыми обычными словами: «Брось, свинок, не плачь, все будет хорошо».

«Неужели он и в самом деле готов жениться на какой-то Айше?» — с ужасом подумал мальчик и еще сильнее принялся плакать. А отец как будто и не замечал ничего. Тогда Эркинбек бросился к отцу и начал трепать его за уши.

— Ты отца оставь в покое‚ — сурово остановила его тетка Ырыс. — Он здесь ни при чем. Можешь трепать сколько угодно меня. Раз уж ты такой забияка, так готовь кушать своему отцу сам, стирай на него белье.

— Ну и буду все делать сам. В дом нашей мамы никого не впустим‚ — встал в воинственную позу перед теткой мальчик.

— Правильно, сынок, никого, — поддержал сына Кожомкул.

Ырыс не стала их слушать. Ушла на кухню и вынесла оттуда молоко в мисках и лепешки в салфетке.

За завтраком никто не проронил ни слова. Правда, Эркинбеку не сиделось. Он все порывался что-то сказать, но так и не выдавил из себя ни звука.

Потом отец оседлал коня, сказал сыну: «Приеду поздно»‚ — и тронул поводья. Эркинбек по старой привычке долго шел вслед за отцом, провожая его на работу.

А когда они отошли от дома уже достаточно далеко Кожомкул придержал коня, погладил сына по голове и сказал:

— Ну, иди домой, озорник. Там тетя Ырыс наводит порядок в нашем доме, так ты ей помогай, — и поехал дальше.

Над селом уже поднялось солнце, Отогнав своих коров и овец в стадо, жители уходили на работу. Эркинбек поспешил домой. По пути ему повстречался Кемел, гнавший свою рябую корову в стадо.

— Эркин, пойдем сегодня играть в поле, а? — сказал он, примирительно посмотрев на друга. Эркинбек не забыл, как Кемел вчера не послушал его, и насупил брови.

— Никуда я не пойду, — сказал он и, резко повернувшись, пошел к дому. Навстречу ему Ырыс выгоняла корову.

— Отгони в стадо, — коротко бросила она. Мальчик пристроил корову к стаду и тут только вспомнил о диком козленке, которого привез вчера отец. Вспомнил и стремглав примчался обратно.

— Уж не враг ли какой гонится за тобой? — спросила тетка. Но мальчик, даже не ответив, ворвался в сени. Козленок, спокойно лежавший в углу, вскочил как ужаленный, готовый сию же минуту броситься в распахнутую дверь. Уши его встали торчком, глаза, полные слез, сверкнули огнем. Жалобно заблеяв, он забил об пол копытцами...

— Куда тебе бежать? Или ты не понимаешь, что навсегда попал к нам в руки? — урезонил его Эркинбек и захлопнул за собой дверь. Когда мальчик подошел к козленку, тот вздрогнул и забился в темный угол. — Никуда ты теперь не убежишь, — сказал Эркинбек и, расставив руки, подошел вплотную к козленку. А у того и душа в копытцах. Задрожав от страха, он еще глубже забился в угол. Эркинбек вспомнил, как ловил его отец, и со всего маху бросился на свою жертву. Но эличонок ловко увернулся, и Эркинбеку пришлось собственным носом испытать прочность пола. Правда, лицо почти не пострадало, но зато сильно досталось локтям: кожа на них собралась в гармошку. Мальчик разозлился и, вскочив на ноги, бешено начал гоняться за животным, наконец он схватил его за задние ноги и вместе с ним покатился по земле. Козленок снова жалобно заблеял, будто запросил пощады у своего мучителя.

— Ага, сознался, брат, сам виноват. Я еще тебя и не трогал, а ты уже расплакался. Теперь ты будешь во всем мне подчиняться и слушаться, а?

Но заметив вдруг, как у козленка сильно впали бока, мальчик сразу же выпустил его. Злость его как рукой сняло.

— Ты голоден, да?

Козленок в ответ только дрожал и почему-то больше уже не пытался убегать. Эркинбек погладил его по мягкой шерстке. В мальчике проснулась жалость, он выругал себя за то, что обидел козленка.

— Не плачь, я больше никогда не буду тебя обижать. Будем с тобой друзьями.

Козленок встрепенулся, заблеял.

— А я и забыл, что ты кушать хочешь, — спохватился Эркинбек. Он выбежал на улицу, принес миску с молоком, которое не допил еще утром, и поставил ее перед козленком.

— Пей, друг, не стесняйся.

Козленок не только не стал пить, но даже, кажется, испугался миски. Эркинбек поднес миску к самому носу козленка, тот подскочил и опрокинул все молоко на себя. Такого безобразия и баловства мальчик не ожидал.

— Ты мне всю рубашку облил! — прикрикнул он на козленка и ударил его ногой по животу. Козлик жалобно заблеял. Эркинбек сразу же, забыл о проступке своего подопечного и ласково заговорил с ним.

— Теперь я тебя не буду бить, — повторял он, успокаивая и себя и четвероногого друга.

Но козлик продолжал с недоверием смотреть на мальчика и, сколько Эркинбек ни пытался подойти к нему, шарахался от него, стараясь забиться подальше. Тогда мальчик бросил ему кусок лепешки.

— Ешь, не бойся.

Но чем ближе пододвигал он лепешку к козленку, тем чаще вздрагивал тот и отступал назад.

— Ага! Я, кажется, понял его тайну. Он просто боится моего присутствия. Выйду-ка я отсюда, — решил мальчик и вернулся в комнату.

Тетя Ырыс выносила в это время постель, чтобы выбить ее и просушить.

— Что ты делаешь там в сенях? И бормочешь, словно допотопный знахарь, —взметнула она на него свои косматые черные брови.

— Кошка выпила мое молоко, вот я и проучил ее как следует, чтобы впредь не шкодила, — нехотя буркнул мальчик, невзлюбивший с некоторых пор свою родственницу. Он приоткрыл дверь и глянул в сени: хлеб лежал нетронутый, а козленок, встав в полоску света, падавшего через единственное окошечко, копытцем чесал у себя за ухом. «Молоко не пьет, хлеб не кушает, чем же он питается и что это еще за привередник такой мне навязался?» — сетовал мальчик.

— Скажите, пожалуйста, что же вы в таком случае кушаете? Сметану? Плов? Жаренные в масле лепешки? — закричал на козлика Эркинбек и так его этим вспугнул, что тот мигом перестал чесаться, вскочил с места и снова забился в угол. Только этого еще не хватало! Козлик даже не хочет обращать на него внимания, не хочет ни дружить, ни играть с ним!

— Не хочешь кушать, ну и пропадай с голоду, — хлопнул он изо всех сил дверью и вышел во двор.

Тетя Ырыс, развешивавшая там на веревке постель, вдруг умильно улыбнулась ему:

— А что я тебе скажу, Эркин. Интересное-интересное, хочешь?

Мальчик, насупившись, молчал.

— Ты что, онемел, что ли?

Эркинбек не проронил ни слова.

— Ну чего, скажи пожалуйста, ты дуешься?

— Я знаю, что вы хотите мне сказать... Но если только папа женится, я сразу же убегу из дому... Так и знайте!

— Куда же ты, интересно, убежишь? — насмешливо подбоченилась тетка. — А хоть и уйдешь, так кушать захочешь и все равно вернешься.

— А вот и не вернусь, ни за что не вернусь. Уйду далеко-далеко. Буду идти до тех пор, пока не дойду до большущего города. А там стану учиться в большой школе. — Он выпалил это с такой решительностью, что даже тетка не могла не принять угрозы всерьез. Она подошла к нему и обняла.

— Маленькие дети не должны быть такими упрямыми. Ты умный мальчик. В доме у вас беспорядок, посуда не мыта, белье не постирано. Отец все время в поле, а ты бродишь голодный. Кто-то ведь должен за всем этим смотреть?

— Все равно уйду... Не уговаривайте...

Теткины слова все же укололи малыша. С тех пор как умерла мать, им с отцом приходилось действительно нелегко. Но он все равно не желает, чтобы в дом, где раньше жила его мама, пришла чужая женщина и начала хозяйничать.

Детская впечатлительная душа Эркинбека чувствовала, что в доме готовится важное событие, которое изменит всю его жизнь. Мальчик видел и понимал: отцу очень трудно, он всегда такой печальный. Приезжает с работы поздно, а дома пусто, неуютно. Каждый раз начинает сам готовить ужин. «Ну и что же, что отцу трудно? Я все равно уйду из дому», — решил мальчик.

Ырыс проветрила и выколотила постель, занесла ее в комнату, навела порядок и ушла домой.

Эркинбек на этот раз никуда не пошел и печально просидел весь день у дома. Дважды приходил к нему Кемел, знал его поиграть, но Эркинбек наотрез отказался.

Сегодня Кожомкул вернулся с работы немного раньше обычного. Когда он, мурлыча себе под нос, въехал во двор, то увидел, что сын сидит на той самой ступеньке, на которой вчера сидел с ним вместе.

— Эркин! — окликнул встревоженный отец.

Мальчик, обрадовавшись голосу отца, вскочил, но тут же спохватился и произнес обиженным тоном:

— Какого ты плохого козленка привез мне, папа. Он ничего не ест.

— Проголодается, так будет есть, — ответил отец.

Он подхватил подбежавшего к нему сына на руки, подбросил его несколько раз вверх, а опустив на землю, почему-то тяжело вздохнул, подперев рукой щеку, долго смотрел на летнюю печь и на сына, который понуро стоял с ним рядом. Потом медленно двинулся к печке. Эркинбек только теперь увидел, что в печке до сих пор лежит вчерашняя зола. Ему стало стыдно, ведь мог же он убрать хоть золу. Он подбежал к печке, быстро выгреб золу совком в медный тазик и помчался высыпать ее на задворки. А когда вернулся, увидел, что отец уже наложил кизяк в печку, но не может никак разжечь. Весь в пыли и в золе, он выглядел таким измученным, таким изнуренным.

— Папа! — тихо выдавил из себя мальчик.

Кожомкул, не отрываясь и не поднимая головы, продолжал раздувать кизяк.

— Папа! — со слезами на глазах почти выкрикнул Эркинбек.

— Что тебе, сынок?

Эркинбек виновато потупил взгляд.

— Папа, я... Я, пожалуй, не против...

Кожомкул сразу же догадался, о чем хотел сказать сын. Стремительно поднявшись, он подхватил сына на руки и посадил к себе на колени. Так они и застыли перед разгорающимся кизяком, безотрывно глядя на языки желтого пламени.

Закипел чайник, отец и сын так же молча сели за чай. А как только легли спать, Кожомкул сразу же крепко, с богатырским храпом заснул.

«Бедный папочка, наверно, он сильно устал!» — подумал мальчик. Спать ему почему-то не хотелось.

А к тому же сегодня полнолуние, вокруг светло-светло и до того красиво, как в сказке. Эркинбек лежал на спине и смотрел на далекие вершины гор. «Если бы я вскарабкался на эти горы, то увидел бы весь мир», — думал он. Вдруг поблизости раздался чей-то Жалобный писк. Писк повторился, кажется, у самого уха. «Может быть, это отец?» — подумал Эркинбек и взглянул на спящего. Нет, его спокойное посапывание совсем не было похоже на этот странный звук. А загадочный писк раздался в третий раз.

«Ба! — догадался мальчик. — Да ведь это же козленок! Я и забыл совсем о нем. Бедняга за два дня даже крошки хлеба не съел! Хорошо, что я сегодня не сплю. Может, отца разбудить?» Но, подумав, мальчик решил обойтись без него. Осторожно выбравшись из-под одеяла, он опасливо подкрался к сеням и тихо-тихо приоткрыл дверь. В лунном свете, падавшем через крошечное оконце, четко вырисовывался силуэт дикого козленка.

— Бя-а! — заблеял он, повернув голову к двери. Мальчик увидел его сверкавшие в лунном свете глаза, и ему стало не по себе. С опаской осмотревшись вокруг, он подсел к эличонку.

— Бя-а! — снова проблеял он прямо ему в лицо. Мальчик с грустью посмотрел на измученное животное.

— Я не понимаю твоего языка. Хлеб ты не ешь, молоко не пьешь, что же мне с тобой делать? — Эркинбек обнял козленка за шею и горько расплакался.

То ли от жалобного плача Эркинбека, то ли отцовское чутье подсказало, что сына нет в постели, Кожомкул вдруг проснулся и громко крикнул:

— Эркинбек!

Мальчик посчитал себя виновным в том, что разбудил отца, и побоялся отозваться. Кожомкул заволновался.

— Эркинбек, где ты? — крикнул он во второй раз. Эркинбек снова не ответил. Отцу откликнулось только эхо со стороны гор. Кожомкул, прямо как был в исподнем, выбежал на улицу и начал громко звать сына. Тишина. Тут он вспомнил о диком козленке и побежал в сени. Заслышав приближающиеся шаги отца, Эркинбек притих, стараясь не дышать. Когда Кожомкул увидел, что сын сидит возле козленка, крепко обняв его за шею, сердце его сжалось.

— Сынок, что ты здесь сидишь? — спросил он.

Эркинбек, не шелохнувшись, продолжал держать в объятиях козленка. Видя состояние сына, отец молча смотрел на обоих.

— Папа, дикий козленок — не привыкает ко мне, — сказал, наконец, мальчик и горько расплакался. Кожомкул заметил при лунном свете‚ как несколько его слезинок упало прямо на спину козленка.

— Сынок, что с тобой? Ведь не брат же он тебе родной. Чего ты плачешь? Ну и что оттого, что он голодный? Козы крепкие и выносливые животные. Не пропадет, — проговорил отец и, взяв сына за руку, повел к двери. Но слова отца не смогли утешить сердце мальчика. «Неужели мой отец настолько жестокий?» — думал он, лежа в постели, а горячие слезинки все скатывались и скатывались на подушку. Он готов был снова пойти к животному, но стеснялся отца. И вскоре уснул крепким детским сном.

А когда он проснулся и вышел на улицу, там уже давно начался трудовой день. Он заглянул в сени. Дикий козленок лежал неподвижно, видимо, отдыхал. От хлеба, который Эркинбек еще вчера бросил к его ногам, не осталось ни крошки.

— Вот здорово! — обрадовался мальчик и сбегал за новым большим куском лепешки.

Козленок понюхал хлеб, но есть отказался и этим снова горько обидел Эркинбека. «Может быть, он пить хочет?» — догадался, наконец, мальчик и притащил в миске воды. Козленок выпил ее всю до последней капли.

Проходили дни, и несмотря на то, что дикий козленок, казалось, уже привык к Эркинбеку, он худел прямо на глазах.

Однажды после полудня козленок вдруг принялся беспрестанно блеять.

— Кушать хочешь, да? — участливо спросил Эркинбек и бросился за едой.

— Бя-а! — продолжал надрываться козленок, не притрагиваясь к пище.

— А-а! — разрыдался и Эркинбек. В отчаянии он выскочил на улицу. И, прислонившись к тополю, горько проплакал чуть не до самого вечера. «О маме своей соскучился, — неотвязно вертелось у него в голове. — Он, бедняжка, сейчас, как и я, живет без мамы».

А вечером, когда отец вернулся с работы‚ Эркинбек даже не вышел его встречать. Заметив состояние сына отец поинтересовался кто его обидел, но тот отрицательно покачал головой.

«Может, ребята уже сболтнули ему о том, что собираюсь привести в дом Айшу?» — подумал он.

В это время торопливо, как всегда, прибежала тетка Ырыс.

— Что это вы, отец с сыном, врозь смотрите: один в землю, другой в небо? На кого разобиделись? — раздался ее трескучий голос.

Эркинбек только молча и недружелюбно посмотрел на тетку. Во взгляде Кожомкула она тоже прочла что-то вроде упрека: «А что же нам остается делать, раз уж все так трудно складывается?»

— Эркинбек, послушай, что я тебе скажу, — наклонилась тетка к малышу. — Мы от тебя ничего не скрываем. Мне просто больно становится за вас. Ну что у вас за семья? — она вопросительно посмотрела на Кожомкула и продолжала: — До каких пор так вот будете жить? Ты ведь хорошо знаешь тетю Айшу? У нее есть такой же сын, Темирбек, твой ровесник.

«А, значит, отец решил жениться на матери этого краснощекого Темирбека».

Ырыс, обрадованная покорным молчанием Эркинбека, принялась греметь посудой на кухне. Эркинбек почти не прикоснулся к ужину. Вымыв посуду и постелив отцу и сыну постель, Ырыс поспешила домой.

И эта ночь была такой же лунной. Лежа в постели, Эркинбек долго смотрел на полную луну и все думал о последних словах тети Ырыс. «А вдруг мы поссоримся с Темирбеком? Мать, конечно, заступится за сына. Нет, я все равно убегу».

В это время козленок опять заблеял.

«Вот и козленок тоже соскучился по матери. Так же, как и я», — подумал мальчик и, поднявшись с постели открыл дверь в сени. Козленок, увидев Эркинбека жалобно закричал. Мальчик обнял его за шею.

— Мы с тобой оба сироты. Я тоже соскучился по маме. — пролепетал он и расплакался — Кто тебя разлучил с матерью? Кто сделал сиротой? Папа или я?

Не вытирая слез, мальчик подбежал к спящему отцу и начал его тормошить.

— Папа‚ папа!

Кожожкул проснулся, протер глаза и, увидев сына, плачущего и встревоженного, испугался.

— Что с тобой случилось?

— Дикий козленок соскучился по матери все плачет и плачет. Это мы с тобой сделали его сиротой — ответил мальчик всхлипывая и обнимая отца.

— Вот я завтра же зарежу твоего козленка и приготовлю тебе великолепный суп!

— Ой папа что ты! Не режь его, не режь! — завопил на всю улицу мальчик.

— Ну ладно ладно не буду резать, это я просто пошутил — успокоил отец, укладывая в постель сына. А Эркинбек все еще продолжал всхлипывать.

— Если ты будешь плакать — повысил голос отец. — то я твоего эличонка действительно завтра зарежу.

Эркинбек стих и притворился заснувшим.

На небе плыла полная луна, вокруг стояла глубокая тишина‚ и только собаки оберегая покой людей изредка перекликались между собой. Эркинбек уже начал было засыпать‚ как вдруг услышал храп отца. Он приподнялся т заглянул ему в лицо. Черные усы отца слегка пошевеливались от дыхания. Это вновь навело ребенка на грустные мысли. Вот женится отец не Айше. А вместе с ней придет и Темирбек. Увидит его козленка и скажет: «Папа, зарежь его мне». Темирбека‚ конечно, поддержит мать. А отец? Разве он захочет обидеть свою жену? Он вытащит ножик и направится прямо в сени. В воображении мальчика поплыли картины одна страшнее другой. Вот он ясно увидел кровь козленка, голову, отсеченную от туловища. А потом вроде услышал блеяние, после того как животное уже зарезали. Эркинбек чуть было не вскрикнул от ужаса, но сдержался и только заерзал в постели. «А что, если разбудить отца и попросить его еще раз, чтобы он не резал козленка? Только послушает ли он?»

Вдруг отец что-то забормотал во сне, перевернулся на другой бок, заскрипел зубами, и лицо его сразу приняло какое-то злое выражение. Мальчик испугался. «Если я его разбужу, он опять начнет ругаться. Скажет, надоел мне козлик, завтра же мы из него сварим суп...»

А из сеней опять донеслось жалобное блеяние козленка. Мальчик осторожно выбрался из-под одеяла и снова взглянул на отца. Лицо его было по-прежнему сурово и немо, будто он злился на кого-то. Эркинбек на цыпочках добрался до сеней и открыл дверь. Козлик сразу же вскочил с места, словно только и ждал появления мальчика. Эркинбек бросился к нему и крепко-крепко обнял несчастного друга.

— Мы оба с тобою сироты. Ты соскучился по маме? Я тоже очень, очень тоскую по своей. Если я тебя отнесу на бугор и отпущу, ты найдешь свою маму?

Козленок запрядал ушами, словно одобряя все то, что сказал ему мальчик. Тогда Эркинбек, крепко обхватив козленка, приподнял его и понес вдоль улицы. Собаки провожали его дружным лаем: он мешал им спать. Эркинбек добрался до бугра, что находился в двухстах метрах от дома, и осмотрелся вокруг. Потом поцеловал козлика в шею.

— Ну, иди, — сказал он и отпустил козлика на волю, — беги к своей маме. — Козлик глянул на Эркинбека и вприпрыжку поскакал за бугор.

«Ой, совсем забыл ему сказать чтобы передал моей маме если увидит ее пусть скорей приходит домой!» — сокрушенно подумал мальчик.

— Эркинбек! — донесся до его слуха громкий голос отца.

«Зовет! Отозваться или промолчать? Нет, теперь уже дело сделано».

— Папа, я здесь! — весело откликнулся сын и словно человек совершивший геройский поступок стремглав спустился с холма. Отец ждал его на улице.

— Что это тебе вздумалось бродить по ночам? — схватил он его за руку.

Эркинбек сначала помолчал немного, потом засунул палец в рот.

— Я отпустил его.

— Кого‚ эличонка?

— Да.

— Зачем? — остановился в недоумении отец.

— Ты сказал, что зарежешь его, и мне стало его жалко. Он ведь тоже соскучился по своей маме.

«Весь в покойную мать. Как мало я знаю своего сына! — горестно промелькнуло в голове Кожомкула. — Трудно будет привыкать такому мальчику к мачехе. Видно, придется крепко-крепко передумать все заново».

Шершавая ладонь его осторожно легла на плечо сына. Низко опустив голову, Эркинбек зашагал рядом с отцом.