Дом из воска и стекла

Глава 8

Та ночь, тот поцелуй что — то изменили. Будто распустился бутон, выпустив наружу острые, торопящиеся раскрыться лепестки. Или треснуло стекло под напором тепла. Пластиковый пакет, с запертой в нем крошечной рыбкой, дал течь. И вот уже скоро распустится цветок, залив комнату ярким ароматом. Или рыбка ускользнет в трещину, найдя ход в водоем…

А может, будет и не так. Лепестки цветка окажутся вялыми, невыразительного цвета, а аромат — слабым. Треснувшее стекло пропустит холод, а рыбка, вместо водоема окажется в водовороте канализации.

Может, и так. Этого — то и боялись и Тирон, и Лайса. А потому, в ту ночь вернувшись, молчали. И после долго молчали о происшедшем.

Они не говорили ни о чем. Слова казались тяжелыми, неуместными, ненужными. Ненужными среди прикосновений, взглядов, жестов и коротких фраз, понятных только им двоим. Все чаще Лайса находила себя на кухне, за приготовлением очередного кулинарного изыска после прослушивания краткого курса по инфоблоку. Или сидящей с книжкой в руке, внимающей льющейся с экрана ее информации о деятельности солдат Восстановления.

И все чаще сэттар обнаруживал в себе странные, новые качества. Особенно это проявлялось во время очередных "визитов" по "ту сторону" города.

Проверочные рейды Тирон ненавидел. По его твердому убеждению, маргиналов следовало бы не сдерживать и охранять, а загнать в какой — нибудь бункер и заморить голодом. Или сжечь. Правитель слишком добр и совестлив, поэтому и зараза ползет быстро, временами прорастая в тело города щупальцами и формируя зародыша, растит собственный организм. Этого нельзя было допустить ни в коем случае!

Поэтому сэттар, да и подчиненные ему солдаты, никогда не церемонились в действиях. "По ту сторону" им была предоставлена полная свобода.

Можно было, не сдерживая себя, работать прикладами, кулаками и ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Как правило, доставалось даже женщинам и детям. Такие действия не считались чем — то из ряда вон выходящим: из гнилого семени хорошего плода не получить, это всем известно. А поэтому — не стоит жалеть отродье отщепенцев.

Тот вечер… Тот вечер выдался странным. Во — первых, дежурство было и не его совсем, Дэнниса дернули из дома, прямо из — за стола, под недовольные визги Лайсы: "Что за работа, херня какая — то! Шли бы вы лучше стоянки охранять, и денег побольше, и в выходные никто не достанет! Сэттар! Мне вас ждать или че?!" На ходу объясняя непонятливой, что это только на несколько часов, что скоро сменит его Шерзан или кто — нибудь, что у новенького солдата рожает жена и, ну сама понимаешь, Лайса… Сопровождаемый гневным: "Ну и пожалуйста! Да и катитесь!", ушел таки. Со смехом, тянущим уголки рта и теплотой внутри. Эта теплота чуть не подвела его тогда.

…Грабители оказались проворными. Войдя в торговую точку как раз на пересечении Секторов, на скрещении этой стороны и той, один из них выбросил из — под полы грязного плаща короткий обрез, открыл стрельбу. Положив нескольких оказавшихся в зале людей на пол и приставив вонючее дуло к башке продавщицы, взял кассу. Приятель его, тем временем обшерстил полки, набив продуктами два огромных пакета.

Солдаты застрелили обоих неудачников прямо на границе города и Желтого Сектора — самого неблагонадежного пристанища маргиналов. Бросив трупы грабителей там же, на милость крыс и Похоронной Службы, двинулись дальше, в Сектор, дабы продлить акт возмездия, чтобы другим неповадно было.

Такие визиты были возбуждающе — жаркими, оставляющими после себя спокойствие и горячее удовлетворение, словно ночь с классной шлюхой. Нет ничего более сытного, чем секс, война и охота, ни одна жратва, ни один наркотик не сравнится с ними.

Через несколько минут после того, как фургон Армии Восстановления остановился возле металлических листов, обтянутых колючей проволокой, служащих заграждением сектора, и началось веселье.

Солдаты вламывались в бараки, выкидывая наружу растерянных, полуодетых людей. Полотно из дикого шума, ругани и воплей резали пополам оглушительные сирены подьезжающих к Сектору фургонов, жильцов Желтого Сектора следовало рассортировывать по приютам, Интернатам, психушкам и тюрьмам.

Спотыкающиеся фигуры с заложенными за головы руками выступали на свет прожекторов, щурясь и трясясь, покидая уютные, вонючие недра жилищ.

Сэттар Дэннис уже почти сорвал глотку от мата и окриков. В горле першило, из — под экрана стекал пот, щипля и заливая глаза. Нейрокожа, превратившись в корку, больно стянула половину лица. Маску уже давно требовалось сменить, рубцы под ней чесались и горели, и это жутко раздражало.

Весь этот ад назывался "Расформирование". Такие акты с разрешения Правителя можно было проводить не чаще, чем раз в три года. Дэннис считал, что можно бы и чаще… Хоть каждую неделю, а то и лучше — каждый день. Чем больше Секторов будет расформировано, тем чище города…

Сжав в руках "скорострел", сэттар пинком выбил хлипкую, обитую клеенкой дверь одного из бараков.

Заметив на полу, прямо в грязном трепье, кучку сжавшихся детей, направил на них жадное, смрадное дуло оружия и рявкнул зверем:

— Вам особое приглашение нужно, высранки болотные? Наружу, блять!

Детей было трое. Грязные, перепуганные мальчишки прятались за спину сестры. Девочка, лет четырнадцати по виду, поднялась, опираясь на пол кулаком единственной руки. Культя второй, замотанная тряпкой, висела плетью. Хромая и подпрыгивая на уродливо искривленной ноге, девочка пошла к выходу, волоча братьев за собой.

— Эй! — рявкнул Дэннис.

Дети остановились.

— Родители кто? Где они?

— В город ушли. — прошептала калека одними губами — Давно! Их здесь нет…

Мучаясь от внезапно возникшей головной боли, солдат хрипнул, поправляя автомат:

— На улицу. Поедете в Приемник.

Девочка всхлипнула. И Дэннис вдруг догадался, почему. Оставить дом родной (пусть даже и такой, но дом!), чтоб вскоре разлучиться с родителями и братьями, ребенку не хотелось… Пусть даже и такая, но семья. Странно, раньше его не посещали подобные мысли, Тирон вообще не подозревал, что у маргиналов могут быть какие — то чувства.

Вот тут — то он чуть и не прокололся! После чувствовал себя дураком, конечно, и даже на насмешки Шерзана не обиделся.

— Давай, пошли. — сказал Тирон, пропуская детей перед собой — Шевелитесь быстрее.

Подойдя к служителям опеки, сказал несколько слов. Потом склонившись к девчонке — калеке, прошептал, содрав экран с лица:

— В хороший Интернат поедете! Вместе будете там, понятно? Я приеду, проверю.

Глаза девчонки округлились от удивления. Один из братьев, задрав голову вверх, насупился, явно раздумывая, что делать — зареветь или нет?

— Как зовут? — крикнул Тирон уже садящейся в фургон девчонке.

— Эда! — ответ утонул в шуме и рокоте мотора — Эда Канц, сэттар!

Канц. Эта гребанная фамилия, довольно распространенная, к слову, видимо будет преследовать Дэнниса вечно.

Вскоре от Желтого региона остались лишь пустые бараки, догорающие костры и тоска. Завтра рано утром прибудет дезинфекционная служба с огнеметами и кислотой, и после них уж вообще не останется ничего…

— А ты, Тирон, у нас теперь лучший друг маргиналов, верно? — не удержался Шерзан от ехидства — Или, может, это твое потомство? А, напарник? Ты не стесняйся, неисповедимы пути мужчины — не всегда вспомнишь, где кому присунул…

Сэттар отмахнулся и прикрыл глаза, уперев затылок в трясущуюся стенку фургона, движущегося по дороге в город.

— Отвали, Шерзан. Выбью зубы.

Тот громко и погано хмыкнул, отвернувшись к окну.

Когда сэттар Дэннис вернулся домой, Лайса не спала еще. Она встретила его в коридоре, взьерошенная и завернутая в халат — в квартире было прохладно.

— Что обогреватель не включила?

— Зачем? — искренне удивилась девушка — Чего жечь зря? Потеплей одеться можно. Вы идите мойтесь… А есть хотите?

Шагнул к ней, прижал к себе, тщетно пытаясь успокоить восставшую плоть и жар в груди.

— Хотите, я с вами в душ пойду? — прошептала Лайса, неумело и подобострастно прижимаясь к тренированному телу, чувствуя сквозь слои одежды и жар, и отвердевший член.

О, да! Он хотел. И уже распахнул было рот, чтоб сказать: Конеееечно! И руки, чтоб сгрести жертву в охапку, по — разбойничьи закинуть на плечо и нести в ванную, а потом и в постель. Раздеть, сощипать как лепестки, с дорогого тела одежду, покрыть кожу поцелуями, спускаясь от шеи ниже, ниже и ниже. Развести бедра и трахнуть девчонку языком, крепко удерживая руками бьющееся в оргазме тело.

Вместо этого же отстранил, будто оторвал сейчас клок живой плоти от себя, скрылся в ванной. Достал аптечку и холодный кофр с нейрокожей.

— Я сейчас приду, сладкая! — орудуя скальпелем и кривясь от тупой боли, крикнул через дверь — Сейчас, Лайса.

Обиделась? Вполне возможно. Но пусть лучше обида, чем шок, круглые от страха глаза и брезгливая гримаса.

Содрав отслужившую свое время нейрокожу, посмотрел на себя в зеркало. И в самом деле мерзко…

Очень.

