Догоняя свою душу

Глава шестая. Игрушка

В последнее время Сеня странно себя чувствовал. Голова кружилась и перед глазами все плыло. На работу идти совершенно не хотелось. Он не высыпался, хотя спал по девять часов в сутки. Чтобы быстрее уснуть, он по вечерам выпивал пару стаканов коньяка, проваливаясь в свинцовый сон. Его преследовали странные сновидения, которых он потом не мог вспомнить, но просыпался с таким чувством, словно пробежал марафон.

Сеню обижало, что Лина стала замкнутой и еще более молчаливой. Она находила десятки причин, чтобы избежать его объятий, но при этом настаивала на том, чтобы он оставался на ночь у нее, объясняя это тем, что глупо добираться на работу с другого конца города по утренним пробкам, когда от нее до главного офиса можно минут за двадцать дойти пешком. Аргумент убедительный, но Сеня чувствовал, что-то не так. Его стали пугать собственные перепады самочувствия и настроения. Он перестал писать свои чудесные стихи, вместо которых в его голове зазвучали навязчивые рекламные слоганы, сопровождаемые мрачными видениями из полузабытых снов.

Энтузиазм первого месяца работы в PR-компании Альберта у Сени потух, оставив ощущение скуки и усталости. Сеня просыпался вялым, чтобы взбодриться, пил огромное количество кофе, от чего на какое-то время с лихорадочным блеском в глазах бросался в работу, чтобы вскоре вновь почувствовать себя совершенно опустошенным. Вечером, чтобы унять нервы, он снова пил коньяк и вырубался, а просыпался совершенно разбитый, с размытым ощущением времени и пространства, не в силах вспомнить элементарные вещи.

– Да что со мной происходит?! Знобит, а руки трясутся, как у старого алкана! – утром злился он на себя, не понимая, что с ним происходит. – Я заболел? Не похоже, но и здоровым себя не чувствую. Это точно.

Сеня вырос в семье врачей и на всю жизнь возненавидел все, что касается медицины. Его мама заставляла каждое утро мерить температуру и, на всякий случай, полоскать горло каким-то горьковатым травяным отваром. В отличие от своего сильного, спортивного брата, Сеня рос хиленьким, болезненным ребенком. Часто болея, он ненавидел лечиться и все самое интересное в жизни пропускать из-за нескончаемых простуд. Сейчас Сеня ощущал примерно то же самое, словно он что-то важное теряет навсегда, но не мог себе вразумительно объяснить, в чем дело. Он верил в природу, которая сама все расставит по местам. Коньяк ей в помощь! Вот и сейчас, с помощью старого, проверенного средства, Сеня сумел унять дрожь и нехотя собрался на работу. Было десять утра. Полина давно уехала на работу. Неспешно прогулявшись по жужжащей куда-то спешащими людьми новой Москве, ближе к полудню Сеня добрался до своего кабинета, начисто проигнорировав осуждающие взгляды попадавшихся навстречу коллег.

– Да, пошли они все, эти безмозглые жопализы! – мысленно выругался Сеня, лениво развалившись в своем кресле.

– Сеня, тебя все утро ищет заказчик той рекламы детского питания, хочет что-то уточнить по поводу вчерашней презентации, – поспешил доложить один из сотрудников Творческого отдела.

– Пусть поцелует меня в задницу! – развязно произнес Сеня, подумав о наболевшем.

Сеня усмехнулся вспомнив свое хулиганское творение. Он придумал сценарий рекламного ролика, в котором пожилая дама так мечтала о внуках, что проткнула ножницами всю упаковку презервативов, затем молодая пара занялась любовью, а спустя положенное время на свет появился ребеночек. Мальчик капризничает, не желая кушать предложенную ему детскую кашку малоаппетитного вида, и тут в квартире появляется известный по многим фильмам дядя с баночкой рекламируемого детского питания. «Чему быть, того не миновать, а уж если ты есть, то ешь лучшее!» – оптимистично гласила реклама.

Узнав, что Сеня, наконец-то, дошел до своего рабочего места, к нему прибежала взволнованная Полина.

– Сенечка, милый, как ты? – раздражая его своими тревожными глазами, спросила она. – Я так и не смогла тебя утром разбудить. Я так испугалась за тебя…

Полина не врала! Она правда перепугалась до полусмерти, пытаясь утром растормошить чересчур крепко спящего Сеню.

– Господи, да что с тобой, Сенечка мой?! Что же я с тобой сделала, милый? Я не убила тебя? – мысленно сокрушалась она, целуя его яркие, чувственные губы.

Сеня во сне ответил на ее поцелуй, томно вздохнул, но глаз так и не открыл. Полине действительно было в чем себя винить. Альберт велел Полли добавлять наркотики и снотворное в коньяк Сене. Подавляя его волю и усыпляя его, она, по сути, тепленьким передавала своего нежно любимого Сенечку на растерзание озабоченному маньяку. Когда Сеня засыпал в объятиях Лины, как ночной демон, в квартире появлялся Альберт. Он змеей прокрадывался в его постель, шикнув Полли:

– Пошла вон!

Та хотела уйти, куда угодно спрятаться, чтобы не видеть весь этот кошмар, но Альберт заставлял ее оставаться и смотреть. Полина, заливаясь слезами, была обязана смотреть на то, как старый извращенец измывается над ее спящим возлюбленным.

– Смотри, Полли! Смотри, что значит природа. Он ведь любит тебя? Да? Ты так думаешь?! Полагаешь, ему не нравится? Спорим, с утра он набросится на тебя! Ха-ха! – говорил Альберт, с маниакальным восторгом оседлав бесчувственное тело Сени.

Изнасилование под взглядом беззвучно рыдающей Полины. Сеня ничего не помнил, но от препаратов, данных Альбертом, вел себя необычайно странно, устраивая скандалы и шокируя окружающих своими дикими выходками. Он то был слишком возбужден, набрасываясь гневными выпадами на других сотрудников, то отрешенно сидел, уставившись в одну точку и мечтая лишь о том, чтобы его отставили в покое. По компании поползли слухи, что любимчик босса подсел на наркотики, что было недалеко от истины, хотя сам Сеня не имел о происходящем ни малейшего представления.

Нет ничего ужаснее, чем факт, когда человеком восхищаются, возводят его в ранг кумира, а затем пытаются увидеть в своем идеале человеческие черты и неизбежные изъяны. Хорошенько поискав, и все же найдя их, кумира с грохотом сбрасывают с пьедестала. А чтобы не было обидно за собственную глупость, еще и щедро поливают грязью того, кого вчера превозносили до небес. Восхищавшиеся гением очаровательного новичка коллеги теперь отворачивались при виде Сени.

– Когда кто-то выше понимания одноклеточного окружения, его, непременно, ждет участь изгоя или философа, – с важным видом изрек Альберт, пытаясь успокоить расстроенного Сеню. – Только взгляните на них! Сеня, они же все жалкие мыши по сравнению с вами! Их ведь кроме денег ничего не интересует!

– Деньги… Всюду деньги! – с затуманенным взором произнес Сеня. – Деньги дерьмо!

– Ха-ха! Молодой человек, вы меня просто умиляете! Думаю, Зигмуд Фрейд бы с вами согласился, – искренне рассмеялся Альберт.

Сеня, сам не понимая почему, стал хамить и Лине, относясь к ней примерно также, как к ней относился Альберт.

– Тебя нужно воспитывать! Похоже, родители тобой совсем не занимались. Спившаяся провинция… Понимаю, – с брезгливой складкой у красивых губ говорил ей Сеня.

Полина молча глотала любые оскорбления, чем еще больше раздражала Сеню. А вот с Альбертом он любил подолгу разговаривать, восхищаясь умом и эрудицией этого человека. Сеня понял, что зря его боялся. Вот, работает он все в том же Творческом отделе, зарабатывает приличные деньги, ни в чем себе не отказывает, и никто его не тащит к себе в постель, как он того боялся.

– Альберт просто безобидный старик, ненароком высказавший мне свои эротические фантазии, а я-то, дурак, его боялся! – думал Сеня, непринужденно попивая кофе в кабинете босса и обсуждая с ним какие-то рабочие моменты.

Если бы можно было верить обманчивым образам из снов и еще более нереальным видениям настоящего, приходящим после приема «прописанных» доктором Пачкиным таблеточек, Сеня узнал бы правду намного раньше. Сеня крепко спал и был прекрасен во сне – воплотившаяся мечта Альберта, которой тот мог обладать по своей безумной прихоти. В какое-то черное мгновение сна Сеня весь сжался, нахмурился и скривился, как-будто его ошпарили кипятком или начали сжигать заживо. Он загрустил, заметался во сне, стал словно старше на много лет и больнее намного жизней. Он вскрикнул, проснувшись от какой-то удушливой мысли и увидел рядом Альберта.

– Что за бредовый сон? – спросил он вслух.

– Это не сон, мой мальчик, – мягко произнес Альберт.

Сеня хотел вскочить, но парализованные наркотиком, налитые свинцом руки и ноги его не слушались. Проснулся только мозг, с ужасом узнавший, что происходит с его телом и чьих рук это дело. Предательница Полина с видом побитой собаки спала, сидя в кресле.

– У тебя неконтролируемая молодость, у меня старческий эгоизм, – как бы шутя, сказал Альберт, потянувшись губами к Сене.

Сеня понял, что все эти три месяца, после возвращения в Москву, являлся сексуальной игрушкой Альберта, его накачивали какой-то дурью и бессовестно насиловали. Что он мог сделать? Да ничего! Убить Альберта? Как вариант… Убить себя? Как крайний вариант. Уехать, сбежать, невозможно. Брат и его семья, их благополучие, дороже моей задницы, – решил Сеня, пытаясь, как и Лина, принять для себя неизбежное, как должное.

– Зачем я тебе? – смеясь в лицо Альберту, спросил Сеня на следующий день. – Я тебя ненавижу. Ты мне противен. Когда ты, наконец, сдохнешь, старый развратник?!

– Да, ты прав, что презираешь меня! Я сам себе противен, – с горечью произнес Альберт, проклиная собственную слабость и зависимость от человека, которому он совершенно не нужен. – Сколько бы нам не повторяли затертую в притчах мысль, что учиться нужно на чужих и собственных ошибках, мы все равно упрямо и назло всем спотыкаемся об одни и те же кочки. Мы всю жизнь бежим по кругу, искренне надеясь, что на новом круге все препятствия сами собой исчезнут, но они откуда-то снова и снова возникают все в том же месте. Прошлого ведь все равно не вернуть…

– Хватит умничать, старая скотина! – криво усмехнувшись, сказал Сеня, прекрасно осознавая собственную безнаказанность.

– Мир, во всей палитре красок, намного многограннее и богаче, чем мы привыкли считать по врожденному недоумию, – продолжил философствовать Альберт. – Попытайся на все взглянуть с другой стороны, мой мальчик. Ты все, что у меня есть и что мне в жизни дорого…

– Пошел ты, старый извращенец! – фыркнул Сеня, отвернувшись от Альберта.

Затем он встал, чтобы налить себе выпить.

– Нотки алкоголя могут скрасить жизнь, но они не должны ее отравлять, – сказал Альберт, мягко, но настойчиво вытянув из рук Сени стакан.

– Он прав, Сенечка! Ты же убиваешь себя, – подала голос Лина.

Сеня, не удостоив ее даже взглядом, покачиваясь, пошел за новым стаканом. Наполнив его, он, с вызовом уставившись помутневшими глазами на Альберта, произнес:

– У меня нет зависимостей. Я пью литрами коньяк, но мне на него плевать. С чаем все в жизни складывается ничуть не хуже и не лучше. Все та же клетка! Повторяю: у меня нет зависимостей, раз я никого не люблю. Любовь – это наихудшая из зависимостей. Плевать на все и всех! Плевать на тебя, Лина, хотя я и не против стянуть с тебя джинсы, плевать на озабоченного старика, пытающегося вспомнить молодость и млеющего от одного вида моей задницы, плевать на все… До чего же противно жить на свете, когда тебя просто тупо хотят! Любовь, где ты? Что ты есть такое? Когда-то я готов был умереть ради того чтобы узнать ответ на этот вопрос, но сейчас-то я поумнел! Ха-ха-ха! Я что, похож на идиота?!

Альберт, наконец-то, ушел к себе домой, оставив Сеню наедине с Полиной.

– Сеня, тебе лучше поспать, – сказала Полина, поддерживая его под руку и мягко подталкивая к дивану.

На следующий день Сеня решил не идти на работу. В последнее время он, наверное, заразившись манией пофилософствовать от Альберта, любил поразмышлять о жизни, сидя дома.

– Жизнь ради бессмертия или смерть ради любви? Кто разгадает загадку Джульетты? – смеясь и покачиваясь в такт своим мыслям спросил неизвестно у кого Сеня, а затем сам же дал ответ. – Она вечно молода и жива в мечтах поэтов, влюбленных в ее неповторимую легенду, а может, она давно умерла от отчаяния повседневности? С Джульеттой более или менее все ясно…

– Дорогой, ты с кем разговариваешь? – спросила только что вошедшая в квартиру Полина.

– Она свой выбор сделала, а что на счет нас? – не услышав ее вопроса и словно не замечая ее присутствие, продолжил свой монолог Сеня, держа в руках большой блокнот с набросками какого-то текста, назначение которого для автора в его состоянии оставалось загадкой.

Полина взяла из ослабевших рук Сени блокнот и вслух прочитала:

«Мы бессмертны в своих мечтах и иллюзиях или в наивно сотканных из противоречий чувств. Каких чувств? Наверное, привязанности, страсти или того, что мы почему-то стесняемся называть любовью. Раздавая направо и налево все, что во времена наших дедов считалось именно доказательством любви, мы стали льстить себе мыслями о вседозволенности и некой независимости, не понимая, что на самом деле мы лишь медленно тонем в одиночестве. Одиночество… От присутствия в нашей жизни третьих лиц становится еще тяжелее. Нас с каждым днем все глубже затягивает в бездну небытия. Это конец!»

Полина передернула плечами от ощущения мрака, льющегося из этих строк. Она увидела разбросанные по полу смятые листки бумаги, криво выдранные из блокнота. Если бы она не подбирала выброшенные Сеней смятые и разорванные листы бумаги, безвозвратно погибла бы большая часть его сочинений. На одном из скомканных листов она увидела четыре четверостишия, от которых невозможно было оторваться. Сеня задремал на диване, бормоча что-то нечленораздельное, а Полина читала его выброшенное творение, неизвестно за что забракованное автором:

– Ну и что ты там нашла для себя интересного?! – с насмешкой спросил неожиданно проснувшийся Сеня.

Полина подскочила на месте, как вор, которого застукали на месте преступления. Довольный своей выходкой Сеня гнусаво рассмеялся. В последнее время он почти всегда находился под шафе, громко хрипло смеялся и каждый день глушил коньяк в несчитанном количестве стаканов. Он недовольно взглянул на пустой стакан, лежавший на боку рядом с ним и, встав с дивана, лениво потянулся к столику с бутылкой.

– Красиво и пронизывает насквозь, – дрожащим от волнения голосом произнесла Лина, прижав мятый листок к сердцу.

– Да что ты говоришь?! С каких это пор ты стала ценителем поэзии? – с иронией спросил Сеня, налив себе полстакана коньяка.

– Мне не нравится твое настроение, Сеня. Столько депрессии… – сказала Лина, попытавшись примоститься на краешке дивана рядом с ним. —Столько отчаяния! Ты же такой талантливый, Сеня! Ты стал таким…

– Каким? – резко спросил Сеня, нахмурив брови.

– Безучастным и невероятно жестоким. Ты можешь быть жестоким со мной, если тебе так нравится, но больше всего ты жесток с самим собой. Тебе как-будто наплевать на всех и на все, а в первую очередь на себя самого. Береги себя, твоя жизнь бесценна, – сказала Полина, с мольбой глядя в его далекие и безразличные глаза.

– Да-да, конечно! Жизнь человека настолько бесценна, что все так и норовят наклеить на нее ярлыки и ценники! – насмешливо произнес Сеня, оттолкнув ее коленом и сбросив с дивана на пол.

В последнее время Сеня стал себя странно вести, говорил непонятными для большинства окружающих метафорами и стихами, ставшими сумбурными, искрящими отчаянием и совершенно не похожими на его прежние творения.

– Мы намного меньше, чем себе кажемся, но мы намного больше, чем видим себя со стороны, – сказал Сеня, опрокинув очередную стопку.

– Сеня, мы же можем быть с тобой счастливы! – воскликнула Полина, прижимаясь к его груди.

– Мы догораем от счастья и умираем от скуки, – равнодушно ответил он, отвернувшись от нее.

Сеня не всегда был таким отчаявшимся и пьяным. Иногда он напоминал себя прежнего, блистал остроумием и острословием, очаровательно улыбался и продолжал поражать своих коллег вспышками своей гениальности. Он, по-настроению, писал стихи, но в них было слишком много депрессии. Стихи, как дыхание, сами вылетали. Например, утром выглянув в окно, он нахмурившись, произнес:

Сеня сказал и забыл, а Полина быстренько записала четверостишие в свою тетрадку. Она боготворила каждую строчку, произнесенную им и все, что слышала, записывала, мечтая сделать Сене сюрприз и, собрав достаточное количество его стихотворений, опубликовать сборник стихов.

По распоряжению Альберта перед сотрудниками компании Сеня с Полиной изображали влюбленную пару, которой покровительствовал тронутый их чувствами сентиментальный старик, открыто восхищавшийся их молодостью, красотой и любовью. Альберт очень трепетно относился к своей репутации, культивируя имидж отца, строгого со своими неразумными детьми для их же блага, но в то же время, справедливого и великодушного. Показной акцией стала свадьба Сени и Полины. Их в шутку называли «приемными детьми» Альберта.

За кадром оставалась подлинная суть противоестественных отношений, связывающих эту троицу. Щедрый босс подарил Сене на свадьбу шикарный внедорожник, но Сеня так и не научился как следует водить автомобиль, постоянно на что-то отвлекался, нарывался на штрафы, или, напротив, воображал себя Шумахером, лихо подрезал других на дороге, а затем Альберту и Полине приходилось улаживать все проблемы с полицией. Поэтому всех устраивало, что за рулем была Полина. Молодожены вместе приезжали на работу, вместе уезжали, и производили впечатление счастливой супружеской пары. Возможно, так оно и было бы, если бы Полина не высаживала своего мужа у дома босса, а сама не заруливала на соседнюю улицу и в одиночестве поднималась на свой шестнадцатый этаж.

Со временем Сеня все чаще сбегал от Альберта к Полине. В уютной однушке вместе с Линой ему все же было намного приятнее находиться, чем в пропахшей табаком холостяцкой квартире босса. Когда рядом присутствовала Лина, Сеня мог творить. Он записывал стихи и навеянные ветром мысли, но большую их часть сам же забраковывал, выбрасывая в окно на волю ветра и бумажными комьями расшвыривая по квартире. Он не знал, что Полина не выбрасывала ни единого листочка, ни клочка бумаги, если на нем было написано хоть одно слово, написанное его рукой.

Лина с восхищением смотрела на ровные, почти печатные буквы его строк. Каждая буква словно проживала собственную жизнь, едва соприкасаясь с соседней слегка закругленным краем или черточкой. Полина обожала все, что делал Сеня, для нее фетишем становился любой предмет, соприкоснувшийся с ним или принадлежащий ему. Когда никто не видел, она надевала его одежду, тихо млея от его запаха. Лине приятно было бы, если бы это его руки обнимали ее, вместо его рубашки соприкасались с ее кожей и согревали, как его пропахший коньяком джемпер, но Сеня все чаще отталкивал ее и, вдохновленный примером обращения с ней Альберта, нередко бывал с ней грубым и до мурашек жестоким.

В самые счастливые для Полины мгновения Сеня мог быть с ней фантастически нежным, как утреннее майское солнце, лаская и согревая возлюбленную в своих объятиях, а мог беспричинно обрушить на нее свою стихийную ярость или плохое настроение. Сам не заметив как, Сеня стал собственной противоположностью. Изменилось его представление о любви как таковой. Ему явно нравилось причинять боль Лине, физически ее истязать и унижать морально, таким образом, мстя ей за то, что она его втянула в их с Альбертом жестокую игру.

Нередко он пытался шлифовать ее совесть и покорность мягким бежевым ремешком своих брюк, надеясь, что она никогда не заподозрит, насколько была ему когда-то дорога и любима, хотя в глубине души он больше всего надеялся именно на то, что ее отношение к нему осталось прежним. Он хотел видеть в Лине Деву Марию и блудницу Магдалину одновременно. Сеню раздражало, но одновременно и возбуждало то, что Полине нравилось абсолютно все, что бы он ни вытворял с ней в постели. Она извивалась и ныла в его объятиях, изнемогая от чувств, которые никто другой не смог в ней пробудить.

За последующие шесть лет чувства Сени к Полине заметно поостыли, уступив место граничащему с презрением равнодушию, а вот Лина с еще большей любовью смотрела на свое Божество, своего гениального поэта, навсегда приковавшего к себе ее сердце, но оставившего без любви.

Альберт с годами утратил к Полине какой-либо интерес, но он держал ее на коротком поводке, видя, что с ее помощью можно влиять на Сеню, манипулировать им.

– Сеня, миленький, потерпи немного! Альберт болен и стар! Да, ты посмотри на него! Думаешь, он еще долго будет нас мучить? Не думаю! Вот увидишь! Ему уже под семьдесят! Ну, на сколько его еще хватит? Сам подумай! – говорила она, целуя отрешенно смотрящего в сторону Сеню. – Он больной на всю голову сукин сын и прекрасно знает об этом. Таких, как он, нужно в дурдоме запереть.

– Я как-нибудь его все же убью, – холодно произнес Сеня, оттолкнув прилипшую к нему губами Лину. – Напомни мне, почему ты от него не уходишь, если тебе так не нравится жизнь с ним?

– Раньше я держалась за него из-за денег и от страха остаться одной, а теперь терплю его из-за тебя, – откровенно призналась Лина, вызвав очередную ядовитую насмешку Сени.

– Хорошо придумала, молодец! – жестко рассмеялся он. – Удобно, правда? Старый психопат совершенно один и, когда сдохнет, конечно же, все свое добро оставит нам с тобой. Вот ты и цепляешься за него. Ха-ха!

– А ты? Почему ты его терпишь? – не выдержала Полина.

– Сама знаешь, он угрожал семье моего брата. От такого маньяка можно ждать чего-угодно! – скрипнув зубами от ярости, ответил Сеня. – Я, наверное, уже привык быть его домашним питомцем. Может, мне нравится такая жизнь? Ни забот о хлебе насущном, ни проблем. Осталась единственная проблема. Это сама жизнь! Но, с ней нужно будет как-нибудь разобраться, как и с ним, как и с тобой…

– Давай прикончим Альберта, – на полном серьезе предложила Полина. – Только деньги здесь совершенно ни при чем. Я видела его завещание. Он все оставляет тебе, то есть нам, но при условии, что мы родим наследника.

– Этого еще не хватало! – воскликнул Сеня.

– Вот именно! Я ему не раз говорила, что не хочу никаких детей, но он артачится, заставляет меня делать ЭКО. Оказалось бесполезно, – с усмешкой сказала Полина.

– Ты мне раньше никогда не говорила об этом, – удивился Сеня, уязвленный ее словами. – Ты так не хочешь от меня ребенка?!

– Дело не в тебе, а во мне, – ответила Полина, прижавшись лбом к плечу Сени. – Я раз и навсегда решила для себя, что детей у меня никогда не должно быть.

Она научилась у Альберта беспощадно жестокости даже по отношению к себе.

– Почему? – спросил Сеня.

– На планете и так полно мусора, зачем еще засорять ее своим ДНК?! —жестко ответила Лина.

– Ну, как хочешь, – равнодушно произнес Сеня. – Наверное, тебе виднее.

Полину обидела реакция Сени. Как ни странно, когда она слово в слово сказала то же самое Альберту, он, напротив, горячо запротестовал, но переубедить ее так и не смог.

– У меня отец конченный алкан, мать затраханная жизнью истеричка, два брата закоренелых уголовника, а третьего из специнтерната перевели в дурдом. Разве это не аргумент?! – с горькой усмешкой спросила она.

– Но ведь ты, вроде как, нормальная? – с улыбкой спросил Альберт.

– Была бы я нормальная, я бы с тобой сейчас здесь не была, – дерзко ответила Полина, что с ней случалось крайне редко.

Альберт так удивился, что даже поленился ее наказывать. Он вообще перестал заниматься ее воспитанием, считая это делом заведомо проигранным и бесполезным. Альберт не стал покушаться на ее оставшиеся две жизни. Полли стала ему слишком безразлична.

– Куда уж еще нормальнее?! – неизвестно чему усмехнулся он.

– Вообще, надоела она мне, – подумал Альберт, с презрением взглянув на тощую поблекшую тридцатипятилетнюю женщину с впалыми глазами и сухой морщинистой кожей, но больше всего его раздражало выражение затаившегося страха и безмолвной покорности на ее лице. – Сеня к ней по-прежнему привязан, но без нее он припеваючи проживет, а вот без моих денег и таблеточек нет. Вывод? Пора девочке вернуться на родную помойку или куда она захочет. Дам ей немного денег пускай валит на все четыре стороны. Надоела мне эта безродная дворняжка. Еще и голос подавать начала. Вертится под ногами. Отвлекает на себя Сеню… Гнать ее, гнать вон!

– А ты заметно повзрослела, – сказал он, взяв ее за подбородок кончиками пальцев. – Большой девочке пора свить собственное гнездышко.

– Ты прогоняешь меня? – испуганно спросила Полина. – Но ведь я жена Сени…

– Это исправимо. Ха-ха! Нет. Ты же знаешь, я никого не держу и не выгоняю. Я ни тебя, ни Сеню ни разу не удерживал. Разве не так? Я же не вульгарный маньяк из дурацкого фильма, который привязывает своих жертв к батарее и угрожает выколоть им глаза ножом?! Ха-ха-ха! Я человек мирный, ты сама знаешь, – улыбнулся Альберт, ласково, как собачку, потрепав по голове Полину. – Мне кажется Сеня несчастен именно из-за тебя. Точнее, я это давно знаю, но щадил твои чувства, понимаешь, Полли? Ты же его любишь?

– Да, люблю, – тихо ответила Полина.

– Я тоже его люблю и хочу видеть счастливым, а ты делаешь его несчастным. Ты рвешь ему душу, заставляя его постоянно выбирать между мной и тобой. Тебе не жалко его? Тебе нравится мучить того, кого ты любишь?! – перешел в наступление Альберт.

– Нет… – как всегда, заплетающимся языком под его гипнотизирующим взглядом пролепетала Полина. – Я не мучаю его.

– Еще как мучаешь! Но ты эгоистка! Тебе наплевать на его чувства. Ты думаешь только о себе. Какая же ты гадкая девчонка, – понизив голос, произнес Альберт и отвернулся от Полины, опустив голову так, словно ему самому стало очень горько от осознания ее испорченности и эгоизма.

Сеня за шесть лет жизни с Полиной и Альбертом выработал собственные правила жизни. Не в силах противостоять им, он по-своему мстил каждому из них, доводя до бешенства или отчаяния.

В этот вечер обозленный и разочарованный во всем и во всех Сеня отправился в душ, побрился, уложил свои отросшие до плеч локоны и тщательно подобрав одежду для вечерней прогулки, отправился «на охоту», как он называл свои бессмысленные шатания по улицам и барам в поисках доступных развлечений. Напиться и забыться, если повезет, в объятиях красивой девушки. Это стало своего рода анестезией от жизни с Альбертом и Полиной. Он был рад хоть таким образом отвлечься от них, ненадолго забыть об их существовании. Сене было все равно, с кем спать, главное, чтобы хоть на несколько часов вообразить, что он вырвался из плена этих двух монстров, поработивших его всего. Он даже не пытался запомнить имена девушек, которые на крохи мгновений скрашивали его душевное одиночество. Имена рыбок, малышек и заек не загружались в его отравленную алкоголем и наркотиками память.

Переходя дорогу в неположенном месте Сеня едва не угодил под колеса белой иномарки. Он шарахнулся в сторону и упал на мокрую после недавнего дождя дорогу. Хозяйка маленькой «Kia» с криком ужаса выбежала из авто, всерьез испугавшись, что чуть не загробила парня.

– Смотри, куда прешь, овца! – заорал пьяный Сеня, с трудом поднявшись на ноги.

– Ой! Простите пожалуйста! Но ведь здесь нет пешеходного перехода и вас на дороге в этом месте вообще-то тоже не должно было быть, – ответила взволнованная девушка.

– Оля?! – внимательно окинув ее взглядом, спросил Сеня. – Лисичка, это и правда ты?!

Ольгу Яковлеву в универе прозвали лисичкой за рыжие непослушные локоны и остренький длинноватый подбородок. Красивые карие глаза на бледном испуганном лице, по-прежнему яркие, не накрашенные губы сердечком и веселые веснушки на курносом носике.

– Ничуть не изменилась, как-будто и не прошло… шесть лет с нашей последней встречи, – хитро улыбнувшись, подумал Сеня. – Выглядит такой растерянной и перепуганной! Смешная девчонка!

– Да, но… Я вас откуда-то знаю, только… Так, Господи, Сеня! – взвизгнула она, повиснув на его шее. – Сенька, так это я тебя чуть не сбила?! Фу! Да ты весь грязный!

– Ага! Спасибо! Я уже это понял. Намотала бы меня на колеса, и ездила, как ни в чем не бывало, – в своей мрачной манере пошутил Сеня, но не привыкшая к его своеобразному чувству юмора Оля испуганно отпрянула назад.

– Вообще-то, не смешно! – обиженно сказала она. – Сам лезешь под колеса, а потом еще и всякие гадости говоришь! Раньше ты вроде таким не был…

– Каким таким? – спросил Сеня, брезгливо осматривая прорванную на колене штанину окончательно загубленных светлых брюк.

– Ты был очень милым… Такой мечтатель. В тебя все девчонки нашей группы были тайно влюблены, но ты ни на кого не обращал внимания. Некоторые даже болтали, что ты… Но, не важно, – сказала Оля, с сочувствием глядя на его испорченную одежду.

– Олька, не начинай! Я помню, какой тошно-правильной ты была в универе. Что, совсем не изменилась? – с издевкой спросил Сеня. – Похоже, жизнь занялась только моим воспитанием.

– Сеня, прошу, не говори глупости! – строго произнесла явно не настроенная шутить Оля.

– Вот как я в таком виде буду ходить по городу? – капризно спросил Сеня, потирая ушибленный при падении локоть, на котором не было ни царапинки.

– Хочешь, подвезу тебя до дома? – предложила Оля. – Где ты живешь?

– А давай лучше к тебе, – обворожительно улыбнувшись, предложил Сеня, с радостью заметив, что еще не растерял прежних навыков обольщения.

– Ну, не знаю… Ладно, – согласилась Оля, не ожидавшая такого поворота развития событий этого и без того странного вечера.

Она поссорилась с матерью и вышла развеяться, погонять по вечерним дорогам столицы и немного выпустить пар. Начальство издергало нескончаемыми повышениями квалификации и профпереподготовками и без того дипломированного, работающего по своей специальности сотрудника, студенты, как водится, нахамили, да еще и мать устроила скандал из-за того, что она не купила сметану именно той торговой марки, которую та любила. Мало всего, так еще и встретился бывший однокурсник Сенька Полин. Оля в свое время не на шутку влюбилась в синеглазенького херувимчика Сеню, но он, как и подобает небесному созданию, был совершенно равнодушен к девушкам. У Сени в те годы были свои, совсем другие интересы, далекие от романтики и смешных университетских девчонок. Третий курс универа Сеня так и не закончил, неизвестно куда исчезнув, а вот Оля окончила вуз с красным дипломом и, пойдя по родительским стопам, стала педагогом. В отличие от мамы, школьной учительницы русского языка и литературы, она преподавала в колледже географию. С помощью маминых сбережений, она смогла купить скромную по московским меркам машину, но жить Оля была обречена с матерью.

Коренная москвичка Оля, в отличие от хватких провинциалок, не вписывалась в современный уклад жизни своей гордостью и воспитанной с детства правильностью во всем. В личной жизни у нее установился полный штиль после короткого замужества с одним коллегой из колледжа, которому, как выяснилось, от девушки требовалась только московская прописка. Немного старомодная девушка, чем-то напоминающая тургеневскую барышню, не раз вспоминала красивого златокудрого паренька, будоражащего ее воображение в студенческие годы. И вот он, предмет ее мечтаний – красавчик Сеня.

Оля не сразу признала Сеню в этом ухоженном эффектном молодом мужчине с циничной складкой у губ и выражением отвращения к жизни в уставших глазах. В довершение ко всему, Сеня еще и был заметно пьян, что Оля не переносила в мужчинах, но ведь это ни кто-нибудь, а Сеня! Глядя на Сеню с его раскованной манерой общения, Оля сама вдруг захотела послать ко всем чертям свои принципы и просто отдаться любви, о которой с юности мечтала, но которой так и не случилось в ее жизни. Ей было двадцать семь лет. Ни мужа, ни детей. Работа вначале ей очень нравилась, но подводные камни профессии преподавателя не соответствовали ее ожиданиям и быстро остудили пыл наивной девочки, всей душой рвущейся сеять разумное, добро и вечное перед теми, кому это вовсе не было интересно. Зачем нужно знать географию, когда есть гугл и любые карты в смартфонах? Необходимость каждодневно оправдывать в глазах студентов жизненную необходимость изучения предусмотренных учебным планом и рабочей программой дисциплин способна отбить любовь к преподавательской деятельности у кого угодно. Оля всерьез задумывалась об освоении профессии риэлтора – всегда актуальной и весьма доходной, по крайней мере, в Москве.

Оля повезла Сеню к себе, стараясь не думать о матери и ее недовольной физиономии при виде неизвестного молодого человека, возникшего на ночь глядя в их небольшой двушке в Химках. К счастью, мама Оли не слышала ее прихода. В действительности же она, скрестив пальцы, затаилась в своей комнате, чтобы не спугнуть счастье своей несовременной дочери. Оля внешне была весьма красивой, видной девушкой, но на московскую чику она не тянула, проигрывая не выходящим из салонов красоты и фитнес-клубов ровесницам. Она была слишком несовременна, игнорировала соцсети, ей просто было скучно тратить время на бесполезное общение с малознакомыми людьми, когда можно было почитать что-нибудь интересное из современной художественной литературы или перечитать бессмертную классику.

Сеня с любопытством разглядывал старую знакомую, пытаясь уловить ее намерения и, как обычно, разочаровался, узнав, что она, как и все остальные, просо хотела поиметь его, урвать частицу его нежности и ласк.

– Почему бы не порадовать девушку, – с насмешкой подумал Сеня. – Судя по зажатому виду, ее очень давно никто не трахал.

Сеня был не далек от истины. Оля ни с кем не встречалась и не искала случайных встреч. Столкновение с Сеней она в прямом смысле слова восприняла как некий знак свыше. Она сама прыгнула в его объятия, исстрадавшись от одиночества и отсутствия любви во всех ее проявлениях. Они с Сеней почти не разговаривали, пока ехали к ней. Оказавшись в ее полутемной комнате, они крепко сплелись в объятиях.

В ее страсти было трогательное отчаяние, что не укрылось от опытного взгляда Сени. Ему приятно было позлить Альберта и Лину, выключив телефон и ускользнув от их бдительного контроля на целую ночь. Он не мог объяснить почему, но с Олей ему было очень легко и приятно находиться рядом. Дело вовсе не в сексе, хотя здесь Оля его приятно удивила неподдельной искренностью в проявлении своих чувств и желаний, страстью и нежностью превосходя многих других его любовниц.

В последнее время Сеню особенно сильно раздражала тишина, навевая на него могильный холод и предчувствие чего-то ужасного, непоправимого и страшного.

– Прошу, только не молчи! – горячо шептал он, отвечая на страстные поцелуи Оли. – Кричи! Не выношу тишину… Умоляю, кричи!

– Но, ведь мама через стенку, – робко произнесла Оля.

– И что?! Она не была молодой или произвела тебя на свет от святого духа?! – с иронией спросил он, до боли натянув навернутые на руку ее рыжие волосы.

Оля вскрикнула, спугнув притаившихся в его душе монстров, хозяев тишины, так в последнее время угнетающей Сеню. Утром Сеня, отказавшись от кофе и вбив в смартфон номер телефона Оли, бесшумно покинул ее квартиру, чмокнув ее на прощание в макушку и почти не сомневаясь, что сюда он не вернется.

Оля с трепетом ждала его звонка, до боли сжимая кулаки, чтобы первой ему не позвонить. Она продержалась весь день и вечер, но ближе к ночи сдалась. Позвонив Сене, она с пересохшим от волнения горлом, как девочка перед первым свиданием, ждала, пока доходит сигнал, надеясь услышать его голос, но вместо спящего Сени трубку взяла Лина.

Услышав женский голос, Оля хотела сразу же отключить звонок, но все-же осмелилась позвать Сеню к телефону.

– Кто спрашивает? Оля, однокурсница Сени. Я по поводу встречи выпускников, – на ходу сориентировалась Оля. – Могу я узнать, а вы кто?

– Его жена, – желчно ответила Полина, от души надеясь, что разбила сопернице сердце.

Оля нажала отбой и горько разревелась. Она больше не звонила Сене, а он, похоже, начисто позабыл о ее существовании почти сразу же после проведенной с ней ночи. Оля не стала ему сообщать, что нечаянно проведенная вместе ночь не прошла без последствий. Она ждала от Сени ребенка. Оля вначале хотела избавиться от ребенка, но ее мама настояла на том, чтобы Оля оставила ребенка. Мудрая женщина понимала, что Оля с ее характером и подходом к жизни может остаться одна, а рождение ребенка наполнит ее жизнь хоть каким-то смыслом. Так оно и произошло. Сеня никогда так и не узнал, что у него родился сын, по космической случайности названный Григорием, как и его брат. Отца Оли тоже звали Григорием, поэтому ничего удивительного в появлении в семье Григория Семеновича Яковлева не было.

Сеня иногда вспоминал о рыженькой знакомой из своей прошлой жизни, но Оля напоминала ему о другой жизни, где присутствовали надежда, вера в себя и свою небесную звезду, а еще любовь, если и не к кому-то, то хотя бы к себе. Сеня все это утратил и теперь не хотел вспоминать о собственных ошибках и разочарованиях, поэтому всеми силами старался избегать общения с людьми из прошлого. Даже с родным братом теперешний Сеня с выпотрошенной душой почти не общался. Ему было больно вспоминать о своем счастливом детстве и потерянной жизни. Сеня говорил и думал о себе так, словно он уже умер. В какой-то степени, так оно и было.

Депрессия стала постоянной спутницей Сени. Ему было противно от всего в его красивой жизни. Ощущение того, что он заблудился по жизни, прорывалось наружу в стихах:

Полина за шесть лет накопила стихов Сени на сборник, но получив в подарок изданную книжицу, он нисколько не обрадовался.

– Я потерял себя! Я словно заблудился в тишине… Я больше не хочу быть поэтом. Это дорога проклята! – переполненный отчаянием, капризно заявил Сеня, отшвырнув в сторону сборник своих стихов. – Замкнутый круг вместо колеса Сансары. Рифма, со временем ставшая клеткой для мысли и для души. Я хочу выражать чувства поэзией прозы, расставляя буквы не в такт рифме, а в унисон собственным мыслям. Это величайшее из богатств и наслаждений! Я хочу создавать собственные сказочные миры, а не вздыхать о несбывшихся мечтах, чувствуя себя непризнанным гением или изгоем во все эпохи, куда бы меня не закинула воля Всевышнего. Я стал игрушкой в руках людей и, наверное, вызываю насмешки Высших сил. Для них все люди игрушки… Мне кажется, за нашей суетной каждодневной возней в поисках собственного счастья наблюдать сверху очень даже весело! Жаль, что на это Небесное шоу смертным не полагаются билеты в первом ряду!

Сеня себя ощущал не более, чем игрушкой, предназначенной для развлечений. А еще он для себя выяснил, что стал неисчерпаемым кошельком для собственного брата. Гриша частенько капал на мозги, что не всем везет так устроиться в жизни, как ему и намекал на финансовые затруднения. Сеня подбрасывал Грише крупные суммы денег, которые брались им, как должное. Они ведь братья! А что бы сказал Гриша, если бы узнал, на какую жертву пошел Сеня ради него и его семьи?!

Терпеть Альберта рядом для Сени стало привычкой. Коньяк смягчал его возмущение и отвращение. Альберт его насиловал, умело лаская и провоцируя получать ненавистное удовольствие, чередуя ласки с нежными пытками. Любитель душить, щипать и шлепать, он оставлял на белой коже красные отпечатки своей порочной извращенной страсти. Альберт со временем сумел разбудить в Сене новую сторону чувственности, научив его тело отзываться на непривычные ласки и даже получать от них удовольствие.

Убийственно скучный для Сени день на работе чаще всего переходил в хмельной вечер, наполненный наркотическим дурманом и пьяной негой. Альберт с чувством собственника фанатично любил своего прекрасного античного Бога, а Сеня… Ему уже все стало безразлично. Альберт был готов исполнить любую прихоть невольника своей любви, но Сеня перестал что-либо желать. Он перестал сопротивляться течению жизни, позволив ей каждый день уносить себя все глубже в неизбежность. Как же он ненавидел Альберта! Этот человек его морально сожрал и не все ли равно, что он делает с его телом ночами. Притупленное сознание Сени нашло спасение в том, чтобы за всем происходящим с собой и собственной жизнью наблюдать как бы со стороны. Так даже местами было интересно.

У Сени появилась странная привычка писать о себе и своих переживаниях в третье лице, словно речь шла вовсе не о нем самом, а о каком-то другом, несчастном и достойном жалости человеке. Его не хватало на длинные стихотворения. Вспышки его эмоций отражались в коротких четверостишиях, вроде этого, посвященного Лине:

Пустота и чернота обступали Сеню со всех сторон, наполняя изнутри, просачиваясь наружу даже сквозь солнечные лучи в ясные летние дни. Невидима рука словно сжимала во сне его горло, мешая дышать. Может все дело в алкоголе и наркотиках?! Но без них Сеня со всем чувством ответственности понимал, что просто-напросто прирежет бесстыжего старого извращенца и будь что будет. Альберт тоже это понимал и со своей стороны, со знанием дела, контролировал дозировку медикаментов, чтобы его «пациент» своим поведением не вызывал подозрения днем и не сопротивлялся ночью. А Полине была отведена собачья роль немого зрителя. С садистским удовольствием Альберт заставлял ее смотреть на то, как он распоряжается ее полусонным возлюбленным, томно вздыхающим в его умелых объятиях.

В минуты прозрения, когда дурман спадал с глаз, Сеня впадал в настоящее бешенство. В такие минуты он реально мог убить Альберта и окончательно погубить себя. Не меньше, чем со своим насильником, Сеня хотел расправиться и с самим собой. Он примерял острое лезвие ножа к своему лицу, блуждал им по пульсирующим венкам на шее, угрожал своему отражению в зеркале вонзить нож в его сердце, но сделать решительный бросок рукой так и не решался. Кроме того, Сеня патологически не переносил вида крови. После неудавшейся мысленной расправы над собой, Сеня надевал любимый Альбертом длинный шелковый халат с персидскими узорами, выходил из ванной и наливал себе очередную порцию коньяка. Какое-то время Сеня продолжал тешить себя сладкими мечтами о том, как он всаживает нож в грудь своего тирана и благодетеля, снова и снова, и, чаще всего, под эти убаюкивающие мысли засыпал, а возвратившийся с работы Альберт с умилением любовался улыбающимся во сне своим прекрасным возлюбленным.

С годами отношение к жизни сломленного, изнасилованного Сени тоже изменилось. Он забыл что такое любовь, какой она была у него с той грустноглазой девушкой из кафе, которую он перестал узнавать в немой прислужнице своего мучителя. Сеня со слезами вспоминал, что когда-то полюбил девушку, предавшую его также, как и весь мир вокруг. Он осознавал, что именно его тщеславие, погоня за легкой красивой жизнью, в итоге привели его в постель старого извращенца. Сеня ненавидел это проклятое красивое тело, которое он местами хотел искромсать, изуродовать, навсегда уничтожить, чтобы избавить от ежедневного унижения.

Его отчаяние прорывалось кровоточащими болью строками, смысл которых могли понять лишь те, кто знал о тайной стороне его жизни.

В непродолжительные периоды душевного подъема прежний Сеня возвращался к работе в PR-компании, по-прежнему удивляя окружающих оригинальными свежими идеями. Гений Сени как и раньше проявился в поэзии и рекламе. Он между делом сыпал остроумными слоганами и стихотворными строками, что очень нравилось директору по рекламе и вызывало ревность Альберта, всегда в глубине души боявшегося, что в один прекрасный день Сеня осознает, какой он бесценный самородок и бросит его. Сеня может уйти к конкурентам или вообще уехать в другое место и стать недосягаемым для Альберта. Не поможет даже его привязанность к Лине.

Альберт пришел к выводу, что нужно менять дозировку препаратов. Сексуальный овощ в собственной постели был для него важнее утраты ценного сотрудника для своей компании. Через несколько недель Сеня потерял последний интерес к работе, предпочитая томно валяться на диване перед теликом, потягивая коньяк. Она стал похож на залюбленную господином одалиску из гарема восточного владыки. Сеня перестал приезжать к Полине, предпочитая оставаться в более комфортных условиях у Альберта. Лина для него окончательно померкла, как и все в жизни. Сеня стал до невозможности истеричным и капризным, как женщина в критические дни. Его затуманенные синие глаза с расширившимися зрачками казались еще более яркими и пронзительно отчаянными.

Отчаяние спряталось на дне души, обрекая ее каждый день по крупице умирать, растворяясь в небытии. Сене как-то раз приснилось, что он умер и его охватило такое чувство умиротворения, свободы и блаженства. Проснувшись утром он заплакал от злости, осознав, что это всего лишь был сон, а земной ад продолжается.

– Я как бабочка, которой оторвали крылья. Она прыгает на земле и надеется, что от этого у нее вырастут новые, – подумал Сеня, с трудом перекатываясь на диване и пытаясь встать. – Вырастут? Ха-ха!

Мысль еще теплилась, а вот тело стало непослушным и вообще, больше ему не принадлежало. Он сам себе не принадлежал. Одна лишь мысль бенгальским огнем горела в голове Сени:

– Как же я до такого докатился?! Эх, начать бы все сначала!