Кейт Тирнан Дитя эльфа

Моему внутреннему волку

Глава 1 Крупное достижение

Правда, я не знал значение слова «заброшенный», пока не прибыл сюда. Барра-Хед один из самых западных берегов Шотландии, и более дикую, необжитую сельскую местность трудно себе даже представить. Но все же, брат Колин, как я возвеличен прибытием сюда, как я мне не терпится принести этим хорошим людям послание Божье. Завтра я буду объяснять его местному населению, принесу им радость слова Божьего.


Брат Синестус Тор, монах цистерцианец (монах примыкавшего к бенедиктинцам ордена), в письме к своему брату Колину, также монаху, сентябрь 1767 г


– Хорошо, я пошла, – сказала моя сестра, Мери-Кей, поворачиваясь к лестнице вниз. Только что мы услышали отличительный гудок минивена матери ее подруги Джейси.

– Увидимся, – крикнула я ей вслед. Хотя Мери-Кей была моей младшей сестрой, в ее четырнадцать ее можно было назвать двадцатипятилетней, и по некоторым вещам, например, размеру груди, она выглядела более зрелой, чем я.

– Дорогая? – моя мама просунула голову в двери моей спальни. – Пожалуйста. Идем с нами к Ейлин и Поле.

– О, нет, спасибо, – ответила я, пытаясь не быть грубой. Я любила тетю Ейлин и ее девушку Полу, но я просто не могла сидеть с ними, улыбаться, есть, притворятся, что все нормально, когда всего несколько дней назад вся моя жизнь разорвалась по швам.

– Она сделала салат с морской капусты, – искушая меня, сказала мама.

– Ох, – я скрестила два указательных пальца, чтобы защитится от здоровой пищи, и мама сделала гримасу.

– Ну хорошо. Я просто подумала, что ты захочешь побывать на последнем семейном обеде, – ответила она своим лучшим голосом из тех, что заставляли чувствовать себя виноватым.

– Мама, вы уезжаете всего на одиннадцать дней. Я же буду видеться с вами всю свою оставшуюся жизнь. Будет еще достаточно семейных обедов, – сказала я. На следующий день мои родители уезжали в круиз на Багамы, чтобы отпраздновать их 25 годовщину свадьбы.

– Мери-Грейс? – позвал папа. Если перевести, то «идем».

– Хорошо, – мама любопытно посмотрела на меня, и весь юмор ситуации куда-то делся. Мои родители и я через многое прошли за эти пару месяцев, и время от времени эти воспоминания возвращались и беспокоили нас.

– Повеселитесь, – сказала я, разворачиваясь. – Передавайте привет Ейлин и Поле.

– Мери-Грейс? – опять повторил папа. – Пока, Морган. Мы долго не будем.

Как только я услышала звук закрывающейся входной двери, мои плечи опустились в облегчении. Наконец-то одна. Свободна хоть на немного времени. Свободна быть несчастной, лежать, скрючившись, на своей кровати, бесцельно блуждать по дому без нужды говорить с кем-то и пытаться нормально выглядеть. Свободна быть собой. Это была шутка. Я то, чем есть Викка. Не просто викканка, а кровная ведьма и Вудбейн – из одного с наипозорнейших с семи великих викканских кланов. Я та, чей биологический отец, Кьяран МакЕван, убил мою биологическую мать, Мейв Риордан. Кьяран – один из наизлейших, опасных, безжалостных ведьм, которые сейчас существуют, и одна моя половина от него. И что это обо мне говорит?


Я посмотрела на себя в зеркало в моей комнате. Я все еще выглядела, как прежняя я: прямые каштановые волосы, орехово-карие глаза с немного наклоненными уголками, «сильный» нос. Мой рост был 5 футов 7 дюймов (примерно 1,68 м), мне было семнадцать, но на моем теле все еще не развились никакие женские изгибы.

Я не была похожа на Роулендсов. Шестнадцать лет мне никогда даже в голову не приходило, что я не Роулендс, несмотря на то, что я выглядела совершенно по-другому, чем остальные в моей семье, несмотря на такую огромную разницу между Мери-Кей и мной. Теперь мы все знаем причину этой разницы. Потому что я с рождения Риордан.

Я упала на свою кровать, в груди болело. Всего лишь один день тому назад я едва избежала смерти – на Манхеттене Кьяран пытался меня убить. И только в последнюю минуту, когда он понял, что я его дочь, он передумал и разрешил моему тогда еще бойфренду, Хантеру Найэлу, спасти меня. Мой отец убил мою мать. Пытался убить меня. Кьяран был настолько злой, что в это практически невозможно было поверить, и это зло было частью меня. Да как Хантер может притворяться, что не понимает, почему я с ним рассталась?

О, Богиня, Хантер, подумала я, наполняясь тоской. Я жаждала его, восхищалась им, доверяла ему и уважала его. Он был высокий, светловолосый, великолепный и имел невероятный английский акцент. Он был сильной, инициированной кровной ведьмой, наполовину Вудбейном, и был сиккером международного совета ведьм. Он был моим муирн-беата-дан – моей родственной душою. Для большинства это значит, что они должны быть всегда вместе. Но я произошла от одного из худших ведьм в викканской истории. Вся моя кровь была навеки заражена. Я была ядом; я разрушила бы все, к чему прикоснулась бы. Я просто не выдержала б, если бы сделала Хантеру больно, не выдержала бы даже мысли, что могу это сделать. Так что я сказала ему, что больше не люблю его. И чтобы он оставил меня в покое.

Собственно, вот почему я сейчас одна, провожу эти дни, сжимая подушку и болея своим одиночеством и несчастьем.

«А что я могу сделать?» – спрашивала я себя. Была суббота, и мой ковен, Китик, как всегда собирался для круга. Скоро наступит один из наших ежегодных саббатов, Имболк, и я знала, что мы будем начинать обсуждать это и готовится праздновать его. Ходить на круг, каждонедельная обязанность, было частью рутины викканской жизни. Это было частью Колеса Года, частью изучения. Я знала, что должна пойти.

Но я знала, что не смогу… не смогу выдержать видеть Хантера. Не смогу выдержать видеть других людей на круге, того, как они будут смотреть на меня: с симпатией, страхом или же недоверием.

– Мяу?

Я посмотрела на своего котенка.

– Дагда, – сказала я, поднимая его. – Ты становишся большим мальчиком. У тебя уже получается большое «мяу». – Я погладила Дагду, чувствуя его громкое мурлыканье.

Если бы я пошла в тот день на круг, я увидела бы Хантера, почувствовала бы на себе его взгляд, услышала бы его голос. Достаточно ли я была сильна, чтобы встретится с этим лицом к лицу? Я так не думала.

– Я не могу пойти, – сказала я Дагде. – И не пойду. Я сделаю круг здесь.

Я поднялась, чувствуя, что этим способом я выполню свое обязательство каждую неделю посещать викканский круг. Может быть, призыв силы уменьшит мою боль. Возможно, это отвлечет меня от Хантера и моей злой природы, хотя бы на чуть-чуть.

Я подошла к задней стенке своего гардероба и вытащила свой алтарь с-под своего банного халата. Насколько я знала, родители еще не обнаружили его. Он состоял с маленького чемоданчика, покрытого фиолетовой тканью, и я использовала его в ритуалах, что проводила дома. Он был спрятан в самом конце моего гардероба, где его не заметят мои родители католики. Они считали плохим уже то, что я вообще занимаюсь виккой, и они были бы на самом деле очень недовольны, если бы узнали, что я держу все эти ведьмовские вещи в их доме.

Я просунула чемоданчик к центру комнаты, выровняв его углы соответственно четырем меткам на компасе. (Я выяснила это неделю назад и запомнила, каким должно быть расположение.) На каждом с четырех углов от чемоданчика я выставила серебряные церемониальные чаши, принадлежавшие моей биологической матери. Как всегда, я смотрела на них с любовью и признательностью. Я никогда не знала Мейв – мне было всего семь месяцев, когда Кьяран убил ее, – но у меня были ее ведьмовские предметы, и они значили для меня все.

В одну чашу я налила свежей воды. В другую, наполовину заполненную песком, я вставила палочку ладана и зажгла ее. Тонкий серый ароматичный дымок символизировал воздух. В еще одной чаше была горсть камней и кристаллов, что символизировало землю. В последней чаше я зажгла толстую красную свечу, для огня. Огонь был моим элементом: я гадала с помощью огня; огонь зажигался по моему желанию.

Я быстро сбросила одежду и надела свою зеленую мантию. Шелк был тонким и вышитым старыми кельтскими знаками, рунами, символами защиты и силы. Мейв одевала ее, когда в Ирландии вела круг своего ковена, Белвикета. А перед ней ее одевала Макенна. И так далее, из поколения в поколение. Я любила надевать ее, зная, что исполняю свою судьбу, чувствуя связь с женщинами, которых никогда не знала. Могла ли доброта Мейв сбалансировать злость Кьярана? Какая половина меня победит?

Пока дым обволакивал меня, покрывая меня своими волшебными вибрациями, я достала предметы моей матери: церемониальный кинжал, атами, и ведьмовскую палочку, длинную, тонкую и украшенную серебряными линиями, вдавленными в темное, старое дерево. Я была готова.

Сначала я нарисовала мелом на полу круг. С мимолетной гордостью я заметила, что мое умение рисовать круг стало намного лучшим. Теперь он был почти идеален. Я ступила в него, закрыла круг и опустилась на колени рядом с алтарем.

– Богиня и Бог, я обращаюсь к тебе, – мягко сказала я, смотря в пламя свечи. – Твоя дочь Морган взывает к твоей доброте и силе. Помоги мне делать магию. Помоги мне изучать. Покажи мне то, что я готова увидеть. – Закрыв глаза, я выпустила воздух, потом медленно втянула его обратно. Через минуту я была в глубокой медитации: я сколько практиковала это, что войти в медитацию было, как использовать мышцу. Это было там, почти немедленно и сильно.

– Что я готова узнать? – спросила я.

В моем сознании размоталась узкая дорога. С каждой стороны были деревья и кусты, которые делали ее одновременно притягивающей и изолированной. Я опускалась по дороге, мягко и без чувства ритма, как будто плыла над утрамбованной землей. Это было замечательно, волнующе. Я нетерпеливо поспешила вперед.

Я пролетела по кривой и внезапно отскочила в ужасе, с моего рта вырвался безмолвный крик. Передо мной, блокируя мне путь, лежала умирающая змея, черная, гадкая, двухголовая. Ее плоть была разрублена, съеденная; едкая кровь заляпала дорожное полотно, а ее жесткий, противный запах заставил меня прикрыть нос и рот. Она умирала. Она кривилась в агонии, крутилась, теряя дыхание и чувствуя, как ее кровь вытекает. Я медленно попятилась, не уверенна, насколько опасной она еще была, и тогда с неба на нее упала красивая холодная прозрачная клетка. С последним воплем мучения черная двухголовая змея хлестнула своим колючим хвостом и умерла. Клетка мягко мерцала над нею, казалось, что она сделана из воздуха, из музыки, из золота, из кристаллов. Она была сделана с магии. Я создала ее. И моя клетка помогла убить змею.

Задыхаясь, я выкарабкалась назад в сознание, открыла глаза и обнаружила, что мое сердце бьется очень быстро, а запах змеиной крови все еще оставался в моем горле. Я хотела блевать, ужасные образы все еще стояли перед глазами. Этой змеей были Кэл Блэр и Селена Бэллтауэр. Не нужно было быть психологом, чтобы вычислить это. Очевидно, мое подсознание продолжало работать и сквозь весь этот страх Смерть Кэла, первого парня, которого я любила, и его матери Селены, сильной темной ведьмы Вудбейна, все еще оставались в моем сознании. Я посмотрела на красную свечу и задрожала. Сегодня я уже никак не могла пройти через это еще раз. Возможно, мне нужно было это увидеть, возможно, магия нуждалась в том, чтобы я увидела, выучила что-то, но я не могла. Я надеялась, что со временем все это опустится в глубины моей памяти.

Я сглотнула и начала наблюдать за ароматным дымом, поднимавшимся от ладана. Возможно, если бы я продолжила идти по дороге своего подсознания, я бы увидела себя, в Нью-Йорке, почти пожертвовавшей ковену Кьярана свою силу.

Нет, спасибо. Больше не хочу. Богиня, наверное, думала, что я была готова к этому, но я не чувствовала себя готовой. Я еще раз посмотрела на свою красную свечу. Моя ситуация была странной: я была необычно сильной кровной ведьмой. Но все же потому, что я открыла для себя Викку только три месяца назад, я была едва обучена магии. Даже когда я так сильно пыталась все изучить, ширина и глубина ведьмовского знания обеспечила, что я буду это делать всю свою жизнь. К тому же, я была не инициированной. Не инициированная ведьма не могла управлять своими полными силами – на самом деле, она не могла управлять своими силами вообще. Что все постоянно мне и говорят.

До сих пор мне нравилось чувствовать, как моя сила растет и становится больше, как растение растет к солнечным лучам. Чем больше я делала магии, тем сильнее она казалась, и тем легче мне было заставлять ее течь. Я верила, что моя магия хорошая, и что я буду гулять под солнечным светом, несмотря на то, что я Вудбейн. Белвикет был ковеном Вудбейнов, но отверг темную магию многие столетия назад. Но когда я узнала, что Кьяран мой отец, все мои предположения разрушились. Я больше не была уверена, что буду использовать магию для добра. Больше не была уверена, что смогу не попасть под тени. Теперь с каждым вздохом я помню, что рождена от зла, что я дочь убийцы. И это стоило мне Хантера.

У меня есть выбор, подумала я. Я выбираю добрую магию.

Я посмотрела на алтарь и сосредоточилась, собираясь и направляя свою энергию. Поднимись, подумала я, смотря на серебряную чашу с ладаном. Поднимись, будь легким, легким, как воздух. Я поднимаю тебя и оставляю там. Маленький стишок (прим. переводчика: простите, в переводе не стишок) пришел мне в голову, и в это же время серебряная чаша немного заколебалась и, дрожа, поднялась над алтарем. Она парила там, невесомая, а я в шоке пялилась на нее. О, Богиня, подумала я. Викка показала мне много вещей, о которых я даже не думала, что они возможны, но мысль, что я имею силу поднимать что-то, поразила меня.

Хорошо, сосредоточься, сказала я себе, когда чаша наклонилась. Я так и сделала. Почти мгновенно она выровнялась.

Следующей я подняла свечу и удерживала перед собой уже два предмета. Могла я сделать так с тремя? Да. Грациозно поднялась чаша с водой. У меня получилось держать их ровнее, но три предметы закачались передо мной, когда я переключила внимание на чашу с кристаллами. Это была удивительная, сильная магия. Я могла сказать точно, что ни одно из этих умений не пришло от моего друга, Элис Фэрнбрейк, которая разделила со мной ее знание во время могущественного ритуала, тат-меанма брач.

Эта сила была моей; этой силой была я. Она была прекрасной и доброй, такой, какой бы я никогда не сумела стать.

Легкая вибрация пола едва передалась мне, когда я начала поднимать чашу с кристаллами в воздух. Более тонкий, легкий, периодичный звук… я отвлеклась. Дерьмо, это же шаги!

Я подпрыгнула, засунула алтарь под стол и спихнула серебряные чаши и свечу с дороги. Надеясь, что я не подпалила коврик, я запрыгнула в кровать. Я как раз поднимала одеяла, когда дверь моей комнаты открылась.

– Морган? – прошептала мама, заглядывая в комнату.

Сплю, я сплю, подумала я, чувствуя, как мои веки тяжелеют. Мама мягко закрыла дверь, и я услышала, как она спускается в прихожую. Я подождала, пока услышала, как закрывается дверь ее комнаты, тогда осторожно вылезла с кровати и попыталась бесшумно прибраться. Это было так глупо. Я была такой дурой, что даже забыла наложить граничное заклинание, которое предупредило бы меня, если бы вернулись родители. Я не выбросила сенсоры, ни на что не обращала внимание.

Осторожно я засунула алтарь назад в гардероб. Я сняла мантию, собрала все чаши и предметы и спрятала их рядом с алтарем. Завтра я положу их туда, где обычно прячу: за вентиляционной трубой в прихожей. Просто хочется делать любую магию, на которую ты способен, не думая о последствиях. Так ведут себя Вудбейны. Я стерла круг, как только могла, зная, что закончу все завтра. Я почистила зубы и надела пижаму. Потом я запрыгнула в кровать и накрылась одеялом. Все мое горе вернулось и стало еще больше. Я пропустила сегодняшний круг. Я была дочерью Кьярана. У меня не было Хантера. Если все было так плохо, когда мне только семнадцать, что же будет, когда мне стукнет тридцать?

Загрузка...