Докричаться до небес

11. Фил

Клейстеру сегодня однозначно везло. С утра его задницу спас своим появлением Бутч, а сейчас Рита. Догадаться, что именно Макс подбил Мистика оттараканить меня к ней, не требовало особой гениальности, и только полный кретин не смог бы сопоставить наш разговор и мое появление в квартире у Риты.

«Да и хрен с ним. Пусть живет,» – подумал я, наблюдая за тем, как девушка рассматривала пульт. И если Бутчу он не был особо интересен – посмотрел больше для того, чтобы обозначить сам факт того, что масштаб и размах вложений в студию оценен, – то Рита даже попыталась посчитать количество регуляторов, о предназначении которых я не имел не малейшего представления. Наверное, только Мистик смог бы объяснить что тут к чему относится, а мне хватало куцего: «Короче, вот этот – громкость основной линии, а этот отвечает за микрофон.» Ну и еще несколько крутилок, отвечающих за скорость воспроизведения и громкость колонок, стоящих по краям от этого пульта. Черт ногу сломит раньше, чем я пойму, как Мистик во всем этом разбирается. А судя по тому, какой взгляд бросила на меня девушка, вопрос о назначении регуляторов уже вот-вот созреет и сорвется с приоткрывшихся губ.

– Если честно, то я в этой фигне не очень разбираюсь, – я решил заранее признаться в своей профнепригодности, но это вызвало только улыбку.

– Тут, наверное, что-то вроде рабочего места Мстислава? – спросила она, а я кивнул, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Для меня Мистик звучало гораздо привычнее, чем Мстислав. Имечко то еще, конечно. Мстислав… Пока выговоришь, язык сломается. Да и он сам особо не заморачивался, предпочитая кличку, в которой сочеталось и его имя и небольшая отсылка к игре слов на английском. Достаточно было разделить слово на два и добавить в написании всего одну букву k, как «мистичный» резко превращалось в «моя палка», а что именно вкладывал Мистик в эту палку, догадываться нужды не было.

– Ну да. Все, что связано с музыкой – это к нему. Прикольные биты делает.

– А где твое?

– Эм-м-м… У меня тут вроде как отдельный кабинет, – я показал на закуток с микрофоном за стеклом. И сперва стало неудобно, а потом нахлынуло чувство гордости – впервые кто-то считал мое спонтанное увлечение чем-то серьезным. – Хочешь посмотреть изнутри?

– А можно?

«Да, ептыть, ты еще спрашиваешь?»

ЧСВ окончательно зашкалило, и я провел Риту внутрь комнаты для записи.

– Как-то так. Ты не смотри, что здесь все так аскетично. Ничего лишнего, чтобы звук правильный был.

– Круто! Ничего, если я померяю? – она посмотрела на наушники, а в глазах засверкало от какого-то детского восторга.

– Надевай. Сейчас еще кой-чего сделаю, чтобы ты по полной прониклась атмосферой.

Я быстро вышел, закрыл за собой дверь и включил первую из оставленных записей на ноуте Мистика. Нажал кнопку микрофона и спросил:

– Не сильно громко?

Рита в ответ помотала головой, плотнее прижала наушники к ушам и прикрыла глаза, покачивая головой. Один в один повторяя мои манипуляции.

– Прикольно! – заулыбалась она, – Ощущение только непривычное из-за того, что на тебя смотрят.

– Ну это для того, чтобы Мистик мог мне показывать ритм или громкость голоса, – соврал я. Меня стекло начинало напрягать только в тот момент, когда я открывал глаза, высказав все, что хотело вырваться из сознания.

– А эта музыка для новой песни?

– Ага. Включить вторую? Хочешь?

– Если это не секрет, то конечно!

– Секунду.

Я включил следующий бит и стал наблюдать за реакцией на лице Риты, слушая через колонки действительно очень грустную музыку. Поднял регулятор микрофона на максимум и едва смог разобрать осторожное дыхание. Примерно так же я дышал сам – что-то внутри замерло, когда первые аккорды проникли в подсознание. Мистик видимо решил повторить эксперимент с моей просьбой о чем-нибудь рвущем душу. А Рита открыла глаза и смахнула невидимые слезинки.

– Вот прямо тут все сводит, – она прижала кулачок к груди, и я кивнул. Ощущение очень похожее. Удивительно похожее. – А у тебя уже есть слова?

– Еще нет.

– Жаль…

– Значит в первую очередь пишем ее? – спросил я.

– Я не знаю, – она пожала плечами. – И это тебе решать.

– Ну а ты бы какую выбрала?

– Я? Вторую, – улыбнулась Рита. – Просто она такая… блин, я не могу объяснить словами. Она очень сильно отличается от всего, что я слышала на диске. Ты только не подумай, что там все плохо… – она покраснела, словно застеснялась, но я прекрасно понял о чем идет речь и кивнул. – На диске песни жесткие что-ли… блин… ну я действительно не могу правильных слов подобрать…

– Эта выбивается из общей картинки?

– Да. Такое ощущение, будто ледяной водой окатили. Такая глубокая, очень грустная. Слушаешь и хочется плакать, – Рита пожала плечами, осмотрелась вокруг и спросила, – А ты специально запоминаешь слова перед записью?

– Почему?

– Ну тут ни одной бумажки нет. Я думала, что ты с листа записываешь, чтобы не запутаться и не забыть слова.

– Не. Я вообще никуда не записываю слов.

– А как тогда ты песни придумываешь?

– Хм… Если честно, то сам не знаю. Само как-то появляется.

– Это как? – удивилась она.

– Э-э-э… Вот ты же рисуешь, да?

– Немного, – Рита окончательно засмущалась.

– А как ты придумываешь что и как будет?

– Не знаю. Просто беру карандаш или кисточку, и оно само рисуется.

– Вот и у меня так же. Просто слушаю музыку и пишемся.

– Да ладно?

– Ну да. Чистый экспромт, – я поставил музыку на паузу и задал, наверное, самый глупый и неуместный вопрос, – Может по пиву под пиццу? У нас неплохо готовят, если что.

Рита пожала плечами, улыбнулась, а через мгновение кивнула.

Я вообще редко мог говорить с кем-нибудь настолько долго. А перескакивать с темы на тему, смеяться так, что сводило щеки… Никогда и ни с кем. Ни с Мистиком, ни с Клейстером. Обыкновенно все сводилось к обсуждению тачек, музыки или пустому трепу ни о чем, а когда становилось понятно, что все пошло на второй круг, цепляли телочек, и там уже каждый был сам за себя. Ездили им по ушам, не парясь по поводу мата, звучащего через слово, а то и вместо слов… Но сегодня, я ловил себя на мысли, что стараюсь реже материться или подбираю наиболее мягкие вариации, если не получалось обойтись без подобной грязи. Не то что мне было стыдно… Нет. Просто не хотелось тащить все это в ее мир. А она… Фак! Чем больше мы с ней говорили, тем явственнее у меня в голове обретало реальность сравнения с ангелом. Настолько чистой, настолько другой она была. Вообще другой. И сравнивать Риту с кем-то из телочек или цып казалось чем-то из области безумия. Абсолютно ничего общего между ними не было. Если со вторыми я прекрасно знал, что через полчаса, максимум час, мне достаточно будет оплатить счет и намекнуть на продолжение вечера в другом месте, и все пойдет по стандартной схеме «такси-секс-такси», то с ней… Я реально кайфовал от простого разговора и еле уловимого запаха лаванды, заполнившего собой мои легкие, перекрывающего все своим ароматом. И когда она посмотрела на часы, меня шарахнуло от мысли – ангелу пора обратно. Вызвал такси и напросился проводить, чего не делал никогда раньше. Всех телочек на одну ночь я выпроваживал без капли сожаления и тем более не писал им эсэмэски с пожеланием хороших снов. А здесь… Все совсем не так. Вообще не так… Я ехал в клуб, сжимая в руке телефон, на экране которого светилось: «Спокойной ночи, Фил.» Протянул таксисту две тысячных купюры и попросил ехать помедленнее, чтобы тупо пялиться на звезды в темноте неба. Мне до ужаса хотелось видеть, как мерцают в высоте яркие точки. И вернувшись в клуб, я до утра сидел на полу в комнате записи, слушал музыку, поставленную на репит, и прокручивал в голове прошедший вечер.

– Как хочешь, но мне кажется, что это рванет.

Сунул Мистику лист с текстом, который написал ночью, и, пока он читал, долго тер глаза – я так и не лег спать. А когда стали формироваться строчки, возненавидел себя за тупость. Нужно было спросить, какие кнопки жать, чтобы сделать запись самому.

– Бля-а-а-а… – протянул он.

– Давай без прелюдий. Если говно, то так и скажи, – сказал я.

– Фил, ты вообще понимаешь, что это? – Мистик передал лист Клейстеру и посмотрел на меня.

– Если честно, то я сейчас вообще нихера не понимаю, – мне с трудом удалось вытащить сигарету и подкуриться. – Поэтому и спрашиваю.

– Макс?

– Да погоди ты! Я так быстро читать не могу, – Клейстер прочитал первые строчки, шевеля губами, посмотрел на меня и показал большой палец.

– Дочитай сперва, – буркнул я, затягиваясь сигаретой.

– Фил, это просто бомба!

– Макс, дочитай, а потом уже выводы делай! Я сейчас на полном серьезе спрашиваю, а не в бирюльки играю.

– Хочешь по-серьезному? О`кей, – Клейстер осторожно опустил лист на столик и разгладил уголочки. – Давай-ка сейчас ты пойдешь поспишь, а потом запишемся. Мистик все сведет по красоте, а я сразу же позвоню на «Стрит» и «Груверс».

– «Груверс» -то откуда нарисовались? – я помассировал виски и прикурил новую сигарету. – «Лаунж» куда делся?

– Да в задницу этот «Лаунж»! – Макс поднялся и стал курсировать между дверью и окном, – Я «Груверсам» скидывал демку, но они меня послали, а вчера написали, что возьмут что-нибудь из нового в ротацию. Понимаешь? Прочухали, что просрали момент, а теперь волосы на жопе рвут.

– И?

– Фил, давай ты поспишь, а потом я тебе на пальцах объясню, что «Лаунж» и «Стрит» даже суммарно просирают «Груверсам» по охвату аудитории. И уровень уже совсем другой! А с таким… – Клейстер постучал пальцем по листу, – Могу смело башку поставить, но ты себе не то что рукав отхватишь, а выстрелишь так, что потом только успевай выбирать города для концертов.

– Да в жопу этот рукав и концерты, – я вдавил окурок в пепельницу и посмотрел Максу в глаза. – Оно этого стоит? Реально. Формат вообще другой!

– Мистик, ну хоть ты ему объясни…

– Филыч, короче, тема такая, – Мистик забрал у меня пачку с зажигалкой и закурил сам, что делал крайне редко. Выпустил дым в потолок и закашлялся. – Короче. Без соплей и истерик, как ты и просил. О`кей?

– Ну!

– Братка, это стопудовый хит!

– Тогда настраивай свою херобору. Пишемся сейчас.

– Как скажешь, Фил. Может ты и прав.

Пока Мистик колдовал над пультом, Клейстер сгонял вниз за кофе и кружками. Я буквально в два глотка проглотил содержимое своей, выкурил сигарету и стал барабанить пальцами по столешнице – меня распирало, мне хотелось записать эту песню. Не ради рукава, не ради места в ротации и чартах. Ночью, пока я чиркал карандашом в блокноте, в голове щёлкнуло, что это – то самое. То, о чем говорил мне Бутч. И я торопился. Чтобы не упустить момент, не потерять это состояние и не передумать.

– У меня всё готово, братка.

Мистик кивнул Клейстеру, а он открыл дверь в комнату записи и похлопал меня по плечу:

– Филыч, ты только не торопись. О`кей? Спокойно пишемся. Без нервяков. Лады?

– Я постараюсь, Макс.

Меня немного стопорнуло от этого напутствия. Я впервые посмотрел на стойку микрофона и осознал, что сейчас мне нельзя облажаться. Тупо нельзя.

Наушники. Закрыть глаза. Каким-то шестым чувством увидеть, как Мистик за стеклом что-то говорит Клейстеру, и в комнате гасится свет. Остаётся только крохотная лампочка, освещающая пульт.

– Фил?

– Секунду. Дай мне секунду, – я делаю глубокий вдох и киваю.

Первые аккорды, а у меня сводит сердце и сохнет в горле. Накрыв микрофон ладонью, я растворяюсь в музыке, словно кубик сахара в кружке кофе. Меня здесь нет. Никого здесь нет. Есть только музыка и слова, которые просятся наружу. И я шепчу:

– Каждый день, каждый вздох, каждый удар сердца… Мама, прошу, поговори со мной… Хотя бы минуту…

Мой голос хрипит и я мотаю головой.

«Мама, помоги мне…»

Мистик, добавляет громкость. Будто чувствует, что сейчас мне нужно чуть больше этой грусти, а я встаю почти вплотную к микрофону. Так, что кончик носа упирается в сетку фильтра.

Прости меня, мама, я сегодня очень пьян.

Ты знаешь, мама, не спасает этот план.

Скажи мне, мама, что мне делать, как мне быть?

Ты дай совет, как дальше сыну нужно жить.

Я знаю – слышишь все, о чем тебя молю.

Ты видишь, мама, на коленях я стою.

И пусть молчишь ты, но я знаю, ты со мной.

Скажи мне, мама: «Как дела? Ну что с тобой?»

И я кричу сквозь слезы: «Мама, ты прости!

За то, что сын твой стал таким, сошел с пути.

За все грехи. За то, что рядом нет тебя.

Я умоляю, мама, ты прости, прости меня!»

Мне говорили: «Время лечит», – но все врут.

Я знаю мама, ты одна со мною тут.

Ты знаешь, мама, как сжирает эта боль.

Помолись за меня, прошу, скажи, в чем моя роль.

Я, словно призрак, превращаюсь в свою тень.

И ненавижу этот мир, ведь каждый день

С восходом солнца ты вновь таешь среди снов.

Только ты одна знаешь, как не хватает твоих слов.

И я кричу сквозь слезы: «Мама, ты прости!

За то, что сын твой стал таким, сошел с пути.

За все грехи, за то, что рядом нет тебя.

Я умоляю, мама, ты прости, прости меня!»

Я делаю шаг назад. Второй, третий. Рукавом вытираю лицо и осторожно снимаю наушники. Мне сложно поднять глаза и посмотреть на пацанов. Стыдно за то, что они увидели мои слезы. Страшно признаться, что оказался таким слабаком. Несколько минут в абсолютной тишине, и я медленно подхожу к микрофону, поднимаю взгляд, не решаясь ничего спрашивать. Как бы не записалось, второй раз мне уже не поможет. Момента лучше уже не будет.

Мистик стягивает свои наушники, показывает большой палец и отворачивается от меня и Клейстера. А Макс сидит на диване, сгорбившийся, натянув капюшон так, что видно только часть подбородка, трет ладонью глаза, мотает головой и тянется за сигаретами.