Доктор Коул

45 История, рассказанная за завтраком

Спустя несколько минут после того, как Дэвид напугал Р. Дж. на лесной тропе, они сидели в кухне в доме Р. Дж. и смотрели друг на друга с определенной долей опаски. Им было очень сложно начать разговор. Когда они виделись в последний раз, перед ними лежал труп его ребенка.

Они оба изменились. Р. Дж. казалось, что Дэвид маскируется, убрав хвост и отрастив бороду.

— Хочешь поговорить о Саре?

— Нет, — быстро ответил он. — То есть не сейчас. Я хочу поговорить о нас.

Р. Дж. крепко сжала ладони на коленях, пытаясь сдержать дрожь, разрываясь между надеждой и отчаянием, обуреваемая странной гаммой чувств — радостью, легкой эйфорией, огромным облегчением. Также в груди угольком горел разрушительный гнев.

— Почему ты решил вернуться?

— Я не мог перестать думать о тебе.

Он выглядел таким здоровым, таким нормальным, будто бы ничего не произошло. Он вел себя слишком спокойно, слишком деловито. Она хотела шептать ему нежные слова, но вместо этого сказала совсем другое:

— Я рада. Вот так вот. Целый год ни слова, а потом — здравствуйте, я вернулся. Откуда мне знать, что ты после первой же размолвки не сядешь в машину и не укатишь куда-нибудь? На пять лет, на восемь?

— Потому что я обещаю. Подумай об этом.

— О, я подумаю, — услышала она свой голос, исполненный такой едкости, что Дэвид отпрянул от неожиданности.

— Я могу сегодня переночевать у тебя?

Она хотела было отказать ему, но поняла, что не может.

— Почему нет? — ответила Р. Дж. и рассмеялась.

— Подкинешь меня до машины? Я оставил ее на проселочной дороге и прошел пешком через землю Крантца к лесной тропе.

— Ну, с таким же успехом ты можешь пройтись и назад, пока я буду готовить ужин, — горько ответила она. Дэвид кивнул и вышел.

Когда он вернулся, Р. Дж. уже успела взять себя в руки. Она сказала, чтобы он оставил чемодан в комнате для гостей. Она разговаривала с ним вежливо, как с гостем, чтобы он не заметил, как она рада. Она накормила его отличным ужином — телячьей отбивной с вареным картофелем, яблочным пюре.

Они сели за стол. Но прежде, чем приступить к еде, Р. Дж. быстро пошла к себе в комнату, притворив за собой дверь. Дэвид услышал, как она включила телевизор, по которому показывали повтор популярного сериала «Сейнфелд».

И Р. Дж. он тоже услышал. Каким-то образом он понял, что она плачет не из-за него. Он подошел к двери и осторожно постучал.

Она лежала на кровати. Дэвид опустился на колени возле нее.

— Я тоже ее любила, — прошептала она.

— Я знаю.

Они плакали вместе, как им и следовало поступить годом ранее. Р. Дж. подвинулась, позволив ему лечь рядом. Первые поцелуи были мягкими и смешанными со слезами.

— Я постоянно думал о тебе. Каждый день, каждую секунду.

— Мне не нравится эта борода, — сказала она.

Утром Р. Дж. не покидало странное ощущение, что она провела ночь с посторонним человеком. Дело было даже не в бороде и недостающем хвосте.

К тому времени как она приготовила тосты и поджарила яичницу, к ней присоединился Дэвид.

— Вкусно. Что это?

— Я смешала апельсиновый и клюквенный сок.

— Ты никогда так раньше не делала.

— Ну, теперь делаю. Все изменилось, Дэвид. Тебе не приходило в голову, что я могла встретить другого мужчину?

— Встретила?

— Ты больше не имеешь права знать это. — Ее гнев нашел путь наружу. — Почему ты связался с Джо Фэллоном, но не со мной? Почему ты ни разу не позвонил? Почему ты так долго ждал, прежде чем написать мне? Почему ты не сообщил, что с тобой все в порядке?

— Со мной не все было в порядке, — ответил он.

Когда он начал говорить, они забыли о еде.

После смерти Сары воздух вокруг меня приобрел странный оттенок словно весь мир стал светло-желтым. Часть меня продолжала функционировать как обычно. Я позвонил в похоронное бюро в Рослин, что на Лонг-Айленде, и договорился о похоронах на следующий день. Я осторожно, очень осторожно ехал за катафалком до самого Нью-Йорка.

Я остановился в мотеле. Утром прошла простая церемония. В нашем бывшем храме был новый раввин. Он не знал Сару, и я попросил его быть очень кратким. Сотрудники похоронного бюро несли гроб. Распорядитель похорон поместил объявление в газете о церемонии, но пришло всего несколько человек. В Западном Вавилоне на кладбище Бет Мозес две девочки, которые дружили с Сарой в школе, плакали, обнявшись. Рядом стояло человек пять, мужчины и женщины с мрачными лицами, которые знали нашу семью, когда мы жили в Рослине. Я отпустил землекопов и засыпал яму сам. Сначала я бросил несколько лопат камней, слушая, как они глухо стучат по крышке гроба, а потом пошла земля. Над могилой я насыпал небольшой холм.

Полная женщина, в которой я с трудом узнал лучшую подругу Натали из какой-то прошлой жизни, всхлипнула и прижала меня к себе, а ее муж умолял меня поехать к ним домой. Я даже не помню, что ответил им.

Я ушел сразу же, как только закончилась церемония. Проехав пару километров, я свернул на пустынную стоянку возле церкви, где прождал больше часа. Когда я вернулся на кладбище, люди уже разошлись.

Две могилы располагались довольно близко. Я сел между ними, положив на них руки. Никто меня не потревожил.

Я чувствовал лишь боль утраты и одиночество. Когда солнце начало клониться к западу, я сел в машину и уехал.

Я не знал, куда еду. Казалось, машина едет по собственной воле по Уэллвуд-авеню, пересекая перекрестки и мосты.

В Нью-Джерси.

В Ньюарке я остановился у «Старой славы», бара для рабочих, который находится как раз возле шоссе. Быстро выпив три стопки, я почувствовал на себе косые взгляды и внезапно наступившую тишину. Если бы на мне был рабочий комбинезон или джинсы, то все было бы в порядке, но на мне был испачканный землей дорогой синий костюм от Харта Шаффнера и Маркса. К тому же я носил хвост. Я расплатился и вышел, направившись к ближайшему супермаркету, где купил три бутылки джина «Бифитер», с которыми поехал в мотель.

Я слышал десятки рассказов алкоголиков о вкусе выпивки. Некоторые описывают его как «жидкие звезды», «нежный нектар», «пищу богов». Мне никогда не нравился вкус алкогольных напитков, сделанных на основе зернового спирта, я ненавидел свое пристрастие к джину и водке. В мотеле я искал забвения, накачиваясь спиртным, пока не засыпал. Когда я просыпался, я лежал несколько минут, не понимая, где я нахожусь и почему. Потом накатывали воспоминания и ужасная боль, и я снова тянулся за бутылкой.

Это была старая, проверенная временем тактика — в былые времена я тоже пил в запертом помещении, где был в безопасности. Три бутылки джина помогли мне не выбираться из забытья четыре дня. Потом я почти сутки страдал от похмелья. Съев скудный завтрак, я выписался из мотеля и поехал дальше.

Подобный образ жизни я вел прежде, потому очень быстро и легко снова к нему адаптировался. Я никогда не садился за руль пьяным, понимая, что от катастрофы меня отделяют лишь машина, бумажник с кредитными картами и чековая книжка.

Я ехал медленно, практически на автопилоте. Мой разум замер, пытаясь оставить реальность позади. Но рано или поздно наступал момент, когда реальность вторгалась в машину и ехала вместе со мной. Когда боль становилась невыносимой, я останавливался, покупал пару бутылок и заворачивал в ближайший мотель.

Я напивался в Харрисбурге, штат Пенсильвания. Я напивался на окраинах Цинциннати, штат Огайо, и в местах, которые мне совершенно не знакомы. Я напивался и трезвел снова и снова.

Одним теплым утром в начале осени, очень рано, я обнаружил, что еду по проселочной дороге. У меня было сильное похмелье. Передо мной открывался милый холмистый пейзаж, хотя холмы были ниже, чем в Вудфилде, и там было больше обработанных полей, чем леса. Я объехал черную телегу с впряженной в нее лошадью. На телеге сидел бородатый мужчина в соломенной шляпе, белой рубашке и черных штанах с подтяжками.

Эмиш.

Я проехал ферму и заметил женщину в длинном платье и маленькой шапочке, помогавшую двум мальчикам сгружать с телеги тыквы. По другую сторону пшеничного поля еще один мужчина правил пятеркой лошадей.

Меня мучила тошнота, болела голова.

Медленно продвигаясь по сельской местности, я повсюду видел белые или некрашеные дома, милые амбары, водонапорные башни с ветряными мельницами, ухоженные поля. Я думал, что снова попал в Пенсильванию, куда-то в район Ланкастера, однако очень скоро я подъехал к какому-то городку и узнал, что покидаю пределы Эпплкрик, штат Огайо, и въезжаю в городок Кидрон. Во рту у меня пересохло. Всего в километре от меня находились магазины, мотель, холодная кока-кола, еда. Но я этого не знал.

Я мог бы легко проехать мимо того дома, но подъехал к пустой телеге с оглоблями, лежащими на асфальте. Оборванные постромки говорили о том, что лошадь убежала.

Я проехал мимо мужчины, который бежал за кобылой, не желавшей возвращаться к телеге.

Недолго думая, я обогнал лошадь и загородил ей дорогу машиной. Выпрыгнув наружу, я стал перед машиной и замахал руками. С одной стороны дороги был забор, а с другой — пшеничное поле. Когда кобыла остановилась, я подошел к ней, заговорил ласковым голосом и схватил за уздечку.

Громко пыхтя, подбежал мужчина.

— Данке. Зер данке. У вас есть опыт обращения с лошадьми, не так ли?

— У меня тоже когда-то была лошадь.

Мир перед моими глазами поплыл, и я оперся о капот машины.

— Вы больны? Вам помощь нужна?

— Нет, я в порядке. Все в порядке. — Тошнота и головокружение проходили. Мне нужно было лишь убраться из-под прямых солнечных лучей. В машине у меня был тайленол. — Вы знаете, где здесь можно найти воду?

Мужчина кивнул и указал на ближайший дом.

— Вот они дадут вам воды. Постучите к ним.

Фермерский дом окружало пшеничное поле, но здесь жили не эмиши. Я заметил на заднем дворе несколько автомобилей. Постучав в дверь, я прочел небольшую табличку «Иешива Исроел. Дом изучения Израиля». Из открытых окон до меня донеслись голоса, певшие на иврите, определенно один из псалмов.

— О дом Израилев, слава Господу, о дом Аарона, слава Господу.

Дверь открыл бородатый мужчина, которого невозможно было отличить от эмиша. Он был одет в темные штаны и белую рубашку, но на голове его красовалась кипа, левый рукав был закатан, а филактерии[11] обвивали его лоб и руку. За его спиной я увидел сидящих за столом мужчин.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Заходи, заходи. Ты еврей?

— Да.

— Мы ждали тебя, — сказал он на идише.

Никто никому не представлялся. Это сделали позже.

— Ты десятый мужчина, — сказал мужчина с седой бородой.

Я понял, что совершил миньян[12], позволив им закончить с псалмами и приступить к утренним молитвам. Несколько мужчин улыбнулись, еще один глухо пробормотал, что я пришел очень кстати. Я внутренне застонал. Даже в самом лучшем своем состоянии я не хотел бы попасть на службу ортодоксальных евреев.

Однако что я мог предпринять? На столе стояли стаканы с водой, и сперва мне дали напиться. Кто-то протянул филактерии.

— Нет, спасибо.

— Что? Не будь глупцом, ты должен надеть филактерии, они не кусаются, — прогрохотал мужчина.

Очень много лет прошло с тех пор, как я в последний раз надевал филактерии, потому им пришлось помочь мне надеть кожаные ремешки на лоб и руку и закрепить коробочку с текстами Торы на переносице. Между тем двое других мужчин нацепили мне филактерии и проговорили молитву. Никто меня не торопил. Позже я узнал, что они привыкли к нерелигиозным евреям, время от времени забредающим к ним в дом. Это была мицва, считалось благословением иметь возможность помочь и направить. Когда начались молитвы, я обнаружил, что серьезно забыл иврит, но остаточных знаний было вполне достаточно для службы. Когда-то в семинарии меня хвалили за хорошее знание этого языка. Ближе к концу службы трое мужчин стали для каддиша, молитв по недавно умершим, и я стал вместе с ними.

После молитвы мы позавтракали апельсинами, сваренными вкрутую яйцами, хлебом и крепким чаем. Я гадал, как бы сбежать от них, когда они прибрали стол после завтрака и принесли большие книги, писанные на иврите. Страницы их пожелтели и обтрепались, а уголки обложек помялись и вытерлись.

Через несколько минут они расселись на разнокалиберные стулья и принялись изучать книги. При этом они спорили, ругались между собой, слушая аргументы оппонента с повышенным вниманием. Темой их дискуссии было то, насколько человечество тяготеет к добру, а насколько — ко злу. Я был поражен, как редко они заглядывали в книги. Они цитировали наизусть целые абзацы устного закона, сформулированного почти две тысячи лет раввином Иудой. Они с легкостью обсуждали вавилонский и иерусалимский Талмуды, спорили о разных точках зрения в Путеводителе растерянных[13], Зогаре[14] и прочих трудах. Я понял, что стал свидетелем ежедневной словесной баталии, которая ведется уже более шести тысяч лет по всему миру.

Присутствующие время от времени переходили на идиш, иврит, арамейский и просто разговорный английский. Большую часть их разговоров я понять не мог, но они немного успокаивались, когда размышляли над очередной цитатой. Голова еще болела, но я был поражен тем, что мне довелось услышать.

Я смог определить главного, пожилого еврея с роскошной седой бородой и гривой не менее седых волос. Небольшое брюшко под рубахой, пятна на галстуке, круглые стальные очки, агатово-синие глаза. Ребе сидел и отвечал на вопросы, которые время от времени ему задавали.

Каким-то образом время ускорилось. Я чувствовал себя как во сне. Когда после полудня они прервались на обед и пошли за едой, припасенной в коричневых бумажных пакетах, я очнулся от полузабытья и приготовился уходить, однако ребе попросил меня остаться.

— Пойдем со мной, пожалуйста. Поедим.

Я последовал за ним, мы прошли через две классных комнаты с рядами вытертых парт. На стенах, возле досок, висели домашние задания учеников. Мы стали подниматься по лестнице.

Это была аккуратная маленькая квартира. Крашеные полы блестели. На мебели лежали кружевные салфеточки. Царил полный порядок. Определенно, там не было маленьких детей.

— Здесь я живу с женой Дворой. Она работает в соседнем городке продавщицей. Я раввин Московиц.

— Дэвид Маркус.

Мы пожали друг другу руки.

В холодильнике обнаружился салат с тунцом и овощи. Ребе нарезал халу[15] и вставил пару ломтиков в тостер.

— Итак, — сказал он, благословив пищу, которую мы собирались есть, — чем ты занимаешься? Торгуешь?

Я заколебался. Если бы я сказал, что торгую недвижимостью, то мне пришлось бы поинтересоваться, что сейчас продается в округе.

— Я писатель.

— Серьезно? О чем пишешь?

Вот так бывает всегда, когда начинаешь плести паутину лжи.

— О сельском хозяйстве.

— Здесь много фермеров, — сказал ребе, и я кивнул.

Мы молча принялись за еду. Поев, я помог ему прибрать со стола.

— Ты любишь яблоки?

— Да.

Ребе достал из холодильника несколько плодов сорта Макинтош.

— Тебе есть где переночевать?

— Еще не нашел.

— Тогда живи с нами. Мы сдаем одну из комнат, недорого. А утром ты поможешь сделать миньян. Почему нет?

Яблоко оказалось кисло-сладким и одновременно терпким. На стене я заметил календарь с картинками, на одной из которых была Стена плача. Я очень устал постоянно быть за рулем. Ванная оказалась в отличном состоянии. Действительно, почему нет?

Раввин Московиц вставал ночью несколько раз, чтобы сходить в ванную, шаркая по полу шлепанцами. Я предположил, что у него увеличенная простата.

Двора, его жена, оказалась маленькой седовласой женщиной с розовым лицом и живыми глазами. Она напоминала мне веселую белку и каждое утро, хлопоча по кухне, пела любовные песни и колыбельные на идише сладким дрожащим голосом.

Я не разбирал свою одежду, понимая, что скоро покину этот дом. Каждое утро я застилал постель и прятал вещи назад в чемодан. Двора Московиц сказала мне, что я примерный жилец.

В пятницу на обед у нас была та же еда, что готовила мне мать, когда я был ребенком: фаршированная рыба, куриный суп с клецками, жареная курица с картофельным пудингом, фруктовый компот и чай. В пятницу днем Двора сделала чолнт на следующий день, когда было запрещено готовить. Она положила картофель, лук, чеснок, ячмень и бобы в глиняный горшок и залила водой. Добавив соль, перец и паприку, она поставила горшок на огонь. За несколько часов до наступления Шаббата она положила туда же мясо и поместила горшок в духовку, где он томился на медленном огне всю субботу.

Открыв горшок, мы увидели прекрасную, аппетитную корочку, от которой шел умопомрачительный аромат.

Раввин Московиц достал из шкафа бутылку хорошего виски и налил две стопки.

— Не для меня.

Ребе удивленно развел руками.

— Не будешь шнапс?

Я знал, что если выпью, то заберу из машины бутылку водки, а это не тот дом, где я мог позволить себе напиваться.

— Я алкоголик.

— Ах, вот как, — кивнул раввин и надул губы.

Я словно попал в мир ортодоксальных евреев, о которых мне много рассказывали родители, выросшие в подобном окружении. Но иногда ночью я просыпался, недавние воспоминания затопляли мое сознание, и мне хотелось снова напиться. Однажды ночью я встал, спустился на первый этаж и босиком вышел во двор, покрытый росой. Я открыл багажник машины, нашел бутылку водки и сделал пару больших, спасительных глотков, но не взял ее с собой, когда вернулся в комнату. Если ребе или Двора слышали меня, то ничего не сказали.

Каждый день я сидел с теми мужчинами, чувствуя себя одним из учеников, которые заполняли классные комнаты. Эти люди настолько отточили свой разум за долгие годы, что я со своим слабым пониманием Библии и еврейских законов остался на много световых лет позади. Я не упоминал, что закончил еврейскую теологическую семинарию Америки и был раввином. Я знал, что консервативный или реформистский раввин не был раввином для них, не говоря уже о ребе.

Потому я молча слушал их споры о человеческих существах, их способности творить добро и зло, о браке и разводе, о трефе и кашруте, преступлении и наказании, рождении и смерти.

В особенности я заинтересовался одной темой. Леви Дресснер, старый дрожащий человек с хриплым голосом, указал на трех разных мудрецов, которые говорили, что преклонный возраст может стать вознаграждением за благочестие, однако даже благочестие может рано встретить смерть, что печально.

Ревен Мендель, грузный мужчина с красным лицом, лет сорока, цитировал труд за трудом, в которых говорилось, что рано умершие молодые люди после смерти воссоединялись с родителями.

Иехуда Нахман, бледный мальчик с сонными глазами и шелковистой коричневой бородкой, цитировал нескольких авторов, уверенных в том, что умершие поддерживали связь с живыми и интересовались их жизнью.

46 Кидрон

— Так ты провел весь год с ортодоксальными евреями? — спросила Р. Дж.

— Нет, от них я тоже сбежал.

— Что случилось? — спросила Р. Дж.

Она взяла холодный тост и откусила кусочек.

Двора Московиц была тихой и вежливой в присутствии мужа и других мужнин, но, словно бы понимая, что я отличаюсь от них, когда мы оставались наедине, становилась очень разговорчивой.

Она тяжело трудилась, чтобы в квартире и классных комнатах было чисто во время Дней трепета[16]. Мóя, стирая и отчищая, она рассказывала мне легенды и историю семьи Московиц.

— Двадцать семь лет я продаю платья в магазине «Бонтон». Я с нетерпением жду следующего июля.

— Что тогда будет?

— Мне стукнет шестьдесят два, и я уйду на пенсию. — Она любила конец недели, потому что не работала по пятницам и субботам по причинам религиозного свойства, а в воскресенье магазин был закрыт. Она подарила ребе четверых детей. Больше не смогла. Такова воля Божья. У них было трое сыновей, двое из которых жили в Израиле. Лабель бен Шломо был ученым в Меа Шеариме, Пинкус бен Шломо был раввином в Петах-Тиква. Самый младший, Ирвинг Московиц, продавал страховки в Блумингтоне, штат Индиана. — Моя черная овечка.

— А ваш четвертый?

— Это была дочь, Леа. Она умерла, когда ей было два года. Дифтерия. — Воцарилось молчание. — А вы? У вас есть дети?

Я рассказал ей все. Мне было сложно не только решиться, не только думать об этом, но и облечь мое горе в слова.

— Значит, вы говорите кадиш по дочери.

Она взяла меня за руку. Наши глаза увлажнились, я хотел убежать. Она сделала мне чай с хлебцами и морковными конфетами.

Утром я встал очень рано, пока они еще спали. Я застелил кровать, оставил деньги и записку с благодарностями и пробрался с чемоданом к машине, пока темнота еще не сменилась восходом.

Все Дни трепета я провел в беспробудном пьянстве — в ночлежке в Уиндеме, в ветхом домике для туристов в Ревенне. В Кьяхога Фоллз управляющий мотеля открыл мою запертую дверь и вошел ко мне после того, как я пил в номере трое суток подряд, и попросил уехать. Когда я достаточно протрезвел, я поехал в Акрон, где обнаружил потрепанный старый отель «Маджестик», павший жертвой моды на мотели. Угловой номер на четвертом этаже требовал покраски и был полон пыли. Через одно окно я видел дым, выходивший из труб фабрики по производству резины, а из другого — коричневые воды реки Маскингум. Я сидел там восемь дней. Портье по имени Роман приносил мне выпивку, когда она заканчивалась. В отеле не было обслуживания номеров. Роман ходил куда-то, по всей видимости, далеко, чтобы принести мне жирные гамбургеры и плохой кофе. Я щедро давал на чай, потому Роман не обокрал меня, когда я был пьян.

Я так и не узнал, было ли это его имя или фамилия.

Однажды ночью я проснулся и понял, что в номере кто-то есть.

— Роман?

Я включил свет, но номер оказался пуст.

Я даже проверил душевую и шкаф. Выключив свет, я снова почувствовал чье-то присутствие.

— Сара? — наконец спросил я. Потом: — Натали? Это ты, Нат?

Молчание.

С таким же успехом я мог позвать Наполеона или Моисея. Эта мысль причинила мне боль. Но я не мог отделаться от ощущения, что в номере кто-то был.

Этот «кто-то» не казался опасным. Я лежал в темной комнате и вспоминал разговоры в доме Московицев. Ребе Иехуда Нахман цитировал мудрецов, которые утверждали, что умершие близкие никогда не покидают нас, а с интересом наблюдают за нашей жизнью.

Я потянулся за бутылкой, и в этот момент меня пронзила мысль, что мои жена и дочь, возможно, сейчас наблюдают за мной, таким слабым и разбитым в этой грязной комнате, воняющей блевотиной. Во мне уже было достаточно алкоголя, чтобы я мог наконец погрузиться в сон.

Когда я проснулся, почувствовал, что снова один, но лежал и вспоминал мысли, которые одолевали меня накануне.

Позже в тот день я нашел турецкие бани и с радостью растянулся на лавке, окруженный клубами пара, позволяя алкоголю выйти через поры. Затем я отнес грязную одежду в прачечную. Пока она сохла, я зашел в парикмахерскую, где меня плохо постригли. Я распрощался с хвостом. Настало время повзрослеть и измениться.

На следующее утро я сел в машину и покинул Акрон. Я нисколько не удивился, когда машина привезла меня назад в Кидрон во время миньяна. Там я чувствовал себя в безопасности.

Евреи тепло поприветствовали меня. Ребе улыбнулся и кивнул, словно я вернулся с какого-то задания. Он сказал, что комната все еще свободна, и после завтрака я отнес туда вещи. На этот раз я опустошил чемодан, развесив некоторые вещи в шкафу, а остальные рассовав по ящикам.

Осень сменилась зимой, которая в Огайо очень похожа на зиму в Вудфилде, не считая того, что в Огайо менее холмистая земля. Я носил ту же одежду, что и в Вудфилде, то есть длинное нижнее белье, джинсы, шерстяные рубашки и носки. Выходя на улицу, я надевал толстый свитер, вязаную шапочку и старый красный шарф, который мне дала Двора, а также синее пальто, купленное в комиссионке в Питтсфилде в первый год, когда мы переехали в Вудфилд. Я много ходил, лицо краснело от мороза.

По утрам я участвовал в миньяне, что было для меня скорее общественной обязанностью, чем душевной потребностью. Я все еще с интересом слушал их разговоры, которые сопровождали каждую службу, и обнаружил, что понимаю уже намного больше, чем прежде. Комната, в которой сидели мы, находилась по соседству с классными комнатами. Днем туда приходили дети, громко шумели и разговаривали. Некоторые мужчины занимались их обучением. Я хотел было предложить помощь, но понял, что учителя получают плату, а мне не хотелось отбирать ни у кого средства к существованию. Я много читал старые еврейские книги, время от времени задавая ребе вопросы, которые мы с интересом обсуждали.

Каждый из учителей знал, что Господь дал им радость познания, потому относились к работе серьезно. Они мало походили на Маргарет Мид, обучающую жителей Самоа. В конце концов, мои предки принадлежали к этой культуре, но я был лишь наблюдателем, чужаком. Я внимательно слушал и, как и другие, часто заглядывал в трактаты, лежавшие на столе, пытаясь найти там аргументы. Иногда я забывал о сдержанности и задавал вопрос. Однажды это случилось, когда собравшиеся обсуждали загробную жизнь.

— Как мы можем знать, что существует жизнь после смерти? Откуда мы знаем, что есть связь с нашими близкими, которые умерли?

Мужчины озабоченно посмотрели на меня.

— Потому что так написано, — пробормотал ребе Гершом Миллер.

— Многие вещи, написанные пером, неверны.

Гершом Миллер разозлился, но ребе взглянул на меня и улыбнулся.

— Ну же, Довидель, — сказал он, — неужели ты хочешь, чтобы Всемогущий подписал контракт?

Я не смог удержаться и захохотал вместе со всеми.

Однажды вечером мы обсуждали Тайных святых.

— Согласно нашим преданиям в каждом поколении рождается тридцать шесть благочестивых. Это обычные смертные, которые занимаются повседневными делами, но на их благочестии зиждется мир, — сказал ребе.

— Тридцать шесть. А женщина может быть одной из них? — спросил я.

Ребе засунул руку в бороду и поскреб подбородок. Он поступал так всегда, когда размышлял над чем-то. Сквозь приоткрытую дверь в кладовую я заметил, что Двора замерла на месте. Она стояла к нам спиной, но было понятно, что внимательно прислушивается к нашему диалогу.

— Полагаю, может.

Двора принялась за работу с удвоенной энергией. Она казалась довольной, когда внесла салат с лососем.

— А христианка может быть одной из них?

Я задал этот вопрос тихо, но понял, что они почувствовали напряжение в моем тоне. Ведь мой вопрос был продиктован определенными личными соображениями. Я заметил, как Двора внимательно посмотрела на меня, поставив тарелку на стол.

По глазам ребе ничего нельзя было понять.

— Как ты считаешь, каким будет ответ? — спросил он.

— Конечно, может.

Ребе кивнул, ни капли не удивившись, и улыбнулся.

— Возможно, ты сам один из них, — сказал он.

У меня вошло в привычку гулять посреди ночи, вспоминать аромат духов. Я запомнил этот запах с тех времен, когда обнимал тебя.

Р. Дж. посмотрела на Дэвида и отвернулась. Он помолчал несколько мгновений и продолжил.

Мне снились эротические сны о тебе, и сперма выстреливала из моего тела. Чаще всего я видел твое лицо, слышал твой смех. Иногда сны были бессмысленны. Мне снилось, что ты сидишь на кухне за столом с Московицами и каким-то эмишем. Мне снилось, что ты управляешь повозкой с впряженной в нее восьмеркой лошадей. Мне снилось, что ты одета в длинное бесформенное платье эмишей, поверх которого на тебе еврейский национальный наряд.

В доме Московицев ко мне относились благожелательно до определенной степени, однако едва ли уважали. Знания и понимание этих мужчин были глубже, чем у меня, и их вера отличалась от моей.

К тому же все знали, что я алкоголик.

Однажды в воскресенье днем ребе руководил свадебной церемонией Йосселя Штайна. Баша Штайн выходила за Иехуду Нахмана, самого младшего из учителей. Ему было семнадцать лет, он был вундеркиндом. Свадьба проводилась в амбаре. Пришли все жители общины. Когда пара вступила под полог, все запели сладкими голосами:

После этого никто не повернулся ко мне и не предложил стакан, когда разливали шнапс, как никто не предлагал мне бокал с вином после завершения каждой службы в конце Шабата. Они обходились со мной с мягким снисхождением, совершая свои мицвот, свои хорошие поступки, словно бородатые бойскауты, заботящиеся о калеках, чтобы получить за заслуги значки и когда-нибудь — самую главную награду.

Приход весны был для меня словно новый приступ боли. Я был уверен, что моя жизнь изменится, но не знал как. Я перестал бриться, решив отрастить бороду, какие носили все мужнины в тех местах. Я некоторое время прокручивал в голове мысль начать жизнь сначала в этой общине, но понял, что эти евреи так же не похожи на меня, как я не похож на эмишей.

Я наблюдал, как фермеры все больше времени проводят в полях. Кругом стоял густой запах навоза.

Однажды я отправился на ферму к Симону Йодеру. Йодер арендовал у ортодоксальных евреев часть земли и обрабатывал ее. Именно его лошадь я остановил тогда на дороге.

— Я хочу работать на вас, — заявил я.

— Что ты можешь?

— Все, что необходимо.

— Ты можешь править повозкой?

— Повозкой? Нет.

Йодер с сомнением посмотрел на меня, пытаясь понять мой странный английский.

— Здесь мы не платим даже минимальную зарплату. Мы платим меньше.

Я пожал плечами.

Итак, Йодер испытал меня, приставив наполнять железную телегу навозом. Я занимался этим целый день и чувствовал себя, как в раю. Когда в тот вечер я вернулся в квартиру Московицев, усталый и пропахший навозом, Двора и ребе решили, что я либо вернулся к выпивке, либо сошел с ума.

Весна выдалась на удивление теплой. Дождей было мало, но достаточно для урожая. После того как навоз был раскидан по полям, Симон начал пахать и культивировать землю плугом, запряженным пятью лошадьми. Его брат Ганс занимался тем же, но в его упряжке было восемь животных.

— Лошадь производит удобрение и других лошадей, — сказал мне Симон. — Трактор не производит ничего, кроме счетов.

Он учил меня управляться с упряжкой.

— Ты уже можешь справиться с одной лошадью. Это самое важное. Ты натягиваешь постромки постепенно, когда осаживаешь их. Упряжь снимаешь по одной. Они привыкли работать в команде.

Я начал распахивать уголки полей с упряжкой из двух лошадей. Я лично засадил поле, окружавшее дом Московицев. Когда я шел за лошадьми, удерживая поводья, то чувствовал, что в каждом окне маячит несколько бородатых лиц, следящих за каждым моим движением, будто я прибыл с Марса.

Вскоре после посадки настало время первого покоса. Каждый день я работал в полях, вдыхая запахи труда: смесь лошадиного мускуса, моего собственного пота и одуряющего аромата свежескошенной травы. Моя кожа потемнела на солнце, а тело постепенно закалилось и стало сильнее. Я не стригся и не брился. У меня отросла солидная борода. Я чувствовал себя Самсоном.

— Ребе, — спросил я однажды вечером за ужином, — считаете ли вы Господа всемогущим?

Длинные белые пальцы поскребли подбородок, спрятанный под окладистой седой бородой.

— Во всем, кроме одной вещи, — наконец ответил ребе. — Господь есть в каждом из нас. Но мы должны дать ему позволение выйти наружу.

Все лето я получал настоящее удовольствие от простого труда. Я думал о тебе, когда работал. Я позволял себе мысли о тебе, поскольку верил, что становлюсь хозяином самому себе. Я имел наглость начать надеяться, однако я понимал, что алкоголик во мне все еще жив, ибо мне не хватало некой храбрости. Всю жизнь я убегал. Я убежал от ужасов Вьетнама, найдя успокоение в бутылке. Я убежал от обязанностей раввина, став агентом по продаже недвижимости. Я убежал от личной утраты, выбрав деградацию. Я не питаю особых иллюзий на свой счет.

Внутри меня росло напряжение. Когда лето начало подходить к концу, я, будто псих, пытался оттянуть его неминуемый конец, но, естественно, это было невозможно. В самый жаркий день августа я помог Симону Йодеру сложить остатки сена в амбар. Потом я поехал в Акрон.

Супермаркет находился там же, где и прежде. Я купил литр виски «Сиграмз Севен Краун». В кошерной пекарне я купил разных булок, а в еврейском магазине — несколько банок маринованной селедки. Одна из банок, по всей видимости, была закрыта негерметично, потому что, когда я отъехал на несколько километров, машина наполнилась острым запахом рыбы.

Я отправился к ювелиру и сделал еще одну покупку. Я купил изящную золотую цепочку с жемчужиной, которую подарил Дворе Московиц в тот же вечер. Также я выписал ей чек. Она расцеловала меня в щеки.

На следующее утро, после церемонии, я принес еду для миньяна. Я пожал всем руки. Ребе проводил меня до машины и передал мешочек, в который Двора положила сэндвичи с тунцом и печенье. Я ожидал услышать нечто важное от ребе, и он меня не подвел.

— Да благословит и хранит тебя Господь. Пусть его лик будет к тебе благосклонен и принесет мир в твою душу.

Я поблагодарил его и завел двигатель.

— Шалом, ребе.

Наконец я покидал это место так, как положено. На этот раз машина уже не везла меня куда глаза глядят. Я ехал в Массачусетс.

Когда Дэвид закончил рассказ, Р. Дж. взглянула на него.

— Так… мне можно остаться? — спросил он.

— Думаю, можно на некоторое время.

— Некоторое время?

— Я больше в тебе не уверена. Но ты можешь пока пожить здесь. Если мы решим, что нам не стоит быть вместе, по крайней мере…

— По крайней мере, мы сможем сделать это цивилизованно? Да?

— Вроде того.

— Мне нет нужды размышлять. Но ты не спеши, Р. Дж., я надеюсь…

Она прикоснулась к гладкому, одновременно знакомому и чужому лицу.

— Я тоже надеюсь, Дэвид. Мне нужен ты. Или кто-то, похожий на тебя, — к собственному удивлению сказала она.

47 Быт

В тот вечер Р. Дж. вернулась домой и почувствовала богатый запах жареного барашка. Она поняла, что не было нужды объявлять о возвращении Дэвида. Если он ездил в магазин за мясом, то уже большая часть жителей городка знала, что он снова приехал в Вудфилд.

Он приготовил отличный ужин. Молодая морковь и картофель в изумительной подливке, кукуруза, черничный пирог. Она оставила его мыть посуду, а сама пошла в спальню и достала из шкафа небольшой ящик.

Она протянула его Дэвиду. Он вытер руки и отнес ящик на кухонный стол. Р. Дж. заметила, что он боится открывать его, но наконец он снял крышку и вытащил рукопись.

— Она вся там, — сказала Р. Дж.

Дэвид сел и принялся ее изучать. Он взвесил рукопись на ладони.

— Очень хорошо написано, Дэвид.

— Ты читала?

— Да. Как ты мог ее бросить?

Вопрос был настолько абсурдным, что она сама тут же рассмеялась.

— Я бросил тебя, так ведь?

Люди в городке по-разному реагировали на то, что Дэвид вернулся и теперь жил с Р. Дж. Пегги сказала, что рада за нее. Тоби вторила ей, но не могла скрыть беспокойства. Она выросла с отцом, который постоянно пил. Р. Дж. понимала, что подруга беспокоится о ней.

Тоби быстро сменила тему разговора.

— У нас в офисе скоро не будет где яблоку упасть. Нам придется здесь поселиться.

— Сколько у нас сейчас клиентов, Тоби?

— Тысяча четыреста сорок два.

— Полагаю, мы не сможем принимать новых пациентов, когда эта цифра вырастет до полутора тысяч.

Тоби кивнула.

— Я подсчитала, что полторы тысячи — это как раз столько, сколько нам нужно. Дело в том, что иногда к тебе приходят новые люди. Р. Дж., ты уверена, что сможешь отказывать им в помощи?

Р. Дж. вздохнула. Они обе знали ответ на этот вопрос.

— Откуда к нам приходят новые больные? — спросила она.

Они сели возле компьютера и принялись изучать карту страны. Стало очевидно, что пациенты в основном приезжали из городков, расположенных к западу от Вудфилда, откуда было очень далеко ехать в Гринфилд или Питтсфилд за медицинской помощью.

— Нужен доктор вот здесь. — И Тоби указала пальцем на городок Бриджтон. — Там у него не будет отбоя от пациентов, — сказала она с улыбкой. — И тебе будет легче, не надо будет выезжать на дом в такую даль.

Р. Дж. кивнула. В ту ночь она позвонила Гвен, которая как раз занималась переездом. Они подробно обсудили проблему количества пациентов, и в течение следующих дней Р. Дж. написала несколько писем в больницы с хорошей репутацией, описывая потребности и возможности окрестных городков.

Дэвид съездил в Гринфилд и привез компьютер, принтер и раскладной стол, который поставил в комнате для гостей. Он снова взялся за книгу. У него состоялся тяжелый разговор с издателем. Он боялся, что Элейн Катальдо уже уволилась из издательского дома, с которым он сотрудничал. Однако она сняла трубку и поговорила с ним. Сначала она вела себя настороженно. Они обсудили его алкогольную зависимость, она выразила соболезнования по поводу смерти его дочери, признавшись, что тоже потеряла близкого человека. Сказала, что не следует мучить себя, надо жить дальше. Она посоветовала ему закончить книгу и пообещала составить новый график публикации.

Через двенадцать дней после возвращения Дэвида Р. Дж. услышала царапанье за дверью. Когда он распахнул дверь, в комнату вбежала Агуна. Она закружилась вокруг него, терлась о ноги, снова пропитывая его своим запахом. Когда он взял ее на руки, она начала лизать ему лицо.

Дэвид долго играл с ней. Когда он наконец поставил ее на пол, она прошлась по всем комнатам, а потом улеглась на коврике перед камином и заснула.

На этот раз она не убежала.

Внезапно Р. Дж. обнаружила, что они с Дэвидом живут одним домом. Он покупал и готовил еду, заготавливал дрова, прибирал и платил за электричество.

Все потребности Р. Дж. были удовлетворены, и она больше не возвращалась после работы в пустой дом. Обстоятельства сложились очень удачно.

48 Ископаемое

Гвен с семьей приехала в субботу, в День труда. Они все были уставшие и раздраженные после трех суток в машине. Дом, который они с Филом купили, выходил окнами на реку Дирфилд в Шарлмонте. Он был вычищен и готов принять новых хозяев, но фургон со всей их мебелью сломался в Иллинойсе и потому опаздывал на пару дней. Р. Дж. настояла, чтобы они пожили у нее в спальне для гостей. Она отправилась в магазин и взяла в аренду пару раскладушек для детей. Энни было восемь лет, а Джулиану, которого все звали Джули, шесть.

Дэвид очень старался готовить для гостей только лучшие блюда. Он подружился с Филом — у них обнаружилось общее увлечение, спортивные игры. Энни и Джули оказались симпатичными и милыми детьми, но они были еще маленькими, потому из-за избытка их энергии дом стал казаться Р. Дж. тесным. В первое же утро, как они появились в доме Р. Дж., дети устроили шумную потасовку. Джули хныкал, потому что сестра сказала, что у него девчачье имя.

В конце концов Фил с Дэвидом взяли их с собой на реку ловить рыбу, оставив женщин наедине.

— Энни права, — сказала Р. Дж. — У него действительно девчачье имя.

— Эй, — возмутилась Гвен. — Мы всегда его так звали.

— Ну и что? Вы можете звать его Джулиан. Хорошее имя, и он будет чувствовать себя взрослым.

Р. Дж. уже ожидала, что Гвен посоветует ей не лезть в чужие дела, но подруга после секундного раздумья лишь ухмыльнулась.

— Старушка Р. Дж. У тебя, как всегда, есть ответы на все вопросы. Мне нравится Дэвид, кстати. Что вы собираетесь делать?

Р. Дж. покачала головой.

— У меня нет ответов на все вопросы, Гвен.

Дэвид начал работать над книгой каждое утро еще до того, как она уходила, иногда даже до того, как она вставала с постели. Он сказал ей, что, вспоминая эмишей, он смог вдохнуть жизнь в своих персонажей, живших в холмах Массачусетса сто лет назад, показать, как они проводили вечера при свете газовой лампы, как тяжело трудились целый день.

Писание наполняло его напряжением, которое можно было снять лишь физическим трудом. Каждый вечер он хлопотал по дому, собирал фрукты в саду, овощи на грядках, полол.

Он был очень благодарен Р. Дж. за то, что она сохранила его ульи, и принял решение снова населить их пчелами. Эта работа обещала занять все его свободное время.

— С ними всегда столько возни, — весело сказал он Р. Дж.

Только в двух ульях остались здоровые рои пчел. Дэвид начал внимательно следить за ними. Если он замечал, что пчелы летят в лес, он следовал за ними, надеясь захватить хотя бы один из сбежавших роев. В некоторых ульях пчелы были ослаблены болезнями и паразитами. Дэвид собрал себе стол из неокрашенных досок и взялся за ульи. Он кормил пчел антибиотиками, вычищал и стерилизовал ульи. В нескольких ульях он даже обнаружил мышиные гнезда.

Дэвид поинтересовался, что случилось с медогонкой и всеми стеклянными банками и наклейками, которые он держал для заготовки меда.

— Все это добро сложено в углу твоего бывшего амбара, — сказала ему Р. Дж.

На выходных Дэвид позвонил Кеннету Деттингеру. Деттингер посмотрел в амбаре и подтвердил, что все на месте. Тогда Дэвид поехал к нему и забрал свои вещи.

Вернувшись, он рассказал Р. Дж., что предложил Деттингеру выкупить медогонку и банки, но тот настоял, чтобы он забрал все это бесплатно вместе с его старой вывеской и кучей банок, которых было почти четыре десятка.

— Деттингер сказал, что все равно не собирался заниматься медом. Добавил, что, если я буду время от времени угощать его баночкой меда, он будет не против. Неплохой человек.

— Да, это так, — согласилась Р. Дж.

— Ты не будешь против, если я снова начну продавать мед?

Она улыбнулась.

— Нет, не буду.

— Тогда я повешу вывеску.

— Мне она нравится.

Дэвид просверлил два отверстия в нижней части вывески Р. Дж., вкрутил шурупы и повесил под ней свою вывеску.

Теперь любой, проезжая мимо дома Р. Дж., видел сразу две таблички на обочине.

Р. Дж. КОУЛ

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ

МЕДОК, Я ОТ ТЕБЯ БЕЗ УМА

Р. Дж. начала с надеждой смотреть в будущее. Дэвид возобновил свои визиты на собрания анонимных алкоголиков. Однажды вечером она пошла вместе с ним. Собрание проводилось в одном из помещений красивой каменной епископальной церкви с низким потолком. Пришло около сорока человек. Когда настал черед Дэвида, он встал и повернулся к собравшимся.

— Меня зовут Дэвид Маркус, и я алкоголик. Я живу в Вудфилде и пишу книгу, — сказал он.

Они никогда не ссорились. Они прекрасно ладили, и Р. Дж. ничего не беспокоило, не считая лишь того, что теперь она никуда не могла от него деться.

Он никогда не заговаривал с ней о Саре.

Однажды днем, когда Дэвид рылся в саду, расщепляя и ломая крепкие узловатые корни ревеня, которые были старыми уже тогда, когда Р. Дж. купила этот дом, он вошел и начал мыть что-то в умывальнике.

— Взгляни, — сказал он, вытирая предмет полотенцем.

— Ох, Дэвид! Какая красота!

Это был сердечный камень. Кусок красноватого глинистого сланца неправильной формы в виде сердца. Этот сердечный камень отличал от других отпечаток древней окаменелости, расположенный почти по центру.

— Что это?

— Не знаю. Похоже на какого-то краба, да?

— Такого краба я никогда не видела, — сказала Р. Дж.

Отпечаток был всего несколько сантиметров в длину. Были заметны очертания широкой головы с огромными пустыми глазницами. Панцирь состоял из множества линейных сегментов, сгруппированных в три отчетливые отдельные части.

Они посмотрели в энциклопедии в разделе «Ископаемые».

— Думаю, это он, — сказала Р. Дж., указав на изображение трилобита, панцирного животного, жившего более двухсот пятидесяти миллионов лет назад, когда теплое мелкое море покрывало большую часть современной территории Соединенных Штатов.

Маленькое существо погибло в иле. Задолго до того, как грязь превратилась в камень, его плоть сгнила и обуглилась, оставив химическую пленку на отпечатке, обнаруженном под корнем ревеня.

— Какая замечательная находка, Дэвид! Прекрасный сердечный камень. Куда мы его поставим?

— Я не хочу ставить его в доме. Я хочу показать его нескольким людям.

— Хорошая идея, — поддержала его Р. Дж.

Тема сердечных камней напомнила ей кое о чем. В то утро, забрав почту, она обнаружила в ворохе писем конверт, адресованный Дэвиду. Конверт пришел от администрации кладбища Бет Мозес. Она читала в газете, что перед традиционными еврейскими Днями трепета наступает время поминовения усопших.

— Почему бы нам не съездить на могилу Сары?

— Нет, — коротко ответил он. — Я не могу сейчас этим заниматься. Уверен, что ты понимаешь, — сказал он. Засунув сердечный камень в карман, он вышел на улицу.

49 Приглашение

— Алло.

— Р. Дж.? Это Саманта.

— Сэм! Как дела?

— Все хорошо, потому и звоню. Я хочу встретиться с тобой и Гвен, чтобы сообщить хорошие новости.

— Сэм. Ты выходишь замуж…

— Р. Дж., перестань делать всякие глупые предположения, потому что мой сюрприз, в противном случае, может совсем померкнуть в сравнении с ними. Я хочу, чтобы вы приехали в Вустер. Я уже говорила с Гвен, поздравила ее с возвращением в Массачусетс. Она сказала, что у тебя в следующую субботу свободный день, и она приедет, если ты тоже сможешь. Давай же!

Р. Дж. заглянула в расписание и увидела, что суббота действительно пока свободна, хотя у нее и было полно домашних дел.

— Хорошо.

— Отлично! Мы снова будем вместе. Не могу дождаться.

— Значит, тебя повысили? Ты теперь профессор? Заведующая кафедрой?

— Р. Дж., ты, как всегда, заноза в заднице. До свидания. Я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, — ответила Р. Дж. и со смехом повесила трубку.

Два дня спустя, возвращаясь с работы, она заметила Дэвида, идущего по дороге. Он вышел на Лорел-хилл, чтобы встретить ее, зная, что она обычно возвращается домой этим путем.

Он был в нескольких километрах от дома, когда она заметила его. Он поднял руку, выставив большой палец вверх, как человек, путешествующий автостопом, и Р. Дж. ухмыльнулась. Она остановила машину и открыла дверцу.

Он забрался внутрь, широко улыбаясь.

— Я никак не мог дождаться, чтобы сказать тебе. Я сегодня весь день проговорил с Джо Фэллоном по телефону. Мирная божественность получила грант от фонда Томаса Бланкеншипа. Большие деньги, их достаточно, чтобы основать и поддерживать центр в Колорадо.

— Дэвид, я рада за Джо. Бланкеншип… Это тот самый английский издатель?

— Новозеландский. Владелец многих газет и журналов. Как это прекрасно для всех нас, желающих мира! Джо пригласил нас приехать туда через пару месяцев.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что говорю. Небольшая группа будет жить и работать там, участвуя в конференциях в качестве постоянных сотрудников. Джо приглашает нас с тобой войти в их число.

— С чего бы ему приглашать меня? Я не теолог.

— Джо считает, что ты будешь ценным сотрудником. Ты можешь представить медицинскую точку зрения, провести научный и юридический анализ. Он заинтересован в том, чтобы там был доктор, который заботился бы о сотрудниках центра. Будешь заниматься своей работой.

Повернув на подъездную дорожку к дому, Р. Дж. покачала головой. Ей не было нужды облекать мысли в слова.

— Я знаю. У тебя уже есть работа, и это то место, где ты хочешь быть. — Он протянул руку и коснулся ее лица. — Это интересное предложение. Я подумал бы о том, чтобы принять его, если бы не ты. Если ты хочешь быть здесь, то я хочу быть с тобой.

Проснувшись утром, Р. Дж. обнаружила, что он ушел. На кухонном столе она нашла записку.

Дорогая Р. Дж.,

мне надо уехать. Я должен кое-что сделать.

Я вернусь через пару дней.

Люблю,

Дэвид

Р. Дж. утешала себя тем, что на этот раз он хотя бы оставил записку.

50 Трио

Саманта спустилась в вестибюль медицинского центра, как только ей позвонила администратор и сказала, что прибыли Р. Дж. и Гвен. Успех придал ей уверенности в себе. Короткие черные волосы были аккуратно уложены на голове красивой формы. Часть челки была окрашена в ярко-белый цвет. Когда-то Гвен и Р. Дж. обвиняли ее в том, что она помогает природе, используя всякие химикаты для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, хотя и знали, что это не так. Так Саманта принимала то, что ей дала природа, пытаясь использовать это по максимуму.

Она тепло обняла каждую из них.

Саманта объявила, что сначала они пообедают в больнице, потом она покажет им центр, затем будет ужин в хорошем ресторане и задушевные разговоры у нее дома. Гвен и Р. Дж. должны были заночевать у нее и отправиться домой утром.

Они едва приступили к еде, как Р. Дж. внимательно посмотрела на Саманту и сказала:

— Ладно, женщина, давай выкладывай, что у тебя за новости, ради которых мы ехали сюда целых два часа.

— Новости… — сказала Саманта спокойно. — Ну, так вот. Мне предложили работу главного патолога в нашем центре.

Гвен выдохнула:

— Ух ты!

Они улыбнулись и поздравили Саманту.

— Я так и знала, — сказала Р. Дж.

— Однако это будет лишь через полтора года, когда Кэрролл Хемингуэй, нынешний главный патолог, покинет университет Калифорнии. Они предложили заранее, и я согласилась, потому что всегда этого хотела.

Она улыбнулась.

— Но… это не те новости.

Она повернула обычное золотое кольцо, надетое на среднем пальце левой руки, чтобы показать бриллиант. Он был не так уж велик, однако прекрасно огранен. Р. Дж. и Гвен вскочили и снова принялись обнимать Саманту.

У нее было много мужчин, но она так и не вышла замуж. Став крепко на ноги, она смогла найти вторую половинку, и подруги были рады за нее.

— Дай угадаю, — сказала Гвен. — Готова поспорить, он тоже медик, какой-нибудь профессор.

Р. Дж. покачала головой.

— Я не буду угадывать, потому что понятия не имею. Расскажи нам о нем, Сэм.

Саманта ушла от ответа:

— Он сам вам расскажет, потому что присоединится к нам за десертом.

Дана Картер оказался высоким блондином. Это был импульсивный любитель бега на длинные дистанции с очень поджарым телом, кожей кофейного цвета и молодыми глазами.

— Я нервничаю до дрожи в коленях, — сказал он им. — Сэм сказала, что знакомство с ее семьей в Арканзасе покажется мне милой прогулкой по сравнению со встречей с вами двумя.

Он работал на страховую компанию менеджером по кадрам. Дана был вдовцом, его взрослая дочь училась на первом курсе университета Брандейса. Он был достаточно сильно влюблен в Саманту, чтобы даже самые близкие подруги за нее не беспокоились.

Когда он покинул их, рабочий день подходил к концу. Подруги просидели еще целый час, выпытывая у Саманты подробности биографии Даны. Он родился на Багамах, но вырос в Кливленде.

Сэм выглядела очень счастливой. Она провела их по медицинскому центру, показав свой отдел, отдел травматологии и вертолет, который его обслуживал, современную библиотеку, лаборатории и лектории мединститута.

Р. Дж. поймала себя на мысли, что не может понять, завидует Саманте или нет. Очевидно, что успех, который ей пророчили, когда они еще были студентками, постепенно становился реальностью. Р. Дж. замечала уважение, с которым сотрудники центра обращались к Саманте, то, как они выслушивали ее и выполняли распоряжения.

— Я думаю, что вам, девочки, следует работать здесь. Это единственный крупный медицинский центр в штате, в котором есть отделение семейной медицины, — сказала она Р. Дж. — Как бы это было замечательно, — грустно продолжила она, — если бы мы работали в одном здании, виделись бы каждый день. Я знаю, что вы обе смогли бы получить здесь неплохие должности.

— У меня уже есть хорошая работа, — ответила Р. Дж. немножко резко, чувствуя, что Саманта говорит с долей снисходительности. Р. Дж. раздражало, что люди, желающие ей добра, постоянно пытались изменить ее жизнь.

— Послушай, — сказала Саманта, — что у тебя есть там, в холмах, такого, чего нет здесь? И не надо говорить мне этих глупостей о свежем воздухе и чувстве единения с местной общиной. У нас здесь тоже хорошо дышится, и я принимаю активное участие в жизни города. Вы обе отличные врачи и должны внести вклад в становление медицины будущего. Здесь мы работаем, можно сказать, на гребне волны. Что ты можешь делать в своей глуши как врач, чего не можешь делать здесь?

Они улыбнулись Р. Дж., ожидая, что она начнет возмущаться. Но Р. Дж. не собиралась спорить.

— Мне нравится практиковать там, где я сейчас живу, — спокойно сказала она.

— Я уже могу сказать, что мне понравится в холмах, — сказала Гвен.

— Вот что я вам скажу, девочки. Не спешите с ответом, — высокомерно сказала Саманта. — Если хоть что-нибудь надумаете, пишите, хорошо, доктор Коул?

Р. Дж. улыбнулась.

— Буду рада, профессор Поттер, — ответила она.

Первым, что Р. Дж. увидела, когда подъехала к дому на следующее утро, был автомобиль дорожной полиции штата, стоявший возле гаража.

— Вы доктор Коул?

— Да.

— Доброе утро, мэм. Я офицер Бэрроуз. Не беспокойтесь. Вчера вечером здесь возникла небольшая проблема. Шериф Маккортни попросил нас присмотреть за домом и сообщить, когда вы вернетесь.

Он сел в свою машину и по радио сказал шерифу, что доктор Коул вернулась.

— А что за проблема была?

После шести часов вечера Мак Маккортни, проезжая мимо дома Р. Дж., заметил незнакомый старый голубой фургон «додж», стоявший на лужайке между домом и амбаром. Остановившись и оглядевшись, он обнаружил за домом трех мужчин.

— Они пытались вломиться ко мне в дом?

— Нет, мэм. Они ничего не успели сделать. По всей видимости, шериф подъехал как раз вовремя. Но в фургоне был десяток баков с керосином и материалы, с помощью которых можно создать взрыватель с замедленным действием.

— О боже!..

Она засыпала офицера вопросами, но он мало чем мог помочь.

— Маккортни больше известно об этой истории, чем мне. Он должен сейчас подъехать. Когда он приедет, я вас покину.

На самом деле Мак приехал еще до того, как Р. Дж. успела вытащить из машины сумку. Они сели в кухне, и он рассказал ей, что продержал этих людей в тесной камере в подвале здания муниципалитета всю ночь.

— Они все еще там?

— Нет, я их отпустил, доктор. Я не мог предъявить им обвинение в поджоге. Огнеопасные материалы лежали в фургоне и не были использованы, а сами они утверждали, что ехали жечь подлесок и остановились у твоего дома, чтобы спросить дорогу до трассы на Шелберн Фолс.

— Это может быть правдой?

Маккортни вздохнул.

— Боюсь, что нет. С чего бы им заезжать фургоном аж на лужайку, прочь от дороги, если им надо было просто спросить, как проехать до нужной трассы? Да, у них было разрешение на использование этих материалов. По всей видимости, для алиби. Однако это разрешение было выдано для сжигания травы в Далтоне, что в графстве Беркшир, а они были очень далеко от этого города. Кроме того, их имена оказались в списке известных активистов движения против абортов, составленном генеральным прокурором штата.

— Ох…

Он кивнул.

— Да. Номерные знаки фургона оказались крадеными. Владелец фургона был привлечен за это к ответственности в Гринфилде. Правда, кто-то тут же пришел и внес залог.

У Мака остались их имена и адреса, и он показал Р. Дж. фотографии, которые он сделал, пока мужчины находились у него в офисе.

— Тебе знакомы эти лица?

Возможно, что один из них, полный и бородатый, был среди тех людей, которые преследовали ее не так давно по дороге из Спрингфилда.

Или нет.

— Я не могу сказать с уверенностью.

Маккортни, обычно вежливый офицер, который строго следовал букве закона, в данном случае позволил себе отступить от установленных правил. Пока эти люди были у него, он спокойно и четко дал им понять, что если они или их друзья будут докучать доктору Роберте Коул, то он лично гарантирует им сломанные кости и инвалидность.

— По крайней мере, мы продержали их под замком всю ночь. Эта камера действительно неприятное место, — сказал он с удовольствием.

Маккортни встал, неуклюже похлопал Р. Дж. по плечу и ушел.

Дэвид вернулся на следующий день. Они сдержанно поздоровались, но, когда она рассказала о случившемся, он крепко обнял ее.

Он хотел поговорить с Маккортни, и они вместе отправились в его офис.

— Что нам следует сделать, чтобы защититься? — спросил его Дэвид.

— У вас есть пистолет?

— Нет.

— Возможно, вам следует его купить. Я могу помочь с лицензией на хранение. Вы были во Вьетнаме, верно?

— Да, я был капелланом.

— Верно. — Маккортни вздохнул. — Я постараюсь не спускать глаз с твоего дома, Р. Дж.

— Спасибо, Мак.

— Однако я патрулирую большую территорию.

На следующий день со всех сторон дома электрик установил прожектора с тепловыми сенсорами, которые включали освещение, когда человек или машина приближались к ним менее чем на двенадцать метров. Р. Дж. позвонила в компанию, устанавливающую системы безопасности. Целая команда работала весь день, устанавливая сигнализацию, которая должна сработать, если посторонний попытается вломиться во входную дверь, а также тепловые датчики и датчики движения. Их задачей было поднять тревогу, если постороннему все же удастся попасть в дом. Система была устроена таким образом, чтобы вызвать полицию или пожарных в течение нескольких секунд.

Через полторы недели после установки систем безопасности Барбара Юстис наняла двух докторов на полную ставку, потому услуги Р. Дж. ей больше не требовались.

Теперь она снова могла по четвергам заниматься своими делами.

Через несколько дней они с Дэвидом забыли о системе безопасности. Р. Дж. знала, что теперь она не интересна членам движения против абортов. Они узнают о новых докторах и сосредоточат внимание на них. Но, хотя она снова была свободна, бывали моменты, когда она отказывалась в это верить. Ее преследовал кошмар, в котором она была дома одна и за ней приходили те трое. Когда она просыпалась от скрипа старых деревянных панелей или шума ветра за окном, то судорожно тянулась к кнопке, включавшей систему безопасности и посылавшей драконов патрулировать окрестности дома. После этого она украдкой засовывала руку под одеяло, чтобы проверить, действительно ли это был сон.

Проверить, лежит ли рядом с ней Дэвид.

51 Ответ, данный на вопрос

Когда Р. Дж. написала в медицинские центры о возможностях, которые открываются в Беркширских холмах, она подчеркивала красоту местной природы и хорошие возможности для рыбалки и охоты. Она, конечно, не надеялась на то, что откликнется много людей, но также не ожидала молчания.

Потому она была очень рада, когда ей позвонил Питер Джером и сообщил, что закончил интернатуру в медицинском центре Новой Англии, а теперь практикует семейную медицину в медицинском центре университета Массачусетса.

— Сейчас я работаю в реанимационном отделении и хочу подыскать место где-нибудь вдали от города. Вы не против, если мы с женой навестим вас?

— Приезжайте, как только сможете, — ответила Р. Дж.

Они договорились о времени визита, и в тот же день Р. Дж. отослала доктору Джерому инструкции, как добраться до ее дома, на этот раз прибегнув к новым технологиям, факсовому аппарату, который должен был позволить ей получать сообщения из больниц и от других докторов.

Она была рада предстоящему визиту.

— Слишком опрометчиво было бы надеяться, что единственный откликнувшийся захочет принять наше предложение, — сказала она Гвен. — По крайней мере, ему должны понравиться наши пейзажи. Листья уже начали желтеть.

Но, как это часто бывает осенью, проливной дождь начался за день до приезда Питера Джерома. Дождь барабанил по крыше всю ночь. Р. Дж. не удивилась, когда утром обнаружила, что большая часть осеннего наряда деревьев исчезла.

Семейство Джеромов оказалось на редкость милым. Питер Джером был упитанным молодым человеком с круглым лицом, мягким взглядом карих глаз, спрятанных за очками с толстыми линзами, и почти седыми волосами, которые он постоянно откидывал со лба. Его жена Эстелль, которую он представил как Эсти, была привлекательной брюнеткой, немножко полноватой, работавшей медсестрой-анестезиологом. Характером она была очень похожа на мужа, спокойная, приятная, это сразу же пришлось Р. Дж. по душе.

Джеромы приехали в четверг. Она познакомила их с Гвен, а потом повезла на экскурсию по графству, в Гринфилд и Нортгемптон, чтобы посетить тамошние больницы.

— Как все прошло? — спросила Гвен вечером, позвонив ей по телефону.

— Сложно сказать. Особого энтузиазма я не заметила.

— Я думаю, что они не из тех, кто будет открыто показывать эмоции на публике. Они любят все обдумать, — сказала Гвен.

Им понравилось то, что они увидели, и они приехали снова, на этот раз на четыре дня. Р. Дж. хотела, чтобы они остановились у нее, но комната для гостей превратилась в офис Дэвида. По всей комнате валялись страницы его рукописи, он лихорадочно завершал книгу. Гвен еще не так хорошо устроилась, чтобы принимать гостей, и Джеромы остановились в маленьком пансионе на Мейн-стрит, в двух кварталах от офиса Р. Дж. Гвен и Р. Дж. каждый вечер приглашали их на ужин.

Р. Дж. осознала надежду на то, что они переедут к ним. У обоих было отличное образование и опыт работы. К тому же они задавали конкретные, нужные вопросы по поводу медицинской организации, которую они с Гвен хотели создать.

Джеромы четыре дня ездили по графству, беседовали с местными жителями у магазинов, школ и церквей. Четвертый день их пребывания в холмах выдался прохладным. Небо было затянуто облаками, но Р. Дж. взяла их на прогулку по лесной тропе. Питеру очень понравилась река.

— Похоже, здесь много форели.

Р. Дж. улыбнулась.

— Да, это так.

— Можно будет рыбачить, когда мы сюда переедем?

Р. Дж. была довольна.

— Разумеется.

— Полагаю, решено, — подытожила Эсти.

В свинцово-тяжелом, пронизывающем воздухе витал запах перемен. Менялись не только времена года. Тоби была на седьмом месяце беременности и собиралась покинуть офис Р. Дж. Тоби планировала посвятить целый месяц подготовке к появлению на свет малыша, а также помочь подыскать офис Питеру Джерому. После этого она намеревалась работать менеджером Медицинского центра графства Беркшир, занимаясь одновременно делами Р. Дж., Питера и Гвен, ведя всю их бухгалтерию.

Тоби дала Р. Дж. несколько рекомендаций по поводу того, кем можно будет ее заменить. Р. Дж. доверяла интуиции Тоби. Мэри Уилсон была членом городского совета по планированию, когда Р. Дж. получала разрешения на ремонт будущего офиса. Мэри могла стать прекрасным администратором, однако Р. Дж. знала, что ей будет не хватать Тоби. Чтобы отпраздновать новую должность Тоби, Гвен и Р. Дж. повезли ее в ресторан в Дирфилд.

Они встретились возле ресторана после работы. Тоби не могла пить алкоголь из-за беременности, но втроем они быстро развеселились и без вина. Подруги пили клюквенный сок за будущего ребенка Тоби. Р. Дж. чувствовала свою сильную привязанность к ним, и они хорошо провели время вместе.

На полпути домой пошел дождь. Когда Р. Дж. высадила Тоби, дождь превратился в ливень, поэтому дальше она ехала медленно и аккуратно.

Внимательно следя за дорогой, она чуть было не проехала мимо дома Грегори Хинтона. Она увидела свет в коровнике и сидящую фигуру.

Дорога была скользкой, потому она не пыталась тормозить. Р. Дж. снизила скорость и в конце концов развернулась и поехала назад. Грегори проходил комбинированный курс радиационной и химиотерапии. У него выпали все волосы, и он страдал от побочных эффектов лечения. Р. Дж. решила поздороваться с ним.

Она подъехала прямо к воротам коровника. Он повернул голову, когда хлопнула дверь. Он сидел в рабочем комбинезоне и куртке на складном стуле возле одного из стойл. На полысевшей голове красовалась кепка с эмблемой компании по производству удобрений.

— Ух, ну и ночка. Привет, Грег, как поживаешь?

— Р. Дж., ну ты же знаешь. — Он покачал головой. — Тошнота, диарея. Слаб, как ребенок.

— Это худшая часть лечения. Ты почувствуешь себя намного лучше, когда оно закончится. Дело в том, что у нас нет выбора. Мы должны остановить рост опухоли. Сделать так, чтобы она сморщилась, если получится.

— Чертова хворь. — Он махнул рукой в сторону еще одного складного стула, стоявшего поодаль. — Посидишь?

— Пожалуй.

Она взяла стул и села. Р. Дж. никогда прежде не бывала в коровнике Грега. Он протянулся на многие десятки метров, дальняя стена скрывалась где-то в темноте. По обе стороны прохода располагались стойла с коровами. Высоко над головой она уловила какое-то мельтешение, судорожное движение. Грег заметил ее взгляд.

— Всего лишь летучая мышь. Они всегда сидят высоко.

— Ну и коровник у тебя, — заметила она.

Он кивнул.

— На самом деле раньше это были два отдельных коровника. Это самая старая часть. Другая половина была другим коровником, который привезли сюда на быках лет сто назад. Всегда хотел соорудить эдакий модный молочный заводик, но так и не решился. Мы со Стасей доим их по старинке, зафиксировав коровам головы, чтобы они не двигались.

Он закрыл глаза. Р. Дж. протянула руку и похлопала его по плечу.

— Ты думаешь, когда-нибудь найдется лекарство от этой гнилой дряни?

— Думаю, да, Грег. Сейчас идет работа над генетическими лекарствами для множества заболеваний, включая различные виды рака. В следующие несколько лет все кардинально изменится. Наступит новая жизнь.

Он открыл глаза и взглянул на нее.

— Через сколько лет?

Большая корова в белых и черных пятнах, стоявшая в стойле перед ними, внезапно громко замычала, испугав Р. Дж. Действительно, через сколько лет… Р. Дж. замерла.

— Грег, я не знаю. Может быть, пять. Я просто предполагаю.

Он горько усмехнулся.

— Ну, сколько бы лет ни оставалось, я этот новый мир не увижу, так ведь?

— Я не знаю. Некоторые люди живут с твоей болезнью много лет. Я думаю, тебе важно верить, действительно верить, что ты будешь одним из них. Я знаю, что ты верующий человек, и я думаю, что молитва не помешает.

— Сделай мне одолжение.

— Какое?

— Помолись и ты за меня, Р. Дж.

Вот незадача, немного не по адресу. Но она улыбнулась.

— Ну, я думаю, это точно не навредит, — сказала она и пообещала помолиться.

Животное перед ними издало протяжный глухой стон, который тут же подхватили другие коровы.

— Почему ты сидишь здесь в одиночестве?

— Вот эта пытается отелиться, но у нее не получается, — ответил он, махнув в сторону коровы в стойле. — Она молодая, еще не телилась.

Р. Дж. кивнула.

— Ну, у нее узкий проход, и теленок не хочет выходить. Я звонил двум ветеринарам, которые остались в округе и занимаются крупными животными. Хэл Доминик слег с гриппом, а Линкольн Фостер где-то на юге, выехал на вызовы. Он сказал, что постарается прибыть к одиннадцати.

Корова снова замычала и легла на бок.

— Спокойно, милая…

— Сколько у вас коров?

— Сейчас семьдесят семь. Сорок одна дает молоко.

— И вы знаете все их клички?

— Только зарегистрированных. Видишь ли, их нужно регистрировать с именами. У тех, что не зарегистрированы, на боках написаны номера вместо имен, но эту корову зовут Заза.

Корова медленно опустилась на бок, вытянув копыта в сторону.

— Черт. Черт! Прости, — воскликнул Хинтон. — Они так ложатся на бок, только когда их конец близок. Она не дотянет до одиннадцати часов. Она пытается родить уже пять часов. Я вбухал в нее большие деньги, — горько признался он. — От такой зарегистрированной коровы можно получать от тридцати до пятидесяти литров молока в день. И теленок должен был быть хорошим. Я заплатил сотню долларов за семя очень здорового быка.

Корова замычала и задрожала.

— Мы можем что-нибудь сделать для нее? — спросила Р. Дж.

— Нет, я слишком болен, чтобы заниматься этим, а Стася измотана. Она целый день доила. Да она уже тоже немолода. Она попыталась что-то сделать, но у нее не получилось. Ей пришлось пойти в дом и лечь в постель.

Корова замычала от боли, вскочила на ноги, а потом снова опустилась на брюхо.

— Давайте я взгляну, — сказала Р. Дж. Она сняла пальто и бросила его на стог сена. — Она будет лягаться?

— Едва ли, учитывая то, в какой позе она лежит, — сухо ответил Хинтон.

Р. Дж. приблизилась к животному и села на корточки позади него. Было странно видеть огромный анус, похожий на глаз над большой коровьей вульвой, в которой виднелось маленькое копытце и что-то красное и вялое, похожее на язык.

— Что это?

— Это язык теленка. Головы не видно. По какой-то причине телята часто рождаются с вываленными языками.

— Что не дает ему выйти?

— Обычно сначала выходят передние копыта, а потом голова. Как у пловца, ныряющего в воду. У этого левое копыто выходит нормально, а правое где-то застряло. Ветеринар должен протолкнуть голову назад в вагину и засунуть руку, чтобы понять, что там не так.

— Почему бы мне не попробовать?

Он покачал головой.

— Для этого нужны крепкие руки.

Р. Дж. посмотрела на дрожащую корову.

— Я думаю, стоит попытаться. Я еще ни разу не теряла корову, — заметила она, но шутка не удалась. Он даже не улыбнулся. — Вы используете смазку?

Он с сомнением посмотрел на нее и покачал головой.

— Нет, нужно помыть и хорошенько намылить руку, — сказал он, показав ей, где стоит умывальник.

Р. Дж. закатала рукава рубашки до самых плеч и принялась мыть руки холодной водой и куском темного хозяйственного мыла.

Потом она вернулась к корове.

— Тихо, Заза, — сказала она и почувствовала себя дурой, разговаривающей с задницей коровы. Когда пальцы, а потом и вся ладонь Р. Дж. исчезла во влажной глубине коровьей вагины, животное начало нервно махать хвостом.

Голова теленка действительно была очень близко к выходу, но ее, казалось, невозможно подвинуть. Когда Р. Дж. посмотрела на Грега, то увидела в его глазах глубокое беспокойство. Р. Дж. задержала дыхание и надавила, словно пытаясь погрузить голову пловца в очень плотную жидкость. Медленно голова начала двигаться назад. Протолкнув ее достаточно далеко, Р. Дж. засунула руку в вагину сначала по запястье, потом почти до локтя, пока ее пальцы не нащупали что-то.

— Я чувствую… думаю, что это колено теленка.

— Да, возможно. Может, получится засунуть руку под него и развернуть копыто вверх? — посоветовал Хинтон.

Р. Дж. попыталась.

Она засунула руку глубже и внезапно почувствовала сильный спазм, похожий на маленькое землетрясение. Ее руку буквально вытолкнуло из вагины коровы, и Р. Дж. упала на спину.

— Что за черт, — прошептала она, но Грегу не обязательно было говорить ей, что это один из случаев непроизвольного сокращения вагины, с которыми она раньше не сталкивалась.

Р. Дж. пошла за мылом. Вернувшись к корове, она потратила несколько минут, прежде чем поняла, с чем имеет дело. Сокращения вагины происходили раз в минуту и длились сорок пять секунд, что оставляло ей всего пятнадцать секунд. Она снова просунула руку в вагину мимо колена теленка.

— Я чувствую кость, тазовую кость, — сказала она Грегу. — Я схватилась за копыто, но оно застряло под тазовой костью.

Крепкий хвост хлестнул ее по лицу. Отплевываясь, Р. Дж. схватила его левой рукой, удерживая подальше от себя. Начались новые спазмы, потому Р. Дж. крепко ухватилась за копыто теленка, ожидая их окончания. Ее руку уже не должно было выкинуть, поскольку давление вокруг нее стало слишком сильным. Оно заставило ее запястье упереться в тазовую кость. Р. Дж. громко охнула от боли. Рука быстро онемела. Р. Дж. закрыла глаза и уперлась лбом в бок Зазы. Руку было невозможно вытащить. Она была зажата почти до плеча. Р. Дж. представила, что, если Заза умрет, им придется разрезать ее тушу, чтобы освободить руку.

Она не услышала, как вошла Стася Хинтон.

— Что делает эта девчонка, черт побери? — громко поинтересовалась она. Грег что-то ответил ей, но Р. Дж. не услышала, что именно. Она почувствовала запах навоза. Корова воняла потом и страхом. Сокращения вагины прекратились.

Р. Дж. помогла родиться достаточному количеству человеческих детей, потому прекрасно знала, что следует делать дальше. Она немного вытащила руку и нажала на колено теленка. Потом засунула руку под него. Когда ее пальцы снова нащупали копыто, ей пришлось бороться с паникой, охватившей ее при мысли о том, что вот-вот должны начаться новые сокращения вагины.

Она работала осторожно, схватив копыто и таща его вверх. Наконец это ей удалось, и теперь оба копыта находились на одном уровне, как и должно было быть изначально.

— Эй! — радостно воскликнул Грег.

— Молодец! — крикнула Стася.

Со следующим сокращением вагины появилась голова теленка.

«Ну, здравствуй», — подумала Р. Дж. Но им не удавалось вытянуть теленка полностью. Дальше головы дело не шло. Он застрял, как пробка в бутылке.

— Если бы у нас был тягач… — сказала Стася.

— Что это?

— Это такая лебедка, — пояснил Грег.

— Свяжите ему копыта, — сказала Р. Дж.

Она пошла к машине и отцепила крюк автоматической лебедки. Потом протащила трос в коровник.

Теленок вышел легко. Р. Дж. подумала, что это весомый аргумент в пользу современных технологий.

— Это бычок, — сообщил Грег.

Р. Дж. села на пол и стала наблюдать, как Стася вытирает слизь и остатки плаценты с ноздрей теленка. Они поднесли его к корове, но Заза была истощена и едва могла пошевелить копытом. Грег начал вытирать грудь теленка сухим сеном.

— Это помогает работе легких, потому корова всегда так сильно вылизывает телят. Увы, наша Заза слишком устала, чтобы сделать это.

— С ним все будет в порядке? — спросила Р. Дж.

— Конечно, — ответила Стася. — Я пойду принесу ведро теплой воды. Это поможет ей избавиться от остатков плаценты.

Р. Дж. встала с пола и подошла к умывальнику. Она вымыла руки, но поняла, что нормально помыться сможет только дома.

— Хм, у тебя навоз в волосах, — заметил Грег.

— Не трогай его, а то только размажешь, — предупредила Стася.

Р. Дж. смотала кабель и на вытянутой руке отнесла пальто в машину, положив его на заднее сиденье, подальше от себя.

— Спокойной ночи.

Она едва слышала их слова благодарности. Р. Дж. ехала домой, стараясь как можно меньше прикасаться к обшивке салона.

Войдя в кухню, она сняла рубашку. Рукава и передняя часть были измазаны навозом, кровью, слизью, мылом и различными жидкостями, сопровождающими рождение теленка. Р. Дж. поморщилась и выбросила ее в мусорное ведро.

Она долго стояла под горячим душем, потом почистила зубы, пошла в спальню и в темноте надела пижаму.

— Что? — спросил Дэвид.

— Ничего, — ответила она, и он снова заснул.

Она тоже собиралась лечь спать, но вместо этого пошла в кухню и поставила чайник на огонь, чтобы сварить кофе. Рука была вся в синяках и болела. Р. Дж. пошевелила пальцами и помахала рукой, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Взяв лист бумаги и ручку, она села, чтобы проверить, может ли писать этой рукой.

Она решила отправить Саманте письмо.

Дорогая Саманта,

ты просила написать, если я придумаю, что такого может доктор в глубинке, чего он не может в вашем медицинском центре.

Так вот, сегодня вечером мне пришла в голову мысль.

Здесь можно засунуть руку в корову.

Всегда твоя,

Р. Дж.

52 Телефонная карточка

Однажды утром, к собственному неудовольствию, Р. Дж. поняла, что приближается день, когда ей нужно будет обновить лицензию на право практиковать в штате Массачусетс, а она не была к этому готова. Лицензию штата следовало продлять каждые два года, и, чтобы защитить население, закон требовал от врача, обновляющего лицензию, предоставить свидетельства того, что он не менее сотни часов занимался специализацией.

Система была задумана таким образом, чтобы врач постоянно получал новые знания и оттачивал профессиональные навыки. Это не давало бы докторам потерять квалификацию. Р. Дж. полностью поддерживала эту систему, но она поняла, что в эти два года очень мало времени уделяла специализации. Занимаясь практикой и работой в Спрингфилде, она забросила образовательную программу.

Местные больницы часто предлагали участвовать в лекциях или семинарах, которые могли исправить ситуацию, но у Р. Дж. не было времени, чтобы таким образом выполнять обязательства.

— Тебе нужно сходить на большое профессиональное собрание, — сказала Гвен. — У меня та же история.

Тогда Р. Дж. начала просматривать в медицинских журналах объявления о подобных собраниях. Она прочла, что в Нью-Йорке, в отеле «Плаза», будет проводиться трехдневный симпозиум по вопросам лечения рака. Его спонсировали совместно Общество лечения онкозаболеваний и Американский совет медицины внутренних органов. Если бы она его посетила, то заработала бы достаточно баллов для успешного обновления лицензии.

Питер Джером согласился пожить с Эсти в ее доме и заменить на работе, пока она будет в отъезде. Он хотел получить права на практику в больнице Гринфилда, но документы еще не были ему отправлены, потому он договорился с терапевтом больницы, что будет принимать пациентов, которых нужно госпитализировать.

Дэвид работал над предпоследней главой книги, и они решили, что ему не стоит прерываться, потому Р. Дж. поехала в Нью-Йорк сама по дороге, освещенной лимонным светом ноябрьского солнца.

Р. Дж. обнаружила, что, хотя и была рада сбежать от быстрого темпа жизни в большом городе, она с радостью влилась в знакомую обстановку. После уединения и спокойствия холмов Нью-Йорк казался ей огромным человеческим муравейником. Ехать через Манхэттен было пыткой, и она с радостью оставила ключи от машины портье отеля, но все равно радовалась, что приехала.

Ее номер располагался на десятом этаже. Это было небольшое, но удобное помещение. Она немного поспала, а потом быстро приняла душ и оделась. Регистрация проходила одновременно с раутом. Р. Дж. взяла себе пиво и начала быстро накладывать еду на тарелку.

Она не видела ни одного знакомого лица. Было много пар. Возле стола с угощением с ней заговорил какой-то доктор, у которого на бэйджике было написано, что его зовут Роберт Старбак. Он приехал из Детройта, штат Мичиган.

— И где в Массачусетсе находится Вудфилд? — спросил он, глядя на ее бэйдж.

— Возле шоссе Мохавк.

— А, старые добрые горы. Вы ездите по окрестностям и любуетесь пейзажами?

Она улыбнулась.

— Нет. Я вижу их только тогда, когда выезжаю на вызовы.

Он пристально посмотрел на Р. Дж.

— Вы выезжаете на дом?

Его тарелка опустела, он отправился за добавкой и вскоре вернулся. Роберт был симпатичным мужчиной, но так явно и недвусмысленно намекал на секс, что Р. Дж., доев свои закуски, поспешила сбежать от него.

Она спустилась на лифте в вестибюль и вышла на улицу. Центральный парк был неподходящим местом для ночных прогулок и мало ее интересовал. У нее дома тоже были деревья и трава. Она медленно пошла по Пятой авеню, останавливаясь почти у каждой витрины и внимательно рассматривая сумки, обувь, одежду, украшения, книги.

Пройдя пешком несколько кварталов, она повернула назад и вернулась к отелю. Поднявшись в номер, она рано легла спать. Во время учебы она всегда так делала перед парами. Она услышала в голове ободряющий голос Чарли.

Это была хорошая конференция, организованная таким образом, чтобы предоставить максимум информации в сжатые сроки. Лекции читались целый день, а еду подавали прямо в зал. Р. Дж. внимательно слушала выступавших. Она вела подробные записи, не пропуская ни одной лекции, и купила аудиозаписи тех лекций, которые ей понравились больше всего.

Вечером организовывались развлечения на любой вкус. В первый день Р. Дж. посмотрела постановку мюзикла «Театр на воде». Ей очень понравилось. На следующий день большое удовольствие ей доставило выступление танцевального театра Гарлема.

К утру следующего дня у нее уже было достаточно баллов, чтобы получить обновленную лицензию. Ее интересовала лишь первая лекция из тех, что читались в тот день. Р. Дж. решила уйти и немного походить по магазинам перед отъездом.

Она уже возвращалась в отель, чтобы уложить вещи, как вдруг ей в голову пришла отличная идея.

Консьержка оказалась веселой пожилой женщиной.

— Разумеется, — ответила она, когда Р. Дж. спросила, есть ли у нее карта дорог большого Нью-Йорка.

— Вы можете рассказать мне, как доехать до Западного Вавилона на Лонг-Айленде?

— Дайте мне минутку, пожалуйста.

Женщина взглянула на карту и уверенными движениями маркера начертила маршрут.

Съехав с трассы, Р. Дж. остановилась у первой же заправки, чтобы спросить, как добраться до кладбища Бет Мозес.

Доехав до кладбища, она поехала вдоль забора, пока не добралась до ворот. Сразу за воротами стояло здание администрации. Р. Дж. остановила машину и пошла внутрь здания. Блондин ее возраста, одетый в голубой костюм и белую кипу, сидел за столом и подписывал бумаги.

— Доброе утро, — сказал он, не поднимая взгляда.

— Доброе утро. Мне нужно найти одну могилу.

Он кивнул.

— Имя усопшего?

— Маркус. Сара Маркус.

Он повернулся к стоявшему рядом компьютеру и набрал имя на клавиатуре.

— Да, у нас есть шесть человек с такой фамилией. Назовите, пожалуйста, первую букву ее второго имени.

— У нее его не было. Маркус через «с», не через «з».

— Ага. Таких всего две. Ей было шестьдесят семь лет или семнадцать?

— Семнадцать, — тихо ответила Р. Дж., и мужчина кивнул.

— Просто их так много у нас, — извиняющимся тоном уточнил он.

— У вас очень большое кладбище.

— Да, шестьдесят акров. — Он взял листок со схемой кладбища и нарисовал ручкой путь к могиле. — Пройдете двенадцать секторов от этого здания, повернете направо. Пройдете еще восемь секторов, повернете налево. Могила, которая вам нужна, находится во втором ряду. Если не найдете, возвращайтесь, я покажу лично, — сказал он, бросив взгляд на монитор, чтобы убедиться, что ничего не напутал.

— Мы все держим в компьютере, — добавил он не без гордости, — все. Я вижу, там в прошлом месяце провели освящение.

— Освящение?

— Да, когда торжественно открывали надгробие.

— Вот как.

Она поблагодарила его и ушла, сжимая в руках бумагу.

Р. Дж. медленно ступала по дорожке, посыпанной щебнем, мимо секторов кладбища. За оградой слышался шум машин, с ревом промчался мотоцикл. Завизжали тормоза.

Р. Дж. считала секторы.

Ее мать была похоронена на кладбище в Кембридже, где между надгробными камнями оставляли довольно большие пространства, поросшие травой. Здесь же могилы были расположены очень близко друг к другу. Так много их, этих людей, переехавших из города живых в город мертвых.

Одиннадцать… Двенадцать.

Она повернула направо и прошла еще восемь секторов.

Вот здесь.

Неподалеку, возле свежевырытой могилы, на раскладных стульях сидели люди. Мужчина в кипе закончил говорить, и собравшиеся выстроились у могилы, чтобы каждый мог бросить по горсти земли.

Р. Дж. подошла ко второму ряду могил этого сектора, осторожно продвигаясь вперед. Теперь она смотрела на надгробные камни, а не на номера секторов. Эммануэль Рубин. Лестер Роговин.

На многих надгробных камнях лежали камешки поменьше, прижимая телефонные карточки, оставленные родственниками в знак того, что они посещали усопших родных и близких. Некоторые могилы были засажены цветами и кустами. Одна могила находилась в глубокой тени раскидистого тиса. Р. Дж. отвела в сторону ветви и прочла имя: Ли Шварц. На надгробном камне Ли Шварц не было никаких мелких камешков.

Р. Дж. прошла мимо нескольких могил семейства Гудкинд, и тут заметила двойной надгробный камень с двумя милыми, поблекшими от времени фотографиями молодых мужчины и женщины. Дмитрий Левников (1970–1992) и Бася Левникова (1973–1992). Муж и жена? Брат и сестра? Они умерли вместе? Погибли в автокатастрофе? При пожаре? Р. Дж. подумала, что, должно быть, вешать фотографии на надгробный камень — русский обычай. Вероятно, они были эмигрантами. Как грустно приехать издалека, преодолев культурные барьеры, и попасть сюда.

Киршнер. Ростен. Эйдельберг.

Маркус.

Натали Маркус (1952–1985). Любящая жена и любимая мать.

Это был двойной надгробный камень, одна часть которого была украшена гравировкой.

На соседнем надгробии написано: «Сара Маркус (1977–1994). Наша дорогая дочь». Такой же квадратный гранитный камень, но еще не потемневший от времени, как у Натали.

На каждой плите лежал маленький камешек, прижимавший телефонные карточки. Камешек, лежавший на надгробии Сары, заставил Р. Дж. замереть. Это был тот самый кусок красноватого глинистого сланца с отпечатком трилобита, который Дэвид нашел среди корней ревеня.

Она не говорила с Натали и Сарой — сомневалась, что они смогут ее услышать. Она вспомнила, как когда-то в колледже читала работу одного из христианских философов Фомы Аквинского, который утверждал, что мертвые ничего не знают о делах живых. Однако откуда Фома мог это знать? Что вообще могут знать хоть Фома, хоть Дэвид Маркус о том, что знают или не знают мертвые? Р. Дж. пришло в голову, что Сара, наверное, любила ее. Возможно, в некотором смысле в этом сердечном камне была заключена магия, магнетизм, который привел ее сюда и заставил понять, что необходимо сделать.

Р. Дж. взяла с земли пару камушков и положила их на надгробия Натали и Сары.

Похороны закончились, и собравшиеся начали расходиться. Многие из них проходили мимо Р. Дж. Они старались не смотреть на грустный, но привычный вид сломленной женщины, сидящей возле могилы. Они не знали, что она плакала не столько из-за мертвых, сколько из-за живых.

Как врач Р. Дж. всегда считала, что обсуждать смерть ужасно. На следующее утро, сидя в кухне, она усилием воли заставила себя поговорить с Дэвидом о смерти их отношений. Она смогла сказать ему, что настало время положить этому конец.

Она попросила его признать, что у них ничего не получится.

— Ты сказал мне, что уезжал, чтобы собрать материал для книги. Но ты ездил освящать надгробный камень на могиле дочери. Когда я предложила съездить туда, ты отказался.

— Мне нужно время, Р. Дж.

— Я не думаю, Дэвид, что время сможет что-нибудь изменить, — мягко сказала она. — Даже люди, прожившие в браке многие годы, разводятся после смерти ребенка. Я могла бы смириться и справиться с твоим алкоголизмом и страхом, что в один прекрасный день ты можешь сорваться. Но глубоко внутри ты винишь меня в смерти Сары. Я думаю, ты всегда будешь обвинять меня, и с этим я ничего поделать не могу.

Дэвид побледнел. Он не пытался ничего отрицать.

— Нам было так хорошо вместе. Если бы не это…

У Р. Дж. перед глазами поплыли разноцветные круги. Он был прав. Во многих отношениях им было хорошо вместе.

— Я думал, ты любишь меня.

— Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя и желать тебе добра.

Но она сделала одно открытие. Она также любила и себя.

В тот вечер она задержалась на работе, а когда вернулась домой, он сказал ей, что решил поехать в Колорадо, к Джо Фэллону.

— Я возьму с собой медогонку и несколько лучших ульев. Я подумал, что можно очистить другие ульи и сложить их у тебя в амбаре.

— Нет. Лучше продай их.

Он понял: она имела в виду, что это конец. Они посмотрели друг на друга, и он кивнул.

— Я смогу уехать не раньше, чем через десять дней. Я хочу закончить рукопись и отослать издателю.

— Логично.

Агуна подошла к ним и холодно посмотрела на Р. Дж.

— Дэвид, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение.

— Какое?

— На этот раз, когда будешь уезжать, забери с собой кошку.

Часы тянулись невыносимо медленно. Они старались не попадаться друг другу на глаза. Прошло всего два дня, а Р. Дж. казалось, что намного больше. И тут ей позвонил отец.

Когда он спросил о Дэвиде, она смогла найти в себе силы сообщить ему, что они расходятся.

— Ах! Ты в порядке, дочка?

— Да, нормально.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, отец.

— Вот, значит, зачем я звоню. Хочешь приехать ко мне на День благодарения?

Внезапно Р. Дж. очень захотелось увидеть отца, поговорить с ним, обнять.

— А что, если я приеду раньше? Прямо сейчас?

— Ты сможешь?

— Не знаю. Попробую.

Когда она попросила Питера Джерома приехать и поработать за нее еще пару недель, он очень удивился, но, по всей видимости, был рад принять предложение.

— Мне очень нравится у вас работать, — признался он.

Р. Дж. позвонила в авиакомпанию и забронировала билет во Флориду. Потом она связалась с отцом и сообщила, что будет у него на следующий день.

53 Свет и тени

Р. Дж. обрадовалась, увидев отца, но его вид обеспокоил ее. Он, казалось, как-то скукожился, заметно постарел со времени их последней встречи. Но он был все так же бодр духом и очень рад видеть ее. Они почти сразу же начали спорить, однако без особого энтузиазма. Р. Дж. хотела вызывать носильщика, хотя она знала, что отец сам пожелает нести часть ее багажа.

— Р. Дж., что за глупости! Я возьму чемодан, а ты бери сумку.

Рассмеявшись, она согласилась. Когда они вышли из аэропорта, она прищурилась из-за обжигающего солнца и влажного тропического воздуха.

— Какая тут температура, папа?

— Около тридцати, — гордо заявил он, словно жара была его вознаграждением за хорошую работу.

Он выехал из аэропорта и направился в город, будто бы точно знал, куда нужно ехать. Он всегда был уверенным водителем. Р. Дж. увидела яхты, рассекающие синюю гладь океана, и начала скучать по прохладному дыханию лесов.

Отец жил в белом здании, похожем на башню, принадлежащем университету, в двухкомнатной квартире, которая казалась совершенно необжитой. В гостиной висели две картины маслом с бостонскими пейзажами. На одной был изображен Гарвард-сквер зимой, а на другой регата на реке Чарльз: гребцы напряженно замерли, пытаясь быстрее соперников преодолеть последние метры водной глади, а где-то вдали маячили здания Массачусетского технологического института. Не считая картин и нескольких книг, в квартире не было ничего интересного. Она напоминала келью современного ученого-монаха. В гостиной, которая также служила кабинетом, на столе в стеклянном футляре лежал скальпель Роба Джея.

В спальне висела фотография Р. Дж. рядом со снимком матери, улыбающейся и щурящейся на солнце молодой женщины в старомодном закрытом купальнике на пляже в Кейп-Код. На комоде стояла фотография незнакомой Р. Дж. женщины.

— Кто это, папа?

— Подруга. Я предложил ей присоединиться к нам за ужином, если ты не против.

— Конечно, я не против. Только мне надо принять душ.

— Думаю, она тебе понравится, — сказал он.

Р. Дж. подумала, что отец, по всей видимости, не совсем монах.

Отец заказал столик в ресторане на берегу канала, где можно было наблюдать за движением судов и наслаждаться блюдами из морепродуктов. Женщиной с фотографии оказалась Сьюзан Долби, хорошо одетая и немного полноватая, но не слишком. Каким-то образом она выглядела подтянутой. Ее седые волосы были коротко подстрижены, ногти покрыты бесцветным лаком. Лицо Сьюзан было слегка загорелым, а в уголках глаз залегли небольшие морщинки. Р. Дж. не могла понять, какого цвета ее глаза. Зеленого? Или они карие? Она была готова поспорить, что Сьюзан занимается гольфом или теннисом.

Она тоже работала врачом, терапевтом в частной клинике в Форт-Лодердейле.

За столом они обсуждали новости медицины. Из динамиков неслись звуки музыки, за окном проплывали яхты, похожие на лебедей.

— Расскажите мне о вашей работе, — попросила Сьюзан.

Р. Дж. поведала ей о городке и его жителях. Они вспомнили о гриппе в Массачусетсе и Флориде, сравнили методы лечения и профилактику. Сьюзан сказала, что она работает в Лодердейле с тех пор, как закончила интернатуру в медицинском центре Риса в Чикаго. Она училась в медицинском университете Чикаго. Р. Дж. понравилась ее легкая манера общения и дружелюбие.

Когда подали устрицы, запиликал пейджер Сьюзан.

— Ох, — вздохнула она и, извинившись, вышла позвонить.

— Ну? — спросил отец через несколько секунд, и она поняла, что эта женщина важна для него.

— Ты был прав. Она мне понравилась.

— Я рад.

Он знал Сьюзан уже три года. Они познакомились, когда она приехала в Бостон на конференцию.

— После этого мы виделись время от времени. Иногда в Бостоне, иногда в Майами. Но мы не могли встречаться достаточно часто, потому что у нас обоих были очень загруженные графики. Потому, прежде чем выйти на пенсию в Бостоне, я связался с местными коллегами и с радостью принял их предложение.

— Значит, все серьезно.

Он улыбнулся.

— Да, пожалуй, это так.

— Папа, я так рада за тебя, — сказала Р. Дж., взяв его за руки.

Она заметила, что артрит еще сильнее поразил его пальцы. Также она увидела, что он медленно, но неотвратимо теряет живость и энергию.

Вернулась Сьюзан.

— Я смогла все уладить по телефону, — сказала она.

— Папа, ты в порядке?

Он побледнел и взглянул на Р. Дж. обеспокоенными глазами.

— Да, а что?

— Что-то не так, — сказала Р. Дж.

Сьюзан Долби посмотрела на Р. Дж.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, у него сердечный приступ.

— Роберт, — спокойно сказала Сьюзан, — ты чувствуешь боль в груди? Ощущаешь недостаток кислорода?

— Нет.

— Ты вроде не вспотел. Боль в мышцах есть?

— Нет.

— Послушай, это какая-то семейная шутка?

Р. Дж. ощутила, что ее внутренняя сигнализация сработала.

— Где ближайшая больница?

Отец смотрел на нее с интересом.

— Я думаю, нам лучше послушать Р. Дж., Сьюзан, — сказал он.

Сьюзан озадаченно кивнула.

— Медицинский центр Седарз находится всего в минуте езды на машине. В ресторане есть коляска. Мы можем вызвать карету «скорой помощи» по телефону из моей машины. Мы быстрее довезем его сами, чем будем ждать карету.

Отец тяжело задышал, когда они повернули на подъездную дорожку больницы. Медсестры и врач ждали их с носилками и аппаратом искусственного дыхания. Тут же пациенту укололи стрептокиназу, ввезли в процедурную и подкатили аппарат ЭКГ.

Р. Дж. стояла неподалеку и внимательно слушала и наблюдала, но эти люди были профессионалами, потому лучше всего было оставить их в покое, чтобы они могли делать свое дело. Сьюзан Долби стояла возле отца, держа его за руку.

Наступил вечер. Отец спал в реанимационном отделении, подключенный к аппарату искусственного дыхания и нескольким мониторам. Больничный кафетерий был уже закрыт, поэтому Р. Дж. и Сьюзан отправились в расположенный неподалеку маленький ресторанчик, чтобы поесть супа с черными бобами и кубинского хлеба.

Потом они вернулись в больницу и стали ждать новостей о состоянии старшего Коула.

— Я думаю, он скоро пойдет на поправку, — сказала Сьюзан. — Ему быстро вкололи антикоагулянты, полтора миллиона единиц стрептокиназы, аспирин, пять тысяч единиц гепарина. Нам повезло.

— Слава Богу.

— Расскажи, откуда ты узнала.

Р. Дж. кратко изложила ей все.

Сьюзан Долби покачала головой.

— Я бы сказала, что это плод твоего воображения, сказка, если бы не видела всего происшедшего своими глазами.

— Отец называет это Даром. Бывали времена, когда он казался мне обузой. Но я учусь жить с ним, использовать его. Сегодня я очень благодарна, что он у меня есть, — призналась Р. Дж. Она колебалась. — Я не говорю об этом с другими докторами, как ты понимаешь. Я была бы очень благодарна, если бы ты…

— Нет. Да и кто мне поверит? Но почему ты рассказала мне правду? Разве у тебя не возникло мысли выдумать какую-нибудь историю?

Р. Дж. подалась вперед и поцеловала ее в щеку.

— Я знала, что мы оставим это в семье, — сказала она.

Ее отцу было очень больно, и даже нитроглицерин, положенный под язык, мало помогал, потому ему дали морфий. Из-за него он много спал. Через день Р. Дж. смогла отлучаться из больницы на час-два, ездила на машине. Сьюзан была занята с пациентами, но рассказала Р. Дж., где находятся хорошие пляжи, чтобы Р. Дж. могла покупаться вволю. Она пользовалась кремом для загара, однако ей было приятно, когда морская вода высыхала на ее коже, оставляя соленые разводы. Распластавшись на спине под палящими лучами солнца, Р. Дж. с сожалением вспоминала Дэвида. Она молилась за отца и Грега Хинтона, как и обещала.

В тот вечер она решила поговорить с кардиологом отца, доктором Самнером Келликером. Она была рада, что Сьюзан решила присоединиться к ней. Келликер был суетливым человеком с красным лицом, и ему явно не нравилось, что родственники его пациента тоже врачи.

— Я не одобряю использование морфия, доктор Келликер.

— Почему, доктор Коул?

— Он обладает ваготоническим действием. Это может вызвать брадикардию или даже блокаду сердца, так ведь?

— Ну, да, бывает и такое. Но все, что мы делаем, рискованно, ни в чем нет полной уверенности. Вы же понимаете.

— Как насчет того, чтобы дать ему бета-блокатор[17] вместо морфия?

— Они не всегда срабатывают. К нему вернется боль.

— Но попробовать стоит, верно?

Доктор Келликер взглянул на Сьюзан Долби, которая внимательно слушала их разговор.

— Я согласна, — сказала она.

— Если вы этого хотите, я не возражаю, — с недовольным выражением лица сказал доктор Келликер.

Он кивнул и ушел.

Сьюзан подошла к Р. Дж. Она взглянула ей в глаза и обняла. Так они и стояли какое-то время.

Р. Дж. позвонила домой.

— В первый же день у него случился приступ? — спросил Питер Джером. — Хорошее начало отпуска!

Он уверил ее, что все под контролем. Пациенты говорили ему, что скучают по Р. Дж. и передают ей привет. Он ни словом не обмолвился о Дэвиде.

Тоби была очень обеспокоена. Сначала она беспокоилась за отца Р. Дж., а потом за саму Р. Дж. Когда Р. Дж. спросила, как поживает она сама, Тоби пожаловалась, что у нее постоянно болит спина и ей кажется, что она беременна всю жизнь.

Гвен заставила ее подробно изложить историю болезни отца и похвалила за предложение использовать бета-блокатор вместо морфия.

Она была права. Бета-блокатор снял боль, и через два дня отцу Р. Дж. разрешили вставать с постели и сидеть на стуле дважды в день по полчаса. Как и многие врачи, он был ужасным пациентом. Он задавал десятки вопросов о своем состоянии, требовал результатов ангиографии, а также полного отчета от доктора Келликера.

Его преследовали резкие перепады настроения. Эйфория сменялась глубокой апатией, и наоборот.

— Я хочу, чтобы ты взяла с собой скальпель Роба Джея, когда будешь уезжать, — сказал он дочери в один из периодов депрессии.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Однажды он все равно перейдет к тебе. Почему бы тебе не взять его сейчас?

Она посмотрела отцу в глаза.

— Потому что ты еще много лет будешь владеть им, — сказала она и закрыла эту тему.

Отец Р. Дж. пошел на поправку. На третий день он уже мог стоять некоторое время возле кровати, а еще через день начал выходить в коридор. Р. Дж. знала, что первые шесть дней после приступа самые опасные, и когда целая неделя прошла без происшествий, позволила себе немного расслабиться.

Через неделю после приезда Р. Дж. встретилась со Сьюзан в отеле за завтраком. Они сели на террасе, выходящей на пляж и океан, и Р. Дж. вдохнула свежий соленый воздух.

— Я могла бы привыкнуть к этому.

— Правда, Р. Дж.? Тебе нравится Флорида?

Ее замечание было шуткой, которой она хотела подчеркнуть местную роскошь.

— Во Флориде очень мило, но мне не нравится жара.

— Ты бы акклиматизировалась, хотя мы любим кондиционеры. Р. Дж., я планирую уйти на пенсию в следующем году. У меня хорошая практика, и она приносит неплохой доход. Я хотела спросить: не желаешь ли ты занять мое место?

Ох.

— Спасибо, Сьюзан. Я польщена, но я уже пустила корни в Вудфилде. Мне важно работать там.

— Ты уверена, что не хочешь этого? Я могла бы тебе все описать очень подробно. Я могу поработать вместе с тобой первый год.

Р. Дж. улыбнулась и покачала головой.

Сьюзан погрустнела, потом улыбнулась.

— Твой отец стал очень важным человеком для меня. Ты мне сразу понравилась. Ты умная и заботливая, и ты явно хороший доктор, которым я могу восхищаться, которого заслуживают мои пациенты. Потому я подумала, что здесь ты могла бы помогать всем — моим пациентам, Роберту и… мне. Одновременно. У меня нет семьи. Прости меня, но я представила, что мы могли бы стать одной семьей. Мне следовало бы понять, что не бывает идеальных решений, которые устроили бы всех.

Р. Дж. понравилась откровенность Сьюзан. Она не знала, плакать или смеяться. Чуть более года назад у нее самой были подобные мысли и фантазии.

— Ты мне тоже нравишься, Сьюзан. Я надеюсь, что вы с отцом будете вместе. В таком случае мы будем часто видеться, — сказала Р. Дж.

В тот день, когда она вошла в палату отца, он отложил кроссворд и сказал:

— Привет. Что нового?

— Нового? Ничего особенного.

— Ты виделась со Сьюзан сегодня, вы побеседовали?

Ага. Значит, они обсудили это заранее.

— Да, было дело. Я сказала ей, что она молодец, но у меня есть своя практика.

— Ради всего святого, Р. Дж., это же отличная возможность, — проворчал он.

Р. Дж. пришло в голову, что, вероятно, в ней есть что-то такое, что заставляет людей постоянно советовать ей, как нужно поступать и жить.

— Ты должен научиться позволять мне отказывать, папа, — тихо сказала она. — Мне сорок четыре года, и я могу сама принимать решения.

Он отвернулся. Но очень скоро снова посмотрел на нее.

— Знаешь что, Р. Дж.?

— Что, папа?

— Ты абсолютно права.

Они поиграли в кункен, и он выиграл два доллара и сорок пять центов, после чего лег подремать.

Когда он проснулся, она рассказала о своей работе. Он был рад, что у нее появилось так много пациентов, и одобрил ее решение не принимать новых, когда их число достигло полутора тысяч. Но известие о том, что собирается погасить остаток кредита, по которому он выступал поручителем, обеспокоило его.

— Тебе не обязательно погашать его в течение двух лет, ты же знаешь. Нет нужды в том, чтобы ты отказывала себе в каких-нибудь необходимых вещах.

— У меня все есть, — ответила она и протянула руку.

Он спокойно взял ее за руку.

Р. Дж. поначалу испугалась, но сообщение, которое она получила через его ладонь, заставило ее улыбнуться. Р. Дж. склонилась и поцеловала его. По его улыбке она поняла, что ему тоже стало легче на душе.

На День благодарения они со Сьюзан устроили в палате отца небольшой праздник.

— Я сегодня утром, когда делала обход, столкнулась с доктором Келликером, — сказала Сьюзан. — Он очень доволен твоим нынешним состоянием и говорит, что надеется выписать тебя в ближайшие два-три дня.

Р. Дж. знала, что ей пришла пора возвращаться к пациентам.

— Мы наймем кого-нибудь, чтобы ухаживал за тобой первое время.

— Глупости. Он будет жить у меня. Правда, Роберт?

— Я не знаю, Сьюзан. Я не хочу, чтобы ты думала обо мне как о своем пациенте.

— Мне кажется, пришло время думать друг о друге во всех возможных ипостасях, — ответила она.

В конце концов он согласился пожить у нее.

— У меня хороший повар, который приходит на выходных, чтобы готовить обеды. Мы будем следить за диетой Роберта и его физическими нагрузками. Не беспокойся о нем, — сказала она, и Р. Дж. пообещала, что не будет волноваться.

Р. Дж. села на самолет в Хартфорд на следующий день. Когда они приземлялись в аэропорту Бредли, пилот сообщил:

— Температура за бортом составляет двадцать два градуса. Добро пожаловать в реальность.

Ночной воздух был пронизывающим и тяжелым, как это обычно бывает в Новой Англии поздней осенью. Р. Дж. медленно поехала домой.

Повернув к дому, она заметила, будто бы что-то изменилось. Она притормозила и внимательно осмотрела темный дом, но ничего не бросалось в глаза. И лишь на следующее утро, выглянув в окно, она поняла, что Дэвид забрал свою часть придорожной вывески.

54 Сеяние

Перед рассветом становилось холодно. С далеких горных отрогов дул студеный ветер, проносясь над лугами, чтобы в бессилии разбиться о домик Р. Дж. В полудреме Р. Дж. с удовольствием прислушивалась к шуму ветра за окном, уютно укрывшись теплым одеялом. Ее разбудили первые лучи солнца. Она долго лежала в постели, осаждаемая невеселыми мыслями, пока не заставила себя встать, включить термостат и отправиться в душ.

У нее была задержка, и она с сожалением подумала, что, возможно, наступает меностаз, который обычно бывает перед менопаузой. Она попыталась смириться с мыслью, что очень скоро некоторые процессы в ее теле замедлятся и изменятся, когда некоторые органы половой системы будут прекращать работу, предвосхищая полное исчезновение месячных. Р. Дж. усилием воли заставила себя не думать об этом.

Был четверг, ее выходной. Как только солнце поднялось над горизонтом, в доме стало теплее и Р. Дж. выключила термостат, вместо этого разведя огонь в камине. Ей было приятно подкидывать поленья в весело потрескивающее пламя. Воздух в доме стал суше, тонкий слой серой пыли покрывал все вокруг. Р. Дж. с досадой подумала, что для хорошей уборки ей понадобится столько же времени и сил, сколько потратил Геракл в Авгиевых конюшнях.

Р. Дж. пристально посмотрела на серый речной камень, стоявший в углу. Когда с уборкой было покончено, она достала из шкафа рюкзак и положила туда камень. В тот же рюкзак она собрала сердечные камни, лежавшие по всему дому.

Когда рюкзак был почти полон, она дотащила его до большой ручной тележки и с грохотом высыпала в нее содержимое. Потом вернулась и собрала новую партию камней. Она оставила только три сердечных камня, те, что подарила ей Сара, и еще два камня, которые она дала Саре, кристалл и маленький черный базальт.

Ей пришлось пять раз наполнять и опустошать рюкзак, прежде чем она освободила дом от камней. Одевшись в зимнюю одежду — пальто, вязаную шапочку, рабочие рукавицы, — Р. Дж. вышла во двор и взялась за ручки тележки. Она была заполнена более чем на треть, и вес камней не позволял Р. Дж. катить ее легко. Ей пришлось постараться, чтобы перевезти тележку через небольшую лужайку. Однако, как только она въехала в лес, толкать стало легче, потому что тропа пошла под уклон.

Слабый солнечный свет, пробивавшийся сквозь густые переплетения ветвей, создавал глубокие тени. В лесу было холодно, между деревьями гулял приятный ветерок. Под колесами тележки шуршали сосновые иголки, а потом застучал мост.

Р. Дж. остановилась у реки, которая с шумом несла осенние воды, напоенные дождями. Она не высыпала остатки камней из рюкзака в тележку. Р. Дж. взяла рюкзак и медленно пошла по тропе. Берег порос деревьями и кустарником, но пробраться к воде можно было, и время от времени Р. Дж. останавливалась, чтобы достать камень и бросить его в воду.

Она была практичной женщиной, поэтому быстро поняла, как лучше всего раскидать камни. Маленькие камешки она аккуратно закидывала на мелководье, а те, что крупнее, отправлялись на глубину. Опустошив рюкзак, она вернулась к тележке и повезла ее дальше, вверх по течению реки. Снова наполнив рюкзак, Р. Дж. продолжила разбрасывать камни.

Самым тяжелым был тот, что она нашла на строительной площадке в Нортгемптоне. С трудом подняв, Р. Дж. отнесла его к самой глубокой заводи рядом с высокой и широкой бобровой дамбой. Он был слишком тяжел, чтобы она могла его швырнуть, потому ей пришлось тащить его вдоль поросшей кустами дамбы к середине заводи. В одном месте ее нога соскользнула в воду. Несмотря на то, что она набрала полный ботинок ледяной воды, Р. Дж. медленно продвигалась к тому месту, куда хотела бросить камень. Остановившись, она уронила его в воду, как бомбу, наблюдая, как он быстро опускается на песчаное дно.

Р. Дж. была рада, что этот камень нашел пристанище на дне. Очень скоро его укроют лед и снег. Весной мухи-однодневки, возможно, отложат на нем яйца, а форель будет собирать с него личинки и прятаться в его тени от быстрого течения. Она представила, как в волшебной тишине летних ночей бобры ведут любовную игру, кружа возле этого камня, как птицы в небе.

Р. Дж. сошла с бобровой дамбы и таким же образом раскидала остатки камней по течению реки, словно прах умершего. Она превратила полкилометра красивой горной реки в мемориал Сары Маркус.

В этой реке вы всегда могли бы найти сердечный камень, если бы он вам понадобился.

Р. Дж. откатила тележку назад в амбар.

Она сняла верхнюю одежду и обувь. Прошлепав босиком в спальню, натянула сухие носки. Потом снова прибрала во всем доме.

Закончив, Р. Дж. пошла в гостиную. Дом был чист и пуст. Стояла полная тишина, не считая звука ее собственного дыхания. Там не было мужчины, не было кошки, не было призрака. Это снова был только ее дом. Она сидела на стуле в тишине сгущавшихся сумерек, ожидая того, что с ней будет дальше.

55 Снег

Ноябрь сменился декабрем. Небо висело низким свинцовым сводом. Деревья в лесу стояли без листвы, а их ветви напоминали поднятые к небу руки с множеством сучковатых пальцев. И хотя Р. Дж. все лето спокойно гуляла по лесной тропе, теперь, когда медведи впали в спячку, ее начал преследовать страх, что она может столкнуться с большим медведем на узкой тропе. Приехав в Гринфилд, Р. Дж. зашла в магазин спортивных товаров и купила лодочный гудок — небольшую коробочку с кнопкой, которая издавала оглушительный шум. Она клала его в рюкзак, когда ходила в лес, но никого там не встретила, кроме большого оленя, который неспешно продвигался по лесу, не почуяв ее запах. Если бы она была охотником, он бы живым не ушел.

Впервые Р. Дж. осознала, насколько она одинока.

У всех деревьев, растущих вдоль тропы, нижние ветви усохли. Р. Дж. надела рукавицы, взяла длинную ручную пилу и освободила часть деревьев от этого бремени. Ей нравился вид ухоженных деревьев, которые стремились к небу подобно живым колоннам. Она решила обрезать все деревья вдоль тропы.

Третьего декабря началась снежная буря. Снег шел весь день и большую часть ночи. Р. Дж. хотелось пройти по тропе на лыжах, но ей пришлось вступить в схватку с необъяснимым, иррациональным страхом, который мучил ее несколько дней кряду. Она позвонила Фреде Крантц.

— Это Р. Дж., Фреда. Я собираюсь покататься на лыжах в лесу. Если я не позвоню через час, пожалуйста, попроси Хэнка приехать и выручить меня из беды. Я, правда, не ожидаю никаких неприятностей, но…

— Все правильно, — убежденно сказала Фреда. — Отдыхай, Р. Дж.

Сияло солнце, небо было безоблачным. Чистый белый снег слепил глаза, но, когда Р. Дж. углубилась в лес, он перестал причинять ей неудобства. Неспешно продвигаясь по тропе, Р. Дж. подумала, что снег выпал совсем недавно и едва ли она увидит следы лесных животных. Однако заметила пунктирные углубления в пушистом снегу, оставленные кроликом, лисой и мышами.

На тропе был всего один участок с крутым уклоном. Начав спускаться, Р. Дж. потеряла равновесие и упала в глубокий снег. Лежа с закрытыми глазами на мягком белом покрове, она чувствовала себя уязвимой для любого, кто захочет прыгнуть на нее из леса, — медведя, бандита, бородатого Дэвида Маркуса.

Но никто не прыгнул. Полежав еще немного, она встала и пошла на лыжах домой. Она не забыла позвонить Фреде.

Никаких явных последствий падения, переломов, растяжений или даже синяков она не обнаружила, не считая того, что у нее болели груди и повысилась их чувствительность.

В ту ночь, прежде чем лечь спать, она впервые за долгое время включила систему безопасности.

Р. Дж. решила завести собаку. Она взяла в библиотеке книги, чтобы почитать о разных породах собак. Все, с кем она советовалась, высказывали разные мнения по поводу выбора пса. Р. Дж. несколько уик-эндов разъезжала по зоомагазинам и питомникам. В конце концов, предельно сузив круг выбора, она решила, что хочет ризеншнауцера. Эту породу сильных, крупных собак вывели несколько веков назад для того, чтобы они могли пасти скот и защищать стада от хищников. Красивого и умного шнауцера скрестили с овчаркой и датским догом. В результате, как было написано в одной книге, «получили прекрасную сторожевую собаку: большую, верную и сильную».

В Спрингфилде Р. Дж. нашла собачий питомник, который специализировался на ризеншнауцерах.

— Лучше всего взять маленького щенка, чтобы он привык к вам за время взросления, — предупредил хозяин питомника. — Могу предложить вам одного.

Р. Дж. сразу же понравился щенок. Он был маленький и неуклюжий, с большими лапами и черно-серой шерстью, квадратной челюстью и торчащими во все стороны усами.

— Когда вырастет, будет где-то около метра в длину, вес — около сорока килограммов, — сообщил сотрудник питомника. — Хочу вас предупредить, что он будет очень много есть.

Щенок лаял весело, но хрипло, напоминая тембром Энди Девайна, актера из старых фильмов, которые она иногда смотрела поздно вечером по телевизору. Потому Р. Дж. назвала щенка Энди, когда отчитывала за то, что он намочил сиденье машины по дороге домой.

Тоби мучили сильные боли в спине. Несмотря на это, рождественским утром она отправилась в церковь, а Р. Дж. в их доме жарила индюшку и готовила рождественский ужин. Она намеренно купила очень большую индюшку, чтобы Смиты могли растянуть ее на несколько дней. Некоторые из друзей Тоби также готовили и приносили еду. Таков был обычай маленьких городков вроде Вудфилда. Р. Дж. эта традиция была по душе.

После ужина Р. Дж. поиграла немного на старом пианино. Они втроем пели, а потом Р. Дж. с сонным видом уселась перед камином, удивляясь собственной усталости. Иногда они надолго замолкали. Тоби говорила об этом:

— Нам не обязательно разговаривать. Мы можем просто сидеть и ждать рождения моего ребенка.

— Я могу подождать дома, — с улыбкой ответила Р. Дж. Она поцеловала их, пожелала счастливого Рождества и попрощалась.

Вернувшись домой, она получила отличный подарок. Ей позвонил отец. Голос его был уверенным и довольным.

— Сьюзан выталкивает меня на работу на следующей неделе, — сказал он. — Подожди. Мы хотим сказать тебе кое-что.

Сьюзан взяла другую трубку, и они сообщили ей, что весной собираются пожениться.

— Мы планируем это событие на последнюю неделю мая.

— Ох, папа… Сьюзан! Я так рада за вас!

Отец откашлялся.

— Р. Дж. Мы тут подумали… Можно провести церемонию у тебя?

— Папа, это было бы прекрасно.

— Если погода не подведет, мы хотели бы праздновать на свежем воздухе, на лугу, среди холмов. Пригласим кое-кого из Майами, друзей из Бостона и ближайших родственников Сьюзан. Всего около тридцати гостей, наверное. Мы оплатим все расходы, но, Р. Дж., ты поможешь все устроить? То есть позаботишься об угощении и обо всем прочем, договоришься со священником?

Она пообещала, что постарается все организовать. Положив трубку, Р. Дж. села перед камином и взялась было музицировать, но мысли ее витали далеко. Она взяла ручку и листок бумаги и принялась составлять списки к свадьбе. Музыканты, желательно четверо. К счастью, в городе были отличные музыканты. Закупку провизии и меню надо тщательно обдумать и посоветоваться кое с кем. Цветы. Сирень в конце мая будет цвести повсюду. Еще, возможно, ранние розы. Придется раньше времени скосить траву на лугу. И еще надо взять напрокат большой тент.

Р. Дж. планировала свадьбу отца.

Р. Дж. понадобилось несколько недель на то, чтобы решиться впустить Энди в дом. И даже после этого щенок время от времени терял контроль над мочевым пузырем. Тогда Р. Дж. решила, что он будет жить в подвале, и приготовила для него мягкую подстилку возле печи. И только накануне Нового года она сдалась. Она давно не встречалась с мужчиной и сидела дома одна; весь вечер она сопротивлялась желанию начать жалеть себя. Наконец она спустилась в подвал и привела Энди, который с радостью улегся рядом с ее стулом перед камином. Р. Дж. угостила его какао.

— За нас, Энди. За старушку и ее собачонку, — сказала она ему, но пес спал.

Ежегодная эпидемия простуды и гриппа была в самом разгаре. Целую неделю приемная в офисе Р. Дж. оглашалась громким чиханием и кашлем. Р. Дж. пыталась не заразиться от пациентов гриппом, однако уже чувствовала себя уставшей и раздражительной. Груди все еще болели, тело ломило.

Во время обеденного перерыва во вторник заехав в библиотеку, чтобы вернуть книгу, она внимательно посмотрела на библиотекаря Ширли Бенсон.

— Как давно появилась у вас эта черная отметина на носу?

Ширли нахмурилась.

— Несколько месяцев назад. Правда, ужасно? Я ее уже и отмачивала, и пыталась выдавить — ничего не помогает.

— Я попрошу Мэри Уилсон записать вас на прием к дерматологу.

— Нет, не надо, доктор Коул. — Она заколебалась и покраснела. — Я не могу тратить деньги на это. Я здесь работаю всего лишь на полставки, поэтому у меня нет муниципальной медицинской страховки. Мой ребенок в этом году заканчивает школу, и мы волнуемся, сможем ли оплачивать колледж.

— Я подозреваю, Ширли, что эта отметина может оказаться меланомой. Не исключено, что я ошибаюсь и вы напрасно потратите деньги. Но если я права, она очень быстро может дать метастазы в другие органы. Я уверена, что вы хотите быть на ногах, когда ваш ребенок отправится в колледж.

— Хорошо.

Глаза Ширли увлажнились. Р. Дж. не знала, вызваны эти слезы страхом или раздражением из-за ее напора.

В среду утром у Р. Дж. было много работы. Она осмотрела нескольких человек и прописала Бетти Паттерсон другие лекарства, чтобы у нее не возникла инсулиновая инфекция. Потом она обсудила с Салли Хаулэнд ее эхокардиограмму и лечение тахикардии. Пришла Полли Стрикланд, потому что у нее были такие обильные месячные, что она испугалась. Ей было сорок пять лет.

— Это может сигнализировать о начале менопаузы, — предположила Р. Дж.

— Я думала, что она уже началась, когда прекратились месячные.

— Иногда, в самом начале менопаузы, месячные могут быть обильными и нерегулярными. Существует множество вариантов начала менопаузы. Лишь у небольшого процента женщин месячные резко прекращаются и больше не возобновляются, будто бы кто-то перекрыл кран.

— Везет им.

— Да…

Прежде чем выйти в магазин, чтобы купить что-нибудь поесть, Р. Дж. просмотрела несколько отчетов. В одном из них говорилось, что неоплазм, удаленный с носа Ширли Бенсон, оказался меланомой.

Заперев офис, Р. Дж. почувствовала сильный голод, поэтому отправилась в ресторан в Шелберн Фолс и заказала салат из шпината, но тут же передумала и попросила принести ей бифштекс из филейной части быка.

Она съела его с картофельным пюре, кабачками, греческим салатом, булочками и яблочным пирогом, запив все это кофе.

Когда Р. Дж. направлялась домой в Вудфилд, ей пришла в голову мысль. Что бы она делала, если бы к ней пришла пациентка с ее собственными симптомами: раздражительностью и резкими перепадами настроения, болью в мышцах, очень хорошим аппетитом, болезненными ощущениями в груди и задержкой менструации?

Это была глупая мысль. Она годами пыталась зачать ребенка, но так и не преуспела в этом.

Однако…

Она знала, что делала бы, если бы пациентом был кто-нибудь другой. Вместо того чтобы отправиться домой, она поехала прямиком в офис.

Отперев дверь и включив свет, Р. Дж. вошла в кабинет. Сняв пальто и задвинув шторы, она почувствовала небывалое нервное возбуждение, как наркоман, увидевший желанную дозу.

Р. Дж. нашла стерильную иглу-бабочку, с которой хорошо умела обращаться, прикрепила к ней шприц, после чего завязала на плече жгут. Протерев кожу на сгибе локтя ваткой, смоченной спиртом, она сжала ладонь в кулак. Было неудобно, но, попав иглой в вену, она быстро втянула в шприц немного темно-алой крови.

Развязывать жгут пришлось зубами. Открепив иглу от шприца, она положила его в светло-коричневый конверт, надела плащ, выключила свет и заперла дверь. На улице она села в машину.

Теперь она ехала прямо в Гринфилд.

Лаборатория в подвале больницы была открыта круглосуточно. Р. Дж. застала на смене всего одного человека.

— Я доктор Коул, хочу оставить вам кровь на анализ.

— Конечно, доктор. Это срочно? Так поздно мы делаем срочные анализы лишь при крайней необходимости.

— Это не срочно. Нужно сделать анализ крови на беременность.

— Хорошо, я приму ваш материал. Завтра будут сделаны анализы. Вы уже заполнили бланк?

— Нет.

Дежурный кивнул и достал из ящика стола бланк Несколько секунд Р. Дж. подмывало вписать в графу «Пациент» выдуманное имя и заверить собственной подписью лечащего врача, словно материал для анализа принадлежал не ей. Разозлившись на себя, она вывела собственное имя дважды, как пациента и как лечащего врача.

Передав бланк дежурному, она заметила, что он никак не отреагировал на то, что материал принадлежал ей.

— Я хочу, чтобы вы сообщили результат мне домой, а не в офис.

— С радостью, доктор Коул.

— Спасибо.

Р. Дж. вернулась к машине и медленно поехала домой, будто только что пробежала несколько стометровок.

— Гвен? — сказала она в трубку.

— Да, Р. Дж.

— Я понимаю, что уже поздно…

— Ничего страшного, мы еще не ложились.

— Ты завтра можешь со мной поужинать? Надо поговорить.

— Ну, едва ли. Я как раз собираю вещички. Мне не хватает баллов для обновления лицензии, поэтому я поступлю так, как ты. Утром уезжаю на конференцию по вопросам кесарева сечения в Олбани.

— О, хорошая идея!

— Да. У меня не будет пациентов в ближайшие недели, и меня страхует Стенли Зинк. Слушай, у тебя проблемы? Хочешь поговорить? Я могу все отменить. Я не обязана ехать на эту конференцию.

— Не страшно, Гвен. Это все мелочи.

— Я возвращаюсь в воскресенье вечером. Давай пообедаем в понедельник после работы.

— Хорошо, договорились. Будь осторожна за рулем.

— Хорошо, дорогая. Спокойной ночи, Р. Дж.

— Спокойной ночи.

56 Открытие

Проведя бессонную ночь, Р. Дж. встала рано утром в четверг разбитая и недовольная. Овсяные хлопья были на вкус как картон. Результат анализа будет готов лишь через несколько часов. Возможно, Р. Дж. было бы проще, если бы это не был выходной. Не исключено, что работа помогла бы ей отвлечься. Р. Дж. решила заняться домашними делами и начала с мытья полов в прихожей. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы отчистить приставшую грязь и старые пятна, но в конце концов линолеум заблестел как новый.

Взглянув на часы, она поняла, что прошло меньше часа.

Оба ящика для дров были почти пусты. Р. Дж. принялась таскать поленья со двора. Она брала два-три за раз, потому что уже успела чертовски устать. Она клала их в большой сосновый ящик, стоявший возле камина, и еще в один возле плиты. Наносив достаточно топлива, Р. Дж. смела опилки и кусочки древесины на совок и выбросила.

Около одиннадцати она достала жидкость для полировки и поставила на кухонный стол серебряный сервиз. Включив магнитолу, она вставила компакт-диск с адажио для скрипки и оркестра Моцарта. Обычно виртуозная игра скрипача Ицхака Перельмана помогала ей справиться с любыми сложностями, но на этот раз музыка казалась ей пронзительной и неприятной. Через какое-то время, смыв с рук остатки жидкости для полировки, она направилась к магнитоле.

Как только она выключила музыку, зазвонил телефон. Сделав глубокий вдох, она сняла трубку.

Это был Ян.

— Р. Дж., у Тоби очень сильные боли. Спина болит как никогда, и начались спазмы.

— Дай ей трубку, Ян.

— Она не может говорить, она плачет.

Тоби еще рано было рожать. Ее срок должен был наступить лишь через месяц.

— Думаю, мне лучше приехать к вам.

— Спасибо, Р. Дж.

Р. Дж. нашла Тоби во взволнованном состоянии. Она расхаживала по комнате в ночной сорочке, вышитой маленькими розочками, и в носках, которые ей подарила на Рождество Пегги Уэйлер.

— Р. Дж., я очень боюсь.

— Сядь, пожалуйста. Давай посмотрим, что происходит.

— Если я сяду, боль в спине усилится.

— Ну, тогда ложись на кровать. Я хочу осмотреть тебя, — велела Р. Дж. тоном, не терпящим возражений.

У Тоби было учащенное дыхание. Кровяное давление оказалось в норме, что показалось Р. Дж. странным, учитывая, насколько беременная была возбуждена. Она не измеряла температуру тела. Положив руку на нижнюю часть живота Тоби, Р. Дж. почувствовала сокращения. Она взяла Тоби за руку и приложила ее к животу, чтобы Тоби тоже их почувствовала.

Р. Дж. повернулась к Яну.

— Позвони, пожалуйста, в «скорую помощь» и скажи, что твоя жена рожает. Потом позвони в больницу и сообщи, что мы скоро будем у них. Пусть предупредят доктора Стенли Зинка.

Тоби расплакалась.

— Он хороший врач?

— Конечно, хороший. Гвен не позволила бы неумехе подменять ее.

Р. Дж. надела стерильные перчатки. Тоби широко открыла глаза от удивления. Р. Дж. пришлось несколько раз попросить ее поднять колени. В последний раз Р. Дж. даже прикрикнула на нее. Обследовав ее, она обнаружила, что матка раскрылась очень незначительно, всего на три сантиметра.

— Мне так страшно, Р. Дж.!

Р. Дж. обняла ее.

— С тобой все будет в порядке. Я обещаю.

Она послала ее в ванную, чтобы облегчить мочевой пузырь до того, как подъедет машина «скорой помощи».

Вернулся Ян.

— Ей нужно будет взять с собой необходимые вещи, — сказала ему Р. Дж.

— Мы еще месяц назад собрали чемоданчик.

Стив Райпли и Деннис Стенли быстро приехали на машине «скорой помощи», тем более что Тоби была их коллегой. Когда они подъехали к дому, Р. Дж. еще раз проверила жизненные показатели Тоби, записала их и передала листок Стиву.

Ян и Деннис поспешили за носилками.

— Я еду с ней, — сказала Р. Дж. — Она напугана. Было бы неплохо, если бы с нами поехал и ее муж, — добавила она, и Стив кивнул.

В «скорой» было тесно. Стив стоял у изголовья носилок рядом с креслом водителя и радиотелефоном. Ян примостился у ног жены, а Р. Дж. посередине между ними. Все они раскачивались из стороны в сторону, стараясь сохранить равновесие, особенно после того, как машина с второстепенной дороги выехала на трассу. В салоне было тепло, работала мощная печка. Вначале они сняли с Тоби одеяла, и Р. Дж. завернула ее ночную сорочку выше живота. Потом она прикрыла ее простыней, но очень скоро Тоби, корчась от боли, сбросила ее.

Когда Тоби погрузили в машину «скорой помощи», она была бледна и молчалива, но не прошло и десяти минут, как ее лицо покраснело от напряжения и боли. Она стонала, хныкала и плакала.

— Дать ей кислород? — спросил Стив.

— Не повредит, — согласилась Р. Дж.

Сделав несколько глубоких вдохов кислорода, Тоби сорвала с лица прозрачную маску.

— Р. Дж.! — воскликнула она, и в этот момент из нее ударила тугая струя жидкости, облив руки и джинсы Р. Дж.

— Все в порядке, Тоби, у тебя всего лишь отошли воды, — сказала Р. Дж. и потянулась за полотенцем.

Тоби открыла рот и высунула язык, будто бы собираясь издать истошный вопль, но из ее глотки не вырвалось ни звука. Р. Дж. внимательно следила за низом живота Тоби, и всего пару минут назад она заметила, что матка раскрылась еще на несколько сантиметров. Теперь же, бросив взгляд туда, Р. Дж. увидела верхнюю часть маленького волосатого черепа.

— Деннис, — крикнула она, — съезжай на обочину и глуши мотор!

Водитель съехал с проезжей части и осторожно остановился. Р. Дж. подумала, что их ждут затяжные роды, но что-то во всхлипах Тоби заставило ее в этом усомниться, и очень вовремя. Стоило ей подставить ладони, как маленький розовый младенец выскользнул из утробы Тоби прямо к ней в руки.

Первое, что заметила Р. Дж., было то, что голова младенца покрыта светлыми, мягкими волосами, несмотря на то что он был немного недоношенным.

— У тебя мальчик, Тоби. Ян, у тебя родился сын.

— Вы только посмотрите на него, — сказал Ян. Он не переставал массировать ступни жене.

Младенец издал пронзительный вопль. Его завернули в полотенце и положили рядом с матерью.

— Поехали, Деннис, — крикнул Стив.

Машина как раз миновала Гринфилд, когда Тоби снова начала задыхаться.

— О боже, Ян! Снова!

Она начала махать руками и ногами. Р. Дж. взяла младенца и передала Яну.

— Лучше остановись, — крикнула она Деннису.

На этот раз Деннис завернул на оживленную стоянку возле супермаркета.

Глаза Тоби, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Она задержала дыхание, вдохнула и начала тужиться. Расслабившись на пару секунд, она снова задержала дыхание и напряглась, беспомощно уставившись в стену машины.

— Ей нужна помощь. Высоко подними ее правую ногу, Ян, — велела Р. Дж.

Ян обхватил ее колено правой рукой, а левой надавил на бедро, чтобы нога оставалась согнутой.

Теперь Тоби закричала.

— Нет, держи ее! — приказала Р. Дж.

Из Тоби вышла плацента. Р. Дж. прикрыла ее полотенцем. Вот как рождается мир, миллионы и миллионы людей на протяжении миллионов лет, в слизи, крови и страдании.

Когда Деннис вырулил со стоянки, Р. Дж. нашла пластиковый пакет и поместила плаценту в него.

Они снова положили ребенка возле матери, а рядом с ним плаценту.

— Будем перерезать пуповину? — спросил Стив.

— Чем?

Он открыл коробочку с непригодившимся акушерским набором и достал из него опасную бритву. Р. Дж. подумала, как будет использовать ее в трясущейся машине «скорой помощи», и вздрогнула.

— Мы подождем и позволим доктору использовать стерильные ножницы, — сказала она.

Взяв две нитки, Р. Дж. перевязала пуповину в трех сантиметрах над животом младенца и в том месте, где она исчезала в пластиковом пакете. Тоби спокойно лежала на носилках, закрыв глаза. Р. Дж. принялась массировать ее живот. Когда машина «скорой помощи» повернула к больнице, Р. Дж. почувствовала, как сократилась матка, приготовившись к новому зачатию, если таковому суждено было случиться.

В туалете Р. Дж. старательно отмывала руки от околоплодных вод и крови. Ее одежда тоже пропиталась этими жидкостями и издавала резкий, неприятный запах. Р. Дж. сняла свитер и джинсы и скатала их в тугой шар. На полке она обнаружила кучу чистых серых больничных балахонов. Натянув один из них, она сложила одежду в бумажный пакет и вышла из туалета.

Тоби лежала на больничной койке.

— Где он? Я хочу его видеть, — хрипло сказала она.

— Его моют. Папа присматривает. Он весит два с половиной килограмма.

— Это мало, верно?

— Он здоров. Просто маленький, потому что родился раньше срока. Потому у тебя все так гладко прошло.

— Гладко?

— Ну, быстро. — Когда в палату вошла медсестра, Р. Дж. сказала ей: — У нее в промежности есть несколько разрывов. Если вы дадите мне материал для швов, я смогу их зашить.

— Ох… доктор Зинк уже в пути. Он у нас официальный акушер. Пожалуй, стоит оставить это ему, — ответила она.

Р. Дж. поняла намек и кивнула.

— Хотите назвать его в честь старого доброго доктора, который ответил на ваш звонок? — спросила Р. Дж.

— Нет, — покачала головой Тоби. — Мы назовем его Ян Пол Смит, как отца. Не беспокойся, ты тоже сможешь поучаствовать. Будешь рассказывать ему о гигиене и как вести себя с девочками.

Ее глаза закрылись, и Р. Дж. смахнула со лба подруги непослушную прядь влажных волос.

На часах было начало третьего, когда Р. Дж. выбралась из «скорой помощи» рядом со своей машиной. Небо над покрытыми снегом полями посерело. Между лугами узкие полосы лесопосадок создавали укрытие, но на открытой местности ветер свободно гулял, словно одинокий волк, швыряя снег во все стороны.

Вернувшись домой, Р. Дж. первым делом проверила автоответчик, но никто не звонил.

Она спустилась в подвал, чтобы отнести Энди свежую еду и воду, хорошенько почесала собаку за ухом, поднялась на первый этаж и пошла в душ. Выйдя из душа, Р. Дж. тщательно вытерлась полотенцем и надела самую удобную одежду что смогла найти: шорты и легкий свитер.

Обув одну туфлю, она услышала звонок. Уронив другую, она заковыляла к телефону.

— Алло… Да, это я… Да, какой результат? Понятно. Какой срок? Пожалуйста, отошлите копию отчета мне домой… Спасибо.

Она не помнила, как надела другую туфлю и начала бродить по дому. В конце концов сделала себе бутерброд с арахисовым маслом и выпила стакан молока.

Давняя мечта осуществилась, она выиграла в лотерею.

Но… ответственность!

Мир, казалось, становился все злее и опаснее, по мере того как технологии победно шествовали по планете. Повсюду люди убивали людей.

Возможно, в этом году родится ребенок, который…

Нечестно даже думать о том, чтобы возложить на плечи нерожденного бремя святого или просто очередного доктора в роду Коулов. Р. Дж. подумала, что было бы достаточно просто родить человека, хорошего человека.

Это так просто.

Этот ребенок будет жить в теплом доме, он привыкнет к запахам стряпни. Р. Дж. представила, чему она попытается научить его: нежности, умению любить, быть сильным и уметь справляться со страхом, сосуществовать с лесными животными, искать в реке форель. Она расскажет ему о том, как найти свой путь, о наследстве из сердечных камней.

Р. Дж. казалось, что ее голова вот-вот лопнет от всех этих мыслей. Ей хотелось пойти на прогулку, но ветер все не унимался, пошел снег.

Р. Дж. включила магнитолу и уселась на стул в кухне. Теперь концерт Моцарта был ей по душе. Р. Дж. успокоилась, положив ладони на живот и вслушавшись в мелодию. Она чувствовала, как звуки музыки передаются по ее нервным клеткам, проходя сквозь мягкие ткани и кости. Они достигали самых сокровенных глубин ее души, где зарождалось нечто новое и прекрасное.