Доктор Коул

1 Встреча

Р. Дж. проснулась.

Сколько себя помнила, время от времени она просыпалась ночью и вглядывалась в темноту, пребывая в твердой уверенности, что она все еще врач-стажер в больнице Лемюэль Грейс в Бостоне и пытается немного подремать в пустой палате во время изнурительной тридцатишестичасовой смены.

Она зевнула, позволяя реальности вернуться, и с облегчением вздохнула, вспомнив, что то время осталось далеко позади. Постаралась снова погрузиться в сон, поскольку светящийся циферблат часов подсказал, что спать осталось всего два часа, а годы стажировки научили ее ценить каждую минуту сна.

Два часа спустя она спокойно проснулась в слабо освещенной восходящим солнцем комнате и выключила будильник до того, как он успел зазвонить. Это случалось ежедневно, но она все равно заводила его каждый вечер, на всякий случай. Тугая струя душа освежила ее, придав сил. Р. Дж. нанесла на тело больше мыла, чем обычно, и подумала о пробежке, но времени уже не оставалось.

Высушив феном короткие черные волосы, все еще густые и блестящие, она посмотрела на себя в зеркало. Светлая и чистая кожа, узкий удлиненный нос и широкий рот с полными губами. Чувственный? Широкий рот, губы, которые так долго никто не целовал. Под глазами мешки.

— Так чего же ты хочешь, Р. Дж.? — грубо спросила она у своего отражения.

Уже не Тома Кендрикса. В этом она была уверена.

Вчера, перед тем как лечь спать, она выбрала одежду на следующий день. Вещи лежали возле шкафа. Блузка и широкие брюки, шитые на заказ, а также красивые и удобные туфли. Выйдя в коридор, она заглянула в комнату Тома и увидела, что костюм, который он сбросил с себя накануне вечером, так и остался лежать на полу. Муж встал раньше ее, потому что ему нужно было оказаться на работе в операционной уже без четверти семь.

Спустившись на первый этаж, она налила стакан апельсинового сока и заставила себя медленно его выпить. Потом надела пальто, подхватила сумку и прошла через тихую кухню в гараж. Маленький красный автомобиль BMW был ее капризом. Ей нравился тихий шум мотора, хорошая чувствительность руля. У Тома был свой каприз — большой старый дом.

Ночью выпало немного снега, но его успели убрать, потому, когда она миновала Гарвард-сквер и бульвар Кеннеди, дорога уже не вызывала никаких проблем. Р. Дж. включила радио и слушала Моцарта, медленно продвигаясь по запруженной машинами улице Мемориал-драйв. Потом она повернула на мост Бостон Юниверсити бридж, перекинутый через реку Чарльз, и оказалась в Бостоне.

Несмотря на ранний час, стоянка была забита автомобилями. Р. Дж. аккуратно припарковала BMW возле стены, надеясь, что так никто не поцарапает машину, резко распахнула дверцу и быстрым шагом направилась к больнице.

Охранник кивнул, приветствуя ее:

— Доброе утро, доктор Коул.

— Привет, Луи.

Возле лифта она поздоровалась с несколькими людьми. Выйдя на четвертом этаже, направилась в комнату триста восемь. Приезжая рано утром на работу, она всегда чувствовала сильный голод. Они с Томом редко обедали и ужинали дома и никогда не завтракали. В холодильнике можно было обнаружить только сок, пиво и слабоалкогольные напитки. Четыре года каждое утро Р. Дж. ела в людном кафетерии, но потом Тесса Мартула стала ее секретаршей и взялась делать для нее то, что едва ли согласилась бы делать для мужчины.

— Я хожу туда за кофе, почему бы мне не взять его и для тебя? — рассуждала Тесса.

Р. Дж. надела свежий белый халат и углубилась в чтение историй болезней. Спустя несколько минут она с радостью увидела Тессу, которая несла в руках поднос с румяными рогаликами, сливочным сыром и чашкой крепкого черного кофе.

Пока Р. Дж. завтракала, Тесса принесла ей расписание встреч, и она быстро пробежала его глазами.

— Звонил доктор Рингголд. Хочет поговорить с вами, пока вы не углубились в работу.

Главный врач занимал угловой кабинет на пятом этаже.

— Заходите, доктор Коул. Доктор Рингголд вас ждет, — сказала секретарша.

Когда она вошла, доктор Рингголд кивнул ей и указал на стул, крепко притворив дверь.

— Вчера у Макса Роузмана случился приступ, он находился на конференции по инфекционным заболеваниям в Колумбийском университете. Сейчас он в больнице Нью-Йорк Хоспитал.

— Ох, Сидни! Бедный Макс. Как он?

Рингголд пожал плечами.

— Жив, но совсем плох. Сильный паралич и неработающие нервные окончания в правой части лица, левой руке и правой ноге. Это пока. Посмотрим, что принесут следующие несколько часов. Мне только что звонил Джим Джефферс из Нью-Йорка. Эдакий звонок вежливости. Сказал, что будет держать в курсе, но ясно, что Макс вернется на работу очень нескоро. Учитывая его возраст, я сомневаюсь, что это вообще возможно.

Р. Дж. кивнула и насторожилась. Роузман был заместителем Рингголда.

— Человек вроде тебя, толковый врач, да еще с твоим опытом по юридической части, сможет оживить отдел, если ты займешь это место.

Р. Дж. не хотела занимать место Макса, сулившее большую ответственность и весьма ограниченную власть.

Сидни Рингголд, казалось, прочел ее мысли.

— Через три года мне будет шестьдесят пять. Это возраст обязательной пенсии. Мой заместитель получит серьезное преимущество по сравнению с другими кандидатами на это место.

— Сидни, вы предлагаете эту работу мне?

— Нет, это не так, Р. Дж. На самом деле я собираюсь поговорить об этой должности еще с несколькими людьми. Но у тебя много шансов ее получить.

Р. Дж. кивнула:

— Справедливо. Спасибо за то, что рассказали.

Однако его взгляд помешал ей встать.

— Еще один момент, — сказал он. — Я долгое время думал о том, что нам нужно создать комитет по медицинским публикациям. Он должен способствовать тому, чтобы наши доктора писали и публиковали больше статей. Я хочу, чтобы ты организовала и возглавила этот комитет.

Она покачала головой.

— Я просто не могу, — сказала она. — Я уже и так выкладываюсь по максимуму, чтобы выполнять свой график.

Это было правдой. И он знал это. По понедельникам, вторникам, средам и пятницам она занималась пациентами в больнице. Утром по вторникам она шла в Массачусетский медицинский колледж, располагавшийся через дорогу от больницы, чтобы прочитать двухчасовую лекцию о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала. Днем по средам она читала в медицинском институте лекцию об исках о профессиональной небрежности. По четвергам она проводила аборты на ранних сроках беременности в клинике планирования семьи на улице Джамайка-плейн. По пятницам днем она работала над проблемами предменструального синдрома в клинике, которая, как и курс в Массачусетском медицинском колледже, была создана благодаря ее настойчивости, несмотря на противодействие некоторых консервативных докторов.

Они оба понимали, что Р. Дж. у него в долгу. Главный врач поддерживал ее инициативы, не обращая внимания на политическую оппозицию. Сначала он относился к ней с опаской. Раньше она работала адвокатом и занималась случаями врачебной халатности, а потом сама стала врачом. Некоторые коллеги называли ее «доктор Ищейка». Это ее нисколько не смущало. Главный врач увидел, как «доктор Ищейка» не только выжила, но и добилась успеха, став доктором Коул, заработав уважение честностью и принципиальностью. Теперь ее лекции и клиника стали важной частью больницы. Рингголд часто приписывал заслугу их создания себе.

— Возможно, ты откажешься от чего-нибудь из своей нагрузки? — Они оба понимали, что он имеет в виду четверги и клинику планирования семьи. — Я хочу, чтобы ты занялась этим, Р. Дж.

— Я подумаю, Сидни.

На этот раз она смогла встать со стула. Подойдя к двери, она с неудовольствием поймала себя на том, что пытается догадаться, кто еще претендует на место заместителя главного врача.

2 Дом на Брэттл-стрит

Еще до того, как они поженились, Том пытался убедить Р. Дж. совместить занятия юриспруденцией и медициной, что дало бы ей приличный годовой доход. Когда, несмотря на его увещевания, она бросила работу адвоката и полностью сосредоточилась на медицине, он принялся убеждать ее заняться частной практикой в одном из богатых пригородов. Когда они покупали дом, он ворчал, что она могла бы получать в год на двадцать пять процентов больше, если бы занялась частной практикой.

В медовый месяц они поехали на Виргинские острова, провели неделю на одном из них, недалеко от Сент-Томаса. Через два дня после возвращения они начали подыскивать себе дом. На пятый день агент по недвижимости отвез их посмотреть величественный, но обветшавший особняк на Брэттл-стрит в Кембридже.

Р. Дж. осмотрела его без интереса. Он был слишком большим, слишком дорогим, слишком ветхим. К тому же мимо проезжало слишком много транспорта.

— Это безумие.

— Нет, нет, нет, — прошептал он. Она вспомнила, каким красивым он был в тот день: с модно подстриженными светлыми волосами, в отлично сидящем новом костюме. — Это не безумие. — Том Кендрикс уже воображал себе милый дом в георгианском стиле, расположенный в тихом пригороде с невысокими заборами красного кирпича, где гуляли поэты и философы, о которых пишут в учебниках. Чуть дальше по улице стоял шикарный особняк, в котором жил Генри Уодсворт Лонгфелло. За ним располагалась Богословская школа Гарвардского университета.

Том уже стал большим бостонцем, чем его коренные жители. У него появился местный акцент, он шил костюмы только у «Брукс Бразерс». Но на самом деле он был обычным мальчишкой с фермы на Среднем Западе, учился в университете Боулинг Грин, а также в университете штата Огайо. Мысль о том, что он живет по соседству с таким заведением, как Гарвард, что он сам почти его часть, приводила его в восторг.

Этот дом соблазнил его. Фасад красного кирпича с орнаментом, изящные колонны возле дверей, небольшие окна по сторонам от входа и над дверью, кирпичная стена вдоль границы участка.

Она подумала, что он шутит. Когда стало ясно, что он настроен купить этот дом, Р. Дж. разволновалась и попыталась отговорить его:

— Это же очень дорого. Дом и забор нужно серьезно ремонтировать, крыша и фундамент в плачевном состоянии. Даже в буклете агентства открыто сказано, что дому требуется новая печь. Это авантюра, Том.

— Совсем нет. Это дом, в котором будет жить пара успешных врачей. Подтверждение нашей уверенности в себе.

Они откладывали совсем немного денег. Поскольку Р. Дж. получила степень по юриспруденции перед тем, как поступить в медицинский институт, она смогла заработать немного денег, которые позволили ей закончить институт и интернатуру лишь с небольшой задолженностью. А вот Том был в долгах как в шелках. Однако он упрямо спорил, настаивал на покупке дома. Он напомнил ей, что уже начал зарабатывать очень хорошие деньги на должности главного хирурга, убеждал, что они с легкостью смогут купить этот дом, если добавят ее небольшой доход к тому, что получает он. Он повторял это снова и снова.

Это происходило сразу после их свадьбы, когда она была от него без ума. Том был отменным любовником, но не самым лучшим человеком. Однако тогда она этого не знала и слушала его внимательно и с уважением. Наконец она сдалась.

Они потратили кучу денег на отделку дома и обстановку, в том числе на антикварные и почти антикварные вещи. По настоянию Тома купили небольшой рояль, скорее потому, что он хорошо смотрелся в музыкальной комнате, чем потому, что Р. Дж. умела на нем играть. Примерно раз в месяц ее отец заказывал такси до Брэттл-стрит и платил таксисту, чтобы тот заносил в дом его громоздкую виолу да гамба. Отец был рад видеть, что Р. Дж. хорошо устроена, и они исполняли дуэтом длинные и проникновенные музыкальные произведения. Музыка позволяла сгладить множество шероховатостей, которые появились в браке с самого начала. От нее дом казался не таким пустым.

Они с Томом почти всегда ели в городе, потому кухарка была им не нужна. Молчаливая негритянка по имени Беатрикс Джонсон приходила по понедельникам и четвергам, убирала в доме и изредка что-то ломала. За двором следила служба по уходу за ландшафтом. Гости у них бывали редко, пациенты тоже не заглядывали. Единственными предметами, указывавшими на характер деятельности жильцов этого дома, были две деревянные таблички, которые Том прибил на правую створку входных дверей.

Томас Ален Кендрикс, доктор медицины

и

Роберта Дж. Коул, доктор медицины

В то время она называла его Томми.

К сожалению, в ее палатах редко находилось больше одного-двух пациентов. Она была районным врачом, заинтересованным в карьере семейного врача, но в ее больнице не было соответствующего отделения. Это делало ее своего рода «на все руки мастером». Ее работа в больнице и медицинском институте требовала навыков разных специальностей. Она осматривала беременных, но роды принимали другие врачи. Также ей почти всегда приходилось направлять своих пациентов к хирургу, гастроэнтерологу или еще какому-нибудь специалисту. В большинстве случаев дальнейшим их лечением занимался соответствующий специалист или домашний доктор. Обычно пациенты обращались в больницу с проблемами, которые требовали использования новых технологий.

Однажды политическая оппозиция и чувство, что она может достичь большего, оживили ее работу в Лемюэль Грейс, но она надолго потеряла чувство удовлетворенности работой. Слишком много времени уходило на изучение и подписание страховых документов, специальных бланков для тех, кому может потребоваться кислород… Специальная длинная форма для этого, краткая форма для того, в двух экземплярах, в трех экземплярах, свои, отдельные формы для каждой страховой компании…

Она принимала больных быстро и с большой пользой для них. Безликие эксперты страховых компаний определили, сколько времени нужно потратить на одного пациента и сколько раз он мог обратиться к врачу, прежде чем его направляли на анализы, на рентген, на УЗИ, на МРТ. Эти процедуры нужны были для точного диагностирования, страховали ее от ошибки.

Часто она гадала, кем были эти люди, приходившие к ней. Какие процессы в их организме, практически скрытые от ее беглого осмотра, приводили к заболеваниям? Что с ними произойдет дальше? У нее не было ни времени, ни возможности относиться к ним как к людям, быть настоящим врачом.

В тот вечер она встретилась с Гвен Габлер в «Гимназиуме Алекса», модном и дорогом клубе здоровья на Кенмор-сквер. Гвен была сокурсницей и лучшей подругой Р. Дж. Она работала гинекологом в клинике планирования семьи. Веселый нрав и острый язык скрывали от окружающих ее трудное положение. У нее было двое детей, муж работал брокером по недвижимости, и сейчас для него наступили тяжелые времена. Еще у нее был перегруженный график работы, разбитые идеалы и депрессия. Они с Р. Дж. приходили в этот клуб дважды в неделю, чтобы наказать себя аэробикой, заставить глупые желания выйти из организма с потом в сауне, вымочить глупые сожаления в горячей ванне, выпить в кафе бокал вина и посплетничать на медицинские темы.

Их любимой забавой было наблюдать за мужчинами, приходящими в клуб, и оценивать их по внешнему виду. Р. Дж. обнаружила, что ее больше интересуют мужчины с интеллигентными чертами лица. Гвен больше нравились их животные качества. Она восхищалась владельцем клуба, греком с золотистой кожей Александером Манакосом. Для Гвен не составляло труда помечтать о романе с мускулистым, душевным аполлоном, а потом вернуться домой к Филу, близорукому коренастому мужу, которого она очень ценила. Р. Дж. возвращалась домой и засыпала, листая медицинские журналы.

Со стороны казалось, что они с Томом осуществили американскую мечту. У них была профессия, приносящая хороший доход, красивый дом, а также фермерский домик в Беркширских горах, в который они наведывались изредка по выходным и во время отпуска. Но их брак превратился в прах. Она пыталась убедить себя, что все изменилось бы, будь у них ребенок. Ирония судьбы заключалась в том, что врач, занимавшаяся бесплодием, многие годы сама не могла забеременеть. Том сделал анализ спермы, она тоже сдала несколько тестов. Не было найдено никаких признаков бесплодия, и они быстро вернулись в водоворот рабочей рутины. Постепенно они отдалились друг от друга. Если бы их чувства были сильнее, они решились бы на искусственное осеменение, экстракорпоральное оплодотворение или усыновление. Но теперь ни его, ни ее это не интересовало.

Очень давно Р. Дж. поняла две вещи: что она вышла замуж за ненадежного мужчину и что он встречается с другими женщинами.

3 Беттс

Р. Дж. знала, что Том был так же удивлен, как и все остальные, когда Элизабет Салливан вернулась в его жизнь. Они с Беттс прожили вместе два года в Коламбусе, штат Огайо, когда еще были очень молоды. В то время ее звали Элизабет Боссард. Судя по тому, что Р. Дж. слышала от Тома, и по тому, как он о ней отзывался, он очень любил ее, но она бросила его, когда встретила Брайана Салливана.

Она вышла за Салливана и переехала в Нидерланды, в Гаагу, где он работал руководителем маркетингового отдела компании IBM. Несколько лет спустя его перевели в Париж, а еще через девять лет он умер от сердечного приступа. К тому времени Элизабет опубликовала несколько мистических романов и у нее появилось множество преданных читателей. Главный герой ее книг был программистом, который по долгу службы вынужден был много путешествовать. Действие каждой книги происходило в новой стране. Она ехала туда, куда вели ее книги, живя год-два в стране, о которой писала.

Том увидел некролог Брайана Салливана в «Нью-Йорк Таймс» и написал Беттс письмо с соболезнованиями, на которое она ответила. Кроме этого она больше никак с ним не общалась, даже не посылала открыток. Том о ней почти не вспоминал все эти годы, пока однажды она не позвонила и не сказала, что у нее рак.

— Я консультировалась с докторами в Испании и Германии, и мне известно, что он прогрессирует. Я решила вернуться домой. Берлинский доктор предложил поехать в Нью-Йорк в больницу Слоан-Кеттеринг, но я знаю, что ты работаешь в Бостоне, и потому приехала сюда.

Том понимал, на что она намекает. У Элизабет тоже не было детей. Ее отец погиб в автокатастрофе, когда ей было восемь лет, а мать умерла четырьмя годами позже от рака, который теперь убивал саму Элизабет. Ее вырастила единственная сестра отца, в старости ставшая инвалидом и жившая теперь в частном доме престарелых в Кливленде. Больше Элизабет не к кому было обратиться.

— Мне так плохо, — сказал он Р. Дж.

— Конечно, тебе плохо.

Проблема была явно не по плечу специалисту по общей хирургии. Том и Р. Дж. обсудили случай Элизабет, пытаясь найти выход. Они уже давно так не говорили, по душам. Потом Том организовал для Элизабет прием в институте онкологии Дана-Фарбер. Он поговорил с Говардом Фишером после того, как ее обследовали.

— Карцинома сильно распространилась, — сказал Фишер. — Правда, я видел пациентов и на более серьезных стадиях заболевания, у которых начиналась ремиссия, но вы же понимаете, что я не очень на это надеюсь.

— Я понимаю, — ответил Том, и онколог назначил Беттс лечение, сочетающее облучение и химиотерапию.

Элизабет сразу же понравилась Р. Дж. Бывшая любовь ее мужа оказалась со вкусом одетой круглолицей женщиной, которая выглядела слегка полной для своего возраста. Она не собиралась сдаваться. Она была бойцом. Р. Дж. помогла ей найти квартиру с одной спальней на Массачусетс-авеню, и они с Томом часто навещали ее, не как врачи, а как друзья.

Р. Дж. повела ее на балет «Спящая красавица», а потом на первый осенний симфонический концерт, отдав ей свое место в седьмом ряду партера.

— У тебя только один билет?

— Том не ходит на такие мероприятия. У нас разные интересы. Он любит хоккей, а я нет, — ответила Р. Дж., и Элизабет задумчиво кивнула и заметила, что ей понравилось, как дирижировал Сэйдзи Одзава.

— Следующим летом будет выступать оркестр «Бостон Попс». Тебе должно понравиться. Люди сидят за маленькими столиками, потягивая шампанское и лимонад, и слушают музыку. Очень gemütlich[1].

— Нам пора, — сказала Беттс.

Послушать «Бостон Попс» ей было не суждено. В начале зимы болезнь начала прогрессировать. Она прожила на Массачусетс-авеню всего семь недель. В больнице Миддлсекс Мемориал ей выделили частную палату на этаже для важных персон и усилили радиационное лечение. Очень скоро у нее выпали все волосы, она начала худеть.

Она была такой чувствительной, такой спокойной.

— Знаешь, получилась бы очень интересная книга, — сказала она Р. Дж. — Только у меня нет сил ее писать.

Между двумя женщинами возникла приязнь, но однажды поздно ночью, когда они втроем сидели в ее палате, Беттс посмотрела именно на Тома.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Поклянись, что не позволишь мне страдать.

— Клянусь, — почти торжественно произнес он.

Элизабет хотела пересмотреть завещание и составить документ, в котором она отказывается от того, чтобы ее жизнь поддерживалась искусственно с помощью специального оборудования или препаратов. Она попросила Р. Дж. найти ей адвоката, и та пригласила Сюзанну Лорентц из конторы «Вигодер, Грант и Берлоу», в которой она когда-то сама работала непродолжительное время.

Пару вечеров спустя Р. Дж. вернулась с работы, когда Том уже поставил машину в гараж, и обнаружила, что он сидит на кухне, пьет пиво и смотрит телевизор.

— Привет. Тебе звонила эта Лорентц? — спросил он, выключив телевизор.

— Привет. Сюзанна? Нет, не звонила.

— Она позвонила мне. Она хочет, чтобы я стал агентом Беттс по медицинскому уходу. Но я не могу. Я и так ее лечащий врач, потому может возникнуть коллизия, верно?

— Да, может.

— Ты возьмешься за это? Станешь агентом?

Он немного располнел, и казалось, что не высыпается. На его рубашке она заметила хлебные крошки. Ей было грустно, что важная часть его жизни вот-вот должна умереть.

— Да, я не против.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила она, пошла в спальню и легла спать.

Максу Роузману предстоял долгий период восстановления, потому он решил уйти на пенсию. Сидни Рингголд ничего не говорил Р. Дж. по поводу давешнего предложения и не делал никаких официальных заявлений. Однажды к ней подошла улыбающаяся Тесса. Она не сказала, откуда получила эту информацию, но Р. Дж. готова была поклясться, что ей разболтала Бесс Харрисон, секретарша Роузмана.

— Ходят слухи, что ты в числе претендентов на место Роузмана, — сообщила она. — Ура! Я думаю, у тебя есть все шансы. Ты сможешь сделать карьеру. Кем ты хочешь стать? Деканом в медицинском институте или директором больницы? Ты же не забудешь о бедняжке Тессе, верно?

— Перестань, Тесса. Я не получу это место. Но о тебе я не забуду. Ты же знаешь так много сплетен и носишь мне по утрам кофе, глупышка.

Она часто слышала об этом от разных сотрудников. То и дело кто-нибудь подходил к ней и с заговорщицким видом сообщал, что миру известно об этой новости. Она не удивлялась. Она не знала, хочет ли эту должность и сможет ли принять ее.

Вскоре Элизабет так похудела, что Р. Дж. смогла представить, как она выглядела в молодости, когда жила с Томом. Ее глаза казались больше, кожа стала почти прозрачной. Р. Дж. знала, что она на краю.

Между ними существовала странная близость, усталость от мира. Они стали почти как сестры. Отчасти виной тому были воспоминания об одном партнере. Р. Дж. не могла представить Тома в постели Элизабет. Интересно, тогда он был таким же хорошим любовником? Он так же нежно гладил ее ягодицы и целовал пупок? Вероятно, у Элизабет возникали подобные мысли, когда она видела Р. Дж., однако в них не было ревности. Женщины были близки. Несмотря на тяжелую болезнь, Элизабет была очень чувствительной и проницательной.

— Вы с Томом собираетесь разойтись? — спросила она однажды, когда Р. Дж. заехала к ней по дороге домой.

— Да. Думаю, очень скоро.

Элизабет кивнула.

— Мне очень жаль, — прошептала она, найдя в себе силы для утешения. По всей видимости, она не была удивлена. Жаль, что они не познакомились раньше.

Они стали бы прекрасными подругами.

4 Принятие решения

Четверги.

Когда Р. Дж. была моложе, ей было проще. Теперь же казалось, что у нее остались только четверги.

Она любила младенцев, потому ей не доставляло никакой радости делать аборты. Это было отвратительно и грязно, некоторые коллеги не одобряли ее занятие. К тому же Тома пугали возможные последствия этой работы для их репутации.

В Америке шла настоящая война из-за абортов. Многие доктора вынуждены были увольняться из-за отвратительных угроз организаций, выступающих против абортов. Р. Дж. считала, что женщина имеет право принимать решение относительно собственного тела, потому каждый четверг утром она ехала на Джамайка-плейн и заходила в клинику с черного хода, избегая демонстрантов с плакатами, распятиями и эмбрионами в банках.

В последний четверг февраля она подъехала к клинике. Дорожка была расчищена от снега Ральфом Айелло, который жил по соседству и зарабатывал тем, что расчищал территорию вокруг клиники. Его же собственный двор был засыпан глубоким свежим снегом. Задний двор клиники находился с другой стороны ворот. От него шла узкая дорожка к черному ходу.

Р. Дж. всегда старалась быстро попасть в здание, опасаясь, что демонстранты могут обогнуть его и увидеть, как она заходит в клинику. Она злилась и почему-то стыдилась того, что ей приходится проникать на работу тайком.

В тот четверг со стороны главного входа не доносилось никаких звуков — ни криков, ни проклятий, но Р. Дж. была очень озабочена. По дороге в клинику она заехала к Элизабет Салливан.

Элизабет уже потеряла всякую надежду и вступила в царство непрерывной боли. Кнопка, которую ей позволяли нажимать для того, чтобы в кровь впрыскивались необходимые препараты, была бесполезна практически с самого начала. Когда она приходила в сознание, то испытывала такие страдания, что Говарду Фишеру пришлось назначить ей лошадиные дозы морфия.

Она спала без движения.

— Привет, Беттс, — громко поздоровалась Р. Дж.

Она приложила два пальца к теплой пульсирующей шее Элизабет. Спустя мгновение, почти против своей воли, она взяла ее за руку. Каким-то образом Р. Дж. почувствовала, что в Беттс осталось очень мало жизненных сил и этот запас потихоньку улетучивается.

— Ах, Элизабет. Мне очень жаль.

Губы Элизабет дрогнули. Р. Дж. наклонилась, пытаясь расслышать, что хочет сказать подруга.

— …зеленую. Возьми зеленую.

Р. Дж. рассказала об этом одной из медсестер, Беверли Мартин.

— Бог любит ее, — сказала медсестра. — Обычно она никогда не просыпается настолько, чтобы говорить.

В ту неделю, казалось, мир сошел с ума. Ночью кто-то поджег клинику абортов в Нью-Йорке. То же нездоровое поветрие обнаружилось и в Бостоне. Массовые демонстрации осадили две клиники в Бруклине. Одна из этих клиник принадлежала компании «Планирование семьи», а другая — компании «Претерм». Это вызвало паузу в обслуживании клиентов, вмешательство полиции и массовые аресты. Предполагали, что клиника на Джамайка-плейн должна стать следующей.

Гвен Габлер пила кофе в ординаторской. Она была на удивление молчалива.

— Что случилось?

Гвен поставила чашку на стол и потянулась к сумочке, достала из нее сложенный вдвое листок. Когда Р. Дж. взяла его, то увидела, что это листовка, стилизованная под полицейские объявления о розыске преступников, какие обычно вывешивают на почте. Там было имя Гвен, ее адрес, фотография, расписание работы. Было написано, что она оставила прибыльную практику во Фрамингэме, «чтобы разбогатеть на абортах». Также указывалось ее преступление: убийство младенцев.

— Там только нет приписки «живым или мертвым», — горько произнесла Гвен.

— Они и про Леса сделали подобную листовку? — Лешек Устинович двадцать шесть лет проработал гинекологом в Ньютоне, прежде чем присоединиться к их коллективу. Он и Гвен были единственными врачами, работавшими в клинике полный день.

— Нет, козлом отпущения здесь сделали меня, хотя, я так понимаю, в больнице Диконесс подобной чести удостоился Уолтер Хёрст.

— Что ты собираешься с этим делать?

Гвен разорвала листовку пополам, потом еще раз и выбросила обрывки в корзину для мусора. Она поцеловала кончики пальцев и нежно похлопала Р. Дж. по щеке.

— Они не смогут выжить нас отсюда, если мы этого не позволим.

Р. Дж. допила кофе, одолеваемая грустными мыслями. Она работала в клинике уже два года. Лес Устинович, отличный наставник с огромным жизненным опытом, учил ее правильному прерыванию беременности. Если все делать четко и правильно, то оно было абсолютно безопасным, потому она очень старалась всегда делать все правильно. Однако каждый четверг она была так напряжена, будто ей предстояла сложная операция на головном мозге.

Она вздохнула, выбросила бумажный стаканчик, встала и пошла работать.

На следующее утро в больнице Тесса торжествующе взглянула на нее, протягивая рогалик и кофе.

— Дело близится к развязке. Все серьезно. Говорят, доктор Рингголд отобрал четырех претендентов и ты среди них.

Р. Дж. откусила кусочек рогалика.

— А кто остальные три? — не сдержавшись, спросила она.

— Пока не знаю. Я только знаю, что все они очень серьезные кандидаты. — Тесса покосилась на нее. — Ты знаешь, что женщина никогда не занимала эту должность?

Р. Дж. невесело улыбнулась. Это давление было ей неприятно, тем более что оно исходило от ее собственной секретарши.

— Это же не удивительно, верно?

— Верно, — согласилась Тесса.

В тот день Р. Дж. встретила Сидни перед административным корпусом больницы.

— Привет, — сказал он.

— И тебе привет.

— Ты уже что-нибудь решила по поводу моего вопроса?

Она заколебалась. По правде говоря, она старалась не думать об этом. Но это было несправедливо по отношению к Сидни.

— Нет, еще нет. Но я скоро приму решение.

Он кивнул.

— Ты знаешь, что делает любая больница в этом городе, когда им нужен человек для руководящей должности? Они ищут кандидата, который уже привлек их внимание как кабинетный ученый. Им нужен тот, кто опубликовал достаточное количество работ.

— Как молодой Сидни Рингголд с работами по снижению веса и кровяного давления…

— Да, как когда-то молодой и горячий Сидни Рингголд. Именно исследования принесли мне эту должность, — согласился он. — Это так же логично, как то, что комитеты, ищущие президента для колледжа, в первую очередь обращают внимание на блестящих преподавателей. И вот ты. Ты опубликовала несколько работ и заставила о себе говорить, но ты врач, а не кабинетный ученый. Лично я считаю, что давно пора назначить моим заместителем настоящего врача, работающего с людьми, однако мне нужно, чтобы это одобрил коллектив и медицинское сообщество. Потому, если такой человек, как ты, далекий от исследований, собирается стать моим заместителем, необходимо отразить в твоем резюме столько профессионализма, сколько вообще возможно.

Она улыбнулась ему, уверенная в его дружбе.

— Я все понимаю, Сидни. Я скоро сообщу тебе решение по поводу комитета по публикациям.

— Спасибо, доктор Коул. Удачных выходных, Р. Дж.

— И тебе, доктор Рингголд.

С моря пришла гроза, сопровождаемая приятным теплым ветром. Она обильно полила Бостон и Кембридж дождем, смывая поздний снег. Кругом стояли лужи, а канавы были полны воды.

Пришла суббота. Р. Дж. лежала в постели и размышляла, прислушиваясь к шуму дождя. Ей не нравилось собственное мрачное настроение. Она понимала, что оно может повлиять на ее решение.

Она была не против стать преемницей Макса, но ей не нравилось текущее положение ее дел. Она не хотела огорчать Сидни, ведь он давал ей столько возможностей, сколько не дал бы ни один другой мужчина на его месте.

Она вспомнила выражение лица Тессы, когда та говорила, что ни одна женщина еще не занимала эту должность.

В конце концов она вылезла из постели, надела старый спортивный костюм, ветровку, потрепанные кроссовки и бейсболку, потуже натянув ее на голову. Не успела она пробежать и двадцати метров, как кроссовки промокли. Несмотря на оттепель, в Массачусетсе все еще была зима. Р. Дж. пробрала дрожь, но, пробежав немного, она согрелась. Она собиралась добежать до Мемориал-драйв, а потом обратно, но ей было так хорошо, что она понеслась вдоль замерзшей реки Чарльз, глядя, как дождь барабанит по льду, пока не ощутила усталость. Пока она бежала назад, ее дважды забрызгали грязью проезжающие мимо машины, но это едва ли имело значение. Она и так была вся мокрая, как после купания. Войдя через задние двери, она сбросила мокрую одежду на кафельный пол в кухне, вытерлась посудным полотенцем, чтобы не накапать на ковер по дороге в душевую. Она очень долго стояла под тугой струей горячей воды, пока зеркало в ванной не запотело. Выбравшись из душевой кабины, она тщательно вытерлась.

Одеваясь, она подумала, что, пожалуй, примет предложение Сидни и возглавит комитет по публикациям. Но она не собирается что-то менять в расписании. Четверги останутся четвергами.

Надев белье и майку, она схватила сотовый телефон и набрала его домашний номер.

— Это Р. Дж., — сказала она, когда он снял трубку. — Я не была уверена, что застану тебя дома. — У семьи Рингголдов был пляжный домик на острове Мартас-Винъярд, и Глория Рингголд настаивала на том, чтобы они проводили там выходные как можно чаще.

— Да, погода неудачная, — сказал доктор Рингголд. — Мы застряли здесь на все выходные. Нужно быть дураком, чтобы выходить из дому в такой день.

Р. Дж. опустила крышку унитаза и села, рассмеявшись.

— Ты абсолютно прав, Сидни, — сказала она.

5 Приглашение на бал

Во вторник она читала лекцию о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала. Ей было приятно, что почти два часа они со студентами увлеченно обсуждали все стороны вопроса. Некоторые студенты все еще свято верили, что в институте их научат быть непогрешимыми богами врачевания. Им очень не нравилось обсуждение тех случаев, когда, пытаясь помочь, врачи наносили пациентам вред или увечья. Но большинство студентов знало о том, в какое время и в каком обществе они живут, и понимало, что бурно развивающиеся технологии не отменили человеческую способность совершать ошибки. Им было очень важно знать о ситуациях, которые могут привести к травмированию и смерти пациента и вынудить раскошелиться на выплаты по судебным искам.

Хорошая группа. Возвращаясь в больницу, она подумала, что у нее все не так уж плохо.

Она пробыла в кабинете всего несколько минут, когда Тесса сообщила, что ей звонит Том.

— Р. Дж.? Сегодня утром Элизабет ушла.

— Ох, Том…

— Да. Она больше не мучится.

— Я знаю. Это хорошо, Том.

Она поняла, что ему плохо, и от этой мысли ей тоже стало не по себе. Это ее удивило. То, что она к нему чувствовала, уже не было пламенем страстей, а лишь искрой былых эмоций. Возможно, ему нужно было чье-то присутствие.

— Послушай… Хочешь, пообедаем где-нибудь? — внезапно предложила она. — Может, поедем в Норт-Энд?

— Нет, я… — Казалось, он смущен. — Честно говоря, у меня сегодня есть одно важное дело.

Р. Дж. с сожалением подумала, что наверняка речь идет о встрече с женщиной. Она поблагодарила его за то, что позвонил, и вернулась к работе.

Под вечер ей позвонила одна из его сотрудниц.

— Доктор Коул? Это Синди Уолпер. Доктор Кендрикс просил передать, что сегодня дома ночевать не будет. Ему пришлось поехать в Вустер на консультацию.

— Спасибо за звонок, — поблагодарила Р. Дж.

В субботу утром Том предложил позавтракать на Гарвард-сквер. Это ее удивило. Обычно по субботам он совершал обход в больнице Миддлсекс Мемориал, где работал внештатным хирургом, потом у него был теннис и обед в клубе.

Он очень тщательно намазал кусочек хлеба маслом и сказал:

— В Миддлсексе против меня начато расследование о врачебной халатности.

— Кто инициатор?

— Медсестра, которая ухаживала за Беттс. Беверли Мартин.

— Да. Я помню ее. Но почему?..

— Она заявила, что я назначил Беттс слишком большую дозу морфия, что привело к ее смерти.

— Ох, Том…

Он кивнул.

— Что теперь будет?

— Ее отчет будет рассматриваться на собрании комитета больницы по медицинским несчастным случаям.

Мимо прошла официантка, и Том попросил ее принести еще кофе.

— Это не такое уж серьезное дело. Я уверен в этом. Но я хотел сам рассказать тебе о нем, прежде чем ты услышишь это от кого-нибудь другого, — сказал он.

В понедельник, согласно последнему желанию Элизабет Салливан, ее тело было кремировано. Том, Р. Дж. и Сюзанна Лорентц отправились в похоронное бюро, где Сюзанна как душеприказчица получила квадратную серую коробку с прахом.

Они поехали на обед в «Ритц», и Сюзанна прочла им завещание Беттс, пока они ели салат. Беттс оставила то, что Сюзанна назвала «значительным имуществом», на содержание тети, миссис Сэлли Франсес Боссард, пациентки лютеранского приюта для престарелых и немощных в Кливленде, штат Огайо.

Оставшиеся после кончины миссис Боссард средства Элизабет распорядилась передать в Американское общество по изучению рака. Дорогому другу Тому Кендриксу она завещала, как она надеялась, хорошие воспоминания и аудиокассету, на которой они дуэтом поют песню «Строберри Филдз» группы «Битлз». Новой и дорогой подруге доктору Роберте Дж. Коул Элизабет оставила серебряный кофейный сервиз французской работы на шесть персон, выполненный неизвестным серебряных дел мастером восемнадцатого века. Сервиз и кассета хранились в Антверпене вместе с другими вещами, в основном мебелью и картинами, которые будут проданы. Вырученные деньги также должны быть переданы на оплату лечения Сэлли Франсес Боссард.

Элизабет просила доктора Коул выполнить ее последнюю волю. Она хотела, чтобы доктор Коул похоронила ее прах «без всякой церемонии или богослужения в красивом месте, выбранном доктором Коул».

Р. Дж. была поражена просьбой и неожиданной ответственностью, легшей на ее плечи. Глаза Тома увлажнились. Он заказал бутылку шампанского, и они выпили за Беттс.

На стоянке Сюзанна достала из машины коробку с прахом и передала его Р. Дж. Р. Дж. не знала, что с ним делать. Она поставила коробку на пассажирское сиденье и поехала в Лемюэль Грейс.

Утром в следующую среду она проснулась в начале шестого утра от звонка в дверь.

С трудом выбравшись из постели, она надела халат. Не найдя тапочки, прошлепала по холодному полу в прихожую босиком. На первом этаже выглянула в окошко возле двери. На улице еще было темно, но двух человек перед дверью она разглядела.

— Что вам нужно? — спросила она через дверь.

— Полиция штата.

Когда она включила свет и снова выглянула наружу, то убедилась, что это действительно полицейские. Она отперла дверь, внезапно сильно испугавшись.

— Что-то случилось с отцом?

— О нет, мэм. Нет, мэм. Мы просто хотим поговорить с доктором Кендриксом, — сказала высокая крепко сбитая женщина-капрал. Рядом с ней стоял коренастый мужчина в гражданском: черная шляпа, черные туфли, плащ, серые брюки. Они казались уверенными в себе и непреклонными.

— В чем дело, Р. Дж.? — спросил Том. Он стоял на втором этаже возле лестницы в синих пижамных штанах в розовую полоску и сорочке.

— Доктор Кендрикс?

— Да. В чем дело?

— Я капрал Флора Маккиннон, сэр, — представилась женщина. — А это полицейский Роберт Треверс. Мы сотрудники подразделения по предотвращению преступлений и контрольного подразделения, прикрепленного к офису Эдварда В. Уилхойта, окружного прокурора графства Миддлсекс. Мистер Уилхойт хотел бы поговорить с вами, сэр.

— Когда?

— Сейчас, сэр. Он хочет, чтобы вы проехали к нему с нами.

— Святой Боже, вы хотите сказать, что он на работе в полшестого утра?

— Да, сэр, — подтвердила женщина.

— У вас есть ордер на мой арест?

— Нет, сэр, у нас его нет.

— Ну, тогда скажите мистеру Уилхойту, что я отказываюсь от предложения. Через час я буду в операционной Миддлсекс Мемориал работать над чьим-то желчным пузырем. Этот кто-то рассчитывает на меня. Скажите мистеру Уилхойту, что я могу заехать к нему в половине второго. Если ему это подходит, он может оставить сообщение моему секретарю. Если нет, мы можем определиться с другим временем, которое устроит нас обоих. Пойдет?

— Да, сэр. Мы это понимаем, — ответила рыжеволосая капрал. Они кивнули и скрылись во тьме.

Том остался стоять на лестнице. Р. Дж. застыла возле двери и смотрела на него.

— Боже, Том… Что происходит?

— Возможно, тебе лучше поехать со мной, Р. Дж.

— Я никогда не занималась подобными делами. Я поеду, но лучше прихватить с собой еще кого-нибудь, — ответила она.

Она отменила занятия в четверг и провела три часа на телефоне, беседуя с адвокатами, людьми, которые не разболтают никому их разговор и дадут дельный совет. Несколько человек назвали ей одно и то же имя: Нат Рурк. Он уже долгое время занимался подобными делами. Сильно не светился, но свое дело знал, и его уважали. Р. Дж. никогда его не видела. Он не снял трубку, когда она позвонила в его офис, но час спустя перезвонил сам.

Пока она излагала факты, он в основном молчал.

— Нет, нет, нет, — мягко сказал он. — Вы с мужем не поедете к Уилхойту в половину второго. Вместо этого вы поедете ко мне. Мне нужно будет кое с кем перекинуться парой слов в три часа дня. Потом, без четверти пять, мы поедем к окружному прокурору. Мой секретарь уведомит Уилхойта о новом времени встречи.

Офис Ната Рурка находился в солидном старом здании за палатой представителей штата. Здание было удобным, но слегка обветшавшим. Сам адвокат напомнил Р. Дж. Ирвинга Берлина[2], фотографии которого она когда-то видела. Это был маленький человек с землистым цветом кожи и острыми чертами лица, одетый в темный костюм, очень белую рубашку и университетский галстук, эмблему которого она сразу не узнала. Позже оказалось, что это Пенсильванский университет.

Рурк попросил Тома изложить все обстоятельства, которые привели к смерти Беттс. Он пристально смотрел на Тома, внимательно слушал его, не перебивая. Потом он кивнул, наморщил лоб, откинулся на стуле, сложив руки на груди как раз под значком студенческого братства Фи-Бета-Каппа.

— Вы убили ее, доктор Кендрикс?

— Нет, я ее не убивал. Об этом позаботился рак. Она бы и сама перестала дышать спустя несколько часов или дней. Она не могла прийти в сознание, снова стать Беттс, не испытывая ужасной боли. Я пообещал ей, что она не будет страдать. Ей уже тогда кололи очень большие дозы морфия. Я увеличил дозу, чтобы убедиться, что она не будет чувствовать боли. Если от этого она умерла немного раньше, чем предначертано было судьбой, то меня это вполне устраивает.

— Тридцать миллиграммов миссис Салливан принимала перорально дважды в день. Я полагаю, что это была медленнодействующая форма морфия? — спросил Рурк.

— Да.

— А сорок миллиграммов, которые вы ей вкололи, — это был быстродействующий морфий, и его было достаточно, чтобы нарушить ее дыхание?

— Да.

— И если это в достаточной степени нарушило ее дыхание, то от этого она могла умереть?

— Да.

— У вас с миссис Салливан был роман?

— Нет. — Они обсудили их старые отношения, и, казалось, адвокат был удовлетворен.

— Вы получили какую-либо выгоду в какой-нибудь форме от смерти Элизабет Салливан?

— Нет. — Том рассказал ему условия завещания Беттс. — Уилхойт может как-то это использовать?

— Очень может быть. Он амбициозен, заинтересован в карьерном росте, метит на место вице-губернатора. Громкий процесс может стать для него трамплином. Если ему удастся обвинить вас в убийстве первой степени, засадить за решетку на всю жизнь без права на помилование, с большими кричащими заголовками в газетах и похлопываниями по спине, то успех ему обеспечен. Но убийства первой степени здесь не будет. И такой коварный политик, как господин Уилхойт, не рискнет вынести дело на суд присяжных, если только не будет уверен в благоприятном исходе. Он подождет, пока комитет по медицинским несчастным случаям вынесет решение по этому делу.

— Каким может быть худший сценарий?

— Самый неудачный?

— Да.

— Нет никаких гарантий, что я прав, конечно. Но думаю, что худшим сценарием может стать обвинение в убийстве. Приговором будет срок. В подобном деле судья, скорее всего, проявит снисхождение и вынесет вам то, что мы называем «приговором к Конкорду». Он приговорит вас к отбыванию двадцати лет срока в исправительном учреждении штата в Конкорде. Но в этом и подвох, поскольку в Конкорде вы будете иметь право на апелляцию и досрочное освобождение всего лишь через два года. Вы сможете использовать это время, чтобы написать книгу, стать знаменитым, заработать кучу денег.

— Я потеряю лицензию врача, — спокойно сказал Том, и Р. Дж. почти забыла, что давным-давно разлюбила его.

— Помните, что мы говорим о худшем развитии событий. Удачный сценарий состоит в том, что дело не дойдет до суда. Я здесь для того, чтобы осуществить удачный сценарий. За это мне платят большие деньги, — сказал Рурк.

Вот так легко они перешли к обсуждению его гонорара.

— В таком деле может случиться либо все, либо ничего. Обычно, если ответчик — человек не очень публичный, я прошу аванс в размере двадцати тысяч. Но… Вы профессионал с хорошей репутацией и нормальным характером. Я думаю, что вам следует нанять меня почасово. Две тысячи с четвертью в час.

Том кивнул.

— Кажется, это выгодная сделка, — сказал он, и Рурк улыбнулся.

Они подошли к зданию суда в пять минут четвертого, спустя десять минут после того, как Рурк сказал, что им необходимо будет туда отправиться. Был конец рабочего дня, и из здания выходили люди с радостными улыбками, как у детей, которых отпустили с уроков.

— Все нормально, можно не спешить, — сказал Рурк. — Встреча должна пройти в удобное для нас время. Эта история с полицейскими, которые приехали за вами на рассвете, — обычное запугивание, доктор Кендрикс. Можно сказать, приглашение на бал.

Р. Дж. содрогнулась от понимания того, что окружной прокурор узнал расписание Тома. Едва ли он поступил бы так с каким-то рядовым правонарушителем.

В вестибюле они зарегистрировались у охранника, и лифт поднял их на шестнадцатый этаж.

Уилхойт оказался подтянутым и загорелым мужчиной с крупным носом. Он улыбнулся им так душевно, словно они были старыми друзьями. Р. Дж. окинула его взглядом. Выпускник Гарварда семьдесят второго года, Бостонской юридической академии — семьдесят пятого, помощник окружного прокурора с семьдесят пятого по семьдесят восьмой годы, представитель штата с семьдесят восьмого до восемьдесят восьмого, в котором стал окружным прокурором.

— Как поживаете, мистер Рурк? Рад снова видеть вас. Рад познакомиться, мистер Кендрикс, доктор Коул. Да, садитесь, садитесь.

Потом он перешел к делу, начал задавать вопросы тихим голосом, спокойно глядя на них. Большинство этих вопросов Том слышал от Рурка днем.

Они получили и изучили медицинскую карту Элизабет Салливан. Уилхойт сказал:

— Тут говорится, что по распоряжению доктора Говарда Фишера пациент из палаты двести восемь получал перорально морфийное лекарство, известное как контин, тридцать миллиграммов в день. Посмотрим. В два часа десять минут доктор Томас А. Кендрикс вынес письменное распоряжение о введении внутривенно сорока миллиграммов сульфата морфия. Согласно свидетельствам медсестры мисс Беверли Мартин доктор пожелал ввести лекарство сам. Мартин сказала, что полчаса спустя, когда она вошла в палату двести восемь, чтобы проверить температуру и давление у пациентки, миссис Салливан уже была мертва. Доктор Кендрикс сидел рядом с ней и держал за руку. — Он взглянул на Тома. — Я все правильно изложил, доктор Кендрикс?

— Да, должен сказать, что все верно, мистер Уилхойт.

— Вы убили Элизабет Салливан, доктор Кендрикс?

Том посмотрел на Рурка. Тот был настороже, но кивнул, давая понять, что на этот вопрос следует ответить.

— Нет, сэр. Ее убил рак, — сказал Том.

Уилхойт кивнул. Он вежливо поблагодарил их за то, что пришли, и сделал знак, что разговор окончен.

6 Претендент

После этого окружной прокурор больше их не беспокоил. В газетах тоже ничего об этом не писали. Р. Дж. понимала, что молчание может быть зловещим. Люди Уилхойта приходили в больницу и расспрашивали медсестер и докторов, оценивая, получится ли сломать доктора Кендрикса.

Р. Дж. сосредоточилась на работе. В больнице и мединституте она расклеила объявления о создании комитета по публикациям. На первое собрание, которое проходило снежным вечером во вторник, пришло четырнадцать человек. Р. Дж. предполагала, что комитет привлечет врачей-ординаторов и молодых, не публиковавшихся докторов, но пришло также несколько старших врачей. Это не должно было удивлять. Она знала как минимум одного человека, который стал деканом в мединституте, так и не выучившись грамотно писать.

Она составила расписание лекций редакторов медицинского журнала на месяц вперед, также включив в него несколько докторов, которые хотели представить на суд слушателей свои еще не опубликованные работы. Ей пришлось признать, что Сидни Рингголд правильно оценил необходимость подобного комитета.

Пожилой Борис Латтимор, сотрудничающий с Миддлсекс Мемориал в качестве «приходящего врача», отозвал Р. Дж. в сторону в кафетерии и шепнул, что у него есть для нее новости. Сидни сказал ему, что следующим его заместителем станет либо она, либо Аллен Гринштайн. Гринштайн был молодым исследователем, который разработал нашумевшую программу генетической проверки новорожденных. Р. Дж. надеялась, что слух был ложным. Гринштайн был серьезным соперником.

Новые обязанности оказались не очень обременительными. Расписание стало чуточку напряженнее, а свободного времени — немного меньше. Но она ни за что не хотела жертвовать четвергами. Она понимала, что без современной профессиональной медицинской помощи многие женщины погибнут, пытаясь прервать беременность самостоятельно. Самые бедные, у которых не было медицинской страховки, денег или опыта, все еще пытались прервать беременность самостоятельно. Они пили терпентин, нашатырь и очиститель и старались проникнуть разными предметами себе в шейку матки — плечиками для одежды, вязальными иглами, кухонными принадлежностями, чем угодно, лишь бы спровоцировать выкидыш. Р. Дж. работала в клинике, потому что считала, что женщина имеет право получить нормальную врачебную помощь, если она ей требуется. Но их положение все сильнее осложнялось. Когда она ехала в среду вечером домой, то услышала по радио, что в Бриджпорте, штат Коннектикут, возле подобной клиники подорвали бомбу, которая снесла часть здания, ослепила охранника и ранила секретаршу и двух пациенток.

На следующее утро в клинике Гвен Габлер сказала Р. Дж., что она увольняется и уезжает.

— Ты не можешь так поступить, — сказала Р. Дж.

Они с Гвен и Самантой Поттер были близкими подругами с университетской скамьи. Саманта работала на медицинском факультете Массачусетского университета в Вустере. Ее курс анатомии уже стал легендарным, и Р. Дж. виделась с ней не так часто, как хотелось бы. Но с Гвен они тесно общались уже восемнадцать лет.

Именно благодаря Гвен она смогла продолжить работать в клинике и поддержала ее, когда стало совсем туго. Р. Дж. не отличалась смелостью. Она считала Гвен своей отвагой.

Гвен грустно улыбнулась.

— Я буду по тебе очень скучать.

— Тогда не уезжай.

— Я должна уехать. Фил и мальчики у меня на первом месте. — Ставки по ипотеке резко возросли, и у рынка недвижимости выпало дно. Фил Габлер пережил чрезвычайно сложный год, потому Габлеры переезжали на запад, в Москву, штат Айдахо. Фил собирался преподавать теорию недвижимости в университете, а Гвен вела переговоры о работе гинеколога-акушера в организации медицинского обеспечения. — Фил обожает преподавать. А организация медицинского обеспечения прекрасно нам подходит. Мы должны сделать что-нибудь, чтобы изменить систему, Р. Дж. Очень скоро мы все будем работать на эту организацию. — Она уже позвонила и предварительно обо всем договорилась.

Они крепко пожали друг другу руки, и Р. Дж. задумалась, как будет дальше жить без нее.

После утреннего обхода в пятницу Сидни Рингголд оторвался от группы врачей в белых халатах и пересек вестибюль, подойдя к Р. Дж., которая ждала лифта.

— Хотел сказать тебе… Я получаю много положительных отзывов о комитете по публикациям, — сказал он.

Р. Дж. насторожилась. Сидни редко хвалил.

— Как Том поживает? — как бы невзначай поинтересовался он. — Я слышал о какой-то жалобе, поступившей на него в Миддлсексе. Это серьезно?

Сидни зарабатывал для больницы кучу денег, поэтому стал преувеличенно опасаться испорченной репутации, которая казалась ему заразным заболеванием.

Всю свою жизнь Р. Дж. ненавидела роль претендента на какую-нибудь должность. Она не поддалась искушению и не сказала ему, чтобы он засунул этот комитет себе в одно место.

— Ничего особенного, Сидни. Том говорит, что это недоразумение, ничего страшного.

Он подался вперед.

— Мне кажется, тебе тоже не о чем беспокоиться. Ничего не обещаю, но шансы очень велики. Очень.

Его энтузиазм заставил Р. Дж. погрустнеть.

— Знаешь, чего бы я хотела, Сидни? — поддавшись порыву, сказала она. — Я хотела бы, чтобы мы вместе создали клинику семейной практики и отделение в больнице, чтобы люди без медицинского страхования могли получить отличное обслуживание.

— У таких людей уже есть куда пойти. У нас есть публичная клиника, которая пользуется успехом. — Стало заметно его раздражение. Ему не нравились разговоры о неприятных сторонах их работы.

— Люди приходят туда, когда у них уже не остается выбора. Каждый раз они попадают к другому врачу, потому это нельзя назвать качественным лечением. Их лечат от того, от чего они страдают в данный момент, но нет никакой профилактической медицины. Сидни, мы могли бы всерьез заняться семейной практикой. Нужны именно такие врачи.

Его улыбка стала вымученной.

— Ни в одной из бостонских больниц нет подобного отделения.

— Разве это не отличный повод стать первыми?

Он покачал головой.

— Я устал. Я думаю, что хорошо поработал на посту главного врача, мне осталось до пенсии меньше трех лет. Я не хочу вести еще одну войну, чтобы организовать эту программу. Ты не должна предлагать мне подобные вещи, Р. Дж. Если хочешь что-то изменить, тебе следует занять собственное место в вертикали власти. Тогда ты сможешь вести собственные битвы.

В тот четверг ее секретный путь к клинике был обнаружен. Полицейский наряд, который не подпускал к клинике демонстрантов, в тот день немного припозднился. Р. Дж. поставила машину во дворе Ральфа Айелло и направилась к воротам, когда заметила людей, выходящих из-за клиники справа и слева.

Их было много. Они несли плакаты, кричали и показывали на нее пальцами.

Она не знала, что делать.

Она знала, что ее могли покалечить, она всегда этого боялась. Усилием воли заставила себя молча и спокойно пройти мимо них, стараясь не показать дрожи. Пассивное сопротивление. Она пыталась думать о Ганди, но вместо этого вспомнила всех тех врачей и сотрудников клиник, которых покалечили или убили такие же демонстранты. Безумцы.

Некоторые из них пробежали мимо нее во двор Айелло.

Абстрагируйся от гордости. Спокойно. Думай о Мартине Лютере Кинге. Пройди сквозь них. Пройди сквозь них.

Она обернулась и увидела, что они фотографируют ее красный BMW. Эх, новая краска… Она подошла к воротам, и кто-то толкнул ее в спину.

— Прикоснись к машине, и я сломаю тебе руку! — выкрикнула она.

Мужчина с камерой обернулся и ткнул ею Р. Дж. в лицо. Яркий свет резанул глаза, крики впились в барабанные перепонки, словно заостренные распятья.

7 Голоса

Она сразу же позвонила Нату Рурку и рассказала о происшедшем.

— Я решила, что вам стоит знать, потому что они могут использовать это против Тома.

— Да. Спасибо, доктор Коул, — сказал он. Он был очень обходителен. Р. Дж. не знала, что ей думать.

В тот вечер Том вернулся домой рано. Она сидела за столом и занималась бумагами. Он вошел и взял пиво из холодильника.

— Будешь?

— Нет, спасибо.

Он сел напротив нее. Ей захотелось протянуть руку и коснуться его. Он выглядел усталым. В старые добрые времена она подошла бы к нему сзади и сделала бы массаж шеи. Какое-то время у них были очень чувственные отношения. Он часто делал ей массаж. В последнее время она обычно обвиняла его во всех грехах, но не могла отрицать, что от прежнего Тома осталось много.

— Мне позвонил Рурк, — сказал Том, — и сообщил о том, что случилось сегодня.

— Вот как?

— Да. Он, эх, спросил о нашем браке. Я ничего от него не скрыл.

Она посмотрела на него и улыбнулась. Прошлое осталось в прошлом, настоящее же было сейчас.

— Хорошо.

— Да. Рурк сказал, что если мы будем разводиться, то нужно будет сделать это быстро, чтобы издержки твоей работы не помешали моей защите.

Р. Дж. кивнула.

— Имеет смысл. Наш брак уже давно мертв, Том.

— Да. Да, Р. Дж. — Он улыбнулся ей. — Будешь пиво?

— Нет, спасибо, — ответила она и вернулась к бумагам.

Том взял некоторые свои вещи и тут же съехал. Он сделал это с такой легкостью, что Р. Дж. решила, что ему было к кому переехать.

Сначала она не заметила никаких перемен в доме на Брэттл-стрит, потому что привыкла находиться там одна. Она возвращалась каждый вечер в один и тот же пустой дом, но теперь в нем воцарился мир, не было ничего такого, что напоминало бы о Томе и раздражало ее.

Через восемь дней после того, как он ушел, начались странные телефонные звонки.

Это были разные голоса, звонили всю ночь напролет, вероятно, посменно.

— Ты убиваешь младенцев, сука, — шептал мужской голос.

— Ты режешь наших детей. Ты вычищаешь людей, будто они мешки для мусора.

Одна женщина с сожалением сообщила Р. Дж., что она одержима бесами.

— Ты будешь гореть в аду вечно, — сообщила другая звонившая. У нее был глубокий грудной голос.

Р. Дж. сменила номер телефона на такой, который нельзя найти в телефонном справочнике. Однажды, вернувшись вечером домой, она увидела плакат, прибитый гвоздями к дорогой двери дома.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ

ТРЕБУЕТСЯ ОСТАНОВИТЬ

ДОКТОР РОБЕРТА ДЖ. КОУЛ

На фотографии она узнала себя, сердито смотрящую в объектив камеры с открытым ртом. Текст под фото гласил:

Жительница Кембриджа доктор Роберта Дж. Коул большую часть времени делает вид, что она уважаемый доктор больницы Лемюэль Грейс, преподаватель Массачусетского медицинского института.

Но она делает аборты. Каждый четверг она убивает от десяти до тринадцати младенцев.

Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

1. Молитесь и поститесь, ибо Господь не хочет никому погибели. Молитесь за спасение души доктора Коул.

2. Пишите и звоните ей. Помогите ей бросить это занятие.

3. Попросите ее прекратить делать аборты! «И не участвуйте в темных делах тьмы, но и обличайте». Послание к Ефесянам, 5:11.

Базовая стоимость аборта — двести пятьдесят долларов. Большинство докторов, вроде доктора Коул, получают половину этой стоимости. В итоге за прошлый году убив почти семьсот детей, она заработала восемьдесят семь с половиной тысяч долларов.

Также на плакате была помещена контактная информация Р. Дж., ее расписание, адреса и номера телефонов больницы, медицинского института и клиники. Внизу было написано:

Награда: Если вы остановите ее, то спасете много жизней!!!

Всю следующую неделю ее не донимали. Это вызывало тревогу. Однажды утром она прочла в газете «Бостон Глоуб», что, по слухам, Эдвард Уилхойт метит на место вице-губернатора. В то воскресенье письмо от кардинала, осуждающего аборт и называющего его смертным грехом, читали во всех церквях бостонской епархии. Два дня спустя по национальным каналам показывали программу о том, что была проведена еще одна эвтаназия. На этот раз в Мичигане неким доктором, Джеком Кеворкяном. В тот вечер, включив телевизор, Р. Дж. тут же увидела на экране лицо Уилхойта. Он обращался к отцам города, призывая «учинить правосудие над антихристом, ходящим среди нас, который через детоубийство, самоубийство и смертоубийство желает узурпировать власть Святой Троицы».

— Я надеюсь, что мы поведем себя как цивилизованные люди. Я не хочу никаких скандалов и выяснения отношений. Давай разделим все имущество, активы и долги поровну, — предложил Том.

Р. Дж. согласилась. Она была уверена, что он закатил бы скандал, если бы у них были реальные деньги, из-за которых можно закатить скандал. Но большая часть того, что они заработали, ушла на дом и погашение его долгов.

Том смущенно сообщил, что живет с Синди Уолпер, офис-менеджером с его работы. Это была светловолосая пышногрудая девушка, которой вот-вот стукнет тридцать.

— Мы собираемся пожениться, — сказал он с облегчением. Теперь он уже как бы не изменял жене, а встречался со своей невестой.

Несмотря на заявление о том, что все следует решить полюбовно, когда они встретились для раздела имущества, Том привел адвоката по имени Джерри Сальтус.

— Ты собираешься оставить себе дом на Брэттл-стрит? — спросил он.

Р. Дж. недоуменно уставилась на него. Они купили этот дом для него, несмотря на ее протесты. Из-за его одержимости они спустили на него все деньги.

— Разве тебе он не нужен?

— Мы с Синди решили пожить в квартире.

— А мне не нужен твой претенциозный дом. Я его никогда не хотела. — Она почувствовала, что повышает голос и в нем проскакивают металлические нотки, но ей было все равно.

— А что с фермерским домиком?

— Полагаю, его тоже надо продать, — сказала она.

— Если ты организуешь его продажу, я займусь продажей нашего дома. Так пойдет?

— Хорошо.

Он сказал, что особенно хотел бы забрать себе вишневый шкаф, диван, два стула и большой телевизор. Она тоже хотела шкаф, но согласилась вместо него на рояль и персидский ковер Хериз, которому было более ста лет и которым очень дорожила. Прочую мебель они разделили, выбирая по очереди. Потом они быстро и без проволочек подписали бракоразводное соглашение и адвокат испарился, пока они не передумали и не начали спорить.

В воскресенье вечером Р. Дж. отправилась в Гимназиум Алекса вместе с Гвен, которая собиралась уехать в Айдахо через пару недель. Перед аэробикой Р. Дж. рассказывала ей о Томе и разделе имущества. В этот момент в зал вошел Александер Манакос. Его сопровождал рабочий. Они прошли в угол зала, обсуждая сломанный тренажер.

— Он смотрит сюда, — сказала Гвен.

— Кто?

— Манакос. На тебя. Он посмотрел на тебя несколько раз.

— Гвен. Не глупи.

Но хозяин клуба похлопал рабочего по плечу и направился прямо к ним.

— Я скоро вернусь. Мне надо позвонить на работу, — сказала Гвен и убежала.

На нем была хорошо сшитая, дорогая одежда. Почти как у Тома, но не от «Брукс Бразерз», более свободная. Манакос был чертовски красивым мужчиной.

— Доктор Коул…

— Да.

— Меня зовут Александер Манакос. — Он крепко пожал ей руку. — Вы удовлетворены клубом?

— Да. Мне тут очень нравится.

— Рад слышать. Может, у вас есть какие-то жалобы?

— Нет. Откуда вы знаете мое имя?

— Я спрашивал людей. Захотел поздороваться. Вы кажетесь хорошим человеком.

— Спасибо. — Она не очень умела флиртовать, и ей было досадно, что он решил с ней заговорить. Его волосы напомнили ей молодого Редфорда. Нос у грека был немного искривлен, что придавало лицу злое выражение.

— Не желаете ли отужинать со мной как-нибудь вечером? Или выпить. Что пожелаете. Можно будет познакомиться поближе.

— Мистер Манакос, я не…

— Алекс. Зовите меня просто Алекс. Вы бы чувствовали себя лучше, если бы нас познакомил общий друг?

Она улыбнулась.

— Это не обязательно.

— Послушайте, я знаю, что напугал вас своей настойчивостью. Я знаю, что вы пришли на аэробику. Обдумайте мое предложение и сообщите решение, когда будете уходить.

— Ты же пойдешь с ним на свидание, правда?

— Нет, не пойду.

— Почему? Он кажется таким милым.

— Гвен, он шикарен, но мне совершенно не нравится. Честно. Не знаю почему.

— Ну и что? Он же не предлагает пожениться или провести остаток жизни с ним. Он просто приглашает на свидание.

Гвен от нее не отвязалась. Во время тренировки, перед каждым подходом, она постоянно возвращалась к этой теме.

— Он очень милый. Когда ты в последний раз была на свидании?

Выполняя упражнения, Р. Дж. вспоминала, что она знает о нем. Когда-то он играл за баскетбольную команду Бостонского колледжа. Выходец из семьи иммигрантов. В вестибюле клуба висела его старая фотография — хмурый мальчишка в парке, с коробкой для чистки обуви. К моменту поступления в колледж он снимал маленькую каморку с помостом для чистки обуви в одном здании на Кенмор-сквер, где на него работало несколько человек. По мере того как он становился все более известным спортсменом, его маленькое предприятие по чистке обуви росло и расширялось. Он не был блестящим баскетболистом, однако смог закончить колледж со степенью магистра и достаточной известностью, чтобы ему не смогли отказать ни в одном бостонском банке. Он открыл клуб здоровья с дорогим оборудованием и хорошими инструкторами. В память о прежних временах в клубе была стойка для чистки обуви, рядом появились бар и кафе. Теперь Алекс Манакос владел клубом здоровья, греческим рестораном на побережье, другим — в Кембридже и еще бог весть чем.

Она знала, что он не женат.

— Когда ты в последний раз общалась с мужчиной, который не был бы твоим пациентом или коллегой? Он такой милый. Очень. Соглашайся, — прошипела Гвен.

Приняв душ и переодевшись, Р. Дж. прошла в бар. Когда она сообщила Манакосу, что была бы рада с ним поужинать, он улыбнулся.

— Это хорошо. Вы же врач, верно?

— Да.

— Признаюсь, я никогда не ходил на свидание с женщиной-врачом.

«Во что я вляпалась?» — подумала она.

— Вы ходите на свидания только с мужчинами-врачами?

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он, взглянув на нее с интересом. Они договорились пообедать в субботу.

На следующее утро газеты «Геральд» и «Глоуб» опубликовали статьи об абортах в Бостоне. Репортеры взяли интервью у обеих сторон конфликта. В каждой из газет было несколько фотографий активистов. В дополнение к этому «Геральд» поместила в статью изображения двух плакатов, подобных тому, который был прибит к двери Р. Дж.

На одном был доктор Джеймс Дикенсон, гинеколог из Бруклина, а на другом она узнала себя.

В среду стало известно, что Аллена Гринштайна назначили заместителем Рингголда и преемником Роузмана.

Спустя несколько дней в газетах и на телевидении появился репортаж об интервью с Гринштайном — он рассказывал о том, что через несколько лет можно будет проверять гены новорожденных, выявляя потенциальные угрозы их здоровью в будущем.

Р. Дж. и Сидни часто виделись на обходах и просто в коридоре. Каждый раз, когда он проходил мимо, то тепло и с улыбкой здоровался с ней.

Р. Дж. хотела бы, чтобы он остановился и они могли поговорить. Она хотела сказать ему, что не стыдится того, что делает аборты. Она делает важную и сложную работу, которой занялась потому, что считает себя хорошим врачом.

Тогда почему же ей так плохо и одиноко, когда она ходит по этим коридорам?

Черт их всех дери!

В субботу днем она вернулась домой пораньше, чтобы принять душ, не спеша и со вкусом одеться. В семь часов вечера она вошла в клуб здоровья и направилась в кафе. Александер Манакос стоял возле бара и разговаривал с двумя мужчинами. Она уселась на барный стул с другой стороны зала, и вскоре он подошел к ней. Он выглядел еще лучше, чем обычно.

— Добрый вечер.

Он кивнул. В руках у него была газета. Когда он раскрыл ее, то она узнала понедельничный выпуск «Глоуб».

— Здесь написана правда? О том, что вы делаете аборты?

Это звучало как обвинение. Она это знала. Она гордо подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Да. Это законная и этичная медицинская процедура, которая важна для жизни и здоровья моих пациенток, — спокойно сказала она, — и я выполняю свою работу хорошо.

— Вы мне отвратительны. Я бы не трахнул вас даже чужим членом.

Очень мило.

— Ну, своим вы этого точно не сделаете, — тихо произнесла она, встала со стула и пошла к выходу. Пожилая женщина за столиком аплодировала ей со слезами на глазах. Р. Дж. было бы приятнее, если бы эта женщина не была пьяна.

— Мне никто не нужен. Я могу прожить одна. Одна. Поняла? И я хочу, чтобы ты слезла с моей шеи, — яростно сказала она Гвен.

— Ладно, ладно, — ответила Гвен и сбежала.

8 Суд присяжных

Очередное, апрельское, заседание комитета больницы Миддлсекс Мемориал по медицинским несчастным случаям было отложено из-за весенней метели, занесшей грязный снег и старый лед свежим белым покровом, который ждали уже давно. Р. Дж. посетовала на очередной снегопад. Однако два дня спустя температура поднялась до двадцати трех градусов выше нуля и старый снег вместе с новым исчезли в одночасье, наполнив канавы талыми водами.

Комитет собрался на следующей неделе. Заседание продолжалось недолго. Принимая во внимание явные свидетельства того, что Элизабет Салливан умирала от страшной боли, члены комитета единогласно решили, что Томас Кендрикс не действовал непрофессионально, введя ей повышенную дозу обезболивающего.

Несколько дней спустя Фил Росвелл, один из членов комитета, сказал Р. Дж., что по этому поводу не было никаких дебатов.

— Черт возьми, давайте будем честными. Мы все так поступаем, чтобы облегчить страдания, когда конец близок и неминуем, — сказал Росвелл. — Том не пытался скрыть свой поступок, он честно все написал в рецепте. Если бы мы его наказали, нам бы пришлось наказать и себя, и большинство докторов, которых мы знаем.

Нат Рурк поговорил по душам с окружным прокурором и узнал, что Уилхойт не собирался выносить смерть Элизабет Салливан на суд присяжных.

Том был вне себя от радости. Он хотел перевернуть очередную страницу жизни, развестись и жениться на другой женщине.

Настроение Р. Дж. портилось из-за нищих, которых можно было встретить повсюду. Она родилась и выросла в Бостоне и любила этот город, однако теперь она не могла смотреть на бездомных. Она видела их везде. Они рылись в мусорных баках, перевозили скудные пожитки на тележках, украденных из магазинов, спали в картонных коробках на холодных погрузочных платформах, выстраивались в длинные очереди за бесплатной похлебкой на Тремонт-стрит, занимали скамейки в парках и прочих общественных местах.

Для нее бездомные были медицинской проблемой. В 1970-е годы психиатры инициировали создание сети капитальных зданий — приютов для душевнобольных, в которых те содержались в ужасных условиях. Идея заключалась в том, чтобы вылечить их и вернуть в общество, где они могли бы жить в гармонии с другими людьми, как удачно получилось в некоторых европейских странах. Но в Америке центры по работе со вчерашними пациентами приютов плохо финансировались и не справились с задачей. Пациенты постепенно разбрелись по всей стране. Социальные служащие не имели возможности проследить за тем, кто сегодня спал в картонной коробке, а завтра ночевал под теплотрассой в нескольких километрах от предыдущего места ночлега. По всем Соединенным Штатам алкоголики, наркоманы, шизофреники и прочие психически нездоровые люди образовали целую армию бездомных. Многие из них начали просить милостыню, некоторые произносили речи на автобусных остановках и в метро, кто-то сидел на тротуаре с чашкой и плакатами, на которых было написано что-то вроде «Работаю за еду. Дома четверо детей». Р. Дж. прочла исследование, где было подсчитано, что девяносто пять процентов американских нищих употребляют наркотики или алкоголь. Некоторые могли заработать попрошайничеством до трехсот долларов в день и быстро спускали всю сумму на зелье. Р. Дж. виновато подумала об оставшихся пяти процентах более-менее здоровых нищих, которые просто потеряли дом и работу. Она усилием воли заставляла себя не подавать милостыню и негодовала, когда видела, как подают другие, вместо того чтобы надавить на власть, не желающую организовать для бездомных необходимые условия.

Дело было не только в бездомных. Все составляющие ее существования в этом городе действовали ей на нервы: развод, больничная рутина, бюрократия, пробки на дорогах, нежелание идти на работу, где Аллен Гринштайн отобрал у нее место заместителя главного врача… Все смешалось в горький коктейль. Постепенно она пришла к мысли, что ей нужно резко поменять жизнь и уехать из Бостона.

Мест, где она могла бы найти применение своим смешанным медицинским интересам, было два — Балтимор и Филадельфия. Она написала письма Роджеру Карлетону из университета Джонса Хопкинса и Ирвингу Симпсону из университета штата Пенсильвания, предложила свои услуги.

Очень давно она составила расписание на весну так, чтобы у нее была свободная неделька, которую она хотела провести на острове Сент-Томас. Вместо этого она в пятницу ушла с работы раньше и отправилась домой, чтобы собрать вещи, необходимые за городом. Ей нужно было избавиться от домика в Беркширских холмах.

Она вышла из дома и уже садилась в машину, когда вспомнила о прахе Элизабет. Пришлось вернуться и забрать ящик, стоявший на комоде в гостевой спальне, куда она поставила его, когда привезла домой.

Она не смогла заставить себя положить ящик в чемодан. Вместо этого она поставила его на пассажирское сиденье рядом с собой, положив перед ним свернутый плащ, чтобы ящик не слетел, если она резко затормозит.

Она выехала на улицу и направилась на запад.

9 Вудфилд

Еще до того, как они отремонтировали и обставили дом на Брэттл-стрит, их с Томом брак начал разрушаться. Когда они нашли очаровательный домик в Беркширских горах в городке Вудфилд в западной части Массачусетса возле границы с Вермонтом, то купили его, желая превратить это место в загородный дом, где они могли бы оживить свои отношения. Маленькому желтому каркасному дому было около восьмидесяти пяти лет. Рядом с ним стоял старый табачный амбар, начавший сильно проседать, как и их отношения. К постройкам прилегали семь акров полей и тридцать девять акров густых старых лесов Новой Англии, а также река Катамаунт, одна из трех горных речек Вудфилда, протекающая через лес и поля.

Том нанял людей, чтобы вырыть бассейн на низинном лугу неподалеку от дома. Когда бульдозер приступил к работе, внезапно обнаружились останки ребенка. Ткань или одежда давно истлела. Осталось лишь то, что можно было бы принять за куриные кости, если бы не человеческий череп, похожий на затвердевший гриб. Никаких следов могилы они не обнаружили, да и местность была довольно болотистой для кладбища. Находка вызвала многочисленные пересуды среди местного населения. Никто в городке не знал, откуда там взялось это захоронение.

Возможно, похороненный ребенок был индейцем. Медицинский осмотр показал, что кости старые. Конечно, они пролежали там не века, но тельце определенно было похоронено очень давно.

В земле над телом нашли осколки керамической тарелки. Когда ее отмыли, обнаружилось несколько букв красного цвета, практически выцветших. Надпись никто не смог прочесть. Большинство букв стерлось напрочь, осталось всего несколько: «ис» и «ор». Потом «ос» и «ир». Несмотря на тщательные поиски, несколько костей от маленького скелета так и не нашли. Местный патологоанатом собрал скелет и определил, что это был немного недоношенный младенец неопределенного пола. Коронер забрал кости, но, когда Р. Дж. попросила оставить ей фрагменты тарелки, пожал плечами и не стал спорить. С тех пор она хранила их в шкафу.

Массачусетская магистраль безынтересна почти на всем своем протяжении. Лишь когда Р. Дж. свернула с нее на шоссе I-91, она заметила вдали низкие горы и обрадовалась.

Подниму глаза к горам, откуда придет мне помощь[3].

Через полчаса ее обступили холмы. Машина петляла, то взбираясь на холм, то съезжая в ложбину. Р. Дж. проезжала фермы и леса, пока не повернула на дорогу Лорел-хилл, а затем — на длинную подъездную дорожку к домику цвета сливочного масла, расположившемуся на опушке леса в дальнем конце луга.

Они с Томом не были здесь с прошлой осени. Когда она открыла дверь, на нее пахнуло застоявшимся, прогорклым воздухом. На подоконнике она увидела помет, похожий на мышиный, но больший по размеру. Она поняла, что в доме завелась крыса, и расстроилась. Однако в углу кухни обнаружились высохшие останки летучей мыши. Первым делом Р. Дж. вооружилась веником и совком, чтобы избавиться от мыши и ее помета. Она включила холодильник, распахнула окна с целью проветрить комнату и занесла припасы, два ящика с овощами и крупами и маленький кулер со скоропортящимися продуктами. Ей очень хотелось есть, потому, недолго думая, она приготовила ужин из безвкусного магазинного помидора, сыра, двух чашек чая и пакета шоколадных конфет.

Смахивая со стола крошки, она с досадой поняла, что позабыла об Элизабет.

Она вышла на улицу, внесла в дом коробку с прахом и поставила ее на каминную полку. Ей придется найти красивое место, как поручила Элизабет, и предать ее прах земле. Она вышла на улицу, сделала несколько шагов в сторону леса, но в нем было темно и ветви густо переплетались чуть ли не до самой земли. Она никак не могла продраться сквозь эту чащу. Ей пришлось бы пролезать над или под упавшими деревьями, раздвигать густые заросли кустарника. Она не была к этому готова, потому быстро сдалась и пошла вниз по покрытой щебнем подъездной дорожке к Лорел-хилл, которая представляла собой гравийный тракт, растянувшийся на несколько миль и опоясывающий соседние холмы. Р. Дж. нравилось шагать. Пройдя километра полтора, она приблизилась к небольшому фермерскому дому, рядом с которым стоял огромный красный амбар Хэнка и Фреды Крантц. Именно они продали им с Томом желтый домик. Она замедлила шаг и остановилась перед дверью. Ей не хотелось отвечать на вопросы о Томе и объяснять, что они разводятся.

Когда она вернулась к своему дому, солнце уже село и прозрачный воздух пронизывал холодом до костей. Она закрыла все окна, кроме одного. В амбаре был сухой хворост. Р. Дж. разожгла огонь в камине. Когда опустились густые сумерки, из распахнутого окна стали доноситься крики озерных птиц. Она села на край дивана и принялась потягивать горячий черный кофе, который был достаточно сладок, чтобы она получила ненужные калории, и смотреть на огонь в очаге.

На следующее утро она встала поздно, пожарила себе пару яиц и начала хлопотать по дому. Так как она редко убирала, ей очень понравилось это занятие. Она получала удовольствие от того, что пылесосила, протирала полы тряпкой и мыла различную утварь. Она перемыла все судочки и кастрюли, хотя ей могли понадобиться всего несколько тарелок и столовых приборов.

Она знала, что Крантцы обедают ровно в полдень, потому подождала до начала второго, отправилась по дороге к их дому и постучала в дверь.

— О, посмотрите, кто к нам пожаловал! — прогудел Хэнк Крантц. — Заходи, заходи.

Они проводили ее в кухню, и Фреда Крантц, не спрашивая, налила ей чашку кофе и отрезала увесистый ломоть пирога, лежавшего на столе.

Р. Дж. не была с ними хорошо знакома. Они виделись лишь во время ее нечастых визитов в эту глушь. Но она увидела неподдельное сожаление в их глазах, когда рассказала о разводе и попросила совета о том, как лучше всего продать домик.

Хэнк Крантц почесал щеку.

— Можно поехать к агенту по недвижимости в Гринфилде или Амхерсте, конечно, но нынче большинство местных продает недвижимость через парня по имени Дэйв Маркус. Он живет здесь, в городе. Он делает рекламу и обеспечивает хорошую цену. И не жульничает, что очень неплохо для парня из Нью-Йорка.

Они объяснили ей, как проехать к дому Маркуса. Сначала она выехала на шоссе штата, потом свернула на грунтовку и поблуждала по разбитым дорогам, что было малополезно для машины. Когда проезжала мимо клеверного поля, с ней поравнялся породистый жеребец бурой масти с белой мордой. Он скакал с другой стороны забора, потом заржал и скрылся вдали. Перед симпатичным деревянным домом находилась вывеска агента по недвижимости. Еще одна вывеска заставила ее улыбнуться.

МЕДОК, Я ТЕБЯ ОБОЖАЮ

На веранде расположились два старых книжных шкафа, заставленные банками с янтарным медом. Из дома доносились звуки радио. В дверях появилась девочка-подросток с длинными черными волосами. У нее была веснушчатая кожа, полные груди и острые черты лица. Она прижимала к подбородку ватный шарик, дезинфицируя прыщик.

— Привет. Я Сара, отца нет дома. Он вернется вечером. — Она записала имя и номер телефона Р. Дж. и пообещала, что отец позвонит. Пока Р. Дж. покупала банку меда, к забору прискакал жеребец.

— Он такой непоседа, — заметила девочка. — Хотите угостить его сахаром?

— Конечно!

Сара Маркус достала два кусочка сахара и дала их Р. Дж. Они вместе подошли к забору. Р. Дж. аккуратно предложила сахар коню, который быстро съел оба кусочка, едва не укусив ее за руку. Его громкое чавканье заставило ее улыбнуться.

— Как его зовут?

— Хаим. Он еврей. Мой отец назвал его в честь одного писателя.

Р. Дж. немного расслабилась. Она помахала на прощание девочке и коню и направилась назад по дороге, обсаженной высокими деревьями, за которыми тянулся крепкий каменный забор.

На Мэйн-стрит в Вудфилде располагалось здание почты и четыре торговых заведения — «Хэйзелс», который являлся странным сочетанием скобяной лавки и магазина подарков; авторемонтная мастерская Буэлла; рынок Сотбис, основанный в 1842 году, и современный ночной магазинчик «Террис», перед которым была удобно расположена парочка газовых насосов. Р. Дж. была неравнодушна к яркому магазину «Террис», где у Фрэнка Сотби всегда имелся для нее кусок хорошего чеддера, от одной мысли о котором у нее текли слюнки. Он продавал кленовый сироп и сам готовил вкусную горячую колбасу.

— Сделаете мне сэндвич с сыром?

— Почему бы и нет? — отозвался хозяин. Он взял с нее полтора доллара за апельсиновый сок. Р. Дж. уселась на лавку и принялась есть, наблюдая за проходящими мимо людьми. Потом вернулась в магазин и, отбросив всякие предрассудки по поводу холестерина, купила натуральный бифштекс, жирную колбасу и кусок хорошего сыра.

Вернувшись в домик, она надела самую старую одежду и какие-то сапоги и решительно направилась в лес. Углубившись в чащу всего на несколько метров, она очутилась в совершенно другом мире — прохладном, темном и тихом. Лишь ветер шевелил тысячи листьев, шелест которых мог иногда по громкости соперничать с прибоем. В такие минуты Р. Дж. чувствовала благоговение и страх. Она пыталась убедить себя, что крупные животные и чудовища должны испугаться того шума, который она производила, пробираясь сквозь густые заросли. Время от времени она набредала на небольшие поляны, где можно перевести дух, однако отдохнуть там было невозможно.

Она пошла вдоль ручья к реке Катамаунт. Р. Дж. прикинула, что достигла середины территории, принадлежавшей им с Томом, и пошла вдоль берега реки, который густо порос лесом, потому идти было тяжело. Несмотря на весеннюю прохладу, она вспотела и выбилась из сил. Подойдя к большому гранитному валуну, который выдавался далеко в реку, она села на него. Посмотрев на заводь, образованную валуном, заметила маленькую форель. Вода, напоенная тающим снегом, с шумом обтекала валун. Р. Дж. растянулась на теплом камне и стала наблюдать за форелью. Время от времени она ощущала на лице легкие брызги.

Она бродила по лесу допоздна, пока силы не иссякли. Потом неспешно вернулась к домику, повалилась на диван и подремала пару часов. Встав, она пожарила картофель с луком и перцем, а к нему бифштекс. Быстро проглотив все это, она запила еду чаем с медом. Когда исчез последний луч солнца, она уселась перед камином с чашкой кофе и прислушалась к птичьим крикам за окном. В этот момент зазвонил телефон.

— Доктор Коул, это Хэнк. Фреда ранена. Мое ружье случайно выстрелило.

— Куда попала пуля?

— В верхнюю часть бедра. У нее сильно идет кровь, прямо хлещет.

— Возьмите чистое полотенце и крепко прижмите к ране. Я уже еду.

10 Соседи

Р. Дж. была в отпуске, потому медицинской сумки у нее с собой не было. Гравий громко хрустел под колесами машины, пока ее BMW, выхватывая из темноты причудливые тени, мчался по дороге к дому соседей. Когда она резко завернула на подъездную дорожку, машину немного занесло и она повредила аккуратный газон, за которым так заботливо ухаживал Хэнк Крантц. Она подъехала к входной двери, остановила автомобиль и ворвалась в дом без стука. Злополучное ружье лежало на кухонном столе, покрытом газетами. Рядом с ним валялись какие-то тряпки, шомпол и небольшая бутылочка с оружейным маслом.

Фреда, бледная как полотно, лежала на левом боку в луже крови. Ее глаза были закрыты, но она открыла их и взглянула на Р. Дж. Хэнк наполовину стянул с нее джинсы. Он стоял на коленях, прижимая окровавленное полотенце к ее бедру. Его ладони и рукава рубашки были все в темных пятнах.

— Боже. Боже всемогущий. Что я наделал…

Он страдал, но держал себя в руках.

— Я вызвал врачей из местной больницы, — сообщил он.

— Хорошо. Возьми свежее полотенце и просто прижми его сюда.

Она наклонилась и пальцами постучала по тому месту, где бедро соединялось с туловищем, рядом с черными лобковыми волосами, которые виднелись под хлопковым бельем Фреды. Почувствовав пульсацию бедренной артерии, она пережала ее. Фреда была крупной, тяжелой женщиной, годы жизни на ферме закалили ее тело. Р. Дж. пришлось приложить усилие, чтобы как следует пережать артерию. Фреда открыла рот, чтобы закричать, но издала лишь слабый стон.

— Прости.

Р. Дж. пальцами левой руки продолжала зажимать артерию, а правой осторожно ощупывала бедро Фреды. Когда она обнаружила выходное отверстие, Фреда вздрогнула.

Р. Дж. проверяла пульс Фреды, когда вдали раздался вой сирены. Очень скоро к дому подъехали две машины с мигалками. Вошли три человека: коренастый полицейский среднего возраста, а также мужчина и женщина в красных полиэстеровых куртках. У женщины в руках был кислородный баллон.

— Я врач, — сказала Р. Дж. — В нее попала пуля, сломана бедренная кость и травмирована артерия. Возможно, она разорвана. Есть входное и выходное отверстия. Быстрый нитевидный пульс.

Мужчина кивнул.

— У нее шок, все понятно. Потеряла много крови, верно? — спросил он, глядя на кровь на полу. — Сможете подержать еще, док?

— Да, конечно.

— Хорошо, продолжайте.

Он опустился на колени с другой стороны от Фреды. Не теряя времени, бегло осмотрел ее. Фельдшер был широкоплечим, с брюшком. Ему едва ли исполнилось двадцать лет, однако все его движения были отточены до автоматизма.

— Выстрел был всего один, Хэнк? — спросил он.

— Да, — яростно отозвался Хэнк, понимая смысл вопроса.

— Да, одно входное и одно выходное отверстие, — заключил фельдшер, завершая осмотр.

Миниатюрная женщина с белокурыми волосами тут же начала мерять кровяное давление.

— Восемьдесят на шестьдесят, — сообщила она. Фельдшер кивнул. Она поставила кислородную установку на пол и закрепила на лице Фреды прозрачную маску. Потом она разрезала джинсы и белье пострадавшей, покрыв промежность полотенцем. Также она сняла с нее носок и теннисную туфлю. Схватив Фреду за голую ступню, медленно, но уверенно потянула.

Фельдшер закрепил на лодыжке Фреды эластичную повязку.

— Сейчас будет неприятно, док, — сказал он. — Нам надо попасть туда, где ваша рука, чтобы собрать шину. Вам придется отпустить артерию на несколько секунд.

Когда она отпустила ногу, кровь начала толчками вытекать из раны Фреды. Фельдшеры быстро обездвижили ногу и собрали медицинскую шину — металлический каркас, который охватывал всю ногу, от промежности до самой пятки. Как только они закончили, Р. Дж. снова пережала артерию, и кровотечение ослабло. Шина с одной стороны была привязана к бедру, а с другой крепилась к эластичной повязке, охватывающей голень и ступню. Небольшая лебедка позволила медикам крепко зафиксировать шину.

Фреда вздохнула. Фельдшер кивнул.

— Да, так уже легче, верно?

Фреда кивнула и взвизгнула, когда они подняли ее. Она расплакалась, когда ее положили на носилки. Все вместе они двинулись к выходу. Хэнк и полицейский держали носилки спереди, а фельдшер сзади. За ним следовала блондинка с кислородной установкой. Р. Дж. шла рядом, все еще пережимая артерию.

Они поставили носилки в карету «скорой помощи» и закрепили их. Блондинка подключила стационарный кислородный аппарат, установленный в машине. Фреду укрыли теплыми одеялами, чтобы защитить от тряски.

— Нам не хватает людей. Поедете с нами? — спросил Р. Дж. фельдшер.

— Конечно, — согласилась она.

Блондинка села за руль, а Хэнк устроился рядом на пассажирском сиденье. Когда они отъехали, водитель по рации сообщила диспетчеру, что они забрали пациента и направляются в больницу. Полицейская машина ехала перед «скорой помощью», освобождая дорогу. Блондинка включила сирену и проблесковые маячки.

Р. Дж. было сложно стоять в салоне «скорой помощи», которая подпрыгивала на ухабах и кренилась на каждом повороте.

— Снова пошла кровь, — сказала она.

— Я знаю.

Фельдшер развернул нечто, похожее на нижнюю часть космического скафандра, — из плотной ткани торчали трубки и кабели. Он быстро проверил давление, пульс и дыхание Фреды, снял со стены радиотелефон и вызвал больницу, запрашивая разрешение использовать военные компрессионные штаны. После непродолжительного спора он получил разрешение, и Р. Дж. помогла ему натянуть их на Фреду. Послышалось шипение, в них начал поступать воздух. Штаны надулись и затвердели.

— Обожаю эту вещь. Вы когда-нибудь такое использовали, док?

— Я мало занималась неотложной медициной.

— Эта штука все делает за вас, — сказал он. — Останавливает кровотечение, усиливает шину, чтобы стабилизировать ногу, и толкает кровь к мозгу и сердцу. Но нас заставляют запрашивать разрешение на их использование, поскольку, если есть внутреннее кровотечение, они могут вытолкнуть всю кровь в брюшную полость. — Он проверил, все ли в порядке у Фреды, улыбнулся и протянул руку. — Стив Райпли.

— Я Роберта Коул.

— Нашего сумасшедшего водителя зовут Тоби Смит.

— Привет, док, — поздоровалась блондинка, не сводя глаз с дороги. В зеркале заднего вида Р. Дж. увидела ее приятную улыбку.

— Привет, Тоби, — ответила она.

Возле въезда для карет «скорой помощи» их ждали медсестры. Фреду тут же унесли в здание. Фельдшер с помощницей сняли с носилок окровавленные простыни и заменили их свежими. Продезинфицировав носилки, вернули их в машину. Потом они уселись в зале ожидания вместе с Р. Дж., Хэнком и полицейским. Тот представился Морисом Маккортни, шерифом Вудфилда.

— Меня кличут Маком, — с серьезным видом сообщил он Р. Дж.

Все они заметно приуныли. Дело было сделано, оставалось только ждать.

Хэнк Крантц объяснял им причины происшедшего. Все дело было в койотах, которые бродили вокруг его фермы не один день. Он решил прочистить ружье, чтобы прикончить парочку. Это должно было отпугнуть стаю.

— Винчестер, верно? — спросил Мак.

— Да, старый добрый рычажный винчестер. Он у меня, пожалуй, уже восемнадцать лет. Никогда с ним не было никаких проблем. Я положил его на стол, и он просто выстрелил.

— Предохранитель был снят? — спросил Стив Райпли.

— Господи, я никогда не оставляю патрон в стволе. Я всегда полностью разряжаю оружие, когда оно мне не нужно. Наверное, в этот раз я забыл вынуть патрон. В последнее время я все время что-нибудь забываю. — Он нахмурился. — И у тебя еще хватило наглости, Райпли, спрашивать меня, сколько пуль я всадил в нее! Ты думаешь, я хотел застрелить жену?

— Послушай, она лежала на полу и истекала кровью. Мне нужно было быстро узнать, сколько на ней ран, чтобы оказать помощь.

Глаза Хэнка увлажнились.

— Да, зря я на тебя набросился. Ты спас ей жизнь, я надеюсь.

Райпли покачал головой.

— Человек, который спас ей жизнь, — это док. Если бы она не нашла нужную точку, чтобы пережать артерию, нам бы сейчас было очень грустно.

Крантц взглянул на Р. Дж.

— Я этого никогда не забуду. — Он покачал головой. — Видишь, что я наделал.

Тоби Смит потянулась и похлопала его по руке.

— Послушай, Хэнк, мы все лажаем. Мы все совершаем глупые ошибки. Не стоит так убиваться. Это Фреде не поможет.

Шериф нахмурился:

— У тебя уже нет молочных коров, всего несколько мясных бычков, верно? Я сомневаюсь, что койоты смогли бы их одолеть.

— Нет, они бы не решились нападать. Но на прошлой неделе я купил четырех телят у Бернштайна, торговца с питтсфилдской стороны.

Маккортни кивнул:

— Это все объясняет. Они могут свалить теленка, но не телку.

— Да, телку они бы не тронули, — согласился Хэнк.

Маккортни ушел. Ему надо было отправить машину патрулировать Вудфилд.

— Тебе тоже надо возвращаться, — сказал Хэнк Райпли.

— Ну, соседние городишки смогут какое-то время обойтись без нас. Мы подождем. Вам надо будет поговорить с врачом.

Лишь полтора часа спустя хирург вышел к ним из операционной. Он сообщил Хэнку, что зашил артерию и установил металлическую пластину, чтобы соединить части раздробленной бедренной кости Фреды.

— С ней все в порядке. Она пробудет здесь пять-семь дней.

— Могу ли я ее увидеть?

— Она сейчас отдыхает. Будет спать всю ночь. Вы лучше поезжайте домой и тоже поспите. Сможете повидать ее утром. Хотите, чтобы я отослал отчет вашему семейному доктору?

Хэнк нахмурился:

— Сейчас у нас его нет. Наш доктор ушел на пенсию.

— А кто это был? Хью Маршан с Хай-стрит?

— Да, доктор Маршан.

— Что ж, как найдете нового, сообщите, и я отошлю ему отчет.

— Как так получилось, что вам приходилось ездить аж в Гринфилд к семейному врачу? — спросила Р. Дж. Хэнка, когда они ехали обратно.

— Ближе никого не нашлось. В Вудфилде его нет уже двадцать лет, с тех пор как помер старый доктор.

— Как его звали?

— Торндайк.

— Да. Несколько человек упоминали это имя, когда я начала сюда ездить.

— Крейг Торндайк. Люди обожали его. Но, когда он умер, в Вудфилд никто не приехал, чтобы заменить его.

Была почти полночь, когда карета «скорой помощи» подкатила к дому Крантца. Р. Дж. и Хэнк выбрались из салона.

— Ты в порядке? — спросила Хэнка Р. Дж.

— Да. Я не усну, я знаю. Наверное, надо прибраться в кухне.

— Позволь помочь тебе.

— Нет, ни за что, — твердо сказал он. Внезапно она поняла, что рада этому, потому что очень устала.

Он заколебался.

— Благодарю тебя. Одному Богу известно, что могло бы случиться, если бы тебя здесь не было.

— Я рада, что была здесь. Теперь отдыхай.

На небе появлялись большие белые звезды. Ночь навевала мысли о снеге и весенней прохладе, однако ей было тепло, когда она возвращалась к желтому домику.

11 Зов

На следующее утро она проснулась рано и, не вставая, стала вспоминать события вчерашнего вечера. Она догадалась, что койоты, которых хотел отогнать Хэнк, убрались из окрестностей, поскольку в окно заметила трех оленей с белыми хвостиками, мирно пощипывающих клевер. На дороге показалась машина, и олени тут же насторожились, задрав хвостики. Когда машина проехала мимо, они успокоились и вернулись к кормежке.

Десять минут спустя по дороге пронесся парень на мотоцикле. Олени ринулись к лесу длинными скачками, полными силы и грации.

Выбравшись из постели и позвонив в больницу, она узнала, что состояние Фреды стабильное.

Было воскресенье. После завтрака Р. Дж. медленно поехала к магазину «Сотбис», где купила «Нью-Йорк Таймс» и «Бостон Глоуб». Выходя из магазина, она столкнулась с Тоби Смит. Они поздоровались.

— Вы выглядите отдохнувшей после вчерашнего, — сказала Тоби.

— К сожалению, мне к такому не привыкать. У тебя будет пара минут, Тоби?

— Конечно.

Они уселись на скамейке возле магазина.

— Расскажи мне о службе «скорой помощи».

— Немного истории… Началось все после Второй мировой войны. Несколько человек, служивших в армии военными медиками, вернулись домой, выкупили у военных остатки медицинского снаряжения и оборудования и принялись обслуживать город. Через какое-то время штат начал сертифицировать санитаров «скорой помощи». Появилась целая система последипломной подготовки. Санитары должны были следить за последними достижениями в области медицины и каждый год проходить переаттестацию. Здесь, в городе, у нас четырнадцать сертифицированных санитаров, все работают на общественных началах. Это бесплатная служба для жителей Вудфилда. Мы носим пейджеры и обслуживаем город круглосуточно. В идеале нам бы хотелось, чтобы на вызов выезжали три человека. Один за рулем, двое едут с пациентом. Но в основном мы ездим вдвоем, как вчера.

— Почему это бесплатная служба? — спросила Р. Дж. — Почему вы не взимаете плату со страховых компаний за то, что перевозите их клиентов в больницу?

Тоби удивленно уставилась на нее.

— Здесь, в холмах, у нас нет крупных работодателей. Большинство местных работают на себя и едва сводят концы с концами. Дровосеки, плотники, фермеры, разнорабочие. Большая часть населения не имеет медицинской страховки. У меня бы тоже ее не было, если бы муж не служил федеральным егерем. Я немного занимаюсь бухгалтерией и просто не могу себе позволить платить страховые взносы.

Р. Дж. кивнула и вздохнула:

— Полагаю, что касается медицины, здесь все так же, как и в городе.

— Многие надеются, что им удастся избежать болезней и травм. Им страшно, но выбора нет. — Тоби сообщила, что служба «скорой помощи» играет важную роль в жизни города. — Люди рады, что мы есть. Ближайший доктор на восточном направлении — в Гринфилде. На западе есть районный доктор по имени Ньюли. Он живет в тридцати пяти километрах отсюда, возле Далтона на девятом шоссе. — Тоби взглянула на нее и улыбнулась. — Почему бы вам не переехать к нам насовсем и не работать нашим доком?

Р. Дж. улыбнулась.

— Вряд ли, — ответила она.

Однако, вернувшись домой, достала карту района и изучила ее. Она насчитала одиннадцать маленьких городков и поселков, которые, по словам Тоби, не имели постоянного врачебного представительства.

В тот день она купила комнатный цветок — африканскую фиалку в пышном синем цвету — и привезла ее Фреде в больницу. Фреда все еще восстанавливалась после операции и много не разговаривала, но Хэнк был рад приезду Р. Дж.

— Я хотел тебя спросить… Что я тебе должен за вчерашний вечер?

Р. Дж. покачала головой.

— Я была у вас больше как соседка, чем как доктор, — сказала она. Фреда посмотрела на нее и улыбнулась.

Р. Дж. медленно поехала в Вудфилд, наслаждаясь видом ферм и поросших лесом холмов.

Когда солнце начало клониться к западу, у нее зазвонил телефон.

— Доктор Коул? Это Дэвид Маркус. Дочь говорит, что вы приезжали вчера. Извините, меня не было дома.

— Да, мистер Маркус. Я хотела поговорить с вами по поводу продажи моего дома и земли.

— Мы можем это обсудить. В какое время я могу к вам подъехать?

— Ну, дело в том, что… Я все еще хочу продать дом, но уже не так уверена в этом. Мне нужно подумать.

— Тогда не спешите. Обдумайте все.

У него был приятный, мягкий голос.

— Но я хочу поговорить с вами о другом деле.

— Понимаю, — ответил он, хотя на самом деле ничего не понял.

— Кстати, вы делаете отличный мед.

Она поняла, что он улыбнулся.

— Спасибо. Я передам пчелам. Они любят, когда их хвалят, и бесятся, если всю славу я забираю себе.

Утром в понедельник солнце скрылось за тучами, но у нее была ответственность, от которой нельзя уклониться. Она вернулась в лес, слегка оцарапав шею и ладони. Направилась вниз по течению реки, стараясь держаться поближе к берегам, в некоторых местах густо поросших шиповником, малиной и прочими кустарниками. Она прошла вдоль реки до конца владений, выбрав несколько неплохих мест. Наконец она остановилась на залитом солнцем и поросшем травой маленьком утесе, над которым нависла береза. Рядом шумел небольшой водопад. Сходив назад к домику, она принесла лопату и коробку с прахом Элизабет.

Вырыв глубокую яму между двумя толстыми корнями дерева, она высыпала туда прах. Это были всего лишь частицы костей. В горячем огне крематория плоть Беттс Салливан испарилась и улетучилась, подобно душе, покидающей бренные останки.

Засыпав прах землей, она аккуратно притоптала ее ногой. Потом, обеспокоившись, что какое-нибудь животное может разрыть могилку, отыскала круглый, отполированный речной водой камень. С трудом перетащив его к дереву, поставила на могилку. Теперь Беттс стала частью этой земли. Почему-то Р. Дж. казалось, что она тоже стала ее частью в некотором смысле.

Следующие несколько дней она собирала информацию, делала множество записей, выстраивала графики и оценивала показатели. Дэвид Маркус оказался крупным молчаливым мужчиной. Ему было около сорока лет. Суровые, немного грубые черты лица придавали ему сходство с Линкольном. И почему Авраама Линкольна считали невзрачным? У Маркуса было широкое лицо, крупный, немного крючковатый нос, шрам в левом уголке рта и мягкий взгляд добрых глаз. Одет был в слегка поношенный деловой костюм от «Ливайс» и куртку. Густые каштановые волосы с небольшой проседью были собраны в хвост.

Р. Дж. поехала в городскую управу и поговорила с одной из ее сотрудниц по имени Джанет Кантвелл. Это была крепкая стареющая женщина с усталыми глазами, одетая в еще более потертые, чем у Маркуса, джинсы и белую мужскую сорочку с закатанными до локтей рукавами. Р. Дж. прошла Мейн-стрит из конца в конец, разглядывая дома и людей, которые встречались ей по пути. Потом она поехала в медицинский центр в Гринфилде и пообщалась с директором. В кафетерии перекинулась словечком с врачами, пока те обедали.

Уложив вещи в сумку, она села в машину и поехала в Бостон. Чем дальше она отъезжала от Вудфилда, тем сильнее утверждалась в мысли, что ей необходимо будет туда вернуться. Раньше, когда ей говорили, что кто-то внезапно услышал голос призвания, ей казалось, что это всего лишь романтичная метафора. Но теперь она поняла, что порыв может иметь такую силу, которой просто невозможно противостоять.

Даже лучше — то, что теперь занимало все ее мысли, имело прекрасный практический смысл для ее будущего.

У нее оставалось несколько дней отпуска. Она использовала их, чтобы составить список дел и разработать план.

Наконец она позвонила отцу и попросила его пообедать с ней.

12 Столкновение с законом

Р. Дж. конфликтовала с отцом, сколько себя помнила. Когда она стала взрослой, случилось что-то неожиданное и приятное, некое потепление в отношениях. У него возникла иная гордость ею, произошла определенная переоценка. Она поняла, что даже в те годы, когда она его терпеть не могла, он упорно поддерживал ее, несмотря ни на что.

Доктор Роберт Джеймсон Коул был профессором иммунологии в Бостонском медицинском университете. Пост, который он занимал, возник благодаря его далеким предкам. Р. Дж никогда не видела, чтобы он смущался, когда этот факт упоминали в его присутствии. Все это произошло очень давно. Профессор Коул был таким блестящим профессионалом в своей области, что никто не мог усомниться в том, что он получил эту должность исключительно благодаря собственным заслугам. Это был напористый человек с сильной волей.

Р. Дж. вспомнила, как однажды мать рассказывала своей подруге, что впервые их ребенок бросил вызов профессору Коулу, родившись девочкой. Отец ожидал мальчика. На протяжении столетий первенцев в семье Коулов называли Роберт, а их второе имя всегда начиналось на «Дж». Профессор подошел к этому вопросу со всей серьезностью и придумал сыну имя — Роберт Дженнер Коул. Второе имя было дано в честь Эдварда Дженнера, изобретателя вакцинации. Когда оказалось, что родилась девочка и что его жена Бернадетт Валери Коул больше не сможет иметь детей, доктор Коул настоял на том, чтобы девочку назвали Роберта Дженнер Коул, а в повседневной жизни звали Роб Джей. Это была еще одна семейная традиция Коулов. Если ребенка звали Роб Джей, это означало, что родился еще один Коул, которому суждено стать врачом.

Бернадетт Коул согласилась на все, кроме второго имени. У ее дочери не будет мужского имени! Она вспомнила о своих французских корнях, и девочку окрестили Робертой Жанной д’Арк Коул. В конце концов попытка доктора Коула называть дочку Роб Джей тоже провалилась. Для матери, а потом и для всех остальных она стала Р. Дж., хотя отец упрямо продолжал называть ее Роб Джей.

Р. Дж. выросла в квартире со всеми удобствами на третьем этаже перестроенного кирпичного дома на Бикон-стрит с палисадником, засаженным огромными кустами магнолии. Доктору Коулу нравился этот дом, потому что он находился неподалеку от особняка, где когда-то обитал доктор Оливер Уэнделл Холмс. Его жене дом нравился небольшой рентой, которую легко было платить с преподавательского жалования. Но, когда она умерла от пневмонии, через три дня после одиннадцатилетия Р. Дж., квартира стала казаться слишком большой.

Р. Дж. сменила несколько общеобразовательных школ, однако, когда матери не стало, отец решил, что ей требуется больше контроля и организованности, чем он может дать. Потому он отдал ее в дневную школу в Кембридже, куда она ездила на автобусе. С семи лет она занималась фортепиано, но в двенадцать лет начала брать уроки классической гитары. Спустя несколько лет она уже бродила по Гарвард-сквер, играя и распевая песни вместе с другими уличными музыкантами. Она играла очень хорошо. У нее был не безупречный, но хорошо поставленный голос. Когда Р. Дж. исполнилось пятнадцать, она соврала насчет своего возраста и устроилась поющей официанткой в том клубе, где начинала карьеру Джоан Баэс[4], тоже дочь университетского профессора. Той осенью Р. Дж. лишилась девственности на чердаке лодочного сарая, принадлежавшего Массачусетскому технологическому институту. Партнер был неумелым, а секс — болезненным. Этот опыт заставил ее охладеть к нему, но не навсегда. И не надолго.

Р. Дж. всегда считала, что второе имя сильно повлияло на ее жизнь. С самого детства она всегда была готова к любому вызову. И хотя она очень любила отца, часто именно доктор Коул становился ее противником. Его желание сделать Роб Дж. своей последовательницей на медицинском поприще держало дочь в постоянном напряжении. Возможно, если бы не он, ее судьба сложилась бы иначе. Днем, вернувшись в тихую квартиру на Бикон-стрит, она иногда шла в его кабинет и снимала с полок книги. В них она с интересом разглядывала картинки с половыми органами мужчин и женщин, изучая то, по поводу чего ее одногодки любили похихикать. Она привыкла бесстрастно относиться к анатомии и физиологии. В то время как некоторые сверстники запоминали виды динозавров, она зубрила названия человеческих костей. На рабочем столе в кабинете отца в небольшой деревянной шкатулке со стеклянной крышкой лежал старый хирургический скальпель из узорчатой стали. Семейная легенда гласила, что много веков назад этот скальпель принадлежал одному из ее предков, выдающемуся хирургу. Иногда ей казалось, что помогать людям в качестве врача — неплохой жизненный выбор. Однако отец был непреклонен и, когда пришло время, заставил ее пообещать, что она займется юриспруденцией. Как дочь профессора она могла посещать Бостонский университет бесплатно. Вместо этого она прервала длинную цепочку врачей Коулов, выиграв стипендию с семидесятипроцентной скидкой на обучение в университете Тафта. Стала работать в студенческой столовой и в клубе на Гарвард-сквер. Она все-таки поступила в юридический институт Бостонского университета. К тому времени у нее уже была своя квартира на Бикон-стрит за зданием законодательного органа штата. Она регулярно виделась с отцом, но у нее уже была своя жизнь.

Она училась на третьем курсе, когда познакомилась с Чарли Хэррисом. Чарльз X. Хэррис, доктор медицины, был худым высоким юношей. Очки в роговой оправе то и дело норовили сползти по длинному веснушчатому носу, что придавало его янтарным глазам удивленное выражение. Он только-только начинал хирургическую практику.

Она никогда не встречала никого настолько смешного и серьезного одновременно. Они много веселились, но он был истово предан работе. Он завидовал ее стипендии и тому, что ей нравились экзамены, которые она неизменно сдавала на отлично. Он был умен и обладал необходимой для хирурга выдержкой, однако учеба давалась ему нелегко. Он всего добивался тяжелым трудом.

— Надо заняться делом, Р. Дж.

Она занималась обзором судебной практики, а он выезжал на вызовы. Они постоянно уставали и недосыпали. Графики учебы и работы мешали им нормально общаться. Спустя несколько месяцев она переехала с Джой-стрит в его квартиру с улучшенной планировкой, которая стоила дешевле, чем ее хоромы.

За три месяца до окончания юридического института Р. Дж. узнала, что беременна. Сначала они с Чарли испугались, однако очень скоро обрадовались, что станут родителями, и решили пожениться сразу же после рождения ребенка. Однако несколько дней спустя, когда Чарли направлялся в операционную, он неожиданно согнулся пополам от резкой боли в левой нижней части живота. При осмотре в его почках обнаружили камни, такие крупные, что они не могли выйти естественным путем. Спустя двадцать четыре часа он стал пациентом собственной больницы. Тед Форестер, лучший хирург в отделении, провел операцию. Казалось, что Чарли удачно пережил послеоперационный период, однако он не мог мочиться. Когда прошло сорок восемь часов, доктор Форестер распорядился вставить ему катетер. Интерн вставил ему катетер, и Чарли смог облегчиться. Спустя двое суток одна из почек Чарли была поражена инфекцией. Несмотря на антибиотики, инфекция стафилококка распространилась по кровеносной системе и поразила сердечный клапан.

Четыре дня спустя после операции Р. Дж. села рядом с его кроватью в больнице. Она видела, что он очень плох. Предварительно она договорилась, чтобы ей дали возможность пообщаться с доктором Форестером, когда он будет совершать обход. Она подумала, что имеет смысл позвонить родителям Чарли в Пенсильванию, чтобы они тоже могли поговорить с доктором, если захотят.

Чарли застонал. Она обтерла его лицо влажной марлей.

— Чарли?

Она взяла его за руки и вгляделась в лицо. Что-то случилось. От него ей передалась какая-то информация. Она не знала, как и почему. Ей это не показалось, она знала, что это так. Почему-то она сразу поняла, что они не будут стареть вместе. Она не могла опустить руки, убежать или просто расплакаться. Она просто стояла как вкопанная, согнувшись над ним, крепко держа его за руки, словно бы это могло не дать ему угаснуть, и запоминая черты его лица, пока это еще было возможно.

Его похоронили на большом и отвратительном кладбище в городке Уилкс-Барре. После похорон Р. Дж. сидела на стуле, обитом бархатом, и терпела взгляды и вопросы незнакомцев до тех пор, пока не появилась возможность улизнуть оттуда. В маленькой туалетной кабинке самолета, который уносил ее в Бостон, ее тошнило. Несколько дней ее неотступно преследовала мысль о том, как же будет выглядеть ребенок Чарли.

Возможно, причиной тому было горе, а возможно, это случилось бы, даже если бы Чарли был жив, но через пятнадцать дней после смерти Чарли у нее случился выкидыш.

В день выпускных экзаменов она сидела в аудитории среди напряженных студентов и студенток. Она знала, что Чарли сказал бы ей, чтобы она все делала правильно. Тогда она представила кусок льда и поместила себя в его центр, хладнокровно отмежевываясь от боли, напряжения и всего прочего, сосредоточив внимание на многочисленных сложных вопросах экзаменаторов.

Р. Дж. создала вокруг себя ледяной щит, когда пошла работать в агентство «Вигодер, Грант и Берлоу», старую фирму, которая занималась общим правом. Она занимала три этажа в хорошем здании на Стейт-стрит. Вигодера уже не было. Гарольд Грант, управляющий партнер, был дряхлым старцем с лысой головой. Джордж Берлоу, который возглавлял контору «Уиллс и Трастс», обладал завидным брюшком и красным лицом с сосудистой сеточкой. Его сын, Энди Берлоу, добродушный мужчина, которому недавно исполнилось сорок лет, занимался самыми крупными клиентами. Он поставил перед Р. Дж. задачи — заниматься резюме и сдачами внаем. Это была рутинная работа, полная шаблонных действий. Она показалась Р. Дж. скучной. Спустя два месяца она призналась в этом Энди Берлоу. Он кивнул и сухо заметил, что это хорошая база, хороший опыт. На следующей неделе он взял ее с собой в суд, но ей не понравилось. Р. Дж. твердила себе, что это депрессия, и старалась с головой уйти в работу.

Проработав в юридической конторе пять месяцев, она сломалась. Это было не нервным срывом, а скорее временным помешательством. Однажды вечером, когда они с Энди Берлоу заработались допоздна, она выпила с ним бокал вина. Выпив на двоих полторы бутылки, они оказались в постели. Два дня спустя он пригласил ее на обед и с дрожью в голосе объяснил, что, хотя и разведен, связан с одной женщиной, а точнее говоря, живет с ней. Он решил, что Р. Дж. отреагировала очень достойно. На самом деле единственный мужчина, ее интересовавший, давно умер. Эта мысль заставила лед в ее душе дать трещину. Расплакавшись, она ушла домой и не вернулась. Энди Берлоу прикрыл ее, полагая, что она расстроилась из-за его слов.

Ей нужно было поговорить с Чарли Хэррисом. Она хотела, чтобы он снова любил ее, она желала его призрачного ребенка, его неродившегося наследника. Она понимала, что это тщетно, однако горе подкосило ее, и лишь одну вещь в своей жизни она была способна изменить.

13 Иной путь

Ее согласие изучать медицину было давним желанием отца, но профессор Коул любил ее и потому подошел к этому вопросу со всей возможной деликатностью.

— Ты считаешь, что должна занять место Чарли? — мягко спросил он. — Ты хочешь чувствовать то же, что и он?

— Согласна, отчасти это так, — ответила она, — но лишь отчасти.

Она много об этом размышляла и приняла серьезное решение, внезапно осознав, что подавляла в себе всякое желание стать доктором, лишь протестуя против отца. В их отношениях еще не все было гладко. Оказалось, что она не может поступить в медицинский институт при Бостонском университете, где он руководил факультетом. Ее приняли в Массачусетский колледж медицины. Она отставала по органической химии, но смогла заполнить пробелы в летней школе.

У студентов-медиков была мизерная стипендия. Р. Дж. получила скидку на оплату обучения, но все равно понимала, что придется влезть в долги. Отец помог ей закончить юридический институт, поддерживая материально, и снова был готов помочь, однако это было бы непросто. Люди из юридической конторы, которую она бросила, были заинтригованы поворотом дел.

Сол Фореман, партнер конторы по медицинским искам, пригласил ее на обед, хотя они никогда прежде не встречались.

— Мне рассказал о вас Энди Берлоу. По правде говоря, мисс Коул, вы для нас намного более ценны как юрист, изучающий медицину, чем как обычный служащий из отдела недвижимости. Вы сможете исследовать факты различных важных дел с медицинской точки зрения, а также составлять документы как человек с юридическим образованием. Мы за это хорошо платим.

Это было щедрое предложение.

— Когда вы хотите, чтобы я приступила к работе?

— Как можно скорее.

Так, пока штудировала органическую химию в летней школе, она также изучала дело двадцатидевятилетней девушки, умиравшей от апластической анемии, вызванной приемом пеницилламина, который подавил функцию формирования крови, выполняемую костным мозгом. Р. Дж. стала завсегдатаем всех медицинских библиотек Бостона. Она копалась в каталогах, книгах, медицинских журналах и монографиях, собирая новую информацию об антибиотиках.

Фореман, казалось, был доволен результатом и тут же дал ей другое задание. Она подготовила отчет по делу пятидесятидевятилетнего учителя, которому имплантировали тазобедренный сустав. Во время операции из-за плохого проветривания помещения операционной была занесена инфекция, которая три года развивалась очень вяло, прежде чем заявить о себе в полную силу. В результате он остался с нестабильным бедром и укоротившейся ногой.

В дальнейшем ее отчет позволил фирме отказаться от рассмотрения дела мужчины, который хотел подать в суд на хирурга после неудачной вазэктомии. Р. Дж. отметила, что пациента предупредили о том, что операция может закончиться неудачно, и предложили полгода пользоваться контрацептивами. Этим советом он пренебрег.

Начальство было очень довольно ее работой. Фореман назначил ей стабильный месячный минимальный гонорар. Он был готов поручать ей столько дел, сколько она способна была взять. В сентябре, желая еще более упростить задачу, она сдала одну из своих комнат студентке-медику, красивой серьезной негритянке из Фултона, штат Миссури, по имени Саманта Поттер. Получая очень скромную помощь от отца, Р. Дж. смогла оплачивать учебу и жилье, а также содержать автомобиль. Юриспруденция, которой она пренебрегла, теперь помогала ей изучать медицину без особых материальных проблем.

В ее группе из двадцати девяти человек было одиннадцать девушек. Ей казалось, что раньше она брела в тумане, а теперь нашла четкий и ясный путь. Каждая лекция была ей чрезвычайно интересна. Она убедилась, что не ошиблась в Саманте. Девушка была самой старшей из восьми детей. Она выросла на ферме, где каждый год вся ее семья собирала урожай хлопка, фруктов и овощей для других людей, бралась за любую работу, которая могла принести деньги. Когда Саманте исполнилось шестнадцать лет, она уже была рослой девушкой с широкими плечами. Ее наняли на местный мясокомбинат, где она работала после школы и на летних каникулах. Управляющие любили ее, потому что она была достаточно крепкой, чтобы поднимать тяжелые куски замороженного мяса. К тому же Саманта была вежливой и ответственной. Год проработав на грязной работе, она перешла в раздельщики мяса. Они работали с большими пилами и ножами, которые были настолько остры, что с легкостью рассекали мясо и соединительные ткани, потому несчастные случаи не были редкостью. У Саманты было несколько небольших порезов. Она привыкла к перевязанным бинтами пальцам, но серьезных ранений ей удавалось избегать. Работая ежедневно после школы, она стала первым членом семьи, получившим школьный аттестат. После этого она проработала еще пять лет, в основном на каникулах. За это время она получила степени бакалавра и магистра по сравнительной анатомии в университете штата Миссури. Она пришла на первую пару анатомии с удивительными познаниями о костях животных, внутренних органах и системе кровообращения.

Р. Дж. и Саманта сдружились еще с одной однокурсницей. Гвендолин Беннетт была беспокойной рыжеволосой девушкой из Манчестера, штат Нью-Гэмпшир. Медицина динамично развивалась, однако она все еще оставалась полузакрытым клубом для мужчин. Юношей-студентов приглашали для практической работы, в то время как о девушках часто забывали. Три подруги, однако, не желали, чтобы их игнорировали. У Гвен был опыт борьбы за права женщин в колледже Маунт Холиок, и она разработала стратегию.

— Мы должны проявлять большую активность во время пар. Когда задаются вопросы, мы тянем руки и даем верные ответы. Нас замечают, потому что мы трудимся в поте лица, верно? А значит, мы должны трудиться больше, чем мужчины, быть лучше подготовленными, быстрее реагировать.

Это предполагало невероятную нагрузку вдобавок к работе, благодаря которой она оплачивала обучение, однако это был вызов, такой необходимый для нее. Они учились втроем, вместе готовились к экзаменам и хвастались друг другу, когда удавалось обнаружить ошибки в учебниках.

В основном их стратегия работала, несмотря на то, что они быстро приобрели репутацию агрессивных женщин. Несколько раз им казалось, что им занижали оценки из-за предвзятого отношения преподавателя, однако в основном они получали отличные отметки. Они не обращали внимания на редкие сексистские замечания студентов и даже преподавателей. Они редко ходили на свидания, и не потому, что им не хотелось. Время и энергия стали для них жизненно важными вещами, которые следовало расходовать с умом. Когда у них выдавался свободный вечер, они шли в анатомическую лабораторию, ставшую для Саманты настоящим домом. С самого начала все на кафедре анатомии знали, что Саманте Поттер суждено однажды стать профессором анатомии. В то время как другие студенты занимались вскрытием отдельной руки или ноги, Саманта всегда бралась за целый труп, которым щедро делилась с подругами. За четыре года они вскрыли четырех умерших: одного пожилого лысого китайца с раздутой грудью, свидетельствовавшей о хронической эмфиземе, пожилую негритянку с седыми волосами и двух белых, одним из которых был мужчина среднего роста с атлетическим телосложением, а другим — беременная женщина их возраста. Саманта вела Р. Дж. и Гвен на вскрытие, словно в прекрасную экзотическую страну. Они часами занимались анатомированием, препарируя тела слой за слоем, обнажая и подробно изучая мышцы и органы, суставы, сосуды и нервы, познавая тайны человеческого организма.

Перед началом второго года учебы Р. Дж. и Саманта переехали на Чарльз-стрит. Р. Дж. была рада переезду, поскольку старая квартира слишком напоминала о Чарли. Гвен присоединилась к ним. Они втроем снимали ветхое жилище возле железной дороги. Медицинский институт находился в соседнем квартале. Рядом с ним был опасный район, но они не хотели искать жилье в другом месте и тратить время на дорогу до лабораторий и больницы. Накануне начала занятий они закатили грандиозную вечеринку. Последних гостей выпроваживали уже под утро, чтобы немного поспать и не опоздать в институт.

Когда началась клиническая практика, Р. Дж. проходила ее так, словно готовилась к этому всю свою жизнь. Она рассматривала медицину иначе, чем большинство ее сокурсников. Она потеряла Чарли из-за грязного катетера, а еще ей приходилось рассматривать множество дел о халатности врачей, вот почему она постоянно искала угрозы, о которых другие студенты даже не подозревали.

Рассматривая один из исков, она обнаружила отчет доктора Найта Стила из медицинского центра Бостонского университета, изучившего восемьсот пятнадцать клинических дел, исключая рак, при котором всегда велика вероятность ухудшения состояния из-за химиотерапии. У двухсот девяноста пациентов из восьмисот пятнадцати, то есть более чем у трети, были обнаружены заболевания, вызванные врачебной ошибкой.

Семьдесят три человека, то есть девять процентов, получили осложнения, которые привели к инвалидности или угрожали их жизни. Этого не случилось бы, если бы они не попали именно к этим докторам в эти больницы.

Ошибки врачей касались медикаментов, диагностики, лечения, диеты, ухода, транспортировки, сердечной катетеризации, внутривенных инъекций, артериографии и диализа, мочевой катетеризации и множества других процедур, которые проводятся при лечении.

Вскоре Р. Дж. поняла, что пациенты подвергаются риску на каждом шагу. На рынке появлялось все большее количество новых препаратов, а доктора назначали пациентам все новые лабораторные исследования, чтобы оградить себя от возможных судебных исков. Потому количество судебных разбирательств только росло. Доктор Франц Ингельфингер, уважаемый профессор медицины из Гарварда и редактор журнала «Нью Инглэнд Джорнал ов Мэдисин», писал:

«Давайте допустим, что восемьдесят процентов пациентов имеют заболевания, проходящие без лечения, либо их состояние не предполагает улучшения даже по стандартам современной медицины. В десяти процентах случаев, однако, медицинское вмешательство дает отличный результат. Но увы, в оставшихся девяти процентах случаев, плюс-минус один проценту доктор может поставить неверный диагноз или назначить неправильное лечение. Ему может просто не повезти. Какой бы ни была причина, страдает пациент».

Р. Дж. видела, что, несмотря на человеческие страдания и высокие издержки, медицинские учебные заведения не спешили знакомить студентов с опасностями, которые несет человеческий фактор. В них не преподавались дисциплины, помогающие правильно вести себя в ситуациях, когда на врача подают в суд, невзирая на обилие подобных случаев. Работая в юридической фирме, Р. Дж. начала собирать дела по данной тематике.

Вскоре после выпуска их триада распалась. Саманта всегда знала, что анатомия — ее призвание, потому занялась практикой в медицинском центре Йельского университета в Нью-Хейвене. Гвен за четыре года учебы так и не смогла придумать, чем бы она хотела заниматься, потому, в соответствии со своими взглядами, решила стать гинекологом, начав практику в больнице Мэри Хичкок в Ганновере, штат Нью-Гэмпшир. Р. Дж. хотела всего, что могла предложить ей профессия врача. Она осталась в Бостоне, взявшись за трехлетнюю практику в Лемюэль Грейс. Даже в худшие дни, когда ей приходилось заниматься грязной работой, вкалывать по двадцать часов кряду и страдать от недосыпа, она ни на йоту не усомнилась в верности своего выбора. Она была единственной девушкой среди тридцати интернов, включенных в данную программу. Как и в юридическом, и в медицинском институтах, ей приходилось громче говорить и больше работать, чем мужчины. Комната отдыха была сугубо мужской территорией, где они расслаблялись, неприлично говорили о женщинах (гинекологов называли «вагиноведами») и практически игнорировали ее. Но Р. Дж. сразу начала двигаться к поставленной цели, которая заключалась в том, чтобы стать по возможности настоящим профессионалом. Она не обращала внимания на сексизм, как Саманта не обращала внимания на расизм.

В самом начале обучения она обнаружила, что хорошо умеет ставить диагнозы. Она с удовольствием рассматривала каждого пациента как загадку, которую следует разгадать, используя знания и интеллект. Однажды ночью, перекидываясь шутками с пожилым пациентом-сердечником по имени Брюс Вейлер, Р. Дж. взяла его за руки и сжала их.

И не смогла отпустить.

Они словно оказались связаны друг с другом невидимыми нитями. Новое понимание ошеломило ее. Она хотела закричать, чтобы мистер Вейлер поостерегся. Вместо этого она пробормотала глупую шутку и еще сорок минут измеряла его давление и слушала сердце. Она повторяла себе, что у нее случилось помутнение рассудка. Ничто в данных осмотра не настораживало, казалось, у Вейлера крепкое сердце, которому ничто не угрожает.

Несмотря на это, она была уверена, что он умирает.

Она ничего не сказала старшему ординатору Фритци Болдуину. Она не смогла бы дать вразумительных объяснений. Он, без сомнения, высмеял бы ее. Но под утро сердце мистера Вейлера взорвалось, как непрочная пластиковая трубка, и его не стало.

Несколько недель спустя история повторилась. Обеспокоившись и испугавшись, она поговорила об этом с отцом. Профессор Коул кивнул и с интересом посмотрел на нее.

— Иногда у докторов появляется шестое чувство, помогающее понять, как поведет себя пациент.

— У меня такое бывало задолго до того, как я стала врачом. Я знала, что Чарли умрет. Я знала это наверняка.

— В нашей семье существует легенда, — осторожно сказал он, и Р. Дж. внутренне застонала, не желая слушать еще одну семейную байку. — Говорили, что некоторые врачи из рода Коулов обладали способностью предчувствовать смерть, держа пациента за руки.

Р. Дж. хмыкнула.

— Нет, я серьезно. Они называли это Даром.

— Да ладно, папа. Ты говоришь о суевериях. Это же было в те времена, когда в качестве лечения прописывали глаз тритона и лягушачью лапку. Неужели они в это верили?

Он пожал плечами.

— Вроде бы мой дед, доктор Роберт Джефферсон Коул, и прадед, доктор Роберт Джадсон Коул, доктора в Иллинойсе, обладали им, — мягко заметил он. — Дар может передаваться через поколение. Кажется, он был у некоторых моих двоюродных братьев. Мне же остались, так сказать, лишь семейные реликвии — скальпель Роба Дж., который я храню на столе, и виола да гамба прадеда. Но я бы предпочел Дар.

— Значит… ты никогда ничего подобного не испытывал?

— Конечно, я знал, когда определенный пациент может умереть или выздороветь, однако у меня никогда не было чувства полной уверенности в приближающейся смерти человека, у которого не проявлялись никакие симптомы. Естественно, — добавил он, — легенда также гласит, что Дара можно лишиться, если использовать стимуляторы.

— Тогда у тебя не было шансов, — сказала Р. Дж.

Много лет подряд, пока его поколение докторов не образумилось, профессор Коул любил частенько посмаковать хорошую сигару, а по вечерам еще и пропустить стаканчик виски.

Р. Дж. некоторое время баловалась марихуаной в школе, но так и не пристрастилась к курению. Как и отец, она любила хорошую выпивку. Она не позволяла алкоголю мешать работе, но иногда расслаблялась, подчас даже чересчур.

К завершению третьего года медицинской практики Р. Дж. знала, что хотела бы лечить целые семьи, людей любого возраста и обоих полов. Но, чтобы делать это хорошо, ей нужно было больше узнать о медицинских проблемах женщин. Она добилась того, что ей разрешили прослушать в три раза больше лекций по гинекологии и акушерству, чем было предусмотрено учебной программой. После окончания резидентуры[5] она устроилась на один год нештатным врачом со специализацией по акушерству и гинекологии в Лемюэль Грейс, в то же время используя возможность проводить исследования для обширной программы изучения гормональных проблем женщин. В тот год она сдала экзамен на члена Американской академии медицины внутренних органов.

К тому времени она обладала солидным опытом работы в больнице. Было известно, что она активно занимается судебными исками, связанными с халатностью врачей. Подобные дела обычно заставляли страховые компании серьезно раскошелиться. Суммы были просто астрономические, Некоторые врачи открыто говорили, что доктору, который готов навредить коллеге, должно быть стыдно. Бывали неприятные моменты, когда кто-нибудь не считал нужным скрывать враждебность по отношению к ней. Но часто ее вмешательство помогало спасти врача от иска. Это тоже было всем известно.

У Р. Дж. всегда был припасен ответ для любого, кто решался попрекнуть ее работой по искам: «Дело не в том, что нужно отклонить все подобные иски. Дело в том, что нужно искоренить привычную халатность, научить людей не бежать по каждому пустяку в суд, научить докторов не допускать ошибок, присущих любому человеческому существу. Мы привыкли критиковать честных офицеров полиции, которые защищают недобросовестных коллег из-за негласного Голубого кодекса молчания. Но у нас есть свой Белый кодекс. Он позволяет некоторым докторам оказывать некачественные медицинские услуги. Пора положить этому конец».

Кто-то все же прислушался. К концу практики нештатного врача доктор Сидни Рингголд, декан медицинского факультета, предложил ей читать два курса: один о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала, а другой — о предотвращении иска о профессиональной небрежности и действиях при его выдвижении. Также ей предложили должность в больнице. Р. Дж. сразу же согласилась. Это вызвало недовольство некоторых сотрудников, однако доктор Рингголд пресек все подобные разговоры на корню.

Саманта Поттер после практики пошла в медицинский институт в Вустере преподавать анатомию. Гвен Беннетт занялась гинекологией во Фрамингэме, а также взяла полставки в клинике планирования семьи. Все три девушки оставались близкими подругами и политическими единомышленницами. Гвен и Саманта, а также еще некоторые доктора с энтузиазмом поддержали предложение Р. Дж. создать при больнице клинику предменструального синдрома. После непродолжительной борьбы с консервативно настроенными коллегами, которые считали это пустой тратой денег, клиника стала полноценной частью больницы.

Все эти противоречия особенно сильно сказывались на профессоре Коуле. Он был уважаемым членом медицинского сообщества, и критика дочери, особенно когда ее называли предательницей коллег-врачей, была ему очень неприятна. Но Р. Дж. знала, что он гордится ею. Он никогда не бросал ее в беде, несмотря на былые ссоры. Их отношения были крепкими, и на этот раз она не колеблясь обратилась к отцу.

14 Последняя пастушка

Они встретились за обедом в ресторане «Пинеролас» в Норт-Энде. Когда Чарли Хэррис впервые пригласил ее туда, она шла по узкой аллейке между многоквартирными домами, потом поднималась по крутой лестнице в помещение, очень напоминавшее большую кухню с тремя столиками. Карла Пинерола была поваром, ей помогала пожилая мать, часто ругавшая ее. Карла была своенравной, сексуальной женщиной средних лет. У нее был муж, который ее бил. Иногда Р. Дж. и Чарли замечали синяки у нее на руках и лице. Потом мать умерла, а Карлу они видели все реже. Она выкупила один из многоквартирных домов и превратила первые два этажа в уютный ресторан. Теперь у нее не было недостатка в посетителях. Среди них были и деловые люди, и подростки. Р. Дж. нравилось это место. Еда была почти такой же вкусной, как раньше. Она привыкла заранее заказывать там столик.

Сев, она увидела, как отец спешит к ней. Он опоздал. Увидев его прогрессирующую седину, она вспомнила, что тоже стареет.

Они заказали закуски, телятину и домашнее вино. Обсудили бейсбол, театральную жизнь Бостона и артрит, от которого отец страдал все сильнее.

Потягивая вино, она рассказала ему, что готовится заняться частной практикой в Вудфилде.

— Почему частная практика? — Он был явно удивлен и обеспокоен. — И почему в таком месте?

— Для меня настало время убраться из Бостона. Не как врачу, а как человеку.

Профессор Коул кивнул.

— Я понимаю. Но почему не перебраться в другой медицинский центр? Или поработать на… Не знаю, на какую-нибудь медицинско-юридическую организацию?

Она получила письмо от Роджера Карлетона из университета Джона Хопкинса. Он писал, что на данный момент у них нет денег для финансирования должности, которая подошла бы ей, однако через полгода он мог бы найти ей подходящее место в Балтиморе. Также она получила факс от Ирвинга Симпсона — ей обещали должность в Пенсильванском университете и приглашали в Филадельфию, чтобы обсудить заработную плату.

— Я не хочу этим заниматься. Я хочу стать настоящим доктором.

— Ради всего святого, Р. Дж.! А кто ты сейчас?

— Я хочу заниматься частной практикой в маленьком городке. — Она улыбнулась. — Думаю, я пошла в твоего деда.

Профессор Коул пытался держать себя в руках, глядя на свое бедное дитя, которое всю жизнь плыло против течения.

— Семьдесят два процента американских докторов являются специалистами, и на то есть причина, Р. Дж. Специалисты зарабатывают большие деньги, в два или три раза больше, чем фельдшеры, например, и ночью они обычно нормально спят. Если ты станешь сельским врачом, тебе придется несладко. Знаешь, что бы я сделал, будь я на твоем месте, в твоем положении? Я бы продолжал учиться как можно активнее. Я бы стал суперспециалистом.

Р. Дж. застонала.

— Хватит с меня учебы, папа. Я больше не хочу этим заниматься. Я не хочу новых технологий, аппаратов, я хочу видеть людей. Буду сельским врачом. Я готова меньше зарабатывать. Я хочу жить.

— Жить? — Он покачал головой. — Р. Дж., ты похожа на последнего ковбоя, о котором слагают песни и пишут книги. Он седлает скакуна и пробивается сквозь уличные заторы и жилые кварталы в поисках исчезнувших прерий.

Она улыбнулась и взяла его за руку.

— Прерий, может, уже и нет, папа, но холмы находятся на другом конце штата, и там живут люди, которым нужен врач. Семейная практика — это самое оно. Я собираюсь заняться ею.

Они еще долго беседовали за обедом. Она внимательно слушала, потому что отец много знал о медицине.

— Через несколько лет ты не узнаешь систему здравоохранения США. Она коренным образом изменится, — говорил он. — Президентская гонка набирает обороты, а Билл Клинтон пообещал, что каждый получит медицинскую страховку, если выберут его.

— Ты считаешь, что он сможет сдержать слово?

— Я думаю, он попробует. Кажется, он первый политик, которому не наплевать на людей, о которых никто не заботится, которому стыдно за то, как обстоят дела сейчас. Универсальная медицинская страховка должна улучшить ситуацию на местах, однако она уменьшит доход специалистов. Нам следует подождать и посмотреть, что получится.

Они обсудили финансовый аспект того, чем она собиралась заниматься. Дом на Брэттл-стрит едва ли принесет достаточно денег, ведь придется погасить все долги. Цены на недвижимость сильно упали. Р. Дж. тщательно подсчитала, сколько денег ей понадобится, чтобы обосноваться, подготовиться к частной практике и прожить первый год. Ей не хватало почти пятьдесят три тысячи долларов.

— Я была в нескольких банках, могу взять кредит. У меня будет чем погасить его, но они настаивают на поручителе.

Это было унизительно. Сомнительно, что они выдвинули бы подобное требование Тому Кендриксу.

— Ты вполне уверена, что это то, что тебе нужно?

— Да.

— Тогда я подпишусь, если ты не против.

— Спасибо, папа.

— В некотором смысле у меня голова идет кругом от того, что ты собралась делать. Но в то же время я тебе чертовски завидую.

Р. Дж. поцеловала его сморщенную ладонь. За капучино он просмотрел ее выкладки. Он сказал, что она слишком экономит и ей стоило бы взять на десять тысяч больше. Она испугалась этой суммы и принялась горячо спорить, но в конце концов поняла, что он прав, и согласилась еще больше влезть в долги.

— Так держать, дочь.

— Да, папа.

— Ты будешь нормально себя чувствовать, живя в одиночестве там, в холмах?

— Ты же знаешь, папа. Мне никто не нужен, кроме тебя, — ответила она. Подавшись вперед, она поцеловала его в щеку.