Дорога, ведущая вдаль

— Мне не нужна характеристика моей сотрудницы, я знаю, кто она такая, и её качества как человека знаю тоже. Я доверяю ей. Понятно, да?

— Ну вы же были молодым, как вы меня понять не можете?

— У меня трое законных детей от любимой женщины, мне на каждом углу «папа» не кричат. Я работаю с трупами, и, может быть, даже знаком с самой смертью, но я не убил ни одного человека, в том числе и нерождённого. Уйди с глаз моих. Иди, пытайся мириться с Машкой, объясняй ей свои мотивы и поступки. Иди, она простит, если любит. Но учти, как только я увижу слёзы в глазах моей дочери, я тебя вскрою по первому разряду, не дожидаясь твоей биологической смерти.

Семёныч пошёл на вскрытие один, без прозектора. Диагноз естественной смерти от инфаркта поставил, только взглянув на труп.

— Не знаю, слышишь ты меня или нет, — обратился он к покойному, — но сегодня я позавидовал способности женщин плакать. Даже если не слышишь, то всё равно понимаешь, иначе не лежал бы тут передо мной. Прости, мужик, начнём.

Включил диктофон.

«Труп пожилого мужчины правильного телосложения…».

Часть 17

— Вот такие дела у нас, Вова.

— Те ещё дела. Значит, Маша с Павлом зарегистрировались?

— Да, ушла она к нему жить. Надолго ли!

— А Таня?

— Работает. Толковая девочка, личность. По тебе скучает, — Семёныч подмигнул Володе.

— Слышала бы тебя Оксана.

— Не слышит и ладно. Я вот насчёт Оксаны спросить хотел, у нас эти похоронщики-ритуальщики зал арендуют, ну, сам знаешь. Так вот, им бухгалтер нужен. Может, Оксану пристроить? Я могу. Вов, ей работать надо.

— Знаешь, надо бы, но Настасью оставлять с бабушкой не есть хорошо. Она толстая, тяжёлая. Марие Юрьевне её не поднять, а дама наша на руках привыкла.

— Вова, это ты привык к жене дома, а потому находишь отговорки. Настасью пора от рук отучать, будет больше ходить, похудеет. А вот Оксане необходимо иметь работу. И желательно по специальности. Кто её возьмёт без опыта. У вас трое детей и не дай бог с тобой что, они останутся ни с чем. Мать её копейкой не поможет. А так утром сели в машину и приехали, а вечером так же уехали. Заодно Татьяна у жены твоей на глазах. Контроль полнейший. Вов, серьёзно, ей в люди надо. Нельзя её вот так ото всех и всего закрывать. Не ищи отговорки и оправдания.

— Я поговорю с ней. На работу выйду через неделю. Дома не могу уже. Хотя я закончил диссертацию.

— Вот и молодец. Теперь надо заняться бумаготворчеством и довести дело до логического конца.

— У тебя с женой конфликт, Семёныч?

— Как догадался?

— Да знаю я тебя как облупленного. Вижу.

— Так ты понимаешь, Вера меня умудрилась обвинить во всём, начиная с Машкиной беременности и заканчивая её замужеством. Можно подумать, что Машке можно запретить. Я говорю: нельзя запрещать, пусть идёт, пусть живёт, пусть хлебнёт своего лиха. Пусть вернётся, как побитая собака. Я ей помогу всегда, я руки подставлю, я её ребёнка выращу, я не упрекну её ничем, но это должно быть её решение и её опыт. Она же не услышит предостережения и не поймёт. Обвинит разве что. Да по-любому обвинит. Ты же понимаешь. Свой груз неудач нести сложно, им все поделиться норовят.

— Тебя цитировать можно в книжках по психологии.

— А что толку? Жизнь — она такая, и стереотипность мышления тоже такая. Я вот Ритке моей объяснить пытался, внушить, что делиться неприятностями надо не с подружками, а с папой. Спросишь, почему с папой? Так у мамы сознание зашорено. У неё тоже стереотипы. Мы же, Вова, в детях своих пытаемся выполнить наши нереализованные амбиции. Как будто жизнь вторую прожить хотим. Одной нам мало. А у них своя собственная жизнь. Нам их только поддерживать можно, но лезть грязными руками воспрещается. Даже если видишь, что путь не тот выбран, дай его пройти, только двери домой не затворяй. Дом ведь там, где ждут. А родители ждут всегда.

— Исключения тоже бывают.

— Бывают, но я не о них, я о нас с тобой.

— Данька мой приехать обещает. Из Америки своей. Ксюхе я сказал — обрадовалась. Нет, не притворилась. Ты не думай.

— Да, что я Ксюху твою не знаю? Тебе повезло с ней, Вов.

— Да. Повезло. И вот тоже, я всё думаю: по молодости бы даже в её сторону не глянул. Осознание пришло с опытом. Жаль только, что опыт калечит и душу, и тело. Шрамы оставляет незаживающие.

— Так ведь не убережёшься. Иначе не проживёшь. Выйдешь на работу, я отпуск возьму. К матери съездить хочу, посмотреть, как она там. Звонить мало, навестить надо. А то душа болит.

— К матери съездить надо. В понедельник жди, выйду на работу. Два месяца отвалялся, сколько можно.

— С Оксаной поговоришь — набери меня. Я место попридержу. Прямо сейчас к директору их зайду, скажу, что есть свой человек.

Семёныч поговорил с другом и отправился на работу.

Доехать не успел, как позвонил Володя, сообщил, что Оксана предложению о работе обрадовалась.

Зашёл к «ритуальщикам», поговорил и договорился.

А то, что он увидел в бюро, повергло заведующего в шок. В секционном зале стояли клетки с тремя собаками породы дворняга. На секционном столе лежал недообглоданный человеческий скелет. На другом столе находился труп собаки довольно крупных размеров, отдаленно напоминающий овчарку.

— Владимир Семёнович, тут пока вас не было, вот, привезли.

— Документы где? И собаки нам зачем?

— Опера сказали, что собаки питались хозяйкой.

— Ты смеёшься? Таня, что мы с ними делать будем?

— Можно дать слабительное и исследовать фекалии.

— Зачем?

— На предмет обнаружения мелких костей и остатков тканей.

— То есть два, как минимум, последующих дня мы будем копаться в собачьем дерьме? Мне кажется, ты слишком много смотришь детективов. Звони в собачьи приюты, пусть забирают живых, и давай сопроводиловку.

Из документов следовало, что в частном доме по улице Луганского был обнаружен труп пожилой женщины, обглоданный её же собаками, которых она держала у себя в квартире.

В полицию поступил звонок от жительницы соседнего дома, обеспокоенной двухнедельным отсутствием соседки и воем собак на участке потерпевшей. На место прибыл участковый инспектор, который не смог войти во двор из-за наличия множества собак. Но как только открыли калитку, собаки разбежались.

Двери в дом были закрыты изнутри на щеколду. Но хлипкая деревянная дверь была выбита сотрудниками МЧС.

Труп бабушки Люды лежал в коридоре. Тело было изуродовано. Не меньше пятнадцати собак ринулись, едва приоткрыли дверь. Дышать совершенно невозможно. Квартира по щиколотку была завалена остатками погрызенных вещей и экскрементами животных. На кухне лежал труп собаки. Вот его, вместе с телом хозяйки, доставили в морг. Прошедшая в квартиру врач констатировала смерть женщины и поспешила на свежий воздух.

По словам соседей, эта бабуля была настоящим кошмаром. Она никому не открывала дверь, никто к ней не приходил. Даже соцработника, который приносил ей пенсию, она вылавливала на улице. Поздними вечерами она выбиралась из дома побродить по помойкам. Искала отбросы, чтобы кормить свою свору собак. И бродячих псов тоже подбирала — увидит и в дом волочет. Их она никогда не выгуливала, гадили они у неё прямо на пол. В доме одна комната, животных два десятка. Себе бабушка продукты покупала в крупнейшей торговой сети города. Родных у неё не было.

Судя по словам жителей, женщина когда-то занималась разведением собак на продажу. Дела у неё вроде шли неплохо, но после того, как умер муж, продавать щенков она перестала и стала их просто коллекционировать.

Собаки за пределы участка не выходили, размножались, как хотели. Часть из них проживала в комнате вместе с хозяйкой.

— Танюш, сейчас пойдём на вскрытие. Мозг для исследования нам животные оставили. В приюты дозвонилась?

— Да, наших собак-людоедов они брать отказываются.

— Вот артисты, и что они предлагают нам с ними делать?

— Усыплять, причём самим.

— Как много идиотов на свете, — Семёныч сказал ещё всё, что думает об этой ситуации, несколькими словами в нескольких вариантах.

— Владимир Семёнович, не нервничайте, я папе позвонила, за собаками сейчас приедут, да и оставшихся в доме покойной тоже заберут.

— Спасибо, Таня. Бабушка скончалась от острого нарушения мозгового кровообращения. О чём поведал нетронутый животными мозг.

Часть 18

Вера появилась в ординаторской ближе к концу рабочего дня.

— Здравствуйте, — поздоровалась она, и обратилась к Володе лично:

— Вов, ты как? Выглядишь не очень.

— С чего мне выглядеть хорошо, Вер? Я же мало того что резаный весь, так ещё и отмороженный на всю голову, — отшутился он.

— Ой, если кто тут отмороженный, то явно не ты. Всё познаётся в сравнении.

— Бузит мой тёзка?

— Жуть как бузит. Вот, мириться пришла. А что делать! И ты понимаешь, Вов, я оказалась во всём виновата.

— Конечно, понимаю, знала ведь за кого замуж шла, — он подмигнул ей.

Володя позвал Татьяну и пошёл с ней в лабораторию.

— Владимир Александрович, так это жена Владимира Семёныча?

— Да. Вера Петровна.

— А дома мириться никак?

— В каждой семье есть свои ритуалы, вот они хорошо мирятся на работе.

— Это всё из-за Павла?

— Ну да.

— Мне очень жаль, что так получилось. Я не хотела. Это какое-то невероятное совпадение. Даже не знаю, что сказать. Понимаете, если бы меня не было, если бы мы с Павлом не встретились, у Владимира Семёновича в семье не было бы раздора. И Маша теперь с грузом в душе живёт. Она мужу не доверяет. А это просто ужасно.

— Тань, я понимаю, что ты сочувствуешь Семёнычу, переживаешь за его дочь, я тебе почти верю.

— Я больше не люблю отца моего ребёнка.

— Врёшь, но это не моё дело.

— Дайте сигарету, пожалуйста.

— Беременным курить вредно, не дам.

— Вы решаете за меня?

— А ты считаешь, что я не имею на это право?

— Имеете, я понимаю, что обязана вам жизнью. Просто приобрести вот так ещё одного родителя на работе тоже не комильфо.

— Таня, не злись. Тебе не идёт. Не пытайся маскировать свои чувства. Хочешь высказаться — говори. Тебе самой легче станет.

— Я подумаю, ладно? Я не готова вот так взять и рассказать. У меня тоже вопрос, вы после защиты уйдёте от нас?

— Нет. Всё останется так, как есть сейчас.

— Значит, зря волнуюсь.

— Зря.

— Вам делать нечего, да? Что гуляем? — Семёныч с бумагами в руках вышел из лаборатории. — Между прочим, Вова, твоя жена находится этажом ниже, и увидев вас вместе, прогуливающимися по коридору, не обрадуется.

— А твоя жена ждёт тебя в ординаторской, так что, Семёныч, чем ты скорее решишь свои вопросы, тем раньше мы с Танечкой окажемся на своих рабочих местах.

— Решу, решу, самому это противостояние титанов уже знаешь где! Ты мне лучше скажи, почему у полуторогодовалого ребёнка в крови полтора-два промилле алкоголя? А потом мы задаёмся вопросом, каким образом он утонул в ванне с водой, в ванне, налитой до половины!

— Уснул…

— Да, Вова, ты прав. Он просто уснул. А теперь надо найти того, кто поил кроху. Сейчас отзвонюсь следователю, искать — его прерогатива. Пусть ищет. Погуляйте минут двадцать. Я с Верой поговорю.

Он торопливо пошёл в сторону кабинета.

— Не понимаю, эти родители сами давали ребёнку спиртное? — на лице Татьяны читалось искреннее удивление.

— Может быть, родители, может, няня или кто-то из бабушек. Ты знаешь, есть такая практика: дать ребёнку вина, чтобы спокойней был, спал. Раньше спиртным и простудные заболевания у детей лечили. Да у меня у самого был случай, мы с женой ещё учились на последнем курсе, Данька маленький был. Вернулись из института, он спит, горячий — жуть, температура высоченная. А тёща бывшая рассказывает, что раза три ребёнка всего водкой обтирала. Бутылку пол-литровую извела. Знаешь, чем дело закончилось? Похмельем. Спирт через кожу впитался. А если взять с другой стороны, когда спирт попадает на кожу, он её охлаждает. И действительно, есть такое — температуру у детей растиранием водки снимать. Вот тебе и палка о двух концах.

— Так у вас ещё сын есть?

— Есть, Даня, старший. Приехать обещал летом. Хоть вживую повидаемся. У меня три сына и дочь. Даня с матерью своей живёт, в Америке.

— Общаетесь?

— Да, не реже трёх-четырёх раз в неделю по скайпу.

— Почему разошлись, расскажите?

— Да скрывать мне нечего. Она встретила мужчину, которого полюбила.

— А вы? Вы же не год и не два вместе прожили?

— Я работал на «Скорой», чтобы содержать семью. Она ушла в науку. Я был её недостоин, по её мнению.

— Успешно «ушла»? Защитилась?

— Нет, поменяла мужа и страну проживания. Два года назад родила второго ребёнка. Вроде бы счастлива. А я нашёл мою Оксану.

— Интересно, может быть, и мне повезёт. Я ведь сама сглупила. Знала, понимала, да и чем всё закончится, предполагать могла. Но считала себя особенной. Думала, что там, где не получилось у других, обязательно получится у меня.

— Так наивно полагают все гомо сапиенс.

— Все! Я себя всеми не считала. Я уникальная, улучшенная модель всего человеческого рода. Именно так, а не иначе. Я не чувствовала себя лишь избалованной девчонкой, и Господь покарал меня за мою гордыню. Спросите, как? Любовью. Всё очень и очень просто.

— Можно к вам присоединиться? — спросила неизвестно откуда появившаяся Оксана.

— Можно, Ксю. Если Таня позволит.

— Конечно, можно. Хотите послушать о моих глупостях, ну что ж. Так вот, всё началось в отделении, где он работал. Милый, обходительный, молодой. Душка — одним словом. В него влюбились все представительницы женской половины курса. И тут же начали конкурировать друг с другом. Макияж, шмотки, чистейшие халаты, маникюр. Успеваемость резко пошла в гору. А то как! Самый-самый должен выбрать самую-самую. Но после первых попыток покорить сердце Павла пришло общее разочарование. Дальше постели он не шёл. А все хотели в ЗАГС и чтобы долго и счастливо. Я поначалу смеялась. Потешалась над чужими слезами. Они же так, никто — мусор, вот и огребли по заслугам. Но со временем я стала замечать его взгляды на своей персоне. Мне было приятно его внимание, и я позволяла ему на меня смотреть. По крайней мере, мне так казалось. Я даже стояла пару раз у операционного стола по его протекции. Конечно, просто стояла и смотрела на работу других, уже профи, но он меня покорил. И я сдалась. То есть уподобилась тем самым девочкам, что души в нём не чаяли. Дальше — больше, я старалась сама попасться в поле его зрения. Но он перестал меня видеть. Переключился на других. И опять слёзы, сопли, разочарования. Я слушала других и всё равно не верила, что то же самое будет и со мной. Чем меньше внимания он мне уделял, тем больше его мне требовалось. А потом случился день, который перевернул мою жизнь. Всё было плохо, больной погиб на операционном столе. Он оперировал, я стояла рядом. Впервые смерть предстала передо мной во всём своём реальном обличье. Неприглядном вовсе. Реанимационные мероприятия без эффекта, все усилия напрасны. И жуткий холод в душе. Я не помню более мерзкого состояния. Занятия закончились, рабочий день тоже. Я увидела его на улице. Он был пьян. Просто не держался на ногах. Меня, естественно, не узнал, но я и не стремилась. Самое ужасное, что в таком виде он пытался сесть за руль. Конечно, я не позволила. Спросила адрес, загрузила его на пассажирское сидение и привезла к нему домой. Я понимала, что завтра рабочий день, и он должен быть трезв. Я сделала всё возможное. Наутро ему на свою работу, а я — на пары... Мы пришли вместе. И я опять за рулём его машины. Вот так наступило наше время, которое продлилось три месяца. Ровно до того момента, как я поняла, что уже не одна. Тут-то и выяснилось, что ни я, ни мой ребёнок в его планы не входим. Он предложил мне денег на аборт и дальнейшее совместное проживание. Нет, не замуж, а именно проживание. Для меня это был шок, не знаю, мне было плохо. Я любила, но при этом наивно полагала, что и меня любят. Я не заметила его полное нежелание знакомиться с моими родителями. Я не говорила кто они, зачем? Я для него была простой студенткой. Неделю после сообщения о беременности он со мной не разговаривал, затем снова предложил денег на аборт и съехать с его квартиры. Вот и всё.

Часть 19

Телефон вибрировал в кармане с неизменной периодичностью всё время, что Володя делал доклад. Раздражал ужасно. Но он привык прятать свои эмоции на работе. Даже сегодня, на собственной защите, он умудрялся выглядеть совершенно спокойным. Несмотря на общую нервную обстановку и так не к месту вибрирующий телефон. Хорошо, что его никто, кроме самого Володи, не заметил.

Достал смартфон только в перерыве. Ещё выступления оппонентов впереди. Да и много чего ещё. Звонок был от Лены.

Нажал на вызов.

— Лена, я занят, не могу говорить сейчас. Даня здоров?

— Говорить ты не можешь! Совести у тебя нет! Чем ты голову ему задурил?

— Лена, он здоров?

— Да.

— Я перезвоню.

Отключил телефон совсем. Что там у сына и его матери происходит, даже представить себе не мог. Даня собирался приехать. Обещал к середине июня. То есть ещё через два месяца. Долгих два месяца, гораздо более долгих, чем все годы разлуки. Ну, как-то так по ощущениям.

Последнее время скучать было некогда. Такое грандиозное событие в жизни, защита кандидатской диссертации. Определённый этап, ступенька вверх, доказательство самому себе, что он ещё многое может.

И надо же было Лене позвонить именно сегодня. Не понятно, что там у них? Вернее, не у них, а у сына, Дани.

Он так интересно выразился в последний их разговор.

— Папа, мне восемнадцать, я сам могу выбрать свою судьбу.

А Володя ему ответил:

— Как жаль, что твоя жизнь так далека от моей.

— У нас ещё всё впереди, папа, — сказал сын, улыбнулся. Взрослый совсем.

Володя потом уснуть не мог. Думал. Представлял. Что значат их разговоры, когда он так и не знает, чем живёт его сын, что любит, чем увлекается, какой путь выбрал, кем хочет стать в жизни?

Спрашивал, только ответов не получил. Одни отговорки и отмазки. Но что теперь делать, спросит ещё. Хотел деньги выслать на билет, но сын отказался, объяснил, что у него есть — сам заработал. Перерыв подошёл к концу, и мысли вернулись в напряжённую реальность.

***

— Вер, как Маша?

— Не знаю. Оксана, вот растишь детей, растишь, а потом наступает момент, и они уходят. И как отрезало, ничего про них не знаешь. Вот и про Машу не знаю ничего. Отношения у нас с её мужем не сложились, у Володи — так вообще, да и у меня тоже. Поймала Павла на вранье, и всё, полное разочарование. Даже Рита, как с Марией дружна была — не разлей вода, а тут всё врозь. Звоню, справляюсь о состоянии здоровья. На сохранении она уже дважды лежала. С чего, спрашивается? Нет у неё никакой соматики. Здорова она. А тут ещё, представляешь, Ритусю с днём рождения они вдвоём поздравить пришли, сидим за столом, а Павел давай Володю о связях расспрашивать. Говорит, что по его сведениям в госпитале МВД вакансия есть в хирургии. Не может ли Володя составить ему протекцию. Типа там зарплата выше и нагрузка меньше. И просит он вовсе не для себя, а для благополучия Маши и ребёнка. А Вова мой ему отвечает, что обратится с этой просьбой к полковнику Луговских. Или к проректору меда, который родной дядя его сотрудницы, Татьяны. Ксюш, я думала, что у Павла глаза из орбит выскочат. За тазиком побежала, чтобы они на пол не упали. А он так вежливо начал расспрашивать, родила ли Таня, кого, и как сына назвала. Представляешь?

— А Машка что?

— Машка в слёзы. Затем на кухне, когда посуду мыли, я её спросила, живётся ей в замужестве как. А она плечами пожала и ответила: «Непривычно». Вот так, Оксана, вот так.

— А у нас Данька приезжает. Хорошо вроде. Володя мой ждёт его. Любит, сын же. А мне боязно. Да и Олежек тоже на распутье. С одной стороны они болтают по скайпу и темы у них общие, и ждёт он разговоров этих. И страшно — папу потерять.

— Вову вы не потеряете.

— Не знаю, Верочка. Как оно сложится, трудно сказать. Приедет, кормить чем? Я же должна приготовить, чтобы понравилось. Да и меня он как воспримет, я мачеха ему. А мальчик взрослый. Я свою мачеху с первой минуты терпеть не могла. Вот как отец её привёл в дом, как взглядами мы с ней встретились, так и поняла, что у меня отца нет больше. Страшно. Вова так ждёт его! И я жду, только ожидания у нас разные.

— Думаешь, Вова твои страхи не понимает?

— Я ими с ним не делюсь. Верочка, дорогая, он сына родного столько лет не видел. Он выжил ради него, он столько перенёс в жизни. И единственным маяком всегда был Даня. Понимаешь?

— Мне кажется, что образуется всё у тебя. Слушай, помнишь, ты говорила, что ещё дочку хочешь?

— Помню, и сейчас хочу. Но! Но я же работаю. А уйти на три года, кто потом обратно на работу возьмёт? Сидеть на шее у Вовы никак нельзя. Мы только диету расширили, он нездоров и здоровым уже никогда не будет. Так что мои желания не совпадают с моими возможностями. Да и бабуля моя не молодеет. Что-то долго они там заседают, не находишь, Верочка?

— Волнуешься?

— Ой, как волнуюсь. Так хочу, чтобы всё на уровне прошло. Вове чтоб в радость.

— Любишь ты его. Невооружённым глазом видно.

— Люблю. И с каждым днём, с каждым годом всё сильнее. Я и представить себе не могла, что такая любовь бывает. О ней ведь в книжках не пишут. Книжки все раньше заканчиваются. И никто не знает, как оно, это долго и счастливо. А я знаю.

— И я знаю! Везучие мы с тобой!

— Да, жёны самых лучших Вов на свете.

Они обнялись. К банкету всё было готово. Столы накрыты, приборы расставлены. Оставалось только ждать. Совсем-совсем немного.

Защита прошла на «ура», банкет тоже. Володю поздравляли и поздравляли. Столько добрых слов, столько искренних пожеланий. А ещё он при всех присутствующих в ответном слове сказал, что, не имея такого тыла как его семья, всё это было бы просто невозможно. А дальше маститые ученые, руководители подразделений благодарили Оксану. Она засмущалась совсем, покраснела, расплакалась. Правда, от счастья, но всё же.

— Ну вот, Ксю, — сказал ей Володя по дороге домой, — ещё один этап нашей жизни остался позади. И ты была со мной. Как ты меня терпишь? Я же тяжёлый человек?

— Ты худой, Вова, мне тебя ещё кормить и кормить до нормального веса.

***

Оксана рассчитывала на продолжение банкета в постели, но Володя взял смартфон и вышел на кухню.

Набрал номер Лены.

— Да, теперь могу говорить. Что у вас там случилось?

Он выслушал многое. И о том, как он мешает ей жить, даже находясь далеко за океаном, о том, что она его никогда не любила и их брак был ошибкой, о том, что ненавидит его за то, что он настраивает сына против матери и человека, который его вырастил. О том, что она против поездки сына в Россию. Что Володя должен, нет, просто обязан, запретить ему приезжать под любым предлогом. Что Дэн, — да, она называла Даню теперь Дэн —должен продолжить образование, что у него хороший балл, а поездка всё рушит. Что Володя жуткий эгоист. Его, кроме его собственного благополучия, не волнует ничто и никто. Он даже женился на ней в своё время, не спросив её согласия. Что он ничтожество, недостойное сына, и много-много ещё чего.

Володя её не перебивал. Только никак не мог понять, откуда у человека столько злости и ненависти. Ему казалось, что он делал в своё время для семьи всё. Пахал как вол, старался заработать. Сына любил до безумия.

А потом понял, что дело вовсе не в нём, дело в самой Лене. Она пытается, и ей это всегда удаётся, переложить груз ответственности, причину собственных неудач на чужие плечи. Виноваты все, кроме неё. И только она одна белая и пушистая, несчастная и обиженная, непонятая и непризнанная.

Часть 20

Время идёт быстро.

И этот долгожданный день наступил. Сегодня Володя не работал, взял отгул. Проснулся рано, вернее, не спал совсем. Болело сердце. Но всё объяснимо, а потому не так страшно.

— Вов, не спишь? — жена, как всегда, тонко чувствовала его состояние.

— Не спится, Ксю.

— Не волнуйся, уже совсем скоро обнимешь Даньку.

— Вот и не сплю в ожидании.

— Лена опять звонила?

— Да каждый день. И всё одно и потому. Она из-за меня теряет сына. Почему теряет, погостить человек едет. С Ричардом говорил. Он считает, что парень взрослый и имеет право на самоопределение. Только в университет ни в какой документы не подавал, это плохо. А так всё в порядке. Ты мне скажи, что с Олежкой? Вчера пробовал с ним говорить, в глазах слёзы и молчит как партизан. Сашка тоже. Ревность это? Как думаешь?

— Олег боится, что ты его разлюбишь. Да, всё время боится, как узнал, что ты не его отец. А тут сын твой приезжает. Явно любимый.

— Нет, ну вы даёте! Ксю, как я могу разлюбить сына?

— Ты про которого?

— Да про всех. Они отличаются? Чем?

— Вова, ну у Олега всё время комплексы, из-за внешности, из-за того, что не родной.

— Вот как можно глупость эту из головы вытравить? Пойду к нему.

— А я?

— Ты тоже боишься?

— Боюсь, вдруг я ему не понравлюсь.

— Сумасшедший дом. Ей-богу! И как я с вами живу? Вы же в моё отсутствие разнокалиберных тараканов выращиваете. Дурашки вы мои.

Он поднялся с кровати и направился в комнату сына. Сашка мирно спал, скинув на пол махровую простынь, которой укрывался. Олежка же наоборот укутался и всхлипывал в подушку. Володя сел на край кровати и погладил его по спине.

— Сынок, что случилось?

— Ничего, пап.

— Без ничего слёз не бывает. Рассказывай.

Мальчик сел на кровати. Растёр по щекам ладошками слёзы и смотрел прямо в глаза отцу, пытаясь прочитать там ответы на все свои невысказанные вопросы.

— Что же ты расстраиваешься, а, родной ты мой дурилка?

— Папа, ты меня не разлюбишь?

— Сына нельзя разлюбить. Так что это не грозит ни тебе, ни Сашке.

— Точно?

— Ты ещё спрашиваешь? Вот смотри, Даня уехал совсем маленьким, и его не было почти восемь лет, но я же его не разлюбил.

— Нет, но ты его совсем не знаешь. Не знаешь его привычек, даже пристрастий в еде и то не знаешь. Мама бабуле говорила, что волнуется, вдруг её еда ему не понравится. И я могу не понравиться. Ты же понимаешь, что по скайпу одно, а в жизни другое. Приедет, скажет, — мой папа, а ты чужой, белобрысый.

— Вот так и скажет?

— Да! Все так говорят. Спрашивают — и в кого я такой непохожий. Папа, знаешь, как это грустно?

— Олежа, а у меня, когда я маленький был, спрашивали, где мой отец. А я рассказывал, что он геройски в войну погиб. Врал всё. Меня потом моя мама отругала. Сказала, что гордиться надо не выдумками, а тем, что имеешь на самом деле. Мой отец был хорошим человеком, но не героем, и не воевал никогда.

— Ты его не помнишь?

— Нет, он умер, когда я был совсем маленький. У меня от него только фамилия и отчество остались. Но им можно было гордиться, хотя бы потому, что моя мама любила только его всю жизнь. Значит, он того стоил.

— Я тоже горжусь тобой, вот был бы я хоть капелюшечку на тебя похож. Как Сашка хотя бы.

— Мне нравится, что у меня такой особенный сын, как ты. Ты красивый, Олежек, и душой, и внешне.

— Значит, не разлюбишь?

— Никогда!

— Ты возьмёшь меня Даньку встречать?

— А как же. Конечно, все вместе поедем. Только прилетит Данька и спросит: «Почему у Олежки глаза красные и нос картошкой?»

— А я отвечу: «Потому что я альбинос». Нет, пап, не отвечу так, волнуюсь я просто!

***

В аэропорт прибыли за час до прилёта самолёта. Мальчишки тихие такие вдруг оказались, только перешёптывались всё время. Настасья же бегала по залу и норовила забраться под сиденья, Оксана за ней следом — вытаскивала её откуда только можно и нельзя.

Когда в дверях появился Данил, Володе показалось, что ноги сами собой приросли к полу. Он только позавчера видел сына в скайпе, но живьём — совсем другое дело.

Володя растерялся. Столько мечтал об этой минуте, и вот, ни звука. Даже шевельнуться не мог. Данька подошёл к нему сам, скинул на пол две сумки и рюкзак.

— Ну, здравствуй, папа.

Сколько они простояли в обнимку, сказать трудно. Настасью унесло куда-то в очередной раз, а вслед за ней и Оксану. А Олежка с Сашкой рыдали за спиной отца.

— Ну что брательники, ревёте-то зачем? — спросил их Даня, сам утирая слёзы. — Давайте знакомиться вживую. Я точно знаю, что ты Олежек, а ты Саша. И вы самые лучшие братья на свете. Я так с вами встретиться хотел.

— А мы тебя знаешь, как ждали! — Олежка даже не заметил, как был поднят в воздух высоченным братом.

А Сашка вслед за ним.

***

После ужина, во время которого Даня не забывал нахваливать Оксанины кулинарные способности, Володя со старшим сыном остались вдвоём.

— Дань, я понимаю, что вопрос о планах вот так сходу глупый, но всё же. Где и как ты собираешься учиться дальше?

— Мама так и сказала, что вопрос о моём образовании у тебя будет первым. Отвечаю — я собираюсь работать год, снимать квартиру, заработать на учёбу и выбрать университет.

— Почему работать и где?

— Папа, я работал на заправке, чтобы купить билет сюда. Стеснять тебя с семьёй я не намерен. Ты ещё не понял? У меня билет был в один конец. Я насовсем к тебе вернулся. Ну что ты так улыбаешься? Не рад, что ли? Это обдуманное решение. Поступать буду в медицинский, я школу заканчивал с биологическим уклоном. Но сначала мне нужно заработать на обучение.

— Всё сказал?

— Всё.

— А теперь отца послушай. Съёмную квартиру не потянешь ни ты сам, ни я. Живи здесь, с нами. И надо поступать. Завтра же всё узнаем. Незачем год терять.

— А работать где можно? С тобой хотелось бы?

— Надо с Семёнычем поговорить. Давай спать. Завтра трудный день.

Часть 21

— Оксана, можно я буду тебя Ксюшей называть? Или Ксю? А ещё на ты.

Они встретились на кухне, где Оксана готовила завтраки.

— Можно, Даня. Конечно, можно. Мы там комнатку маленькую, которая кабинетом Вове служила, решили переоборудовать под твою. Не жить же тебе с малышнёй.

— Да мне и с братцами нормально. Прикольные такие.

— Нормально, но ни друзей, ни девушку не привести.

— У меня их нет.

— Обзаведёшься, какие твои годы.

— Значит, ты не против, что я к тебе по имени?

— Дань, твоей мамой я не могу быть даже по возрасту. И потом — мама одна. Кстати, у Олежки папа тоже один, общий с тобой. Его очень волнует этот вопрос. Постарайся быть корректней.

— Я заметил, он мне уже всё как на духу выложил. Я вчера столько ценной информации почерпнул в разговоре с братьями.

Она улыбнулась.

— Дань, ты на завтрак что ешь обычно?

— А что у вас принято?

— Вова — кашу, у него диета. Мальчишки — бутерброды. Настя — яйца, творог, кашу редко. Я кофе. Бабуля сама, что захочет. Что предпочитаешь ты?

— Я ем всё. Оксана, я приехал не садиться на голову отцу и доставлять тебе неприятности. Честно, я полагал, что смогу жить отдельно и копить на образование, но у вас тут, смотрю, другая экономическая ситуация. А значит, я должен пересмотреть свои взгляды. Отец говорит, что терять год глупо. Может быть, он и прав. Но я всё равно намерен работать. Вот ты же работаешь?

— Да, в бухгалтерии похоронного бюро.

— Я собираюсь в медицинский, надеюсь, что смогу с отцом устроиться.

— В морг?

— Да.

— Смотри сам. Я тебе не советчик. Трудно будет совмещать работу с учёбой.

— Я знаю.

— Ты расстроен? Не ожидал столкнуться с нашей именно такой реальностью?

— Конечно, многое для меня очень необычно и непривычно, но цели не изменились. Если бы я мог выбирать тогда, в детстве, я бы не уехал. Но родители решили всё за меня. Вернее, мать решила. Только она хотела как лучше. Причём лучше для меня. Я люблю маму, и к Ричарду у меня есть симпатия, я не смог сблизиться с ним, как Олежка с папой. Понимаешь, я был уже достаточно большой и у меня хороший отец. Ты сама сказала, что отец один, как и мать. Ты права. Оксана, я ещё раз повторяю, если бы я мог решать, я бы остался с ним.

— Даня, я рада твоему возвращению. Я сделаю всё, чтобы у нас с тобой не возникало конфликтов.

— Я тоже. Ради папы. Хотя ты мне нравишься. Ксюш, я очень люблю маму, но я помню, как они жили вместе. Вместе и врозь, понимаешь? Их объединял только я. Мама его не любила. Я потом это понял, в Америке. Да, Ричарду она рассказывала, что отец был слишком настойчив, когда ухаживал ещё в институте, а она лишь уступила. Потом жалела, но разорвать отношения не решалась. У них случился я. Она рассказывала, что отец всегда старался быть хорошим мужем, и отцом идеальным. И ему удавалось. Проблема не в нём, а в ней. Она не смогла его полюбить. Тебе это неприятно слушать?

— Нет, просто обидно, что Володю можно было не любить.

— Я тогда не понимал многого. Папа работал, не ночевал дома часто. С мамой они спали в разных комнатах. Я это точно знаю. Я помню, как бабуля меня об этом спрашивала. А в тот день, вернее, в ночь, меня не отвели к бабушке, и пришёл Ричард, остался ночевать. Он уже не первый раз оставался у нас, когда папы не было дома. А среди ночи позвонили, что папа разбился. Ты, наверно, знаешь всю эту историю. Я не должен был уезжать.

— Даня, ты был ребёнком. Перестань себя винить. Ты не мог остаться, это решал не ты. Просто не мог принимать решение тогда. Володя выжил ради тебя.

— А ещё я очень переживал, когда мама сказала, что у папы есть ты и Олежка. Я дурак.

— Нет, и это нормально, просто ревность. Родителей ни с кем делить не хочется, поверь, я знаю, что говорю.

— Потом приехал твой двоюродный дедушка с подарком от папы. Это было что-то. Мама и Ричард были просто в шоке. Ричард накричал на маму и велел не лезть в отношения меня с папой. Тогда я смог разговаривать с вами сколько хотел. Ещё тогда решил, что как только смогу — уеду к вам.

— Даня, у тебя там брат остался.

— Да, буду летать к нему в гости.

Оксана только вздохнула. Такие перелёты им не по карману, но чем чёрт не шутит.

— Дань, какие планы на сегодня?

— Ты на работу?

— Да.

— Отца будить будешь?

— Его — нет, ночью вызвали на место происшествия. Он в отпуске, но у Семёныча дочка рожает. Надо помочь. Так что я на автобусе. Бабуля покормит детей, я всё приготовила, осталось только подать.

— Я с тобой, можно? Это ведь туда, где папа работает?

— Да, в одном здании. Но организации разные. Поехали.

***

В ординаторской находилась только Татьяна. Они поздоровались, Оксана представила девушке Даню, спросила, как поживает её сын. Пришлось выслушать все счастливые откровения молодой мамаши.

— Владимир Александрович в секционном зале, — закончила свою речь она. — Я хотела помочь, но там дети, он сказал, что сам справится. Пощадил мою психику.

— Ну что, Даня, домой поедешь? — спросила Оксана.

— Нет, я с позволения Танечки здесь папу подожду.

— Жди, я на работу. Если что — Таня знает, где я.

Молчали достаточно долго. Татьяна сделала кофе себе и Дане.

— Ты надолго к отцу?

— Навсегда. Я поступать буду.

— Куда?

— В медицинский. А твоему сыну сколько?

— Пять месяцев, скоро шесть. Я не замужем, работаю здесь по призванию. Надеюсь, это исчерпывающая информация по моей личной жизни?

— Нет, ты не сказала, как зовут сына.

— Иван.

— Теперь исчерпывающая.

Она рассмеялась. Он тоже.

Ждать пришлось достаточно долго. Татьяна описывала препараты, глядя в микроскоп. А Данил пил кофе и разглядывал молодую женщину, что-то в ней было такое, что он и сам понять не мог.

Володя ему обрадовался, провёл экскурсию по бюро. Показал отделение для экспертизы живых лиц. Несмотря на первую половину дня, в кабинет стояла очередь, пахло перегаром. Удивило.

Затем они дождались Семёныча, радостно известившего о рождении внучки, и отправились в мединститут, находящийся всего в паре кварталов.

Часть 22

Таня домой не торопилась. День принёс так много впечатлений. Их хотелось обдумать, а дома, с сыном, она могла думать только о сыне. Любила его безумно, просто необыкновенно любила. Считала, что он единственное счастье. Единственный мужчина, достойный внимания, пусть ещё и совсем маленький. И вообще, с некоторых пор —единственный близкий ей мужчина, кроме папы.

Но сегодня её уверенность перестала быть аксиомой, перешла в ранг теорем, а, следовательно, требовала доказательства.

Только с доказательством не складывалось.

Этим утром она вновь почувствовала... нет, не так. Она ощутила себя женщиной. Желанной женщиной, которая способна возбуждать и очаровывать. Странное, давно забытое ощущение на подсознательном уровне. То самое, когда где-то в глубине души зарождается тепло, постепенно, медленно разливающееся по всему телу. То самое, когда вдруг стесняешься поднять глаза и посмотреть прямо на того человека. То самое, когда теряются нужные слова, и стоишь, думаешь, пытаешься говорить, но ничего не получается. То самое, когда дрожат коленки от его присутствия рядом, и очень хочется, чтобы это присутствие не заканчивалось.

Она думала, что эти ощущения в прошлом, что они забыты, потеряли свою актуальность и могут случиться с кем угодно, только не с ней. Ведь она стреляный воробей и обладает бесценным грузом под названием опыт.

Но этот опыт оказался плохим советчиком. Вернее, просто слинял, как только с ней в одном помещении оказался молодой, красивый и, похоже, вовсе не искушённый в науке обольщения парень.

Как жаль, что ей давно не семнадцать лет…

Как хочется нырнуть вместе с ним в пучину страстей, забыть обо всём и обо всех, и забыться любовью. Как хочется…

Она просто физически ощутила потребность своего тела в ласках и страсти. А ведь если она приложит самую малость усилий…

Она же видела, насколько загорелись его глаза при взгляде на неё, как изменился его голос, как он разглядывал её фигуру.

Но между ними так много всякого.

Шесть лет разницы в возрасте, в первую очередь. Его отец — во вторую. Её сын — в третью. Нет, не имеет она права на чувства к этому мальчику, просто уверена, что такого права у неё нет. А следовательно, любые попытки к сближению с его стороны нужно пресекать незамедлительно.

Вот и всё! Теорема доказана!

Лишь аксиомой становиться никак не хочет.

Но это ничего, главное, что она смогла разложить свои ощущения по полочкам. Систематизировать и наложить на опыт.

Нет, не получится у неё с этим мальчиком, Данилом, как бы он ни понравился ей в первый момент.

Ну не станет же она совращать его, почти что несовершеннолетнего. Нет, не станет. А вот то, что способна чувствовать, радует. Может быть, и ей на пути встретится человек… Как встретился Владимир Александрович Оксане. В самом неожиданном для неё месте. В самое неподходящее для знакомства время.

Но ведь встретился. И судьба не раз и не два толкнула его в её объятия или наоборот, её в его. Да какая разница, кого в чьи, главное, что судьба сделала своё дело. И они счастливы. Просто невероятно счастливы друг подле друга.

Может быть, и её счастье где-то впереди ждёт её, дожидается.

И вот с этой самой уверенностью в своём пока ещё неведомом счастье, в прекрасном расположении духа, полная мечтаний и надежд, Татьяна вошла в свою квартиру.

Скинула босоножки на высоких каблуках у входа и босиком по холодному паркетному полу направилась на кухню, откуда слышался голос её мамы.

За круглым обеденным столом восседал Павел собственной персоной с её Ванечкой на руках и пил чай.

— Ну, вот и Танечка, — прощебетала мама, расплываясь в улыбке, обращённой Павлу. — Ещё чаю?

— Да, пожалуйста, — и потом, адресуясь к совершенно растерявшейся Татьяне: — Танечка, какого замечательного сына ты мне родила! Спасибо! Я не заходил раньше, прости. Надо было время всё обдумать, переварить, пережить в конце концов. И вот я здесь. Видишь, на руках кровиночку свою держу. Он так похож на моего отца, что то, что он сын именно мой, не вызывает никаких сомнений.

— Какого чёрта?! — это всё, что Таня смогла произнести в этот момент. Язык ей отказал второй раз за день.

— Доченька, мы, наконец, познакомились с Павлом, он невероятно мил, и я просто не понимаю, как так произошло…

— Мама!

— Что, мама?

— Может быть, я сама решу, кто и насколько мил?! Что ты здесь делаешь, Павел? Тебе не кажется, что в данный момент было бы логичнее находиться с женой и держать на руках новорождённую дочь? Отдай моего ребёнка.

— Дорогая, ты не права, ты требуешь отдать моего ребёнка.

— Ты издеваешься?

— Нет. Я пришёл познакомиться с сыном. Я его отец, и имею право…

— Нет, прав ты не имеешь.

— Ты будешь утверждать, что сын не мой?

Ребёнок не вынес разговора на повышенных тонах и заплакал. Павлу ничего не оставалось, как отдать его матери.

— Я повторю вопрос, ты хочешь сказать, что ребёнок не мой? Что ты его нагуляла? — снова произнёс он.

— Да, я его действительно нагуляла, только от тебя. Уйди. Чем быстрее, тем лучше.

— Хорошо, я уйду, но я вернусь. Я имею право участвовать в воспитании моего сына.

Татьяна закрыла за ним дверь и села на корточки, Ванюшка пытался схватить длинную серёжку, но ему это никак не удавалось. Она прошла в свою комнату, посадила Ванечку в игровой манеж и переоделась. Её просто колотило, до боли в мышцах.

— Таня, можно? — в дверях стояла её мама.

— Конечно, заходи. Мамуль, зачем ты его пустила в наш дом?

— Для начала, я не знала, кто он. Ты никогда нас не знакомила. Таня, ты в своё время просто ушла, сообщив, что встретила своего единственного. Мы с отцом не знали его, но привыкли тебе доверять и поверили. Затем ты вернулась, сообщив, что ошиблась. Вернулась не одна. Мы любим внука, как когда-то любили маленькую тебя, но у Ванечки есть отец. По нашим понятиям, отец должен оставаться отцом всегда.

— К сожалению, не все живут по вашим понятиям. Павел на все сто не живёт. Мама, он льстивый и изворотливый. Единственный человек, которого он по-настоящему любит —это он сам. Не обманывайся на его счёт. Пойми, он просто манипулятор. Да, умеет пустить пыль в глаза, умеет очаровывать, умеет казаться самой искренностью и обаянием, но на самом деле он далеко не такой. Он женат на дочери моего шефа. Она родила сегодня дочку от Павла. Её отец был с ней, а вот мужа не было. Понимаешь, не было! Потому что он вдруг вспомнил, что у нас есть сын. Логично, да? Порядочно? А сколько ещё детей у него разбросано по свету? Он ведь такой милый и обходительный! Очаровательный, именно такой, какой нравится нам, женщинам. Мы ведёмся на это его внимание, придумываем его, наделяем качествами, которые так нужны нам, и верим в собственную неповторимость. Верим в то, что именно я, а ни какая-то там другая способна пройти там, где другие не прошли, перепрыгнуть пропасть, куда свалились все остальные наивные дурочки. И прозрение наступает только тогда, когда лежишь в грязи рядом с ними, с такими же поломанными душами, как у тебя. А он в это время уже находит другую дурочку и пускает ей пыль в глаза, постепенно подводя к пропасти со своими жертвами. Он не пользуется презервативами и противозачаточными средствами, он не любит их. И проблема зачатия полностью перекладывается на женские плечи. Такие хрупкие и наивные. И тут его жертва решает, что он просто намекает о ребёнке, он хочет его, причём именно с ней. А потом он сообщает, что ребёнок не входит в его планы и даёт деньги на аборт. Он же такой заботливый. Он оплачивает процедуру убийства. Монстр он, мама. Понимаешь, самый настоящий монстр. И не зря он пришёл сегодня сюда. Есть у него цель. Только не я и не Ванечка.

Затем она успокаивала плачущую маму и раскапризничавшегося сына. И очень-очень жалела Машу, понимая, что настанет день прозрения и для неё.

Часть 23

— Итак, Вова, сколько стоит обучение Дани, ты узнавал?

— Конечно узнавал, пять тысяч восемьсот восемьдесят долларов США в год.

— Сдуреть, почему так дорого?

— Потому что он иностранный гражданин, вот почему.

— И что будешь делать?

— Платить. Странный вопрос.

— С каких доходов ты платить собрался?

— Данькина половина зарплаты плюс то, что Оксана получает. Спасибо, ты его хоть на работу взял. Пока оформил кредит. Затяну пояс.

— Куда бы я делся! Вова, позвони его матери. Пусть вышлет часть денег. Ты половину, и она тоже.

— Нет, не буду. Ты же понимаешь.

— Понимаю. Но она тебя обобрала как липку, и это её сын, не забывай.

— Семёныч, ко мне вернулся мой сын, разумеешь? И это всё теперь — мои проблемы.

— Поговори на кафедре. Может, тебя почасовиком возьмут. Ты кандидат наук всё-таки.

— Кстати, идея хорошая.

— Я разрешу совмещение.

— Спасибо! Как Маша твоя?

— Да ничего, у нас живёт. Вера ей с малышом помогает, она учится. Мне повезло, она на бюджете. Если Ритка на бюджет не поступит, то пойдём мы с тобой вместе трупы за деньги бальзамировать, к похоронам готовить.

— Великолепная идея!

— Ну да, ты как кандидат наук будешь брать больше.

— За учёную степень?

— За неё самую.

— Думаю, что трупу всё равно, кто ему макияж накладывает, товарищ со степенью или санитарка Дуся.

— Трупу всё равно, а родственникам престиж.

Они переглянулись, заржали и пошли курить.

— Семёныч, так Павел тоже у вас теперь проживает?

— Нет, ты что. Он и в гости редко заходит. Только если Машка порыдает в трубку. Нет, не семья это. Не семья. Да и придёт, дочку на руки возьмёт и всё причитает, жаль, что не сын, дескать. Представляешь?

— Дела…

— Вот и я про что. Не семья. Но, видишь ли, сделать я ничего не могу. На все мои доводы Машка говорит, что его любит. Ритка тоже с кем-то встречается, домой его не приводит, а следовательно, мы можем только гадать. Верка нервничает, грустит. Я злюсь. Не зря говорят: маленькие детки — маленькие бедки.

— Так у нас с тобой и маленькие есть, и относительно маленькие.

— У тебя — так точно. Вчера с Веркой вспоминали, что Ксюха твоя ещё одного хотела, а куда ещё, этих бы выучить.

— Ты прав. Но мы успеваем сначала Даню, а потом уже Олежка пойдёт.

— Только Олежка с Саньком в параллели.

— Не напоминай. Ладно, пошли работать. Следователь Кравцов звонил, там вроде Танюха малость чего-то накосячила.

— Молодая ещё. Внимание, оно же с годами вырабатывается. А так и мы с тобой косячили поначалу.

— Было дело.

Следователь застал их курящими уже по третьей сигарете прямо на улице.

— Прохлаждаетесь? — сходу спросил он. — Вы бы лучше за молодым поколением следили. Я с этой порнухой в суд не пойду. Вот читайте, что ваша коллега написала, и как это мне объяснять прокурору. Объясните вы мне, товарищи судебные медики, что есть «симптом очка справа»?

Вова расхохотался, а Семёныч с самым серьёзным видом произнёс.

— А то и означает, что труп при жизни был слишком любопытен.

— Не понял... — Следователь, казалось, был жутко озадачен.

— А что ты не понял, если бы «симптом очка»был слева, то можно было бы сделать вывод, что получен он в результате драки. А вот справа, всё меняет. Видимо, потерпевший куда-то подглядывал правым глазом, в трубу какую, и оттуда ему прилетело.

— Владимир Семёнович, то есть формулировка «симптом очка» — правильная?

— Нет, неправильная, и это мы исправим, но наводящая на мысли. Ты поезжай по своим делам, а мы заключение переделаем, и пойдёт оно за двумя подписями, эксперта Луговских и моей. Такой вариант устраивает?

— Устраивает. И мысль твоя с трубой из которой «прилетело», тоже очень устраивает, объясняет она практически всё.

— Вот иди и думай мысль, а мы заключение в порядок приведём, — и, уже обращаясь к коллеге, — пойдём, Вова, займёмся преподавательской деятельностью, пока тихо.

— Бездельники, — уже развернувшись к выходу, бросил им Кравцов.

— «В Багдаде всё спокойно», а не бездельники, — парировал Семёныч.

Оба Вовы поднялись в ординаторскую. Рядом с Таниным столом, развалившись на стуле, сидел Данил. И он, и она явно были в хорошем расположении духа.

Вовы только переглянулись.

— Даня, что ты здесь делаешь? — строго спросил Володя.

— Папа, я тут с Танечкой поздороваться зашёл, да языками зацепились.

— Послушай, сын. Сын ты мне дома, а здесь сотрудник. Ясно? Обращаться ко мне или к Тане ты можешь только по имени-отчеству. Мы эксперты, ты санитар. Вся медицина построена на субординации. Я доходчиво объясняю?

— Доходчивей не бывает.

— Ты мне тут не кисни и не обижайся, дома об остальном поговорим. Да, и ещё, буква «и» пишется не палкой с точкой. С письменным русским у тебя проблемы. Как собираешься конспекты писать?

— Оксана мне диктофон купила. Я записываю, потом слушаю кусками и конспектирую.

— Даня, не обижайся.

— Я привыкну. Дома поговорим. Всё в порядке, Владимир Александрович.

***

Встретились они за ужином. Там, естественно, не поговорили, внимания папы требовали все. Да и после ужина Володя занимался уроками с Олежкой, а Оксана — с Сашей. Даня взял Настасью и отправился с ней гулять. Вернулся с почти засыпающей сестрёнкой на руках. Оксана её искупала и положила спать.

Примерно к одиннадцати младшие спали, бабушка смотрела сериал в своей комнате. Оксана возилась на кухне, готовя еду на завтра.

Вот тут в комнату Данила вошёл отец.

— Поговорим?

— Поговорим.

— Обиделся на меня?

— Немного. Просто не ожидал. Нормально всё, пап. Не волнуйся.

— Это стандартные рабочие требования. Я просил Петра тебя обучать. Где что не поймёшь, подскажу. Санитар выполняет требования эксперта, без самодеятельности. За каждым действием, словом, нечаянно оброненной фразой стоят человеческие жизни. Понимаешь?

— Да. Я обучаемый.

— Вот и хорошо. Теперь по поводу Татьяны.

— Папа, я не думаю, что это вопрос, который мы должны с тобой обсуждать. Мы с ней встречаемся.

— Я понял. И хочу поговорить с тобой именно об ответственности.

— Это лишнее. Она же тебе симпатична?

— Нет, не лишнее. Отца не перебивай.

— Папа, я вышел из возраста, когда нуждался в воспитании.

— Ты приехал ко мне именно потому, что моего воспитания тебе не хватало. Так что, терпи. Увы, я не мог воздействовать на тебя вовремя. Но мою жизненную позицию и мои принципы ты знать должен.

— Согласен, только не дави. Ты слишком авторитарен.

— Я глава семьи.

— Знаю, я не привык, — Данил улыбнулся, и в его глазах пробежали искорки, — но я привыкну. Мы же можем разговаривать и отстаивать своё мнение?

— Конечно. Выслушай меня по поводу Тани. Можешь со мной согласиться, можешь — нет. Но выслушай.

— Папа, это не увлечение, она мне не просто нравится. Это большее, понимаешь? И кстати, я не девственник. Не с Таней, нет, раньше, но у меня были отношения, и мне есть с чем сравнивать.

— Хорошо. Я не против чувств и не против Тани. Я о другом. Она старше тебя, причём значительно старше. Она в том возрасте, когда нужно определяться, искать, с кем пройти жизнь и с кем не страшно встретить старость. Что можешь ей дать ты? Ничего, кроме обещаний. Ей семья нужна. Ванечка должен отцом кого-то называть. Ты способен быть отцом?

— Ты хочешь сказать, что я ем её время? Её молодость?

— Да, ты ешь её жизнь, говоря твоим языком. Что ты ей можешь предложить? Семью? Ты способен её обеспечить? Или ты сядешь ей на шею?

— Через шесть лет…

— Через шесть лет ей будет тридцать.

— Ты хочешь, чтобы я уехал?

— Нет.

— Папа, почему ты всё меряешь деньгами и возрастом?

— Потому что я зарабатываю деньги и знаю, что сколько стоит. И потому, что у меня позади жизни гораздо больше, чем впереди.

— Я не понимаю, я многого не понимаю. И иногда начинаю жалеть, что вернулся сюда. Там я мог жить самостоятельно и не зависеть от твоих денег.

— Ты хотел быть с отцом, то есть со мной, или я не прав? Но у тебя всё ещё есть выбор.

Володя прошёл в свою комнату. На душе было невероятно паршиво.

Часть 24

С утра пораньше Даня отправился на кухню кофе выпить. Где и столкнулся с Марией Юрьевной. Бабулька ему определённо нравилась, хотя его собственную, любимую бабушку напоминала слабо, разве что морщинками у глаз.

— Доброе утро! — поздоровался он с ней.

— Доброе, кому как доброе. Я тебе что сказать хочу… Понимаю, что права не имею, что лезу куда не просят. А сказать хочу.

— Говорите.

— Тебе очень повезло с отцом, парень. Такими отцами не разбрасываются. Вову беречь надо. Понимаешь? Хотя откуда тебе понимать. Ладно, извини. Пойду я к себе.

Даня остался в недоумении. Достал турку, принялся готовить бутерброды, в надежде, что отец тоже вот-вот придёт завтракать. На кухне появилась одна Оксана.

— Доброе утро, Данечка. Прости, я заспалась что-то, сейчас всё сделаю.

— Да я уже сам. Ты не беспокойся. Хочешь, тебе кофе сварю?

— Спасибо! Ты смотри на занятия не опоздай, я тебе сейчас на такси денег дам, папа сегодня не везёт нас. Он позже будет, я Семёнычу уже позвонила.

— На вызове он?

— Нет, он уснул. Ночью приступ был. — Олежка стоял в дверном проёме и, насупившись, смотрел на Данила.

— Приступ?

— Голова болела, — строго глянув на сына, объяснила Оксана. — У него такое бывает, если не успеет купировать боль в самом начале, то потом всё сложнее. Посттравматическая энцефалопатия. Ничего, поспит и отойдёт. Олежа, Сашеньку буди, и давайте завтракать. Мне сегодня надо пораньше выйти.

Даня сам не понял почему, но вдруг почувствовал себя совершенно чужим. Выпил кофе, съел бутерброд. Олежка тоже пил чай, сидя напротив, но не проронил больше ни слова.

Оксана после завтрака убрала посуду, выдала всем, включая Данила, чистые выглаженные рубашки, а Дане ещё и халат в пакете.

Вышли из дома они все вчетвером, мальчишки направились в школу, а Даня с Оксаной поймали частника. Ехать им было в одном направлении. Институт всего в паре кварталов от бюро.

Оксана этим утром разговаривать была совсем не настроена.

На лекциях Даня практически был и отсутствовал. Включил диктофон и погрузился в свои мысли. Реальность, в которой он оказался, совершенно не соответствовала его ожиданиям.

Он не смог стать самостоятельным и взрослым, каким хотел быть в свои восемнадцать лет. Наоборот, он стал излишне зависимым. А самое главное — ничего с этой зависимостью поделать не мог. Что безумно раздражало.

Раздражало совместное проживание с семьёй отца. Они все были нормальными и даже милыми, и любил он своих сводных братьев и сестру, и жена отца ему тоже нравилась. Ещё там, в Америке любил, но там он их не ревновал, а тут ревновал. Ему не хватало отца, о котором он столько мечтал. Столько, что почти придумал его. Только в реальности он не совпал с придуманным. И опять-таки, оказался не хуже, просто другим.

Безумно бесила материальная зависимость. Своим приездом он вогнал отца в жуткие расходы. И хотя ему никто слова по этому поводу не сказал, переживал Даня неимоверно. Но опять-таки ничего поделать не мог.

Мать тоже зудела, каждый раз, когда он с ней разговаривал по скайпу. Уговаривала вернуться, не маяться дурью. Плакала, что приложила столько усилий, чтобы вырвать сына из этого кошмара российской жизни. Что делала всё только ради его блага, а он, неблагодарный, так с ней поступил.

Даже влюбиться у него по-человечески не получилось. Его всеми силами отталкивала сама Татьяна, хотя он видел и чувствовал, насколько симпатичен ей. И ещё эта лекция об ответственности от отца.

Короче, попал так попал. И единственным правильным решением вчера казалось уехать, снять квартиру, найти работу в госпитале и накопить денег на учёбу там, в Америке. Жить самостоятельно, независимо, разговаривать с мамой и папой по скайпу и обрести душевный комфорт.

Он уснул вчера с этим правильным решением. Только утро внесло свои коррективы.

Первым делом он осознал, что отказываться от Татьяны не хочет. Она нужна ему. И второе — приступ отца, в котором, похоже, не только он сам винил себя, но и Олежка, и Мария Юрьевна, и Оксана, пусть она вида и не показывала.

Короче, куда ни глянь, везде сложности.

Он перешёл из одной аудитории в другую, и снова включил диктофон, погрузившись в решение своих непростых жизненных проблем.

Прежде чем принять непростое решение «Быть или не быть», постановил переговорить с Татьяной, и с отцом ещё раз.

На деле же вышло всё не так, как планировалось.

Как только Данил пришёл на работу, Пётр сразу забрал его в секционный зал. Третий санитар заболел, а два вскрытия шли параллельно. За одним секционным столом — Татьяна с Петром, а за другим — отец с ним.

— Даня, результат нужен срочно, так что давай работать. Описательную часть я сделал сам, вскрывать станешь ты, я рядом.

— Владимир Александрович! — Даня хотел возразить, объяснить, что работает без году неделю и совсем мало чему научился.

— Я помню, как меня зовут, — невозмутимо ответил Володя, — Итак, существует несколько методов исследования органов…

— По Абрикосову и по Шору.

— Правильно, какой предпочтительней?

— Шора, то есть метод полной эвисцерации, удобнее тем, что позволяет до конца исследования сохранить анатомо-топографические связи органов. При вскрытии по методу Шора органокомплекс, извлечённый из трупа, помещается на препаровальный столик дорсальной стороной кверху. После исследования органов, расположенных на этой стороне, изучаются органы, находящиеся на вентральной стороне комплекса.

— Дорсальная сторона — это…

— Та, что со стороны спины, вентральная — с противоположной, то есть со стороны живота.

— Молодец. Делай кожный разрез.

Следующие два с половиной часа пролетели для Данила как одна минута. Это было нечто неповторимое и невообразимое. У него до этого момента в голове просто не укладывалось, что вскрытие мёртвого тела может быть красивым. Профессиональным — да, познавательным — да. Исследовательским — тоже да. Но это было именно красивым.

Он понял, что такое анатомический театр. Слова, ранее просто произносимые, обрели звучание, музыку. Он увлёкся процессом, стал его частью. Он понимал, что, зачем и почему. Действия приобрели особый, невероятный смысл.

Но кроме всего этого, он был настолько восхищён отцом, что даже слова, чтобы выразить свои чувства, найти не мог. Он оказался способен лишь слушать, исполнять и отвечать на вопросы.

Володя находился рядом с сыном до последнего шва, до омовения тела перед отправкой его в холодильник.

Когда всё закончилось, уже моя руки и снимая фартук с нарукавниками, Володя спросил:

— Даня, сильно устал?

— Папа, Владимир Александрович, можно, я пока совсем не научусь, буду работать с тобой?

— Ну, это как получится. Нас трое. Если будет возможность, почему бы и нет.

— У тебя так здорово учиться.

— Вот тут ты прав, Даня. — У раковины оказалась Татьяна, тоже закончившая вскрытие. — Я в ГИУВе сколько проторчала, больше чем полгода, а основные знания получила всё-таки от твоего отца. Он умеет учить. Это талант. Быть самому прекрасным специалистом и уметь учить — всё-таки разные вещи.

— Особенно «симптому очка» я тебя научил, — вспомнил Танин ляп Володя.

— Владимир Александрович! Меня Семёныч и так заставляет теперь черновик писать и давать на проверку, а только затем переписывать.

— Правильно делает, краснеть за тебя вовсе не хочется.

— Папа, а сам ты как учился?

— Нормально учился, как все. Сначала доводишь навыки и профессионализм до автоматизма. А уже потом начинаешь видеть особенности, необычности, нестандартности. Нюансы, одним словом.

Вот так Даня понял, что никуда не уедет. Свою жизнь тоже надо шлифовать, действия оттачивать до автоматизма, чтобы видеть и ценить нюансы. А учитель у него — каких поискать.

Часть 25

Оставалось две недели до Нового года.

Праздника не чувствовалось: гололёд, аварии, много работы, много дел. Подарки не куплены, ёлка не украшена. У Даньки зачёты, у Оксаны отчёты, а у Володи вскрытия и заключения. Татьяна с гриппом, но на работе, Семёныч злой как чёрт.

Ночью у Володи было дежурство на дому, то есть если бы был выезд, то ехать пришлось бы ему. Выезда не было, ночь прошла спокойно. Данька дежурил в бюро. А потому пришлось встать пораньше и ехать в морг с бутербродами сыну на завтрак. У него зачёт, следовательно, надо успеть и накормить, и поспрашивать, проконтролировать, как выучил.

Интересно, что к отцовскому контролю успеваемости Данька относился более чем спокойно. Даже рад был. Потом легче сдавал.

Зато в Володе проснулся дух педагога, и то, как учатся его дети, ему стало неимоверно важно. Хорошо, что дети это принимали с пониманием.

На кафедре медицинского университета Володю уважали, даже предлагали место не почасовика, а ставку с перспективой продолжения научной работы. Но он предпочитал практику.

Так вот, приехав в бюро к семи утра и войдя в ординаторскую, Володя с превеликим удивлением обнаружил там Семёныча.

— И какими судьбами тебя принесло с утра пораньше? — спросил его друг, сидя за своим рабочим местом.

— Даньку накормить завтраком, у него зачёт. Вот ты тут что делаешь?

— Ты один? Без Оксаны?

— Она чуть позже подъедет.

— Ты знаешь, про связь Татьяны с твоим сыном?

— Не наступай на больную мозоль. Знаю. И с ним говорил, и с ней беседовал. Всё, что думаю по этому поводу, сказал прямо. А в остальном их дело. Не находишь?

— Умная же девка, а всё одно дура. Я тебе, Вова, что сказать хочу. Мы, отцы, девочек любим больше, а сыновья наши — надёжней. С ними головной боли в разы меньше.

— Да, ты так говоришь, потому что Кеша твой маленький.

— Нет, Вова, сыну и вмазать можно, и душу отпустит, а дочь…

— Маша чудит?

— И Маша, и Рита.

— Рассказывай.

— А что рассказывать! Ритка с лета загуляла. С кем — не знаю, и Верка не знает. Был бы кто достойный, так привела бы в дом, познакомила бы с родителями. Мы бы знали, кому дочь доверяем. Так? Вот скажи, так?

— Не знаю. Я к Ленкиным родителям вхож не был, а с Марией Юрьевной раньше, чем с Ксюхой познакомился.

— А я у Веркиных родоков с первого курса сыном был. И они меня уважали. Знали, что я её пальцем не трону. Время другое было, и люди другие.

— Брось, Семёныч, ты не девственником женился.

— Нет, я брал, что давали, а если предлагают — отказываться грех.

— Так, может быть, в этом и дело? А не в том, что люди другие?

— Значит, я дочек воспитал плохо. У Машки жизнь — не жизнь. И у Ритки — тоже.

— Давай сначала и последовательно, а то не пойму я тебя.

— Сначала, говоришь? Так, для начала: твой сын с Танькой в душе заперлись.

— Заодно и помоются. Ты про Риту говори. Про этих я и так всё знаю. Она предохраняется, сама сказала. А насчёт всего остального время покажет. Может, она кого другого встретит, может, он. А нет, так пусть живут. Ну старше она, и что? Я Ксюхи старше, ты с Веркой ровесники. Захотят дитё, так родит она и в тридцать, и в тридцать пять.

— Вот, рассуждаешь ты так потому, что он твой сын, а не она твоя дочь. Но я с тобой своей болью делиться стану. Короче, школу Рита прогуливает, а класс выпускной. Меня вызвали, говорят, курит в подворотне. С компанией связалась. Провёл беседу, уговаривал жизнь не ломать, школу закончить хотя бы. Она обещала. Всё вроде ничего, учиться начала. Мы с Веркой успокоились, а тут… И главное, не объяснишь, не докажешь, ни примерами, ни опытом. Она знает, потому что она чувствует! Всё! Весь критерий. Говорю — не слышит. Вова, я не выдержал, я наорал, я её, идиотку, убеждаю, что любовь пусть себе любовью, а образование-то необходимо. На курение глаза закрыл, главное не наркотики. Гитару надо — купил, бренчи сколько влезет, но всё мало.

— Семёныч, давай не про эмоции, а про факты.

— Вова, как я понял, этот тип у Ритки на глазах с другой обнимался. И всё, и крышу снесло. Пришла вчера как ободранная кошка. Лицо расцарапано, фингал под глазом. Ногти обломаны. Типичная женская драка. На плече укус. И ты знаешь, что она мне заявила? Что упала с лестницы, ногу подвернула. Это она мне? А от самой перегаром несёт за километр.

— Что ты сделал?

— Ремнём отходил, по заднице. Понимаю, что раньше надо было. Но получилось только вчера. Я себя не помнил. Вова, я её убить мог. Верка в меня водой холодной плеснула. Собрался и ушёл. Здесь ночевал. Думал. Вот ты скажи, сколько мы этих судеб искалеченных тут видим, сколько их мимо нас проходит. И ведь ни разу никто из нас ничего на себя не примерил. Оно всё там, далеко. Где-то. А оно тут бывает, совсем близко. И не сделаешь ничего.

— Ты домой звонил?

— Звонил, и Верка мне звонила. Спит она, Ритка, кикимора моя.

— Иди к ним. Мы с Таней справимся. Иди, посмотри хоть — что и как.

— Пойду. Вернее, поеду, я на машине. Я туда и обратно, Вова.

— Удачи. Говори с ней, Семёныч, не бей, говори.

Даня с Татьяной появились в ординаторской без пятнадцати восемь. Бутерброды Данька обещал съесть по дороге, потому что опаздывал. Хлебнул кофе и убежал.

— Да не смотрите вы на меня так, Владимир Александрович, — Татьяна сушила волосы.

— Как? Таня, ты поешь, нам с тобой работать ещё весь день.

— Сердитесь же. Меня вините. Считаете, что мальчишку с пути сбиваю.

— Прекрати. Я тебе всё сказал один раз. Нет, не виню. Тебя — тем более. И его не виню. С чего взяла-то?

— Смотрите так, осуждающе.

— Ешь, а?

— Я родителям про него сказала. Отец считает, что я поступила подло по отношению к вам.

— Таня, я вам не судья. Я приму выбор сына, каким бы он ни был. А ты не самый плохой вариант.

— Я пытаюсь с собой бороться… Я…

— Таня, я тебя умоляю. Только не надо оправдываться. Ты всё время пытаешься поднять себя, причём в собственных глазах.

— Так я же как представлю, что мой Ванька вот так найдёт женщину старше себя...

— И что? Танечка, я за твою жизнь и судьбу волнуюсь. Ему учиться шесть лет. Ему, не тебе. Ты-то уже на ногах стоишь твёрдо.

— Простите меня, пожалуйста.

— Вот дурында. Скоро я у тебя прощения просить буду, за то, что ты подумала, что я на тебя не так посмотрел. А вообще, за своё счастье надо бороться. И не следовать принципу, что твоё от тебя не уйдёт. Увести могут, запросто. И знаешь, почему? Правильно, потому что твоим оно никогда не было.

— Владимир Александрович, а ведь вы абсолютно правы. Вот Павел сколько раз ко мне приходил, и подарки сыну приносил. А я смотрю на него и думаю — как я могла такое ничтожество любить? Но это я сейчас думаю. А тогда, раньше, хоть в петлю лезь. И полезла бы, наверно, если бы не сын под сердцем. А днями я Павла с какой-то молоденькой девчонкой видела. И так мне больно за Машку стало и за Семёныча.

— Молчи. Пусть сами. Всё узнают сами.

Часть 26

К концу рабочего дня в бюро заявился Даня.

— Папа, я зачёт сдал. И экзамен по английскому получил автоматом. Только она сказала, что у меня акцент неправильный. Я обещал с акцентом бороться.

— Балбес.

— Звонила мама, просила тебя её встретить в аэропорту завтра. Она приезжает на Рождество, — Данил испытующе смотрел на отца. Ждал реакции.

— И давно ты знаешь о её приезде? — Настроение у Володи испортилось.

— Давно, не хотел тебя расстраивать. Но отступать некуда.

— Где она собирается остановиться?

— У тёти Марины.

— Так может быть, вы и встретите её с тётей Мариной? У Марины есть машина.

— Ты не хочешь с ней видеться?

— Нет. Не хочу.

— Папа, она моя мать, а ты мой отец. Вы оба мои родители, я люблю вас обоих. Ничего, да? Я не виноват в вашем разводе, я не виноват в том, что моей жизнью и мной самим вы оба распоряжались без моего ведома. Она приезжает на неделю, повидаться, посмотреть, как я живу. И она уедет, возможно, навсегда, а я останусь с тобой. Неделя, папа, всего неделя.

— Хорошо, только сейчас я отвезу вас с Оксаной домой и поеду к Семёнычу.

— Расстроился?

— Да уж не обрадовался.

***

К Семёнычу Володя попал поздно: пока объяснялся с Оксаной по поводу приезда Лены, пока довёз их до дома через магазин, времени прошло много.

Двери открыла зарёванная Машка и повисла на шее. Но она была не одна — Ритка, тоже с опухшими глазами, выскочила из комнаты и повисла на Володе с другой стороны.

— Дядя, Вова, как хорошо, что вы пришли! — всхлипывая, произнесла она.

Из кухни навстречу уже спешила Вера.

— Вова, я верила, что ты у нас появишься.

— Ну, вот и спаситель женской половины моего семейства. Что поздно так? — Семёныч тоже вышел встречать друга.

— Проблемы! Но сначала твои.

— Кушать будете, дядь Вов? — Машка уже тащила его на кухню.

— Буду, у вас хоть оторвусь, а то моя Ксюха меня диетой заколупала.

— Пошли, садись, сейчас мы за тобой поухаживаем. Девочки, несите компот абрикосовый, Вова любит, — распоряжалась Вера.

— Меня бы они так встречали, завидую, Вова, и ревную, — бухтел Семёныч. И ещё тихо, почти шёпотом: — С Риткой поговори.

Вова только кивнул.

— Дядь Вов, может, у нас ночевать останетесь? — просила после ужина Рита.

— А что мне жена скажет? Ты подумала?

— Я ей позвоню. Я с вами посекретничать хочу.

— Давай посекретничаем.

Они оделись и пошли на улицу — гулять на морозе.

— Дядь Вова, и как вам мой папаша?

— Довела ты его. С кем подралась?

— Я не дралась.

— Рита, я очень много вранья слышу каждый день при осмотре живых лиц. И повреждения очень хорошо знаю. Понимаешь, человек так устроен, что практически не может выдумать ничего нового. Он повторяется.

— Вы мой зад не видели! Там всё индивидуально.

— А что бы ты сделала на месте отца? Представь себе, что вы поменялись ролями.

— Не знаю. В школу я больше не пойду. Но дома-то жить как-то надо. Понимаешь, дядь Вова, — девушка перешла на «ты», но Володя сделал вид, что не обратил внимания, — он со мной на спор встречался, а сам всё снимал, на камеру. Потом Катька смонтировала и слила в сеть. С ней и подралась, а Артур всё опять снимал, ну, драку нашу, и тоже слил.

— Классно забавляетесь.

— Вот именно. Там такое! Мне теперь в школу нельзя. Как родокам объяснять?

— Про школу? Или про видео?

— Если отец увидит — что там, он меня убьёт!

— Ты в это веришь? В то, что отец тебя убьёт?

— Нет, не верю. Он только шумный, а так добрый. Но расстроится он очень, про мать я вообще молчу. Лучше скажи, что мне теперь делать?

— Может, в другую школу перевестись? Рита, ты собиралась поступать в вуз. Обучение — это деньги, большие деньги. У меня Данька учится, и всё туда как в прорву уходит. Ты на отца обиделась, а каково ему, подумай!

— Ты знаешь, хорошо, что он меня высек. Ему не говори. Я жить захотела. Думала вены вскрыть, от позора, от обиды, от того, что Артур так. Но до меня дошло, что жить надо, правда, сидеть теперь сложно. Он и выпорол только от собственного бессилия помочь.

— Пройдёт.

— В школу не пойду.

— Понял. Всё? Дальше без глупостей?

— В школу не пойду!

— Твои предложения?

— Нет у меня предложений! Я могу на следующий год в медучилище поступить.

— А можешь в институт.

— Ты всегда такой правильный?

— Ага, есть такое.

— В школе конфликтов не было?

— Нет, у меня мама педагог.

— Везёт. Она внуков любит?

— Даньку любила. Она умерла, от инфаркта, потому что по телевизору объявили, что я разбился. Понимаешь, она, как мать, пережить сына не смогла. А я не знал. Долго не знал. Пока в себя не пришёл.

— Ты герой.

— Нет, я такой же отец своих детей, как и твой отец.

— Ты герой, ты собой Таню закрыл.

— Потому ты мне всё рассказываешь?

— Ага! Ты защитишь. Я уверена, и с папой вы друзья, и мама тебя боготворит. И Машка тоже.

— Давай я подумаю. Не могу вот так сразу. Но я бы школу постарался закончить.

— Полгода позора.

— Зато потом есть перспектива. Ты хоть не беременная?

— Нет. Думаешь, позор пережить можно?

— Можно. Но трудно. Надо себя ломать, а не жалеть. Пожалуй, ты права, не стоит. Лучше бросить школу, переждать и поступать после медучилища. Так спокойней. Ты девочка, в армию тебе не идти. Что там — четыре года потерянных. Мелочи. Да?

— Ты меня сейчас на «слабо» берёшь?

— Нет. Взвешиваю и понимаю, что твой вариант — тоже вариант.

— Павел Машке изменяет.

— Круто ты тему поменяла.

— А что не поменять, я тебя поняла. Мужики — козлы.

— Не все.

— Пойдём домой.

— Пойдём. Надеюсь, ты сестре ничего не говорила?

— Сказала.

— Час от часу не легче. Она что?

— Не верит, считает, что мы наговариваем. Всё равно узнает и разведётся.

— Не обязательно.

— А как? Жить с ним, зная, что обманывает?

— И такое бывает.

— А ты бы жил?

— Не знаю, я подумать об этом не успел. Знаешь, бывает, строишь одни планы, а расклад иной выходит.

— Я сколько до нормального вида заживать буду?

— Дней десять.

— Время есть, можно всё обдумать.

— Думай. Только без глупостей.

— Тебе звонить можно?

— Конечно.

— Спасибо! Я потом тебе расскажу о своих планах и помощи попрошу. Идёт?

— Только не дури, ладно?

Часть 27

Володя уже находился в ординаторской, когда пришёл Семёныч с Ритой.

— И какая нелёгкая тебя сегодня с утра пораньше принесла? — сходу спросил Семёныч.

— И тебе доброе утро!

— Вов, по твоему виду утро у тебя не очень доброе.

— Не очень.

— Дома что-то?

— Есть такое дело. Ты Риту на освидетельствование привёл?

— Да, мы с Верой подумали, что документ лучше бы иметь.

— Пойдём, Ритуся. Я всё напишу.

— Так что дома?

— С Данькой поругался, он хлопнул дверью и ушёл.

— Ага, а ты не спал всю ночь и приступ был. Я не спрашиваю, я утверждаю. И заявился ты пораньше, чтобы увидеть Таню и узнать о местонахождении сына.

— Всё верно.

— Причина?

— Я отказался встречать его мать в аэропорту. Считаю, что о своём приезде она должна была договариваться со мной, а вовсе не ставить меня перед фактом.

— У меня слов нет. Но он тебя не понял?

— Нет. Да и как ему понять? Он не видел её полгода, скучает. Он считает, что мы должны были встретиться и помириться.

— То есть ты должен её принять и простить.

— Да. Только я этого делать не собираюсь. Ещё она хочет посмотреть, в каких условиях он тут живёт. То есть она ко мне в дом с инспекцией заявится. Да где эта Татьяна?!

— Сейчас будет. Успокойся, хотя вид у тебя ещё тот.

— Пошли, Рита. Давай я напишу заключение и тебя мы отпустим. Вояка ты наша женского фронта.

Семёныч самолично отвёз дочь домой, а за время его отсутствия появилась Татьяна.

— Опаздываешь?

— Простите! Даня ночевал у меня, не беспокойтесь.

Володя промолчал, но зато посмотрел на неё очень уж выразительно.

— Владимир Александрович, если бы вы только знали, насколько мне неприятна вся эта ситуация! Я не хочу вмешиваться в ваши отношения, а попадать между молотом и наковальней так тем более. Я не могла выгнать его на улицу ночью. Мы много говорили, он доказывал свою позицию. И его можно понять, но я на вашей стороне. Простите меня, я посторонний человек, нет, не совсем посторонний. Я уже даже думала с работы уйти. Это невыносимо. Я очень уважаю вас и люблю его. Я не знаю, как мне лучше поступить.

— Работать, Таня, работать. Я думаю, что неделю, пока его мать будет в нашем городе, мы как-нибудь переживём. А вообще, все совершают ошибки, и я, и ты. Она была ошибкой моей молодости, у тебя случились свои. Дети не виноваты в наших ошибках, но становятся заложниками нашего негатива.

— Это точно. Павел приходил опять. Я с ним просто не разговариваю. Он теперь пытается «подружиться» с моим отцом. Обрести в нём союзника. Знаете, всё время думаю, что я в нём нашла тогда? Как я могла? И в результате, что я имею! Почему нельзя оставить в покое меня и моего ребёнка?

— Танюша, а тебе не кажется, что его целью являетесь не вы с Ванечкой?

— Думаете, мой отец?

— Думаю, да. Павел карьерист. Он не подозревал, кто твои родители, когда вступал с тобой в отношения. И скажи спасибо, что не подозревал, а то бы не избавилась от него никогда.

— Павел утверждает, что с Машей он только из чувства порядочности, а та, которая у него дома живёт, просто для удовлетворения его мужского начала, надо же ему с кем-то спать. Он так папе и заявил. Он к нему на приём приходил. Представляете?

— А что папа? — Володя рассмеялся.

— Папа хочет поговорить с Владимиром Семёновичем, и если тот не очень держится за своего зятя, то он отправит Павла куда подальше. Он так хочет работать в ведомстве, так он ему и устроит работу в ведомстве. Только не в нашем городе.

Разговор прекратился — в связи с приходом следователя.

***

Оксана просто не находила себе места. Она слышала каждое слово, сказанное Володей сыну и каждое сказанное Даней Володе. Она понимала и одного, и другого. Не осуждала никого. Они оба были по-своему правы. И они имели одинаковые, упёртые характеры. Даня ушёл. Причём громко и сильно хлопнул дверью. Так сильно, что проснулась Настя, испугалась и устроила детячий ночной концерт. Пока Оксана успокаивала дочь, качая её на руках, прошло немало времени, и головная боль у Володи разыгралась в полную силу, с последовавшей тошнотой и рвотой. К утру его немного отпустило, и он, выпив горсть таблеток, отправился на работу.

Мальчишки шептались, осуждая Даню. А маленькая принцесса спала в своей кроватке. Оксана позвонила начальнику и взяла отгул. Приготовила всё на ужин, отправила сыновей в школу и послала сообщение Данилу с просьбой перезвонить ей.

Он перезвонил ближе к обеду.

— Оксана, что случилось?

— Ничего нового. Во сколько надо в аэропорт? И с кем ты едешь встречать мать?

— Один, тётя Марина не может, у неё заболел сын. Так что один.

— Давай встретимся и поедем вместе.

— Папа будет недоволен тобой.

— Я знаю, так где встречаемся?

Даня заехал домой, они пообедали вместе с Оксаной и отправились в аэропорт.

— Почему ты поехала со мной? — спросил её Даня в такси.

— Потому что я понимаю твои чувства и чувства твоей матери. Я очень хотела бы знать, как живёт мой сын. Я тоже на её месте прилетела бы посмотреть. Даня, не нужно конфликтов.

— Почему ты понимаешь, а папа нет?

— Наверное, потому, что до сих пор не пережил предательства.

— Думаешь, дело в этом и они никогда не помирятся?

— Да, думаю, что никогда.

— И как быть? Что мне делать?

— Пережить эту неделю. Постараться не ссориться с отцом. Он так любит тебя. Данечка, надо находить компромиссы.

— Я так мечтал всю жизнь, чтобы они помирились и были вместе.

— Я знаю, сама мечтала о том же. Потому я сегодня с тобой. Даня, побереги отца, он очень больной человек.

— Ему вчера было плохо?

— Да.

— Я не хотел. Я потом думал, что я вам как камень на шее. Но мне нравится учиться и я буду стараться не обременять вас.

— Мы тебя любим, мы твоя семья. Даня, я так много пережила, что даже не будучи сильно умной, умею чувствовать. Открой свою душу и ты, пусти чувства. Не обижайся на нас и не суди.

— Сложно притираться вот так. Я чужой, всем, даже отцу.

— Данечка, ты его сын. Любимый сын, первый. Ты его жизнь и его надежда. Как ты понять элементарного не можешь?

— А Олег, Саша?

— Он им вместо сказок о тебе рассказывал. Жизнь — она сложная.

Часть 28

Казалось, что Лена просто не могла насмотреться на сына. Она целовала его и обнимала, отодвигала, смотрела на него и прижимала к себе снова.

А у Оксаны всё смешалось в душе. Она была рада за Даню, невероятно рада. Потому что видела, насколько он любим матерью. И это хорошо, очень хорошо.

Но, с другой стороны, она не могла не сравнивать себя с Леной. Невероятно красивой, ухоженной, эффектной. С такой Володя бы очень даже смотрелся, не то, что с ней. Она чувствовала, как проигрывает, и в её душу закралось сомнение.

Она отчётливо поняла, почему так сильно ревновала к Татьяне. Да потому, что Таня, Лена, Володя были одного круга, того, куда Ксюша никогда не стремилась и к которому никогда не принадлежала.

Если бы не стечение обстоятельств, он бы никогда даже не посмотрел в её сторону. Осознание данного факта просто выбило её из колеи. Она ушла в свои мысли, запуталась в них, расстроилась и совсем сникла.

Он любил всегда только Лену, именно Лену, а не её. Вот вывод, который она сделала. Зря поехала, зря увидела её, всё зря.

— Данечка, а это та женщина, о которой ты мне рассказывал, да? Представь нас, — попросила Лена, принимая Ксюшу за кого-то другого.

— Нет, мама. Это не та женщина, но я вас сейчас познакомлю. Это Оксана Завьялова, жена папы.

— Так вот вы какая! — Лена тоже была удивлена и смущена одновременно. — Очень приятно. Вы же в дочери ему годитесь. И кто скажет по вашей фигуре, что у вас дети? Ну Вовка! Я и не думала, что он так… — она снова обратилась к сыну: — Данечка, а Марина где?

— У тёти Марины заболел ребёнок. Она не смогла приехать.

— А отец твой, конечно, не захотел меня встретить. Вова же гордый, — у Лены в глазах заблестели слёзы. — Ну что, вы проводите меня к Марине? Оксана, я смогу побывать у вас, посмотреть, как живёт мой сын?

Она не дождалась ответа от растерявшейся совсем Оксаны. Даня подхватил чемодан матери и они втроём направились к стоянке такси.

Оксана мечтала только об одном — как можно быстрее расстаться с Леной. Но… сегодня был не её день.

Около подъезда Марины Оксана постаралась распрощаться с Даней и его матерью. Но не тут-то было. Лена просто умоляла подняться и за чашкой чая познакомиться поближе.

Марина открыла им двери, расцеловалась с подругой, ехидно глянула на Оксану и предложила ей приютить Данину мать у себя. Она сказала, что обстоятельства изменились, она занята сейчас лишь так некстати разболевшимся ребёнком, и поселить у себя подругу никак не может. Обещала заехать пообщаться, как только сыну немного полегчает.

Вот так они втроём с чемоданом оказались на улице.

— Я понимаю, что всё у вас в городе сильно изменилось за годы моего отсутствия. Оксана, в какой гостинице я могу остановиться? И насколько сейчас это дорого? — спросила Лена.

Оксана не представляла, сколько может стоить номер в гостинице. Вернее, очень даже хорошо представляла. Не раз и не два бронировала отели, работая у отчима. Но как можно отдать такие деньжищи за это сомнительное удовольствие, ей в голову не приходило. А потому решение для неё было очевидно.

— Лена… можно просто — Лена? Гостиница стоит очень дорого. Поехали лучше к нам. Вы поживёте в комнате Дани, а Даня пока в одной спальне с мальчиками.

Даня просто засиял.

— Мама, видишь, как удачно. Спасибо, Ксюша, большое спасибо, — и он чмокнул мачеху в щёку.

Остановив попутку, они направились домой.

Около подъезда Ксюша вспомнила, что забыла купить хлеб, и решила заскочить в магазин.

Даня с Леной поднялись в квартиру. Нажали кнопку звонка.

Двери открыл Олежка.

— Ой, альбинос! — не сдержала возгласа удивления женщина.

Олег отступил, внимательно посмотрел на вошедшую и, не проронив ни звука, ушёл в свою комнату.

— Мама, зачем ты так? — обиженно спросил Даня.

— Как так? Самый настоящий альбинос — это редкость, потому что он имеет аутосомно-рецессивный тип наследования. Ген встречается у каждого семидесятого, но чтобы передался потомству, должны встретиться два носителя. Тип альбинизма определяется степенью мутации гена.

— Я не об этом. Мама, он же человек, ребёнок, он мой брат. Мама, он и так переживает, что не такой как мы все. А ты вот так сходу, как на мартышку.

— Какой он тебе брат? Даня, глупости не говори.

Дане стало стыдно. Он просто готов был провалиться сквозь землю. И никак не мог понять, как его мать, врач по образованию, вот так обидела человека. Такого замечательного, доброго и беззащитного человека. Олежку, его брата, обидела. Просто так, ни за что! У него возникло ощущение, что не она, а он сам так жестоко поступил с ребёнком. Он решил, что как только отнесёт чемодан матери в свою комнату, сразу пойдёт и извинится. И станет вымаливать прощение столько, сколько потребуется.

Опустив голову, шёл к себе, Лена за ним. В дверях одной из комнат его поджидала Мария Юрьевна.

— Встретил мать свою, а, внучек? — она обращалась только к Дане, забыв поздороваться с его спутницей.

— Да.

— Ну что ж, располагайтесь. А ты, Даня, на ус мотай. Собственный опыт — штука бесценная.

Она с ухмылкой оглядела Лену, оценивающе так. За её спиной на полу девочка с хвостиками качала куклу, что-то напевая тоненьким детским голосочком.

***

Оксана с покупками остановилась посреди улицы. Проанализировала ещё раз все события, произошедшие со вчерашнего вечера. Теперь её решения не казались ей правильными. Время неуклонно шло к половине седьмого. С минуты на минуту домой вернётся Володя…

Ноги приросли к земле. Домой идти не хотелось. Она стояла в растерянности и не могла шевельнуться. Стояла, пока не замёрзла.

Достала смартфон, набрала номер и долго слушала гудки. Видимо, он едет, за рулём, а потому не берёт трубку.

Непослушными пальцами набрала сообщение:

«Вова, прости! Прости, если сможешь!»

С каждым шагом, приближающим её к дому, привычный счастливый мир рушился. Она отчётливо поняла, что не простит. Её — не простит никогда. Потому что она не та, она лишь временная замена. А теперь … Ещё Оксана подумала, что Лена наверняка приехала не к сыну, а к бывшему мужу. А он не хотел её видеть именно потому, что боялся поддаться искушению.

Слёзы катились по щекам. Она собственными руками разрушила собственное счастье.

Квартира встретил тишиной, хотя все, конечно, были дома. Из-за дверей мальчиков слышались голоса её сыновей. Бабуля не вышла, следовательно, осуждает её поступки, сердита, Настя играет в бабулиной комнате.

Из ванной доносится шум воды, там, наверно, Лена в душе с дороги.

Оксана положила покупки в кухне на столе. Пошла переодеться в домашнее, как услышала звонок в дверь.

В коридоре моментально оказались все.

Володя вошёл.

Конечно, он заметил и Даню, и бывшую супругу, пытавшуюся спрятаться за Даниной спиной. И зарёванные глаза Олежки, и суровый взгляд бабули, и жену, готовую провалиться сквозь землю.

В руках у него был телефон с сообщением.

Он прочитал его, перед тем как войти.

Немая сцена затягивалась.

Вдруг в коридоре появилась Настя с кошкой на руках. То ли она слишком прижала животное к себе, или как-то иначе причинила кошке боль, но та зашипела и поцарапала девочку, раздался вопль.

Володя подхватил дочь на руки, а кошка оказалась у Олежки.

Часть 29

Приветствовать всех Володе не пришлось: пока он успокоил дочь, пока обработал её царапины, прошло время. Все рассосались по своим комнатам.

— Ксю, где к ужину накрывать будем?

— Ты сердишься?

— Не поверишь, но это уже не имеет значения. Есть факт, я его переживу, кстати, легче, чем ты. Я знал, что Марина её на порог не пустит. Просто был уверен. У подобных женщин всем рулит эгоизм, переросший в эгоцентризм. Только не вздумай за ней ухаживать. Ты и так предоставила ей крышу над головой. Сегодня она ужинает с нами, а завтра она живёт своей жизнью. Ксю, услышь меня.

— Вова, а как она будет питаться?

— В кафе, ресторанах, как хочет. Накрывай на стол.

— Дети с нами?

— Конечно.

Ужин был простой: борщ, пирожки с картошкой, капустой и мясом, а потом чай с шарлоткой.

— Очень вкусно, спасибо! — поблагодарила хозяйку Лена.

— Мама, Оксана вообще необыкновенно вкусно готовит. Я так вкусно и не ел никогда.

Володя чуть не прыснул со смеха, услышав заявление сына.

— Только ростом ты, внучек, вырос, а так дитё дитём, — разрядила обстановку бабушка. — А Ксюху я кашеварить учила, замуж готовила, мужа надо кормить так, чтобы вкусней еды из рук жены ничего не было. Я академий ваших не кончала, но школа жизни за плечами нешуточная. И что такое надёжный человек рядом — знаю.

— Да где взять столько времени, чтобы готовить? — парировала Лена. — Не согласна я с вами. Время, потраченное впустую. И работать надо, и почитать, и кино посмотреть. Самосовершенствоваться, развиваться.

— Ксюша работает, и детки чистые, и муж не обижен. И на всю жизнь мамину стряпню дети запомнят, — продолжила бабушка, — и жён искать домовитых станут. Потому как покой в доме на домовитости держится. Спасибо, внучка, накормила, напоила, дочку я вам сдала, пойду теперь книжки читать и кино смотреть, развиваться, одним словом.

Она встала и ушла к себе, за ней засобирались мальчишки.

— А кто посуду моет сегодня? — остановил их Володя.

— Папа, можно, мы с Олежкой? — спросил Даня.

— Вперёд, и чтобы всё чисто.

— Володя, нам бы поговорить? — как бы к слову предложила Лена.

— Нам с тобой? О чём? Нет, тебя моя жена крышей обеспечила, а говорить я с тобой не намерен и у меня на сегодня другие планы. Мне надо с Даней позаниматься, у него зачёт завтра, а затем по работе почитать. Уроки у Олега проверить. И спать. Пустые разговоры в мои планы не входят. По всем хозяйственным вопросам обращайся к Оксане.

— Вова, у нас сын общий!

— Так я от сына не отказываюсь. Он полноправный член моей семьи.

— Я заметила. Вова, я прилетела, чтобы с тобой вместе решить вопросы, касающиеся нашего сына.

— Для начала, ты могла бы спросить разрешения и обсудить свой приезд. У Дани зачётная неделя, а ещё он работает. Не вовремя ты прилетела.

— Может быть, ты его отпустишь с работы на время?

— Это не частная лавочка. Он может написать заявление на отпуск без содержания, но тогда он останется без карманных денег в следующем месяце. Лена, я повторюсь. Все вопросы, связанные с твоим приездом, ты должна была решать со мной, до твоего появления, а не с Мариной. Не нужно ставить свои условия в моём доме. Извини, больше времени на тебя у меня нет.

Лена чуть ли не вылетела из комнаты, но задержалась, услышав разговор в кухне.

— Олежек, прости её, она не хотела тебя обидеть, — говорил Даня.

— Нет, не хотела обидеть, потому что я для неё не существую. Вообще, в принципе не существую. Я вошёл в её поле зрения только как альбинос. Диковинка такая, экспонат. Вот и сказала тебе то, что думала, без привязки ко мне, как к человеку. Даня, ты к этому отношения не имеешь, и отвечать за слова своей матери не обязан.

— Так у нас мир?

— Конечно, мир. Папа расстроился. Ты заметил?

— Заметил. Ты так тонко его чувствуешь?

— Чувствую. Даня, он для меня — всё. Я не помню своего биологического отца, но некоторые моменты у меня как сны вспоминаются. И мне становится страшно. Надеюсь, что это действительно только сны, или отголоски фильмов ужасов.

— Маме не говорил?

— Нет, зачем? Во-первых, я боюсь, что это окажется правдой, а во-вторых, я не хочу расстраивать маму своими воспоминаниями.

— Серьёзные аргументы.

— Папа говорит, что надо любить и заботиться о своих близких. Потому что родные люди, семья — это самое главное в жизни. Я ему верю. Я с ним счастливый.

Лена пошла в свою комнату. Вернее, в Данину. Комната маленькая, переделанная из кухни. Итак, её бывший муж женился на своей соседке, не очень утруждаясь поисками спутницы жизни. Этот вывод её почему-то ужасно согрел. Даже настроение улучшилось и захотелось спать. Только сейчас Лена поняла насколько устала от всех событий, отделяющих её от Америки.

Проснулась от тишины. Повалялась в кровати, явно не так давно купленной. Огляделась. В комнате минимум всего, но что нужно для жизни — всё есть. Кровать, стол компьютерный с новеньким ПК, ноутбук на столе, ещё шкаф, тумбочка, вешалка напольная. Вот и всё. И герань на окне. Цветущая яркими красными цветами.

Подумалось о бывшем муже. Володя изменился, седина в волосах появилась. А в остальном он стал выглядеть гораздо эффектней, чем раньше. Данька на него похож. Вымахал ростом с папу и внешне его копия.

Пошла умылась, приняла душ. Обошла всю квартиру. Заглянула в каждую комнату. Всё прибрано, постели застелены, чисто и никого. Только кошка в кресле спит. В стенке увидела фотографию Володи с Оксаной. Взяла в руки и стала разглядывать.

Рисковая женщина эта Оксана: выйти замуж за инвалида, детей нарожать. О чём думала? Что, в случае чего, сама справится со всеми? Так пирожки печь будет не из чего. Интересно, какая она? Добрая или глупая? Скорее, глупая. Лена бы на её месте никогда так не поступила. Это же надо — притащить бывшую жену своего мужа в собственный дом! Конечно, глупая. Интересно, что Володя в ней нашёл? Он и она, смешно. Он породистый, красивый. А она? Только что молодая. Но это достоинство слишком быстро проходит.

Сзади послышался шум открывающейся двери и тоненький детский голосочек, опять напевающий песенку про зиму.

— А мы с Настёной на занятия ходили, к Новому году готовимся.

— Не тяжело вам с Настёной? — участливо спросила Лена.

— Нет, в радость мне. Да я с ней полдня, сейчас мальчики из школы вернутся, и всё, и она с ними. Правнуки мои. Ты завтракала?

— Нет, встала только. Даня поздно будет?

— Поздно. Не по уму ты поступила. Выразила неуважение к отцу своего ребёнка. Нельзя так.

— Учить будете?

— А что? Мне по возрасту можно.

— Он и так сына у меня отнял. Своих ему мало. Так и моего забрал.

— Сердишься?

— Злюсь.

— На кого ты злишься? Злость не советчик. Что посеяла, то и пожинаешь. Сначала ты сына у отца забрала, теперь сама у разбитого корыта осталась.

— Он мне жизнь сломал. Не верите?

— Нет, не верю.

— А я расскажу.

— Слушаю. Пойдём, накормлю тебя вместе с Настёной, а там Олежек с Сашенькой придут. Я поговорить с тобой смогу. Выслушаю — так точно.

Часть 30

— Ну рассказывай, как дошла до такой жизни, — Мария Юрьевна внимательно смотрела на Лену. Думала: «Чего же этой здоровой и красивой бабе не хватает? Почему в своих бедах винит кого-то, просто так? А есть ли у неё эти беды? Или, может, просто она и не знает, что такое — беда?» Но обещала выслушать и понять, вот и выслушает, чтобы понять, что связывало её любимого зятя с этой женщиной.

— Как дошла — не знаю. Я с самого начала начну, с института. Мы с Маринкой вместе поступили. В школе дружили, и родители наши дружили. Не скажу, чтобы я любила её, сестрой там считала, но привыкла и не могла без неё. А она со мной везде, как нитка за иголкой. Вы не подумайте, я про Маринку не зря говорю. Она в моей жизни многое решила. Даже не то что она сама, а просто факт её существования, наличия.

Мне всегда всё давалось легко: и учёба, я первой в классе слыла, и пела я лучше всех, и в самодеятельности участвовала. А Марина брала задницей. Сидела, пыхтела, учила, ну, чтобы не отстать. Я у лиц противоположного пола котировалась всегда. Блондинка от природы, красивая, умная, начитанная, умеющая себя вести. Английским свободно владею. Представляете, да?

И вот мы с Маринкой попадаем в одну группу с Володей. В группе три парня, Володя после школы, как и мы, и два других постарше, после армии. И взгляды всех девочек устремлены на него. А что? Он видный, высокий, красивый. Я сейчас периодически на Даньку смотрю и Вову в молодости вспоминаю. Они один в один. Понимаю, почему тогда случилось то, что случилось. Всем нужен был Вова. Всем, кроме меня. И не потому, что он мне не нравился, просто я животное не стадное, и то, что нужно всем — безразлично мне. Зато Маринка влюбилась. Сон и покой потеряла. Я смеялась над ней, прикалывалась. Наши девочки чего только не выдумывали, чтобы внимание его на себя обратить. Но ему были все и всё по барабану. С ребятами он не сблизился, они не понимали его, а он их. Он пришёл учиться, не любовь крутить, не романы, а учиться, вот и учился. Честно, без халтуры. Может быть, этим он меня и заинтересовал. Мы конкурировали. Спорили, доказывали свою правоту. Остальные до нас не дотягивали. Кому-то было всё равно, кто-то понимал, что ему просто не дано. Марина зубрила. По дороге домой ныла, спрашивала и переспрашивала, посмотрел он на неё или не посмотрел. Заметил, как она отвечала, или не заметил. Мне смешно было. Такие глупости из-за парня придумывать! А она на полном серьёзе, аж до слёз. Время шло. Мы ходили вместе втроём везде, на лекциях вместе сидели, в анатомке вместе, в библиотеке. А это — время с самого утра и до позднего вечера. Время сближает. Оно общим жизнь саму делает. Через какое-то время Вова мне знаки внимания оказывать стал. Всё по мелочи, но явно мне, не Марине. Потом и в выходные встречаться стали. Всё так же втроём. Но Маринку ревность замучила, а меня — интерес. Как оно там, с мужчиной. Не помню, как что произошло. Помню, где — дома у него. Меня тогда квартира поразила и библиотека. Мы чай пили, вот как у вас, с пирожками. Мама его сделала. Мама находилась у бабушки, та болела, но ещё жива была. Маринка увидела, как мы целовались в ванной комнате, и ушла, назвав меня стервой. А я решила пойти дальше. Отдалась. Затем как с цепи сорвались, дело молодое. Темперамента хоть отбавляй. Мне завидовали. А он любил. Я понимала, принимала его любовь, вот только ответить взаимностью не могла. Меня больше возбуждали Маринкины ревнивые слёзы, чем его чувства. Но разве я в этом виновата? Моё тело принадлежало ему, а душа — мне. Только мне, одной мне! Познакомилась с его мамой. Он настоял. Она предлагала оформить отношения. Он сам замуж звал. А я не хотела. Тогда и изменять — не изменяла, он у меня был один, но и в клетку не стремилась. Если бы можно было оставить отношения на уровне секса, у нас всё сложилось бы. Мои родители на браке настаивали. Им нравился Вова, и внешне и по характеру. И нравилось его приданое. Я могла быть королевой, не скитаться по съёмным квартирам, не думать, где и как обустраивать свой очаг. У него было всё. Четырёхкомнатная квартира с огромной квадратурой, с отдельной комнатой под библиотеку и маленькой для прислуги. Квартира его отца. Тот был много старше матери. И умер, не успев вырастить сына. Бабушка тоже подарила квартиру Вове. Считала, что наследник всё равно один, так зачем дважды переоформлять жилплощадь. Вовина мать съехала к бабушке и ухаживала за ней до самой её смерти. Так что Вова был из женихов завидных. На шестом курсе я залетела. Не специально, нет. Так получилось. Но все обрадовались. И Вова с его мамашей, и мои родители. Ребёнок мне стоил диссертации. Я не могла отдавать науке времени больше, чем сыну. А потом поняла, что сын и есть тот единственный мужчина, которого можно любить всем сердцем. Несмотря на это, становиться домохозяйкой я не собиралась. Я слишком тщеславна. Родители решили проблему. Даньку забирали то мои, то свекровь. А Вова перестал быть интересен совсем. Он устроился работать на «скорую». Представляете? Перспективы —ноль. Но и Марина пошла туда же за ним. Подлая баба не оставляла надежды прибрать к рукам чужого мужа. Он считал, что там, на «скорой», можно заработать. Работал не на одну ставку. Приходил уставший, вымотанный, никакой. Ему было не до моих проблем и не до моей науки. Да и я стала сдавать свои позиции. Мне для развития нужен был он, его мозги, его конкуренция. Я впала в депрессию. Почти ненавидела его. Спали раздельно, я не готовила принципиально, не стирала. Он молча занимался этим сам. Начались скандалы. Я пыталась ему доказать, что нельзя стоять на месте, что нужно развиваться, идти вперёд. Что его мозги просто высохнут на той работе. А он открыто смеялся мне в лицо, утверждая, что каждый хорош на своём месте. Вы не поверите, но мне казалось, что его там держит Марина. Я ревновала, бесилась, но от этого становилось только хуже. А потом появился Ричард. Приехал по обмену. Он был конкурентом мне. Я ожила, я смогла снова стать собой, развиваться, работать как прежде. Писала статьи, спорила с ним, общалась на разные темы. Ждала встреч. Жила им и только им. А он приезжал, уезжал и отношения становились письмами. Как-то в очередной приезд я отдалась ему. Было страшно и неприятно на душе. Но только в первый раз. Потом появился драйв. Азарт. Меня тянуло к Ричарду и физически тоже. Осуждаете? Понимаю. Я тоже себя осуждала. На одной чаше весов была семья. Вова, суперположительный человек, и сын, которого мы оба безумно любили. А на другой — мои чувства, моя любовь. Моя жизнь. Так прошли три года. Я понимала, что надо что-то решать. Что дальше продолжаться это всё не может. А Вова не замечал всего происходящего, или не хотел замечать. Вот свекровь — другое дело. Шипела, как змея. Причём наедине, при сыне лапочка лапочкой. Я спросила её, почему она меня ненавидит. Знаете, что она ответила? «Ты плохая жена моему сыну». Вот так вот. Я тогда познакомила Даньку с Ричардом. Мы уже говорили об отъезде. Он хотел получше узнать моего ребёнка. Даже усыновить его хотел, но Вова бы никогда не позволил, да и не отпустил бы Даню. А сын ничего отцу не рассказывал. Ничего. Хотя болтун ужасный всегда, а тут ни-ни. Перед отъездом сюда сказал, что у него язык не поворачивался, что боялся отца расстроить. Но вернёмся к тем событиям. Я на развод подала в одностороннем порядке. Речь подготовила, как Вове объяснить, что Америку с нашим Мухосранском сравнивать нельзя. Я была почти готова к его реакции, к истерикам, скандалам. Но ничего не случилось. Произошла авария. А за ней — неизвестность, страх, что он может умереть. Ночи под дверью реанимации. А потом приговор. Он не будет ходить. Свекровь ещё похоронила. Она не пережила трагедии с сыном. Я даже злилась на неё. Ей не надо таскать его, здорового тяжеленного мужика, и менять памперсы. Ей легче — умерла и забыла. Я тогда сказала Ричарду, что не могу уехать, что должна с Вовой, что обещала — и в горе, и в радости. А он образумил. Нельзя себя хоронить. Надо жить ради сына. Есть социальные службы, они Вову не оставят. Сам Вова тоже изменился. Злой стал. А тут ещё Марина ему о заявлении на развод сказала. Пришлось объясниться. Я никогда его глаза не забуду, когда он всю правду узнал. Прогнал меня. Позвонил через неделю. Просил привести сына. Данечка так плакал потом. А я жила из последних сил. Ричард поддерживал. А потом наступил день, когда Вова подписал все бумаги на развод, на продажу квартиры, разрешение на выезд сына. Марина говорила, что надо место в доме инвалидов выкупить, там уход за Володей будет. Я поехала, посмотрела — это не то место, где он бы жить смог. Да и врач говорил, что умственно он сохранён, что сможет передвигаться на коляске. Я тогда ему купила квартиру вот эту, ремонт сделала, перевезла вещи, библиотеку. Он читать любил, ему книги саму жизнь заменяли. Счёт открыла, тоже туда часть денег положила. Просила Марину проконтролировать, может, сиделку ему нанять. Я не бросала Володю до самого отъезда. А он впадал в депрессию всё больше и больше. Я Даню перестала приводить к нему. Боялась за ребёнка. А Володя не понимал, обижался. Мне трудно объяснить, это пережить надо. Это такой ад! Вы не представляете, какой это ад. Я даже смерти ему желала, она бы выходом для него была. Ревела всю дорогу в Америку. А потом обживалась, начинала новую жизнь. Ричард делал для нас с Даней всё. Он пытался сыну моему отца заменить. Не получилось. У нас с Ричардом общий сын есть, ему два с половиной года. У меня хорошо в семье. Только Даня вырос и уехал. Он сердце мне разбил. Хоть бы рядом, хоть бы, чтобы приезжать иногда. Так ведь нет. Совсем, и туда, откуда я его выдернула для лучшей жизни. Осуждаете? Ваше право. Только жизнь без любви — не жизнь, даже если рядом самый достойный человек. По крайней мере, я так думаю.

Часть 31

— Вова, ты чего ржёшь с самого утра?

— Семёныч, не поверишь. Ксюха пригласила Лену пожить у нас.

— Она в своём уме? — вид Семёныча с раскрытым ртом выражал полную растерянность.

— Ну, у неё так получилось, но прикол не в этом. Представляешь, легли спать, я к ней с лаской, а Ксюха и говорит: «Вова, прости, я не могу. Лена в доме». И в слёзы.

— Вот это женская логика!

— Во всей красе! Только мне этот дурдом целую неделю светит. Домой идти неохота.

— Мне тоже неохота. Достали меня мои бабы.

— Берём отпуск и едем на рыбалку.

— По типу «наливай да пей».

— Вот именно. А что ещё? Снег, мороз, мы с тобой у лунки с удочками… И с Дедом Морозом, чтобы на троих.

— Вов, так мы же не пьём. Особенно ты. Так что рыбалка нам тоже не светит.

— Зато выпить-то как хочется!

— Слушай, а чего твоя бывшая вдруг припёрлась?

— А фиг её знает. Говорит, соскучилась по сыну. Я не вникаю и вникать не собираюсь. Свалила бы уже обратно, видеть её не могу.

— А ведь любил когда-то.

— Дурак был. Но ты знаешь, поумнел. Так что есть надежда, что и Данька поумнеет.

— Ты про его отношения с Татьяной?

— Нет. Таня ни при чём. Таня тут, скорее, пострадавшая сторона. Я про ветер в голове у моего сына. Про то, что этот великовозрастный дурак мечтает совместить мир своей матери с моим миром.

— У него получается, живёте вы уже все вместе.

— Танечка где?

— На выезде. Ребёнок утонул в ванне. Мать взяла его купаться с собой и уснула.

— Сколько ребёнку?

— Четыре месяца. Вов, дурость настолько безгранична, что за руку со смертью ходит.

— Дурость, а как жить после этого?

— Не знаю. Вот, ей-богу, не знаю.

***

— Мария Юрьевна, а Володя с Оксаной во сколько возвращаются?

— Не знаю. Как когда. Не будет Володя с тобой говорить, и не рассчитывай. Да и о чём вам говорить? Хочешь сына забрать? Так с Даней и беседуй на эту тему. Но я бы не стала на твоём месте этого делать.

— Я скучаю по нему.

— Верю, только ведь и Вова скучал. И сын по нему тоже. А тебя их чувства не волновали, ты о себе думала. Теперь терпи. В жизни всё бумерангом возвращается.

— Думаете, я зря приехала, думаете, он со мной домой не вернётся?

— У него здесь дом. Не польстился мальчик на твою Америку. И девушка у него здесь.

— Девушка — это отдельная статья. Она взрослая состоявшаяся женщина, поиграет и бросит.

— По кому судишь?

— Ну, а как? Зачем ей пацан?

— Затем, зачем и она ему.

— А ребёнок? Чужой ему совсем.

— Ты своего чужому мужчине навязала, хотела, чтобы любил. Что ж ты Танечку осуждаешь?

— На всё у вас ответ есть! — Лена надула губки.

— Так у меня за плечами вся жизнь, это впереди ничего почти.

— Как же, по-вашему, я поступить должна?

— По совести должна, другом быть сыну. И с Володей говорить не с позиции силы. Обсудить, что ты для сына сделаешь, что он. Тогда разговор у вас получится.

— Вы про деньги?

— И про деньги тоже. Или это вопрос такой низменный, что ты его не замечаешь? Вот посмотри, ты в дом вошла — так по-людски бы это сделала, привезла бы подарки всем. Тому же Вове, детям его. Так оно делается, если по-людски, но ты ведь выше таких вещей. Тебе не до этого. У тебя есть ты.

— Воспитываете?

— Имею право. Я старая, а тебе элементарных вещей по жизни не объяснили. К людям с добром надо, тогда они тебе добром и ответят.

— Ой ли!

— Ой — да не ой. А люди, в большинстве своём — простые и добрые. Не все только себя видят и эгоизмом своим упиваются.

Лене стало обидно: так её никто никогда по жизни не распекал. И почему, интересно, она эгоистка? Никогда бы не подумала, что её так называть можно. Только в доме она не своём, и ей в этом доме надо выжить и Данечку домой забрать.

***

— Пап, курить будешь? — Данька вошёл в ординаторскую с нераспечатанной пачкой сигарет и новенькой зажигалкой «Зиппо».

— Ну пойдём, покурим.

Они, в накинутых поверх халатов куртках, вышли на улицу.

— Куришь давно? — спросил Володя, затянувшись.

— А ты?

— С восемнадцати лет. Говори, что хотел, холодно.

— Я никуда не уеду. Я к тебе насовсем, навсегда. И я не подумал, как это будет, если мама приедет. Я эгоист.

— Есть в кого.

— Папа, и за Олежку мне обидно, больно. Она права не имела его так обидеть. А он такой... прямо слова подобрать не могу, он настоящий. Только скажи, что у него было до тебя? Отчего ему кошмары снятся?

— Зачем тебе? Пройдёт время, и он забудет. Родителей не выбирают, сын. Пусть думает, что это просто сны. Он хороший парень, настоящий, ты прав. И он мой сын на все сто.

— Я так скучал по тебе все годы.

Володя обнял Данила, прижал к себе.

— Мы вместе, теперь и навсегда. Я тоже скучал, если бы ты только знал — насколько.

— Вместе. Пап, я ещё спросить хотел, ты Олежке как отцом стал? Я не про то, что ты женился на его матери. Я про твои чувства, про отношение. Как ты сумел расположить его к себе, чтобы доверял?

— Дети чувствуют фальшь, они либо доверяют, либо нет. К детям с открытой душой надо. Ты про Ваню, как я понял?

— Про Ваню. Папа у нас серьёзно всё с Танюхой. Я люблю её, понимаешь? Ну что ты молчишь? Не веришь?

— Верю. Дань, давай про Таню потом, тем более, что я между вами не стою. Тебе выучиться надо. Специальность получить.

— Надо, а Ванька растёт, без меня. Непорядок.

— Смешной ты. Сын давай решать проблемы по мере их поступления. И первоочередная проблема у нас — это твоя мать. Вот проводим мы её в её Америку, и будем думать — и про Таню, и про Ванечку. А пока пойдём домой собираться.

Дома их ждал ужин, приготовленный Марией Юрьевной вместе с Леной. Мальчишки сообщили, что картошку с морковкой чистили сами.

Часть 32

Володя проснулся от головной боли. Полное чувство, что мозг взорвался. Полежал с закрытыми глазами, потом открыл, сжал и разжал кулаки, пошевелил ногами, вроде всё работает. Значит, просто спазм с такими гнусными ощущениями. Затошнило. Подумал, что надо встать и принять таблетки, причём сделать всё максимально тихо, чтобы не разбудить никого. За окном темень. Фонари на ночь во дворах отключают.

Оксана спала, волосы разметались по подушке, а рядом с ней дочка. Когда она залезла к ним в кровать? Он не помнил, как она оказалась у них, крепко спал.

Потихонечку поднялся, сел, посидел немного. Голова всё так же болела, в висках стучало. Обошёл кровать, взял осторожненько Настёну на руки и перенёс на её тахту. Положил, укрыл одеялом, поцеловал, дал в руки мишку. Девочка повернулась на бочок, и, прижав мягкую игрушку, засопела.

Володя прислушался к тишине. Всё спокойно. Натянул джинсы на всякий случай: неудобно, если почти голый столкнётся с Марией Юрьевной.

Вышел на кухню, закрыл за собой плотно дверь. Не включая свет, открыл дверцу шкафчика и достал лекарства. Так же на ощупь выдавил пару таблеток и включил воду.

— И что тебе не спится? — услышал голос Лены.

— А тебе?

— У меня сбились биологические часы, разница во времени большая. Что пьёшь?

— Таблетки, голова болит. Я закурю с твоего позволения?

— Кури. Я давно отвыкла от курильщиков в доме, но что ты без этого не можешь, ещё помню. Свет включи, всё равно двери закрыл. Я хоть чайник поставлю.

— Да я сам.

Он включил свет. Она внимательно разглядывала его голый торс.

— Ты похудел и шрамы. Что за операция? Лапаротомия?

— Да, ещё одна производственная травма.

— Везёт тебе на травмы.

— Ну, что теперь, главное, что всё проходит.

— Только таблетки пьёшь ночами. Наркотики?

— Нет, что ты. Кто бы меня допустил до работы, если бы я наркотики принимал.

— Даня говорит, что ты защитился.

— Да, не так давно, но уже получил подтверждение.

— На кафедру не хочешь идти работать?

— Я работаю почасовиком. Ты знаешь, я практик, я не люблю всю эту преподавательскую деятельность. Вот и чай подоспел, тебе покрепче? Или пожиже?

— Не крепкий, я давно крепкий не пью, он портит кожу. Так на скольких ставках ты работаешь?

— На трёх. А что тебя это вдруг забеспокоило?

— А жена?

— На ставку. Но у них частное предприятие, там оплата несколько иная. А ты как работаешь?

— Никак, я не смогла подтвердить диплом врача. Лаборанткой в университете пристроил муж. А так сейчас дома, ребёнок маленький. Правда, мама помогает. Вова, мы можем говорить нормально, можем общаться.

— Нет, Лена, не можем.

— Ты злишься на меня?

— Нет. Видишь ли, ты для меня давно не существуешь. Ты больше ничего не определяешь в моей жизни. И я счастлив без тебя. Наверно, я должен быть тебе за это благодарен, но быть тебе благодарным я тоже не могу. Ты виновна в смерти моей мамы. Не говори ничего, не оправдывайся. Потому что всё остальное я тебе давно простил.

— Если бы ты не был таким упрямым! Она умерла мгновенно, инфаркт, острый инфаркт! Ты должен понять.

— Не кричи, все спят. Три дня никто не знал о её смерти.

— Ещё припомни, что я тебя бросила и увезла сына.