Доминион

Глава 4

Элой расслабился в просторной ванне, блаженствуя от прикосновений обхаживающих его человеческих слуг. Один симпатичный парень натирал ему спину, а другой — грудь. Оба мужчины молчали, так как прекрасно знали, что людям дозволено говорить в присутствии богов, только если они обращаются к ним.

Обжигающий янтарный взгляд Элоя скользнул по рельефному телу стоящего перед ним слуги, который водил губкой по его торсу, от груди к члену. Человек ненароком посмотрел Элою в лицо и поспешно отвел глаза, когда его щеки вспыхнули от того, что он встретился взглядом с таким сильным, прекрасным и величественным существом.

— Тебе нравится омывать меня? — спросил Элой.

Безусловно, он уже знал ответ. Самым главным событием дня для этого человека, как и для того, что продолжал натирать его спину, было уже присутствовать рядом с ним, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к его плоти.

Человек улыбнулся:

— О да, мой небесный господин.

Элой ухмыльнулся, упиваясь столь ожидаемым ответом, и застонал, когда мужчины принялись омывать его ягодицы и пах. Его член был толстым и длинным, с широкими венами, проходящими по всей его длине. Головка его члена довольно массивна с выразительной щелью, и всякий раз, когда Элой снимал напряжение, его соков было достаточно, чтобы наполнить целую чашу. Конечно, его семя никогда не растрачивалось так бестолково, и всегда находился жадный рот или очко, чтобы излить его туда.

Даже сейчас, во время водных процедур, человеческая плоть, в которую была заключена его небесная сущность, начала непроизвольно отвечать на мягкие прикосновения и ласки слуг. Даже спустя двести с лишним лет он всё ещё подчинялся своему телу, тяготеющему к еде, комфорту, азарту и, самое главное, к удовольствиям.

Слуга поднял глаза на Элоя, не решаясь встретиться с ним взглядом. На его лице читался вопрос, и Элой утвердительно кивнул. Мужчина улыбнулся и начал водить рукой по длине набухшего члена. Элой закрыл глаза и позволил себе насладиться прикосновениями пальцев, которые сейчас неумолимо вели его к оргазму. Слуга неплохо справлялся со своей задачей, хотя всего час назад Элой получал большее удовольствие с рабом из своего гарема.

Второй мужчина мыл его ноги, для чего приходилось погружаться под воду, только периодически показываясь на поверхность. Он повторял это до тех пор, пока не закончил, а затем покорно отступил в сторону и безмолвно стоял, пока другой слуга продолжал работать с членом Элоя.

— Да-а-а, — Элой протяжно выдохнул, когда его яйца напряглись. Раб приятно потер пальцами головку, что приблизило его к кульминации. Слуга погрузился под воду, обхватил член Элоя губами и продолжил движения. Когда его плоть погрузилась в рот раба, Элой запрокинул голову и громко зарычал. Затем его тело несколько раз дернулось, и он изверг из себя всё до последней капли, сопровождая процесс стонами.

Слуга поднялся на ноги, а с его тела стекала мыльная вода. Он проглотил семя Элоя, затем отступил назад и покорно склонил голову.

— Благодарю тебя за небесное семя, бог Элой, — промолвил он.

Элой улыбнулся, проводя рукою по гладко выбритой мужской щеке.

— Твой рот и горло заслуживают этого благословения.

— Да, бог Элой, — согласился слуга и снова сглотнул, смакуя послевкусие семени Элоя.

Удовлетворенный оказанным ему почтением, Элой жестом руки показал, что они могут идти.

— Оставьте меня.

— Слушаемся, небесный господин, — ответили они и оставили Элоя в уединении.

Ступая по мраморным ступенькам, он выбрался из просторной, круглой, красной ванны, которая занимала большую часть его роскошной ванной комнаты из белого мрамора с отделкой в красных тонах. Его унитаз был красным, как и пара раковин. Также имелась душевая кабина, оснащенная шестью насадками, позволяющими ему всецело наслаждаться водными процедурами.

Схватив с вешалки полотенце, он начал вытираться. Обычно Элой поручал это своим слугам, но на сегодня их присутствия достаточно, потому что он и так провел большую часть дня, трахаясь. Сейчас он желал лишь зарыться в свою уютную кровать и поспать хоть несколько часов. Сегодня он был чрезвычайно возбужден и нуждался в разрядке несколько раз на дню, как всегда бывало с приближением Игр. Элой питал страсть к гладиаторским боям даже похлеще, чем Киджани.

Симеон же, напротив, не жаловал их, но посещал в знак солидарности. Одесса любил так же сильно, как и Элой, и они частенько напару трахали победителей схваток в ночь после Игр. Черт, они оба любили то, что позже назвали оргией чемпионов. Этого события с нетерпением ждали все гладиаторы, участвующие в Играх. Все знали, что секс с Богом — это серьезное жизненное достижение, и каждый хотел прикоснуться к святому таким образом.

— Фортуна улыбается смелым, а боги благоволят героям, — пробормотал Элой себе под нос, рассматривая свое отражение в большом зеркале в полный рост.

Это был девиз всех тренирующихся гладиаторов. Вера в то, что победа дарует им благосклонность, мотивировала их. Успех гладиатора важен не только для него, но и для его хозяина, и города, который он представлял.

Многие считали за честь пасть на арене, так как их смерть тоже имела значение для богов, наблюдающих за их самопожертвованием. И это имело смысл. Умереть в служении богам тоже своего рода победа, поэтому лудусы, потерявшие гладиаторов на арене, не были обделены благосклонностью богов. Конечно, только в том случае, если гладиатор прекрасно держался во время схватки. Плохое представление было чревато катастрофическими последствиями не только для конкретного лудуса, но и для жителей всего небесного города.

Каждый из четырех богов обладал определенными способностями по управлению стихиями, и если поклонение или подношения не удовлетворяли их, то они могли лишить город своей благосклонности. И в итоге переставали дуть ветра, позволяющие людям спасаться от изматывающей жары. Или же напротив, ветра были настолько сильными, что разрушали строения, а то и целые города. Многие бы пострадали и погибли, если бы Симеон не был благосклонен к ним. Если бы сам Элой не был доволен представлением, то это бы привело к тому, что людям бы не удавалось сохранить огонь, находящийся в его власти. Многие бы из них умерли с голоду или попросту замерзли бы.

Угодить богам и сохранить их благосклонность — самое важное для тех, кто им поклонялся. Именно поэтому Игры стали тем событием, где можно было продемонстрировать свою преданность в полном объеме. Реки крови, звон оружия и восторг толпы, казалось, услаждали богов, и каждый месяц на арене приносились новые жертвы.

Элоя интриговали предстоящие Игры. Он жаждал узнать, какой лудус выйдет победителем, так как каждый из четырех городов будет демонстрировать своих гладиаторов. В каждом из них содержалось по несколько лудусов, которые в конечном итоге боролись за звание лучшего в городе. Чтобы получить особую благосклонность, лудусы выставляли новых гладиаторов, вынужденных пройти судьбоносное испытание. Эти необученные мужчины и женщины сойдутся на арене с опытными гладиаторами в борьбе за жизнь. Это было то, что завораживало Элоя. На последних Играх такого представления не было, что расстроило его, и побудило людей собирать новых рабов.

Ранее на Элоя произвели впечатление гладиаторы Рамы. Он считал, что они наиболее подготовлены из тех, кого он видел. Возможно, в один ряд с ними можно было поставить только гладиаторов лудуса Олафея из города Осена, получившим благосклонность Одессы. И все же, его интриговало, что принесут новые Игры. Отличится ли кто-нибудь, став достойным участия в оргии? Время покажет.

Элой бросил полотенце на пол и проследовал в свою роскошную спальню. Огромная кровать с балдахином, установленная на постаменте посреди комнаты, повидала огромное количество потных мужских тел, но Элой неустанно увеличивал объем тестостерона среди простыней. Если и было что-то, что он любил в своем человеческом воплощении, так это удовольствия, даруемые ему телом.

Даже такие элементарные вещи, как прикосновения и поцелуи, были способны вознести его к небесам блаженства. Элой понимал, почему люди так легко шли на поводу у своих прихотей. Это не означало, что он прощал им то, как они эксплуатировали дарованное им раем, но объясняло тягу людей к удовольствиям.

Что же касается рая, то теперь он принадлежал им: Элою, Киджани, Симеону и Одессе. Люди нуждались в тотальном контроле, который могли обеспечить только они. Если кто-то и должен властвовать над массами, то это они. Так решили четверо богов. И теперь все стало лучше, как им казалось.

Но это было не совсем так. Симеон, который был с ними заодно изначально, спустя десятилетия, помудрел и стал видеть вещи по-другому. Зачастую он упрекал богов за их жестокость и призывал быть более снисходительными к тем, кто им поклоняется. Но его точка зрения — это мнение меньшинства, так сказать, поскольку он был один.

Несмотря на это, для их собственного выживания, Симеон всё ещё был с ними для демонстрации единства, и после десятилетней войны богов люди не поднимали бунт. И боги не сомневались, что этого не случится. Реальная власть внушала страх людям, и они невольно пресмыкались перед ней. Те дни, когда они молились невидимой силе, канули в лету.

Теперь они знали, кому поклонялись и почему. На смену вере пришла реальность и страх. Люди надеялась не потерять благосклонность богов. Лишь немногие люди, слишком ничтожное количество, чтобы беспокоиться о них, отказались подчиниться. Они обитали в отдалении от цивилизованных процветающих земель.

На окраинах каждого из городов имелись такие бесплодные земли. Эти пустоши были лишены благосклонности богов, но несмотря на это умудрялись выживать. Безусловно, их обитателям приходилось рисковать, проделывая не малый путь в поисках ресурсов и занимаясь земледелием в адских условиях дефицита воды и дождей.

Почва под их ногами была чрезвычайно скудна, чтобы выращивать на ней овощи и фрукты. Воздух — сухим и, следовательно, слишком горячим днем и холодным по ночам. Огонь тоже было очень трудно добыть, поскольку Элой не всегда позволял это, но чтобы частично удовлетворить Симеона, боги все же проявляли к жителям бесплодных земель толику милости. Возможно, именно это и позволило им выжить на протяжении десятилетий, после того, как боги взяли власть в свои руки.

Как бы там ни было, обитатели пустошей вызывали интерес у Элоя. Но подобно наблюдению за муравьями, как те проводят свой день, выполняя свои обязанности, и не более того. Время от времени, будучи наблюдателем, который следит, как насекомые спешат от муравейника и обратно, он ловил себя на желании раздавить их ногами. Такое проявление жестокости стало бы неплохим развлечением, но они дали слово Симеону, поэтому Элой и другие были вынуждены не трогать обитателей бесплодных земель.

Но их договоренность не обеспечивала им полной защиты. Чтобы ни делали люди друг с другом, это богов не касалось. Не каждый человек желал приносить себя в жертву на арене или служить в многочисленных борделях, которые усеяли все города и могли воплотить самые невообразимые похотливые фантазии в угоду богов. Учитывая все это, боги не сомневались, что рабство будет процветать и они получат все, что им вздумается. Вмешиваться и не нужно было.

Элой нырнул в кровать с необычайно уютными одеялом и простынями ручной работы. Он принял удобную позу и закрыл глаза, вскоре задремав в раздумьях о предстоящих Играх. Надеялся, что люди смогут представить что-то такое, что он не видел, или хотя бы то, от чего будет захватывать дух.

Глава 5

Скрежет ключей об металл разбудил Матео и двух других пленников. Он открыл глаза, слегка протер их и присмотрелся к человеку, открывшему камеру. Это был Сервантес, наставник, и, если ему удастся пережить сегодняшние события, возможно, его новый тренер.

— Поднимайтесь и шевелите булками, — приказал Сервантес.

Матео с остальными поднялись на ноги, еле державшими их, поскольку они голодали уже несколько дней. Честно говоря, Матео не представлял, как он может сражаться с обученным гладиатором, который не был ослаблен и обезвожен, как он, да ещё и надеется выстоять в этой схватке до конца. Наверняка ему не помешала бы благосклонность богов, но надеяться на это не стоило.

Часть его готова была смириться с тем, что смерть неминуемо настигнет его в ближайшие часы. Но другая часть хотела бороться, чего бы это ему ни стоило. И только когда придет время выходить на арену, станет ясно, какая чаша весов перевесит. Его желудок заурчал, как только он оказался за пределами камеры, и он приложил руку к животу в попытках его усмирить.

Как только все трое оказались на улице, Сервантес закрепил цепи на их ошейниках, а затем прицепил их противоположные концы к металлической петле на экипаже, в котором разместилось семь гладиаторов, среди которых был и Харака. У каждого из них, по всей видимости, в сетчатых мешках была боевая экипировка, но никакого оружия. Мужчины смотрели на них, устроившись более-менее удобно, и смеялись.

— Не отставайте, а то вас поволокут по земле. Мы не собираемся останавливаться из-за вас, усекли?

— Да, наставник, — ответил Матео, понимая, что нужно сказать. Он не был уверен, хватит ли у него сил угнаться за экипажем, к которому прикован, но он постарается.

Сервантес перевел взгляд на двух других пленников, и те кивнули, молча вторя ответу Матео.

— У вас язык отсох? — Его губы исказила ухмылка.

— Простите, наставник, — ответили двое.

— Так-то лучше, всегда отвечайте мне.

— Слушаемся, наставник, — ответили они.

Удовлетворившись ответом, Сервантес отправился к гладиаторам. Там же расположился ещё один экипаж, гораздо более презентабельный, чем не особо примечательный, состоящий из навеса со скамейками, в котором разместились гладиаторы. Второй экипаж был полноценной каретой с двойными дверями и, насколько мог видеть Матео, кожаными сидениями и шторками на окнах. Снаружи его украшали замысловатые узоры, вырезанные по дереву. Помимо них, герб в виде буквы «Р», который был выгравирован под балконом, красовался и над дверями кареты.

Это выглядело впечатляюще, и Матео догадывался, что она предназначена для их хозяина, Рамы. Кучер уже ожидал у экипажа, и вскоре Рама вышел из дома. Он проигнорировал Матео и остальных мужчин, просто забравшись в карету. Кучер закрыл за ним дверцу, затем прошел вперед, заняв свое место и взявшись за поводья.

Сервантес взобрался на скамейку экипажа с гладиаторами и сделал то же самое. Вскоре оба экипажа тронулись, и Матео с двумя мужчинами вынуждены были идти в ногу. Они двигались трусцой, едва держась на ногах и изо всех сил стараясь не упасть, чтобы их не волокли весь оставшийся путь, вероятнее всего, до арены. За время следования было всего две остановки, позволяющие мужчинам перевести дух, прежде чем двигаться дальше.

Спустя час, когда они прибыли на арену, их ноги сбились в кровь, а мышцы изнывали от боли. Пленники были полностью истощены и вымотаны как физически, так и морально, и духовно. Матео судорожно пытался восстановить дыхание и, как только это ему удалось, окинул глазами арену, поразившись её великолепию. Это было самым грандиозным из сооружений, которые ему приходилось видеть. Конечно, он повидал совсем немного, но это превосходило их все. Он обернулся к остальным пленникам и убедился, что они поражены не меньше.

Арена состояла из пятнадцати этажей и по площади была сравнима для Матео с небольшим поселением. Насколько он смог разглядеть, здание было возведено из мрамора, камня и стали и выглядело необычайно красиво со всеми своими арками, высеченными статуями гладиаторов прошлого и пышной зеленью, местами устилающей стены. Матео мог только фантазировать, как оно выглядело изнутри.

Ему не пришлось долго терзать свое воображение, так как они продолжили путь к гладиаторскому входу на арену. Экипаж Рамы двинулся в другую сторону, а их остался на тропе. Матео с остальными бежал рядом с экипажем, управляемым Сервантесом, пока он не остановился, а гладиаторы не начали высаживаться. Все они выстроились в одну линию с оружием в руках. На них были набедренные повязки и сандалии, и это отличалось от того, как они выглядели накануне.

Матео оценил глазами парня, с которым предстояло сражаться. Харака — двухметровый неотесанный зверь с длинными дредами, доходившими ему до задницы. Его кожа была темной от количества татуировок, покрывающих все его тело, в виде племенных рисунков и символов, значение которых Матео не знал. Среди них были имена, и он задумался, не принадлежат ли они гладиаторам, которых Харака одолел на арене.

— Следуйте за мной, мрази, — рявкнул Сервантес, и трое пленников поспешили за наставником, а гладиаторы шли следом за ними, наблюдая, чтобы никто из них не попытался бежать, что было невозможным, так как Сервантес крепко держал цепи, сковывающие их. Всех мужчин привели в одну комнату с каменными стенами и крюками на стене.

К Сервантесу вышел ещё один мужчина — высокий, мускулистый и лысый. На нем была надето что-то наподобие льняного халата. Его голубые глаза изучали трех пленников.

— Это ваши подношения сегодня? Печально, если это действительно так.

Сервантес замотал головой:

— Ты обижаешь меня, Самсон. Эти трое просто мусор, который должен будет показать в судьбоносном испытании, достойны ли они милости богов. Харака, Борис, Фейлонг, Сондер, Осирис и Тит — наше подношение.

Самсон перевел взгляд с пленников на мощных гладиаторов и одобрительно кивнул.

— Вполне достойное подношение, тем более для чемпионов.

— Вот и я о том же, — согласился Сервантес.

Самсон вновь вернулся к пленникам.

— С кем они сражаются сегодня?

Сервантес указал на Хараку:

— Эти трое выйдут на арену с ним.

Самсон снова кивнул:

— А-а-а, я понял. Тебе нужно подготовить гладиаторов?

— Как бы да, но я должен присмотреть за этими. — Он указал в сторону Матео и двух других парней. — Я всецело доверяю тебе позаботиться о моих гладиаторах.

— Тогда я забираю твоих гладиаторов, чтобы подготовить их к выходу на арену, — согласился Самсон.

Сервантес благодарно кивнул и жестом показал гладиатором, чтобы они следовали за мужчиной.

— Ступайте.

Семеро гладиаторов беспрекословно выполнили приказ, оставив Сервантеса наедине с тремя пленниками. Обычно наставник сам работал со своими людьми, но обычным рабам не разрешалось входить в зал гладиаторов, пока они не докажут, что достойны этого. Поэтому он остался с ними в зоне для рабов. Матео осмотрелся, убедившись, что кроме наставника и них в комнате никого нет.

Вдоль дальней стены располагались три оружейных стеллажа, заполненных тем, что производило впечатление старого и изношенного оружия, не пригодного ни для какого сражения. Даже щиты были помяты так, что не могли быть использованы. Словно все складывалось против них. Сердце Матео ушло в пятки от осознания того, что ему вряд ли уготовано пережить испытание судьбы.

Вдовесок ко всем этим мыслям, его желудок снова заурчал, вызывая у него легкие приступы тошноты. Он по-прежнему нуждался в еде и воде, как и в тот день, когда его пленили. Ему рассказали, что на судне им давали воду и черствый хлеб, чтобы не дать им умереть. Но в его памяти этого не отложилось из-за лихорадки. Зато это объясняет то, почему они до сих пор живы. Матео снова вспомнил о своих матери и сестре, искренне надеясь, что те не голодают. Продолжат ли они ждать его возвращения? В курсе ли, что его захватили? И верят ли в то, что он вообще жив?

Эти мысли овладели его разумом, рисуя будущее все более противоречивым. С одной стороны, он хотел сдаться и умереть. С другой, планировал сражаться, мечтая когда-нибудь снова увидеть родных. Надежда не умерла.

Сервантес закрепил их цепи на крюке в стене, гарантируя тем самым, что они не смогут сбежать. Затем повернулся лицом к пленникам.

— Я не стану вас чему-то учить. Вы выживете, если захотите этого. Вы вместе будете сражаться против Харуки. Если вы падете, значит, не были достойны. На этом всё. Когда придет время, вы получите оружие, и каждый из вас станет творцом своей судьбы.

Трое мужчин переглянулись, и у каждого читалось замешательство на лице, так как никто из них до этого не сходился с человеком в бою, тем более насмерть. Матео знал лишь несерьезные потасовки с его другом детства, Дором, которые всегда заканчивались тем, что старшие их разнимали. Дор умер четыре года назад, потому что реалии бесплодных земель были беспощадны, и большинство не доживали даже до сорока — жестокая действительность лишала их жизни раньше.

Теперь ему придется выложиться на полную, чтобы выжить или же умереть, пытаясь это сделать. Все пленники думали только об этом, когда приблизились ближе к воротам, ведущим на арену. Комната, где они находились, была чем-то вроде зала ожидания. Они смотрели на арену, которая была еще величественнее, чем казалось снаружи. А наверху красовался массивный кронштейн с четырьмя огромными экранами.

— Что это такое? — поинтересовался Джером. Он был пленником, который больше всех болтал по дороге сюда, и тем самым бедолагой, на долю которого выпало наглотаться мочи Кодака прошлой ночью.

— Экраны, на которых все видно в деталях. Камеры тщательно следят за каждым движением гладиаторов, и люди могут наблюдать это, — объяснил Сервантес, презрительно фыркнув. — Бьюсь об заклад, что видеть электричество в работе для вас в диковинку.

Он прав, Матео не сталкивался с такими чудесами. Это одновременно пугало его и очаровывало. Он вглядывался в эти четыре экрана, и чувство обреченности все больше его поглощало. Теперь все увидят каждый момент его битвы за жизнь. На экранах демонстрировали трибуны, забитые людьми. Камера перемещалась от секции к секции, и видя себя на экранах, зрители приходили в еще больший восторг. Всё это вызывало у Матео отвращение.

Сервантес не спускал глаз с пленников, следя за тем, чтобы они не попытались сбежать. Он наблюдал за тем, как они изучают то место, которое может стать их могилой. Видел растерянность в их глазах и страх, который заставлял их тела дрожать. Он не думал, что они выстоят схватку с Харакой, хотя тот даже не входил в десятку лучших гладиаторов. Он был где-то посередине. Никак не тянет на чемпиона, но довольно зрелищен и достоин проливать кровь во славу богов.

И все же, эти трое обессиленных от голода слишком легкая добыча для Хараки. Смерть настигнет их быстро, боги утолят свою жажду крови, и самые зрелищные поединки стартуют. Сервантес ухмыльнулся, наблюдая за тем, как трое мужчин обмениваются испуганными взглядами. Краем уха он слышал, как они обсуждают какую-то свою стратегию, словно это могло им помочь.

В тот момент, когда Сервантес впервые увидел новых рабов своего хозяина, он не был впечатлен, но на этом этапе…ему редко, кто нравился. Нужно рассматривать каждого отдельного кандидата, дав тому немного времени, чтобы судить непредвзято. Если кто-то из этих мужчин и выживет, дойдя до этапа тренировок, он не видел в них чемпионов.

По его мнению, они просто были недостаточно хороши. И все же, ему приглянулся самый младший их них с выразительными карими глазами и пухлыми губами. Он был красив, и единственное, что расстраивало Сервантеса, что если паренек падет на арене, то ему не предоставится возможность вогнать свой член ему в рот и задницу. Но он не парился особо по этому поводу. Его хозяин частенько даровал ему красивых девушек и юношей для утех за его преданность. Пока тренировал лучших гладиаторов в мире, он не был обделен благосклонностью не только богов, но и своего хозяина.

Матео прислонился к воротам, наблюдая за тем, как арена заполняется людьми, пришедшими поглазеть, как умирают мужчины и женщины. Кто из них будет ликовать, когда он попадет под меч Хараки, если этому суждено случиться? Эти люди не имели ни капли сочувствия ни к гладиатором, ни к их жертвам. Матео презирал тех, кто жаждет только крови. Он ненавидел богов, которым нравилось это и которые позволяли подобным зверствам происходить ради праздного развлечения.

Если таков он, цивилизованный мир, то Матео не желал иметь с ним ничего общего. Жизнь в бесплодных землях была безумно тяжелой, но, по крайней мере, люди там не убивали друг друга и чувствовали себя свободными. Беспроблемный доступ к еде, воде и другим вещам первой необходимости являлись единственным преимуществом жизни на процветающих землях. Только это отметил Матео и больше ничего.

С каждой секундой Матео все явственнее ощущал, насколько напряжены его нервы. Сейчас арена уже была полна зрителей, и он мог слышать, как люди смеются и болтают между собой, и этот звук казался ему зловещим, так как никто из них не поможет ему. Напротив, они только ускорят его смерть. Он поразился, увидев, что некоторые из них даже трахались на трибунах, уподобляясь животным.

— Уже недолго осталось. Как только боги прибудут, мы сможем начинать, — оповестил Сервантес.

Услышав голос наставника, все трое вздрогнули. Он был настолько тих все это время, что могло показаться, что его там нет. Матео снова взглянул на экран, демонстрирующий ту часть арены, которая выглядела роскошнее остальных. Это была импровизированная лоджия с навесом из синего бархата и четырьмя массивными сидениями, подобными тронам, с которых открывался идеальный вид на арену. Матео нервно сглотнул, одновременно и ожидая, и страшась появления богов.

Матео предстояло увидеть их впервые. До этого он слышал только рассказы об их могуществе и красоте. Также Матео был наслышан об их гневе, которого и боялся больше всего. Эти четыре бога уничтожили мир более двухсот лет назад, стерев с лица земли миллиарды людей. Уцелевшим дали шанс восстановиться, но только по схеме, удобной богам. Небесные города являли собой огромные территории в разных сторонах света, и все они были соединены нейтральными землями, где и находилась арена.

Матео узнал об этом только по дороге сюда от своего товарища по несчастью. По словам Джерома, боги обитали рядом с Ареной, а люди — рядом с богами. Те, кто жили ближе, были богаче, помогая богам сохранять власть. Матео отметил некоторые из признаков благополучия по пути следования к арене. Огромные сооружения из стекла, дерева, камня и кирпича. В некоторых случаях использовались строительные материалы, неведомые Матео, но Джером поведал, что это рисовая бумага и хром. Дома были построены на территориях, которые постоянно благоустраивались и, как узнал Матео, охранялись. Всё это завораживало парня, потому что он понятия не имел, что кто-то из людей так живет, и заставляло задуматься, чего им стоило всё это, не в финансовом плане, а в духовном.

Он искренне радовался полученным знаниям, но не думал, что они пригодятся ему в будущем, учитывая то, что они следовали на встречу возможной гибели. Беседа просто помогла скоротать им время. Джером был родом не с тех же земель, что Матео, а с Силл Делрея, пустошей на окраине небесного города Осена.

Матео не мог знать, достоверна ли информация, сказанная Джеромом, но если это так, то он узнал больше об устройстве мира. Его глаза были прикованы к четырем тронам, словно он мог заставить богов задержаться, тем самым продлив время, отведенное ему. Сервантес подошел к ним, и его холодный взгляд также устремился на троны. Краем глаза Матео заметил, как тот ухмыльнулся, и вскоре понял почему.

— Ну наконец-то, — пробормотал Сервантес.

Матео устремил взгляд на экран, когда четыре бога заняли свои места. Каждый из них сел в то кресло, которое, как предположил Матео, было цвета флага их городов. Обивка трона Одессы синего цвета, как и цвет флага с волнами океана на нем. Красный был цветом Элоя, как и его флаг с изображением пламени. Зеленый трон предназначался для Киджани, как и флаг с изображением дерева с корнями, уходящими вглубь. Белый же принадлежал Симеону, а на его флаге были вырисованы потоки ветров.

Матео открыл рот, когда увидел богов во всей их небесной красе, которая просто не поддавалась описанию. Несмотря на расстояние, разделяющее их, он не мог не отметить, как в них сочеталась мускулистость и выправка, характерная для настоящих мужчин, и изящность и мягкие черты, свойственные хрупким женщинам.

Цвет их кожи тоже различался, варьируясь от темной, цвета красного дерева, у Симеона до светлой у Киджани, которую Матео мог бы сравнить с цветом песка. Одесса выглядел сильно загоревшим, в то время как кожа Элоя лишь слегка тронута загаром, как и у Матео, словно от поцелуя солнца. Черты лица каждого из них были очень выразительными.

Глаза Одессы имели миндалевидную форму, у Киджани тот же кошачий разрез, но с большим наклоном, что придавало его красоте большую экзотичность. У Симеона были большие, круглые глаза теплого оттенка, из-за чего он казался более милосердным, в то время как Элой смотрел с прищуром, а его взгляд был едким и жестоким…но одновременно выразительным и мечтательным.

Матео поймал себя на том, что любуется богом огня, словно завороженный им. Возможно, причина крылась в том, что тот, казалось, наслаждался атмосферой, царящей на арене больше, чем другие боги, не считая Одессы, который окидывал толпу своим зеленым взглядом, полным азарта и презрения. Выражение же лица Элоя излучало похоть, словно он получал сексуальное удовлетворение от предвкушения зрелищ зрителями и им самим.

Киджани спокойно сидел между Одессой и Симеоном, изредка посматривая в сторону Элоя. Симеон же выглядел совершенно безразличным ко всему происходящему, и Матео стало интересно, верны ли его ощущения. Боги казались ему настолько…человечными, чего он никак не ожидал. Учитывая могущество, которым они обладали, и власть, сосредоточенную в их руках, он ждал, что эти существа будут такими, какими их описывали некоторые легенды.

Матео думал, что они будут трехметрового роста, с крыльями и нимбами над головами. Хотя отметил для себя, что их одеяния соответствовали его ожиданиям. На Одессе была длинная шелковая мантия цвета морской волны с отделкой, украшенной драгоценными камнями, боковыми разрезами, застежки которых также инкрустированы. Его роскошная корона с россыпью голубых топазов сверкала на солнце.

Двое богов облачились в тоги из атласного материала, которого Матео раньше не видел, но знал, что если ему когда-то представиться возможность прикоснуться к нему, тот будет мягким на ощупь. Матео давал себе отчет, что этому не бывать. Их тоги также украшали застежки с драгоценными камнями и поясами, которые были не менее роскошны. И только одеяния Элоя выглядели иначе. Он носил массивное ожерелье с рубинами на шее и браслеты на запястьях, а его гениталии прикрывала золотая повязка с красными узорами и боковыми разрезами, которые оставляли открытыми его мощные бедра.

Он был воистину восхитителен, и Матео не мог оторвать глаз от бога, чья обнаженная, блестящая от масла грудь заставляла его член пробуждаться. На самом деле он никогда не встречал мужчину, в данном случае бога, который вызывал бы такие реакции его тела. Даже гладиаторы из лудуса Рамы, хотя некоторые их них очень сексуальны, не действовали на него так, как бог Элой.

— Вот они боги, — сказал Сервантес.

Его голос заставил Матео вздрогнуть, который почти забыл, где он и зачем сюда доставлен.

— Они так могущественны, как о них говорят, сэр? — Матео повернулся к Сервантесу.

Наставник кивнул.

— Я знаю цену их благосклонности. — Он окинул взглядом трех пленников. — Откровенно говоря, вы даже не достойны умереть за них, но мой хозяин решил принести вашу кровь в качестве дани, поэтому я молчу.

Матео подумал о том, что лучше бы он и правда молчал. Эти слова сокрушили его, потому что являлись подтверждением того, что они доставлены на арену лишь для того, чтобы пролить кровь. Это было тем, что могло утолить жажду богов — смерть еретиков с бесплодных земель.

— Ну вот и началось, — объявил Сервантес, улыбаясь и устремив взор на арену.

Матео увидел, как толпа поднялась со своих мест, а затем опустилась на одно колено, склонив головы перед богами, которые равнодушно сидели, словно не впечатленные поклонением, которое получали. Все четверо подняли правую руку вверх, а затем опустили её, и люди, подобно стаду, вернулись на свои места. Мужчина, одетый в синие льняные брюки, рубашку и сандалии, с золотой лентой, перекинутой через плечо, вышел на балкон второго этажа, выходящего на арену, и поднес ко рту предмет, незнакомый Матео.

— Добро пожаловать на День Чемпионов! Мы посвящаем его нашим любимым богам, смиренно преклоняясь перед ними, — сказал человек в агрегат, который держал в руке, от чего его голос разнесся над толпой.

— Что у него в руках, сэр? — поинтересовался Матео.

— Микрофон. Мы слышим его голос через динамики, — пояснил Сервантес, не понимая, зачем он сделал это. Было маловероятно, что эти трое переживут поединок.

— У нас достаточно обширная программа. Гладиаторы со всех городов прибыли сюда, чтобы пролить кровь, а, возможно, и отдать свои жизни в благодарность за вашу благосклонность, — объявил глашатай, а затем снова поклонился четырем богам, которые лишь кивнули в ответ. — Так давайте не будем терять время.

Большинство людей на трибунах шумело и ликовало от того, что, судя по всему, было поводом для радости, которую Матео не разделял. Он слишком нервничал, чтобы чувствовать хоть что-то, кроме удушающего страха. Его ладони вспотели, и его все сильнее колотило по мере того, как время приближалось.

— Прежде чем мы перейдем к самому действию, давайте поблагодарим достопочтенного Аврелия Туретто, председателя Высшего совета, за спонсорскую поддержку Игр.

Толпа неистово зааплодировала, когда пожилой мужчина с коротко стриженными седыми волосами в белом шервани с золотой отделкой встал перед аудиторией, чтобы её поприветствовать. Он поклонился богам, помахал толпе и снова сел на свое место.

Ведущий Игр продолжил:

— У Доминуса Рамы есть три пленника родом с бесплодных земель, которых он готов представить на всеобщее обозрение, чтобы порадовать богов. Они сойдутся на арене с его гладиатором, имя которого Харака.

Толпа заликовала, жаждая начала кровопролитий.

— Если эти трое выдержат испытание судьбы и удостоятся милости богов, Рама сделает из них настоящих гладиаторов, которые, вне сомнений, принесут славу его лудусу и этой арене, — бравировал ведущий под аплодисменты толпы.

— Давай начинай уже! — воскликнул Элой, пожелавший покончить с этой официальностью и помпезностью после того, как услышал об испытании судьбы.

— Конечно, бог Элой, как будет угодно, — сказал ведущий и махнул рукой, давая старт. — Начинаем!

Одно единственное слово заставило сердце Матео чуть ли не выпрыгнуть из груди. Приступ тошноты был такой, что его, наверное, вырвало бы, если бы в его желудке оставалась хоть какая-то еда. Сервантес освободил их от цепей и извлек меч из ножен.

— Ступайте или встретите неминуемую смерть прямо здесь, — прорычал он, нацелив острие меча в их сторону.

Трое мужчин понимали, что у них нет никакого выбора, кроме как идти навстречу своей судьбе, какой бы она ни была. Яркий солнечный свет поглотил их, как только они ступили на арену. Толпа освистывала их и закидывала гнилыми фруктами и овощами, которые ударялись об их тела, оставляя свои дурнопахнущие соки стекать по их коже. Стараясь игнорировать реакцию толпы, они направились к трем старым мечам, лежавшим на песке.

Матео взял один из них, как и двое других пленников. Он ощутил тяжесть в своей руке, пытаясь поймать равновесие. Бросил взгляд на потускневшее, зазубренное лезвие и судорожно сглотнул, осознав, в каком невыгодном положении они оказались. Неужели это происходит на самом деле? Ему не приходилось ранее держать меч в руках, но зато он ловко обращался с ножом. К сожалению, в данный момент его не было под рукой. Раньше ему удавалось завалить с помощью ножа несколько кабанов. Он собирался применить все свои навыки в этом бою. Уничижающий рев толпы сменился радостными возгласами, как только на арене появился Харака.

Когда суровый гладиатор уверенным шагом приближался к ним, Матео снова почувствовал, как его тело онемело от ужаса. Торс Хараки был защищен коричневой нагрудной пластиной с изображением герба дома Рамы. Оба запястья и голени также облачены в кожаную защиту. У Матео и других пленников нет ничего подобного. Гладиатор крепко сжимал в одной руке меч, а другой держал массивный бронзовый щит. Матео мог видеть яростный взгляд Хараки в отверстии бронзового шлема, полностью покрывающего его голову.

— Вот дерьмо, — произнес Маркус, и Матео посмотрел в его сторону как раз в тот момент, когда струя мочи сочилась по ноге пленника, образуя лужу под ним.

— Помните, мы работаем в команде, так что у нас есть шанс, — приободрил парней Джером, крепче сжимая рукоять меча.

У Матео пересохло во рту, когда Харака занес свой меч над ним, а шум толпы достиг очередного апогея. Действуя инстинктивно, он блокировал первый удар гладиатора. Харака отступил назад, но затем сделал выпад, ударив Матео в бок, поскольку тот оказался недостаточно быстр, чтобы увернуться.

Матео вскрикнул, когда из раны ручьем хлынула кровь. Харака снова взмахнул мечом, но он уклонился от удара и ушел в сторону, схватившись за раненый бок. Остальные пленники атаковали Хараку, размахивая мечами, изо всех сил пытаясь убить гладиатора, чтобы сохранить себе жизнь.

Матео изумленно посмотрел на кровоточащую рану в своем животе. Таким был его конец? Истекать кровью под крики ликующей толпы? Они снова аплодировали. Он поднял глаза и увидел, как Харака пнул Джерома ногой, отправив на песок, и рубанул по Маркусу, отрубив тому руку. Кровь хлестала из его раны, пока тот с ужасом смотрел на свою отрубленную конечность. Харака ухмыльнулся, отскочил назад и замахнулся, рассекая шею Маркуса и снося голову с его плеч.

На песок лилось все больше крови, когда обезглавленное тело рухнуло на землю, к всеобщему ликованию ненасытной толпы. Матео в ужасе осмотрелся по сторонам, наблюдая за тысячами людей, жаждающих его смерти, и он собрался духом, не желая допустить этого. Он должен был выжить, пережить это испытание, выпавшее на его долю в эту секунду.

Джером снова поднялся на ноги, занимая самую выгодную оборонительную позицию, когда Харака приближался к нему с мечом, омытым кровью. Матео понимал, что не может продолжать лежать в ожидании смерти. Он не умрет в угоду толпе. Черт бы их всех побрал! Будь они прокляты! Он зарычал, пытаясь встать с земли. Спотыкаясь, он направился в сторону Хараки, заключая гладиатора между собой и Джеромом. Он взмахнул мечом, но Харака заблокировал его удар, а меч Джерома встретился с бронзовым щитом.

Они не сдавались. Оба мужчины продолжали атаковать, размахивать мечами и наносить удары Хараке, веря в то, что один из них достигнет цели. С каждой порезом, нанесенным лезвиями их мечей на тело Хараки, Матео становился все более уверенным в том, что он сможет выжить. Возбуждение толпы неумолимо возрастало, так как схватка длилась дольше, чем кто-либо мог ожидать. Но смогут ли эти двое несчастных на самом деле выжить?

Глава 6

Элой подался немного вперед, наблюдая за продолжающейся схваткой. Поначалу трое мужчин, вышедшие на арену, не произвели на него особого впечатления, хотя один из них привлек его внимание. Он был самым симпатичным из всех, но Элой не сомневался, что парень погибнет, как только на арене появится действующий гладиатор. Для него стало полной неожиданностью увидеть такое рвение в молодом человеке, который продолжал сражаться с полной самоотдачей, даже несмотря на полученные ранения. Им управляло желание жить, и наблюдение за тем, как он сражается на арене со своим товарищем, приводило Элоя в восторг.

— Тебя что-то привлекает в этом зрелище, Элой? — поинтересовался у него Одесса.

— Возможно, — коротко ответил Элой, не сводя глаз с привлекательного юноши, чье тело, казалось, было готово сдаться, но сердце и разум хотели сражаться до конца.

— Им обоим стоит сдаться и позволить гладиатору их прикончить. Это самая милосердная смерть для них, — отметил Симеон.

— Сдаваться — это не про этого юношу, — возразил Элой. — К тому же, что в этом интересного?

— Он все равно падет — это только вопрос времени, — пробормотал Киджани. Он хмурился, наблюдая за происходящим на арене. Затем посмотрел в сторону Элоя, и его взгляд посуровел, когда он увидел, с каким благоговением смотрит его бог-собрат на парня, лежащего на песке. Теперь Киджани жаждал смерти этого юнца, хотя бы ради того чтобы усмирить азарт Элоя.

Тот вцепился в подлокотник своего трона, когда меч Хараки полоснул Матео по груди. Из его раны заструилась кровь, как только он опустился на колено. Элой прикусил нижнюю губу, когда Матео отпрянул в сторону, как раз в тот момент когда Харака обрушил на него свой меч. Второй пленник бросился в сторону гладиатора, подняв оружие высоко над головой.

Элой понимал, что такая тактика атаки была ошибочной, и результат не заставил себя ждать, когда Харака блокировал удар щитом и пронзил грудь соперника мечом. Толпа взорвалась криками и аплодисментами, когда второй из мужчин был убит, и на арене остался только один.

Харака извлек лезвие из тела Джерома и сосредоточил все внимание на Матео. Несмотря на то что за ним было явное преимущество в бою, он не остался невредимым, так как трое рабов сумели оставить раны на его руках, ногах и груди. Среди них как неглубокие, так и те, что требовали наложения швов. Он наступал на Матео, который поспешно пятился назад, пытаясь собраться c духом. С меча гладиатора стекала кровь павших, а из-под шлема виднелась ухмылка, с которой он готовился расправиться с последним из пленников.

Сердце Элоя бешено забилось, когда он увидел отчаянное желание выжить в глазах Матео. Этот взгляд ему не раз приходилось видеть, но в борьбе этого юноши за жизнь было что-то такое, что взывало к нему. Песок на арене уже был залит кровью четырех мужчин, но толпа продолжала неистовствовать, требуя большего. Воодушевление людей подпитывало жажду крови и в Элое, вот только он хотел, чтобы победителем вышел юноша.

Невзирая на то, что тело Матео ослабло от потери крови и недостатка пищи, он все же сумел подняться на ноги. Пусть это станет его последним боем, но он не умрет, лежа на земле. Харака блокировал его меч щитом и сделал выпад вперед, который заставил Матео рухнуть на спину, сильно ударившись о землю. Он застонал от боли и откатился в сторону, уворачиваясь от угрозы, нависшей над его жизнью. Харака продолжал атаковать, не давая ему возможности сориентироваться, прежде чем вновь обрушить свой меч на него.

Матео смог блокировать атаку, но затем получил удар ногой по кровоточащей ране, который заставил его согнуться пополам от пронзающей боли. Стоя над ним, Харака вознес меч над головой, чтобы нанести последний удар. Глаза Матео расширились, сердце отчаянно забилось, а дыхание перехватило, когда он взглянул в лицо неминуемой гибели.

— Стойте! — скомандовал Элой, провозгласив это так громко, что заставил толпу утихнуть, а лезвие меча в руках Хараки остановиться всего в нескольких сантиметрах от горла Матео.

Одесса усмехнулся.

— Похоже, что Элой положил глаз на этого парня, — поддразнил он.

— К чему это? Он недостоин этого, так пусть умрет, — возмутился Киджани, нахмурившись ещё сильнее.

— Ты даруешь ему свое благословение? — поинтересовался Симеон у Элоя. Тот факт, что его собрат вступился за юношу, сильно взволновал его, так как подобное случилось впервые.

Элой проигнорировал фразы, брошенные другими богами, и поднял руку, официально останавливая поединок. Харака опустил оружие и склонил голову, отступая на несколько шагов в сторону от Матео, который в недоумении оглядывался по сторонам.

— Этот человек продержался дольше остальных, менее достойных, чем он, и был отважен в бою. Я хочу снова увидеть его на арене в качестве настоящего гладиатора, — заявил Элой, подбадривая толпу, и опустил руку.

— Вау, бог Элой дарует этому человеку свое благословение. И это не удивительно. Почему? Потому что он даже не скрывает похоти в своих глазах, когда смотрит на этого недобитого юношу, — протяжно произнес Одесса, ехидно улыбаясь.

— Просто он заслужил право выйти на арену ещё раз, вот и все, — ответил Элой, усаживаясь обратно на свой трон. Он не сводил глаз с Матео, пока юноша при помощи Хараки пытался подняться на ноги. Они вдвоем удалились с арены под возгласы восторженной толпы.

— Надо было позволить ему умереть, — проворчал Киджани. — Этот ублюдок даже не поблагодарил тебя за то, что ты сохранил ему жизнь. Уже только за это он заслуживает смерти.

— Крайне важно для нас проявлять милосердие, — возразил Симеон.

— Да что ты! — усмехнулся Киджани и пренебрежительно отмахнулся от Симеона, но тот лишь ухмыльнулся, не ожидая ничего другого.

— Кроме того, он был слишком слаб. Когда восстановится, если, конечно, не скончается от полученных ран, уверен, он ещё в полной мере покажет, насколько благодарен, — добавил Симеон.

Киджани перевел взгляд с Симеона на Элоя и поморщился, когда подумал о реальной причине, по которой тот пощадил этого юношу. Его воротило от неконтролируемого желания Элоя познать плотские удовольствия с этими смертными, хотя, по его мнению, ни один из них не был достоин получить доступ к телу бога.

— Я с нетерпением жду следующего поединка, — оповестил Элой и жестом приказал оратору продолжать мероприятие. Он рассчитывал, что гладиаторские бои будут многообещающими.

Колотые и резаные раны на теле Матео горели огнем. Он едва мог передвигать ногами, опираясь практически всем весом на Хараку, который что-то говорил ему, пока они оба, хромая, возвращались к Сервантесу.

— Тебе несказанно повезло, что ты получил благословение бога. Даже не понимаю, чем ты это заслужил, — сказал Харака. — Не уверен, что тебе будут по силам все испытания, которые необходимо пройти для того, чтобы стать гладиатором. Просто запомни этот день.

Матео слышал слова, которые он говорил ему, но пока не осознавал их значения, так как всё ещё не мог придти в себя после длительного пребывания на арене. Очевидно, он продержался не благодаря своему мастерству, так как оно у него отсутствовало, и Харака дал это понять во время сражения. Он поразился тому, что выстоял так долго, и давал себе отчет, что в первую очередь ему помогли двое товарищей по несчастью, которые были с ним на арене. А во вторую — его нежелание умирать.

До той самой минуты, когда он оказался там, на песке, он снова и снова терзал себя размышлениями о том, стоит ли ему опустить руки и умереть, чтобы освободиться от неопределенного и чертовски пугающего будущего или бороться за него, каким бы оно ни было. Только когда его меч схлестнулся с мечом Хараки, он принял окончательное решение.

Харака довел его до зоны ожидания, где Сервантес всё ещё пребывал в недоумении. Матео усадили на скамью, и он зажал рукой самую серьезную из ран, ту, которая на животе.

— Никогда ещё не видел, чтобы боги были милостивы к кому-то столь ничтожному, — сказал Сервантес, нависая над Матео.

— Я тоже, — раздался голос позади них, и все трое устремили свои взгляды на Раму, появившегося у второго входа. — Пусть Кодак присмотрит за ним, чтобы он не отбросил копыта. Помойте его и накормите. Я побуду здесь с твоими остальными гладиаторами до тех пор, пока ты не вернешься.

Сервантес кивнул.

— Хорошо, господин. — Он повернулся к Хараке. — Отнеси его.

Харака что-то проворчал в ответ и подхватил израненного и обессиленного Матео, унося его с арены к экипажу. На обратном пути к дому в отсутствии лекаря Сервантес всячески пытался оказывать юноше первую помощь, чтобы остановить кровотечение и не допустить попадания инфекции. Все время пока наставник обрабатывал его раны, Матео был не в состоянии даже пошевелиться. Единственное, за что он благодарил небеса, помимо того, что еще был жив, это за то, что ему не пришлось следовать до дома на своих двоих.

Когда они наконец добрались до лудуса, его перенесли в одно из помещений в основном строении. Он пытался понять, что происходит, но перед его глазами все плыло, а то и вовсе исчезало. Матео не мог ясно разобрать, что он видит и слышит. Он знал только, что его поместили на поверхность гораздо более мягкую, чем то, на чем ему приходилось лежать с тех пор, как его похитили.

Ему потребовалось совсем немного, чтобы полностью отключиться, особенно в таких комфортных условиях, чему он несказанно обрадовался. Когда Матео пришел в себя, в комнате было темно, если не считать несколько зажженных свечей. Как только он попытался встать, боль в мышцах и жжение в ранах заставили его лечь обратно.

— Лежи спокойно, — произнес приятный женский голос. Женщина приблизилась к его постели. Матео смог рассмотреть, кому принадлежал голос. Девушка оказалась миловидной, светловолосой, с серыми глазами и пухлыми губами, сложенными бантиком, что делало ее похожей на одну из кукол, которая когда-то имелась у его сестры. На вид ей было лет пятнадцать, и нотки теплоты в её голосе умиротворяли его, когда она говорила с ним.

— Ты серьезно пострадал на арене, получив множество ранений. Но они уже заживают.

— Я… я сам не верю, что всё ещё жив, — ответил Матео, вспомнив тот момент на арене, когда перед его глазами промелькнула вся его жизнь. Харака возвышался над ним, подняв меч над головой и готовясь нанести сокрушительный удар, когда его прервал громкий голос, заставивший притихнуть ликующую толпу.

Всё это прокручивалось в его голове, и он всё ещё не верил, что бог его пощадил. Они действительно давали свое благословение лишь самым достойным. Но что делало его более достойным, чем те двое мужчин, что сражались вместе с ним? Почему же они не избежали своей участи?

— Почему меня пощадили? — поинтересовался он у юной леди.

Она пожала плечами.

— Этого никто не знает. Боги редко сохраняют кому-то жизнь и то только гладиаторам. Этого никогда не случалось с рабами, как ты или я.

— А разве гладиаторы не такие же рабы? — уточнил Матео.

Девушка отвела глаза.

— Они являются таковыми, но стоят на самой высокой ступени, поскольку посвящают свою жизнь богам. Принеся себя в жертву, они прославляют дом своего хозяина, а их победы даруют процветания городам, пока они удостаиваются благословения со стороны богов. Сегодня ты тоже заслужил его. — Она приподняла рукой его голову. — Вот, выпей. Тебе необходимо подкрепиться.

Матео жадно пил бульон, который предложила ему девушка, и сбавил темп только тогда, когда она попросила его делать перерывы между глотками. Он был настолько голоден, что если бы у него оставались силы, выхватил бы миску у нее из рук, опустошив её до последней капли. Но Матео был слишком слаб и нуждался в её помощи, поэтому делал маленькие глотки, как она велела, пока весь бульон не закончился. Он облизал губы, стараясь ощутить всю полноту вкуса, так как это было лучшее из того, что ему приходилось есть за последние дни.

— Твой желудок может принять его или отвергнуть. Мы начинаем с бульона, так как пока тебе противопоказана твердая пища, — пояснила она. — А сейчас отдыхай.

Она положила на его лоб влажную ткань, прохлада которой приносила ему удовольствие, так как помогала ему не думать о еде. Его живот по-прежнему урчал, и он хотел ещё бульона, но девушка посоветовала ему воздержаться от этого, если не хочет, чтобы его организм отверг всё, что он уже получил.

Он прислушался к её совету и посвятил свое время сну. Время от времени Матео просыпался, улавливая краем уха мужские разговоры. Когда они разбудили его в очередной раз, он обернулся и увидел сидящего на одной из кроватей гладиатора и, как предположил Матео, лекаря, осматривающего его.

— Ты быстро восстанавливаешься, — произнес лекарь.

— Когда я смогу снова выйти на арену? — поинтересовался гладиатор.

— Ты так стремишься умереть? — проворчал лекарь.

— Во мне горит желание возвысить этот дом в глазах богов, быть благословленным и получить освобождение, — ответил гладиатор.

Лекарь вздохнул:

— Не раньше чем через месяц. Твоя рана была серьезной, слишком глубокой для столь быстрого восстановления. Необходимо дать твоему телу восстановиться, если не хочешь встретить свою смерть, когда в следующий раз выйдешь на арену.

В ответ гладиатор застонал и нахмурился.

— Целый месяц без тренировок. Месяц, когда я буду вынужден пропустить следующие игры.

Лекарь пожал плечами.

— В следующий раз постарайся увернуться от удара врага. — Он закончил с перевязкой и отступил на шаг назад. — Ну все. А теперь отдыхай.

Гладиатор проворчал что-то ещё, чего Матео не расслышал, но судя по смешку, который издал лекарь, это было что-то безобидное. Гладиатор бросил взгляд на Матео и нахмурился еще сильнее.

— И что в тебе такого особенного? — размышлял он.

Матео не стал утруждать себя ответом, так как его у него не было. К тому же он не хотел заострять внимание на том, что походило на издевку, а учитывая то, что они оба ранены, не желал конфликта.

— Какого хрена, Осирис? Оставь мальчишку в покое. Иди отдыхай, — распорядился лекарь, выпроваживая мужчину из помещения. Затем он вернулся к Матео.

— Нам всем хотелось бы понять, что же в тебе такого особенного, что один из самых ветреных богов посчитал тебя достойным жить. Возможно, что твоя жизнь не такая уж и никчемная. И теперь нам нужно просто узнать, какова её цена, — произнес чей-то голос, и Матео признал в нем Раму.

Матео повернул голову и увидел приближающегося к нему господина.

— Он уже идет на поправку, господин, — сообщил лекарь.

— Как успешно? — уточнил Рама.

— Лихорадка наконец отступила. Его организм не отвергает пищу, поэтому мы перешли от бульонов к густым супам. Его раны заживают очень быстро, господин. Шрамы будут едва заметны, — пояснил лекарь.

Рама пренебрежительно взмахнул рукой.

— Меня абсолютно не волнуют его шрамы. Для гладиатора они словно победные трофеи. Он должен принимать их именно так…Если, конечно, когда-нибудь вернется на арену. Ему ещё нужно пройти тренировки. Когда он сможет приступить?

— Не раньше, чем через пару месяцев, господин. Конечно, если вы хотите, чтобы у него и правда был шанс.

Рама зарычал.

— Я даю ему месяц. Я должен понять, что бог Элой разглядел в этом юноше.

— Прошу прощения, господин, но я вынужден возразить. Вы рискуете выпустить на арену гладиатора, чьи силы ещё не восстановились. В результате зрелище будет удручающим, и боги разгневаются, — предостерегал лекарь.

Рама тяжело вздохнул, осознавая затруднительность положения.

— Ох, яйца Киджани! Какие травы тебе нужны, чтобы исцеление протекало быстрее, как у Осириса?

— Медвежья ягода была бы очень кстати. Я бы изготовил из нее мазь и настой. Это ускорит восстановление, — ответил лекарь.

— Я распоряжусь приобрести немного. — Рама посмотрел на Матео. — Скажи мне, юноша, как твое имя?

В веренице событий Матео даже не придавал значения тому, что эти люди, ставшие вершителями его судьбы, даже не узнали его имени, да и судя по всему, раньше это особо их не заботило.

— Матео, господин, — ответил Матео.

Рама удовлетворенно кивнул:

— Матео… Думаю, что могу позволить тебе сохранить его. Это хорошее, звучное имя, достойное гладиатора. Ты приступишь к тренировкам через три недели. Постарайся сделать так, чтобы ты выжил. Ты будешь обучаться японскому стилю ведения боя.

Матео немного приподнялся, оперевшись на локти, и с непониманием посмотрел на Раму:

— Это как, господин?

— Учитывая твою комплекцию, думаю, что тебе лучше всего освоить владение китаной и вакидзаси… коротким мечом, — пояснил Рама, увидев замешательство на лице Матео. — Безусловно, твое тело нуждается в физических нагрузках, так как хочу, чтобы ты набрал мышечной массы. Но я наблюдал за тобой на арене, ты достаточно проворен, и это не может не радовать.

— В этом стиле он будет хорош, господин, — согласился лекарь.

— Так и будет. Итак, бог Элой был милостлив к тебе. Хоть он, как завелось, не прощает неудач, но все же уберег тебя от твоих собственных, так как тебе не суждено было превзойти в бою Хараку. Возможно, пока ты восстанавливаешь свои силы для арены, мы сможем ублажить Элоя другими способами, — сказал Рама, приблизившись еще на несколько шагов к Матео. — Ты девственник?

Матео нервно заморгал, будучи выбитым из колеи столь бестактным вопросом. Просто в бесплодных землях не было принято задавать подобные вопросы в лоб. Чем больше Матео познавал этот, так называемый, цивилизованный мир, тем больше он убеждался, насколько дикими были его нравы, хотя это и не признавалось.

— Да, господин, — откровенно ответил Матео. Ему было девятнадцать, и хотя он и испытывал тягу к мужчинам, Матео никогда не потакал ей.

Рама ухмыльнулся.

— Давай проверим, насколько ты честен. — Он просунул руку между ног Матео, и тот попытался противиться действиям Рамы, но тут же был вознагражден ударом по лицу, который уложил его плашмя на кровать. — Дрянь! Ты моя собственность. Никогда больше не пытайся перечить мне. Усек?

Матео приложил ладонь к щеке, где уже начал образовываться синяк.

— Да, господин. Простите меня.

— Ты решил, что если бог даровал тебе свое благословение, то ты не зависишь от меня? — прорычал Рама. Его жестокие серые глаза впились в карие глаза Матео, выражая всю ярость от того, что собственный раб вздумал идти ему наперекор.

Матео замотал головой.

— Совсем нет, господин.

— Славненько. Я буду делать с твоим телом все, что мне вздумается, и ты будешь повиноваться. Ты будешь иметь только то, что я тебе даю, осознаешь? — Рама сверлил Матео холодным взглядом, требуя от него повиновения.

Матео кивнул:

— Да, господин.

Рама, наконец удовлетворившийся ответами своего раба, продолжил скользить рукой между ног Матео.

— Раздвинь пошире.

Матео старался сохранять хладнокровие, хотя ещё никто не касался столь интимных частей его тела. Даже когда он стоял на постаменте с теми похитителями, чужие руки не касались тех мест, где сейчас были пальцы Рамы. Он ощущал, как господин исследует его анус, и всхлипнул, когда кончик пальца проник внутрь.

— О-о-о, это превосходно. Молодой и нетронутый. Так узко, что я уже горю желанием овладеть тобой самому, но приберегу тебя для бога Элоя. Уверен, ему это понравится. Когда он последний раз был с девственником? — размышлял Рама, лукаво улыбаясь и прикидывая, сколько денег получит его дом, если он сумеет сделать из Матео того, кто придется по вкусу богу.

— Могу ли я просить три недели, чтобы быть уверенным, что он готов к такому роду деятельности? — спросил лекарь.

— Две недели. Он может просто лежать, не дергаясь, — заявил Рама.

— Он то может, господин. Но можем ли мы быть уверенными, что богу Элою придется по вкусу такая пассивность?

И снова Рама вздохнул от досады, что он не может получить желаемое из-за рекомендаций лекаря.

— Черт с ним. Три недели. Но он должен быть полностью готовым угодить богу.

— Хорошо, господин, — пообещал лекарь.

Матео был не настолько сведущ в порядках цивилизованного мира, как другие пленники, прибывшие с ним, но прекрасно понимал, что его судьба решается без его участия, словно Матео там и нет. Он осознавал, что лишен права голоса, и это приводило его в ярость. Они отдадут его богу Элою, чтобы тот удовлетворил свои сексуальные прихоти, воспользовавшись его телом. Мысль об этом побуждала его сорваться с места и расправиться со всеми присутствующими в комнате, но его тело ещё слишком ослаблено, да и физических навыков для атаки было недостаточно.

Никогда он ещё не ощущал себя настолько беспомощным. И все же Матео не жалел о том, что до сих пор жив, так как у него оставалась надежда, которую он не терял ни на минуту.

Глава 7

Элой запрокинул голову, расслабившись на своем троне и наслаждаясь оральными ласками, оказываемыми одним из шести своих рабов. От того, как раб орудовал ртом на его члене, по его спине побежали мурашки, и он застонал от удовольствия. Пальцы раба только усиливали приятные ощущения, все явственнее приближая его к оргазму.

— Давай кончай быстрее, чтобы мы могли нормально пообщаться, — поторапливал его Симеон, сидя на троне напротив, скрестив ноги и положив руки на подлокотники.

— Не гони коней… уххх, — простонал Элой.

Симеон тяжело вздохнул, не скрывая своего раздражения.

— Вообще-то, ты сам пригласил меня.

— Так как ты напросился, — поправил его Элой.

— Связавшись с тобой, я поймал себя на ощущении, что тебе необходимо выговориться, — отметил Симеон.

— Пусть так. — Элой открыл глаза и одарил своего собрата-бога недовольным взглядом. — Почему бы тебе тоже не получить удовольствие от моего раба? Они мастера своего дела.

Он жестом указал на одного из парней, стоявших неподалеку, на котором была лишь прозрачная набедренная повязка, отливающая золотом, которая, по сути, бесполезна, так как гениталии все равно прекрасно просматривались. Но именно это и вдохновляло Элоя.

Симеон одарил раба безразличным взглядом и нахмурился.

— Я не возбужден сейчас, а ты, к моему разочарованию, видимо, всегда на взводе.

Элой усмехнулся.

— Не завидуй. — Он снова закрыл глаза и расслабился, погружаясь в удовольствие от ласк раба.

На лице Симеона читалось недовольство, когда он поднялся с трона и направился на балкон. Выйдя наружу, он окунулся в негу, создаваемую легким, прохладным ветерком, который был в его власти. Он редко отказывал людям в такой благодати, как ветер, но если его собратья-боги сходились во мнениях, он уступал и вершил наказание. Если народ переставал поклоняться им должным образом, особенно это казалось разочарований в Играх, боги по очереди применяли к ним карательные меры. Со своей стороны Симеон мог увести ветер прочь, оставляя воздух затхлым и душным в одном случае, или же, напротив, усилить порывы ветра, сделав его пронизывающим до костей.

Но это ни шло ни в какое сравнение с тем, что мог сделать Киджани, если бы ощутил неуважение со стороны расы, представителей которой он считал низшими созданиями. Бог Земли славился тем, что создавал сильнейшие землетрясения, ведущие за собой разрушения колоссальных масштабов, или устраивал глобальные засухи, лишая земли плодородия. Второе, конечно же, было недостижимо без участия Одессы, который попросту лишал людей воды. Он всего-навсего отменял все дожди, откладывая их настолько, насколько ему вздумается.

Гораздо сокрушительнее были наводнения, которыми Одесса не брезговал в прошлом, уносившими множество жизней, уничтожавшими посевы и наносившими невосполнимый урон. Люди не могли отрицать реальность богов, но все же больше боялись их, чем любили. Симеон осознавал все это и ненавидел. К несчастью, он, по всей видимости, был единственным из богов, которого не удовлетворяла природа такого поклонения, потому что остальных троих, казалось, устраивало, что они являются силой, перед которой люди падают ниц от ужаса, а не от уважения и почтения.

Когда до него донеслись громкие стоны Элоя, он понял, что его собрат достиг кульминации, а значит, теперь сможет уделить время беседе. Симеон выждал несколько минут, давая возможность Элою привести себя в порядок, а затем вернулся в гостиную, как раз когда все рабы были выпровожены вон.

— Наконец-то, — пробормотал Симеон, усаживаясь обратно на трон.

Элой усмехнулся:

— Мой друг, я искренне не понимаю твоей брезгливости.

Симеон отмахнулся.

— Это не брезгливость. Я упивался плотскими удовольствиями на протяжений многих десятилетий. Однако ваши с Одессой необузданные желания явно превосходят мои собственные.

Элой только пожал плечами, так как не мог поспорить с этим. Он был настолько ненасытен в сексе, что испытывал ежедневную потребность в нем. Выносливость его тела во много раз превосходила возможности любого из людей, но он все еще мог получать разрядку и сексуальное удовлетворение с ними. Элой искренне не понимал, почему Киджани и Симеон не испытывали подобной потребности.

— Итак, ты еще не разговаривал с Киджани? — поинтересовался Симеон.

— Оу, я бы предпочел избежать этого.

Симеон усмехнулся:

— Он все еще злится на тебя за то, что ты вмешался в ход сражения на Играх.

— Прошло уже три недели, а он все еще держит на меня бестолковую обиду, — пробормотал Элой.

— Его страсть по отношению к тебе делает его злость весьма обоснованной. Ты должен понимать, что он не в восторге, когда твои интересы обходят его стороной, — отметил Симеон.

— Я не давал ему никаких поводов.

— Вы спали друг с другом. Для Киджани этого достаточно.

— Мой темперамент ни для кого не секрет, — ухмыльнулся Элой.

Симеон вскинул бровь.

— Да уж, твой темперамент невероятно горяч, Элой. Должен признать, что даже мне любопытно, почему ты остановил поединок. Разве двое других пленников не были достойны твоей милости?

— Нет, не были, — ответил Элой.

— Так в чем же этот парень превосходит остальных?

— Он вызвал у меня интерес.

— И никто другой не делал этого раньше?

— Никто.

— А я припоминаю одного, кому это удалось, — заявил Симеон, лукаво улыбаясь.

Элой приподнял бровь.

— Кроме тебя об этом никому не известно. Пусть так и будет.

— Сейчас уже нет смысла об этом распространяться. Это было несколько десятилетий назад. Кроме того, это выведет Киджани из себя без всякой на то причины, — сказал Симеон и рассмеялся.

— Он умер таким молодым, — едва слышно произнес Элой, вспоминая единственного человека, который смог завладеть его сердцем.

— Да, умер, но это и к лучшему.

— Аккуратнее в выражениях, — прорычал Элой в ответ.

Симеон поднял руку, успокаивая пыл Элоя.

— Я говорю так не по тому, что хочу задеть тебя, а просто напоминаю. У нас есть уговор никогда не заводить любовников-людей. Это табу. По сравнению с нами их жизнь быстротечна, как мгновение ока. Союз с кем-то из них приведет к войне, так как породит волну ревности.

— Я в курсе, — вздыхая, ответил Элой.

— И все же восемьдесят лет назад ты наплевал на этот факт.

— Вот именно, это было восемьдесят лет назад, Симеон.

— Ну хорошо, — уступил бог ветра с долей недоверия, — я просто слегка беспокоюсь, так как ты выразил свое неравнодушие к представителю одной из низших рас…по мнению Киджани и Одессы.

— А почему тебя так беспокоит то, к чему я испытываю интерес? — спросил Элой, слегка подавшись вперед.

— Потому что тебя редко волнует что-то помимо удовлетворения своих плотских желаний. Ты этого хочешь? Просто присунуть этому пареньку? Я не возражаю, если это так. Он довольно мил… Или здесь все же что-то другое?

Элой задумался о том, что он ждет от парня, у которого до сих пор не знал даже имени. Он был очарован борьбой юноши с врагом, который намеревался и был более чем способен убить его. В этом человеке было что-то такое, что взывало к Элою, но не совсем понимал, что именно. Помимо этого необъяснимого чувства, Элой действительно желал юношу и хотел ощутить свой член глубоко внутри его горячей, тугой дырочки.

Он взглянул на Симеона, ухмыльнувшись:

— А ты неплохо изучил меня, мой друг. Большинство столь красивых юношей, как он, созданы для публичных домов. Мне же интересно посмотреть, какой из него получится воин.

— Но ты же намереваешься затащить его в свою постель? — уточнил Симеон.

— Да, безусловно, — подтвердил Элой.

— Ну что ж, теперь все стало более-менее ясно. Хотя уверен, что такие доводы не обрадуют Киджани.

— Киджани считает меня своим только потому, что мы с ним спали в прошлом. Ему просто придется смириться с тем, что больше ничего не светит, — заключил Элой, хлопнув себя по колену. — Я не смог соблазнить тебя своими рабами, но разе ты сможешь отказаться от деликатесов, приготовленных моими поварами?

— Вот! — Симеон широко улыбнулся и погладил свой живот. — Это и есть путь к моему сердцу.

Элой рассмеялся, а затем поднялся с трона и распахнул дверь.

— Мы будем обедать.

— Слушаюсь, бог Элой.

Один из рабов склонил голову и побежал за едой.

Элой вернулся на трон, ожидая, когда ему принесут его еду, которую ему вскоре подали на нескольких серебряных тарелках. Те, кому повезло жить ближе всего к тому месту, где обитали боги, были благословлены на то, чтобы иметь возможность баловать себя роскошью, а именно: красивой одеждой, комфортабельным жилищем, чистой водой, электричеством и вкусной едой. Чем дальше люди жили, тем меньше благ они имели, а на некоторых землях они и вовсе отсутствовали. И это являлось основной причиной того, почему люди старались во всем угодить богам.

Элой наслаждался курицей с розмарином, картофелем, фруктами и овощами, которые умело приготовил его шеф-повар, и Симеон не отставал от него. Два бога общались на отстраненные темы, не слишком неуместные для ушей слуг, которые держали в руках блюда, с которых они обедали.

В комнату вошел еще один из рабов и, поклонившись, протянул Элою конверт.

— Бог Элой, это письмо только что было доставлено вам.

Элой облизал мясной сок с кончиков пальцев и взял конверт, затем махнул слуге рукой, и тот удалился, не сказав больше ни слова. Элой прочитал имя адресата и ухмыльнулся.

— Как я понимаю, известия приятные? — предположил Симеон, разделываясь с куском жареной курицы. Человеческая еда была тем, чем он не мог перестать наслаждаться. Существовало столько рецептов и столько деликатесов, которые стоило попробовать. Если у него и существовала какая-то слабость, единственный грех, числящийся за ним, то это было чревоугодие.

— Возможно, — ответил Элой, вскрывая конверт и пробегаясь глазами по содержимому. Его губы расплылись в довольной улыбки, когда он прочитал то, что предлагалось в этом письме. Нечто такое, чем он не имел возможности насладиться уже очень давно.

— Эта твоя улыбка интригует меня еще больше, — произнес Симеон, с любопытством наблюдая за собратом.

Элой окинул его взглядом сверху вниз.

— Попридержи любопытство. — Он положил конверт на подлокотник своего трона. — Это касается только меня.

Он жестом велел слуге поднести блюдо с остатками курицы, отломил ножку и откусил от нее смачный кусок.

— Твое право, — ответил Симеон, не желая настаивать. Хотя по довольному выражению лица Элоя, он мог догадываться, о чем шла речь. Скорее всего, это было приглашение в какой-то новый бордель, так как Элой, похоже, питал к ним страсть не меньше, чем к ежемесячным Играм.

Боги вскоре распрощались, так как время шло к вечеру, и оба почувствовали, как усталость овладевает их телами. Они были всемогущи, но нахождение в смертной человеческой оболочке вело к тому, что они становились также подвержены людским слабостям. Элой забрался на свою огромную кровать и погрузился в размышления о том, что ему делать с этим предложением.

Человек, которому он сохранил жизнь, был девственником. Его тело не тронуто, и Элою предлагали право сорвать этот цветок, что справедливо. Он вообще считал, что ни один из людей не должен лишаться невинности с себе подобными, ибо эта привилегия должна оставаться за богами. К досаде Элоя, большинство уже теряли девственность к тому моменту, как делили с ним постель, так как владельцы борделей и другие высокопоставленные личности пользовались этим в свое удовольствия. Это разочаровывало его и вызывало отвращение, и именно поэтому шанс, подобный этому, был редкостью, и очень привлекал Элоя.

Если бы Элой узнал, что юноша, который, как сообщалось в письме, носил имя Матео, отдал свою невинность одному из себе подобных, он был бы очень недоволен. Разъярен. Его всегда возмущало то, что многие люди не боятся наслать на себя гнев богов, не отдавая им своих девственников и девственниц, упиваясь этим сами. Конечно, имело значение то, что только он и Одесса были падки на плотские утехи с людьми, так как Киджани брезговал ими, а Симеон вполне мог прожить и без них. Если у них не было единства мнений по какому-то вопросу, никто из них не мог ввести что-то в ранг закона.

Немалую роль в этом играли также Высший сенат и Элитный охранный легион. Они стояли в одном ранге с владельцами лудусов и борделей и обладали особыми привилегиями, как те, кто верно служит богам. И это тоже зачастую вело к тому, что Элою и Одессе не доставалось девственников.

Матео стал бы истинным подарком. Элой рассчитывал, что юношу доставят в его покои, где он сполна удовлетворит свои желания с девственником, прежде чем вернуть его господину. Лишь от одной мысли о том, как он погружает член в тугую, нетронутую дырочку молодого красивого мужчины, заставила кровь хлынуть к его стволу, делая его твердым. Он позвал одного из своих слуг, чтобы тот помог справиться ему с нахлынувшим возбуждением.

Человек вошел в его покои и встал на колени перед Элоем.

— Мой Бог, чем я могу служить вам?

— Подари наслаждение моему члену, — приказал Элой, и мужчина, покорно кивнув, поднялся на ноги.

Янтарные глаза Элоя наблюдали за тем, как человек забрался на кровать, оседлав его бедра. Мужчина был привлекательным, подтянутый и с рельефным прессом. Он не поднимал своих голубых глаз, чтобы не встречаться взглядом с Элоем. Слуга слегка наклонился, чтобы взять флакон с массажным маслом с прикроватного столика, и вылил приличное количество его на массивный тридцатисантиметровый член Элоя.

Бог застонал, когда человеческая рука плавно заскользила, смазывая его плоть.

— Хватит дразнить меня, мальчик.

Конечно, он знал, что этого юношу зовут Лэйн, но Элой редко обращался к своим слугам по имени.

— Как скажете, бог Элой, — ответил слуга. Он попал в дом бога в четырнадцать лет. Сейчас, когда ему было двадцать, он прекрасно разбирался в сексуальных предпочтениях Элоя. Он приподнялся, достаточно высоко, чтобы насадиться на божественный член, а затем медленно скользнул вниз. Ему потребовалось немного времени, чтобы приноровиться и впустить в себя Элоя полностью.

— Ооо, да, — промурлыкал Элой, получая наслаждение от задницы своего слуги. Ему доводилось бывать и с женщинами, тела которых приносили ему свои особые удовольствия, но все же он предпочитал ощущать тугую мужскую плоть вокруг члена.

Слуга покачивал бедрами, двигаясь вверх-вниз на члене Элоя, стараясь понравиться богу. Никто не желал столкнуться с его гневом, если он окажется неудовлетворенным. Один из слуг, который не сумел угодить Элою, был брошен на растерзание львам на потеху публике. Сам бог был безмерно доволен чудовищной расправой над этим человеком, и воспоминание об этом крепко засело в умах всех, кто служил ему.

Элой обхватил бедра слуги, насаживающегося на его плоть, вторгаясь в него по самые яйца. Стоны слуги становились все громче, и его тело напряглось, когда они оба приблизились к кульминации.

— Пожалуйста… Прошу, мне кончить на ваше тело, бог Элой? — взмолился слуга.

Элой бросил взгляд на твердый член парня, на бордовой головке которого выступили капли предсемени. Ему нравилось, когда люди извергали свое семя на его тело, но он все равно настаивал, чтобы они просили его разрешения.

— Кончи для меня, — скомандовал он. Его хватка на бедрах слуги усилилась, когда Элой ощутил накатывающийся оргазм всем телом.

Слуга запрокинул голову, вскрикнув в неподдельном экстазе, когда его член выстрелил несколькими порциями густого перламутрового семени, расплескав его по животу и груди бога. От этого зрелища Элой не смог себя сдерживать и щедро наполнил слугу обильными соками. Каждый мускул его тела напрягся, и он прикусил нижнюю губу, утопая в блаженстве от освобождения. Всевышний явно был дальновиден, когда делал секс чем-то столь приятным.

Элой дернулся несколько раз, прежде чем расслабиться, когда последние капли выплеснулись в дырочку парня. Слегка отдышавшись, он шлепнул слугу по заднице, давая ему знак, чтобы тот слез с него, и парень беспрекословно подчинился.

— Может, вы хотите, чтобы я искупал вас, бог Элой? — предложил слуга, глядя на подсыхающее семя на торсе Элоя.

Элой посмотрел вниз и ухмыльнулся.

— Оближи меня.

Слуга улыбнулся и склонился, убирая языком сперму с загорелой мускулистой груди. Элой наблюдал, как розовый язык парня избавляет его плоть от перламутровых капель. Ему доставлял удовольствие этот процесс. Бывало, что он отдавал приказ вылизать его тело полностью и мог достичь оргазма от этого.

— Прекрасно, а теперь ступай, — приказал он, как только слуга закончил.

— Слушаюсь, бог Элой, — ответил он и тут же покинул покои.

Сейчас мысли о Матео отступили. Элой был слишком удовлетворен и расслаблен, чтобы продолжать думать о сексе. Он хотел только одного — погрузиться в сон.

Глава 8

Матео был в курсе письма, которое Рама отправил богу Элою с предложением его тела для плотских утех. Он также знал, что никак не может воспротивиться этой участи и повлиять на ситуацию. На протяжении трех недель, в течение которых он залечивал свои раны, он должен был оставаться нетронутым. Несколько гладиаторов уже наказали за то, что предпринимали попытки надругаться над ним, и сейчас уже не для кого не было секретом, что Матео девственник.

Уже одно это знание, казалось, подзадоривало и служило вызовом остальным гладиаторам, которые жаждали его тела. В целях безопасности он спал в одиночной камере, что гораздо лучше, чем времяпрепровождение в клетке, в которой он пребывал изначально. Здесь, по крайней мере, было хотя бы минимально комфортно и имелось ведро, куда можно справить нужду. Его выхаживали несколько служанок и лекарь. Лекарство из медвежьих ягод, что они давали ему, возвращало его к жизни даже быстрее, чем ожидалось, что крайне радовало Раму, который строил на Матео планы.

Матео сидел в своей камере, наблюдая за гладиаторами, которые занимались водными процедурами после изнурительных круглосуточных тренировок. Он слушал, как они отпускают скабрезные шуточки в адрес друг друга. Среди них были несколько мужчин, которые предавались плотским утехам на глазах у всех и, создавалось впечатление, что это вполне в порядке вещей. Такая откровенная демонстрация была чужда Матео. Люди в бесплодных землях гораздо скромнее и вели интимную жизнь в стороне от посторонних глаз.

Один из гладиаторов приблизился к его камере и просунул свой толстый, вожделеющий член сквозь решетку, заставив Матео отпрянуть назад.

— Отсоси мне, — скомандовал он.

Этот мужчина приводил Матео в трепет. Его тело усеивали шрамы, полученные за время его пребывания на арене, свидетельствуя о том, что он опытный гладиатор. Его тело было мускулистым и чертовски рельефным, а рост превышал два метра, как прикидывал Матео. На его голове красовался ирокез из черных волос, и густая борода, как у дикаря.

Серые глаза гладиатора уставились на Матео.

— Ты слышишь меня, щенок… Твой рот не настолько девственен, как твоя дырка. Так что, соси! — Он потряс необрезанным членом перед Матео, который ещё дальше отодвинулся от решетки.

— Тебе не стоит делать этого, — предупредил Матео.

— Заткни пасть, проклятый сучонок! — Гладиатор плюнул в Матео, угодив ему на щеку.

Матео метнулся назад, прижавшись спиной к стене. Ему не терпелось стереть с себя харкотину, но не хотел, чтобы гладиатор счел это за слабость, поэтому не стал делать этого. Несмотря на то, что Матео испытывал страх перед этим мужчиной, он никогда не позволит ему узнать об этом. Юноша сохранил непоколебимое выражение лица, несмотря на решительный взгляд, нацеленный на него.

— Я непременно трахну тебя, как только твоя вишенка будет сорвана, — прорычал он, отстраняясь и возвращаясь к остальным гладиаторам. Некоторые из них оценили его выходку, засмеявшись.

— Борис, ты пугаешь нашего птенчика, — сказал один из гладиаторов, хлопнув Бориса по плечу.

— Я этому птенчику ещё повыдергиваю перышки, — заявил тот, посмотрев на Матео и послав ему воздушный поцелуй, продолжая глумиться над ним.

По крайней мере, теперь Матео было известно имя этого человека. Борис. Он вздохнул, убирая с лица мерзкую харкотину и вытирая руку о набедренную повязку. Ему встречались в Бесплодных землях мужчины, ведущие себя подобным образом, но избегать контактов с ними было достаточно просто, так как обычно они зависали в определенных местах. Но даже их нравы не были настолько варварскими. Он лег на свой тонкий, поношенный матрас, предоставленный для того, чтобы ему не приходилось спать на полу, пока идет на поправку. От других гладиаторов он узнал, что если бы не его ранение, то он спал бы, как все, на голом полу. А некоторые и вовсе подкалывали его тем, что ему вообще бы не пришлось беспокоиться о том, на чем коротать ночи, если бы бог огня не остановил поединок.

Минуло уже три недели с того рокового дня, когда жизнь в очередной раз изменилась и заиграла новыми красками. Конечно, Матео не мог знать, сколько ему отмерено на этой земле, учитывая, что его ждала участь стать гладиатором, весь смысл существования которых сводился к сражениям насмерть на арене. Он расспросил обо всем немного одного из самых приятных для него мужчин тут, Малека, который, казалось, был к нему более снисходителен, нежели другие.

Матео хотел понимать, действительно кто-то из гладиаторов смог обрести свободу, и получил утвердительный ответ. После многочисленных сражений и побед во славу богов и лудуса, которому они служили, семеро гладиаторов стали свободными. Их господин, Рама, являлся одним из этих счастливчиков. Знание этого вселяло в Матео надежду, но совсем небольшую. Гладиаторские бои проводились уже на протяжении столетия, причем Игры были ежемесячными. За весь этот период только семерым дарована свобода. Мог ли Матео даже осмелиться думать о том, что он станет восьмым?

Ещё его волновало, насколько возможно выжить после прохождения обучения, на что Малек сказал, что все зависит от того, насколько сильно желание сделать это. Безусловно, это воодушевляло Матео. Он искренне желал этого, а осознавая то, что гладиатор может получить свободу, ему было за что бороться, как и всем остальным. Хотя по ощущениям Матео, многие жаждали только славы, и ради этого готовы даже с гордостью сложить голову на арене.

Матео не разделял этого стремления, и, возможно, никогда не придет к этому. Громкий стук по решетке камеры вырвал его из потока размышлений, и юноша приподнял голову, чтобы посмотреть, кому он понадобился.

— Господин желает видеть тебя, — сообщил Сервантес и стал отпирать дверь.

Матео поднялся с матраса и пошел за своим наставником. Он вышел в сопровождении Сервантеса и ещё одного охранника. Судя по тому, что открылось взору Матео, в помещении находилось по меньшей мере десять охранников, но, возможно, их было и больше. Он не имел раньше доступа в главный дом.

Он заметил ещё множество рабов, которые стояли на страже или ухаживали за домом, пока следовал за Сервантесом туда, где его ждал Рама. Дом господина выглядел величественнее всего, что юноше доводилось видеть за свою жизнь. Каменные колонны, мраморные полы. Бесчисленное количество факелов освещали произведения искусства в виде фресок, нанесенных на стены, на протяжении всего их пути, и Матео был просто очарован таким великолепием.

— Шевели ногами, — упрекнул его Сервантес, заметив, что юноша отстает.

— Простите, наставник, — ответил Матео и прибавил ходу.

Он покинул помещения, предназначенные для рабов-гладиаторов, и очутился в гостиной главного дома, где на диване расположился Рама, наслаждаясь массажем спины от своей рабыни. Сервантес объявил о прибытии, а затем отступил на несколько шагов, но охранник, вооруженный и при доспехах, остался стоять на месте.

Рама повернул голову и окинул Матео оценивающим взглядом.

— Ты уже немного окреп. Это радует. Похоже, твои раны успешно заживают.

Матео кивнул:

— Именно так, господин.

— Превосходно. Я оповестил бога Элоя о твоей невинности. Ожидаю ответа в самое ближайшее время. У тебя совсем не было ничего с мужчиной раньше? — уточнил Рама.

У Матео пересохло во рту, и ему пришлось сглотнуть, чтобы смочить язык.

— Нет, господин.

— Вовсе замечательно. — Рама слегка застонал, когда пальцы рабыни коснулись наиболее чувствительных мест своего господина. — Тебя отправят к богу Элою, и ты выполнишь все, что он потребует от тебя, без сопротивлений, без слез и без лишних вопросов. Понял?

Мысль о том, что его тело будет принадлежать богу Элою или кому-то еще, омерзительна юноше, но он понимал, что выбора нет. Матео не планировал становиться ни божественной игрушкой для утех, ни гладиатором. Но как бы там ни было, он вынужден принять свою долю, так как гнев господина лишь усугубил бы его положение.

— Да, господин.

— Отлично. — Рама посмотрел на Сервантеса. — Проследи, чтобы он был выбрит в интимных местах и подмышками.

Сервантес кивнул:

— Слушаюсь, господин.

— Вы свободны.

Сервантес подошел к Матео, схватил его под руку и вывел из покоев господина. И юноша вновь следовал за ним, когда его сопровождали в его убогую камеру. Только очутившись за решеткой и ощутив себя в безопасности, он посмел задать вопрос Сервантесу.

— Наставник, мне будет больно? — поинтересовался он, терзаемый вопросом, каково это быть трахнутым в задницу. Некоторые гладиаторы глумились над ним, смеясь над тем, что он девственник. Многие гадали, как громко он будет орать, как только его вишенка будет сорвана.

Сервантес остановился и повернулся к Матео.

— Поговаривают, что в штанах у бога Элоя огромный тридцатисантиметровый член. — Он припал к решетке, вцепившись руками в её прутья и глядя прямо в карие глаза юноши. — Он порвет тебя, парень, и будет жестко драть, пока не наполнит твои кишки своим семенем. Но тебе лучше быть благодарным за каждую секунду, проведенную с ним.

На этих словах Сервантес удалился, оставив Матео наедине со своим новым страхом.

***

Элой передал с посыльным свой ответ на предложение Рамы уже на следующий день и с нетерпением ожидал, когда юноша прибудет к нему. Прошло уже несколько часов после его ответа, и его начинал раздражать тот факт, что Матео до сих пор нет. Как раз в тот момент, когда он ощутил, что его недовольство достигло пика, один из слуг постучал в дверь его покоев.

— Входите, — крикнул он.

Дверь отворилась, и слуга вошел, опустившись перед ним на колено.

— Бог наш, Элой. Подношение вам прибыло. Могу ли я, пригласить его внутрь?

Элой ухмыльнулся:

— Конечно.

Слуга кивнул и встал. Он покинул комнату, а вернулся уже вместе с Матео. Оба юноши опустились на одно колено, склонив головы.

— Оставь нас, — приказал Элой, и слуга повиновался. Он встал и вышел, затворив за собой дверь. — Поднимись.

Матео сделал, что от него требовалось, поднялся на ноги и опустил глаза.

Элой смотрел на Матео, ловя себя на мысли, что юноша стал ещё прекраснее, чем тогда, когда он видел его в последний раз. Там, на арене, мальчишка был слаб и истощен, его кожа была покрыта грязью, а возможно, и фекалиями. Его волосы были растрепаны, а тело изуродовано множеством кровоточащих ран. Сейчас же он во всей красе мог видеть, что может дать ему этот юноша, и хотел насладиться этим сполна.

Матео был просто удивительным со своими большими карими глазами, в которых таилась чистая душа, столь несвойственная большинству людей, которых знал Элой. Соблазнительные, пухлые губы приковывали к себе внимание бога, и он не мог не представить, как они обхватывают его член, высасывая соки из его яиц. Его взгляд скользнул по телу Матео, отмечая подтянутый живот и стройные мускулистые ноги.

Элой мог с уверенностью утверждать, что весь рельеф тела юноши был сформирован природой и не походил на результат гладиаторских тренировок, вероятно, потому что парень ещё не приступил к обучению. Но Матео имел хорошую наследственность. Этого не отнять. Элою нравилось, что парень подготовлен и его тело обработано маслами. Аромат услаждал его органы чувств. В нем ощущалась доминирующая нота сандалового дерева, а это пряность действовала на Элоя, как должно афродизиакам.

— Сними набедренную повязку, — приказал Элой.

Он наблюдал за тем, как юноша дрожащими руками избавляется от куска ткани. Его не особо смущало, что парень напуган и растерян, так как это свойственно большинству людей. Он привык получать то, что хотел. Он улыбнулся, когда повязка упала на мраморный пол, обнажив гениталии Матео. Его вялый член был не больше сантиметров десяти-двенадцати. Элою стало любопытно, насколько больше он будет в эрегированном состоянии. Самое время узнать это.

Матео предстал перед богом нагим и полностью уязвимым. Как он ни пытался, ему никак не удавалось унять дрожь в теле. Ужас переполнял его всю дорогу сюда. А что если бог останется не удовлетворен им и решит убить его? Сейчас все было совсем не так, как тогда на арене. Что, если Элой осознает, что совершил ошибку, сохранив ему жизнь? Сервантес никоим образом не успокоил его, доставляя сюда, а лишь предупредил о наказании, которое грозит Матео, если он умудрится чем-то прогневить бога.

Теперь, стоя перед ними в чем мать родила, Матео не мог оторвать глаз от Элоя и произнести хоть слово. Он никогда не видел существа настолько прекрасного, чтобы у него перехватывало дыхание от одного лишь взгляда на него. Юноша уже и так испытал благоговейный трепет, созерцая непревзойденное великолепие дома бога. Он превосходил по красоте даже дом Рамы. Если коридоры владений господина освещали факелы, то комнаты и коридоры обители Элоя оснащены электрическими источниками света.

Предметы интерьера тоже были совсем другими, выполнены вручную и расписаны, подобно произведениям искусства. Матео слышал о такой роскоши в легендах, рассказанных ему в детстве, но даже и представить не мог, что увидит такое воочию. Даже кровать, на которой возлежал бог, с её мраморным изголовьем и толстым матрасом, представляла собой впечатляющее зрелище. Беглый взгляд по сторонам доказал, что роскошь была повсюду.

— Смотри на меня!

Резкий командный тон Элоя заставил Матео снова на него посмотреть.

— Прошу прощения, бог Элой, — произнес Матео. Он никак не мог ожидать, что окажется в присутствии бога, и чтобы Матео не показал себя абсолютным невежей, Сервантес обучил его некоторым правилам культуры поведения в обществе. Юноша надеялся, что не слишком облажался.

— Подойди ближе, — распорядился Элой.

Матео повиновался, выходя в ещё более освещенную зону. Теперь, когда он мог видеть бога во всей красе, юноша мог всецело оценить великолепие Элоя с его рельефным телом, темными волосами, загорелой кожей и глазами янтарного цвета. Он обладал волевым подбородком и ухмыльнулся настолько самоуверенно. Глаза Матео блуждали по гениталиям Элоя, так как его терзал вопрос, правдивы ли слухи. Неужели у бога настолько огромный член? Он молился, чтобы это оказалось не так.

— Иди сюда, — приказал Элой.

Неуверенно передвигая ногами, Матео шагнул вперед, ближе к Элою, пока не оказался в сантиметрах от него. Бог скользнул на край кровати, сев прямо. Он протянул руку и провел ладонью по торсу юноши. Матео ещё никто никогда так не касался. Лекарь касался его, но это необходимо для лечения. А это прикосновение было слишком интимным, да и янтарные глаза Элоя, казалось, светились от желания.

Кончики пальцев Элоя скользнули по животу юноши к его члену, обхватывая наполовину затвердевшую плоть Матео.

— Вижу, тебе приятны мои прикосновения, — произнес Элой, взглянув на Матео. — Ты так нервничаешь. Тебя касались когда-нибудь мужчины? Наверняка ты раньше отсасывал кому-нибудь?

Матео нервно сглотнул, так как трепет перед богом по-прежнему не утихал,

— Нет, бог Элой. Вы будете моим первым, — ответил он, помотав головой.

От осознания того, как несказанно ему повезло заполучить себе абсолютного девственника, улыбка Элоя стала ещё шире. Он полагал, что учитывая суровые реалии жизни, Матео вынужден был хоть кому-то подрочить или отсосать, чтобы получить еды или чистой воды. Юноша не переставал его удивлять.

— Откуда ты родом? — поинтересовался Элой, поглаживая член Матео, в то время как его другая рука играла с правым соском парня.

Дыхание Матео стало сбивчивым, когда он ощутил, как по его телу пробегает волна незнакомого ранее удовольствия от манипуляций, которые с ним совершал Элой.

— Я… я из Бесплодных Земель, бог Элой, — с трудом выдавил из себя Матео. Он ощущал, как его лицо начинает гореть, а дрожь, владеющая его телом, сменяется внезапными подергиваниями от приятных ощущений.

Элой фыркнул:

— Это понятно. Откуда именно?

— Бесплодные земли Киррачи, бог Элой, — ответил Матео.

Элой нахмурился.

— Никогда не понимал, почему люди продолжают жить в такой глуши. Объясни мне.

Матео было крайне сложно сосредоточиться на разговоре, учитывая все то, что с ним творилось, но он пытался собраться. Юноша сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не раствориться в экстазе, который его накрывал. Он посмотрел на Элоя сверху вниз и встретился с его вожделеющим, но всё ещё вопрошающим взглядом. Было очевидно, что бог ждет от него честного ответа.

— Я… я родился там и вырос, бог Элой. Со временем ко всему привыкаешь, — ответил он.

— А почему твоя семья предпочла остаться там? — продолжил расспросы Элой, плавно скользя большим пальцем по пульсирующему члену Матео.

— Оооо, мммм, — простонал юноша и глубоко вздохнул, когда его тело вновь забилось от удовольствия.

— Отвечай мне, — огрызнулся Элой.

— Прошу вас, бог Элой… Это слишком хорошо… Слишком приятно.

Элой ухмыльнулся.

— Я знаю. Но ты всего лишь никчемный смертный, которого ублажает бог. Я очень надеюсь, что в ответ ты сможешь меня приятно удивить, как в постели, так и на арене. — Он с силой ущипнул Матео за сосок, заставив того вскрикнуть. — А сейчас отвечай на вопрос. Расскажи мне, почему ваш народ живет в этой жопе мира? — Раньше Элой не особо стремился разобраться в этом, но сейчас, когда в его руках оказался один из еретиков, ему не терпелось утолить свое любопытство.

— Потому что Бесплодные земли не настолько прогнили, бог Элой. Так объясняла мне моя мама. Поэтому они остаются там, — ответил Матео, а потом зашипел, так как удовольствие накрыло его с новой силой. Он понимал, что надолго его не хватит. Особенно учитывая уровень мастерства, с которым Элой играл с ним.

— Загнивает все и повсюду, мальчик. Только теперь мы это контролируем. Вы, люди, просто не способны справляться со своими жадностью и тщеславием, — прорычал Элой.

— Боги поощряют жадность и тщеславие, а мы, жители Бесплодных Земель, стараемся быть выше этого, — выпалил Элой, и как только эти слова слетели с его губ, он пожалел, что не может забрать их обратно.

Элой отпустил член и сосок юноши и встал во весь свой двухметровый рост. Он возвышался настолько, что Матео приходилось смотреть на него снизу вверх.

Элой схватил его за челюсть и сжал её так сильно, что парень взвыл от боли.

— Я убью тебя за такую дерзость!

— Прости… оууу! — Попытка Матео принести извинения была пресечена сильнейшей болью в челюсти, когда хватка Элоя в разы усилилась.

— Я сохранил тебе жизнь на арене не ради того, чтобы ты проявил ко мне такое неуважение! — взревел Элой. Он отпустил челюсть Матео и ударил его наотмашь, заставив парня рухнуть на пол, согнувшись от силы удара.

Матео взвыл, ощутив боль в месте ранения, полученном на арене.

— Прошу вас, бог Элой… я сказал лишь то, о чем вы меня просили. Рассказал вам, почему люди не покидают Бесплодных Земель, — взмолился он, корчась от боли. Удар, полученный по лицу, обескуражил его, и юноша ощутил головокружение. У него болела челюсть, а теперь вдобавок ещё и щека.

— Жители Бесплодных Земель должны быть признательны за то, что мы не покарали их за богохульство. Думаешь, что вы или ваши предки смогли бы продолжать жить и плодиться, если бы не наша благосклонность? — прорычал Элой в ярости, подойдя к распростертому на полу Матео.

Юноша вскинул руки, признавая поражение.

— Бог Элой, не надо. Прошу вас, не убивайте меня.

Грудь Элоя ходила ходуном, когда он возвышался над юношей.

— Именно ваша заносчивость и заставила нас изменить устройство этого мира. Исцелить его от человеческого пренебрежения. Ты появился на свет благодаря нашей милости.

— Я понял, бог Элой, — пробормотал Матео.

Элой зарычал и схватил юношу за темно-каштановые локоны, оттаскивая обратно к постели.

— Я собирался быть с тобой снисходительнее для первого раза, но теперь убедился, что обитатели Бесплодных Земель не ценят благосклонности богов. Ты получишь то, чего заслуживаешь.

Резким движением юношу подняли за волосы с пола и швырнули на кровать. Его голова пульсировала от боли, но он не успел придти в себя, как Элой забрался на него сверху, раздвинув его ноги. Матео был поражен, насколько силен бог. Он слышал о мистических возможностях богов, позволяющих управлять стихиями, но не знал, на что они способны физически.

— Пожалуйста! — взмолился Матео. — Простите меня, бог Элой. Я лишь хотел угодить вам, но никак не оскорбить.

Элой сбавил обороты, замерев, когда его бедра были уже между ног юноши.

— Докажи это.

Пытаясь совладать с дыханием, Матео слегка приподнялся, оперевшись на локти.

— Я здесь, чтобы служить вам, бог Элой, и прославить дом моего господина Рамы. Я благодарен вам за милосердие, которое вы проявили к моей семье и ко мне, сохранив мне жизнь на арене. Смиренно прошу вас простить мне мою дерзость, — Матео повторил те слова, которым научил его Сервантес по дороге сюда, на тот случай, если он в чем-то оступится. Сервантес верил в то, что они усмирят пыл Элоя настолько, что он простит Матео оплошности, и тогда дом Рамы не постигнет наказание.

Сказанное возымело действие на Элоя, и он склонился ближе к парню, глядя на него сверху вниз.

— Считай, ты получаешь прощение от бога, человек. Но если ты в будущем ещё хоть раз проявишь свою дерзость в отношении меня или кого-то из моих собратьев, ты лишишься жизни.

Матео кивнул.

— Я понимаю, бог Элой. — Юноша облегченно выдохнул оттого, что слова нашли отклик в душе Элоя, и его жизнь в очередной раз спасена.

Эти наивные карие глаза Матео, смотревшие на него с мольбой, разжигали огонь желания в Элое. И эти губы, ох уж эти губы, как же сладко они вздрагивали. Элой ощутил, как его гнев сменился вожделением, и накрыл рот юноши своим. Поначалу губы, прижатые к его губам, были робкими и скованными, но после, когда язык Элоя скользнул между ними, они сдались и стали отвечать на поцелуй. Бог почувствовал, как его плоть набухла, став твердой, как сталь, вырываясь на волю из-под набедренной повязки из золотого шелка. Он жаждал этого человека!

Едва сдерживаясь, Элой отстранился от Матео, чтобы изучить его взглядом. Лицо юноши зарделось, а его член восстал и касался головкой пупка. Это зрелище буквально заставило Элоя пускать слюни от желания взять плоть Матео в рот. Он очень редко, чертовски редко, себе позволял это. Последний мужчина, которого он ублажал своим ртом, был у него восемьдесят лет назад. Лорена уже давно нет в живых, и он последний, кто пробуждал в Элое такое желание.

Но сомневался в том, что готов дать Матео так много, несмотря на то, как сильно его рот хотел почувствовать в себе горячую, твердую мужскую плоть, скользящую по его языку, когда он ласкает её. Вся суть заключена в том, что он должен получать удовольствие от нетронутого мальчика, а не наоборот. Но Элоя действительно радовала реакция Матео на него. Вероятно, юноша начал осознавать, насколько ему повезло, быть удостоенным его внимания.

Матео наблюдал за Элоем, когда тот снял набедренную повязку, высвобождая огромный член, о габаритах которого он наслышан. Его челюсть отвисла от увиденного, и такая реакция заставила бога улыбнуться.

— О да, парень, ты примешь в себя каждый сантиметр моего члена. Я не остановлюсь, пока не буду всецело удовлетворен, — ухмыльнулся Элой, а затем взял флакон с маслами с прикроватного столика. — Поскольку ты доказал, что ценишь благословение, которое я тебе даровал, пойду тебе на уступки.

— Бла… благодарю, бог Элой, — заикаясь, пробормотал Матео. Страх нахлынул на него пуще прежнего, пока он следил за тем, как бог льет масло по всей длине своего члена. Внутри задницы Матео не бывало ещё абсолютно ничего. Не говоря уже о том, что выглядело как огромный огурец, подобный тем, что он видел на рынке в тот день, когда его доставили в эти земли.

От испуга все мышцы юноши напряглись, словно это могло защитить его от грядущего. Элой пробежал по его телу взглядом и замотал головой.

— Напрягаясь, ты лишь делаешь хуже себе, мальчик. Ты должен быть благодарен за то, что принимаешь бога в свое тело. Или ты отвергаешь меня? — спросил Элой, вскинув бровь.

— Нет! — закричал Матео в приступе паники, увидев посуровевшее лицо Элоя. — Простите меня, бог Элой. Все не так, просто я боюсь боли, так как у меня это впервые, — сказал он, надеясь загладить ситуацию. Он уловил, что боги, по крайней мере, этот, с легкостью интерпретировали слова как оскорбления. Это непривычно для Матео, но он не хотел пострадать от гнева Элоя или своего господина.

Элой приставил головку члена к нераспечатанной дырочке Матео.

— Даже боль, которую ты испытаешь, есть благословение, мальчик, — произнес он и без промедлений двинулся вперед.

Матео закричал, а его спина выгнулась дугой, когда его постигла агония от огромного члена, вторгающегося в него. Когда Элой проник глубже, юноша вцепился в простыни, будучи не в состоянии произнести ни звука от сильной боли. Он крепко зажмурился и стиснул зубы. Из его глаз брызнули слезы и покатились по щекам, когда он подвергался очередной пытке от рук тех, кто поставил себя выше его.

— Принимай его! — прорычал Элой, слегка отступая, а затем снова и снова толкая член в задницу Матео. Наслаждение, которое он испытывал от нахождения в тепле тугой дырочки Матео, было феноменальным. — Ооо, нет ничего более восхитительного для члена бога, чем очко девственника.

Его накрывало волнами экстаза, когда он трахал Матео, и утопал все глубже и глубже в океане блаженства с каждым толчком.

К сожалению, ощущения Матео оказались абсолютно противоположными. Он был растянут до предела, когда член Элоя продолжал его долбить. Его задница горела от трения члена в его заднице. Юноша не ощущал себя благословленным и даже счастливым от того, что удостоился внимания Элоя. Он ощущал лишь боль, и ему хотелось, чтобы это все закончилось. Бог смотрел на него сверху вниз, и его глаза горели безумным огнем, пока он продолжал трахать Матео. Юноша в действительности мог видеть красные и желтые искры, мерцающие в радужках божественных глаз. Зрелище было впечатляющим: чарующим и пугающим одновременно.

Элой был полностью погружен в свои ощущения, абсолютно не обращая внимания на то, какую боль он доставляет, по крайней мере, так казалось Матео. Даже несмотря на физический контакт, юноша не мог достучаться до Элоя. Бог продолжал трахать его, а он просто мучительно выжидал время, когда секунды, казалось, превращались в вечность.

Наконец, настал тот момент, которого Матео так ждал. Тело Элоя напряглось, и он мог видеть вены и мышцы, выступающие под кожей, свидетельствующие о том, что бог близок к кульминации. По крайней мере, скоро все закончится. Еще пару толчков и это случилось. Ощутив освобождение, Элой запрокинул голову, громко зарычав. Матео чувствовал, как струи горячего семени бьются внутри него, и они казались нескончаемыми. Он даже поймал себя на том, что оно частично покидает его дырочку, пока Элой продолжает его наполнять. Тело бога содрогнулось ещё несколько раз, прежде чем он извлек свой член из задницы Матео.

«Слава богам, все закончилось», — подумал Матео, вздохнув с облегчением.

Элой посмотрел вниз, удовлетворенный тем, что его плоть была влажной и скользкой от обилия жидкостей, в том числе и крови. Верный признак того, что Матео действительно был девственником. Он склонился над юношей, который все еще лежал в его постели и смотрел на него все с той же робостью, которая читалась на его лице, когда он только переступил порог спальни.

— Мой член и мое семя запятнали твою чистоту. Ты можешь идти, — произнес Элой, отстраняясь от Матео.

Матео сел и начал сползать с кровати, которая была его единственной отдушиной и успокаивала его своей мягкостью в процессе грубого обращения. Этот опыт ничего ему не дал, а наоборот убил его человеческое достоинство. То немногое, что он сумел сохранить до того, как все это произошло, теперь исчезло. Он прохромал к своей сброшенной на пол повязке и обвязал вокруг талии. Тонкая ткань хоть как-то прикрывала его задницу и член, и это было лучше, чем оставаться голым в данной момент. Когда он направился к двери, Элой окликнул его, заставив вновь встретиться взглядом с жестоким богом.

— Слушаю, бог Элой? — произнес Матео.

— Не хочешь ничего сказать в связи с благословением, которое ты получил? — спросил Элой, вальяжно развалившись на кровати с широко расставленными ногами, чтобы Матео мог во всей красе лицезреть его член, который только что лишил его невинности — единственного, что у него оставалось.

— Благодарю вас, бог Элой, — ответил Матео, понимая, что именно это тот ожидал услышать.

Элой кивнул, и Матео покинул его покои. К нему подошел слуга-человек.

— Ваш наставник ждет вас, — сообщил он и повел Матео по коридорам роскошного дома с величественными колоннами и мраморными полами, стеклянными канделябрами, отделкой ручной работы из дерева и роскошными обоями на стенах. Такая красота впустую расходовалась на богов, для которых все это было обыденностью, как успел понять Матео.

Сервантес ждал его рядом с экипажем и открыл перед Матео дверцу, чтобы тот забрался внутрь, что тот и сделал, усаживаясь с крайней осторожностью. Сервантес запрыгнул вслед за ним и жестом велел кучеру трогаться. Пара лошадей встала на дыбы, а затем рысью отправилась в путь, обратно к лудусу.

— Теперь ты стал мужчиной, Матео, — сказал Сервантес, пристально глядя на парня. — Вошел в дом мальчишкой, а вышел мужчиной.

Матео посмотрел на своего наставника:

— Что сделало меня мужчиной, наставник?

— Девственность — это про детей и молоденьких девушек. Не про тех, кому суждено прославиться на арене. Не важно, понравилось тебе или нет, но это должно было случится. Обряд посвящения, который, откровенно говоря, слегка запоздал в твоем случае. Тебе уже девятнадцать, а в большинстве случаев это происходит лет в пятнадцать-шестнадцать.

— Так рано, — прошептал Матео, вспоминая себя в те годы.

Сервантес фыркнул:

— Рано? Ерунда. Очко мальчика может быть растянуто под размеры любого члена. И как только это сделано, они могут зваться мужчинами. Ты должен ценить ту боль, которую прочувствовал. Тебе выпала невиданная честь лишиться девственности с богом.

Матео не собирался быть благодарным за то, что произошло с ним в спальне Элоя, равно как и за то, что его похитили, увезя из родных земель и продав в рабство. Он попытался поудобнее устроиться на скамье внутри кареты, что было ошибкой. Боль в его заднице пульсировала, и юноша перекатился на одну ягодицу, чтобы сгладить мучение.

Сервантес ухмыльнулся, затем подался вперед и просунул руку между ног Матео. Юноша инстинктивно схватил наставника за запястье, не давая ему зайти дальше.

Выражение лица Сервантеса стала суровее, а рот скривился в ехидной насмешке.

— Убери руку, сейчас же, — прорычал он.

Матео ослабил хватку, хотя и не хотел этого делать.

— Никогда больше не смей так делать, мразь. Может, бог и проявил к тебе милосердие, но ты по-прежнему гребаный раб! — поставил его на место Сервантес. — Ты будешь делать все, что приказывают тебе твой господин или наставник. Я бы назначил тебе порку плетью за подобную дерзость, если бы ты только что не излечился от ран. В следующий раз, если попытаешься противиться мне или ещё кому-то, кто выше тебя по рангу, я это сделаю. Усек?