Дорогами мечты

Глава 3

Лишь только Фред и его тетя покинули ресторан, Фиона объявила Бобби, что хочет домой — у нее разболелась голова. Она уже почувствовала, что наступает ее особенное «настроение», поэтому, добравшись до «Ритца», она коротко пожелала ему спокойной ночи и поднялась к себе в номер. Небрежно скинув на кровать свою белую норковую накидку, она присела в низкое кресло рядом с кроватью. Фиона действительно чувствовала легкую боль в глазах, но ее гораздо больше беспокоило знакомое ощущение тщетности жизни, лишенной какой бы то ни было цели. Она все глубже опускалась в глубокую, темную пучину меланхолии. В такие минуты Фиона словно тонула в самой себе, и, как у настоящего утопающего, перед ней мелькали картины прошлого. Они всегда начинались с определенного момента, точнее — с ее шестого дня рождения. Именно тогда она поняла, что отличается от остальных детей. Она — наследница.

Это был чудесный праздник с огромным количеством мороженого и с тортом, покрытым белой глазурью, на котором розовыми буквами было выведено ее имя. Ей захотелось съесть второй кусочек, но ее английская няня объявила, что если Фиона все еще голодна, то пусть довольствуется хлебом с маслом. Питер Крейн, сын партнера ее отчима, который был постарше остальных маленьких гостей, стал по-доброму утешать ее:

— Не беспокойся, Фиона. Когда ты вырастешь и получишь все эти деньги, то сможешь купить все пирожные в мире и все, что пожелаешь, не спрашивая ни у кого разрешения. — Он многозначительно обратился к остальным: — Фиона — наследница!

Няня уже затеяла очередную игру, так что Фиона не успела спросить, что означает слово «наследница». Но вечером, когда мама и Джо, так девочка называла отчима, зашли в детскую пожелать спокойной ночи, она пропищала из кроватки:

— Питер сказал, что я наследница! Это хорошо?

— Полагаю, да! — громогласно расхохотался Джо.

Фиона испугалась. Ее пугал всякий шум.

— А что это значит? — обратилась она к матери и увидела, что зрачки ее голубых глаз словно вонзились в нее, как будто они маленькие кинжалы, а голос стал резким, словно разрываемый шелк.

— Это значит, моя дорогая, что, когда тебе исполнится восемнадцать, ты сможешь выгнать и меня и Джо из этого дома, получив кучу денег, которые на самом деле должны принадлежать мне. Ты станешь одной из самых богатых девушек в мире, в то время как мы с Джо, возможно, будем прозябать в какой-нибудь развалюхе в Бруклине.

— Эй, Мэрион, я ведь горбачусь в офисе не ради развлечения, дорогая, — выступил Джо.

Как позже узнала Фиона, он всегда протестовал против того, чтобы они жили в старом доме Бартонов и платили за его содержание из ее опекунского фонда! Но тогда, смутившись, она предложила:

— Я могу отдать свои деньги тебе, мама. И тогда Джо больше не придется горбатиться в офисе.

То, что она услышала в ответ, было ей не совсем понятно:

— Если ты это сделаешь, твой отец встанет из могилы.

— Ты хочешь сказать, как привидение, мама? — Фиона задрожала под шерстяными одеялами.

Джо резко обернулся к жене:

— Ты не должна выплескивать это на ребенка.

Только спустя два года Фиона узнала о судебном иске и увидела свои фотографии в газетах. И пока Джо старался изо всех сил заработать денег для ее мамы, судья сказал, что весь капитал принадлежит лишь ей, Фионе, потому что так пожелал ее отец. Девочка также узнала, что крупная сумма каждый год передается матери, чтобы та могла оплатить ее учебу, расходы на одежду и слуг, необходимых в большом доме. Если бы не она, то мама и Джо не могли бы себе позволить жить в таком роскошном доме.

— Именно тогда, — прошептала Фиона, — я впервые поняла, что мама ненавидит меня. Потому что все это могло принадлежать ей. Если бы я не родилась, отец оставил бы все ей.

Шли годы, и Фиона совершала все больше и больше открытий. Например, Джо возил ее на прогулки за город в своей машине, а мама отказывалась от партии в бридж, чтобы отвести ее в цирк, вовсе не потому, что они любили ее, а потому, что какие-то странные люди, называющие себя «опекунами», следили за каждым их шагом. Именно они решали, достойны ли мама и Джо воспитывать ее. Если бы они решили, что те недостойны воспитывать наследницу, тогда девочку отправили бы к бабушке, матери отца, и тут же прекратили бы выплату денег Мэрион и Джо. Поэтому-то мать и ее новый муж держали Фиону при себе. А вовсе не потому, что любили ее.

Так очень рано Фиона познала всемогущую власть доллара. Она знала, что, рассердившись, ей стоило только заметить: «Я думаю, надо написать письмо бабушке…» — и мама тут же становилась медоточивой и покрывала ее поцелуями, а Джо говорил, что, может, им с Фионой устроить пикник в этот уик-энд?

Она узнала еще кое-что. Деньги могут превратить самого несчастного человека в счастливца. Фиона до сих пор помнила тот день, когда горничная Бетси рыдала так, словно разрывалось ее сердце, оттого, что ее мать была больна и они должны переехать на побережье. Но мама, которая считала, что Бетси слишком хорошая работница, чтобы терять ее, дала ей пачку банкнотов. И вот уже Бетси улыбалась во все свое коричневое лицо.

Когда Фиона стала посещать школу, у нее впервые начались «настроения». Хотя остальные ученики тоже были из богатых семей, она была единственной наследницей, обладающей финансовой властью над родственниками! Поэтому, пока ее школьные приятели планировали и интриговали, как бы выпросить новый свитер или роликовые коньки у своих родителей, она знала — стоит только потребовать то, что она хочет, и мама с Джо не смогут отказать. Ведь это были ее деньги. Но с возрастом богатство перестало радовать. Фиона понимала, что именно колоссальное состояние лишает ее семейной любви.

— Если бы мама любила меня так, как другие мамы любят своих дочек, меня бы уже не волновало новое платье или поход в кино, — часто шептала она.

У нее всегда было много подруг. Но с цинизмом, несвойственным ее возрасту, Фиона считала, что не может не быть популярной, — ведь она всегда могла заплатить там, где тушевались другие, всегда угощала всех самыми дорогими сластями!

Бабушка настояла, что в честь восемнадцатилетия Фионы нужно устроить бал и он должен стать гвоздем сезона. Действо планировалось на рождественские праздники.

Юная Фиона не могла не заметить, как хорош собой их новый шофер Пэдди. Он выгодно отличался от Питера Крейна и других молодых людей, которые ухаживали за ней, посылая роскошные букеты и коробки конфет. Он был высоким и стройным, словно молодое деревце из леса, который окружал его родную деревеньку Лимерик, с ирландскими голубыми глазами и густыми темными вьющимися волосами. И еще он был веселым-веселым!

Фиона стала часто наведываться в гараж под предлогом, что хочет побольше узнать о том, как устроен автомобиль. Пэдди, чьей единственной страстью были машины, охотно отвечал на ее вопросы. К тому же ему было жаль девушку.

Затем, совершенно внезапно, ее красота поразила парня, словно удар молнии. И, прежде чем он осознал, что происходит, его сильные руки уже обнимали ее, а губы страстно целовали — и это прямо во время объяснений, отчего заглох карбюратор!

Пэдди был удивлен и слегка испуган лихорадочностью, с какой она отвечала на его ласки. Ее свежие прелестные губы приникли к его губам, словно лепестки цветов, раскрывающихся в надежде поймать лучик утреннего солнца.

— Я люблю тебя больше всех на свете. — Она задыхалась, повторяя снова и снова: — Я люблю тебя, люблю, люблю…

— Чушь, — возразил Пэдди, думая о том, что, если у него есть хоть капля здравого смысла, ему срочно нужно искать новую работу. Только непросто будет найти такое же высокооплачиваемое место.

Ему также пришло в голову, что он почти влюблен в эту светловолосую девушку с печалью в глазах, опущенными уголками губ и большими темными глазами. Он остался, и Фиона все чаще стала приходить в гараж. А однажды она пожаловалась с затуманенными от слез глазами:

— Я так несчастна здесь с мамой и Джо. Они не любят меня. Мы не могли бы пожениться после бала?

Он легкомысленно ответил:

— Если ты этого хочешь, почему бы и нет?

Фиона часто думала, погружаясь в свои «настроения», что Пэдди был ее первой крупной ошибкой. Она так старалась сделать парня счастливым. Завалила его дорогими подарками. Когда он посетовал, что коттедж, в котором жила его мать, слишком сырой, она настояла на том, чтобы отправиться в Ирландию и купить новый. Пэдди стоило лишь намекнуть, что ему хотелось бы увидеть новые страны или побывать в другом городе, как она тут же заказывала билеты.

До сегодняшнего дня Фиона не могла понять, почему он вдруг набросился на нее с упреками, бледный от гнева, перед тем как сесть в «кадиллак», который она купила ему недавно, чтобы помчаться в Корниш и на пути к нему найти свою смерть.

С Полем де Мари все обстояло совсем по-другому.

«Я действительно любила Поля. Не только его тело, но все в нем», — могла бы сказать она себе. Они могли быть счастливы, если бы Поль смог хоть в чем-то пойти на уступки. Первым делом начались разногласия из-за его старого шато на берегах Луары. У нее были грандиозные планы по его реконструкции. Фиона уже собиралась пригласить знаменитого архитектора из Нью-Йорка и модного декоратора из Парижа. Но Поль отказался хоть что-то менять. Это его дом, и он любил его таким, какой он есть. Но только представьте себе — так она могла бы пожаловаться сочувствующим — четырнадцать спален и только одна ванная комната! А еда готовится на старомодной кухонной плите. Кто мог бы упрекнуть ее за ультиматум: или Поль позволит переделать дом, или она здесь не останется.

Она до сих пор чувствовала себя отчаянно несчастной, вспоминая надменный холодный взгляд его серых глаз: «Решай сама, Фиона. Ты со своими надежными американскими долларами сможешь выбрать все, что захочешь».

Как Поль ненавидел ее деньги! Когда Фиона напомнила, что он знал о них до того, как сделал ей предложение, супруг возразил с отвратительной откровенностью:

— Я должен был пожить с тобой, чтобы почувствовать их ядовитое дыхание.

Что ж, она сделала все, что могла. Зная любовь Поля к югу Франции, Фиона сняла увитую розами виллу, чтобы приятно удивить его. Другим сюрпризом стал огромный сияющий черный «роллс-ройс» — мощные машины были слабостью Поля. Она купила ему золотой портсигар от Тиффани с его инициалами из сапфиров и рубинов — такой же, как у нее, и много других приятных и, конечно, дорогих мелочей.

— Ты кое-что забыла, — усмехнулся Поль.

— Что же, дорогой?

— Рождественскую елку.

Она не взглянула ему в глаза. Просто счастливо рассмеялась, решив, что это его маленькая шутка!

В конце концов именно ей пришлось подать на развод. Как Фиона объяснила мужу, его гордость иссушила ее любовь.

Но два замужества за два с небольшим года развили в ней комплекс неполноценности. Она решила, что принадлежит к тому типу женщин, которые привлекают мужчин, но не могут удержать их. Вернувшись в Штаты, она оторвалась на славу. Ее бабушка к тому времени умерла, и не осталось тех, кого беспокоило то, что имя Бартонов все чаще упоминалось в прессе. Она легкомысленно оставляла свой надушенный след от Нью-Йорка и Калифорнии до Вест-Индии и Гаваны и возвращалась обратно в Нью-Йорк. Один роман сменялся другим, необязательным и веселым; а если у нее и возникали мысли, что мужчину больше привлекают ее деньги, чем ее внешность и обаяние, — что ж! — это ее почти не волновало, коль скоро он помогал ей превращать жизнь в забаву! Это была жизнь ночных клубов, шампанского — слишком много и того и другого, сумасшедших вечеринок, после которых нужно было принимать таблетки, чтобы уснуть. А поскольку «настроения» посещали ее чаще и чаще, приходилось все чаще принимать таблетки, которые помогали забыться!

Затем внезапно наступил срыв!

Она больше не хотела жить. Фиона повторила это сотни раз нянечкам, докторам, матери, холеной и красивой, не испытывающей перед дочерью абсолютно никакой вины.

В какой-то период болезни Фиона начала ненавидеть мать! Если бы она проявила большее участие к судьбе своей маленькой, запутавшейся, одинокой девочке, не было бы этого глупого побега с шофером, Пэдди остался бы жив, женился на милой простой девушке, завел бы детей, о которых так мечтал.

Ей сказали, что это просто несчастный случай. Такое случается и с очень опытными водителями. Но Фиона-то знала, что перед этой поездкой они страшно поссорились, что случалось с ними довольно часто в последнее время.

— Когда я был твоим шофером и зарабатывал пятьдесят баксов в неделю, я был счастливым человеком. Я уважал себя. А это последнее, что можно купить на твои доллары, — или почти последнее! Без самоуважения мужчина не может жить.

Это были последние слова, которые он бросил ей в лицо. Хотя, разумеется, это не значило, что он собирался убить себя. Ведь он мог подать на развод или просто уйти. У него не было ни малейшей причины намеренно направлять свой огромный «кадиллак» в дерево. Совсем не обязательно впадать в такие крайности, если у вас ничего не получилось с женитьбой. Проблема в том, что она никак не могла забыть слова, которые он однажды произнес в ссоре: «Я люблю тебя так сильно, что это сводит меня с ума. Я презираю тебя и все, что ты делаешь, но я не могу без тебя жить».

Пэдди всегда так живо присутствовал в ее «черных настроениях». Это его месть, иногда думала Фиона. Должно быть, он знал, что, убив себя, будет обладать ею так — через вину перед ним, — как никогда не обладал при жизни.

Но все-таки, действительно ли он врезался в дерево нарочно, чтобы свести счеты с жизнью? Если бы только она могла поговорить с кем-нибудь об этом!

Может, с Полем? Но Фиона была так напугана, так стремилась сохранить его хорошее отношение к себе…

— Ты не просто девушка, ты похожа на ангела, — говорил ей Поль.

Ну а ангелы не посылают мужчин на смерть!

Фиона сидела совершенно неподвижно. Глаза плотно закрыты. Она все глубже и глубже погружалась в темные воды депрессии. Уже не в первый раз женщина спрашивала себя: «Почему я до сих пор не покончила со всем этим?»

В шкафчике ванной комнаты стояла полная бутылка снотворного. Хватит, чтобы убить пять-шесть человек. Зачем держаться за жизнь, которая стала бессмысленной?

Постепенно ее мысли обратились к Бобби Ивсу, и крошечное пламя надежды осветило ее душевный мрак. Ведь есть мужчина, которому она необходима! Люди могут считать его неудачником, но она-то знает лучше. Он рассказал о своих разочарованиях и неприспособленности к жизни. Как мало сочувствовал ему самоуверенный братец Виктор, который унаследовал старинный фамильный титул и то, что осталось от семейного состояния! Если бы только она знала, как будет сломлен Бобби, она бы ни за что не позволила ему испытать подобное унижение — просить деньги у Виктора, как он сделал сегодня.

Что ж, больше ему не придется этого делать. Она улыбнулась, вспомнив о чеке, который опустила в карман его смокинга перед тем, как Бобби отвез ее в отель.

Он так мило воспринял это:

— Фиона, не будь я такого высокого мнения о тебе, если бы мы не были такими друзьями, ты знаешь, я бы не позволил тебе это сделать.

Она вздрогнула, вспомнив его страстный поцелуй на прощание. Может, у нее все же есть шанс… Помогая Бобби, она сможет испытать счастье.

Несколько минут она предавалась блаженным воспоминаниям о его прощальном поцелуе, как вдруг слепящая боль пронзила глаза.

«Наверное, похмелье от того ужасного шампанского, — подумала Фиона. — Почему в ночных клубах всегда подают такую дрянь?»

Она встала, чувствуя головокружение от боли, и подошла к телефону рядом с кроватью. Позвонила вниз и попросила, чтобы ее не беспокоили до тех пор, пока она не позвонит сама. После этого женщина прошла в ванную комнату и приняла обычную дозу снотворного.

Боль притупилась. Фиона вспомнила, что Бобби, вероятно, позвонит утром. Что ж, бедняжке придется подождать. Вряд ли она будет в состоянии общаться с кем-нибудь, если не проспит свои положенные восемь часов. Но чтобы он не беспокоился, Фиона набрала номер телефона администратора:

— Когда позвонит мистер Ивс, скажите, что я сплю, но позвоню ему, как только проснусь. Попросите его оставить номер телефона, по которому я смогу с ним связаться.

Действие таблеток, довольно сильных, не заставило себя долго ждать, и она вскоре погрузилась в спасительный сон.

Фиону разбудил телефонный звонок. Комната была погружена в темноту, и, взглянув на светящиеся стрелки своих походных часов, женщина увидела, что уже без двадцати восемь. Она проспала весь день!

Звонил портье из холла.

— Вас хочет видеть мистер Фред Гардинер, мадам.

Сначала она не могла понять, кто это. Но потом вспомнила — темно-рыжий мужчина из ночного клуба с глазами фавна. Великий боже!

Она пригласила его и его милую тетушку на вечеринку!

Когда она приглашала их, то была полностью уверена, что позвонит нескольким интересным людям, с которыми они могли бы познакомиться. Затем тетушка отказалась от приглашения, а Фиона впала в свое обычное «настроение», как только осталась одна, и совершенно обо всем забыла.

Фиона уже почти решила отправить вниз записку с извинениями, что, не зная номера телефона мистера Гардинера, не смогла предупредить его, что вечеринка не состоится.

Но это показалось ей слишком грубым, ведь он уже пришел в отель. Придется признаться, что она забыла пригласить других гостей. И вполне правдивым оправданием будет ее головная боль.

— Скажите мистеру Гардинеру, пусть поднимется. — Она положила трубку и тут же снова позвонила девушке на коммутаторе, чтобы узнать, не звонил ли ей кто.

Ей продиктовали около полудюжины имен, но Бобби среди них не было. Это показалось Фионе довольно странным. Должно быть, он ждет ее звонка, решила Фиона, бросаясь в ванную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Женщина наскоро причесала волосы и сделала легкий макияж. Она едва успела застегнуть «молнию» на белом домашнем платье из тонкой шерсти, с серебряной вышивкой, которое, не глядя, выхватила из шкафа, как раздался тихий стук в дверь гостиной.

— Войдите! — запыхавшись, крикнула она.

Фред шагнул в ее сторону, и озадаченная морщинка появилась на переносице.

— Мне показалось, вы сказали — вечеринка.

— Да, я говорила. Я не знаю, как извиниться, — с раскаянным видом начала она. — Я собиралась позвать кучу интересных людей сегодня вечером, чтобы познакомить вас с ними, но у меня началась… головная боль, и мне пришлось принять снотворное. Я проснулась, только когда позвонили снизу и сказали, что вы пришли.

— Мне жаль, что у вас болит голова, — деревянным тоном ответил Фред. — Мне лучше уйти. В любом случае, я заскочил лишь на пару минут.

— Нет, пожалуйста, не уходите! Если вы не останетесь и не выпьете со мной хотя бы один стаканчик, я буду думать, что смертельно оскорбила вас. — Она послала ему обезоруживающую улыбку.

Что ж, она сама виновата в этом недоразумении, почему бы ей и не угостить его выпивкой?

Фиона словно прочитала его мысли. Не говоря ни слова, она подошла к телефону, заказала шампанское и два бокала.