Девушки Мечты

6

Кертис сделал Дине предложение в Париже, когда они прогуливались вдоль Сены и любовались фонариками, подмигивающими с Эйфелевой башни. Редкий момент отдыха от бесконечных концертов, пресс-конференций, турне и походов по магазинам, куда за ними таскалась целая свора журналистов. Дина была выжата как лимон. Она как-никак солистка трио «Мечты», звезда, со всей вытекающей ответственностью. Именно на ее хрупкие плечи ложилась основная ноша – солировать в студии и на сцене, отвечать на вопросы репортеров, вести себя как настоящая аристократка среди европейских послов и чиновников, настоявших на приеме в честь нее и девочек, всегда выглядеть как картинка, чтобы на всех снимках и роликах смотреться безупречно. Больше всего на свете Дине хотелось выйти на улицу, вдохнуть ночной воздух и не беспокоиться, как бы кто не увидел, что она держит любимого за руку, не притворяться, что они не вместе, как было с той самой ночи, когда Кертис соблазнил ее в роскошном укромном бунгало в Мичигане задолго до того, как их вычислила Эффи. Кертис говорил, что необходимо сохранить их роман в тайне от прессы и всех остальных, для того, чтобы сосредоточиться на главной цели – «Мечты» становились звездами мирового масштаба, и у них было столько фанатов, влияния, денег и престижа, как у ливерпульской четверки. Кертис частенько повторял Дине:

– Ты как Джон Леннон, только чернокожая и в юбке. Без него не было бы «Битлз». Так и у нас: нет тебя – нет и трио «Мечты».

Дине очень хотелось угодить Кертису, чьим авторитетом и властью она наслаждалась, словно дорогим вином. Она обожала силу Кертиса, то, как он подчинял себе всех присутствующих, как только входил в комнату; то, как окружающие ловили каждое его слово, из кожи вон лезли, выполняя его желания, понимая: эти желания могут казаться блажью, но сработают, ведь Кертис зажигает звезды. Он – человек, который в состоянии добыть воду из камня, а потом превратить эту воду в сладчайший эликсир. Дина с восхищением следила, как он превратил «Рэйнбоу Рекордс» в лейбл, подразумевавший качественную музыку и обладающий влиянием, не имеющим себе равных среди прочих мелких лейблов, которые все силы тратили на то, чтобы выпустить пару пластинок, а потом обанкротиться и уволить всех своих сотрудников. Пока их положение было шатким, Кертис занимался тем, что заключал многочисленные контракты с такими суперзвездами, как «Бит Машин», ДиДи Доусон, «Фэмили Фанк», Марта Рид и необычайно талантливой группой маленьких братьев Кэмпбелл. Каждый из этих исполнителей под чутким руководством Кертиса в свое время поднялся на первые строчки эр-н-би и поп-чартов, а «Мечты» так и оставались центральным звездой в созвездии «Рэйнбоу Рекордс».

Насколько властным и решительным Кертис был в своем кабинете, настолько же чутким и нежным – в спальне. Он стал первым мужчиной Дины, и она об этом ни капельки не пожалела. Она любила Кертиса всем сердцем, не требуя ничего взамен. Влюбленная девушка во всем следовала плану, который Кертис наметил, чтобы привести ее к успеху: одевалась, как он хотел, пела, как он хотел, говорила то, что он ей велел. Но обоим было очень трудно сдерживаться на публике. Дина не могла скрыть свои чувства, и даже такому сильному человеку, как Кертис, это не удавалось. Искренние чувства невозможно скрыть. А болтливые сестрицы Кертиса всегда пытались рассказать правду всем. Так что по нежным взглядам, которыми обменивались Кертис и Дина, и благодаря слухам, пущенным Рондой и Дженис среди музыкантов и всех остальных, у кого имелась пара ушей внимать их рассказу, практически все знали, что Дина и Кертис страстно любят друг друга.

Наконец, после короткого периода ухаживания – Кертис стал держать Дину за руку и целовать в присутствии прессы, поняв, что роман может стать отличной рекламой ему самому и его проекту, – он решил узаконить их отношения и предложил Дине руку и сердце. В ту ночь, на берегу красивейшей парижской реки, девушка ответила ему согласием.

– Да, да, да, я выйду за тебя, Кертис Тейлор-младший! – завизжала она, подпрыгнув, и обвила его шею руками. Влюбленные слились в долгом страстном поцелуе, и Дина поняла, что ее мечты сбылись. – Мы купим красивый дом на холмах в Мичигане, родим кучу детишек.

– Стоп, стоп, стоп, – сказал Кертис, мягко высвобождаясь из Дининых объятий. – Подожди немного, мы поженимся, но у нас еще полно работы. «Мечты» вышли на мировой уровень, и мы не можем взять и все бросить и ждать девять месяцев, пока ты вынашиваешь ребенка.

– Но… разве ты не хочешь настоящую семью? – пробормотала Дина.

– Конечно, хочу, детка, ты же знаешь, – сказал Кертис уже нежнее и погладил ее по лицу. – Я хочу, чтобы моя женушка родила мне детишек. но не сейчас. У нас с тобой будет время подумать о прибавлении, а сейчас наш ребенок – это наша группа, наш лейбл, наша мечта сделать Дину Джонс и трио «Мечты» самой успешной поп-группой в истории. Мы не можем себе позволить упустить такой шанс. А о детях подумаем через пару-тройку лет. Просто не сейчас. Ты меня поняла, детка?

Дина несколько минут молчала, а потом неохотно кивнула головой.

– Насчет дома в Мичигане. – Кертис замялся. – Мы можем купить там дом, но большую часть времени придется жить поближе к офису «Рэйнбоу Рекордс». Я решил, что нам нужно повести наш лейбл в новом направлении. Мы переезжаем в Лос-Анджелес!

– Что? – Дина застыла на месте.

– Голливуд, – сказал Кертис; в его голосе все явственнее звучала уверенность. – Слушай, детка, музыка – это моя кровь, а ты – мой продукт, но по-настоящему успешный продукт не ограничивается одним жанром. Я хочу видеть тебя не только на сцене. Твое прекрасное личико заслуживает большего – киноэкрана.

– Киноэкрана? – Дина все еще не совсем понимала, о чем он.

– Мы организуем собственную киностудию в рамках «Рэйнбоу Рекордс». Я уже пригласил голливудского продюсера Адама Брукса для руководства киностудией, он даже подобрал тебе какую-то фантастическую роль. Прямо в этот момент он читает сценарии в Лос-Анджелесе.

– Значит, это уже решенный вопрос? – уточнила Дина.

– Мы переезжаем в Лос-Анджелес через месяц.

– А как же наша свадьба? Я всегда мечтала о свадьбе дома и нигде больше.

– У тебя будет самая прекрасная свадьба, обещаю. Я куплю тебе огромный дом, о каком ты только мечтала, и наполню его красивыми предметами – всем, что ты любишь. Ты можешь устроить церемонию в саду, где будут расти твои любимые цветы. Я найму слуг, которые станут воплощать любую твою фантазию, любой каприз. И привезу всех твоих родственников и друзей из Детройта в Калифорнию, чтобы они своими ушами услышали, как я говорю «согласен» женщине своей мечты. Это будет незабываемо, вот увидишь!

И правда, свадьба получилась незабываемой, Кертис постарался на славу. Он организовал сказочный праздник с тремя тысячами белых роз, пятьюдесятью белыми голубями, двумя оркестрами, репортерами из самых известных глянцевых журналов и четырьмя сотнями гостей, включая родственников, друзей и, разумеется, всевозможных знаменитостей. Гости присутствовали на церемонии в саду их роскошного особняка в Беверли-Хиллс, все организовали профессионалы, причем не только ради удовольствия Кертиса и Дины, но и ради рекламы, не имевшей никакого отношения к выражению чувств. А видео, снятое на свадьбе, было использовано для рекламного ролика, с помощью которого Кертис планировал подогреть интерес к дебютному фильму Дины. Он считал, что если главы киностудии и продюсеры посмотрят короткометражку о восхождении трио «Мечты» с задворок Детройта к мировой славе, то легче представят себе Дину в главной роли, а если точнее – в главной роли в фильме о Клеопатре.

Дина не была уверена, что эта короткометражка – или даже уговоры Кертиса – смогут сделать из нее актрису. Она сидела в просмотровом зале в подвале их дома и нервно смотрела на экран, пока голос за кадром рассказывал историю трио «Мечты». Фильм начинался с ранней фотографии Дины, Эффи и Лоррелл, на которой Эффи заменили на Мишель. Дина поморщилась и сделала затяжку сигаретой.

– Все началось на улочках Детройта, где три девочки – Дина, Лоррелл и Мишель – мечтали о том, как в один прекрасный день станут знаменитыми певицами, – начал диктор. На экране демонстрировали отрывок передачи, снятой местным каналом, в которой Дина и девочки рассказывали о своем тяжелом детстве, проведенном в гетто, условия которого воспроизводили картонные декорации. На девушках были кудрявые парики, разодранные джинсы, пояса со стразами, добавьте ко всему этому великолепию накладные ресницы в пару сантиметров длиной. – Во время триумфального восхождения к мировой славе они выступали везде, начиная с Белого дома и заканчивая Букингемским дворцом, – продолжал диктор, а на заднем фоне тихонько пели девушки.

Дина оторвалась от экрана, только чтобы зажечь новую сигарету. Она нервно смотрела, пока на экране шла хроника их свадьбы, а затем появился Кертис в окружении звезд. Дина улыбнулась при виде фотографии десятилетнего Тедди Кэмпбелла, солиста группы «Кэмпбелл Коннекшн», а потом выпрямилась и внимательно слушала, когда показали крупным планом лицо Кертиса.

– Думаю, наша музыка так популярна, потому что не знает границ, – говорил Кертис в камеру. – Милитаристы и пацифисты, старые и молодые, черные и белые – все могут найти в звучании «Рэйнбоу Рекордс» что-то свое.

Дина улыбнулась, задумавшись над словами Кертиса, а потом выпучила глаза от удивления, когда диктор начал рассказывать, что ждет в ближайшем будущем «короля и королеву поп-музыки»:

– Дина Джонс покорила мир музыки, сцену и телеэкран и вскоре надеется подняться на очередную пока еще непокоренную вершину – стать киноактрисой. – На экране шла нарезка кадров с Диной в роли Клеопатры. – Сейчас голливудские сценаристы работают над сценарием к историческому фильму о юности Клеопатры, а звучать в картине будет современная музыка.

Дина вскочила с кресла. Она затушила сигарету в хрустальной пепельнице, быстрым шагом вышла из просмотрового зала и направилась по коридору своего безупречного, хорошо обставленного дома. Стук каблуков по мраморному полу гулким эхом отражался от стен. Ее охранник, Большой Роб, следовал на почтительном расстоянии.

– Роб, прикажи водителю подать лимузин, мне нужно поехать в «Рэйнбоу Рекордс» немедленно, – распорядилась Дина.

– Кертис у себя? – прямо с порога спросила Дина у секретарши.

– Вообще-то он в конференц-зале с господином Бруксом, Уэйном, СиСи и еще парой человек. Как раз обсуждают «Клеопатру», примите мои поздравления! – тепло сказала девушка.

Дина не ответила, просто прошла мимо, словно не слышала, что ответила секретарша, и не видела ее.

– Я подожду, – коротко бросила она, проходя в святую святых Кертиса.

Дина закрыла за собой дверь, и тут же ее взгляд привлек собственный огромный черно-белый портрет, занимавший всю стену напротив рабочего стола Кертиса. Дина стояла, уставившись на портрет и размышляя, станет ли когда-нибудь такой же, как образ, созданный для нее Кертисом.

Не только Дина сомневалась в своих актерских талантах. В эту самую минуту Кертис узнал о возникших сомнениях из первых рук.

– Я припас плохую новость напоследок, Кертис, – сказал Брукс, сделав большой глоток воды, прежде чем сказать то, что он должен был сказать. Все присутствующие, включая Уэйна, СиСи и нескольких белых парней, которых Кертис нанял в отделы дистрибуции, маркетинга и рекламы, издали нервный смешок. – «Парамаунт» отказался снимать «Клеопатру».

– Почему? – спросил Кертис.

– Сценарий слишком затянутый. Кроме того, они не уверены, что у Дины есть актерский талант. – Брукс решил, что легче сразу сказать правду, иначе информацию будут вытаскивать из него клещами.

У Кертиса заходили желваки – верный признак того, что он в ярости. А это не сулило ничего хорошего. Все присутствующие отвели глаза, чтобы не попасть под горячую руку.

– Покажи мне, парень. – Кертис кипел от злости.

– Что, босс? – спросил Брукс; в этот раз хихикнул только он один.

– Ты знаешь что, – сказал Кертис, махнув рукой для пущей убедительности.

Брукс стал бордовым, как свекла, медленно поднялся со своего стула, начал прыгать с ноги на ногу и бить себя в грудь. Когда Кертис был в дурном расположении духа, он заставлял Брукса изображать обезьяну. В самый первый раз Брукс отказался, он не собирался унижаться ни перед кем, а уж особенно перед черным, но быстро передумал, когда Кертис пригрозил дать пинка под зад – этого Брукс, уволенный с прошлого поста директора небольшой киностудии из-за финансовых просчетов и пристрастия к кокаину, просто не мог себе позволить. Поэтому он изображал обезьяну всякий раз, как Кертис сердился, а последнее время такое случалось все чаще и чаще.

Кертис улыбнулся, глядя на Брукса. Все остальные тоже засмеялись, кроме СиСи и Уэйна, которые только переглянулись и покачали головой.

– Ну и черт с ними. Мы профинансируем картину сами, – сказал Кертис, заглушая всеобщий смех.

Брукс прекратил прыгать. В комнате снова стало тихо.

Тут вошла Бенита, секретарша Кертиса, и что-то прошептала шефу на ухо.

– Собрание закончено, – объявил он и вышел, а Уэйн и СиСи последовали за ним.

– Я не знаю, как ты это потянешь, – сказал Уэйн. – Ты слишком распыляешься, и от этого страдает музыка.

– Хорошая музыка сама себя двигает, – фыркнул Кертис.

– Те благословенные времена прошли, Кертис, – вмешался СиСи. – Теперь имя Дины на обложке пластинки не делает песню хитом. На выступления наших артистов ходит все меньше народу, особенно это касается Джимми. Ему нужно что-то новенькое.

– Джимми нужно протрезветь для начала, – сказал Кертис, останавливаясь у стола Бениты. – Уэйн, начни переговоры с телекомпаниями по поводу юбилейного концерта. Мы исполним все наши самые известные хиты и заработаем столько денег, что хватит на десять фильмов, еще и останется и вам всем, бесполезным подражателям.

Оставив СиСи и Уэйна стоять с открытыми ртами, Кертис вошел к себе в кабинет и обнаружил там Дину, стоявшую перед фотографией. Он обнял ее сзади:

– Ну, как моя женушка?

Дина нервно отпрянула, она не знала, как муж воспримет ее слова, но была полна решимости.

– Кертис. э-э-э. не знаю даже, как сказать.

– Говори, как есть, детка, – сказал Кертис, ослабив объятия.

– Я знаю, сколько времени ты потратил на этот фильм, но… у меня не получится сыграть эту роль, – наконец произнесла Дина.

– Еще как получится. Ты просто нервничаешь, вот и все.

– Нет, Кертис, ты не понимаешь, – перебила Дина. – Я не хочу.

Кертис взял жену за руку и усадил на дорогой диван, стоявший у стены:

– Я обещал сделать из тебя кинозвезду, и «Клеопатра» поможет воплотить нашу мечту. Эта женщина была королевой, Дина, правила целым народом. Не то что роли шлюшек, наркоманок и прислуги, которые обычно предлагают черным актрисам.

– Я знаю, Кертис, это важный момент.

– Это важно не только для тебя. Просто подумай о тех прекрасных черных женщинах, что еще даже не родились. Наступит день, когда они скажут: я могу сыграть любую роль, какую мне вздумается. Посмотрите на Дину Джонс, она это сделала.

– Но это смешно. – Дину все еще не убедили его слова. – На протяжении большей части фильма ей шестнадцать лет.

– Ты для меня навсегда останешься шестнадцатилетней, – сказал Кертис и поцеловал ей руку.

– Может, проблема как раз в этом. – Дина поднялась с дивана и снова подошла к портрету. – Может, ты просто не видишь настоящую меня.

– Очень даже вижу. – Кертис подошел и снова обнял ее за талию. – Ты чистая, радостная, соблазнительная, беспечная, сердитая и своенравная – именно о такой женщине я всегда и мечтал, – прошептал он Дине на ухо. – Кто бы мог подумать, что мир поверит в мои мечты? А ты моя мечта, Дина, и так будет всегда. Я хочу сделать тебя счастливой. – Кертис развернул Дину к себе, взял ее за подбородок и нежно поцеловал в губы; она растаяла в его руках. – Скажи, что мне сделать для этого?

Дина в сладкой истоме отстранилась от мужа:

– Ты знаешь, чего я хочу.

– У нас будет полно времени.

– Но прошу тебя, Кертис. Позволь мне родить тебе ребенка.

Снова заходили желваки.

– У меня еще одна встреча, – коротко бросил Кертис и вышел.

– Мэджик, читай свою книгу! – рявкнула Эффи на свою семилетнюю дочь, хорошенькую девочку с папиными глазами и маминым характером.

Вообще-то Мэджик уже давно наскучило сидеть в переполненном офисе службы социального обеспечения, слушать, как орут младенцы, а их мамы сидят с кислыми минами в очереди, ожидая, пока социальный работник изучит их личное дело и сделает выговор, словно маленьким детям. А ради чего, спрашивается? Ради льготных талонов на еду, которых едва хватит на два похода в грязный магазинчик на Тринадцатой улице, где в основном торгуют низкосортным мясом, полускисшим молоком, пыльными пакетами с бобами, которые никто не ест, и гнилыми фруктами. Вряд ли ради этого стоит торчать в очереди – очевидный факт даже для девочки, которая была намного умнее своих семи лет благодаря маме и тяжелой жизни. Мэджик ненавидела этот офис и не могла понять, почему мама ради жалкой подачки сносит оскорбительные вопросы социального работника.

А у Эффи просто не было выбора. После того как Кертис уволил ее, она пыталась сделать сольную карьеру, исполняя песни, написанные СиСи, по клубам, но меньше чем за два года растратила полмиллиона долларов на поддержание того уровня жизни, к которому привыкла за время выступлений в составе знаменитого на весь мир трио, занимавшего первые строчки в хит-парадах. Эффи даже не представляла, сколько Кертис и «Рэйнбоу Рекордс» тратят на девушек, привыкших жить на широкую ногу. Она знала только, что счета за отели и рестораны оплачивали Кертис и Уэйн, костюмы ждали в гримерках, а об авиабилетах и тратах на авто позаботились раньше, чем девочки садились в самолет или лимузин. Если им нужны были деньги, они просто звонили Ронде, отвечавшей в «Рэйнбоу Рекордс» за финансы, и по мановению волшебной палочки появлялся чек на нужную сумму.

За два года, выложив кучу денег в больнице, где у нее принимали роды, купив дом и изрядно поиздержавшись на сценические костюмы и зарплату пианисту и басисту, Эффи потратила почти все деньги со своего счета. Она не могла ничего заработать, потому что из-за лишнего веса было трудно добираться до клубов. А если выходила-таки на сцену, то не могла допеть до конца, поскольку начинала задыхаться и кашлять от табачного дыма. Никого не волновало, что в прошлом она пела в трио «Мечты». Ни владельцы заведений, ни клиенты не собирались платить бывшей певице со слабыми связками. Когда пианист перебежал от нее в молодую никому не известную группу, Эффи поняла, что все кончено.

К тому моменту, как Мэджик исполнилось три годика, Эффи продала дом, чтобы заплатить долги, и переехала в гостиницу для малообеспеченных, расположенную неподалеку от многоэтажек, где прошло ее детство.

Эффи была хорошей матерью, она старалась одевать и кормить дочку как можно лучше, а сама топила тоску на дне бутылки, заедая тарелкой бобов с потрохами и куском маисового хлеба.

– Я уже дочитала, – сказала Мэджик и хлопнула ладошкой по обложке книги, лежавшей на коленях.

– Еще раз прочитай. – Эффи бросила сердитый взгляд на девочку, а потом снова повернулась к социальному работнику, коренастому лысеющему белому мужчине, у которого морщины, как казалось, тянулись ото лба до подбородка.

– Вы искали себе работу на этой неделе, мисс Уайт? – спросил он, постукивая кончиком карандаша по стопке бумаг на столе.

Эффи закатила глаза, села прямо и согнула руки:

– Мистер, вы можете мне задавать этот вопрос снова и снова, но ответ всегда будет одинаковым. Единственное, что я умею, – это петь, но петь мне теперь никто не позволяет. Нет, я не искала работу.

– А вы думали о том, чтобы обратиться за помощью к отцу девочки? – спросил социальный работник, не поднимая глаз и делая какие-то пометки в своих бумажках.

– У Мэджик нет отца! – вспылила Эффи. – Вы мне дадите этот чертов чек или мне придется идти к вашему начальству?

Социальный работник вздохнул, что-то еще нацарапал на листке, а потом достал из папки сложенный чек, на котором стояло имя Эффи:

– Вот.

Эффи выхватила чек из его рук и с трудом поднялась со стула.

– Пойдем, Мэджик. Если поторопимся, то еще успеем на сорок второй автобус до дому. – Она перевела взгляд с часов на девочку: – Ну же, Мэджик, бери книжку и пошли.

Эффи и Мэджик дошли до остановки в нескольких кварталах от офиса как раз вовремя, чтобы успеть на автобус в четверть четвертого. Эффи с трудом забралась в автобус и велела Мэджик сесть рядом со стариком, который расставил свои сумки на соседнем сиденье так, что места для взрослого уже не оставалось, не говоря уж о такой крупной женщине, как Эффи.

– Садись, – велела Эффи, а сама ухватилась за поручень.

Какая-то молодая мамаша с младенцем в одной руке и пакетом подгузников в другой попыталась протиснуться мимо Эффи, но не смогла. Мэджик отвернулась. Она стыдилась мамы, которая своим тучным телом загораживала весь проход. Эффи заметила взгляд дочери, и у нее снова упало сердце. Она посмотрела на девочку, а потом в окно на Вудуорд-авеню, которая превратилась в пустырь – отголоски ужасных бунтов оставили свой след на том, что некогда было сердцем цветной общины. Никто не потрудился расчистить завалы. Белым это было не нужно, а черные все никак не могли собраться. От района осталась одна оболочка, как, впрочем, и от самих жителей. Они были слишком бедны, измученны и бесправны, чтобы как-то благоустроить свое место обитания.

– А ты собираешься работать? – спросила Мэджик, унаследовавшая от матери прямолинейность.

Эффи не ответила. Она смотрела на старый магазин Кертиса. На вывеске «Звуки будущего» не хватало нескольких букв, витрины заколочены, а стены покрыты сажей и испещрены граффити. Всякий раз, когда Эффи проезжала мимо, в ней поднималась волна злости, словно чья-то невидимая рука давала оплеуху, и сердце начинало колотиться быстрее. Эффи хотелось сесть и отдохнуть, но увы. Нужно было обналичить чек, потом забежать в супермаркет за продуктами и, возможно, купить пару игрушек для Мэджик, чтобы положить под елку, ведь скоро Рождество.

– Выйдешь на следующей остановке и топай прямо домой, – велела Эффи, пропустив вопрос Мэджик мимо ушей. – Там тебя будет ждать дедушка, а маме еще кое-куда надо зайти.

Когда Эффи поднялась к себе на третий этаж, то хотела только одного – усесться с бутылкой перед телевизором. Вставляя ключ в замочную скважину, она мысленно взмолилась, чтобы дочка была уже в постели. Мэджик действительно спала на диване, на ее лице отражался свет гирлянды, украшавшей искусственную елку. Отец, присматривавший за внучкой в отсутствие Эффи, сидел на кухне за пластиковым столом. Он протянул ей открытку и улыбнулся:

– От брата.

– Отправь обратно, – сказала Эффи, выкладывая покупки на кухонный стол.

– Там деньги, – сообщил Рональд.

– Возьми себе.

– Эффи Уайт, ты упрямая как осел!

Рональда раздражало, что как он ни пытался, но не мог убедить дочь не держать зла на Кертиса и простить брата. Да, он не раз признавал, что СиСи мог бы уладить вопрос как-то помягче, но при этом убеждал дочку, что она тоже виновата в сложившейся ситуации. Он делал все возможное, чтобы попытаться убедить дочь отпустить прошлое и жить дальше – перестать полагаться на государственные дотации и начать пользоваться замечательным инструментом, который подарил ей Господь, настоящим талантом. Но Эффи просто не слышала, даже когда отец переходил на крик, а это случалось почти всякий раз, когда Эффи напивалась. А напивалась она частенько.

Эффи не хотелось снова ссориться с отцом. Она подошла к дивану и погладила девочку по щеке.

– Малышка, пора в кроватку, – сказала Эффи и поцеловала Мэджик.

– Ты такая же упрямая, как твоя мать, – продолжил Рональд.

– Иди домой, пап, – отмахнулась Эффи, взяла Мэджик на руки и пошла в комнату.

Там Эффи пробыла, пока не услышала, как отец тихонько закрыл за собой дверь, после чего отправилась на кухню и полезла в шкаф, помялась немного и закрыла дверцу, не взяв бутылку. По телевизору показывали рекламу концерта в честь юбилея «Рэйнбоу Рекордс». Звук оглушил Эффи, словно рев трубы, она села на диван и уставилась на экран. Девушки улыбались и пели «Зимнюю сказку», а потом исполнили песню, ставшую своего рода гимном группы, – «Девушки мечты». Эффи закрыла глаза и прислушалась к звукам собственного голоса.

Реклама давно закончилась, началась какая-то передача, а Эффи все так и сидела с закрытыми глазами. Она не слышала телевизор, в ушах звенели слова отца «ты упрямая как осел!». Эффи редко бывала трезва в последнее время и сейчас, в редкую минуту трезвости, пришла к единственно возможному решению: завтра она пойдет в офис к Марти и снова станет заниматься своим делом – строить карьеру певицы. И не только ради самой себя, но и ради дочери.