Одиссея в Одессе

8 декабря 1999 года


С тех пор как я дала свой телефон Джованни, мы стали общаться. Сначала он звонил мне раз в неделю, но потом мы не могли и дня провести, не услышав голос друг друга. Я продолжаю работать в публичном доме, и когда Джованни не может дозвониться, он сразу понимает, чем я занимаюсь. Он ни разу меня не упрекнул, но я знаю, что ему это не по душе. Однажды я услышала, что он сдерживал слезы.

Я не рассказывала ему о себе, а он ни о чем не спрашивал. Я тоже не пыталась разузнать о его жизни.

Сегодня Джованни позвонил, чтобы узнать, смогу ли я в середине месяца отправиться с ним в поездку. Он должен заключить контракт и хочет, чтобы я его сопровождала. Придумать причину своего отсутствия в агентстве нелегко. Вдобавок Маз уже доложила Кристине, что между мной и итальянцем что-то происходит. Она подозревает, что я дала ему свой телефон. Ясно, она ревнует и, полагаю, сочинила обо мне много невероятных историй. Обстановка накаляется, и Маноло тщательно контролирует меня. Даже когда звонят обычные клиенты, он пытается подсунуть им другую девушку, объясняя, что меня нет. Он заставляет девушек собирать информацию обо мне. Я, по правде говоря, не чувствую, что сделала что-то плохое.

Так что я должна придумать оправдание, чтобы спокойно уехать с Джованни. Я притворюсь, что у меня сильный грипп и я не могу выходить из дому.


12 декабря 1999 года


Одесса – город на Украине, он расположен на берегу Черного моря. Здесь меня и Джованни сопровождает официальный переводчик, его близкий друг, который подыскал нам жилище в этом бывшем советском центре отдыха.

День выдался холодным. К окну подлетает чайка. Я никогда не видела чайку так близко. Она садится на балкон и с любопытством смотрит, как мы занимаемся любовью в уютной комнате. Я также за ней наблюдаю. Время от времени она пожирает взглядом кусочек хлеба, который поджарил для нас Борис, и икру. Но не шевелится, важно следит за происходящим. Я пытаюсь представить себе, как занимаются любовью чайки, помогают ли они себе клювом в их предварительных ритуалах.

Потом Джованни спрашивает меня, почему я замерла и сидит ли еще чайка.

– Она наблюдает за нами.

Джованни начинает ругаться.

– Porca putana! Fuori![15]

Крупная, похожая на плюшевого мишку чайка не двигается с места. Я представляю ее, увековеченную таксидермистом, на моем ночном столике. Нет! Она там не поместится. Слишком большая. Со стоном Джованни продолжает погружаться в мою плоть. Пока птица наблюдает за мной, я попадаю в другое измерение. Только блаженство и единение с природой. Внезапно Джованни останавливается. Сегодня сосредоточиться не удается.

После секса Джованни идет в душ. Пользуясь мигом одиночества, я беру его рубашку и рассматриваю вышитые инициалы. Они есть на всех его рубашках. Люблю водить пальцем по ниткам и чувствовать выпуклость букв. Закрываю глаза, палец снова скользит по ним, и представляю, что я слепая и читаю шрифт Брайля. Это неповторимые мгновения, и я не хочу, чтобы Джованни застал меня за этим занятием. Услышав, что он собирается выходить из ванной, кладу рубашку па место.


14 декабря 1999 года


Подъехал черный лимузин с тонированными стеклами. Джованни и я выходим из дому, смотрим на море и понимаем, почему оно так называется. Оно такое темное, что похоже на огромный кусок пластика. И только шепот волн, накатывающих на берег, напоминает, что это вода. Вдали на поверхности моря робко отражается луна, и лишь громадные облака, полные печали, окружают ее.

Из машины выходит шофер и открывает заднюю дверцу. Мы с Джованни затаиваем дыхание. И выходит она, прекрасная, в черном вечернем платье и серебристых туфлях на высоком тонком каблуке. Короткие волосы на шее пострижены буквой «v». Шея такая тонкая, что я могла бы обхватить ее рукой. Выступающие ключицы напоминают мостик, который ведет к еще не открытым сокровищам едва сформировавшегося тела с двумя кнопками вместо груди, которые проступают из-под платья и подчеркивают ее грацию. Эта женщина очень привлекательна. Джованни протягивает ей руку и, не проронив ни слова, ведет ее к дому. Там уже ждет Борис, наш переводчик. Он наполняет стакан водкой. Борис очень напряжен, словно собирается сдавать экзамен. Джованни хочет сделать ему подарок – он привел принцессу.

Принцесса садится за стол к Борису и без его разрешения начинает пить водку из его стакана. Я потрясена ее юным видом, так что спрашиваю о возрасте девушки, чтобы развеять свои сомнения по поводу ее совершеннолетия. Борис нам переводит:

– Ей шестнадцать лет, – говорит он, по-детски улыбаясь.

Я чуть не упала со стула. Джованни оторопело смотрит на Бориса. Внезапно я чувствую себя соучастницей преступления, чего-то ужасного, что вот-вот случится. Мне все это не нравится. Прошу Джованни отправить ее домой: я не могу позволить, чтобы что-то произошло с этой девочкой. Я упрашиваю его, умоляю, стоя на коленях. Джованни соглашается, но тут же объясняет, что, скорее всего, ей здесь хорошо. Лучше для нее остаться с нами, чем оказаться наедине с садистом-неудачником. Мы будем к ней хорошо относиться. С нами или с другими – она все равно этим занимается. Очевидно, ей это нравится. Мы спрашиваем ее, хочет ли она уйти, говорим, что ей все равно заплатят. Принцесса решает остаться. Какое-то время я наблюдаю за ней и замечаю, что в этой девочке отражаюсь я сама. Я смотрю, как она двигается, как смеется. На правой щиколотке девочка носит браслет с колокольчиками, которые качаются при ходьбе и наполняют гостиную причудливыми звуками.

Громко кричит магнитола, но принцесса продолжает плавно двигаться возле стола. Борис, устроившись в двух метрах от девушки со стаканом в руке, пристально смотрит на нее. Мы с Джованни наблюдаем за этим зрелищем, сидя на старом диване, усеянном подозрительными пятнами и маленькими дырочками, прожженными сигаретами, – свидетельствами ночных оргий. Яна начинает расстегивать платье, и я чувствую, что заливаюсь краской. От её невинной искренней улыбки в этой обстановке мне становится не по себе. Она кажется счастливой, ей доставляет удовольствие исполнять столь откровенный танец, хотя зрителей всего трое. Принцесса приближается к Борису и что-то шепчет ему на ухо.

– Что она говорит? – быстро спрашиваю я.

– Она говорит, что ты очень красивая и ей нравятся твой сережки, – объясняет Борис, отпивая глоток.

Чувствую себя еще хуже и наклоняю голову, будто могу при этом исчезнуть. Когда я осмеливаюсь снова взглянуть на эту сцену, Яна уже сидит на Борисе и возбуждает его своей обнаженной круглой грудью. На ней остались только миниатюрные зеленые блестящие трусики. Джованни поднимается и гасит свет. Но я продолжаю наблюдать за неистовыми движениями этой маленькой посверкивающей полоски ткани, и голова идет кругом. Беру своего любовника за руку, и мы направляемся к лестнице, которая ведет в нашу комнату. Занимаемся любовью под крики Яны. На следующее утро я осторожно спускаюсь вниз и вижу, что принцесса обнаженной спит на диване в гостиной. Снова поднимаюсь по лестнице, почти бегу, но стараюсь не шуметь, и в комнате, затаив дыхание, начинаю их искать. Куда же они подевались? Под кроватью, возле туфель. Убедившись, что Джованни крепко спит, беру их, опять спускаюсь по лестнице и ищу сумку Яны. Стараюсь не прикасаться к ней. Открываю застежку и кладу во внутренний карман свои сережки.


15 декабря 1999 года


В ванной потрескавшаяся белая эмалевая краска, ручной душ полностью заржавел. Горячей воды нет, или она появляется очень редко, но не в то время, когда я и Джованни принимаем душ. Приходится довольствоваться тем, что есть. Я передернулась, когда сегодня утром струя ледяной воды коснулась моей кожи. Джованни с веселым видом смотрит на меня. Он стоит с зубной щеткой в руке и пеной от пасты во рту. Я быстро намыливаюсь – мы купили мыло в Европе (у украинского мыла подозрительный цвет, пахнет оно отвратительно и похоже на камень, так что, увидев его, я воскликнула: «Послушай, но это же пемза!»), выпрыгиваю из душа с остатками мыла на теле и ищу на полу более или менее чистое место. Если бы Джованни не поддержал меня, я бы задницей села прямо на пол. И мы начинаем хохотать. Какая шикарная жизнь! Борис одевается внизу, в маленькой ванной комнате, где есть только умывальник, но это, как он утверждает, его устраивает. Меня немного тошнит, но кому бы понравилось принимать антарктический душ? В комнатах еще виднеются следы павшего коммунистического режима: в стены встроены древние микрофоны, а на окнах – датчики. Надо же! Меня повсюду преследуют микрофоны. Цементные колонны террасы не позволяют видеть море. Здесь я оставляю свои кроссовки, которые к концу дня пахнут, как дикая собака. Даже Джованни, который принимает меня такой, какая я есть, сказал мне:

– Либо кроссовки, либо я!

Так что я повинуюсь. По правде говоря, я и сама не выношу свой запах.

Мы с Джованни занимаемся любовью три или четыре раза в день. Мне очень хорошо с ним. Я учусь изображать сумасшедшего лягушонка (сидя на краю кровати, широко расставив ноги, мастурбирую перед ним с помощью бутылки с минеральной водой без газа, и она иногда проливается мне на живот); французскую подводную лодку (сжимаю губы в форме сердечка, ныряю под простыни, и мой рот постепенно полностью поглощает его пенис) и «левретку» (то есть стою на четвереньках). Мы проделываем кучу вещей на этой шатающейся кровати. Но Джованни никогда не делит меня ни с кем, хотя завтра он собирается сделать исключение – пригласил Катерину.


16 декабря 1999 года


Борис снова хочет увидеться с принцессой, но, чувствуя себя обязанным, намерен поделиться с нами. Возможность заниматься любовью втроем с Яной исключена (так решила я, и Джованни согласился со мной). Тогда Борису пришла в голову идея пригласить ее подругу, совершеннолетнею специалистку по трио, как заверило нас агентство. Вот так мы познакомились с Катериной. Они обе приехали в том самом лимузине, который привез Яну в первую ночь. К нашему удивлению, принцесса приехала одетая как подросток, в миниатюрных черных шортах, в белой футболке и в ботинках на платформе, Как в шоу Drag Queens. Единственное, что защищает ее от холода, – это кожаный длинный плащ, который она набросила себе на плечи. Он совсем не подходит к ее одеянию. Думаю, она нам доверяет, и теперь у нее нет необходимости наряжаться, как «роковая женщина». Сегодня она кажется еще более развязной, чем в прошлый раз, и целует каждого в щеку, словно мы знакомы всю жизнь. Мы все находимся на улице, а я сижу на пляжной балюстраде. Яна смотрит на меня с улыбкой, и я понимаю, что она хочет поблагодарить меня за сережки, которые сейчас на ней. Вдруг она поворачивается и на своем языке зовет другую девушку. Катерина – блондинка с длинными вьющимися волосами, низкого роста. Девушка одета в голубое платье, усыпанное красными цветами. На ней широкий кожаный пояс, который подчеркивает, я думаю, крупноватые бедра. У нее огромные бирюзовые глаза и маленький, как у японки, нос. Мы приветствуем друг друга холодно, пожатием рук, и я опять чувствую себя виноватой. Яна пытается подбодрить ее, а я отчаянно ловлю взгляд Бориса, чтобы понять, что происходит. Яна начинает болтать, а Катерина отвечает ей короткими фразами. У меня такое впечатление, что они говорят на китайском языке, но я понимаю, что ситуация Катерине не очень нравится. Когда Яна берет Катерину за руку и входит с ней в дом через террасу, мы идем за ними гуськом, повинуясь этой маленькой принцессе, которая вдруг превратилась в вождя нашего племени. Яна начинает оглядываться по сторонам. Наверное, она что-то ищет. Борис словно загипнотизирован Яной и ни на что не реагирует. Что касается Катерины, она чувствует себя неуютно и не знает, как себя вести, пока я не принесла бутылку водки (по видимому, Яна искала ее). Мы с Катериной общаемся с помощью взглядов. Она буквально набрасывается на бутылку и пьет прямо из горлышка. Выпитый алкоголь моментально действует на нее, она начинает танцевать, а Яна продолжает что-то говорить ей, явно одобряя ее поступки.

– Что она ей говорит? – спрашиваю я у Бориса. Борис пугается. Кажется, он очнулся от глубокого сна и, немного подумав, отвечает мне:

– Она ей говорит: «Я люблю тебя, ты любишь меня, и это единственное, что имеет значение. Думай о том, что я люблю тебя, что мы любим друг друга. И все пройдет хорошо».

Сегодня ночью мы уставили гостиную свечами, и Джованни начинает зажигать их одну за другой, чтобы создать интимную обстановку. Отлично. В свете свечей платье Катерины просвечивается и позволяет разглядеть изгибы ее роскошного тела. Яна начинает расстегивать пуговицы платья Катерины, не переставая плавно покачиваться. Джованни по привычке садится па старый диван, внимательно смотрит на эту сцену и иногда бросает взгляды в мою сторону, наблюдая за моей реакцией. Я подхожу и сажусь рядом с ним. Он обнимает меня и целует в лоб. Пока Яна и Катерина демонстрируют глубокий поцелуй, позволяя изредка разглядеть их языки, которые как сумасшедшие исследуют все чувствительные уголки, я и Джованни делаем то же самое. Он нежно снимает с меня шерстяной свитер, и я лежу в объятиях Джованни, охваченная трепетом из-за этого лесбийского поцелуя, до тех пор, пока не чувствую, как холодные руки Катерины гладят мою спину и играют с застежкой бюстгальтера.


17 декабря 1999 года


Я не смогла устоять перед Катериной. Когда мы летели в Европу, я объяснила Джованни, что из-за случившегося в Одессе мне не по себе. Когда мы расстались в аэропорту Франкфурта, я не взяла деньги, которые мне предложил Джованни за эту поездку. Ничего не хочу.

Я оставила ошеломленного Джованни и села в самолет, летящий в Барселону.

В аэропорту Барселоны я взяла такси и, пока ехала, вспоминала о мгновениях нашей поездки: чайку, наши улыбки в ванной, пляж, усеянный камнями, которые терзали наши ступни, маленькую Яну, девочку, которая лучше меня умеет сосать – не пуская слюну. И всю эту смешную, нелепую обстановку с коммунистическим антуражем, абсолютно невероятную. Лесбийский спектакль, который показали прошлой ночью Яна и ее подруга Катерина, а затем тот миг, когда Катерина приблизилась ко мне, чтобы погладить мою спину и снять с меня бюстгальтер. Эти картинки все еще стоят у меня перед глазами. И ясно одно: я влюбилась в Джованни.

Загрузка...