Долина кукол

декабрь 1945

Осталось дать еще три представления «Небесного Хита» в Филадельфии. Предсказания Генри сбылись: им удалось миновать Бостон и привезти шоу в Нью-Йорк раньше, чем планировалось. Труппе не терпелось выступить с премьерой в Нью-Йорке – все были уверены, что шоу и здесь станет хитом, но напряжение было велико: нью-йоркские критики непредсказуемы, и ничего нельзя сказать заранее.

Дженифер уже забыла истеричную атмосферу, царившую перед премьерой. Филадельфия оказалась самым что ни на есть выгодным местом для выступления. Она стояла в холле своего отеля, излучая одну из своих ослепительных улыбок настойчивому местному адвокату, умолявшему ее выпить с ним на прощание.

– Уже три часа ночи, – отговаривалась она усталым голосом. – Мне нужно хоть немного поспать.

– Завтра ты можешь спать весь день напролет. Пошли, я знаю один замечательный ночной клуб – он недалеко, на этой же улице.

– Холодно. И я хочу немного поспать, Робби, честное слово. И потом; спиртного я не пью, а если закажу хотя бы еще одну бутылочку кока-колы, то просто лопну.

– Как тебе может быть холодно в такой шубе? – Он многозначительно посмотрел на ее новую бобровую шубу. Дженифер любовно провела по меху рукой.

– То, что ты ее мне подарил, очень мило с твоей стороны. В ней действительно теплее, чем в моей норке. Но я должна хоть немного поспать.

– Позволь, тогда я пойду с тобой, – взмолился он.

– Ты уже был со мной вчера ночью, Робби.

– А что, есть какое-то правило насчет второй ночи?

– Когда я работаю – да. Позвони мне завтра. – Она многообещающе улыбнулась.

– В какое время?

– Около шести. Мы поужинаем перед представлением.

– А потом?..

– И потом… – кивнула она. Послав ему воздушный поцелуй, Дженифер шагнула в лифт.

Под дверью ее номера на полу валялись письма. Одно было от известного критика. В двух телефонограммах ее просили соединиться с Кливлендом, с междугородной 24. Ну, сейчас звонить матери уже поздно. Она посмотрела на время отправления последней телефонограммы из Кливленда – час тридцать. Даже у ее матери не хватит терпения так долго ждать звонка. Было еще письмо от Анны: та уже подписала договор о найме квартиры, и все обстояло прекрасно. Дженифер завидовала ее любви к Лайону. Как прекрасно, должно быть, испытывать такое чувство. Но, с другой стороны, если на этом свет сойдется клином, не сможешь заниматься кое-чем еще. Она погладила мех своей новой бобровой шубы – всего одна ночь с Робби. Вот для чего тебе дано роскошное тело – чтобы получать все, что тебе захочется. Интересно, а как бывает, когда относишься к мужчине по-серьезному, когда любишь такого, как Лайон Берк? Лайона было бы легко любить… она уже думала об этом, когда они впервые встретились.

– Мы успеем сегодня на премьеру Тони Полара, – сказал ей тогда Генри. – Ты должна чаще бывать на людях, нарабатывать себе известность. Я уже договорился с Лайоном Берком, чтобы он сопровождал тебя. А я буду с Элен.

К такому мужчине, как Лайон, Дженифер оказалась неподготовленной. Ее захлестнула волна возбуждения от знакомства с мужчиной, которого – она это ясно сознавала – ей хотелось для собственного удовольствия. Она уже настроилась провести ту ночь с ним, но тут возник Тони Полар. Это был напряженный момент: решать надо было быстро. Тони – в центре всеобщего внимания; Тони поет для нее; все в зале смотрят на них; застывшая улыбка на ее лице; она испытывает на себе магнетизм Лайона Берна и вместе с тем физически ощущает объятия, которые на глазах у всех раскрывает перед нею Тони Полар. Как мужчина Тони не выдерживал сравнения с Лайоном. «Они – ровесники, обоим около тридцати, – думала она. – Но один так навсегда и останется мальчишкой, тогда как другой давно уже стал мужчиной. Однако Лайон Берк – всего-навсего адвокат, а Тони – звезда». Это и определило ее выбор…

Она разделась, небрежно бросила одежду на кресло. Может, она и позволит Робби остаться завтра на ночь. Ей хватило бы и нового вечернего платья. Она поморщилась. До чего же он непривлекателен и как натужно пыхтит. Но ей нужно кое-что из одежды, а мужчины с такой внешностью, как у Робби, всегда бывают щедры. Им приходится быть щедрыми. И вот теперь Лайон Берк… Но он роскошь, которую она не может себе позволить. Казалось, какой-то неведомый механизм щелкнул у нее в мозгу, автоматически исключая такой непрактичный поступок с точностью вычислительной машины компании Ай-Би-Эм, словно поставив незримую преграду ее чувствам, которые могли бы осложнить принятие решения.

У нее бывало так отнюдь не всегда. Поначалу чувства одерживали над нею верх. Но это было давным-давно; сейчас же решения принимались ею автоматически. И опять она подумала о Лайоне Берке. Как плохо, что в ту ночь все наложилось одно на другое. В ту ночь это должен был быть либо Лайон, либо Тони, и выбирать между ними не приходилось.

Лайон, казалось, все понял. Ее вдруг поразила новая мысль: «Мы с ним похожи!» Ну конечно же, в этом и заключается ответ: это она сама – роскошь, которую он не может себе позволить. Внезапно ее осенила еще одна новая и совершенно неожиданная мысль: «А что если я просто-напросто не понравилась Лайону?» Но это уже было бы совсем смешно. Она нравится всем мужчинам без исключения. Сбросив бюстгальтер и трусики прямо на пол, Дженифер встала перед зеркалом в полный рост. Придирчиво, словно врач, она обследовала свое тело – оно было, как всегда, идеальным. Повернувшись боком, она внимательно посмотрела на груди в профиль – они стояли прямо, как всегда. Сложив ладони вместе, она методично, двадцать пять раз, проделала упражнение для укрепления мышц груди. Достала из аптечки большую банку кокосового масла и почти с хирургической точностью начала втирать его в каждую грудь мягкими, но вместе с тем сильными движениями снизу вверх. Затем столь же тщательно сняла всю косметику с лица. Завершив эту процедуру, она открыла другую баночку и нанесла немного крема под глаза. Достав из ящичка треугольный пластырь, она приклеила его между глазами к переносице. Затем еще двадцать пять раз Проделала упражнение для мышц груди и облачилась в просторную ночную рубашку.

Дженифер посмотрела на часы. Боже мой, уже почти четыре, а ей все еще не хочется спать. Становилось холодно. Когда в этом отеле включают тепло [33]? Она забралась под одеяло и просмотрела утренние газеты. Публиковались две ее фотографии; одна была передана по телеграфу, на ней она была с Тони. Тони! Он бы уже давно предложил ей выйти за него замуж, если бы не его сестра. При мысли о Мириам Дженифер нахмурилась. От движения мышц лица пластырь тут же напомнил о себе, натянув кожу, и она сразу же расслабилась. Что же ей делать с Мириам? Как от нее избавиться? Если бы в тот раз Тони не стремился так пылко затащить ее в постель, ей бы вообще никогда не удалось остаться с ним наедине. Подумать только – всего один единственный раз, когда им удалось отделаться от Мириам.

Робко зазвонил телефон, словно боясь потревожить человека в такое время. Она с надеждой сняла трубку. Иногда Тони тоже до самого рассвета не ложится спать. Но это звонили из Кливленда. Со вздохом она согласилась на разговор с оплатой по номеру вызова.

– Джен… – раздался плаксивый голос ее матери. – Я всю ночь пытаюсь дозвониться до тебя.

– Я только что вошла, мама. Подумала, что слишком поздно звонить тебе.

– Ну разве я могу уснуть? Я так расстроена. В кливлендских газетах о тебе много писали. Говорят, что ты не получила от своего принца ни цента.

– Да, это верно.

– Джен, ты с ума сошла! Ты же знаешь, в будущем году Джон уходит на пенсию. А на одну его пенсий мы не проживем. И сейчас-то еле сводим концы с концами.

– Мама, я на прошлой неделе посылала вам пятьдесят долларов. И пришлю еще пятьдесят на этой неделе, как только получу деньги.

– Понимаю, но бабушка заболела, пришлось срочно вести ее к врачу, а еще у нас сильно протекает мазутная печь и…

– Я посмотрю, смогу ли выслать больше, мама, – Она опять подумала о Робби. – Но за участие в шоу я получаю всего сто двадцать пять долларов минус страховка и подоходный налог.

– Джен, я не стала бы перебиваться с хлеба на воду и ограничивать себя решительно во всем, посылая тебя учиться в Швейцарию, если бы знала, что ты станешь заурядной хористкой с таким вот заработком.

– Ты никогда и не перебивалась, мама: ведь эти деньги мне оставил отец. А в Швейцарию ты отправила меня лишь для того, чтобы разлучить с Гарри.

– Потому что я была убеждена, что ты не должна быть бедной малышкой Джаннет Джонсон, женой механика из гаража.

– Гарри был не простым механиком. Он учился на инженера, и я по-настоящему любила его.

– Так вот, он до сих пор механик с вечной грязью под ногтями и тремя вечно чумазыми детишками. Гарриет Айронс была у нас когда-то одной из самых красивых девушек – она же твоя ровесница, – а сейчас, после того как вышла за него, выглядит на все сорок.

– Мама, ну как девушка в двадцать пять лет может выглядеть на сорок?

– Когда у девушки нет за душой ни гроша и она выходит замуж по любви, она очень скоро старится. Любовь быстро проходит. Мужчинам нужно только одно. Вспомни-ка своего отца!

– Мама, это же междугородный разговор, – устало сказала Дженифер. – Ты ведь звонишь мне не для того, чтобы жаловаться на папу. И потом, у тебя такой хороший муж. Я не помню папу, но он наверняка не был таким же милым, как Джон.

– Он был подлецом, твой отец, богатым и красивым подлецом. Но я любила его. У нас в семье никогда не было денег, но зато было имя. Не забывай, бабушка носит фамилию Тремонтов из Вирджинии. И я по-настоящему считаю, что для сценического псевдонима тебе нужно было веять фамилию Тремонт, вместо этого смешного Норт.

– Но разве мы не договорились, что я возьму чужую фамилию, чтобы никто не смог выяснить, кто я на самом деле. Раз уж я должна выдавать себя за девятнадцатилетнюю, то мне приходится быть Дженифер Норт. Если бы я взяла фамилию Тремонт, кто-нибудь в Вирджинии непременно установил бы, кто я такая. А если – Джонсон, то в Кливленде меня бы всякий вспомнил.

– С твоей известностью они тебя и так все помнят. После того как ты сбежала, весь город только о тебе и говорил. Одна газета прошлась насчет того, что ты выдаешь себя за девятнадцатилетнюю, но все были под таким впечатлением от твоего принца, что это не имело значения. И я тоже считала, что это не имеет значения, потому что ты сумела удачно и без осложнений выйти замуж. И вот теперь ты разводишься и все бросаешь, не получая при этом ни гроша.

– Мама, а почему ты думаешь, я ушла от него? Перед самым отъездом в Италию я выяснила, что у него нет денег.

– Что ты имеешь в виду? Я же видела фотографии в газетах! Бриллиантовое ожерелье, норковое манто…

– Ожерелье – фамильное, принадлежит их семье. Норку он мне, правда, подарил, но, по-моему, получил ее бесплатно за ту рекламу, которую мы сделали торговцу мехами. Он занимал целый этаж в «Уолдорфе», но счет оплачивала какая-то винодельческая фирма. Для них он был вроде посланца доброй воли. Титул-то у него законный, королевский, но за душой – ни гроша. Они все потеряли, когда к власти пришел Муссолини. У них есть какой-то ужасный огромный замок под Неаполем. Я стала бы жить там, терлась бы с разными иностранцами, носила бы фамильные драгоценности… и жила бы в нищете, только благопристойной с виду. Мне еще повезло, что я вовремя все выяснила. Он врал мне, будто богат, потому что думал, будто жена-американка будет представлять там какую-то ценность. После того как мы поженились, я узнала кое-что похуже. Он начал рассказывать мне о каком-то богатом итальянском виноторговце, к которому я должна была найти подход… ну, в общем, позволить все, если бы тот захотел меня. Мама, это же настоящий подонок, только из высших слоев. Мне еще повезло, что я сумела оставить себе норковое манто.

– Tак, а что собой представляет Тони Полар? – спросила мать.

– Классный мужик.

– Джен!

– Мама, но он и впрямь классный… и он мне нравится. К тому же у него много денег. И потом, мой адвокат считает, что я могу заключить контракт на киносъемки.

– О кино забудь!

– Почему? Я бы справилась.

– Слишком поздно. Ведь тебе не девятнадцать лет. Слушай, тебе повезло: у тебя изумительной красоты лицо и тело, которое сводит мужчин с ума… хотя твой тип фигуры сохраняется недолго. Что ты рассказала Тони Полару о своей семье? , – Историю, которую не проверишь, но основанную на некоторых реальных фактах. Якобы мой отец был богат и погиб в Англии во время бомбардировки, что он все оставил своей второй жене…

– Это правда, что еще?

– Что мне он оставил небольшую сумму, достаточную, чтобы я поступила в лингвистическую школу в Швейцарии, правда, я ему не сказала, что прожила в Европе целых пять лет – ведь мне девятнадцать.

– А что ты сказала ему обо мне?

– Сказала, что ты умерла.

– Что-о-о?

– Мама, а что я должна была говорить? Что у меня есть мать с отчимом и бабушка, которые живут в Кливленде и ждут не дождутся, .чтобы переехать жить к нам?

– Но если ты выйдешь за него, как же ты объяснишь ему про меня?

– Скажу, что ты моя тетя, любимая сестра моей мамы, которой я помогаю материально.

– Хорошо. Ты следишь за своим весом?

– Я очень худая, мама.

– Знаю, но только не полней и не сгоняй все потом. Это самое что ни на есть вредное для твоей груди. Высокая грудь, как у тебя, очень быстро обвисает, и тогда на нее становится неприятно смотреть. Пока она у тебя есть, пусть приносит доход. Все мужчины – животные, от высокой груди они впадают в транс. Может, я не потеряла бы твоего отца, не будь я плоскогрудой. Тогда у меня была бы приличная, обеспеченная жизнь… – она разрыдалась в трубку. – Ах, Джек, я больше так не могу. Хочу бросить все и быть с тобой, моя детка.

– Но, мама, ты же не можешь бросить Джона и бабушку.

– Почему не могу? Пусть Джон остается с бабушкой. И он, и эта его дрянная работенка. На что он еще годен? Не смог даже заработать денег, чтобы купить дом.

– Мама! – Дженифер стиснула зубы и призвала на помощь все свое терпение.

– Мама, ради бога! Дай мне сначала выйти за Тони, а уж потом я позабочусь о тебе.

– Он заводил речь о женитьбе?

– Еще нет…

– Чего же ты ждешь? Джен, через пять лет тебе стукнет тридцать. Мне было двадцать девять, когда я надоела твоему отцу. Джен, у тебя совсем немного времени.

– Все не так просто, мама. У него есть сестра, она опекает его, проверяет каждый его чек. Их мать умерла в родах, когда Тони появился на свет. Сестра сама его вырастила; она очень его любит, а меня ненавидит.

– Джен, ты должна быть потверже. Избавься от нее, займи ее место, не позволяй ей жить с вами, когда выйдешь за него. Это разрушит всю вашу жизнь… и она никогда не позволит, мне приехать. Детка, думай головой. Будь умницей. Если у женщины есть деньги, ее ничто никогда не заденет. Желаю тебе всего самого доброго, детка…

В батареях зажурчала вода, через шторы пробивались первые солнечные лучи. В эту ночь Дженифер так и не уснула. Разговор с матерью не особенно ее взволновал, она привыкла к этому. Но ее обеспокоило то, что она не может уснуть. Единственный способ сохранить свою внешность – побольше отдыхать. Даже если не спишь, а просто лежишь в постели и отдыхаешь – польза, почти такая же. Где-то она читала об этом. Она закурила еще сигарету. Но какой это отдых, когда ходишь взад-вперед и выкуриваешь за Ночь целую пачку? Пройдя в ванную, она наложила немного крема под глаза. Морщин пока нет, но надолго ли это? В среднем она спит не более трех часов каждую ночь после тех последних недель в Испании. Она вздохнула. Раньше она всегда спала нормально. И даже более чем нормально – сон для нее всегда был спасительным убежищем. Когда трудности становились непреодолимыми, она не могла дождаться ночи. До тех самых последних недель в Испании, с Марией…

Мария… Она была самой красивой девушкой в их школе, и Дженифер, как все остальные первокурсницы, изучавшие языки, боготворила ее надменно-холодную, типично испанскую красоту. Мария была старшей и ни с кем не разговаривала. Даже если она и отдавала себе отчет в том, что, является предметом всеобщего преклонения и обожания, внушая эти чувства другим студенткам, ее это нимало не трогало. Она ни с кем не дружила. Такое высокомерие лишь усиливало ее романтический ореол в глазах более младших девушек, хотя и порождало сплетни вокруг ее имени среди сверстниц. Всем казалось, что после окончания школы Мария уедет из Швейцарии, так и не позволив никому пересечь барьер, ограждающий ее царственный пьедестал. До того дня в читальном зале…

Вся в слезах Дженифер читала письмо от матери. Деньги подходили к концу, и по завершении семестра ей надо было возвращаться домой. Удалось ли ей завязать полезные знакомства? В Кливленде по-прежнему царил экономический спад, хотя в Европе из-за войны открывались новые заводы. Гарри женился на Гарриет Айронс и по-прежнему работал на автозаправочной станции. Именно это место в письме заставило ее расплакаться…

– Ну успокойся, ведь не все так плохо. Дженифер подняла глаза. Рядом стояла Мария. Величественная неприступная Мария разговаривала с нею! Мария села, Мария сочувственно смотрела на нее. Она внимательно выслушала рассказ Дженифер.

– Не знаю, чего ожидала моя мать, – устало закончила Дженифер. – Может, она думала, что учитель английского языка – это лорд с крупным поместьем…

Мария рассмеялась.

– Родители… – Ее английский был несколько высокопарным по стилю, но совершенно безукоризненным. – Мне двадцать два года. От меня ожидают, что я вступлю в брак с мужчиной, которого мне выберет отец. Выбор будет мотивирован тем, что его земли примыкают к нашим, или какими-нибудь другими семейными интересами. После гражданской войны наша страна опустошена, и долг немногих сохранившихся знатных семейств – объединиться. Я согласна с этим, но, к сожалению, вынуждена буду спать с этой свиньей…

– Я была влюблена в Гарри, – печально проговорила Дженифер. – Но он не устраивал мою мать.

– Сколько тебе лет, Джаннет? – В то время Дженифер еще звалась Джаннет.

– Девятнадцать.

– У тебя уже был мужчина?

Дженифер вспыхнула и уставилась в пол.

– Нет, но Гарри и я… мы с ним заходили довольно далеко. Я хочу сказать… я разрешала ему трогать меня там… а один раз сама взяла его за…

– А вот я ложилась с мужчиной в постель, – заявила Мария.

– И у вас все было?

– Ну конечно. Тем летом. Я проводила каникулы с тетей в Швеции и познакомилась с красивым мужчиной. Он когда-то участвовал в Олимпийских играх, а потом работал инструктором по плаванию. Я знала, какого мужчину подберет мне в мужья отец. Это будет толстый немец, сбежавший из Германии со всеми своими художественными ценностями, или кто-то из семьи Карильо. В роду Карильо у всех мужчин отсутствует подбородок. Поэтому я решила хоть в первый раз попробовать это с красивым мужчиной.

– Жалко, что у нас не было этого с Гарри. Сейчас он женился на другой.

– Вот и радуйся, что не было! Это было ужасно! Мужчина… он слюнявит тебе грудь… прорывается в тебя. Тебе становится больно. К тому же он потеет и тяжело дышит – ни дать ни взять животное. У меня пошла кровь… и а забеременела…

Дженифер не верила своим ушам: Мария, неприступная богиня, исповедуется ей!

– Орен! – выпалила Мария его имя. – Он позаботился обо всем. Врач… опять боль… и прощай, беременность. Потом сильный жар и долгая болезнь. Меня привезли в больницу, прооперировали… и теперь у меня никогда не будет детей.

– О Мария, я так тебе сочувствую. Мария лукаво улыбнулась.

– Не стоит, это же хорошо! Если отец найдет мне жениха, я сама расскажу все этому мужчине. Ни один не захочет взять в жены женщину, которая не может иметь детей. Мне никогда не придется выходить замуж! – торжествующе произнесла ока, – Но что скажет твой отец?

– О-о, тетя уже позаботилась о том, как ему объяснить. Ей-то пришлось сказать правду. Но она несла за меня ответственность и поэтому должна выгородить меня. Скажет, что заболела, что у меня была опухоль в матке, и пришлось ее удалить.

– К самом деле удалили? Мария кивнула.

– Да, начинался перитонит, и матку удалили. Но это же прекрасно. Теперь мне хоть не досаждают месячные.

Дженифер хотела сказать, что сочувствует ей, но не посмела выражать сочувствие девушке, которая считает все это чудесной удачей.

– Что ж, ты, по крайней мере, все для себя решила, – только и сказала она. – А вот мне так и придется возвращаться в Кливленд.

– Тебе не нужно возвращаться, – с нажимом произнесла Мария. – Ты слишком красива, чтобы попусту растрачивать свою жизнь, ожидая той минуты, когда станешь жертвой грубого и неумелого обращения со стороны первого попавшегося мужчины.

– Но что же мне делать?

– Через две недели семестр заканчивается. Ты поедешь со мной в Испанию на лето, а потом мы что-нибудь придумаем.

– Мария! – Это было чересчур заманчиво. – Но у меня всех денег только на обратный билет домой.

– Будешь моей гостьей. Денег у меня больше, чем я могу потратить.

Последние две недели в школе были сплошным триумфом Дженифер. Всю школу облетела новость: малышка Джаннет Джонсон удостоилась чести стать подругой Марии. Девушки бросали на нее завистливые взгляды. Мария продолжала держаться на царственно недосягаемом расстоянии со всеми, даже с Дженифер, лишь изредка перебрасываясь с нею парой слов, когда они встречались в вестибюле.

Но стоило кончиться семестру, как Мария стала относиться к ней тепло и дружески. Началось это, когда они взяли такси в Лозанну.

– Мы не можем поехать в Испанию прямо сейчас. Телеграмма от отца… – Он протянула бланк Дженифер. Отец советовал Марии провести лето в Швейцарии: в Испании все еще сильно ощущалась послевоенная разруха. Поскольку миллион человек погибли, а несколько сот тысяч были ранены, в настоящее время не представлялось возможным укомплектовать штат прислуги в их доме, поэтому его закрыли и жили пока в отеле. Но вскоре все должно было вернуться в нормальное русло, а до тех пор она могла наслаждаться жизнью за границей. В телеграмме отец сообщил номер счета в швейцарском банке.

– У нас куча денег, – сказала ей Мария. – Достаточно, чтобы совершить кругосветное путешествие. Но в Европе идет война, так что Франция исключается. Германия и Англия – тоже.

– Давай поедем в Америку, – предложила Дженифер. – Мы могли бы побывать в Нью-Йорке. Ни разу не была в Нью-Йорке.

– А как? У меня нет американского гражданства. Ехать невозможно, раз в Европе война. Вот ты могла бы сесть на пароход Красного Креста – у тебя есть преимущество как у гражданки Соединенных Штатов, но ведь остается опасность нарваться на мину или немецкую подводную лодку. Я, во всяком случае, не испытываю ни малейшего желания ехать в Нью-Йорк. Останемся на лето здесь. Гитлер со дня на день одержит победу, и все закончится.

Им суждено было прожить в Швейцарии три года. В первую же ночь они стали любовницами. Хотя предложение это ошеломило Дженифер, она не испытывала отвращения, более того, ей было даже немного любопытно. В ее глазах Мария все еще оставалась школьной богиней, стоящей на высоком пьедестале. К тому же логическое объяснение, данное Марией, исключало всякое подозрение насчет противоестественности таких отношений.

– Мы нравимся друг другу, – сказала она. – Я хочу, чтобы перед тобой открылся мир секса, чтобы ты испытала восхитительное чувство оргазма, пронизывающее все твое существо, чтобы ты узнала это не тогда, когда тобой неумело и грубо овладеет какой-нибудь неотесанный мужлан. Мы не совершаем ничего предосудительного. Мы не лесбиянки, как эти ужасные ненормальные существа, что коротко стригутся и носят мужскую одежду. Мы – две женщины, которые обожают друг друга и умеют быть нежными и любящими.

В ту ночь Мария разделась и гордо предстала перед Дженифер. Тело у нее было великолепно, но Дженифер испытала тайное удовольствие от того, что ее собственное тело значительно красивее и эффектнее. Она застенчиво сбросила одежду на пол и едва обнажила грудь, как услышала изумленный возглас Марии:

– Ты еще восхитительнее, чем я мечтала, – с нежностью произнесла она. Легкими ласкающими движениями она любовно погладила груди Дженифер и, подавшись вперед, прижалась к ним лицом, – Понимаешь, я люблю твою красоту и ценю ее. Мужчина сейчас разрывал бы ее.

Нежными пальцами она пробежала по всему телу Дженифер. К своему удивлению, та начала испытывать возбуждение… по ее телу прошла легкая дрожь…

– Пойдем. – Мария взяла ее за руку. – Давай ляжем и выкурим по сигарете.

– Нет, Мария. Трогай меня еще, – взмолилась Дженифер.

– Потом. Я буду и трогать, и обнимать тебя, чтобы ты испытала наслаждение. Но я хочу, чтобы ты чувствовала себя со мной умиротворенной. Я буду нежна…

Мария и вправду была нежна и очень терпелива: ночь от ночи ее ласки становились все более изысканными и интимными; постепенно она приучила Дженифер, преодолевая стыдливость, отвечать на них.

– Нельзя быть только любимой, нужно любить в ответ, – внушала ей Мария. – Доведи меня до экстаза так же, как я тебя.

С каждой ночью Мария требовала от нее все более утонченных и бурных ласк, пока Дженифер, наконец, не обнаружила, что сама отвечает Марии так же пылко и страстно, достигая таких вершин чувственного наслаждения, о существовании которых раньше не смела и мечтать.

Ей доставляла удовольствие двойственность их отношений с Марией. Ночью она страстно желала Марию, ненасытную и пылкую. Однако днем она относилась к ней просто как к подруге. Никаких других личных привязанностей у нее не было. Когда они ходили по магазинам или осматривали достопримечательности в незнакомых маленьких городках, Мария была для нее просто девушкой, и никакого влечения к ней она не испытывала. Часто им встречались привлекательные мужчины – инструкторы по лыжам, студенты, – и Дженифер обнаружила, что такие встречи даются ей не без труда. Мария оставалась глухой к предложениям молодых людей, однако Дженифер находила некоторых из них весьма привлекательными. Много раз во время танца она ощущала, как радостно трепещет все ее тело от тесного соприкосновения с сильным мужским торсом. Когда юноша шептал ей любовные признания, она испытывала неудержимое желание ответить ему взаимностью.

Однажды ей удалось ускользнуть на короткую прогулку с одним особенно красивым парнем из Панамы. Он был студентом-медиком и намеревался после войны ехать в Нью-Йорк продолжать учиться. Он хотел ее, они целовались, и она почувствовала, что, отвечая на его поцелуи, прижимается к нему с такой же страстью. Как прекрасно было сжимать сильные мужские плечи, чувствовать выпуклую мужскую грудь, прижимающуюся к твоей… ощущать силу требовательных мужских рук после нежных и податливых рук Марии… упругость мужских губ. Она отчаянно хотела этого парня, но все-таки сумела оторваться от него и вернулась в кафе.

От Марии не ускользнуло ее отсутствие, и ночью, когда они остались одни, между ними произошла небольшая сцена.

Дженифер клялась, что у нее просто разболелась голова и ей захотелось подышать свежим воздухом. Только в постели Мария смягчилась и отошла.

Но в основном все было замечательно. Мария оказалась безумно щедрой и расточительной. Она покупала подруге красивую одежду. Дженифер научилась кататься на лыжах, стала говорить по-французски свободно и бегло. Когда им надоедала Лозанна, они переезжали в Женеву.

После трех лет пребывания Марии в Швейцарии, ее отец захотел, чтобы она вернулась домой, но она отказалась. Тогда в 1944 году он приостановил выплаты по ее счету в банке, и выбора у Марии не осталось:

– Ты поедешь со мной, – сказала она Дженифер. – Но нам придется сдать твой обратный билет в Америку, иначе у меня не хватит денег.

Дженифер понимала, что, сдавая билет, она отрезает себе путь к свободе. За минувший год она стала все больше уставать от посягательств Марии на свое тело, однако Кливленд и мать влекли ее куда меньше. Но Испания! Быть может, она найдет себе какого-нибудь красивого испанца из хорошей семьи. Ей двадцать три года, и с точки зрения физиологии она – девственница… почему бы и нет?

В Испании Дженифер пробыла больше года. Она знакомилась со многими мужчинами, потенциальными женихами. Некоторые оказались бы вполне подходящими, но Мария, словно коршун, зорко следила за каждым ее шагом. Их повсюду сопровождала одна из тетушек Марии. Сама же Мария отвергала все ухаживания, следя за тем, чтобы и у Дженифер ничего не получалось. Та была в отчаянии. То, что Мария обладала как бы правом собственности на нее, становилось невыносимым. Впервые в жизни ей стал понятен страх матери перед бедностью. За деньги можно купить свободу, без них же свободной не будешь никогда. В Испании она могла роскошно жить и красиво одеваться, но принадлежала Марии. Если бы она вернулась в Кливленд, то там столкнулась бы с другой разновидностью неволи – брак с каким-нибудь заурядным мужчиной, который тоже станет посягать на ее тело. С какой стороны ни посмотреть, так или иначе выходило, что без денег все равно становишься чьей-то пленницей. Но ведь должен же быть какой-то выход!

Теперь Дженифер никак не могла уснуть ночью. Она уже страдала от бурных любовных ласк Марии, отвечая на них со страстью, которой в действительности не испытывала, и притворялась спящей до тех пор, пока дыхание Марии не становилось ровным, показывая ей, что опасности больше нет. Тогда она выскальзывала из постели и садилась у окна, непрерывно куря сигарету за сигаретой, глядя на звезды, думая…

Деньги!

Ей нужны деньги. Выход – ее тело, оно будет работать на нее. Оно уже привело ее вот к этому. Она поедет в Нью-Йорк, возьмет другое имя, наврет про возраст… может быть, сумеет стать манекенщицей.

Так или иначе она заработает деньги. В ловушку она больше не попадет.

Когда сбросили атомную бомбу, все в Мадриде лихорадочно ждали последних новостей. Даже Мария сидела затаив дыхание у приемника, жадно вслушиваясь в сводки. Дженифер воспользовалась этим, чтобы тайком отправить письмо матери, научив ее написать ей в Испанию и вызвать домой под предлогом какой-нибудь сильной своей болезни.

Мать все сделала как нужно, и у Марии не осталось выбора. Они расставались, заверяя друг друга в любви до гроба. Дженифер клятвенно пообещала вернуться, как только мать выздоровеет, и испытала жгучее чувство вины, когда Мария вложила ей в руку книжку дорожных чеков.

– Здесь почти три тысячи долларов в пересчете на американские деньги. Постарайся экономить, чтобы хватило на обратный билет сюда, но если понадобится еще – телеграфируй. Буду жить ожиданием того дня, когда ты вернешься.

Чтобы усыпить малейшие подозрения, Дженифер оставила в Испании большую часть своего гардероба как свидетельство непременного возвращения.

Она прибыла прямо в Нью-Йорк, остановилась в недорогом отеле, отправила матери пятьсот долларов, попросив ее пересылать ей всю корреспонденцию из Испании, но ни при каких обстоятельствах никому не сообщать ни о ее местонахождении, ни о новом имени.

Вначале Мария писала каждый день. Ни на одно письмо Дженифер не ответила.

По странному счастливому стечению обстоятельств в первый же свой день в Нью-Йорке она встретилась с тем самым панамским студентом-медиком. К счастью, он помнил только то, что они когда-то были знакомы и что он хотел ее тогда. Никаких вопросов относительно ее нового имени у него не возникло. На протяжении трех недель каждую ночь она ложилась с ним в постель, а потом он познакомил ее с принцем Миралло…

Было уже семь утра.

Дженифер загасила последнюю сигарету.

Она должна спать.

Ей хотелось показать Робби все, на что она способна. Тогда ей, возможно, удастся получить от него вечернее платье и деньги для матери.