Дорога, ведущая вдаль

— Это ты сказала, не я. Значит, понимаешь.

— Вова, я хотела для сына лучшей жизни. Я хотела дать ему свободу, иное состояние души. Иное воспитание. Я как лучше хотела. И нечего меня обвинять.

— Дала?

— Старалась.

— Потому он вернулся.

— По живому режешь.

— А я все эти годы не мог понять, как ты возомнила себя Господом Богом и спокойно убивала, проходя мимо. А всё просто — ты знала, как лучше. Только кому?

— И как с тобой после этого разговаривать?

— Так я тебе и говорю, что нам с тобой не о чём разговаривать.

— О сыне, Вова. О сыне! Упрямство всегда было главным в твоём характере. Перестань быть эгоистом и пойми.

— Я эгоист? Чем? Тем, что стою перед тобой на своих ногах? Тем, что выжил и выкарабкался, несмотря на твои мечты и прогнозы? Тем, что защитился? Тем, что люблю и любим? Тем, что состоялся как личность? Тем, что мой сын ко мне тянется? Настолько, что сомнительное американское счастье на простые будни с родным отцом променял?

— Что ты всё переворачиваешь, так будто я монстр какой.

— Зачем ты приехала?

— Забрать Даню домой.

— Он дома. Несмотря на все твои старания.

— Как же ты изменился. Неужели та авария и травма на тебя так повлияли?

— Нет, Лена, не авария и не травма. Я выжил и восстановился почти полностью. На меня повлияла ты. Я наконец прозрел и понял, какая ты на самом деле. Но это хорошо, я научился ценить хорошее. Я научился видеть людей. И выбирать друзей.

— И жену?

— И жену.

— Но она же никто. Вова, неужели ты сам не видишь? Только что молодая, так это достоинство слишком быстро проходит. Она не умна, смазлива, вот и всё, пожалуй. Ты сравни себя и её.

— Конечно, не умна, раз тебя в дом пустила, крышу над головой предоставила, к столу позвала. Где ж тут ум? Работает с единственной целью — оплатить учёбу нашему с тобой сыну. Мне жалко тебя, Лена. Ты жизнь прожила, а простых вещей не понимаешь, любить не умеешь, и всё выгоду какую-то призрачную ищешь, только она и тебе самой боком выходит. Тебе же радоваться элементарно не дано. У тебя нет никого, ни семьи, ни друзей. Кто твои друзья? Марина, твоя точная копия, которая тебя на порог не пустила? Твой муж? Так ты ему ребёнка родила с одной-единственной целью, чтобы он с тобой остался, чтобы не ушёл, потому что порядочный человек. Сын уехал и не жалеет.

— А твоя жена зачем рожает? Тоже удержать тебя хочет?

— Нет, ей доставляет удовольствие иметь детей от любимого мужчины, она ещё бы родила, но я материально пока не могу себе этого позволить.

— Так отпусти Даню ко мне, и рожайте.

— А я его не держу. Ты пойми, он дома.

— Я поговорю с ним завтра.

— Говори, только не лги ему. Правда всплывёт, и он тебя же не простит. А по поводу сравнения внешности моей и моей жены... Я научился видеть истинную красоту — красоту души человека. И моя Оксана невероятно красива. Я каждое утро благодарю всевышнего, который послал мне её. Я люблю наших детей, я счастлив. Понимаешь, счастлив, и больше мне в жизни ничего не надо. Она и дети. Все четверо. Но тебе этого не понять. Пойду я спать. И тебе советую. А ещё я тебе вот что скажу: если ты не уважаешь хозяйку дома, то делать тебе под её крышей нечего.

— Прогоняешь?

— Нет. Не я тебя пригласил, не мне и выгонять. Но ты гостеприимство считаешь глупостью. А я мою Оксану в обиду не дам. Понятно? Спокойной ночи. И подумай над моими словами.

Часть 33

Утро выдалось суматошным. Олежка сломал очки, у Сашеньки заболело горло, а Настя не захотела утром вставать. Позавтракали, собрались и поехали на работу. В машине молчали.

Лена к столу не вышла. Но, как рассказал Олежка, она ночью заходила к ним в комнату и разбудила всех, уронив те самые очки, на которые он впоследствии наступил.

Её целью был Данил, она его подняла, и он ушёл к ней. До утра не возвращался. Появился только за завтраком, но не проронил ни слова.

Володя высадил Даню у института, не забыв пожелать удачи на зачёте. Тот сухо ответил: «Спасибо!». И ушёл.

Володя припарковал автомобиль у здания бюро, помог выйти жене.

— Вов, какая муха его укусила?

— Я ночью с Леной разговаривал. Она хочет его забрать.

— Вова, он сам решит. Не маленький мальчик. Не дёргайся, выпей валерианы. Подожди немного, он придёт и всё расскажет, пару часов подожди. Господи, если бы я могла тебе помочь.

— Ты помогаешь, Ксю. Ещё как помогаешь. Всё, беги, а то вон шеф твой косо смотрит, аж окно приоткрыл.

В ординаторской Володя холодно поздоровался с Семёнычем и Татьяной и засел за микроскоп.

Семёныч тоже был молчалив и явно не в духе. Вскрытий не было, а потому занимались микроскопией и написанием заключений.

Время тянулось и тянулось. А в ординаторской висела полная и совсем непривычная тишина. Нарушать её никто не собирался, каждый ушёл в свои думы и свои проблемы.

Ровно в два тридцать в дверь ординаторской постучал и вошёл Данил уже в халате. Помялся немного, и, не взглянув на отца, попросил аудиенции у Семёныча.

Семёныч вышел с ним. А вот Володе стало просто физически плохо. Голова, так и болевшая с ночи, совсем раскалывалась, сердце сжалось, ныло и отказывалось стучать.

— Владимир Александрович, может, воды или чаю? — спросила участливо Татьяна.

— Нет, спасибо! Всё нормально.

— На нормально похоже слабо, но дело ваше.

Очень хотелось побыть одному, наедине с самим собой. Подумать, взвесить, успокоиться. Найти внутреннее равновесие. Принять неизбежность окончательного отъезда сына. Володя почему-то не сомневался в его отъезде.

Душа болела так, что рвалась из тела.

Закончив писать очередное заключение, Володя прибрался на столе и собрался уходить.

— Таня, скажешь Семёнычу, что вернусь где-то через час. Пойду, пройдусь, чувствую себя не очень.

— Хорошо, я передам. Я поговорить с вами хотела.

— Потом, хорошо? Всё потом.

— Конечно.

Минут через десять после ухода Володи, в кабинет вернулись Семёныч с Данилом.

— Таня, где Завьялов? — спросил Семёныч.

— Плохо себя чувствует, пошёл пройтись. Сказал, будет через час.

— Ох, Даня, доведёшь ты отца. Ну что творишь-то? Ты ему сказал, что ты с ним остаёшься? Ты хоть что-то объяснил?

— Да, вчера говорил. Я же думал, так будет лучше. Так радовался приезду матери. Хотел, чтобы они помирились. Чтобы отец и мать по-человечески относились друг к другу. Знаете, как это жить с постоянным ощущением, что надо быть дипломатом и не сказать лишнего? Потому что вспыхивают и один, и другой. Я же мечтал, чтобы она приехала, посмотрела, что я устроен, что ни в чём не нуждаюсь, чтобы порадовалась за меня. И спокойно ехала к себе домой. А на деле всё стало только хуже. Причём, у меня такое чувство, что она всё ещё любит отца, и ищет хоть какие-то проявления былого чувства у него, а он никак, просто никак. В результате она бесится.

— Даня, он пережил её предательство, разлуку с тобой. Это тяжело, мой мальчик, пойми, это очень тяжело. Я твоего отца знал до его встречи с Оксаной. Ему повезло, что она появилась в его жизни.

— Я не знаю, что тут происходило, он звонил, каждый день звонил, и мы говорили. Если бы я знал…

— Ты был тогда совсем ребёнком. Потом появилась Оксана, Олежка, затем родные дети. Но тебя он любил больше всех, всегда. Я думаю, что он просто боится твоего отъезда.

— Поселить их в одной квартире было ошибкой? — Даня смотрел в глаза Семёныча, ища там ответы.

— Однозначно! Но что ни делается, делается к лучшему. Этот период пройдёт, и всё вернётся в свою колею.

— Папа сложный человек.

— Простых людей не бывает. Одно дело, когда живёшь рядом, бок о бок трёшься ежедневно, и другое — когда любишь на расстоянии, и бок потом не таким уютным кажется, как ты представлял. Может быть, оденешься и рванёшь за ним?

— Где я его найду?

— Где была ваша старая квартира? Где он вырос, где жил до развода. Тут же не так далеко. А именно с тем местом связаны самые тёплые воспоминания.

— Думаете? Тут совсем рядом, квартала четыре. Такая квартира была замечательная. Большая, светлая.

— Иди к нему.

Семёныч из окна смотрел, как Даня, уже в куртке и шапке, бежал по снегу, поскользнулся у ворот, но удержался на ногах и побежал дальше.

— Неужели он уедет? — как бы для самой себя спросила вслух Татьяна.

— Никуда он не уедет. Ещё одна страдалица. Он меня просил дать ему дополнительную работу или устроить в ритуальные услуги, там платят больше. Ему деньги нужны. Парень-то в аховом положении оказался, и он это всё осознаёт. Танечка, ему за учёбу платить надо, и на тебя деньги тоже нужны. Он с пустыми руками к тебе не приходит, и Ване что-то принести надо. Мальчик порядочный, глуповат, правда, даже не глуповат, а наивен, но это поправимо. Он собирался стать свободным взрослым человеком, а оказался в тюрьме нашей действительности. Вот и вся его проблема.

— Думаете, вся?

— Вся… почти. Ты мне лучше вот что расскажи — Павел действительно к тебе ходит?

— Был несколько раз. Только я вашей Маше не конкурент. Даром он мне не нужен. И не ко мне он ходит, а к моему отцу. Ему страсть как хочется в госпиталь ведомственный попасть, да к папе под крылышко. Что вы смеётесь, Владимир Семёнович?

— Да представил, как тепло у твоего папы под крылышком Павлу будет. Уютно, аж страшно подумать.

— Вот и мне страшно подумать. Я просила папу повременить. Пусть они с Машей решат уже что-то.

— Нет, Танюш, тут надо вырезать его, как опухоль раковую, может, тогда моя дочь поумнеет и нормального парня найдёт. Сил у меня на них нет. Понимаешь, кончились. Одна мечта осталась — отдать их мужьям и принимать дома раз в неделю в гости. Риту бы ещё полгода до института довести. А сил нет. Маленькие были — куколки да и только, а выросли, и что из них вышло? Не зря столько пословиц и поговорок про взрослых детей сказано. Пока маленькие, так ведь не налюбуешься, а чем старше, тем больше душа за них болит. Пошли труп принимать, санитар у нас в полном отсутствии. А труповозка прибыла.

***

Володя действительно был там во дворе своего старого дома. Присел на лавочку, самим же расчищенную от снега. И смотрел на свои старые окна. Воспоминания не приходили, слишком болела голова, настолько, что шевельнуться невозможно, да и мысли только усиливали боль. Надо бы подняться, дойти до дороги, поймать такси и доехать до дома. Странное сочетание — от дома до дома. Дом был здесь, вон в тех окнах, с давно чужими занавесками и совсем не мамиными цветами на подоконнике. Здесь, на этой самой детской площадке, играл он сам, и его мама в то окно кричала:

— Володя, домой!

На этой детской площадке в песочнице возился Даня, и уже Лена из того же самого окна звала его. А вот тут останавливалась «Скорая», завозившая его домой после смены. Как давно это было, как давно.

Жизнь прошла.

В глазах темнело. И в голове стучала мысль, что надо подняться и поймать такси. Какого чёрта ушёл от всех близких? Там бы хоть помог кто.

— Папа, папа, тебе плохо? Пошли до дороги, поймаем машину и домой.

Данька помог Володе подняться со скамейки, и они пошли.

Часть 34

Данька побежал открывать двери, услышав настойчивый звонок. Оксана возилась на кухне, Володя спал, дети играли в комнате бабушки.

— Танюха? А ты чего почти на ночь глядя? — он опешил и даже растерялся.

— Да я не одна, сейчас Владимир Семёнович поднимется. Мы были у невропатолога, он расписал курс лечения твоему отцу, вот и пришли, всё купили. Оксана против точно не будет. А его Семёныч убедит лечиться.

Он обнял её и поцеловал.

— Я рад тебе, и вы молодцы. Сам думал, куда обратиться. Ну не дело это. Приступ за приступом.

— Да нервничает он, понимаешь, вот и срыв. Прошлый год было относительно спокойно. Ну, если не брать в расчёт ножевое ранение…

— Татьяна виновато опустила глаза в пол.

— Ты до сих пор винишь себя?

— Да, если бы я тогда не пошла в этот дом…

— Он бы закрыл собой кого-то другого. Танюш, я тебя сейчас с мамой познакомлю.

— Данечка, может быть, не надо, или не сейчас?

— Ты трусиха! Самая милая трусиха на свете! Мама уезжает через несколько дней. Пожалуйста, Танюша.

— Даня, мы пришли к твоему отцу, потому что ему нужно помочь, а не вызывать скандалом следующий приступ. Ты когда меня видишь, у тебя голова совсем отключается.

— Догадайся с трёх раз почему? Да мне орать охота, что люблю тебя.

— Даня, я лучше пойду... как я не подумала, господи, давай завтра поговорим.

— Даня, кого в дверях держишь? — Оксана вышла из кухни.

— Сынок, ты там с кем? — С другой стороны коридора показалась Лена.

— К нам пришли Таня и Владимир Семёнович.

— Танюша, а где Семёныч? — спросила Оксана.

— Сейчас поднимется, ему позвонили. Здравствуйте.

— Та самая Таня? Это же надо смелость такую иметь. Явиться в дом. И что, Володя позволяет ей приходить? Дэн, ты что молчишь, я бы никогда...

— А вы, Лена, распоряжайтесь в своём доме. Таня для меня желанный гость, как и все близкие моему мужу люди. — Выражение лица при этих словах у Оксаны было такое, как будто она ждала удара или пощёчины, или ещё чего, но она с одной стороны боялась, а с другой — готова была стоять на своём.

— Вот как заговорила?

— Да достала меня ваша наглость. Нет чтобы вести себя ниже травы, тише воды, и прощения вымаливать у Володи, так вы постоянно провоцируете всех. Вы человеческого отношения не понимаете.

— Не боишься, что я заберу сына с собой, а Вова тебя не простит?

— Я? Боюсь? Не таких видала. Забирайте, он взрослый мальчик и уже понимает, кто есть кто. И осознаёт, что родители расстались не просто так, и надеюсь, разумеет, сколько горя вы принесли его отцу. Я долго думала, зачем вы приехали? Я пыталась поставить себя на ваше место. Я считала, что любовь к сыну оправдывает всё. Но нет. Дело не в сыне. Вы не перенесли того, что ваш бывший муж выжил после аварии, после вашего предательства, после нескольких лет ваших измен. Проблема в том, что вы не верите, что он может быть счастлив без вас. По вашему мнению — это невозможно, он должен был умереть, стать инвалидом, потеряться, сойти с ума. Да что угодно, только не быть счастливым. И вот от этого неверия в то, что вы перестали быть значимой для него, вы и появились. Вы разыграли свой сценарий и вам всё удалось. Вы проникли в его дом и удивились, что он смог построить дом снова, несмотря на то, что вы его лишили такой возможности. У него есть дети, коллеги, друзья. Жена, которая его боготворит. Хотя кто я для вас, вы же выше, вы же людей людьми не считаете. Так, никто — человекообразные. Вас бесит, что Володя обошёл вас по всем направлениям. Что он личность. И не смейте вымещать свою злость здесь. Везите в свою Америку. Перестаньте ломать жизни. Сына оставьте в покое, вы же его любить должны!

— Ах ты дрянь, ты меня учить будешь? Да я тебе сейчас, проститутка, подстилка!..

— Да пошла ты… — и, повернувшись к дверям: — Проходи, Таня, ты моя гостья, а я у себя дома.

Таня прошла с Оксаной на кухню, а Даня отвёл мать в свою комнату.

Как только дверь закрылась, она кинулась к нему на шею.

— Сынок, ты видишь, что тут происходит?

Он отцепил её руки и усадил на кровать.

— Мама, на что ушли деньги после продажи отцовской квартиры?

— Даня, на жизнь. На квартиру для моих родителей. Жизнь в Америке стоит денег. На твоё образование. Ты учился в престижной школе. А потом, какое право ты имеешь об этом спрашивать?

— Просто интересно. Я был сегодня в том дворе. Вспомнил. Столько лет не был, а тут, ну так получилось, что я туда попал. А ведь Оксана права. Ты приехала посмотреть, как он посмел жить без тебя. Я с момента вашей встречи об этом думаю, только я опять ошибался. Я считал, что ты его до сих пор любишь. Но нет, Оксана права. Я не игрушка, мама, не средство воздействия на отца. Ты опять просчиталась. Я взрослый человек. Я хотел познакомить тебя с любимой девушкой, похвастаться, если хочешь, она умница и красавица. А ты всё так повернула. Ну что ж, это твой выбор, не мой. Зато я многое понял.

Он подошёл к двери, не обращая внимания на рыдания матери.

— Да, и ещё — перестань спекулировать мной. Я никуда не поеду. Я дома, наконец, я дома.

В коридоре столкнулся с Семёнычем.

— Даня, отец спит?

— После того шума, что мы устроили, вряд ли. Хотя он таблеток принял много, и снотворные в том числе.

— Не бережёте вы его.

— Да, Владимир Семёнович, Оксана права была, мы вообще-то скандала не хотели.

— Оксана? Конечно, права, не знаю, в чём проблема, но Оксану знаю. Пойди, погляди, спит или не спит отец, тогда я зайду к нему.

Данька тихонечко открыл дверь в спальню.

— Папа, — шёпотом позвал он.

— Я сплю, и вставать не намерен.

— Да тут Семёныч.

— Другой разговор. Сейчас выйду.

— Лежи, Вов, ты мне лежачий нужен. Сейчас систему поставлю. Всё расписано и куплено. Мы тебя лечим и точка.

— Спасибо! Ты это, пойди поешь, пока капает, и возвращайся.

— Не, Вов, есть не хочу. Хочу рассказать, что у меня делается. Танюха на кухне, так что не помешает.

— Машка?

— Ну да, короче, вчера приходит к нам девица, вызывает Машу и ей говорит, что она просто обязана отпустить Павла, потому что эта девица от него беременная.

— Ну, блин, производитель!

— Ага, Машка в слёзы, звонит ему, он говорит, что всё враньё.

— Результат?

— Только без комментариев — она поверила. Поверила мужу, представляешь?

— Семёныч, она хотела поверить. Нет, не поверила, сделала вид. Ей сейчас слишком тошно.

— Но отрицать очевидные факты?

— А потерять любимого человека?

— То есть страх потерять важнее реальности?

— Увы!

Часть 35

— Не помешаю? Я только чаю налью, — Лена вошла на кухню, когда все завтракали.

Конечно, заметила, как Володя обнял Оксану на глазах у детей, и смущение на лице женщины.

«Господи, откуда она такая взялась, как вообще обратила его внимание на себя?» Лена задавала этот вопрос снова и снова, сравнивала, анализировала, пыталась понять. Володя любил Оксану. Нет, не так, как её когда-то — бурно, сгорая от ревности и желания. Любил тихо, но очень бережно. Он пылинки сдувал с нынешней жены.

Если с ней когда-то была любовь-страсть, то с Оксаной — любовь-благодарность, любовь–доверие.

А у неё любви так и не случилось. Она отдавалась сначала одному, затем другому, но не любила. Ричарда тоже никогда не любила, он был способом выезда из страны, потом донором жизни, и когда начал осознавать, что семьи-то практически нет, она родила ему ребёнка. Того самого, которого он просил всю их совместную жизнь.

Признаться в этом она не могла никому, даже себе. А оттого злилась на эту «замарашку», Оксану — она, в отличие от Лены, была счастлива.

«Замарашка». Лене очень, просто очень нравилось прозвище, которое она дала Оксане. И вовсе не потому, что та была грязной, она просто из другого сословия, по Лениным меркам. Такие в прислуги годятся.

Но сегодня все амбиции надо было оставить. Она погорячилась вчера, и сын, ради которого она приехала, ради которого жила все годы, оказался в противоположном лагере. Его надо вернуть, любыми средствами. Придётся склонить голову и пойти на уступки. Она мать — женщина, которую боготворит каждый ребёнок. Любовь к матери безусловна. И её Даня должен любить её, и любит, и переживает из-за ссоры. Она-то уж знает своего сына. А потому готова действовать и терпеть.

Итак, семья собралась на кухне, завтракают. И Володя на глазах у всех обнимает жену. Бесстыдство какое. Она спросила, можно ли ей налить чаю. А Володя Оксану не отпустил. Даже слова не произнёс, кивнул молча.

Она поставила на плиту греть чайник, продлевая время своего присутствия на кухне. Володя поцеловал жену в щёку.

— Ксю, я сегодня весь день в суде. Ты помнишь?

— Костюм, рубашка, галстук всё готово. Давай в душ и одеваться.

Он взял её за руку, и они скрылись за дверьми ванной комнаты.

Лена злилась. Разве можно вот так: не скрывая своих отношений! Ей казалось, что это слишком, она бы никогда на глазах у детей не стала бы уединяться с мужем. Так она и не стала — никогда. Налила чай и пошла в комнату, которую занимала.

— Дэн, у тебя есть занятия? — спросила уже на пороге кухни.

— Да, мама, я до обеда в институте, потом на работе.

Она подавила злость и раздражение, возникшие на бывшего мужа. Всё складывалось, в принципе, наилучшим образом. Всё в её пользу. Ещё бы этот Семёныч, которого она видела мельком вчера вечером, свалил куда-нибудь. Уж больно он близок к семье Володи. Вот кто внушал ей опасения.

Но! Есть большое НО! Сына надо спасать! Спасать от отца, негативно на него влияющего, от мачехи с её выводком, и, самое главное, от Татьяны — взрослой тётки, так нагло пользующейся наивностью и неискушённостью её мальчика.

Лена снова и снова не могла понять саму себя: как она так опрометчиво допустила общение Дэна с Володей, причём из жалости же допустила. Думала как-то облегчить бывшему мужу жизнь. Жалко ей его было, неплохой человек ведь. И несчастной она с ним в браке не была. Просто, при всём своём желании, он не мог ей дать то, чего она так хотела, а Ричард мог, а потом ещё эта авария.

Она дождалась полной тишины в квартире. Мальчишки отправились в школу — последние деньки перед каникулами, Володя с Оксаной и Дэном уехали. Бабушка собрала внучку на какие-то развивающие занятия.

Лена накрасилась, приоделась, долго разглядывала себя в зеркало, сравнивая свой облик с обликом Оксаны. Она была краше. Невольно вспомнила сказку — «Свет мой зеркальце, скажи…». Конечно, она краше. Однозначно краше, и умнее в тысячу раз.

Вызвала такси. Уже на выходе из квартиры пришло смс от Марины, та предлагала встретиться. Лена пообещала, как только уладит все свои дела.

Остановилась в холле бюро перед стендом с фотографиями сотрудников. Внимательно смотрела на карточку бывшего мужа. Душу щемило.

Спросила у проходившего мимо лаборанта, где ординаторская, и поднялась на второй этаж. Дверь оказалась закрытой на ключ. Постучала в лаборантскую.

И так ей всё-таки везло — Татьяна на вскрытии, но судя по доставленному в лабораторию материалу, скоро освободится. Заведующий в горздраве на совещании.

Ждать пришлось долго, почти час.

— Татьяна!

— Да.

— Я хотела поговорить.

— О чём?

— Вы же понимаете, что ни о чём, а о ком. О моём сыне, Дэне.

— О чём конкретно вы хотите поговорить?

— Вы должны убедить его вернуться вместе со мной в Америку. Не надо округлять глаза! Не надо смотреть на меня, как на привидение. Вы же любите его. Я вижу и я знаю. А любовь должна быть жертвенной. Вы должны понимать, что лучше для Дэна. Его приезд — это порыв, ему казалось, что он совершает благородный поступок, возвращаясь к отцу. А потом он завяз в странных и неудобных для себя самого отношениях.

— Со мной?

— Ну почему же, не только с вами, в первую очередь с Володей, с его женой и её детьми. Он играет роль старшего брата, сына, понимаете? Он играет роль, но ему самому от неё плохо. Я не зря приехала, я не могла перенести всё это. Я мать, вы понимаете. У вас у самой есть сын, и вы на моём месте поступили бы точно так же. Первостепенная задача матери — оградить дитя от всего негативного и мешающего его жизни и развитию. Вы, как женщина, неравнодушная к Дэну, должны поспособствовать его счастью и помочь мне.

— А если я не настолько благородна? Если я эгоистична и хочу иметь то, что имею? Почему любовь должна быть жертвенной? Кто это сказал?

— Таковы правила любви, вы заботитесь о том, кого любите, жертвуя собой. Вы делаете для него так, как ему будет лучше. Если бы он был несколько старше, он и к вам отнёсся бы так же. То есть позволил бы вам создать семью, вступить в какие-то серьёзные отношения, не мешая, не препятствуя, а только лишь заботясь.

— А-а-а, вот оно что! Спасибо большое, я подумаю. Хорошо?

— Некогда думать. Просто некогда, осталось два дня до моего отъезда, и я должна увезти Дэна.

— Почему Дэна? Вы всё время называете его на английский манер. Когда он родился, вы же давали ему не английское имя?

— Володя назвал его Данилом. Но за годы, прожитые в Америке…

— Имя претерпело коренную реконструкцию. Понятно. А материнская любовь должна быть жертвенной? Или этим вопросом вы не задавались?

— Я знаю, что нужно моему сыну! Всегда знала! Вы не хотите идти на диалог.

— У вас странное понятие о диалоге. Диалог — это разговор двоих, спор, поиски истины и компромиссов. По вашим же представлением, диалог, когда говорите только вы, а ваш собеседник должен слушать и повиноваться.

— Отпустите Дэна!

— Я его не держу. Я люблю его. Но предоставляю ему свободу выбора.

— Я сотрясаю воздух. Вы, умудрённая опытом женщина, просто используете его.

— Для чего? Как я его использую?

— Вы же поиграете, и вам надоест. Вам нужен солидный мужчина.

— Прекратите, пожалуйста. Вот интересно, когда Владимир Александрович говорил со мной на эту тему, я его понимала и слышала. Он был искренен в своих опасениях и переживаниях. Вы же хитрите. Вам нет дела до меня, но вы взываете к моей совести, вы ждёте жертвенной любви, о которой понятия не имеете. Единственное, чему я верю, так это тому, что вы любите сына. И желаете ему добра. Только очень своеобразного. Такого, которое вы ему навязываете. Простите, я не переношу, когда меня так пытаются использовать. Мне надо работать. Извините.

Татьяна вошла в ординаторскую. Налила себе чай и посмотрела на часы. До прихода на работу Дани оставалось около двух часов. Говорить ему о матери или нет, она ещё не решила. Да и зачем? Только раздражать парня.

Жертвенная любовь. Господи, глупость-то какая. Слова красивые, и всё.

Лена покинула здание бюро, набрала номер Марины и отправилась к ней домой.

Часть 36

Телефонный звонок раздался в три утра. Володя даже понять не мог, что это звонок, но гудки разбудили Настю, а она плачем подняла родителей. Оксана укачивала дочь на руках, а Володя слушал про срочный вызов, про то, что надо вставать и ехать на место происшествия. Пока пил кофе, дочь заснула в их постели.

— Вов, куда вызывают?

— За город. В лесополосе найден труп женщины.

— Старый?

— Да нет, свежий, старый мог бы подождать до утра, а по свежему ещё можно найти убийцу или убийц. Не грусти, утром с Данькой на такси доберётесь. Ксю, и сигареты мне купи. Если можно пару блоков.

— Я лучше поесть тебе захвачу.

— И поесть тоже.

Он поцеловал жену и вышел из квартиры.

Пока доехал до места, чуть не уснул. Сказывалась усталость. Вся эта домашняя нервотрёпка, связанная с приездом Лены. Беспокойство по поводу Дани. Самое интересное, что при всём своём неприятии отношений сына с Таней, он сейчас рад был этим отношениям. Ведь если бы выбор у сына был только между отцом и матерью, то неизвестно, кто бы перевесил, с кем остался бы Даня, а Танечка играла ему на руку. Танечку Даня любил, вне зависимости от того, правильная ли это была любовь.

Пару раз уже на трассе Володя ловил себя на полном отключении сознания и погружения в нирвану, на том, что чуть не съехал в кювет. Останавливался, переводил дух. Постарался взять себя в руки, а через пару километров увидел свет прожекторов, освещавших место происшествия.

Вот там сон пропал от слова «совсем».

Труп женщины со связанными за спиной руками был без лица. И если первоначально можно было думать о том, что лицо уничтожено дикими животными, о присутствии которых, говорили пятна крови на снегу и следы лап, похожие на собачьи, то срезанные подушечки пальцев это не объясняли никак.

Речь шла об очень жестоком убийстве.

Пока составили описание, пока сфотографировали, пока измерили ректальную температуру в динамике, прошло около двух часов. Володя чувствовал, как холод пронизывает всё тело. Сейчас бы в бюро, да чайку горячего хлебнуть.

А ещё обратно ехать, и опять за рулём.

В город добрался почти в девять. Продрог окончательно, даже подумал, что сам уже остывает. Решил заскочить в аптеку, купить что-то от простуды. А то перед самым Новым годом осталось только заболеть.

В аптеке было людно несмотря на раннее утреннее время. К окошку провизора стояла очередь, человек так из пяти. А возглавляла очередь бабулька-божий одуванчик с трясущимися руками. Симптом паркинсонизма был налицо.

— Что ж вы мне так много лекарств даёте? — спрашивала бабулька. — Что, в стационаре бесплатно ничего не положено? Систем у них нет, что ли?

— Вы в стационар или дневной стационар?

— Да разница какая? Дневной, ночной? Дневной, кто кошку кормить будет?

И опять причитала по поводу стоимости лекарств.

Меж тем люди в аптеку заходили, провизор работала одна, а бабулька всё стояла у окошка. Народ возмущался, просил ускорить процесс.

Второе окошко открыли минут через пятнадцать, весь народ хлынул туда. А Володя остался за бабушкой. Наконец все её бутылки и ампулы сложили в один пакет, а системы и шприцы — в другой.

— Разрешите вам помочь, — он заметил большую сумку на колёсиках, в которую и надо было всё покупки опустить.

— Да, милок, вот сюда, чтобы я не наклонялась.

Он открыл сумку, в которой уже лежали какие-то вещи.

— Там ничего твёрдого нет? Чтобы на кочке ампулы не раскололись? — спросил он у бабульки.

— Как нет? Есть, у меня там топор.

Володя наклонился и действительно увидел завёрнутый в тряпицу, небольшой топорик.

— Зачем вам топор? — сквозь смех обратился он к бабушке. Все люди в аптеке просто ухахатывались.

— Для самообороны, — ответила бабушка, — люди, милок, разные бывают. Вдруг полезет кто?

Он сложил все ей в сумку, купил растворимые порошки от простуды. Довёз бабушку до её дома.

На душе было мерзко. Топор для самообороны в руках божьего одуванчика вызывал внутренний ужас.

Куда катится мир?

***

Весь день он посвятил трупу без лица. Её личность ещё предстояло устанавливать. Но перед ним была молодая, тридцати — тридцатипятилетняя женщина, несколько раз рожавшая.

Она не злоупотребляла алкоголем и даже не курила. Не занималась тяжёлой физической работой и следила за собой.

Как оказалась она там, где её нашли? Вопросы, одни вопросы. Умерла-то она в лесополосе, от кровопотери. Страшная смерть. Её наверняка ищут. Только найдут ли? А если она приезжая?

Продолжить исследование предстояло завтра.

Собрался и поехал домой. Один поехал, Ксюша с Даней ушли много раньше. Сегодня последний день присутствия Лены в их доме, и она улетает. Он так и не говорил с ней больше. А она вдруг замолчала и замкнулась в последние дни.

Трудная неделя выдалась, для всех трудная.

***

Около подъезда его встречала Лена.

— Вова, погоди, я тут жду тебя.

— На морозе? Зачем? Пойдём в квартиру.

— Нет, я сказать тебе должна, здесь и сейчас. А то я ведь уезжаю завтра. Не вернусь уже сюда больше.

— Знаю, что уезжаешь.

— Вова, выслушай меня, пожалуйста. Это важно, для меня очень важно.

— Говори.

— Прости меня за всё.

— Да я давно простил. В дом пойдём.

— Я с Мариной встречалась, поговорили, поспорили, поругались. Я поняла, Вова. Понимаешь? Поняла!

— Насчёт Марины?

— Да причём здесь Марина! Вова, я насчёт себя поняла. Я такая дура. Господи, если бы кто-нибудь только знал, какая я дура!

— Ты плачешь, что ли?

— Не перебивай. Я должна сказать, чтобы ты знал. Мне важно, ты даже не представляешь, как важно, чтобы ты знал, и чтобы простил меня. Я люблю тебя, Вова. Ну что ты смеёшься? Да не смешно это! Я жизнь загубила. Свою в первую очередь. Что же я наделала? Я же считала, что всё просто. Я такая эгоистка.

— Вот тут ты права.

— Не любишь больше?

— Нет. Но и зла на тебя не держу.

— Как же мне жить дальше?

— У тебя семья, постарайся сохранить то, что имеешь. У тебя сын, тебе есть, кого любить. Ты пробуй и будешь счастлива. Не сожалей, не кусай локти, живи. Радуйся тому, что у тебя есть. Данька есть. Пусть далеко, но он твой сын.

— Тебя нет. Не веришь мне, да?

— Лена, а какая разница, верю или нет? Наши с тобой дороги давно разошлись. Не лучшим образом, и при не самых приятных обстоятельствах. У тебя семья, у меня семья. У нас разные жизни. У нас сын общий, любимый и тобой, и мной. Так он останется любимым. Я сделаю для него всё. Пойдём в дом. Холодно, простынешь, а тебе лететь, и путь не близкий.

— Мне так страшно уезжать. Если бы ты только знал, как страшно.

— В дом пойдём. Меня Оксана ждёт. Я устал, сегодня был тяжёлый день. Пойдём в дом. Холодно.

— Ты так ничего и не понял, Вова…

Она смиренно зашла за ним в подъезд.

Часть 37

День начался спокойно, но ровно до того момента, как Володя попал на работу.

Семёныч отсутствовал. То есть взял отгул. Татьяна слегла с гриппом, и Володя из танатологов работал один.

Вышел в коридор на первом этаже, покурить, посмотрел, как прозектор — Пётр —выдаёт труп родственникам.

— Петь, на вскрытие пойдём. Хочу побыстрее освободиться, а всё остальное, что доставят, будем отрабатывать после праздников.

— Сейчас, Александрович. Погоди, не до тебя.

Володя удивился: Петя всегда соблюдал субординацию.

Выпил кофе в кабинете. Завтра Новый год. Последний рабочий день. А затем праздники. Ему выпало дежурство второго января, но домашнее дежурство, то есть, если повезёт и господь над ним смилуется, то ему даже вставать с постели не придётся. Вот это кайф! И Ксюха обещала, что его никто, просто никто из домашних не побеспокоит, дадут отдохнуть и отоспаться в выходные. И кофе обещала в постель, и завтрак, и обед, и ужин. И себя по первому требованию.

Вот такой его ждал распрекрасный отдых с завтрашнего дня и до третьего января включительно.

Размечтался он, расслабился и не заметил, как в ординаторскую вошёл Пётр.

— Владимир Александрович, я тут не понял. Вы кого вскрывать собрались?

— Петрова с ДТП. Новый год завтра, Петя, не рано ли праздновать начал?

— А вы не в курсе, да?

— В курсе чего?

— Я выдал Петрова по приказу шефа родственникам для захоронения. Звонил ему, специально.

— Да вы с ума сошли оба! Петя, ты хочешь сказать, что выдал для захоронения невскрытый труп?

— А я о чём толкую.

— Это статья. Ты в курсе?

— Я звонил Семёнычу, сказал, что пришли за Петровым, он ответил, чтобы я выдавал, продиктовал, что писать в справке о смерти и чтоб расписался, я тут за вас за всех расписываться умею. Я написал, расписался, обмыл, одел, в порядок привёл и выдал.

— Верни труп! Ирод!

— Как?

— Не знаю, как. Давай его данные, объявим перехват. Труп с ДТП подлежит исследованию. Ясно?

— Да не кричите вы. Он не с дорожно-транспортного, он со стройки, с высоты упал. Множественные переломы и ушибы, разрывы внутренних органов, внутреннее кровотечение.

— Как ты мог всё это знать, если труп не вскрыт, и мой Петров с ДТП, а не с высоты упал.

— Не, Александрович, я выпил совсем чуть, только чтобы согреться.

— Пошли в холодильник. Там и согреешься.

Они вошли в холодильную камеру, где лежал труп, исследованный вчера Семёнычем. Володя посмотрел на бирку: «Петров».

— Петя, ты либо выдал не тот труп. Либо мы с тобой сядем. А, скорее всего, и то, и другое. Поехали.

— Куда?

— Расставлять точки над «и». Труп забирать, с родственниками объясняться, вскрывать как можно быстрее и отдавать для захоронения. Какая фирма хоронит? Может, наши арендаторы?

— Нет, Александрович, не они. Они уже выходные, празднуют.

Володя набирал номера телефонов директоров кладбищ, одного за другим.

— Александрович, а если не найдём? — Петя совсем нахмурился.

— Скажи спасибо, что у нас крематория нет. Найдём рано или поздно, и будем эксгумировать. Если не успеем перехватить. И ты собственноручно выкапывать его будешь, деятель.

— А что, прецедентов таких не было?

— Были. По крайней мере один известен точно. Там эксперт написал заключение от фонаря, и протокол от фонаря. От того же.

— Ну вот, и пронесло. А вы что ж, не можете?

— Нет, не пронесло, труп эксгумировали через несколько лет, там какие-то споры между родственниками возникли, требовалась генетическая экспертиза. Вот достали его, он целый, а протокол вскрытия есть.

— И что?

— Ничего, с одной стороны эксперта лишили права трудовой деятельности, а с другой он так точно и дотошно описал то, что в глаза не видел, что ему аттестацию зачли досрочно. Но нервов потрепали!

— Вы это, звоните, Владимир Александрович, поедем труп возвращать. Может, Семёныча подключим? А то, пока вы тут интеллигентничаете, мне копать придётся.

— А ничего, земля рыхлая будет.

— Зато мёрзлая. Звоните.

— Не берёт, одно кладбище осталось. И подпись Семёныча там?

— Ну да, с его же позволения.

Наконец директор кладбища ответил. Похороны остановил. Володя с санитаром рванули туда, объяснять ошибку.

Естественно, был скандал, а Петра чуть не избили остервеневшие родственники. Но эксперту директор помог, заявил, что пока личного разрешения на захоронение от Завьялова не получит, хоронить не позволит.

Вскрывали сразу, как только труп вернули в секционный зал. Всё сделали быстро.

***

Домой Володя доехал совсем уставший. Оксана уже нарядила ёлку и ждала с ужином.

— Ксю, дети ели?

— Да, Вов, всех уже накормила. Случилось что? Ты так поздно.

Он рассказал, сообщил, что Семёныча посвящать во все перипетии не стал. Пусть отдохнёт, ему и так домашних проблем хватает.

— Вообще не расскажешь? — удивилась Оксана.

— Расскажу после праздников. Всё, Ксю, давай забудем о работе. Спать хочу.

— Не уснёшь. Я тебя знаю. Ты, когда такой — уснуть не можешь. Лежишь, иногда даже что-то шепчешь.

— Не усну. Ты права. Месяц сумасшедший получился, я мальчишек не видел толком.

— Увидишь, поужинаешь и увидишь.

— Что-то не так, Ксю?

— Уже всё так. Для меня это тоже был сумасшедший месяц. Я так боялась, всё время, что она здесь была.

— Ты про Лену?

— Да, Вова. Я же знаю, я помню, как ты её любил. Она красивая, нет, она шикарная. А я…

— А ты моя жена, и единственная любимая женщина. Ксю, я дал тебе повод усомниться во мне?

— Нет. Ты идеальный, но я так переживала, ревновала, ненавидела её. Себя ненавидела.

— Дурочка моя, она прошлое. Я скажу тебе правду. Я немного волновался, боялся встречи с ней, а потом, когда встретился… Увы. Она вызывала у меня жалость, брезгливость и всё. Я излечился и от этой болезни по имени Лена. Есть ты и дети. За Даньку переживал. Боялся, что уедет, она же его мать.

— Я тоже боялась, всё так спонтанно получилось, я притащила соперницу в наш дом. До сих пор в голове не укладывается.

— Ты молодец, Ксю. Если бы ты этого не сделала, остались бы вопросы. А так вопросов нет. Я вот только боюсь, что мы с тобой скоро дедушкой и бабушкой станем, при Данькином-то поведении.

— А я так хотела ещё ребёнка.

— Пошли, немедленно приступим к его производству, только я сначала с мальчишками пообщаюсь. Детей же надо не только делать, но и воспитывать. Ксю, в моих глазах ты самая красивая, самая добрая и самая лучшая. Не смей думать иначе. Ты моё всё. Я только с тобой рядом живу и дышу, только для тебя. И с тобой понял, что такое семья. Пойдём вместе к мальчишкам, и Настасью Владимировну возьмём. Я хочу отдохнуть с вами.

Часть 38

О том, как орал Семёныч на Петра, узнав всю историю с перепутанным трупом, лучше и не говорить. Рассказал обо всём сам Пётр, прямо третьего января, на планёрке.

Досталось и Володе тоже. За невнимательность, за то, что ответственность лежала на нём, за то, что морг ни на один день без присмотра оставить нельзя. Так это морг, а если бы были живые люди…

Речь заведующего сочетала народный жаргон вперемешку с латынью. Но улыбок не было, все, опустив головы, выслушивали всё, что он скажет, вплоть до выговоров и лишения премий.

А он таки раздавал выговора и лишал премий. Володю лишил, а вот Петра отправил писать заявление на увольнение, но когда тот это заявление принёс, немного остыл и ограничился выговором с занесением в личное дело. Это автоматически лишало премий в ближайшие полгода, но Пётр особо не расстроился, он на карман получал больше своего оклада. Это эксперты на зарплату живут, а он прозектор, у него счета другие. И карманы в рабочей одежде есть, достаточно глубокие. И в похоронном бюро он подрабатывает по мелочи: забальзамировать труп, к похоронам подготовить. И пьёт он в меру. Под заборами не валяется, а только для поднятия иммунитета спирт принимает внутрь, не запивая и не закусывая. Типа, внутренности стерилизует. Работа вредная, мало ли что. Кто его знает, что от клиентов подцепить можно.

Володя, когда Даньку на работу устроил, строго настрого наказал Петру сыну спирт не наливать и в компанию не приглашать. Тот всё понял и следовал указаниям.

Так что с Петром всё было ясно. А вот лишение премии в январе — досадный факт. Но ничего не поделаешь.

— Вов, что загрустил? — Семёныч уже почти отошёл от утренних потрясений и почти улыбался.

— Всё нормально, шеф. У меня всё нормально.

— Расстроился из-за премии?

— Да нет, ты же понимаешь, что деньги — зло. А потом, зачем они мне?

— Вов, ну придумаем что-нибудь.

— Так, прекращай, я провинился, ты погорячился. Вопрос закрыт.

— А в душе обида.

— Ты хочешь услышать слова благодарности? Не дождёшься. Сегодня вечером скажу жене, что начальник у меня паразит и нелюдь.

— Вов, мы же друзья.

— Я заметил. Между прочим, ляп был твой. А я его исправил, и сделал всё по уму, больше сделал, чем можно было. Я столько нервов потратил, и вскрывал с родственниками, стоящими за дверями. Всё проехали, забудь. Лучше скажи, как Новый год встретили? А то на телефонные звонки не отвечали. Мы вас даже поздравить не смогли.

— Да у Машки проблемы.

— Что опять?

— Всё то же. Вова, прости, правда, одно на другое наложилось. А тут ещё эта новость с перепутанным трупом, меня и понесло. Ладно, ты бы меня предупредил, а тут Пётр и на планёрке.

— Про Машку рассказывай.

— А чего рассказывать. Дура баба. Живёт у нас, муж её приходит редко, ещё реже остаётся ночевать. Она ему верит. Он хороший и святой, понимаешь? Верка мне велела не вмешиваться, так что злюсь сам на сам. Ну, про девицу я тебе рассказывал, которая приходила. Я Павла спросил потом, что за дела? Ответил, что подшутила девица, на прочность Машку проверяла. Вов, вот сам подумай, это семья? Какая это семья? Трахнуться раз в неделю, а то и в две? Это в их-то годы. И так, он приходит, мы к себе внучку на ночь берём, чтобы они свободно себя чувствовали. Так вот, на Новый год я сам его позвал, семейный праздник, встретим семьёй. Отказал он мне, вроде как ему дежурство выпало. Поверили, и такое бывает. Часов в восемь, Мария моя говорит: «Всё готово, стол накрыт, матери я помогла, сложу поесть немного в контейнеры, да схожу к Паше на работу». Собрали её, иди. Вот пришла она в больницу, а Паша не дежурит, ни по приёмному покою, ни по хирургии. Машка такси поймала и отправилась к нему на квартиру. Своими ключами дверь открыла, в комнате стол накрыт. На кухне молодая женщина хлопочет. Но не та, что приходила, другая. Удивилась она, Машку увидев, руку обожгла. Пока ожог обрабатывали, пока та ревела, потом косметику смывала. Не до разговоров было. Ну, а потом Мария её спрашивает, кто она и что в их квартире делает. Так вот, она невеста Павла, они уже месяц вместе живут. Машка говорит: «Интересное дело, как это он невесту в доме поселил, когда у него жена законная имеется?». А та отвечает: «Бывшая жена». Он и заявление на развод подал. Они вместе с ним ходили заявление на развод подавать. Причём, эта девица в толк не возьмёт, что перед ней жена-то и стоит.

Тут Павел со спиртным вернулся. Скандал случился знатный. Соседи полицию вызывали. Никого не забрали. Только Павел заявил, что жена должна жить при муже, а поскольку Машка свои супружеские обязанности не соблюдала, то он имел полное право вступать в другие отношения. И заявление на развод действительно подал.

Машка в спальню их вошла, хотела вещи свои забрать, а её одежда на антресоли в коробке лежит. Обещал завезти днями. Так знаешь, что гад удумал? Сказал, если она на алименты подаст, то он будет претендовать на дочь. И отсудит её, как более обеспеченный. А дальше речь толкнул, о том, как любил её, а она его любовь разбила. В каком состоянии Мария вернулась домой, я могу тебе не рассказывать. И какой у нас Новый год был, ты сам догадываешься.

Мария лежит в кровати, отвернувшись к стенке, от еды отказывается. И как ей втолковать, что всё к лучшему, я не знаю. В общем, Вова, вырастил я дочерей на свою голову. Счастье в старости!

— Рита в школу ходит?

— Ходит, в другом районе. За голову взялась, занимается, в институт готовится. Но погасла она. Нет в ней прежней живинки, чёртиков в глазах нет. К тебе в гости просится. Похоже, что ты её друг единственный.

— В любое время, Семёныч, что же ты творишь? Я всегда помогу.

— Тебе до них, что ли, было? До девчонок моих? У тебя две жены в одном доме проживали. Что, Лена, небось, перед отъездом в любви объяснилась?

— Именно что. А я слепец был, столько лет. Вроде твоей Машки.

— Так ты ей именно измену не простил?

— Три года. Семёныч, не один раз и не два. Три года, на глазах у ребёнка. Причём, не по любви, а за выгоду, за стремление к лучшей жизни. Способ уехать.

— Получила она свою жизнь лучшую? Вот ты мне скажи, получила? Я сам жене изменял, но не предавал её никогда. И нужна она тебе, такая её любовь? Мне обидно за тебя, Вова. Она и ты. Вы же разные, как небо и земля. Оксана твоя душой чистая, а эта... Самовлюблённая сука.

— Всё сказал?

— Нет, не всё, Вова. Я тоже сука, отца семейства премии лишил.

И Семёныч ускакал в неизвестном направлении. Его побег закончился внеочередной планёркой, на которой единогласно все премии всем вернули, а выговора сняли. Пообещали, что такого безобразия больше никогда, ну вот никогда — никогда не допустят.

Часть 39

Весна давно вступила в свои права, тепло и солнце. Что ещё нужно для прогулки в выходной день? Данька гулял в парке с Татьяниным Ванюшкой и Настасьей Владимировной. Только поспевал за ними. Ванька бежал в одну сторону и задорно хохотал, когда Даня его догонял, а Настя, считавшая себя жутко взрослой, каталась в это время с горок. Это занятие продолжалось уже больше часа. Татьяна тем временем разговаривала с родителями. Разговор серьёзный, о ней и Дане. Никто же любовь их не понимает и понять не хочет. Как же так — взрослая тётка и молодой пацан? А то, что взрослой тётке всего двадцать четыре, никто в расчёт не берёт. А она любит, всем сердцем, всей душой, так, как никогда не любила. Она на край света за ним готова. Только не нужно на край света, а нужно здесь и всё время с ним. Вот об этом и говорила с родителями. Чтобы поняли, наконец, не осуждали и не препятствовали. А они, несмотря на то, что привыкли доверять своей рассудительной дочери, никак не могли принять её любовь. Нет, против Дани они ничего не имели, и будь он старше лет на шесть-семь, были бы только рады этому союзу. Но ему днями лишь девятнадцать стукнуло.

Непорядок. Вот такой непорядок. В союзе двоих старше должен быть мужчина, ну, ровесники на крайний случай, а чтобы вот так, шесть лет разницы… Да она же ему почти в матери годится.

А потом, что люди скажут? И как долго они пробудут вместе? Потому что любят они сегодня и сейчас, а через пять лет он всё ещё будет молодым мужчиной, а она — женщиной среднего возраста.

Вот она и решила поговорить и убедить. Надо жить вместе, не встречаться, а жить вместе. Годы идут. Ванька его папой назвал, а сам Данил уже сколько раз замуж просил. Недавно вообще удумал: «Давай, — говорит, — я институт брошу, буду работать на полную ставку и не на одну, а прозекторы неплохо зарабатывают. Вот и обеспечу и свою семью, и отцу не надо будет на меня тянуться». Еле убедила учиться и получить образование. Обещала что-то придумать, чтобы вместе быть.

А он торопит, настаивает. Ему с ней охота каждую минуту и каждый день. Чтобы всё время. Молодость-то нетерпелива.

Потому сегодня Даня забрал на улицу Ваню, Настю же просто позвал с собой, и она пошла. Любила гулять с самым старшим братом, он её не ограничивал в играх, да и следил только, чтобы не поранилась. А так хочешь — бегай, хочешь — прыгай, хочешь — с горки до умопомрачения. И мороженое по первому требованию.

Только с двумя тяжеловато, глаз-то всего два и в одну сторону оба смотрят, а, следовательно, один из ребятишек выпадает из поля зрения. Выпадает сестра, за годовалым присмотр не прерывается.

— Настюш, — не выдержал Даня, — давай ты мне будешь помогать, за Ванькой следить.

— Не, я кататься хочу.

— Настенька, ну пожалуйста. Он убегает, и я тебя не вижу.

— Я тут, Даня, я тут. Я не уйду и с чужими разговаривать не буду.

Она очень по-женски повела плечиками и снова залезла на горку.

— Что, молодой папаша, тяжело с детьми? — обратилась к нему женщина лет тридцати пяти.

— Нормально, — он ответил довольно сухо.

— Вот, не успеете школу окончить, как сразу отцами становитесь. Сами-то ещё от титьки материнской не оторвались.

Он промолчал и рванул за убегающим в очередной раз Ванюшкой, принёс его на лавочку на руках, достал бутылочку с соком и напоил ребёнка. Ванюшка покрутился на руках, примостился и уснул.

Даня с улыбкой смотрел на его умиротворённое личико.

— Любишь сына? — продолжала вопрошать нежданная собеседница.

— Люблю, конечно, что за вопрос.

— А дочь?

— Какую дочь? Настёну? Так она сестра мне.

— Сестра? — женщина совсем удивилась. — Сколько же вас в семье?

— Четверо. Я старший. Настёна пока младшая, — Даня сам удивился тому, что рассказал это совершенно незнакомому человеку.

А женщина посмотрела на него так тепло.

— Пока? Ещё ожидается?

— Да, хотели девочку, но не судьба, опять мальчика ждут.

Женщина уже улыбалась.

— Следующая будет девочка.

— Нет, думаю, что они остановятся.

— Ну да, им сколько лет? Уже за сорок?

— Папе сорок один, а Оксана на десять лет моложе.

— Мачеха?

— Она очень хороший человек.

Он хотел сказать ещё что-то. Но подошедший мужчина прервал мирную беседу.

— Ребёнка отдай!

— Что?!

— Ребёнка, говорю, отдай!

— Ты кто такой вообще? Иди куда шёл!

— Я шёл к сыну, а вот почему он у тебя на руках, я не понял. Ребёнка отдай и вали, салага!

— А, так вот как выглядит «герой-осеменитель»?! Сам вали!

— Ты у меня сейчас…

— Подержите, — Даня отдал проснувшегося и начинающего хныкать Ванечку уже чуть-чуть знакомой женщине. Началась драка, причём самая настоящая драка. Кто ударил первым, после словесных разборок, сказать было трудно, но драка случилась нешуточная.

Настя, увидев такое дело, тоже приняла в ней участие: она подбежала к Павлу и укусила его за руку, сильно прокусив кожу. Тот со злости отшвырнул её, даже не придав значения тому, что это маленький ребёнок. Настя отлетела, ударилась боком о лавочку и затихла. Даня бросился к ней, но Павел не позволил, продолжая наносить удары. И тут раздался дикий вопль Насти. Вокруг собрались люди, некоторые снимали на телефон, особенно подростки. Женщина с плачущим Ваней пыталась успокоить Настю, бледную, но вопящую. Женщина тоже кричала, прося помощи.

Разнял дерущихся проходивший мимо патруль. Они же вызвали «Скорую». Вопрос, чьи дети, был снят, после того, как Ваня успокоился на руках у Данила, а Настя плакала, прижавшись к нему. Павел продолжал скандалить и требовать ребёнка, который при его приближении пускался в рёв. Если бы не наличие двух маленьких детей, двух возмутителей порядка у детской площадки уже бы давно задержали. Но дети…

По словам женщины это были дети Данила: сын и сестра.

— Что ты плачешь, детка? — Немолодой врач «Скорой» расспрашивал Настёну. — Укол мы тебе сделали, ручку перевязали. Теперь надо в больницу. Сейчас поедем.

— Нет, я не поеду. Это опасная машина. Я боюсь.

— Опасная?

— Да, мне бабуля рассказывала, что папа на такой чуть не умер.

— Вот глупости. Молодой человек, вас тоже обследовать нужно. Поехали.

— Я не могу, у меня сын.

— Едем, всё он может. Ребёнка дай и поехали. Что у Насти с рукой? — Татьяна забрала Ванюшку.

— Перелом лучевой кости, наверняка.

— Меня твой отец убьёт! Даня, тебя можно одного оставить хоть на час. Ты сам цел?

— Я? Да.

Дальше детской больницы они не отправились. Перелом у Насти подтвердился, её с гипсом забрали домой. Даня был хорошо разукрашен синяками и кровоподтёками.

— Ты договорилась с родителями? — он снова пристал к Татьяне.

— Ну, не пойдёшь же ты к ним в таком виде?

— Почему, я драку не затевал, твой бывший чуть мою сестру не убил. Ты мне лучше скажи, почему женщины падки на придурков? И что у Вани в графе «отец», в свидетельстве о рождении?

— Прочерк. Даня, я ошиблась и поплатилась за это. Не начинай, а?

— Замуж за меня пойдёшь?

— Даня!

— Отвечай сейчас, или, может быть, тебе тот дороже, с прочерком, который ребёнка об скамейку приложил?

— Даня!

— Замуж пойдёшь?!

— Да! — она почти кричала, — Только при одном условии: ты учишься и получаешь диплом.

— Хорошо, учусь и получаю. Ты сможешь контролировать всё в качестве жены. Поехали к отцу, сообщим.

— Он нас с тобой за Настю в живых не оставит.

— Поехали, говорю.

— Хорошо, поехали.

Часть 40

Павла вызвали к главврачу. Вот куда ему совсем не хотелось, так это на ковёр к шефу. Он и так явился на работу в тёмных очках, и весь день ходил в маске. А ещё с перевязанной рукой.

Злился неимоверно: это же надо, какая-то назойливая букашка, подбежала и прокусила кисть, да ещё как прокусила. Раны такие, от зубов, как правило, инфицированы и заживают плохо, а потому плановые операции вместе с побочными заработками летят к чёртовой матери. Недели на две летят.

Он вчера просто свалил с места, где подрался с этим сопляком, так мерзко присвоившим его ребёнка. Нет, сына он не любил, равно как и дочь от Маши. Он вообще не любил детей. Никогда не умилялся им и не понимал. Он любил женщин. И очень любил, когда они его любят. Но везде свои издержки, и любовь ему надоедала. А его партнёрши считали своим долгом осчастливить его отцовством, курицы и дуры.

Последнее время ему совсем не везло. Он ошибался. Ошибся с Татьяной, просто не поняв, кто она на самом деле, и насколько волосатые лапы у её родственников. Выкинул перспективную девушку из жизни явно зря, позарившись на Марию. Тоже рассчитывал на покровительство её отца. Но облом. Мало того, что тот его сразу принял в штыки, так ещё и протекции отказался оказывать. Можно подумать, что Маша — подарок. Нет, для счастливой жизни дочери нужно обустроить зятя как следует. Хотя какое-то время ему казалось, что он любит Машу. Но прошло, как только на горизонте появилась другая, правда, она очень быстро надоела, но её сменила следующая. С ней он тоже расстался, вдруг осознав, что годы идут и надо определяться, а вот для определения вполне подходила Татьяна. И что, что он её не любит? Она перспективна. Да и сын общий — аргумент.

То, что у Татьяны такой молодой и такой борзый любовник, он не подумал. Он вообще этого сопляка в расчёт не брал. А кого брать? Студент первого курса. Понятно, что это блажь и что всё временно. Удовлетворение физических потребностей. Таня темпераментная штучка. Конечно, зря полез в драку, не сдержался, эффект петуха. А теперь последствия налицо и на лице, и рука прокушена.

Вопросов главный задаст — не счесть. Павел недоумевал, почему не взял больничный. Сегодня он бы очень пригодился, листок этот нетрудоспособности.

Пока шёл в административный корпус, придумал историю, по которой драка была случайной, он ребёнка защищал от пьяного папаши, а девочка не поняла благих намерений и укусила.

Только история сочинённая не пригодилась. В кабинете шефа находился его бывший тесть, полковник Луговских, и Завьялов.

Разговор выдался тяжёлый. Вернее, даже не разговор, а монолог главного. Он знал всё. И о личной жизни, и о вчерашней драке, и о сломанной руке ребёнка, которому хирург даже не попытался оказать медицинскую помощь. Причём главный понимал, что травма была нанесена неумышленно. В состоянии аффекта, так сказать. А вот неоказание помощи… Отвечать было нечего.

— Мне написать заявление на увольнение? — только и смог произнести Павел.

— Ну, как хотите. Я говорил вам всё вовсе не для этого.

— С меня взыщут алименты?

— Нет.

— Что тогда?

— Не ищите встреч с вашими бывшими женщинами, оставьте в покое и забудьте, что это ваши дети. Вот требования их родителей. Иначе в ход пойдёт заявление о неумышленном причинении вреда здоровью средней степени тяжести и неоказание медицинской помощи.

— Всё?!

— Всё, вы не поверите. Я сам почти не поверил. Но вот за вашим моральным обликом теперь буду следить я, если вы останетесь у нас работать, конечно.

Павел благодарил и благодарил. Всех, и главврача — больше всех.

Володя, Семёныч и полковник вышли из кабинета с каким-то чувством брезгливости. Видели бы сейчас ловеласа Павла те, которым он морочит голову.

— Вова, ты на работу? — спросил Семёныч.

— Да, я вслед за тобой.

— Поговорить бы, — попросил полковник.

— Ну вы тут говорите, а я поеду, Танечке подсоблю, а то одну девочку на всё бюро оставили.

С этими словами Семёныч сел за руль своего автомобиля и поехал на работу.

— Владимир Александрович, я хотел о детях, о наших.

— Да, понимаю.

— Объяснялись мы с Таней о ней и сыне вашем. Вы поймите нас правильно, у вас хороший мальчик, но…

— Но ему только лишь девятнадцать. Я понимаю, и вас, и его, и её. Выхода не вижу. Если вы об этом. Он её замуж позвал, она согласилась. Вы в курсе?

— Нет. Так далеко — не в курсе.

— Так вот, жить он собирается с ней у нас. Комната у него маленькая, но поместимся, не вопрос.

— У нас большая квартира и ребёнок присмотрен. Жена с Ванечкой помогает. Почему не у нас?

— Наверно, потому, что старший сын приводит сноху в отцовский дом.

— Да он у вас с принципами. Достойный сын своего отца.

— Он хороший сын.

— Я знаю, Владимир Александрович. Надо собраться и обсудить всё. А может, и ничего, может, мы зря переживаем. Может, они счастливы будут.

— Дай Бог, чтобы счастливы.

***

Домой Павел вернулся расстроенный. Он сам не мог объяснить себе свои ощущения. Вроде бы отделался лёгким испугом. Его не уволили, не наказали. Но было грустно и тошно.

Оглядел пустую квартиру. В ней не было намёков на присутствие женщин. Они как мотыльки — залетали на свет, махали цветными крылышками, а потом сгорали. Не оставляя после себя ничего.

Но ведь они сами… Сами!

Ему даже не нужно было прилагать особых усилий, чтобы женский мозг, только глядя на его образ успешного, интересного мужчины, преобразовывал этот образ в свою собственность. А дальше… Дальше женщины по собственной инициативе шли к нему в постель, получали свою дозу удовольствия, придумывали себе любовь, и пытались стать вечными спутницами.

Какая роль была его?

Отводилась ли ему вообще какая-то роль. Или он был жертвой?

С другой стороны его всегда всё устраивало.

Всегда, только не сегодня. Сегодня было грустно и очень одиноко. Павел заказал пиццу, поел. Вымыл посуду. Сел за комп. Немного почитал статьи по своей специальности, а затем открыл фотографии. Удалял многочисленные фото своих партнёрш. Долго разглядывал снимки со свадьбы.

А ведь Маша его любила. И, кажется, он её любил тоже. Зачем позволил жить с родителями? Почему отпустил?

Искал ли в браке с ней выгоду или пытался быть счастливым?

Она верила ему, верила, когда ни один другой человек бы уже не верил. Любовь слепа. А может быть, просто Маша такая? Нет, не глупая влюблённая барышня, а его человек? Может быть, он зря её оттолкнул? И у них дочь, он бы смог её любить, если бы она была рядом, на глазах.

Они всё ещё женаты официально.

Она не захотела подавать в суд, а он? Почему на развод не подал он?

Павел снова и снова задавался этим вопросом. Ответ пришёл неожиданно.

У него не возникло желания освободиться от Маши. Она ему нужна!

Лёг спать с мыслью, что завтра обдумает всё снова.

Нет, уснуть не мог. Долго лежал и вспоминал. Всё вспоминал: и сгоревший омлет, и недожаренную картошку, и то, как хвалил её еду, когда…

Когда она была рядом.

Всё-таки он полнейший идиот. Но...

Они ещё женаты официально. Она ждёт его. Он уверовал в это и набрал номер её сотового телефона. Долго слушал гудки, и в тот момент, когда уже собирался нажать на сброс вызова, услышал её голос.

— Алло!

— Маша, это я. Прости! Знаю, что не можешь, но всё равно прости меня.

Часть 41

Марина пребывала в состоянии невероятного возмущения и злости после почти часового разговора по телефону с Леной. Такого она просто не могла стерпеть. Да что себе этот Завьялов позволяет! Правильно Ленка с ним развелась, это что такое, да как он мог!

Она мерила шагами кабинет и закипала всё больше и больше. Нет. Она этого так не оставит, она постоит за подругу, она сейчас пойдёт и выскажет ему! Всё-всё выскажет, да она с землёй его сравняет! Да она ему!!!

Хлопнула дверью своего кабинета и, сказав, что в течение часа её не будет, побежала по улице в сторону бюро. Место работы за эти годы она сменила, став заведующей центральной подстанции «скорой помощи». А от её офиса до бюро буквально пара кварталов.

Сейчас она ему выскажет, сейчас он у неё получит!

Ей повезло: Володя только вышел из секционного зала и блаженно попивал кофе за своим рабочим столом. Кофе, собственноручно приготовленный снохой — Завьяловой Татьяной. Даня же всё своё время, что выпадало относительно свободным, проводил в ординаторской рядом с женой. Чем и занимался в данный момент. Женаты они — уже целую неделю, но сменить фамилию Танечка успела. Требование молодого мужа выполнила.

Вот именно в это время Марина, не постучав, вломилась в ординаторскую. Говорить она начала прямо с порога. Непросто говорить, а очень громко кричать с элементами визга.

— Вова, вот такой безответственности я от тебя не ожидала! Как ты мог? Мы говорили с Леной, у неё, да и у меня просто в голове не укладывается. Тебе доверили ребёнка! А ты! Я понимаю, почему Лена разошлась с тобой и забрала Даню. Тебе вообще ничего доверить нельзя! Тем более сына. Это же надо, такая безответственность. Бездумность и полное безразличие! Вова, я понимаю, что у тебя плохо с головой и потому плодишься, как кошка, но… Позволить такое!

— Марина, сядь, пожалуйста, и объясни причину твоей пламенной речи. Кстати, плодюсь или пложусь, или не знаю, как сказать, я — как кот, а не как кошка. Рожает моя жена. Но какое отношение к этому процессу имеешь ты или Лена — я просто не представляю.

— Ты позволил Дане жениться?!

— Марина, когда мальчики вырастают, они встречаются с девочками и женятся. Я в своё время женился на матери Дани, тоже не будучи умудрённым житейским опытом. Опыт я получил именно с ней. Что случилось?

— Лена возмущена.

— У Лены есть мой телефон и телефон Дани. Мы с сыном от неё не скрываемся. Она могла позвонить. Могла на свадьбу приехать. Её приглашали. И как родители своего сына, мы должны уважать его выбор. Ты всё сказала? Я не совсем понял, чем возмущена ты? Беременностью моей жены?

— Нет, Вова, нет.

— Даня, принеси тёте Марине стул, а то стоит женщина, кричит. Неудобно, она подруга твоей матери.

— Даня? Ты хочешь сказать, что Даня всё это время был здесь? Господи, Вова, так он взрослый совсем.

— Точно, он взрослый, а вон за тем столом работает его жена, Танечка Завьялова. Познакомьтесь.

— Вова, а предупредить ты меня не мог?

— Марина, когда? Ты прилетела с обвинениями. А я же с «больной головой», так что сразу и не понял, о чём ты кричишь, в принципе.

— Вова, так нельзя.

— Как нельзя? И кто знает, как можно? Ты? Или Лена? Давай поставим все точки над «и». Мы с тобой даже не друзья. Мы знакомые, просто чужие друг другу люди. А посему, вмешиваться в мою жизнь, равно как и в жизнь моей семьи и моих близких людей, ты не имеешь никакого права. Ты мне давно не начальник, и кричать на меня и указывать тоже не можешь. Моя больная голова не имеет к тебе отношения. Я достаточно ясно и доходчиво объясняю?

— Вова, я завелась. Лена расстроена. Между прочим, Даня её сын.

— Как бы ты ни завелась, хамство, всё-таки, последний аргумент.

Володя не повысил голоса, он говорил ровно, чётко произнося каждое слово. Марина опустила голову и слушала с видом нашкодившей девочки, а потом тихо так сказала:

— Вова, прости.

Они поговорили о её сыне, о её планах и перспективах на новом месте работы и, уже уходя, она вдруг спросила.

— Вова, а правду наши однокурсники говорят, что тебе тему докторской утвердили?

— Правду, ещё весной утвердили. А что?

— Да, нет ничего, просто так тихим сапом всех наших обогнал.

— Я ни с кем не соревновался и не соревнуюсь. Делаю то, что мне нравится.

— Удачи тебе, Вова. И тебе счастья, Данечка.

— Золотые слова, с них бы начать разговор было не грех.

Володя встал и закрыл за Мариной дверь.

В ординаторской повисла тишина. Каждый думал о своём.

У Дани на душе скреблись кошки. Он не понимал, за что так отца. И, по сути —совершенно чужая тётка, науськанная матерью. Он последнее время вообще не понимал, отчего мать так его отца ненавидит, попрекает. И то, как отец просто отодвигал все обвинения и нападки и жил дальше, ему нравилось. Дане вообще нравилось, как жил отец. Он и в свою семью хотел перенести такие отношения. Говорил об этом Тане, и та соглашалась. Жили-то вместе. Она тоже видела, и ей нравилось. Нравились отношения Володи с женой, с детьми, и детей между собой. Как в любой другой семье, случались и споры, и ссоры. Но ненадолго, а главное, все чуть что — горой друг за друга.

Танечка даже с Марией Юрьевной подружилась. А с Оксаной так тем более. Помогала по хозяйству, две женщины — не одна, а четыре руки — не две.

Даня думал долго. Ему не нравилась вся эта ситуация между отцом и матерью, и он решил связаться с ней по скайпу ночью.

Таню с Ванечкой оставил у Луговских. Ваня приболел, и везти его вечером домой в квартиру, где дети смысла не было. Они просили самого Даню тоже остаться, но он объяснил, что пора закончить эту травлю отца, а потому намерен объясниться с матерью.

Сначала разговор не клеился. Лена, как мантру, повторяла, что его женитьба — большая ошибка, и Вова не доглядел, на нём вина. А дальше шли эпитеты в адрес Вовы.

Даня молчал. Минут пятнадцать просто слушая её стенания и ругань.

— Что ты молчишь? Я не права?

— Нет. Но дело не в этом. Почему ты делаешь всё, чтобы я тебя ненавидел?

— Ненавидел? Даня, я тебе только добра желаю.

— Нет, не желаешь. Мама, год перед моим отъездом я слушал, какой отец плохой, и какую страшную ошибку я совершаю, пытаясь уехать к нему. Я уехал и рад этому вовсе не потому, что встретил свою судьбу, а потому что могу быть с отцом. Я женился на женщине, которую люблю. Отец не был рад моему выбору, но он понял. Почему ты не понимаешь?

— Потому что ему всё равно!

— Нет, мама, и ты знаешь, что ему не всё равно. Ты сломала свою жизнь, так не ломай мою. Иначе, в качестве защитной меры, я перестану с тобой общаться.

— Это он тебя научил?

— Нет, не он. Ты поняла меня, да? Подумай.

Она отключилась.

Данил попытался уснуть, но не спалось. Позвонил Тане, поболтали. Рассказал ей всё. Она посоветовала выпить чай и ложиться спать. Сразу не понял, причём чай к разговору, но поплёлся на кухню.

Володя только заварил чайник.

— Папа, а ты что тут? Почему не спишь?

— Твоя мамаша выдала очередную порцию желчи.

— Я же её просил, я пытался… Папа, как это прекратить?

— Уже прекратил. Занёс в чёрный список. Мне надоело. Я могу притворяться сколько угодно, как мне всё это безразлично, но она меня нервирует. Я пытался многие годы быть тактичным, но всему есть предел.

— Ты прав. На все сто - прав.

Часть 42

Сентябрь начался с дождей. Редкое явление, но сухой и горячий август разразился ливнем и резким похолоданием. И так всю неделю.

Володя на работу приехал только с Татьяной. Оксана в декретном отпуске. Дома Мария Юрьевна с давлением. Лекарства в очередной раз поменяли, но пока без эффекта. Надо её в стационар положить. Она же никак не соглашается: «Ксюше тяжело. Надо помочь». Ага, а ей не тяжело? И Ксюше с ней, лежачей и стонущей, тоже не тяжело?

У мальчишек уроки в школе начались, да ещё в разные смены. Тоже напряг. Данька на занятия вышел, второй курс. У Володи к семинарам на кафедре добавились лекции.

В общем, жизнь текла своим чередом. Не лучше и не хуже, чем прежде. На работе тоже всё как всегда. Трупы, смерть в разном обличии и живые искалеченные души.

***

День сегодня начинался с лекции, даже не с лекции, а с выступления перед клиницистами, о наиболее частых ошибках, судебных разбирательствах «дел врачей». Что-то типа конференции. Проводить её должен был Семёныч, но он попросил Володю, так как в той больнице работал Павел, а встречаться с ним лишний раз Семёнычу не хотелось. Да и Мария распределилась в ту самую больницу в отделение общей хирургии. Работала уже второй месяц.

Прихоть, конечно, но Володя согласился. Что происходит у Машки, он не знал. Спросил как-то друга, но тот скорчил такую рожу, что расспросы пришлось оставить. Оксана тоже пыталась выяснить у Веры, но та расплакалась и сказала, что в дела дочери не лезет.

Вот такие вот дела.

***

Лекция прошла в абсолютно тихом зале. Володю это даже немного настораживало. Обычно клиницисты не молчат, сходу пытаясь объяснить и оправдаться. А тут тишина.

Он говорил об ошибках анестезиологов, на примере передозировки наркоза, закончившейся смертью мужчины пятидесяти двух лет, который лег на плановую операцию в эту больницу. Было возбуждено дело в отношении анестезиолога-реаниматолога. По версии следствия, пациенту делали операцию грыжесечения. Анестезиолог ввёл мужчине наркоз, допустив передозировку, которая привела к остановке сердца после отключения искусственной вентиляции легких. При повторном переводе пациента на искусственную вентиляцию, врач снова ввёл ему тот же препарат в дозировке, превышающей максимальную. Согласно заключению экспертизы, непосредственной причиной смерти мужчины стало острое нарушение сердечного ритма по типу фибрилляции с развитием острой сердечной недостаточности при явлениях отёка головного мозга и легких.

Следующим рассматриваемым случаем было дело о смерти двадцатипятилетнего пациента. Молодой человек поступил по «скорой» с сочетанными травмами после дорожно- транспортного происшествия. Врачи занялись лечением травмы головы, а разбираться с травмами брюшной полости не спешили. Через двое суток мужчина скончался из-за неправильно поставленного диагноза и позднего лечения. Мать пациента утверждала, что сын не получил должную помощь из-за выходных и минимального количества медицинского персонала, занимавшихся другими пациентами.

Судебно-медицинская экспертиза показала — смерть мужчины наступила от тупой травмы живота с разрывами тощей кишки, осложнившейся развитием разлитого фибринозно-гнойного перитонита, эндотоксического шока, ДВС-синдрома. Из заключения следует, что диагноз в отношении травмы органов брюшной полости в день поступления был поставлен неправильно. Лечение травмы начали неоправданно поздно — через почти сутки после госпитализации. К тому моменту в организме начались необратимые процессы, приведшие к смерти пострадавшего.

И третий случай являлся просто казуистикой, находкой при вскрытии. В животе женщины, погибшей на месте после дорожно-транспортного происшествия, обнаружен свободно лежащий шар около пяти сантиметров в диаметре по плотности схожий с хрящом.

Володя показал фотографию.

— Что это, уважаемые хирурги?

Руку поднял Павел.

— Скорее всего, это изменённый жировой подвесок. Некроз жирового подвеска — самоампутация — гиалиноз, возможно, плюс обызвествление.

— Логично, но нет. Это марлевый тампон, много лет назад забытый хирургами, и претерпевший прорастание соединительной тканью с последующим обызвествлением.

Володя ещё говорил об ошибках, промахах и их последствиях. Нет, не обвинял и не казнил прилюдно, а растолковывал, объяснял и советовал, с ссылками на литературу, где и как можно почитать. На что стоит всегда обращать внимание и при сомнениях проверить лишний раз, не полагаясь на авось.

Когда его двухчасовое выступление закончилось, ему аплодировали. Потом были вопросы от коллег патологов и хирургов, перераставшие в глобальное обсуждение проблем и пожелания встречаться чаще, хотя бы раз в полгода. Для обмена опытом, а не по профессиональным конфликтам.

Уже на выходе из аудитории у него на шее повисла Машка.

— Дядь Вова, я всегда знала, что ты умный, но сегодня влюбилась прямо.

— Прямо вот влюбилась?

— Да, и не сомневайся, серьёзно, так здорово, так доступно, так интересно, познавательно и совсем не скучно!

— И даже не обидно, в профессиональном плане, — Павел обнял Марию за талию, продолжив её речь. — Я почти не ревную! Владимир Александрович, у вас дар. Я не про ваш профессионализм, он неоспорим. Я про умение держаться перед публикой и талант завоевать внимание, доверие и интерес аудитории. Спасибо от всего сердца. И ещё. Не держите на меня зла.

— Зла? За что? Дочка здорова, сын женился. У меня нет поводов.

— Спасибо! Большое спасибо!

Володя оглядел их обоих. Они выглядели парой. На безымянных пальцах у обоих обручальные кольца. Ну что ж. Пути господни неисповедимы. А вдруг… Что бы он ни думал о Павле, у каждого человека есть шанс стать лучше. Вот он же стал с Оксаной. Почему бы и Павлу не «исправиться»?

Володя пожелал им удачи и сказал, что всегда рад Машке, они далеко не чужие люди.

Всю дорогу думал. Какие же всё-таки бывают женщины. И не важно, достоин или не достоин Павел такой всепрощающей любви. Любовь права всегда, даже когда у неё на глазах слёзы. А ещё думал о том, что как бы ни старались люди, как бы ни желали правильного счастья, счастье — такое, какое есть. Вот для Машки — Павел. Пусть не самый хороший человек. Хотя кто его знает, может быть, он не такой, каким видят Павла они с Семёнычем, может, он ещё не проявился.

***

Семёныч сидел за своим столом.

— Прочитал, Вова?

— Прочитал.

— Тут мне уже звонили, выражали благодарность и восхищение. Не зря я тебя туда послал.

— Я там Марию встретил.

— Тоже знаю, она звонила. Таких восторгов я вообще не слышал от неё никогда. Ты молодец. Ты прав, Вова, по жизни прав. Я тут, знаешь, что подумал... не заняться ли мне наукой? А то ты скоро доктором станешь, а я так — никто.

— Семёныч, тебе всего надо-то, что просто провести анализ и систематизировать материал. Всё. Материала у тебя не на одну докторскую.

— Поможешь?

— Странный вопрос.

— Тогда по рукам. Вова, я в твоих глазах вопросы про Машу читаю.

— Так точно, они там стоят. И не думай, что это простое любопытство. Она мне не безразлична. Твоя дочь.

— Помнишь, мы были в мае у главврача? Так вот, её муж позвонил Маше в тот же день, вернее, ночь. С единственным словом — прости.

— Простила?

— Тогда нет, но он звонил изо дня в день и просил о встрече. Они поговорили. Вова, разговор был неизбежен. Ты понимаешь, я понимаю. Она понимала. Он говорил, что осознал, что был не прав, что любит её. Как моя девочка сдавала госэкзамены, в каком состоянии она была, мне вспоминать больно. Но сдала. А потом он пришёл к нам снова просить прощения при всех и у всех. Ритка фыркнула и ушла, а мы с Верой выслушали. Потому как видеть Машкины слёзы сил больше не было. Он клялся и обещал. Она приняла решение. Она дала ему испытательный срок. Неопределённый по времени, пока сама не поймёт, как поступить правильно. Но он должен непременно носить обручальное кольцо, не вступать ни с кем ни в какие отношения и добиться любви дочери. Вот так. Она обещала к нему вернуться, как только увидит, что его чувства к малышке, да и к ней — искренны. А потом Мария пожелала работать в одном отделении с ним. Я сделал, мне не трудно. И вот тут началось. Она молодая и интересная, далеко не глупа. К ней потянулись. Её стали учить. Брать на операции ассистировать. Мужской коллектив, ты же понимаешь. А у него проснулась ревность. Не знаю, Вова, какое из этих чувств сильнее. Она флиртует с другими у него на глазах. Нет, дальше флирта дело не идёт, но его-то она тоже до своего тела не допускает. Он уже готов ночевать у нас под дверьми. Потому что как только малышка засыпает, Маша выставляет Павла за дверь. Он давеча умолял меня повлиять на дочь.

— А что ты?

— Не знаю, Вова. Пусть Маша сама решает. Что бы я сделал или ни сделал, виноватым буду я. Ты же понимаешь. Вот я и жду её решения, и Вера моя ждёт. Её жизнь — её грабли. Что мы можем? Только раны обрабатывать. Сам знаешь, что бы ты ни думал и ни предполагал, дети сами выбирают свой путь. Желательно им друзьями оставаться на этом пути. Хорошо, они у тебя ещё маленькие, Вова. Ещё можно наслаждаться их теплом, доверчивостью и просто любить, без камня на сердце. Потом эта любовь с болью сочетается. Чем старше дети, тем больше боли… Да кому я говорю, мы в одной лодке.

Часть 43

Лена шла в аудиторию, где через полчаса начнётся защита докторской диссертации Володи. Открытое заседание.

Прилетела она вчера, по приглашению Марины. Нет, о защите бывшего мужа ничего не знала, рассказала ей об этом Марина. С завистью такой рассказала.

Прошло пять лет. Пять долгих лет с тех пор, как сын Даня женился. У него дочь. Ей почти год, то есть через неделю будет год. Вот на день рождения внучки и прилетела. Надо восстанавливать отношения. Надеялась получить прощение и от сына, и от снохи. Они вместе пять лет. Володя говорит, что живут хорошо. С ним же живут, в одной квартире. Ему Лена звонит иногда. Спросить о сыне.

Даня с ней не разговаривает. Вот с тех самых пор, когда она вышла из себя и кричала, не выбирая слов, выговариваясь, а он просто отключил скайп и перестал отвечать на звонки.

Если бы кто знал, как было больно. Только тогда вначале боль затмевалась злостью и обидой. Но со временем они ушли, оставив тоску и жгучее чувство потери…

Не было дня, чтобы она не думала о сыне.

Сколько слёз пролила.

Она не знала, о чём Ричард говорил с Володей. Но муж тогда объяснил ей, что она перегнула палку и сломала всё, что только могла сломать. А ещё он сказал, что Володя согласился созваниваться с ней раз в месяц, держать её в курсе жизни сына.

Как она ждала этих звонков, и как бережно хранила в памяти каждое слово, сказанное о её Дане. Как плакала, когда узнала о рождении внучки, уже больше от радости, но… Приехать созрела только теперь. Поняла, что пора.

Володю увидела сразу. Он был среди родных. Высокий, подтянутый, как будто годы не коснулись его, только седой. Рядом с ним женщина в строгом чёрном платье. «А Оксана расцвела», — пронеслось в голове. Даню узнала не сразу: от худенького высокого мальчика не осталось и следа, он раздался, возмужал и выглядел много крупней отца.

Лена не могла отвести от него глаз. «Какой взрослый, Боже, какой взрослый».

Правая рука сына обнимала за талию женщину, по виду его ровесницу…

Бывшую жену первым заметил Володя. Что-то шепнул сыну, показав на Лену одними глазами. Данька обернулся. Она остановилась в растерянности, вся её решимость исчезла, а непрошеные слёзы покатились по щекам.

Даня тоже застыл как вкопанный.

— Лена, здравствуй, — раздался голос Володи, — иди к нам. С приездом! Неужто на мою защиту прилетела?

Она подошла с улыбкой и слезами одновременно:

— Вообще-то внучку с первым днём рождения поздравить, но узнала, пропустить не смогла. Можно присутствовать, Вова?

— Конечно! Да что вы стоите как неродные?! Даня, мать обними!

Конечно, обнял! Конечно, так и застыли, прижав друг друга к сердцу. Лена целовала сына, встав на цыпочки, а он улыбался.

Оксана расплакалась. Да и Танюша тоже.

— Семья, дайте доклад прочитать, а всё остальное позже. Ты надолго, Лена?

— На месяц, Вова.

— Вот, ещё не раз поругаться успеете. Шучу. Женщины, ступайте в дамскую комнату, и чтоб у меня красавицами были. Даня, Олежа, вы со мной, пошли слайды ещё раз глянем.

Только тут Лена обратила внимание на очень симпатичного белобрысого мальчика в строгом костюме.

Но они уже входили в зал.

Сидела она во время доклада в стороне от Володиной семьи, на последнем ряду. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Здесь они поцеловались первый раз, ещё студентами, в этом здании он уговаривал её стать его женой. И вот теперь чужой…

Но прошлого не исправить и не вернуть. Остаётся наладить отношения с сыном и снохой и жить дальше.

Володя поблагодарил жюри, руководителей, оппонентов, начальника бюро, своего друга и коллегу, Владимира Семёныча, и отдельно — жену Оксану, за терпение, за помощь, поддержку и любовь. Слова благодарности прозвучали и в адрес сыновей Данила и Олега.

Лена не осталась на банкет, подошла, поздравила Володю, извинилась и ушла.

Она придёт позже, чтобы занять своё законное место — матери и бабушки. А у Володи другая жизнь.

***

— Вов, — Оксана, только продрав глаза ото сна, прижалась к нему всем телом, — представляешь, ты — доктор медицинских наук.

— С трудом. Спасибо, Ксю. Ты всё замечательно организовала. Банкет просто супер.

— Я же для тебя старалась.

— Я ценю.

— Жаль, бабуля не дожила.

— Жаль, очень жаль. Но люди не вечны, что поделать, Ксю. Она в нашей памяти, и дети наши её помнить будут. Сколько она в них вложила.

— Я каждый день вспоминаю бабулю, прямо как ты маму свою.

— Ксю, они всегда с нами, пока помним. Давай вставать.

— Ну ещё немножко. Пять минуточек. Ну пожалуйста.

— Ага, это потому что дети подросли, а так вскакивала ни свет, ни заря.

В комнату постучали.

— Пап, вы завтракать идёте? Всё готово, — раздался с той стороны двери Данькин голос.

— Видишь, Ксю, уже просто зовут завтракать. Не мы их, а они нас.

За завтраком — разговоры только по делу. Кто куда идёт и в какое время возвращается.

Пришла няня. Дали ценные указания, показали, чем кормить и что готовить для детей.

А потом — работа.

На работу вчетвером. Даня теперь у них. До Нового года, по крайней мере, а потом учёба — повышение квалификации и первичная специализация по патологической анатомии. Где вырос, ту профессию и выбрал.

В бюро поздравления, одно за другим. Все перецеловали, обещали стол в обед накрыть.

К концу рабочего дня Машка Семёнычева прибежала поздравить.

— Дядь Вова, меня вчера на защиту твою не пустили.

— Муж твой был. Я его видел. А тебя куда, пузатую? У тебя другие приоритеты.

— Знаю, мне не разрешили присутствовать, говорят, родишь ещё там в зале — защиту сорвёшь.

— А сегодня уже не опасно?

— Да я перехаживаю. Можно и сегодня родить.

— Павел рад?

— Да, он сына знаешь как ждёт. Моё воспитание даром не прошло. Он раньше хотел, чтоб второго родила, но мне нужно было сначала стать специалистом. А теперь ничего, теперь можно. Годик посижу дома, а там мама помочь обещала, да и старшая моя дочка уже нянька, в первый класс пошла.

Она ещё чуть-чуть посидела, и Семёныч увёз её домой.

***

Перед сном Володя с Оксаной пошли пройтись.

— Знаешь, о чём подумал, Ксю? Дети вырастают, взрослеют, скоро выпорхнут из гнезда, и останемся мы с тобой одни.

— Брось, Вов, откуда такие мысли? Нам ещё растить их и растить. Серёженьке только пять, на будущий год в школу. Да и не стремятся они разлетаться. Они при нас и мы про них. Не потому, что вынужденно, а по душе, понимаешь? Мы семья. Каждый чувствует поддержку и любовь другого. Так хорошо, так правильно. Ты ведь так и хотел, чтобы дети наши никогда одинокими не были. У нас получилось. Может быть, это самое главное в жизни.

— Да, Ксю, у нас получилось.

Конец