Долина кукол

май 1947

Дженифер сидела в тени у бассейна. Она перечитала письмо Анны. Казалось, та вполне счастлива – первое письмо, в котором ни словом не упоминается о Лайоне. Может, она уже пережила это. Но как она может жить в его квартире? Неужели все еще надеется, что в один прекрасный день он явится к ней? Спустя пять месяцев? Представить только – ни единой весточки от него! Взял и доказал, что никогда невозможно угадать, чего ждать от мужчины.

Вот хотя бы эти ее фотографии с Тони. Уж такие они на них счастливые – ну прямо идеальная пара из Голливуда!

Лучи солнца прокрались под навесную ширму. Вытянув руку, Дженифер чуть наклонила раму, чтобы защитить себя от палящего зноя.

Да уж – если от пребывания на солнце у тебя появляется крапивница, только Калифорнии тебе и не хватало.

Она метнула негодующий взгляд на сверкающий оранжевый диск. Вечно он здесь висит. На что другое, а уж на него в Калифорнии всегда можно положиться. Редко-редко выдастся легкий утренний туман, но неизменно появляется лимонно-желтый диск, сначала робко, затем, словно самовозгораясь, становится все ярче, поглощает и туман, и редкие облачка, и наконец остается в гордом торжествующем одиночестве посреди яркой голубизны неба.

Она вздохнула. Со времени приезда каждый день здесь походил на разгар июля. И как только растут эти проклятые апельсины, если не выпадает ни капли дождя? А в Нью-Йорке сейчас май. На востоке всегда наслаждаешься хорошей погодой, когда она наконец наступает.

Мысленно она перенеслась в Нью-Йорк. Воздух там сейчас насыщен пьянящим свежим ароматом. Тяжелые зимние шубы и манто убраны подальше, и люди сидят за столиками кафетерия в Центральном парке [41]. И ведь в Нью-Йорке можно пройтись! Никогда не оценишь возможности вот так взять и пройтись, пока не поживешь в Калифорнии. Гулять в Нью-Йорке можно даже по ночам. Если нечего делать, можно пройтись по Пятой авеню, посмотреть на витрины магазинов, или пойти в кино на последний сеанс, или пройтись по Бродвею и купить «хот дог»

– жареную сосиску, запеченную в тесте. Здесь же, если и вздумаешь пройтись по Беверли-Драйв ночью, то непременно подъедет патрульная полицейская машина, и тебя предложат подвезти.

Что ж, по крайней мере, хоть Анна имеет в своем распоряжении Нью-Йорк. Судя по ее письмам, она часто везде бывает, но она ни разу не упомянула ни о чем особенном. Вероятно, все еще ждет Лайона. Ну что ж, ей, по крайней мере, есть кого ждать.

А вот чего ждет она сама? Чтобы прошел очередной день? На сегодня назначена вечеринка. Она от этого не в восторге, но это все же лучше, чем играть в джин с Тони. И даже на этом он не может сосредоточиться, потому что Мириам не отходит от него ни на минуту, подсказывая, какую класть карту. Хотя бы раз дала ему подумать самому. Она отхлебнула кока-колы. Лед растаял. Почему у теплой кока-колы вкус, как у слабительного? Ей было лень встать и сходить в дом за охлажденной бутылкой. Ей было лень вообще что-либо делать. И вечеринка… не будет ничего интересного. Тони дают главную роль в новом фильме Дика Микера, поэтому она должна быть приятной и обходительной. «Приятной и обходительной, – постоянно твердит ей Мириам. – Не старайся быть здесь крупной фигурой. Здесь ты – ничто. Здесь все крупные шишки, так что будь просто приятной и обходительной».

Она делала все, что могла. На банкетах фланировала, как улыбающееся привидение. Друзей не заводила. Мириам оказалась права: в Голливуде красота

– товар дешевый. Тут наберется целый миллион ничего собой не представляющих красоток. Девицы, сшивающиеся у отеля «Шваб», – красотки, официантки в придорожных ресторанчиках – красотки, и в то же время большинство кинозвезд вовсе не отличаются ослепительной красотой. Джейн Уаймен просто держится развязно. Барбара Стэнвик – элегантная, изысканная. И Розалинда Рассел точно такая же. Джоанна Кроуфорд – яркая. Черт возьми, вот это положеньице. А она-то все эти годы думала, будто в ней есть что-то особенное, только потому, что у нее красивые зубы, прямой нос и большие титьки. Большие титьки сейчас просто не в моде. И Эдриан, и Тэд Касабланка, и все остальные ведущие модельеры создали образ широкоплечей женщины. А большие титьки в такой образ решительно не вписываются, только мешают.

Предстоит еще один никчемный вечер. Она здесь никто. Просто миссис Полар, жена многообещающего новенького. «Да, но ведь он же выступал по радио», – может сказать кто-то. Однако здесь это не имеет ровным счетом никакого значения. Ты должен сниматься в фильмах, а жена абсолютно ничего не значит. Фактически, здесь у жены тот же социальный статус, что и у сценариста – он необходим, но имя его почти никому не известно. Даже начинающие звезды, и те привлекают к себе на банкетах куда больше внимания. Начинающие звезды – те всегда под рукой, готовые на все. Они знакомы с продюсерами и всегда имеют в запасе пикантные истории – о выдающемся актере, который в момент оргазма всегда кричит «Мама!», о кинокритике, который заставляет свою жену смотреть, как он… Конечно, начинающие звезды привлекают к себе внимание на банкетах и вечеринках. Но жена – жена живет, словно в заточении. Слишком уважаемая, чтобы за ней ухаживать, и слишком незначительная, чтобы вызывать к себе настоящее уважение. На большинстве таких банкетов она чаще всего сидела у стойки бара с нанятыми на этот вечер барменами – все они оказывались родом из Нью-Йорка – ностальгически вспоминая «Линди». Для нее это было легче, чем вести светскую беседу с другими женами, которых вечно интересует либо теннис, либо то, каких нанять слуг.

Она не может даже вволю походить по магазинам, как любила делать до замужества. За те пять месяцев, что она здесь, ей было позволено купить лишь одно-единственное вечернее платье. «Одежды у тебя больше, чем в любом универмаге», – сердито отрезала Мириам. Возможно, и больше, однако она ей вся надоела. Неужели Мириам не понимает, как важно время от времени надевать что-либо новое? Но у Мириам у самой-то всего три платья, и все похожи одно на другое. На банкеты и званые вечера та ходит в одном и том же кружевном платье пятилетней давности и в белых ортопедических туфлях!

Мириам выдает ей по пятьдесят долларов в месяц. Она отсылает их своей матери, а та постоянно пишет, что этого недостаточно. Она хотела поговорить о деньгах с Тони, но ведь она его почти не видит. У него то запись, то разучивание новых песен, то репетиция на радио. А за ужином с ними вечно Мириам. По ночам, когда они остаются одни на огромной кровати, он все тот же прежний Тони, страстно желающий ее. Но после того, как все кончается, до него невозможно достучаться. Она пыталась было объяснить ему, что если бы она смогла стать частью его жизни и профессии, то перестала бы томиться и скучать, но он, похоже, так и не понял, о чем шла речь. «Всем этим занимается Мириам, говори с ней».

Когда она заводила речь о деньгах, результат был тот же самый: «Поговори с Мириам, она даст тебе все, что нужно». А у Мириам лишь один ответ: «Чего это тебе деньги понадобились? Я же плачу и за еду, и за выпивку. Бензин в машину можешь заливать бесплатно. А на булавки тебе за глаза хватит пятидесяти монет».

Так дальше продолжаться не может. Сколько же еще ей сидеть у бассейна? На этой неделе она уже прочла целых три книжки, а еще только пятница. Лучи солнца опять заглянули под навес. Она вскочила с места. Нужно что-то делать, куда-то идти. Может быть, Нили окажется дома. Та только что закончила сниматься в своей второй картине, и на студии ей пообещали предоставить месячный отпуск. Она прошла в дом и надела брюки. Как она рада за Нили! Отзывы о первой картине были восторженные, и Дженифер уже была на закрытом просмотре ее второго фильма – великолепно. Но с Нили она встречается нечасто. Время от времени они говорят по телефону, но Нили только что опять сменила себе номер, а этого нового, не числящегося в справочнике, у Дженифер нет.

Восемь кварталов она проехала на машине: ходить пешком в Калифорнии не принято. А если Нили нет дома, она поедет в «Шваб». Возможно, там окажется Сидни Сколски, они посидят с ним, поболтают. Сидни любит Голливуд, но он отлично понимает, каково ей здесь.

Дверь открыл Мэл. На нем были одни плавки. Он располнел, загар придавал ему вполне цветущий вид. Мэл проводил Дженифер к бассейну.

– Обедать хочешь? Я как раз ем сандвич.

Дженифер покачала головой и села в тень. Бассейн у них точь-в-точь как у нее – в форме человеческой почки; такая же кабинка для переодевания, такой же теннисный корт и такой же бар со стойкой. Она посмотрела на окружающие дом красноватые холмы. Неужели и Мэл точно так же сидит здесь целыми днями?

– Нили на студии, – пояснил он. – Примерка костюмов.

– А я думала, ей дали свободный месяц.

– Точно, месяц перед съемками. Что означает месяц примерок, проб у гримеров и фотографирования для афиш. Но она должна приехать с минуты на минуту. Да, ты слышала? Костюмы ей моделирует сам Тэд Касабланка.

– Да, высоко она взлетела, – сказала Дженифер. – Тэд моделирует одежду только суперзвездам.

Мэл ссутулился, его угловатые плечи поникли.

– Такое может быть только в Голливуде – женщина падает в обморок из-за того, что какой-то гомик, видите ли, снисходит до того, что соглашается одевать ее. В любом другом городе, раз ты платишь, то приобретаешь вещь. Разве в Нью-Йорке Сакса волнует, воздаст покупатель должное его творению или нет? Здесь же все символизирует собой определенный статус. Нили сейчас сидит на диете – ну разве не смехота?

– Почему на диете? Она что, поправилась?

– Да нет. Весит сто восемнадцать фунтов [43]. И всегда столько весила. Для ее роста – пять футов пять дюймов [44] – вес прекрасный. Но этот Касабланка – он хочет, чтобы она сбросила еще пятнадцать фунтов [45]. Говорит, что лицо у нее станет интереснее и одежда будет смотреться лучше. Она принимает маленькие зеленые пилюли… маковой росинки в рот не берет.

Неожиданно приехала Нили, как всегда, еле переводя дыхание. При виде Дженифер она пришла в восторг.

– Ты слышала, – воскликнула она. – Меня одевает Тэд Касабланка! О Дженифер, он божественен! Я хочу стать красивой – для разнообразия. Он моделирует для меня действительно очаровательную одежду – по-настоящему выдержанную в одном стиле. Ух ты! Стоит мне только вспомнить то ужасное красное платье из тафты!.. Тэд говорит, что я должна выглядеть по-мальчишески, как озорная девчонка. Но – шикарно. В конце концов, мне сейчас восемнадцать – уже пора.

– Я слышала, ты сидишь на диете.

– Ага. Мэл достает мне снятое молоко. Хочешь чего-нибудь, Джен?

– Кока-колу.

– У нас только газировка. Не держу дома ничего, что полнит. Мэл, сделай Джен лимонада. – Проводив его взглядом, Нили опять повернулась к Дженифер, в ее широко раскрытых детских глазах появилась серьезная озабоченность.

– Ах, Джен, прямо не знаю, что и делать. Он так переменился – просто не вписывается во всю эту жизнь. За что ни возьмется, все испортит.

– Ну, я бы не сказала. Он создал тебе такую рекламу. Его статья в «Мире кино» просто великолепна. Нили покачала головой.

– Все это сделали на студии. А ему просто велели опубликовать ее под своим именем. Он постоянно мешается под ногами. Они вообще не хотят, чтобы он тут сшивался – говорят, что я стесняюсь в его присутствии. А Тэд Касабланка говорит, что он – посмешище всего города.

– Я не стала бы относиться серьезно к его словам. Ты ведь знаешь, какие стервозы эти голубые.

– «Голубые»! – сверкнула глазами Нили. – Не смей его так называть! Он… он великолепен, и точка! Ему всего тридцать лет, а он уже сделал себе три миллиона долларов. И он не голубой!

– Правда?

– Правда. Что, ты думаешь, я делала сегодня? Примеряла костюмы? Это я Мэлу так сказала. Мы, Тэд и я, занимались этим самым… в разных позах. Прямо в его великолепной студии с кондиционированным воздухом. И уж можешь мне поверить, никакой он не… – Она вдруг осеклась на полуслове. Мэл принес им поднос с наполненными стаканами.

– Я уже сбросила пять фунтов, – похвалилась Нили, взяв из рук Мэла стакан с молоком. Она достала пузырек, вытряхнула из него зеленоватую в крапинках капсулу. – Вот это изобретение что надо, – сказала она. – Они совершенно бесподобны, Джен. Начисто отбивают аппетит. Единственное, что неприятно: на меня они действуют возбуждающе, и я совсем не могу заснуть.

– Попробуй принимать секонал, – предложила ей Дженифер.

– А он правда помогает?

– Великолепно помогает. Он в таких симпатичных красных капсулах-«куколках», которые уносят все твои заботы и тревоги и дарят тебе целых девять часов блаженного сна каждую ночь.

– Серьезно? Я попробую. Мэл, позвони доктору Холту прямо сейчас. Вели ему прислать мне сто штук.

– «Сто»? – поперхнулась Дженифер. – Нили, это же не аспирин. Принимать надо только по одной на ночь. Ни один врач не выпишет тебе больше двадцати пяти.

– Что-о? Не выпишет? Хочешь на спор? Доктор Холт – врач нашей студии. Он выпишет мне все, что я спрошу. Мэл, звони ему прямо сейчас. – Мэл неуклюже направился звонить. – Значит, только по одной на ночь, да?

Дженифер кивнула. Она не сочла нужным сообщать Нили, что сама принимает иногда и по три. Нили поможет и одна. Кроме того, она намерена вообще прекратить принимать секонал, как только у нее все наладится с Тони.

Мэл ушел звонить. Нили смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. Потом придвинула кресло ближе.

– Мне нужно подобрать другой противозачаточный колпачок. В прошлом месяце Мэл два раза не успел вынуть вовремя. Сукин сын – так и хочет, чтобы я залетела.

– А я думала, ты хочешь ребенка.

– Только не от него. Я уже решила от него избавиться.

– Нили!

– Послушай, он – тряпка. Честно, Дженифер, он изменился до неузнаваемости. У него ни к чему нет стимула. Я уже говорила на эту тему с Шефом, и тот согласился со мной. Мэл то и дело мешает мне во всем. Уперся, что мне не нужно сбрасывать вес, постоянно орет, что я и без этого красивая. Но ведь сейчас, когда я сгоняю вес, у меня создается образ настоящей звезды с присущим именно мне очарованием. Понимаешь, Мэл мыслит по-старому, плетется в хвосте и уже не сможет измениться и вырваться вперед. Но мне нужно быть настороже. Понимаешь, вся эта собственность у нас общая. Половину Мэл может свободно оттяпать себе.

– И что ты собираешься делать?

– Все уже делается. – Она понизила голос, перейдя почти на шепот. – Шеф сейчас устраивает Мэлу крупное предложение на востоке страны от одного из крупнейших рекламных агентств. Я уговорю его поехать. Шеф собирается подстроить все так, чтобы его застукали… ну, понимаешь, с девицей в постели. Тогда я легко получаю развод.

– Нили, но ведь так же нельзя поступать!

– Да ладно, а как можно поступать? На прошлой неделе я намекнула на развод, и знаешь, что он сделал? Расплакался как ребенок. Сказал, что не сможет без меня жить. Ну разве не тряпка? Мне нужен человек, который говорил бы мне, что я должна делать. Такой мужчина, на которого могу опереться я, а не такой, кто сам на меня опирается. А если я останусь с ним, то единственное, что меня ждет – это залететь от него, и тогда уж он никогда не уедет, даже в Нью-Йорк.

– А откуда ты знаешь, что он согласится на эту работу?

– Я его заставлю. Скажу, что если он добьется успеха – если эта работа у него выгорит, – то я приезжаю, получаю шоу на Бродвее, рожаю ребенка и остаюсь жить в Нью-Йорке.

– В самом деле? Нили с удивлением посмотрела на нее.

– Бросить Калифорнию? Все это? Ты с ума сошла? Здесь я добилась всего. После следующей картины я стану самой что ни на есть настоящей звездой!

– Но ты могла бы стать звездой и в Нью-Йорке, на Бродвее.

– «Звездой на Бродвее»! Велика важность! Курам на смех. Вот если ты – кинозвезда, тогда ты становишься и мировой звездой. Тебе известно, что фильм со мной в главной роли идет в Лондоне? Только представь себе! В Лондоне знают, кто я такая! Одна картина – и я в десять раз известнее, чем когда-либо в своей жизни будет Элен Лоусон. А когда ты звезда кино, то к тебе все и относятся, как к звезде. Для тебя делается все. Помню, что Элен должна была ехать в Нью-Хейвен, как и мы все, в поезде и переодеваться в гримерной на сквозняках. А у нас в студии туалеты – ух ты! – пошикарнее, чем гримерная в театре у бродвейской звезды. Моя гримерная – целое бунгало размером с квартиру Элен на Парк-авеню. Когда на тебя высокий спрос – как на меня сейчас – для тебя что угодно сделают, стоит мне только заикнуться перед Шефом – это мы мистера Бина так называем. Такой замечательный человек… милый, с ним можно говорить, как с родным отцом. Своего-то отца я так и не знала никогда. Ну вот, я и говорю, мне только заикнуться перед ним стоило, что хочу, мол, немного вес сбросить. Ух ты! Знаешь, что он сделал? Заставил пристроить к моему бунгало парилку и специально нанял мне отдельную массажистку. И все сам платит. Если мне требуется куда-то пойти – на премьеру какую-нибудь – сразу присылает мне машину с шофером, дает надеть любые меха и платья. А если мой третий фильм получится так же здорово, как и первые два, то Шеф говорит, что заключит со мной новый контракт и гонорар резко повысится – может быть, до двух тысяч в неделю.

– Это и впрямь большие деньги, Нили.

– Ну уж! В фирме Джонсона-Гарриса мне сказали, что я стою куда дороже. Короче говоря, они могут вмешаться и начать переговоры о новой ставке гонорара, может, до двух с половиной тысяч в неделю. В общем, мне нужно просто щелкнуть пальцами, и у меня будет все, что я пожелаю. Шеф говорит, что, может, еще через годик я перестану арендовать этот дом и куплю себе другой – в Беверли-Хиллз. Так шикарнее.

– Почему бы тебе не отнестись к этому спокойнее и не поберечь деньги?

– А зачем? Я больше ничего не боюсь. И знаешь почему? Потому что у меня есть талант, Джен. Там, на Востоке я этого просто не понимала. Все думала, что петь и танцевать умеет любой. Но на съемках второй картины я открыла для себя, что могу еще и играть. Ты видела эпизод, где я плачу? Никакого глицерина не было. Режиссер просто поговорил со мной об этой роли, о положении, в котором оказалась девушка, и я все прочувствовала. И тогда по-настоящему заплакала.

Дженифер кивнула.

– И меня тоже заставила. Я была на просмотре неделю назад.

Нили порывисто раскинула руки.

– До чего же мне здесь нравится. Этот город прямо создан для меня. Вернулся Мэл.

– Лекарство доставят с минуты на минуту. Доктор Холт сказал мне, что мысль очень хорошая. – Он сел. – Хочешь пойти сегодня в кино, Нили?

– Не могу. Завтра мне вставать в шесть – пробы на Цветной пленке.

Он с грустью посмотрел на воду в бассейне.

– А мне можно спать сколько угодно. Я сойду с ума от бесконечного безделья…

Ведя машину домой, Дженифер не переставала думать о Мэле. Интересно, а за кого Тони принимает ее? Тоже за тряпку? Если Тони не получит роль в фильме, она будет настаивать, чтобы они вернулись в Нью-Йорк. Делать радиошоу он мог бы и там. Но роль ему дадут, она знает, что дадут, и она окажется привязанной к этому месту. Скоро Тони начнет относиться к ней точно так же, как Нили – к Мэлу. Если уже не начал. В фильмах с ним будут играть звезды, а молоденькие начинающие начнут с ним флиртовать. Сколько ей еще сидеть вот так? Ей ведь почти двадцать семь, и скрывать свой возраст скоро станет трудновато…

Она проезжала под светофором, как вдруг ее словно осенило. Почему эта мысль не приходила ей в голову раньше? Ребенок! У нее будет ребенок! Он приблизит к ней Тони, и у нее будет существо, которому она отдаст всю себя без остатка. Существо, которое она будет любить. О боже, как она будет любить его… они будут с ним так близки. Это будет девочка, непременно девочка! А из нее самой выйдет замечательная мать. Когда она входила домой, голова у нее кружилась от счастья. Это станет ее тайной.

Дженифер очень тщательно выбирала платье для банкета. За исполнение своего плана она решила приняться этой же ночью.

сентябрь 1947

Первый раз месячные у нее не пришли в августе. Сначала она была слишком взволнована, чтобы сделать какой-либо определенный вывод, но, когда они опять не пришли в сентябре, она все поняла. Объем талии увеличился у нее на два дюйма.

Дженифер обратилась к врачу, который подтвердил ее надежды и поздравил ее. У Тони шла запись в закрытом помещении, и его нельзя было отвлекать. Но ей просто необходимо было поделиться с кем-то. Хотелось прокричать об этом полицейскому-регулировщику на перекрестке, хотелось побежать в «Шваб» и кричать там об этом каждому посетителю. Нет, так нельзя. Ведь Тони захочет дать крупное сообщение в прессу. Нили! Она должна рассказать Нили! Сейчас почти пять часов, и съемки у нее должны закончиться.

Она приехала в студию. Привратник спросил ее имя и проводил прямо к бунгало внушительных размеров. Нили принимала сеанс массажа.

– Привет, заходи, – воскликнула она. – Ты ужасно вовремя. Я как раз собиралась звонить тебе вечером. Угадай, что у меня. Дело сделано! Завтра Мэл летит в Нью-Йорк!

– Это по-прежнему Тэд?

– Разумеется! За кого ты меня принимаешь? За какую-то дрянь! Я могу любить только одного. Мы с Тэдом… – Она осеклась и закричала на массажистку:

– О’кей, все, хватит. Убирайся! Хочу поболтать с подружкой наедине.

Когда женщина ушла, Нили сбросила с себя полотенце.

– Ну и как новая точеная фигурка у Нили? Сейчас у меня талия двадцать дюймов [46], а вешу я девяносто восемь фунтов [47].

– Тэду ты нравишься такая худая?

– Нравлюсь ли я! – Она запахнулась в халат. – Ему даже мои маленькие титяшки нравятся. Они у меня немного поубавились, но он говорит, что когда видит большие, ему приходит на ум корова. И они противно смотрятся с подчеркнутой линией плеч. Мы поженимся сразу же, как только все утрясется с этим делом Мэла. И знаешь что? Перед женитьбой мы заключим экономическое соглашение. Это идея самого Шефа. Таким образом, мы оба будем знать, что женимся по любви, а не ради денег.

Дженифер натянуто улыбнулась.

– Нили, я беременна на втором месяце.

– Ух ты! – сочувственно воскликнула Нили. – Но ничего, есть один человек в Пасадене. Говорят, очень хороший спец. Каждую, кто залетает. Шеф направляет к нему. Сначала он пробует уколами, а если уж они не помогают… Аборт – это ничего сложного. Он делает с наркозом.

– Нили, ты не понимаешь. Я хочу этого ребенка. Я запланировала его. Я счастлива, что он родится.

– О-о! Так слушай, это же великолепно. Знаешь, теперь, когда ты сказала, я и сама замечаю. У тебя исчезла твоя чудесная талия.

– Какая мне разница, если теперь у меня будет чудесный ребенок. – Дженифер передразнила аффектированную манеру, с которой Нили произносила это слово.

Та добродушно рассмеялась.

– Когда все будет позади, я одолжу тебе несколько своих зеленых «куколок», чтобы они помогли тебе восстановить фигуру.

– Да, тебе-то они здорово помогли.

– Ага, но беда в том, что их нужно принимать постоянно. Стоит мне прерваться, и я начинаю есть все подряд, как маньячка. Но ощущение потрясающее: в тебя вселяется огонь, словно ты можешь танцевать часами. И я каждую ночь благодарю тебя за красные «куколки». Они спасли мне жизнь. Ах да. А ты пробовала хоть раз желтые? Называются – нембутал. Если принимаешь по одной – красную и желтую – ух! Вот когда ты действительно спишь. Я узнала это на собственном опыте. От красной – быстро засыпаешь, но ее действия хватает только на шесть часов. Желтая срабатывает медленнее, но зато действует дольше. Вот я и подумала, а почему бы не попробовать принять обе сразу. Я делаю это только по выходным. Иногда сплю по двенадцать часов кряду.

– Теперь, когда я беременна, ничего не буду принимать. Не хочу, чтобы это повредило ребенку.

– Да, но ведь если не спать, ты станешь плохо выглядеть, разве нет?

– Впервые в жизни меня совершенно не волнует, как я выгляжу. Я хочу родить здорового ребенка. Мне будет все равно, даже если я всю ночь напролет не сомкну глаз.

Нили улыбнулась.

– Ты выражаешься старомодно, но и я, пожалуй, буду вести себя точно так же. Когда выйду замуж за Тэда и заключу новый контракт, сразу же забеременею. Ну а пока – слава богу, что на свете существуют эти красные, желтые и зеленые «куколки».

Дженифер надеялась, что на этот вечер у Тони ничего не запланировано. Она хотела пойти с ним в тот ресторанчик в Долине – без Мириам – и сообщить ему новость там.

На подъездной дорожке она увидела еще одну машину.

Она принадлежала Делии, их приходящей служанке. О проклятье! Это означает, что на сегодняшний вечер что-то намечено.

Мириам ждала ее.

– Сегодня Тони подписал контракт! – Ее некрасивое лицо сияло. – Они только что просмотрели пленки его цветных проб. Он заключил договор на пять лет с «Метро» и начинает сниматься в картине через две недели. Оденься сегодня как настоящая леди: на ужин приезжает сам режиссер с женой. А дирижер оркестра и другие подъедут позднее.

Дженифер тщательно оделась. Хорошо же, она объявит об этом прямо за ужином. При всех! С трудом застегивая молнию на платье, она вдруг поняла, что не может больше откладывать. Все равно Тони скоро заметит.

Перед ужином она выпила мартини. Мириам смотрела на нее с изумлением. Дженифер сегодня блистала – беседовала с женой режиссера, передавала канапе, словом, вела себя, как идеальная жена голливудского актера. Дождавшись, когда подадут вино, Дженифер медленно поднялась, держа бокал в руке. Тщательно избегая неприязненно-враждебного взгляда Мириам, она произнесла:

– Хочу предложить тост за… себя. – Она прыснула. – То есть, я имею в виду, за то, что находится во мне. У нас с Тони будет ребенок.

Раздались восторженные возгласы и звон бокалов. Тони вскочил со стула и обнял ее. Но от Дженифер не укрылось то, как громко ахнула Мириам, а на лице ее появилось потерянное выражение. Когда всеобщее оживление немного улеглось, она встретилась с Мириам взглядом. Сейчас ее мясистое лицо расплылось в приятной улыбке.

Когда ушел последний гость, Мириам повернулась к Дженифер. Она все еще улыбалась ей.

– Беги-ка наверх, молодая мамаша, – съязвила она. – Тебе же теперь надо как можно больше отдыхать. Мне нужно обсудить с Тони кое-какие детали по картине, а потом отправлю к тебе и новоиспеченного папашу.

Едва Дженифер скрылась из виду, Мириам напустилась на Тони.

– Я, кажется, велела тебе пользоваться кое-чем?

– Да мы пользовались, – глуповато улыбнулся он. – Наверное, нечаянно получилось.

– Что значит «нечаянно»? – зашипела Мириам. – Эти презервативы очень прочные. Я покупаю тебе самые лучшие, они не рвутся.

– Ax да. Мы ведь уже несколько месяцев обходимся без них. Джен сказала, в этом нет нужды. Объяснила, что ей вставили какой-то там колпачок.

– Я же приказывала тебе: никогда ни одной девице не позволяй склонить тебя к такому. Можешь подхватить болезнь…

– От Джен? – Он рассмеялся. – И потом, без них гораздо приятнее.

– Ребенок свяжет тебя по рукам и ногам.

– Ну да! У нас ведь есть деньги, скажешь, нет? Да еще съемки в этой картине, и все такое. И потом, я хочу ребенка. Будет так забавно.

Боковым зрением Мириам увидела, что по лестнице к ним спускается Дженифер, и сказала Тони:

– Если у вас будет ребенок, тебе придется больше времени проводить дома.

Дженифер замерла, прислушиваясь. Тони стоял спиной к двери и не видел ее.

– Ну и что, значит, буду больше времени дома, – пожал он плечами.

– И расстанешься с той рыжей певичкой? На его лице отразился испуг.

– Кто тебе сказал?

– Послушай, от меня ничего не скроешь. Но не беспокойся, я не скажу Дженифер.

– О чем это ты не скажешь Дженифер? – та спустилась в комнату.

Мириам изобразила на своем лице удивление. Тони не на шутку перепугался.

– Да так, ни о чем, Джен, – проговорил он. – Это все Мириам и ее бредовые идеи. Просто из-за того, что я дурачусь с Бетси. Знаешь, такая рыжая в хоровой группе моего радиошоу. Просто дурачимся с ней, и все…

– Ничего себе, «дурачатся они», – резко оборвала его Мириам. – Трахает ее три раза на неделе у себя в гримерной на радиостудии. Возможно, он не пользуется презервативами с тобой, Дженифер, но я покупаю ему по целой упаковке каждую неделю, и они у него постоянно кончаются!

– Ну вот, видишь, что ты наделала! – захныкал Тони, когда Дженифер метнулась вон из комнаты.

– Ты вот что: заставь ее избавиться от этого ребенка. Послушайся меня. Тони. Это плохо для твоей карьеры. Здесь полно врачей, которые сумеют все это сделать.

– Я хочу ребенка, – упрямо твердил он.

– Тони… – вкрадчиво заговорила она. – Подумай о своем имидже на экране. Молодой, красивый исполнитель главной роли, студия объявит, что тебе всего двадцать четыре года. Ребенок повредит твоему имиджу.

– Ерунда! У Синатры есть дети. И у Кросби. Тебе не удастся отнять его у нас! – Он взбежал по лестнице вслед за Дженифер.

Та лежала поперек кровати, вся сотрясаясь от рыданий.

– Дорогая, – он сел рядом и стал гладить ее по шее, – не обращай внимания на то, что наговорила Мириам. У нас будет наш ребенок.

– «Не обращать внимания»! – Она села на кровати, по щекам ее стекала тушь. – «Не обращать внимания»! Позволять ей и дальше рушить жизнь нам обоим и даже… покупать тебе презервативы. Значит, все время, пока я сижу в этом доме, подыхаю со скуки и старею с каждым месяцем, ты трахаешь какую-то там певичку! А я здесь сижу и смотрю, как Мириам толстеет с каждым днем, вечно распоряжается и сует свой нос во все дыры!

– А что я сделаю? – простонал он.

– Вели ей убираться отсюда. С сегодняшнего дня домом буду заниматься я.

– Я не могу так поступить с Мириам. Куда же она пойдет?

– Да куда угодно! Лишь бы не жила с нами. Я даже не возражаю, если ты отдашь ей половину всего, что зарабатываешь, но только дай нам пожить своей собственной жизнью. Давай, наконец, побудем мужем и женой, а не двумя детьми под крылышком Мириам.

– Но кто же станет всем заниматься? Кто будет выписывать мои чеки, прочитывать мои контракты?

– Ах, Тони, у других же есть свои менеджеры – вот и у тебя будет.

– Но зачем мне какой-то чужак, который меня же и надует? Моя собственная сестра все сделает лучше любого из них.

– Но я не могу с ней жить! Он вдруг весь подобрался.

– Ты хочешь, чтобы я вышвырнул вон свою собственную сестру.

– То – они! – взмолилась Дженифер. – Ну что за жизнь мы ведем? Развлекаемся, только если это нужно для дела, потому что просто так устраивать вечера Мириам считает пустой тратой денег. А сейчас она говорит о покупке этого ужасного дома. Даже не спросила, нравится ли он мне. Хотя одному только богу известно, для чего нам вообще этот дом. Мы вполне могли бы жить в двухкомнатной квартире, как и живем. У нас нет никакой жизни.

– Я должен репетировать три дня в неделю, – вскричал Тони. – Должен делать шоу. Должен прослушивать новые песни и разучивать их… выступать на бенефисах… сниматься в рекламных роликах. А ты чего от меня ждешь? Чтобы я сидел и развлекал тебя? Ты знала, какая у меня жизнь, когда выходила замуж. Мириам вообще нигде не появляется. Она не ходит даже в половину тех мест, где бываем мы. В прошлом месяце мы ходили на три бенефиса без нее, а она хоть раз пожаловалась?

– Нет, но я слышала, как она часами висела на телефоне, пытаясь раздобыть себе билетик. Мы ходили без нее только потому, что со студии присылали всего два билета. Удивляюсь, как она еще не спит с нами.

– До того, как появилась ты, она уже посвятила мне всю свою жизнь и вырастила меня. Она никогда ни на что не жалуется, совершенно не думает о себе… добрая… хорошая… а ты хочешь, чтобы я ее вышвырнул!

– Тони, либо я, либо Мириам. С минуту они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Потом он расплылся в мальчишеской улыбке.

– Ты ведь это несерьезно, дорогая. У тебя будет ребенок – послушай, я же не уступил ей в этом, а? А теперь давай-ка спать. – Он начал раздеваться.

В полутьме он молча потянулся к ней в постели, чтобы обнять ее.

– Мы так ничего и не решили, – мрачно сказала она.

– Насчет чего?

– Насчет Мириам.

– Мириам остается. И ты – тоже. – Он задрал на ней ночную рубашку, жадно ища ртом ее груди. Она попыталась оттолкнуть его от себя. – Нет, я хочу их. Скоро в них появится молочко. Мммм… ты тогда дашь их мне пососать?

Она затряслась в беззвучных рыданиях. Тони поднял на нее глаза.

– Ну хватит, хватит, давай иди ко мне. Чего ты плачешь?

Она разрыдалась еще сильнее.

– Только не говори мне, будто ты расстроена из-за того, что я иногда потягивал Бетси.

Она соскочила с кровати. Боже! Что же это за человек! Он сел в кровати и включил свет, растерянно глядя на нее.

– Я же не люблю Бетси…

Дженифер опустилась в кресло, обхватив плечи, пряча свою наготу и вся дрожа.

– Зачем же тогда ты делал это? – прорыдала она. Он пожал плечами.

– Должно быть потому, что она была рядом.

– Но я ведь тоже всегда рядом.

– Не мог же я мчаться с репетиции на перерыв к тебе. А она всегда была под рукой… Но, слушай, это ровным счетом ничего не значит. Обещаю тебе, что больше у меня этого с Бетси не будет. Черт возьми, скажу Мириам, чтобы уволила ее завтра же – ну как? Ладно, хватит, ложись в постель.

– Дело не только в Бетси. Тони, дело в тебе… я не понимаю тебя. О чем ты вообще думаешь, чем живешь, что чувствуешь?

– Хочу тебя прямо сейчас – вот что я чувствую. Ну давай, дорогая…

Не зная, что еще ей остается делать, она легла в постель и даже позволила ему овладеть собой. Утолив свою страсть, он повернулся на бок и мгновенно погрузился в глубокий сон. Дженифер встала и приняла три красных капсулы. Но заснуть ей удалось, лишь когда начало светать.

На следующее утро, после того как Мириам и Тони уехали на репетицию, Дженифер заказала телефонный разговор с Генри и рассказала ему все.

– Похоже, тебе надо бежать оттуда, – сказал Генри, выслушав ее сбивчивый рассказ. – Она так или иначе заставит тебя избавиться от ребенка. Хотя бы даже тем, что создаст невыносимую обстановку.

– Что же мне делать?

– Тут надо пораскинуть мозгами. Как ты относишься к этому субчику?

– Теперь уж и не знаю. Иногда мне жаль его, потому что Мириам совсем запудрила ему мозги. Иногда же, как вчера ночью, испытываю одно отвращение. Но в Тони есть что-то привлекательное. Человек он неплохой, в том-то л дело. В нем нет ничего дурного, просто он так и не стал взрослым. Это вина Мириам. Она внушила ему, что все вокруг создано только для него, что он может делать все, что ему вздумается, пока продолжает петь. Думаю, жизнь у нас с ним могла бы получиться, если бы я заставила его порвать с нею, но я никак не могу до него достучаться.

– Ты еще молода, Дженифер. Мой тебе совет: уезжай оттуда, пока не стало хуже.

– Не так уж и молода, как ты думаешь, Генри. Я… я солгала тебе про свой возраст.

– Ну и что? Все равно у тебя вся жизнь впереди. А вот там у тебя жизни не будет, насколько я себе представляю. Если застрянешь там, то пусть даже тебе и удастся родить ребенка, Мириам и его приберет к рукам.

– НЕТ!

– Тогда возвращайся в Нью-Йорк. Посмотрим, насколько Тони окажется мужчиной – сможет ли поехать за тобой. Я даже согласен попытаться убедить его, что смогу вести его дела ничуть не хуже Мириам. Спровадим старушку на пенсию, и тогда ты сможешь вылепить из него настоящего мужчину. Если же он на это не пойдет, ты ничего не теряешь.

– Ты прав. Генри. Я поняла, что больше так жить не могу.

– Я забронирую тебе люкс в отеле «Пьер». Оставь записку, что тебя вызвали в Нью-Йорк на прослушивание для участия в шоу. Да смотри, из одежды возьми только самое необходимое, а то Мириам заявит, что ты сбежала.

– Но Тони и Мириам поймут, что я не могу участвовать в шоу, раз беременна.

– Конечно, поймут. Но это просто уловка. И точно то же самое напиши кому-нибудь еще, например, Анне, чтобы у тебя было доказательство, если понадобится. И дай мне телеграмму, что, мол, принимаешь мое предложение лететь сюда.

Дженифер последовала совету Генри до мельчайших деталей, и к ее неописуемой радости Тони сел на самолет и прилетел за нею в Нью-Йорк. Он ходил взад-вперед по гостиной ее люкса, рыдал, умолял, клялся, что любит ее, что исполнит все, чего она пожелает. Все, что угодно, только не расстанется с Мириам.

– Но это единственное, чего я прошу, – стояла она на своем.

Тони был непреклонен.

– Она ведет мои денежные дела и направляет мою карьеру. Я не доверяю никому, кроме Мириам.

– А как же я? Разве мне ты не доверяешь?

– Не надо, Джен. В постели у меня никого не было лучше тебя, но…

– «В постели»? И только для этого я тебе нужна?

– А кем же еще ты хочешь быть? Боже! Мириам права. Ты хочешь целиком завладеть мною, высосать меня! Я всего себя отдаю пению.

– А что ты отдаешь мне?

– Свой!.. И этого с тебя хватит.

Тони вернулся в Калифорнию. Генри составил соглашение о временном разрыве брачных уз. Дженифер будет получать пятьсот долларов в неделю до рождения ребенка, а после рождения – тысячу в неделю плюс на оплату расходов по содержанию ребенка. То, что она ждет ребенка, следовало скрывать до тех пор, пока беременность не станет очевидной. После родов она разведется с Тони.

О ее уходе от Тони газеты писали на первых полосах. Первую неделю она скрывалась ото всех в отеле и, благодаря красным пилюлям, большую часть времени просто спала. Анну это наконец встревожило, и она настояла на том, чтобы Дженифер переехала к ней. Она буквально вытаскивала ее в театры и почти ежедневно обедала с нею вместе, но Дженифер оставалась подавленной и безучастной ко всему.

Облегчение наступало для нее лишь ночью – его приносили красные «куколки».

октябрь 1947

Дженифер была уже на третьем месяце, когда прилетела Мириам. Она позвонила прямо из аэропорта. Ей необходимо было срочно видеть Дженифер.

Настроение у той сразу резко поднялось. Теперь Мириам ей не страшна. Может быть, Мириам теперь сама боится ее. Когда она звонила, в голосе ее слышалось отчаяние. Возможно, Тони находится в подавленном состоянии – может, даже стал хуже петь, – вот она и прилетела для мирных переговоров. Что ж, условия будет диктовать не Мириам, ей придется оставить их семью в покое. А Тони должен будет сам приехать к ней и попросить прощения.

Она все еще не простила его, но по-прежнему не оставляла надежды на то, что вдали от Мириам Тони станет самостоятельной личностью. И малышка – она должна внести перемену во все. Ей хотелось, чтобы у ее дочурки был отец, чтобы она не росла, как сама Дженифер, в доме, где одни женщины. Тони станет зрелым мужчиной… он ведь еще молод.

Открывая дверь и приглашая Мириам войти, она отдавала себе отчет в том, что выглядит сейчас как нельзя лучше и что в квартире у нее чисто и уютно. Хозяйкой положения была она. Ей даже удалось заставить себя улыбнуться.

Женщина тяжело опустилась в кресло и напряженно застыла с прямой спиной. Ее глаза скользнули по животу Дженифер.

– Никаких кофе. Давай кончать с этими дерьмовскими правилами приличия и перейдем сразу к делу. Улыбка не сходила с лица Дженифер.

– Что же это за «дело»? Глаза у Мириам сузились.

– Это действительно ребенок Тони?

– Подожди, пока сама не убедишься, – резко ответила Дженифер. – Уверена, что ребенок будет вылитый Тони.

Мириам встала и нервно зашагала по комнате. Затем повернулась к Дженифер.

– Сколько ты хочешь за то, чтобы избавиться от него? Дженифер смерила ее ледяным взглядом.

– Послушай, если ты хочешь денег, я дам их тебе, – сказала Мириам. – Выдам сразу крупную сумму, под расписку. И ты будешь получать свою тысячу долларов даже без ребенка. Только избавься от него.

Дженифер смутилась.

– А Тони знает об этом? Он хочет именно этого?

– Нет, Тони не знает, что я здесь. Я сказала ему, что лечу в Чикаго вести переговоры с его спонсором на радио о заключении более выгодного соглашения. Я прилетела сюда по собственной инициативе, чтобы умолять тебя прервать беременность, пока не пошел четвертый месяц и не стало слишком поздно.

Дженифер заговорила низким, звенящим от напряжения голосом.

– Знаешь, Мириам, до этой минуты я никогда не испытывала к тебе глубокой ненависти. Да, я всегда считала тебя эгоистичной, но то, по крайней мере, было ради Тони. Но теперь я все понимаю. Ты – отвратительный, злой человек.

– Ну, а ты у нас прямо образец добродетельной мамаши для всей страны! – рявкнула Мириам, вскочив. – Тебе что, просто не терпится поскорее начать гулять по парку, толкая перед собой детскую коляску, да?

– Я хочу этого ребенка, – серьезно проговорила Дженифер. – Мириам… всю мою жизнь у меня не было человека, которому я действительно была бы небезразлична. Для матери с бабушкой я постоянно была обузой. Только и слышала от них, как много ем, сколько денег уходит мне на туфли, как быстро я изо всего вырастаю. Доходило до того, что я пугалась, когда туфли начинали мне жать. Знала, что обязательно будет скандал. Потом, когда я выросла, речь стала идти только О том, сколько денег приношу в дом я – дай, дай, дай. Поэтому я и вышла замуж за принца. Да, браком по страстной любви это, пожалуй, нельзя было назвать, но я рассчитывала, что смогу тогда обеспечить мать и бабушку, и пыталась стать хорошей женой. Но я ему была безразлична, он тоже использовал меня в своих целях. Я полюбила Тони. Единственное, о чем я просила – это предоставить мне возможность быть ему женой, но ты и ее мне не давала никогда. Ты встала у меня на пути, подавила и растоптала меня. Но теперь у меня родится девочка. Она будет любить меня и принадлежать только мне, а я буду работать для нее. Упорно работать. Сейчас я экономлю деньги, даже одежду себе не покупаю. Когда она родится, я снова стану манекенщицей… буду экономить… у нее будет все.

С минуту Мириам стояла молча, изучая свои толстые пальцы. Затем проговорила:

– Дженифер, возможно, я ошибалась в тебе. Если это так, прости меня. – Она тяжело вздохнула. – Ладно, возвращайся к Тони. Я разрешу тебе вести дом самой, мы попробуем поладить. Я сделаю все, что смогу… но ты должна избавиться от этого ребенка!

– Мириам, пожалуйста, уйди. Я не хочу оскорблять тебя. Ребенок у меня будет. И Тони я себе тоже верну. Когда он узнает, что ребенок родился, он захочет увидеть его. Захочет вернуть нас обоих – и меня, и ребенка, вот увидишь.

– Дженифер, – в голосе Мириам зазвучали почти ласковые нотки. – Выслушай меня и выслушай внимательно. Ты оставила Тони и была его единственной любовью в жизни. Правильно? Вот он и сделал одну детскую попытку вернуть тебя. И все. С тех пор у него каждую ночь новая девица. Всего за какие-то три недели он начисто забыл о тебе.

– Пожалуйста, уйди, Мириам, – со слезами в голосе взмолилась Дженифер. – Ты и так уже сделала мне достаточно больно. Зачем же еще продолжать?

– Теперь я пытаюсь помочь тебе, – умоляющим голосом ответила Мириам. – Если бы я ровным счетом ничего к тебе не испытывала, я опустила бы руки, и поступай, как знаешь. Чего нам с Тони терять? В материальном отношении все уже решено, алименты ты получаешь. Поэтому сейчас я говорю ради тебя. Я всячески пыталась убедить тебя избавиться от ребенка и все-таки обойти Тони стороной. Но ты оказалась упрямой. – Она опять принялась мерить шагами комнату. – Послушай, почему, по-твоему, я рассказала тебе про Тони и про этих девиц? Чтобы причинить тебе боль? Нет, чтобы уберечь от другой боли, куда сильней этой. Потому что научиться по-настоящему глубоко чувствовать можно лишь тогда, когда сама подержишь ребенка на руках. Он становится частью тебя, это такое чувство, какое ты и представить себе не можешь, а до того ты и не подозреваешь, что способна на такую любовь. А если с ребенком случается что-то неладное, это причиняет тебе такую боль, какую ни один мужчина причинить просто не в состоянии. Дженифер, тебе никогда не приходило в голову, что Тони… э-э-э… ведет себя по-детски?

Дженифер как-то странно посмотрела на нее. В голосе Мириам зазвучали нотки, каких она никогда раньше не слышала.

– Возможно, Тони и ведет себя по-детски, – согласилась она, – но виновата в этом, скорее всего, ты сама, Мириам…

– Дженифер, Тони – дитя, умственно и эмоционально.

– Только потому, что ты чрезмерно опекаешь его, ходишь за ним по пятам.

– Как раз наоборот: именно поэтому я его и опекаю. И именно поэтому не хочу, чтобы у тебя был этот ребенок. Ради тебя же, да и ради него самого.

– Я не понимаю… Мириам села рядом.

– Дженифер, выслушай меня. Когда он был ребенком, у него были судороги. У него с рождения какое-то отклонение в мозгу. Врачи в больнице объясняли мне, но я была слишком молода и ничего тогда не поняла. Не могла поверить, будто что-нибудь может оказаться не так, как надо. Они предупреждали меня, что нормальным он никогда не станет, но ему был всего годик, он был таким прелестным ребенком, и я отказывалась что-либо понимать. Но когда ему исполнилось семь лет, а он все никак не мог одолеть программу первого класса, я начала понимать. Я уже была постарше и проверяла его на всяких тестах. На этот раз передо мной раскрылась вся картина.

Разве ты не замечала, Джен? Ведь Тони читает одни комиксы, да и то с огромным трудом. Он не умеет складывать числа больше пятидесяти. Но он не догадывается о своей умственной отсталости. Я сумела скрыть и это от него, ведя его дела и внушив ему, будто он не знает этого только потому, что всем занимаюсь я. Вот почему я постоянно твержу ему: единственное, что он обязан делать в жизни, это – петь.

– Но ты сказала, что судороги у него были в младенчестве. Возможно, все прошло, и нет никаких оснований опасаться, что наш ребенок родится с такими же отклонениями, – возразила Дженифер.

– Его болезнь постоянно прогрессирует. Причину врачи и сами не знают, но существует очень высокая вероятность, что к пятидесяти годам Тони полностью лишится рассудка. И ребенок от него родится точно с таким же заболеванием. Если ему повезет, он достигнет уровня развития двенадцатилетнего, но этот уровень может оказаться и ниже. – Она помолчала, припоминая что-то. – Дженифер, ты не представляешь себе, что это такое. Когда я узнала про Тони, я ударилась в религию. Стала подолгу молиться. Ходила в церковь – в любые церкви – и таскала за собой Тони. Договорилась, чтобы его взяли в церковный хор. Тогда-то и узнала, что у него есть голос. Вот когда я поняла, что это его единственный шанс в жизни. Каждый заработанный мною цент я отдавала за уроки… – Мириам вздохнула. – Но это было давно, и вот что в конце концов получилось. Этот твой ребенок, возможно, не унаследует голоса Тони, зато наверняка унаследует его болезнь.

– А как же ты? – спросила Дженифер. – Ты тоже лишишься рассудка?

Мириам покачала головой.

– Мы с ним от разных отцов. Этого Тони тоже не знает. Пожалуйста, Дженифер, ради себя самой, ради всего святого, избавься от ребенка.

– А как я узнаю, правду ты говоришь или нет?

– Я привезла с собой медицинские свидетельства. – Порывшись в сумке, она извлекла оттуда толстый конверт из оберточной бумаги. – Я и не рассчитывала, что ты поверишь мне на слово. Да и почему, собственно, ты должна мне верить?

– Она протянула конверт. – Сходи с ними к любому невропатологу. Только сделай мне одно одолжение – не разноси это по всему городу, Дженифер. Иначе на карьере Тони можно сразу ставить крест. Да и на самом Тони – тоже. Я понимаю, ему, видно, все равно суждено закончить свои дни в каком-нибудь заведении для умственно отсталых, но если это станет известно сейчас, то он попадет туда немедленно. Вот почему я всегда экономлю. Ты, наверное, считала меня скрягой, а я просто откладываю деньги на его пожизненную ренту. Вношу на это каждый цент, который мне удается сэкономить. Не хочу, чтобы после моей смерти он оказался в каком-нибудь ужасном приюте, который содержится на пожертвования. А пока, может, он еще поживет хорошенько лет пятнадцать… я, во всяком случае, надеюсь на это…

Дженифер вернула ей конверт.

– Я верю тебе, Мириам. Придумать такую страшную историю невозможно.

В глазах у Мириам появились слезы.

– Дженифер… я действительно желаю тебе добра. Ты можешь вернуться к Тони, как только пожелаешь, но ты достойна лучшей участи. И пожалуйста, храни это в тайне… ради него. Ты еще найдешь себе кого-нибудь. Пожалуйста, будь милосердна к Тони. Избавься от его ребенка, а о нем самом забудь.

После ухода Мириам Дженифер просидела неподвижно несколько часов, тупо уставившись в одну точку, а потом приняла три красные пилюли и легла спать.

Она так и не дала ни Анне, ни Генри никакого логического объяснения своему внезапному решению. Сама нашла врача в Нью-Джерси, приятного человека со стерильной внешностью. Все произошло на чистом операционном столе с помощью опытной медсестры и обошлось в тысячу долларов. Сестра сделала ей укол в руку – пентотал натрия, и ощущение от него было еще восхитительнее, чем от секонала. Когда она проснулась, все было кончено. Две недели спустя она чувствовала себя так, словно ничего этого с нею не было.

Талия стала как раньше, и она полетела в Мексику оформлять официальный развод.

Когда она вернулась, ее захватил и понес бурный водоворот новых осенних премьер, бесчисленных покупок новой одежды: в моду входили удлиненные платья, и все завороженно смотрели на восьмидюймовые экранчики, именуемые телевизорами. Хотя смотреть по ним было особенно нечего, кроме состязаний по борьбе, баскетбольных матчей и скачек, все в один голос утверждали, что эти аппараты покончат с радио.

Дженифер опять устроилась в дом моделей Лонгуорта и начала демонстрировать модели нового сезона. Очень скоро стенные шкафы Анны вновь стали ломиться от туалетов Дженифер, от которых та отказывалась, надев их один-два раза. Телефон звонил непрерывно, и Дженифер уверенно входила в свою новую роль в обществе, увлекая за собой и Анну.

Дженифер встречалась с мужчинами, но предпочтение отдала Клоду Шардо.

Он был кинопродюсером из Франции – чисто галльский тип лица – обаятельный, влюбчивый. Анне он не понравился, но Дженифер с головой отдалась своему пылкому увлечению. Завтраки в лучших ресторанах длились по три часа с поцелуями пальчиков и танцами. Он плохо говорил по-английски, и Анну поразила беглая французская речь Дженифер.

В канун Рождества Дженифер и Анна нарядили небольшую елочку.

Должен был прийти Клод со своими друзьями.

– Через десять дней он уезжает, – задумчиво сказала Дженифер.

– Он действительно небезразличен тебе? Я подчеркиваю: действительно? – спросила Анна. Дженифер наморщила нос.

– Видишь ли… он какой-то другой. А что ты о нем думаешь? Только честно.

– Трудно сказать. Я не понимаю доброй половины из того, что он говорит, а другую половину вы тараторите по-французски, пока я пытаюсь разобрать его ломаный английский. Но из слов его дружка Франсуа я все же сумела понять, что у твоего Клода во Франции есть жена.

– Естественно. И вероятно, еще любовница, – с легкостью согласилась Дженифер. – Стоит мне привязаться к мужчине, как можешь быть уверена, что это тот еще тип. Он хочет, чтобы я поехала в Париж.

– Но у тебя, конечно же, и в мыслях нет ехать туда! Дженифер пожала плечами.

– Он хочет дать мне главные роли в своих фильмах. Говорит, я произведу у них фурор своей американской внешностью и беглым французским языком.

– Но ты же всегда утверждала, что не можешь играть.

– Он хочет, чтобы я снималась в эротических фильмах. Ну, в художественных, но полуобнаженной.

– Что?

– Там это принято, Анна. В таких фильмах снимаются многие крупные звезды. Это там ничего не значит. Да нет, я вовсе не имею в виду грязные порнографические ленты. Я хочу сказать, это будут фильмы с настоящим сюжетом. Только когда по ходу действия ты принимаешь ванну, тебя снимают.

– Но зачем тебе это делать?

– А почему бы и нет? Что я имею от того, что здесь за мной все бегают? Я была сенсацией прошлого сезона. Скоро мне исполняется двадцать восемь, а за спиной у меня два неудачных замужества. Настоящего мужчину я здесь уже не встречу. За мной закрепилась определенная репутация. Была замужем за принцем, потом за кинозвездой – мужчины считают, что я слишком богата и им не по средствам. Может быть, Париж – лучший выход для меня. Я знаю, что Клод насквозь фальшивый. Пускал мне пыль в глаза своим ухаживанием, только чтобы я подписала с ним контракт. Хочет сделать на мне деньги. Ну и что? Что я теряю? От меня же не убудет.

– Но ты же еще так мало была в Нью-Йорке – почему не испытать шанс?

– Я слишком хорошо известна. Ничего нового в моей жизни не предвидится. Ну ладно, возьмут еще в одно шоу, но хорошей роли опять не дадут. А потом что? Как манекенщица я тоже не бог весть что. Денег, которые я получаю в виде алиментов, мне хватает, но меня уже тошнит и от «Марокко», и от «Аист-клуба», и от одних и тех же приевшихся физиономий. А тебя разве нет? Или тебя все еще несет на крыльях вечной любви и преданности Нью-Йорку?

Анна отрицательно покачала головой.

– Нет, я стала как-то равнодушнее к этому городу после того, как уехал Лайон. Я прочла в «Тайме», что его книга выходит через месяц. Вероятно, сейчас он работает над второй.

– Ты была с кем-нибудь близка за это время?

– Нет, я не могу. Понимаю, это звучит глупо, но я все еще люблю Лайона.