Дни и ночи

Глава 13

Следующая неделя оказалась неожиданно насыщенной. Сплетни, без которых никак не обойтись в селе, разлетелись подобно лесному пожару, но Саша с Тимофеем старались не обращать внимания на любопытные взгляды, следящие за каждым их шагом. Кто-то только посмеивался, наблюдая за тем, как они вместе приходят и уходят из амбулатории, кто-то пожимал плечами. Но находились и те, которые судачили, осуждая настолько «быстрый» роман.

Саша же и Тимофей жили так, как хотелось им, отстранившись от мнения окружающих. Что толку кому-то объяснять, насколько счастливыми и мирными выдались для них эти дни? Люди редко радуются благополучию в жизнях окружающих. Потому они занимались обычными делами: пытались распределить вещи и обязанности, наладить совместный быт, который не создается в один миг. Саша изучала привычки Тимофея и замечала, как он с таким же вниманием присматривается к ней, запоминая, что и как она любит делать.

Всегда непросто начинать жить с другим человеком, тем более, когда вам обоим не по двадцать лет и за спиной уже есть не во всем хороший опыт. Но тем не менее, они старались, потому что оба получали удовольствие от общества друг друга.

Она с удивлением поняла, что Тимофея очень даже легко рассмешить. Оказалось, что его характер вовсе не настолько суров и тяжел, каким все это время виделся Саше. Хотя она допускала, что таким Тимофей показывал себя только тем, кого считал близкими людьми — ей, отцу Николаю. С остальными он держался все так же настороженно и отстранено. И Саша могла только радоваться, что ее допустили в этот узкий круг.

В четверг, едва уговорив священника не несколько минут оторваться от приготовлений к Пасхе, Саша все-таки осмотрела отца Николая, одобрив план лечения, который назначил Тимофей. Только предложила заменить один препарат более новым. И наблюдала за тем, как Тимофей провел экспресс-тест на ВИЧ, который купил накануне в городе, куда они вместе ездили за покупками. Результат оказался отрицательным. И Саша с удивлением поняла, что расслабилась. Оказывается, она уже серьезно волновалась за этого человека, успевшего стать и ей хорошим приятелем.

Но и помимо этих дел, кроме работы в амбулатории — забот оказалось выше головы.

Одной из самых серьезных, как ни странно для Саши, оказался «Ёж».

Именно так, с большой буквы и с такой интонацией, с какой обычно говорят нецензурные слова. Иногда ей казалось, что Тимофей и считает это слово ругательством. Но она не могла злиться на него, наоборот, смеялась каждый раз, слыша это обращение. Смеялась до тех пор, пока на себе не ощутила все прелести характера спасенного ими животного. О чем Тимофей, кстати, уже жалел и не раз мимоходом намекал, что природа не любит вмешательства.

За что Саша была ему благодарна, так это за то, что говорить об этом Тимофей начинал уже после того, как утешал и успокаивал ее. Потому как у этой, совершенно неблагодарной твари (Саша убеждала себя, что не имела в виду ничего грубого, ведь даже в Писании это слово употреблялось), оказались слишком острые зубы. И Ёж не стеснялся демонстрировать это им обоим, кусая пальцы ног. А так как температура воздуха с каждым днем становилась все выше, у животного появлялось море возможностей. В конце концов, дошло до того, что Саша сначала внимательно осматривала двор, и только после этого осторожно выходила, уже не одергивая Дика, любящего погонять Ежа. Даже закрытые тапочки порой не спасали, он умудрялся цапнуть и через ткань. И она уже и сама задумывалась о том, что поступила опрометчиво. Ладно бы только Саше доставалось, больше всего же она переживала, когда Ёж кусал Тимофея. Опасалась, что тот будет сердиться на нее, ведь это Саша «пригрела» такого подлеца. Однако Тимофей, даже кривясь от боли и высказывая улепетывающему ежику все, что думает о его поведении, ни словом, ни взглядом никогда не упрекнул ее. Это только больше покорило Сашу.

Кроме того, помимо проблем с «диким» питомцем, Саша вдруг, совершенно неожиданно для себя, начала готовиться к Пасхе, посвятив всю субботу выпечке самых настоящих куличей. Хотя не планировала ничего подобного. Даже Тимофея подключила к готовке. И тот, честно признав, что ничего в этом не смыслит, все же взялся ей помогать. А началось все еще в пятницу ночью, с очередного, вовсе не приятного для обоих пробуждения…

В темноте сложно было рассмотреть ее черты, но Тимофей все равно всматривался, почему-то не в силах отвести глаза. Саша давно спала. А ему хотелось смотреть на нее. Хотелось запомнить и впитать в себя каждую черточку, каждое движение, каждый легкий вздох лежащей рядом женщины.

Ночи все еще оставались не самым любимым временем суток Тимофея, но все-таки, теперь он спал куда больше. Да и перестал ломать голову в поисках занятий, чтобы убить эти часы не думая о спиртном. С ней рядом ему было … спокойней. Не в том смысле, что Саша облегчала его жизнь. Нет, совсем нет. Скорее, наоборот, за эти несколько недель Тимофей вдруг узнал, что способен на целую гамму чувств, среди которых был и страх, и опасения. А это не приносило облегчения. Даже, наоборот.

Иногда, например, он вдруг задумывался, а что заставляет Сашу быть с ним? Вроде бы понятно все — два взрослых, свободных человека, которым ничто не мешает находиться вместе. Ведь вдвоем всегда легче и веселей, чем одному. Только почему-то, при мысли о том, что она рядом с ним лишь потому, чтобы «не быть одной» ему становилось не по себе, и какое-то противное ощущение комом сворачивалось внутри желудка, заставляя размышлять: не заработал ли Тимофей за последние годы язву? Хоть и понимал, что дело не в физической причине. И это открытие было не самым приятным.

Но он не озвучивал подобные сомнения, а просто загонял поглубже, туда, откуда эти чувства вылазили, не имея пока сил и желания разбираться в странных причудах своего мозга.

И все-таки, находясь рядом с этой женщиной он ощущал мир внутри. И Тимофею очень хотелось бы быть уверенным, что и его присутствие дарило Саше что-то хорошее.

Она тихонько вздохнула и пошевелилась на его руке. Видно, устраивалась удобней. Тимофей протянул вторую ладонь и, обхватив талию Саши, прижал ее к себе еще плотнее, устроившись щекой между ее шеей и плечом. Он не мог, да и не пытался отрицать того, что в последние дни испытывал все большую необходимость ощущать ее как можно ближе.

И Саше, как ему казалось, хотелось того же. Вот и сейчас она довольно вздохнула и затихла в его объятиях. Удовлетворенный этим, он закрыл глаза, понимая, что уже начинает засыпать.

И вдруг резко вскинул голову и прислушался к тишине ночи спящего села, пытаясь разобраться, с какой стати Дику скулить? Но тут же понял, что тихие, еле слышные звуки издавал не пес.

— Что?

Саша, наверное, разбуженная его резким движением, подняла голову и сонно моргала, пытаясь осознать, что случилось.

— Не знаю. — Тимофей осторожно высвободил свою руку и поднялся, подойдя ближе к окну и открытой форточке.

Он и правда не имел понятия, что это за звуки. Хотя у него появилось подозрение.

— Это что, Дик? — Саша села в постели и помассировала кожу головы.

— Не думаю. — Натянув брюки, Тимофей повернулся к ней. — Я схожу, проверю.

— Я с тобой. — Не отводя глаз от его лица, Саша быстро поднялась.

Он понял, что она подумала о том же, о чем думал и он. И это несколько дезориентировало. Странно читать мысли человека, с которым живешь меньше месяца. Однако, он не мог сказать, что ему не нравиться понимать ее с полувзгляда. Даже наоборот.

Саша продела голову в пройму футболки и быстро надела штаны.

— Пошли? — она уже стояла рядом с ним.

Тимофей кивнул и взял ее за руку, просто потому, что ему хотелось это сделать. Да и напряжение на лице Саши подталкивало его к этому, как раз потому, что думали они об одном и том же — был один мальчуган, который облюбовал сарай, как свое убежище. И если их догадка верна, компания Саши и правда не будет лишней при попытке успокоить напуганного, плачущего ребенка.

Включив свет над крыльцом, они вышли наружу. Дик на улице настороженно сидел перед будкой, но не лаял. Что не удивило Тимофея, ведь Мишу щенок уже знал.

— Думаешь, его отец опять напился? — Саша с болью в глазах смотрела в сторону сарая.

Тимофей хотел бы ее успокоить, убедить, что это не так, но от правды жизни здесь, как и в любом другом селе их страны бесполезно было прятаться.

— Василий часто уходит в запой. Очень. — Не скрывая горечи, он передернул плечами, начав спускаться с крыльца.

Саша вздохнула и пошла следом за ним.

Чем ближе они подходили к сараю, тем очевиднее становилось, что там действительно кто-то плакал. Тихо, придушенно, словно закусив рубашку или уткнувшись куда-то, чтобы рыданий не было слышно. Саша сильнее сжала пальцы, уже не сомневаясь, что это Миша. У нее внутри все замерло от этого тихого …, даже не плача, почти скулежа. Положив руку на плечо Тимофея, она молча попросила пропустить ее и первой приоткрыла дверь сарая, заглянув внутрь. И тут же заметила в слабом свете дворового светильника темный клубочек, забившийся в дальний угол.

— Миша? — Она осторожно шагнула внутри, ощущая за спиной молчаливую поддержку Тимофея. — Солнышко, что случилось?

Присев перед затихшим мальчуганом, Саша осторожно протянула руку и погладила взъерошенные, грязные волосы. Она пыталась рассмотреть его внимательней, надеясь, что ему не сильно досталось. Но при таком освещении увидеть хоть что-то было почти нереально.

Из-под длинной, неряшливой челки на нее со страхом, и в то же время — с вызовом, глянули глаза паренька. Колючие, злые, полные боли.

— Ничего.

Голос мальчугана казался таким же настороженным и злым, как и его взгляд. И только испуганная дрожь выдавала в нем ребенка, а не взрослого, за которого Мишу можно было бы принять, слушая это короткое возражение.

— Дурацкий у вас сарай, — заворчал вдруг мальчик и размашисто утер нос ладонью. Всхлипнул. — Вечно все падает, ломается, — Миша обвел тесное помещение почти ненавидящим взглядом, словно именно оно причинило ему боль.

Саша не стала возражать. Так же, как и не начала расспрашивать и уточнять, бил ли его сегодня отец? Ей показалось, что на одной щеке Миши темнеет свежий синяк, но она не стала бы утверждать в темноте. И пыталась лихорадочно придумать что сказать, как успокоить и утешить малыша, чувствуя, что ее собственное сердце сжимается от боли за этого ребенка.

— А тебя никто и не заставляет сюда лазить, — спокойно заметил Тимофей за ее спиной, заставив Сашу удивленно оглянуться.

Он стоял, прислонившись плечом к ненадежному дверному косяку и невозмутимо следил за Мишей и ее попытками как-то решить эту ситуацию.

— Если уж так хочется в гости к Александре Олеговне, мог бы в дверь постучать, как все воспитанные люди, как думаешь, Миша? — Тимофей мельком глянул на нее, словно был в чем-то не уверен, и снова сосредоточился на пареньке.

А тот поднял лицо и смотрел на взрослых с настороженным недоверием.

— И если хотел переночевать в гостях — зачем в сарай полез? — Все тем же тоном заметил Тимофей. — У нас есть свободная комната, там куда удобней и ничего не ломается и не падает.

Он произнес это все совершенно спокойно, словно было нормально найти в сарае плачущего мальчика посреди ночи и предположить, что тот просто хочет в гости. И, кстати, совершенно не акцентировал внимания на слезах Миши, в отличии от самой Саши. А это, похоже, пришлось мальчику по душе.

Во всяком случае, Миша перестал шмыгать носом и внимательно посмотрел сначала на Тимофея, а потом на Сашу, даже прищурился.

— А что, пустили бы? — с вызовом спросил он.

— Спрашиваешь, — подстроилась под тон их беседы Саша. — Пошли уж, раз пришел, поможешь нам с ужином справиться, а то мы и не съели почти ничего вечером.

Поднявшись, она протянула ему руку, стараясь делать вид, что не замечает, как малыш кривится при малейшем движении. Но он явно не собирался обсуждать причины, приведшие его в ее сарай, и свои травмы. Зато, определенно, оживился при упоминании еды.

— Точно? — не принимая ее ладонь, спросил Миша, все еще недоверчиво щурясь.

— Точно, — усмехнулась Саша. — Я так давно ждала, что к нам кто-то зайдет в гости. А никто не приходит, — «пожаловалась» она ему.

— А колбаса у вас есть? — вдруг спросил Миша, сразу же став похожим на обычного шестилетнего мальчугана. Его глаза заблестели и из них почти исчез страх.

— Есть, — улыбнулась Саша, стараясь, чтобы лицо не дрогнуло. — Я специально купила, надеялась, что ты еще раз заглянешь.

— Хочу колбасы! — с воодушевлением, которого не было в его голосе еще минуту назад, Миша подскочил на ноги. Скривился, пробормотал слово, которое по мнению Саши не должен был знать ни один шестилетний мальчик, и бодро направился к выходу.

Ей стоило больших усилий не спросить, почему он волочит левую ногу. И так ясно. Саша вышла из сарая за малышом.

— Ты не против, что я у тебя хозяйничаю? — тихо спросил Тимофей у нее на ухо, идя рядом. При этом он внимательно следил за Мишей, похоже, подмечая все синяки, ссадины и травмы мальчика.

— У нас, — с улыбкой поправила его Саша, тронутая тем, что этот мужчина заботился о ее чувствах и «границах личной территории». Хотя она и не думала его упрекать. Да и не считала, будто он переступил какую-то черту.

— Ты молодец, быстро понял, как с ним говорить. — Саша протянула руку и переплела свои пальцы с пальцами Тимофея. — А я никак не могла ничего придумать.

— Просто практики много, — с невеселым выражением пояснил он, крепко сжав ее ладонь в ответ.

Накормив Мишу, они едва сумели общими усилиями уговорить мальчугана умыться. Купаться малыш отказался наотрез и, глядя на грязную одежду и чумазый вид, Саша не удивилась бы, обнаружив у него в голове вшей. Но, вроде бы, обошлось.

Осматривать новые ссадины и синяки им так же разрешили только после длительных уговоров. Миша ничего не говорил, откуда у него столько ушибов, а Саша и Тимофей делали вид, будто поверили, что малыш действительно пострадал в старом сарае. Наконец, закончив с самым необходимым, Саша постелила Мише постель во второй комнате. Мальчик все это время сидел на полу тут же, поджав под себя ноги, и крепко обнимал Тихона. Похоже, эти двое давно нашли общий язык, на пару избрав убежищем старый сарай за домом Саши. Миша даже спать улегся в обнимку с Тихоном, и Саша порадовалась в душе, что кот, который иногда любил показать свой независимый характер, сегодня не возражал. Этот мальчуган отчаянно нуждался в привязанности и тепле другого существа, несмотря на всю свою внешнюю неприступность. И хорошо, что хоть кота он к себе подпускал. Саше оставалось надеяться, что скоро он начнет больше доверять и ей, или Тимофею.

Не то, чтобы она считала, будто сумеет лучше других помочь Мише. Просто, исходя из нынешней ситуации и ее наблюдений — не было похоже, чтобы кто-то, вообще, пытался позаботиться о нем.

Утром, несмотря на позднее укладывание, Миша проснулся раньше всех и выразительно громко оповестил о своем пробуждении грохотом тарелок на кухне. Когда Саша с Тимофеем добрались туда, мальчуган с испугом посмотрел на взрослых, стараясь расставить посуду в первоначальном порядке и, судя по всему, приготовился к наказанию. Во всяком случае, дерзко выпяченный вперед подбородок и колючий взгляд настороженных глазенок указывали именно на это, а так же на то, что без боя он не сдастся.

Саша обвела глазами кухню, с облегчением заметив, что сам Миша цел, да и тарелки с чашками не понесли потерь. Улыбнулась, потрепала Мишу по голове и совершенно спокойным тоном сообщила, что через десять минут они все садятся завтракать. А Тимофей, словно забыв про свою мрачность и вечную строгость, подхватил завизжавшего и рассмеявшегося Мишу, чем удивил всех вокруг, и заявил, что грязнуль за стол в этом доме не пускают. После чего, усадив Мишу себе на плечи, потащил малыша умываться.

Тот пытался упираться, крича о ночном мытье рук. Однако, быстро поняв, что с Тимофеем Борисовичем, даже в хорошем настроении, такие доводы ничего не дадут, а есть хочется — смирился и послушно пошел умываться. А Саша с широкой улыбкой и прекрасным настроением принялась накрывать на стол.

И именно за завтраком, слушая звон колоколов сельской церкви, далеко разносившейся в тихом и чистом воздухе, они выяснили, что Миша не имеет ни малейшего представления о Пасхе, до которой оставалась пара дней. Ни Тимофей, ни Саша не отличались особой религиозностью, но даже им это показалось неправильным. И они постарались рассказать Мише историю праздника, максимально адаптировав ту для малыша. Однако, вскоре сами запутались в своих упрощениях, да и судя по виду Миши — не прояснили для того идеи праздника.

Тогда Тимофей предложил вечером отвести мальчугана к отцу Николаю — тому, в конце концов, по должности было положено просвещать паству. А Саша взяла на себя «народную» часть традиций праздника, то, чего сама с нетерпением ждала в детстве от Пасхи — не непонятных для ребенка служб в церквях и проповедей, а душистых куличей и веселых крашанок. И пообещала Мише, который сразу повеселел заслышав об угощении, что позволит ему самому взбивать глазурь для выпечки и посыпать ту украшениями.

Порешив на этом, они все-таки отправились на работу, разыскав по дороге бабушку Миши, которая снова ночевала у соседки, и передали малыша ей.

Вот так и вышло, что вернувшись домой Саша занялась тестом, а Тимофей взялся ей помогать.

Он, вообще, не чурался никакой работы, удивив Сашу тем, что не делил дела по дому на «мужские» и «женские». Правда, отчего-то она не сомневалась, что он не позволил бы ей забить хоть гвоздь или начать точить ножи. Но с такой же охотой он помогал ей по вечерам с готовкой, и ничуть не брезговал принять участие в уборке, даже мытье посуды считал достаточно «достойным» занятием. Сашу это удивляло, и не только потому, что Антон появлялся на кухне лишь затем, чтобы поесть. Ее собственный отец относился к подобным делам с таким же пренебрежением, как и бывший муж. Оттого, с детства не привыкшая видеть мужчин, помогающих женщине на кухне, она каждый раз испытывала трепет и не стеснялась его благодарить.

Вот и сейчас Тимофей сидел за кухонным столом и вырезал бумагу для форм, которые они одолжили у Никитичны. Соседка поворчала из-за их желания готовить в Страстную пятницу, однако, узнав причину, смилостивилась и поделилась жестяными формами.

— Я за мукой еще схожу, — Саша оторвалась от миски, в которой замешивала тесто, и улыбнулась Тимофею.

— Я принесу. — Предложил он, отложив в сторону ножницы.

— Не надо, ты главное формы нарежь, я всегда ненавидела это занятие, — Саша сморщила нос в гримасе, заставив Тимофея усмехнуться. — А пачку муки я и сама принесу, — поддавшись порыву, она наклонилась и нежно поцеловала его в щеку, оставив белый след муки. — Ой, прости. — Саша рассмеялась и предплечьем стерла полосу. — Я быстро.

Тимофей с улыбкой кивнул ей, покорно продолжив отмерять полоски бумаги под жестянки, служившие формочками. Через час он собирался уходить, чтобы отвести Мишу к отцу Николаю, как и обещал, и Саша надеялась, что к тому времени бумажных заготовок окажется достаточно.

Зайдя в небольшую кладовую, расположенную в веранде, она быстро нашла пакет с мукой и вдруг спохватилась, что до сих пор не достала изюм. Поиски сухофрукта заняли больше времени. Тимофей даже окликал ее пару раз, чтобы убедиться, что Саша не «заблудилась» по дороге. Она со смехом объяснила причину задержки. Наконец, обнаружив искомый пакет, и захватив муку, Саша закрыла кладовку и отправилась назад. Но замерла на пороге кухни, отчего-то не решаясь тот переступить.

Тимофей сидел все на том же месте, продолжая нарезать бумагу. Только теперь он негромко напевал песню. Саша никогда не слышала, чтобы он пел. Господи! Она даже не знала, что он, вообще, поет! Тем более — так. Может Саша и не была музыкальным критиком, но понять, что голос у этого мужчины великолепен — она оказалась в состоянии. Наверное потому и застыла, прислонившись к косяку кухонных дверей, с мукой подмышкой и изюмом, прижатым к груди, завороженно слушая простую песню, которая ее вдруг настолько затронула:

— Саш! Может, тебе помочь?! — вдруг замолчав, крикнул он.

Саша от неожиданности вздрогнула и выронила пакетик с изюмом.

— Ой! Не надо, я уже вернулась, — с растерянной улыбкой пробормотала она, отставив муку на стол и наклонилась за изюмом.

Тимофей с удивлением обернулся, но тоже улыбнулся в ответ.

— Извини, не хотел кричать, я думал, ты еще там. — Он прекратил свое занятие. — Что с тобой случилось?

— Ты пел. — Саша подозревала, что смотрит на него со странным выражением на лице, и видимо это заставило Тимофея сдвинуть брови. — Я просто никогда не слышала, как ты поешь. Даже не знала, что у тебя такой голос, — она облизнула губы и развела руками. — Очень красиво.

Тимофей прочистил горло и, кажется, смутился. Попытался отвернуться и снова вернуться к ножницам и бумаге. Но Саша подошла к нему и нежно обняла за плечи, опустив лицо щекой в его волосы.

— Почему ты раньше не пел? — почти шепотом спросила она.

Тимофей передернул плечами.

— Повода не было, — немного ворчливым тоном ответил он.

Но тут же неожиданно обхватил ее талию руками, уткнувшись лицом в живот Саше.

— Меня родители все детство заставляли ходить на вокал, мама считала, что у меня талант, и грех прятать такой голос, — немного глухо начал рассказывать он, с некоторым лукавством поглядывая вверх, на Сашу. — Но я всегда мечтал стать врачом, и в конце концов настоял на своем выборе. Мое пение свелось к душу, хорошему настроению, да праздникам в отделении. — Тимофей уже широко улыбался, словно воспоминания были ему приятны. — Ну, а в последние годы, — он опять передернул плечами, а в глазах мелькнуло совсем другое выражение. — Повода, да и желания как-то не было.

Саша не стала уточнять. Она и сама знала, что ощущает человек, когда его мечты рассыпаются прахом. Тут не петь, а выть, порой, хочется. Только никто себе не позволяет выворачивать чувства и душу наизнанку. Потому только обхватила лицо Тимофея ладонями и наклонилась, поцеловав в губы.

— А я согласна с твоей мамой, — легким тоном заметила она, продолжая ему улыбаться. — Такой голос — прятать действительно грех. Как это еще отец Николай не прознал, уверена, он на что угодно пошел бы, чтобы тебя в хор затянуть.

Тимофей с ужасом скривился.

— Там, наверняка, запрещено мужчин брать, не зря же одни старушки поют, — с нескрываемой надеждой пробормотал он. — Не вздумай Коле даже предлагать что-то такое. — Пригрозил он ей.

Саша рассмеялась в полный голос.

— Не буду. — Пообещала она. — Но при условии, что мне ты петь будешь, — с надеждой заглянула она ему в глаза.

Лицо Тимофея смягчилось.

— Тебе — буду. — Он кивнул, даже не споря.

Отпустил ее пояс и вернулся к своему предыдущему занятию, словно бы ничего особенного и не было.

Саша тоже вернулась к тесту. Только вот она не могла не думать над тем, что Тимофей только что приоткрыл ей еще один уголок своей души. И о том, что раньше никогда бы не подумала, что суровый Тимофей Борисович может настолько красиво петь. Сколько же еще нового ей предстояло узнать об этом человеке, о котором, казалось бы, у Саши давным давно сложилось мнение?