Дорожное знакомство

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Маркиз стоял в дверях, глядя, как удаляются под сень могучих дубов Мэтлок и его подручные.

Лишь долгие годы тренировки собственной воли и природная выдержка помогли ему сдержаться и не ударить Мэтлока в последний момент, чтобы стереть с его лица эту омерзительную самодовольную улыбку победителя.

Когда они вышли из часовни, герцог произнес все тем же издевательским тоном:

– Неужели, Брум, вы настолько негостеприимны, что не предложите нам выпить по бокалу шампанского за вашу счастливую семейную жизнь?

Маркиз ничего не ответил. Он отошел от Кары сразу же, как только церемония была закончена, и молча направился к дому.

Поднявшись на ступени, Айво выразительно посмотрел на герцога, и тому стало ясно, что в его интересах поскорее покинуть владения Брума.

В Мэтлоке боролись противоречивые чувства – он никак не мог решить, продолжать ли задирать маркиза или благоразумнее спокойно удалиться, добившись своего.

Наконец негодяй выбрал последнее и, чувствуя себя победителем, взобрался на своего усталого скакуна. Весь вид его выражал высокомерие и довольство.

Адвокат и священник последовали за ним.

Маркиз смотрел им вслед, и внутри его вскипала такая чудовищная ненависть, которая не предвещала ничего хорошего его врагам. Когда-нибудь он отомстит им за все, но сегодня маркиз Брум был побежден.

Бросив последний взгляд в сторону удалявшихся всадников, маркиз подозвал одного из грумов, державших их лошадей.

– Бен!

– Да, милорд!

– Немедленно оседлай Грома и приведи его сюда!

– Хорошо, милорд.

Маркиз не стал заходить в дом, чувствуя, что не способен сейчас взглянуть в глаза Каре.

Вместо этого он прошел по усыпанной гравием дорожке, а затем через лужайку, ведущую к озеру, в которое впадала узкая, но быстрая речка.

Озеро было покрыто тонким льдом, который к середине дня подтаивал под лучами солнца, и теперь утки и лебеди плавали посередине водоема.

Бледное солнце, спрятавшись за низкими облаками, тускло светилось над землей.

Маркиз не замечал красот окружавшего его пейзажа. Он остро переживал свой позор и унижение.

Айво подумал о том, что впервые потерпел поражение в битве, где с самого начала не было надежды на победу.

Все случилось так быстро, и он до сих пор не мог осознать до конца, что это произошло на самом деле, а не является плодом его воображения.

И все же факт оставался фактом – он был теперь женатым человеком, супругом своенравной, упрямой особы, которую увидел впервые вчера, причем при весьма странных и не слишком приятных обстоятельствах.

– Женат! – слово это звучало, словно эхо, у него в голове. Мозг отказывался подсказать подходящий выход из ситуации, которой он никогда не мог бы себе даже представить. То, что сегодня случилось, нельзя было сравнить ни с одной проблемой, с которой Айво приходилось сталкиваться до сих пор. Женитьба на Каре никак не вписывалась в то будущее, которое планировал для себя маркиз Брум.

Он стоял, глядя на озеро, пока не услышал рядом с собой стук подков и позвякивание сбруи. Повернувшись, маркиз увидел своего лучшего скакуна.

Конь был в отличной форме, и маркиз понимал, что, только изнурив себя бешеной скачкой, сможет избавиться от охватившего его отчаяния и уныния.

Не сказав груму ни единого слова, Айво вскочил в седло и пришпорил коня, направляя его в сторону парка.

Дождавшись отъезда дяди, Кара отошла от окна, пересекла холл и стала медленно подниматься по ступенькам. Каждый шаг давался ей с трудом, отзывался страшной болью в израненной спине.

Физическая боль, усталость, душевное опустошение овладели девушкой. Она не могла думать о браке, заключенном с маркизом, и его возможных последствиях. Все, чего ей хотелось сейчас, это остаться одной и поскорее лечь.

Добравшись наконец до постели, девушка поняла, что после жестокого избиения и обморока она должна прежде всего поправиться и восстановить силы, а потом уже думать о будущем.

Кара осторожно легла, стараясь не тревожить раны, закрыла глаза и стала молить бога, чтобы он лишил ее сознания.

Несколько часов спустя Кара очнулась от тяжелого забытья, которое больше напоминало обморок, чем сон. Повернув голову, она обнаружила, что кровь из ран засохла на простынях, на которых она лежала. Кара легла на бок и вскрикнула от боли.

В комнате тут же появилась миссис Пил. Каре стоило некоторых усилий вспомнить, кто перед ней.

– Вы проснулись, миледи? – спросила экономка.

– Кажется… да…

– Сможет ли ваша светлость добраться до соседней комнаты? Там все для вас приготовлено. Надо смазать спину мазью, переодеться и лечь как следует.

Поскольку согласиться было проще, чем возражать, Кара позволила миссис Пил отвести ее вниз по коридору, в южное крыло дома.

Девушка была слишком измучена болью и отчаянием, чтобы сразу понять, что ее поместили в комнату, которую всегда занимали хозяйки поместья, и последней ее обитательницей была мать маркиза Айво.

Но, войдя в комнату, Кара чувствовала только собственную боль и унижение. Как маленькому раненому зверьку, ей хотелось забиться в норку, спрятавшись подальше от всего мира.

Когда с нее снимали платье, Кара застонала от боли, однако мазь, которой смазала ей спину миссис Пил, сразу принесла девушке облегчение.

Ей дали выпить что-то теплое, похожее на мед с молоком, но Кара была слишком равнодушна ко всему, чтобы выяснить, что это за напиток.

Затем миссис Пил помогла ей лечь на кровать под огромным балдахином из набивного шелка, на котором пухлые купидоны прятались среди листьев и цветов.

Кара думала лишь о том, чтобы скорее коснуться головой подушки и закрыть глаза.

Занавеси на трех высоких окнах были задернуты, и, оставшись одна, Кара попыталась отключить свой мозг, чтобы поскорее заснуть.

…Маркиз вернулся через несколько часов. Он вошел через парадную дверь, и лакей, принимавший у него шляпу, перчатки и хлыст, подумал о том, что господин его выглядит измученным и каким-то постаревшим.

Слуги догадывались о том, что произошло. От них не укрылось, что маркиз побывал сегодня утром в часовне со священником и весьма странной юной особой, которую привез с собой накануне вечером.

Хотя миссис Пил решительно пресекала сплетни, на которые так падка была прислуга, горничные, столпившись под лестницей, нашептывали друг другу, что у юной леди были неровно остриженные короткие волосы и мужской костюм под меховым плащом маркиза.

Все, от поваренка на кухне до старшей горничной, гадали, кто же эта девушка и почему она прибыла в Брум в таком странном наряде.

– Приехавший из Лондона джентльмен желает видеть вас, сэр, – сообщил маркизу дворецкий. – Я проводил его в кабинет.

– Джентльмен из Лондона? – удивился маркиз.

У него мелькнула мысль, что это, должно быть, Генри Хэнскет, но тут же понял, что друг его не мог приехать так рано.

Первым побуждением маркиза было заявить, что он не желает никого видеть, но полученное воспитание диктовало ему, что нельзя поступать подобным образом с человеком, проделавшим утомительный путь из Лондона.

Лакей открыл перед ним дверь, и, войдя в кабинет, маркиз с удивлением обнаружил, что его посетитель, намеренно не сообщивший дворецкому своего имени, был из числа приближенных к королевской семье.

– Добрый день, Бингэм, – воскликнул маркиз. – Прошу прощения, что заставил себя ждать. Я не ожидал вашего визита.

– Я подумал, что лучше мне самому сообщить вам эту информацию, милорд, – сказал мистер Бингэм. – Вчера вечером, в половине девятого, Его Величество отошел в мир иной.

– Король умер! – воскликнул в изумлении маркиз.

Это действительно оказалось для него неожиданностью, хотя на самом деле смерть короля была событием, которого ожидали уже давно.

Но Айво так же, как регент и многие его приближенные, иногда приходил к мысли, что король не умрет никогда.

– Он умер, – повторил мистер Бингэм, – и поскольку сегодня годовщина казни Карла Первого, заявление о восшествии на престол нового короля последует не раньше понедельника.

– И он, конечно же, ожидает моего присутствия в Лондоне, – словно само собой вырвалось у маркиза.

– Именно поэтому я поспешил сюда, милорд. Его Величество уже спрашивал о вас.

– Спасибо, мистер Бингэм, – сказал маркиз. – А теперь позвольте предложить вам бокал вина. Или вы предпочитаете бренди?

– С вашего позволения, я выпью немного вина, милорд.

– Вы, конечно же, останетесь на ночь, – сказал Айво. – А утром мы вместе отправимся в путь.

– Чем раньше, тем лучше, милорд! Его Величество пребывает в меланхолии по поводу постигшей его утраты и желает видеть рядом с собой в такой момент только самых близких друзей.

Маркиз несколько скептически отнесся к услышанному комплименту. Он знал, сколь эмоционален их новый властитель.

Всю жизнь новый король драматизировал каждую ситуацию, в которой оказывался, начиная с двадцати двух лет, когда ранил сам себя ножом, чтобы убедить миссис Фитцгерберт стать его женой.

Маркиз налил Бингэму шампанского из бутылки, покоившейся в серебряном ведерке со льдом, и подумал о том, что последнее, что нужно ему сейчас, – это король, драматизирующий долгожданную смерть собственного отца. Эта мысль заставила его вспомнить о Каре.

Если ему необходимо срочно ехать в Лондон, что же делать с ней?

А главное, как объявить друзьям о своем неожиданном браке? Айво, зная нрав герцога Мэтлока, понимал, что тот будет хвастать их родством по всему Лондону, и новость о браке с Карой ему скрыть не удастся.

Больше всего на свете маркиз ненавидел скандалы, связанные с его именем. А сейчас он не представлял себе, как представить обществу жену, которую никто никогда не видел и не слышал о ней.

Маркиз понимал, что новость эта ошеломит лондонский свет не меньше, чем смерть короля.

Мысли путались у него в голове, но Айво старался казаться спокойным, передавая Бингэму бокал и наливая вина себе.

Только поднеся бокал к губам, маркиз понял вдруг, что его посетитель не пьет, а внимательно, изучающе смотрит на него.

Маркиз сразу понял, что от него требуется.

Подняв бокал, он торжественно произнес:

– Король! Благослови его бог.

– За короля, – повторил Бингэм и залпом выпил шампанское.

…Чуть позже маркиз, отдав дворецкому указания проводить мистера Бингэма в предназначенную ему комнату, поднялся наверх и направился в свою спальню, зная, что для него, по обыкновению, приготовлена ванна.

Погрузившись в теплую воду, Айво собирался обдумать свое теперешнее положение. Смерть короля и неразбериха в личных делах в связи с внезапной женитьбой спутали все его планы.

Он уже подошел к своей комнате, когда из соседней двери появилась миссис Пил.

Увидев экономку, маркиз понял без слов, что Кару переместили в соседние с ним покои.

Это означало, что все в доме уже знают о его женитьбе, с Карой обращаются как с госпожой, и, по обычаю этого дома, она будет спать впредь в апартаментах маркизы Брум.

На секунду он почувствовал прилив гнева при мысли о том, что слуги не стали дожидаться его распоряжений и перевели Кару в спальню, которая пустовала с тех пор, как умерла мать Айво.

Будь его воля, он вышвырнул бы Кару вон, и пусть спит где угодно – на чердаке, под лестницей – только бы подальше от него. Но надо было соблюдать приличия. В конце концов, девушка не виновата в том, что произошло. Хотя, если бы не ее сумасшедшее бегство из Лондона…

Миссис Пил, как всегда вежливо и почтительно, обратилась к маркизу, и, сосредоточившись, Айво выслушал ее слова:

– Миледи чувствует себя лучше, ваша светлость, и хотя сначала я собиралась испросить у вас разрешения вызвать врача, чтобы он осмотрел ее спину, теперь мне кажется, что в этом нет необходимости.

Маркиз застыл на месте.

Он прекрасно понимал, что, если местный врач осмотрит Кару, невозможно будет скрыть, что новую маркизу Брум жестоко избили в утро ее свадьбы, и болтливые языки соседей тут же разнесут эту новость во все концы страны.

– Я не хочу, миссис Пил, – властно произнес Айво, – чтобы кто-либо узнал о ранах ее светлости, и поручаю вам позаботиться о том, чтобы сплетни не распространялись ни внутри дома, ни за его пределами.

– Я приложу все усилия, милорд, – пообещала миссис Пил.

Она присела в реверансе, и маркиз прошел мимо нее в свою комнату, захлопнув за собой дверь.

Вздохнув, миссис Пил направилась дальше по коридору.

Маркиз не мог даже представить себе, как расстроил верную долгу благочестивую экономку тот факт, что ее господину пришлось жениться столь странным, необъяснимым образом на юной леди, с которой не только обошлись жестоко и неподобающе, но которая к тому же явно не соответствовала роли маркизы Брум. Совсем не такую женщину ожидала увидеть миссис Пил в один прекрасный день своей госпожой.

– Короткие волосы и брюки! – бормотала себе под нос экономка, спускаясь по лестнице. – Куда только катится этот мир, я вас спрашиваю? Слава богу, что старая маркиза не дожила до этого дня…

Маркиз и мистер Бингэм пообедали вдвоем, обсуждая, что же произойдет в обществе теперь, когда истомленный долгим ожиданием принц-регент взойдет наконец на трон.

– Могу только надеяться, мистер Бингэм, – сказал маркиз, – что Его Величество услышит мои постоянные призывы к реформам, пока еще не слишком поздно провести их в жизнь. Премьер-министр и члены кабинета не прислушиваются к моим словам.

Мистер Бингэм, который был очень умным человеком, только покачал в ответ головой.

– На севере дела идут все хуже, милорд, – заметил он. – Но, к сожалению, всем стоящим у власти нравится думать, что, если не обращать внимания на происходящее, угроза рассосется сама собой.

Губы маркиза крепко сжались.

Он хорошо помнил, что система мер под названием «Шесть правительственных актов», с помощью которых рассчитывали снизить царящее в стране недовольство, только ухудшила положение.

Он считал, что письма, призывающие к подавлению революционных настроений, вроде письма герцога Кембриджа, где тот высказывал суждения вроде: «…ничто, кроме твердости, не способно подавить отвратительный революционный дух, царящий сейчас в Англии…», писали ничего не понимающие в текущем положении вещей люди.

Маркиз довольно жестко поговорил с регентом о необходимости перемен. Тот и сам мог убедиться в царящих среди народа настроениях, когда почти у дверей его собственного замка возмущенная толпа черни преградила дорогу его экипажу.

Леди Хертфорд, последнюю пассию принца, чуть не вытащили из кареты на растерзание. Хорошо, что вовремя подоспела помощь.

– Необходимо, – произнес маркиз, – снизить цены на продовольствие, повысить зарплату и найти среди политиков такого человека, который заставил бы рабочий класс почувствовать, что его проблемы волнуют сильных мира сего.

– Уверен, что новый король поймет необходимость этих мер, если ваша светлость объяснит ему, – сказал мистер Бингэм.

Но маркиз понимал, что новому монарху, погруженному в собственные проблемы, самой актуальной из которых было поведение его жены, принцессы Кэролайн, трудно будет уделить внимание заботам своих подданных.

Подумав о несчастливом браке короля, Айво снова вспомнил о лежащей в спальне наверху Каре.

С момента своего прибытия из Брунсвика в 1814 году Кэролайн развлекала Европу одним скандалом за другим.

Она одевала своих любовников в роскошные камзолы и шляпы с цветными плюмажами, что сразу выделяло их среди прочих мужчин.

В Генуе принцесса появилась на маскараде в наряде Венеры, точнее, без какого-либо наряда выше талии.

В Бадене она со смехом ворвалась в опере в ложу вдовы Маргрэвери в крестьянском платье, украшенном цветами и ленточками.

В той же Генуе она разъезжала по улицам в отделанной перламутром карете в коротком бело-розовом платье, словно маленькая девочка, демонстрируя всем желающим еще не успевшие потерять привлекательность стройные ноги в розовых туфельках с бантами.

В Неаполе на балу она снова появилась, как говорили очевидцы, «в чудовищно неприличном виде, с обнаженными руками и грудью».

В Афинах она «ходила почти голой и танцевала в таком виде со своими слугами«.

Все это вихрем пронеслось в голове маркиза.

Он с ужасом представил себя страдающим от подобных проделок собственной жены, представил, как люди будут злословить о ней за его спиной. Неужели его ждет подобная участь? Разве заслужил он того, чтобы о его жене, маркизе Брум, говорили примерно то же, что сказала леди Бессборроу о легкомысленной Кэролайн:

– После того, как я увидела принцессу на балу, мне стыдно, что я англичанка.

Айво не любил говорить об этом, но он очень гордился чистотой и благородством собственной крови.

Предки его своими подвигами украшали историю Англии. Бромли, к клану которых он принадлежал, отличились не только службой при дворе, но также подвигами на полях сражений и в морских баталиях, в которых им доводилось участвовать.

Маркиз всегда заботился о том, чтобы не сделать ничего порочащего доброе имя его семьи, не опозорить герб, красовавшийся над парадным входом в замке Брумов и на дверцах его карет в Лондоне.

Айво попытался успокоить себя тем, что Кара, хотя она и коротко постриглась, а также переоделась в мужское платье, чтобы убежать от опекуна, забравшись в карету незнакомого мужчины, все равно была невинным младенцем по сравнению с принцессой Кэролайн.

Смешно было даже предположить, что он не сумеет заставить восемнадцатилетнюю девчонку вести себя пристойно и подчиняться ему.

«В конце концов, мне ведь доводилось командовать войсками, – напомнил себе маркиз, – и мне это вполне удавалось».

Но в нем зашевелилось вдруг неприятное подозрение, что женщина, сколько бы лет ей ни было, гораздо хуже целого батальона солдат, привыкших подчиняться приказам командира.

Он поговорил еще немного с мистером Бингэмом, затем тот удалился в отведенную ему спальню, сказав, что хочет выспаться перед тем, как на него свалится груз проблем, связанных с похоронами старого короля и коронацией нового.

Маркиз решил, что должен подняться к Каре и поставить ее в известность о неожиданном изменении своих планов.

Вряд ли девушка будет в состоянии отправиться завтра в Лондон вместе с ним, но Айво очень не хотелось оставлять ее надолго одну в Бруме.

Хотя появление Кары в Лондоне наверняка вызовет определенную неловкость, у маркиза было смутное ощущение, что лучше держать ее поблизости от себя, чтобы всегда быть в курсе того, что она замышляет.

«Она теперь моя жена, – сказал себе Айво. – И чем скорее я дам ей понять, что не потерплю никаких глупостей, тем будет лучше».

Пожелав спокойной ночи мистеру Бингэму, Айво направился к себе в спальню.

В холле он посмотрел на часы и, увидев, что нет десяти, решил, что, пожалуй, сейчас еще не слишком поздно нанести визит новобрачной.

Нет худа без добра. Если о восшествии короля на престол объявят не раньше понедельника, было бы ошибкой сообщать о своем браке раньше. Возможно, лучше отложить это на несколько дней.

«Не стоит принимать решение, пока я не окажусь в Лондоне и не увижу своими глазами, что там происходит», – справедливо рассудил маркиз.

Он подошел к двери апартаментов, которые теперь занимала Кара, и остановился в нерешительности.

Затем Айво решил, что будет гораздо естественнее зайти в спальню Кары через будуар, расположенный между их комнатами.

В будуаре проводила большую часть времени мать маркиза. Комната была обставлена умелой женской рукой, здесь было все, что ценила больше всего покойная маркиза, – портреты ее сына и дочерей в детском возрасте, огромный портрет мужа на стене и чудесные картины французских мастеров, которые свидетельствовали, по мнению маркиза, что у его матери был безукоризненный художественный вкус, унаследованный им.

Айво отдал лакею распоряжение собирать вещи и вошел в будуар. Ему показалась возмутительной мысль о том, что теперь этой комнатой будет пользоваться чужая женщина, тем более жена, которой ему пришлось обзавестись против воли.

Он сказал себе, что сейчас самое главное – установить с Карой такие отношения, чтобы она сразу поняла, кто глава семьи, и осознала, какого именно поведения ждут окружающие от его жены.

Как всегда, в соответствии с распоряжениями маркиза, все комнаты в Бруме поддерживались в безукоризненном порядке, и будуар, хотя им давно не пользовались, был полон цветов и зажженных свечей.

Так было всегда, когда маркиз ночевал в Бруме. Он знал, что, хотя давно не открывал дверь, разделявшую его спальню и будуар, все за этой дверью готово к тому, чтобы порадовать его глаз уютом.

Айво испытывал острую грусть, входя в эту комнату, где все напоминало о покойных родителях.

Он специально не стал поднимать глаза на висящий над камином портрет отца и на чудесное изображение матери кисти сэра Джошуа Рейнолдса.

Вместо этого он быстро прошел к двери, ведущей в соседнюю спальню.

Взявшись за ручку двери, маркиз вдруг испытал приступ отвращения к женщине, отнявшей у него драгоценную свободу.

Затем Айво сказал себе, что в этом нет ее вины и было бы крайне неспортивно и не по-мужски обвинять Кару во всем, что случилось.

Он повернул ручку и обнаружил, что дверь заперта изнутри. Айво даже подергал за ручку, чтобы убедиться, что не ошибся.

Маркиз не мог представить себе, что Кара намеренно заперла дверь на случай, если ему придет в голову зайти к ней, поэтому он решил, что из-за глупой ошибки какой-нибудь неопытной горничной дверь оставили запертой, несмотря на то, что в спальне расположилась Кара.

Маркиз подумал, что лучше будет выйти в коридор и войти в спальню Кары через другую дверь, но потом решил все же постучать, не желая быть замеченным кем-нибудь из слуг. Им и так хватало поводов для сплетен.

Он осторожно постучал по деревянной панели. Тихонько, так как не хотел, чтобы дежуривший в коридоре лакей понял, что происходит в спальне господ, но в то же время достаточно настойчиво, чтобы слышно было внутри.

На стук его никто не ответил.

– Кара! – позвал маркиз.

Он подумал сначала, что девушка не слышит его, но через несколько секунд за дверью раздался ее слабый голос.

– Что… такое?

– Я хочу поговорить с вами. Откройте дверь!

Последовала пауза. Затем девушка твердо произнесла:

– Нет!

– Это важно, нам необходимо поговорить, – настаивал маркиз.

Ответа не последовало, и Айво решил, что девушка, должно быть, выбирается из кровати, чтобы открыть дверь.

Когда она заговорила снова, голос звучал гораздо отчетливее, видимо, она подошла к двери с той стороны.

– Зачем вам понадобилось видеть меня?

– Мои планы изменились, и я хочу рассказать вам о них.

– Вы можете сделать это и через дверь.

Маркиз почувствовал, что начинает злиться.

– Это просто смешно! – резко заявил он. – Я не собираюсь говорить с вами через запертую дверь.

– Почему?

– Потому что это глупо и нелепо. – Лучшего объяснения маркиз придумать не смог.

– Я уже легла… и хочу спать.

– Понимаю, что вы устали и нуждаетесь в отдыхе. – Маркиз решил, что надо набраться терпения. – Но все же я хочу поговорить с вами. В конце концов, я – ваш муж.

– Я это знаю, но у меня нет желания беседовать с вами в столь поздний час, – донеслось из-за двери.

– Может быть, сейчас и поздно, – согласился маркиз, – но когда я справился у миссис Пил, она сказала, что вы уже легли, а завтра рано утром я уезжаю в Лондон.

Кара, видимо, обдумывала слова маркиза.

– Откройте дверь, Кара, – приказал Айво, теряя терпение. – Я расскажу вам, что произошло.

– Нет! – голос Кары звучал твердо.

Маркиз едва подавил охватившее его желание навалиться плечом на дверь и сломать замок.

– Я настаиваю на том, чтобы вы повиновались и делали то, что я сказал! Очень важно, чтобы вы знали, почему я отправляюсь в Лондон.

– Вы можете оставить мне записку, – предложила Кара, – если не хотите, чтобы я сопровождала вас. Впрочем, не думаю, что мое физическое состояние позволит мне сделать это.

– Нет, я не предлагаю вам следовать за мной, – заверил Кару маркиз. – Но вы должны присоединиться ко мне через несколько дней.

– Хорошо, – ответила Кара. – Когда я почувствую себя лучше, постараюсь выполнить ваши инструкции.

Пока Кара говорила это, голос ее стал постепенно удаляться, из чего Айво заключил, что девушка вернулась в постель.

Он едва мог поверить в то, что она столь явно не повинуется ему и игнорирует его просьбу открыть дверь.

Но несколько секунд спустя Айво услышал мелодичный голосок Кары, который произнес:

– Доброй ночи, милорд!

Маркиз понял, что их разговор, если его можно было так назвать, закончен.

На следующее утро миссис Пил принесла Каре завтрак, дождавшись, когда новая маркиза проснется после продолжительного благотворного сна. Прошло уже несколько часов после того, как Айво уехал в Лондон.

На серебряном блюде рядом с кофейником лежало письмо, написанное твердым, прямым почерком. Кара подумала, что узнала бы почерк маркиза, где бы ни увидела его – он точно передавал характер хозяина, человека властного, решительного и в то же время не чуждого обаяния.

Кара специально отложила чтение письма на потом, предпочтя сначала позавтракать. Она со злорадством подумала о том, что это наверняка разозлило бы маркиза.

С утра Кара чувствовала себя намного лучше, чем накануне вечером, она с аппетитом съела яйца, насладилась свежим деревенским маслом, поверх которого намазала на хлеб айвовый джем, которым всегда славилась кладовая поместья.

Только съев почти все, что стояло на подносе, Кара вскрыла письмо маркиза.

Безо всяких вступлений Айво переходил к делу:

«В субботу вечером скончался Его Величество король Георг Третий. Сегодня объявят о восшествии на престол нового короля, и это событие требует моего присутствия в столице. Поэтому я отправляюсь в Лондон, в наш особняк на Беркли-сквер.

Если вы будете чувствовать себя достаточно хорошо, предлагаю вам присоединиться ко мне завтра или послезавтра, не говоря о том, что ваше присутствие необходимо, когда я объявлю обществу о нашем браке. Вам к тому же необходим надлежащий гардероб, обеспечить который можно только в Лондоне.

Если вы поставите в известность о предполагаемом времени своего отъезда мистера Кертиса, который ведет мое хозяйство, он подготовит для вас все необходимое и выделит горничную, которая будет вас сопровождать.

А.Б.»

Маркиз не стал подписывать письмо, только поставил внизу листа свои витиеватые инициалы.

Кара перечитывала письмо снова и снова.

Ее поразило известие о кончине Георга Третьего. Она размышляла о том, что новый король, которому так долго пришлось ждать восшествия на престол, теперь, должно быть, в восторге, что может наконец поступать, как ему вздумается.

«Если бы я была королем, то вообще отменила бы браки», – подумала Кара, вспомнив все, что произошло с ней вчера.

Но ей тут же пришло на ум, как и маркизу накануне вечером, что король сам женат на женщине, которая унижает его своим поведением, выставляя на посмешище перед всей Европой, не говоря уже об Англии.

Некоторые друзья ее дяди встречали за границей принцессу Кэролайн, и их рассказы о ней прерывались взрывами громкого хохота, оскорбительного, по мнению Кары, не только для принца-регента, но и для всего английского народа.

«– Ты бы видел ее, Лайонел! – смеялся один из рассказчиков. – Когда ее покинули английские слуги, она наняла на их место французских лакеев и поваров, пажей-арабов и швейцара-итальянца.

– Боже правый! – восклицал в ответ герцог Мэтлок. – Неужели это правда?

– Их наглость не знает границ, – продолжал его друг. – Когда они появляются в доме, это подобно нашествию разбойников.

– Надеюсь, это известно Его Высочеству, – усмехался Мэтлок.

– Можешь не сомневаться – кто-нибудь из доброжелателей непременно расскажет ему. Я слышал, принц ругался, как гвардеец, узнав, что его женушка въехала на осле в Иерусалим».

От подобных рассказов Кара чувствовала себя униженной и одновременно очень сочувствовала принцу-регенту.

Она понимала, что дядя ненавидит принца и рад слухам обо всем, что оскорбляло его достоинство.

Каре пришло вдруг в голову, что маркиз, возможно, ожидает и от нее подобного поведения: ведь она – племянница своего дяди.

«Я ненавижу маркиза, потому что он мой муж, – подумала она. – Но мама и папа учили меня быть настоящей леди в любых обстоятельствах. Каким бы ни был мой дядя, это вовсе не значит, что я готова опозорить честное имя маркиза Брума».

Раны на спине все еще болели, и Кара решила, что неразумно будет торопиться с поездкой в Лондон, пока она не почувствует себя по-настоящему окрепшей.

Девушка злилась и приходила в ужас при мысли о том, что ее выдали замуж за маркиза, и прекрасно понимала, что он испытывает по этому поводу схожие чувства.

Она часто слышала, как дядя с завистью говорит о лошадях маркиза Брума и его победах на скачках. Судя по его перешептыванию с какими-то подозрительными личностями накануне скачек, герцог Мэтлок не брезговал никакими способами для достижения своих целей. Кара прекрасно понимала, что Айво, славящийся своей принципиальностью и имеющий высокую репутацию, – полная противоположность ее дяди.

В то же время он был мужчиной, а Кара не хотела выходить замуж ни за какого мужчину на свете. Больше всего ее волновал сейчас вопрос, можно ли будет аннулировать этот брак.

Если нет, то она все равно не смирится и будет упорно искать способ обеспечить свою независимость, не желая принадлежать ни одному мужчине.

Кара понимала, что это будет нелегко, но ничто ее не пугало.

В тот же день она, к величайшему своему негодованию, поняла, что маркиз дал указания тщательно охранять ее, чтобы ей не пришло в голову убежать.

Айво был достаточно умен, чтобы понять: Кару не волновало положение в обществе, которое обеспечивал заключенный с ним брак, и она не откажется от своей идеи добраться до Франции или же просто исчезнуть.

Кара не могла проникнуть в мысли маркиза, но интуиция подсказывала ей, что это именно так и что, ничего не говоря, он просто позаботился о том, чтобы побег из Брума стал невозможен.

Конечно, ей очень разумно объяснили наличие такого количества охраны.

– Я подумала, что вам может что-нибудь понадобиться ночью, ваша светлость, – сказала миссис Пил, – и велела Робинсон спать в гардеробной, рядом с вашей спальней. Вам стоит только позвать, миледи, и горничная тут же исполнит все, что пожелаете.

– Спасибо, – сказала Кара, у которой не было ни малейших сомнений в том, почему именно пожилую горничную Робинсон, имевшую чуткий сон, поселили у нее за дверью.

На третий день, чувствуя себя достаточно окрепшей, Кара решила, что пора отправляться в Лондон к маркизу. Она нисколько не удивилась, когда, спустившись вниз, чтобы ехать, обнаружила, что ее будет сопровождать не только мисс Робинсон, но и сам управляющий – мистер Кертис.

Он ехал на заднем сиденье рядом с Карой, а мисс Робинсон, которая выглядела в своей черной шляпке и черном плаще именно так, как должна выглядеть горничная благородной леди, сидела напротив.

Миссис Пил нашла для Кары элегантный дорожный костюм, в котором она и отправилась в Лондон.

К костюму прилагались очень милая накидка, отороченная соболем, и муфта из того же меха.

– Кто же оставил здесь такие чудесные вещи?! – удивилась Кара.

– Это шубка младшей сестры маркиза, миледи, – ответила миссис Пил. – Она живет теперь в теплом климате, и ей не нужны меха. Уверена, она не стала бы возражать против того, что вы позаимствовали их. А потом я положу все обратно в сундук – и пусть дожидается ее приезда.

Ничего не было сказано о том, какова дальнейшая судьба итонского костюма ее кузена, в котором Кара прибыла в Брум, и девушка постеснялась прямо спросить об этом миссис Пил.

Она подумала, что костюм будет годами храниться в гардеробе экономки, пока в Бруме случайно не появится юноша, которому будет впору этот наряд.

Шляпка, выданная ей миссис Пил, была далеко не такой модной, как те, что видела Кара в Лондоне, но зато очень милой.

Мастерицы, работавшие в доме маркиза, добавили на шляпку несколько страусовых перьев, чтобы она лучше подходила новоиспеченной маркизе Брум.

Не сдержав любопытства, Кара спросила перед отъездом миссис Пил:

– Как вы узнали… кто сказал вам, что я вышла замуж за его светлость?

На секунду миссис Пил показалась обескураженной, но быстро овладела собой и сказала:

– Ваша светлость, должно быть, уже заметили, что мало что происходит в этом доме без моего ведома или без ведома мистера Ньюмена.

– Что ж, наверное, так идет жизнь в каждом большом доме, – улыбнулась в ответ Кара.

Теперь она не сомневалась, что каждое слово, произнесенное в столовой ее дядей, слышали за дверью слуги.

И тот факт, что из кабинета странная компания отправилась прямиком в часовню, лишь подтвердил то, что удалось подслушать слугам.

Прибыв в Лондон, Кара узнала, как еще в день своего возвращения в столицу маркиз, собиравшийся с визитом к Его Величеству, открыв утренние газеты, с негодованием обнаружил, что герцог Мэтлок поспешил поместить в них сообщение о браке своей племянницы.

Однако у него не было времени думать об этом – пора было отправляться в Карлтон-хауз и слушать, стоя рядом с королем под высокими сводами в присутствии представителей знатнейших семейств Англии и принца Леопольда, как пожилой лорд Королевской подвязки медленно читал дрожащим голосом традиционную формулу обряда.

На следующий день у короля, продрогшего во время утомительной церемонии, началось воспаление легких, и газеты тут же распространили весть о его болезни.

Маркиз навестил короля в Карлтон-хауз и узнал, что тот плохо спит, у него учащенный пульс, боли в груди и затрудненное дыхание.

В среду король был близок к смерти, и все в замке говорили шепотом.

Графиня де Ливен, которая всегда имела собственное мнение по любому вопросу, произнесла на ухо маркизу:

– Если он умрет, все трагедии Шекспира померкнут перед этой катастрофой. Отцов и сыновей хоронили иногда вместе – но двух королей! Надеюсь, он все же выздоровеет.

– Я тоже надеюсь, – искренне произнес маркиз, думая о том, станет ли беспутная королева претендовать на регентство в случае смерти мужа.

Идея эта казалась такой ужасной, что маркиз снова преисполнился ненавистью к Каре.

Вернувшись домой, он узнал о ее приезде. Последнее время Айво все чаще представлял себе жену в образе королевы Кэролайн. Он почти что ожидал увидеть перед собой полнеющую даму с красным от возлияний и оплывшим лицом.

Но, войдя в гостиную, где ждала его Кара, он с трудом узнал девушку.

При приближении маркиза Кара встала со стула, на котором сидела, и маркиз словно впервые заметил, какая она маленькая и хрупкая. Вьющиеся белокурые волосы блестели, словно вобрали в себя солнечный свет.

А глаза ее казались огромными. И в них не светилась сейчас агрессивность, которую запомнил маркиз с их последней встречи.

Кара присела в реверансе, маркиз поклонился в ответ и внимательно посмотрел на жену. И вдруг неожиданно для себя понял, что Кара боится его. Догадка вызвала в нем непомерное удивление. Жалость к этой девушке проснулась в его сердце.