Глава 13

Конные путешественники вернулись только к шести часам, и к этому времени мисс Фарлоу уже принялась умолять мисс Уичвуд подготовиться к страшным известиям о том, что с ними приключилось какое-то несчастье. Она беспрестанно говорила о том, что она знала об этом с самого начала, с того самого мгновения, когда ее дорогая Эннис позволила Люсилле отправиться так далеко с группой бесшабашных молодых людей. Поскольку экспедицию сопровождали два далеко не бесшабашных грума средних лет, подобная характеристика участников экспедиции совершенно не соответствовала истине; но когда леди Уичвуд спокойно напомнила своей кузине об этом обстоятельстве, Мария только покачала головой и спросила, какой может быть толк от двух грумов? Она уверена, что дорогая Эннис страшно обеспокоена, как бы храбро ни пыталась скрыть свое состояние.

А мисс Уичвуд вообще не была обеспокоена; она даже не была удивлена, потому что и не ожидала, что Люсилла вернется вовремя, и даже попросила своего повара подать обед сегодня попозже.

– Можете быть уверены, они обнаружат столько интересного в Бадминтоне, что даже не заметят, как пролетело время! – сказала Эннис.

И конечно, оказалась права. Вскоре после семи часов Люсилла и Найниэн вбежали в комнату, бормоча извинения и сбивчиво пытаясь описать красоты Бадминтона, восхищаясь, как прекрасно они провели время, и даже – представьте себе! – им подали холодный ленч, специально приготовленный для них экономкой его милости. Ничего подобного в своей жизни они еще не видели!

Похоже, что обычно беззаботный Гарри Бекнем приложил немалые усилия к тому, чтобы прогулка прошла удачно.

– Должен признаться, – честно сказал Найниэн, – я не ожидал, что он организует все на таком уровне! Он даже отправил посыльного вчера в Бадминтон предупредить экономку, что он, скорее всего, приедет с друзьями, чтобы осмотреть дом! Или, возможно, написал управляющему, потому что именно управляющий водил нас сегодня по дому и рассказывал обо всем. И должен сказать, это было очень интересно!

– О, я никогда в жизни не проводила время так интересно! – восторженно вздохнула Люсилла. – Мы с Коризандой были в восторге и даже не замечали времени, пока мисс Тенбери не взглянула случайно на часы в одном из салонов и не обратила на них нашего внимания. И нам пришлось сразу же выехать обратно. Я надеюсь, мэм, что вы не очень сердиты из-за того, что мы опоздали!

– Нисколько! – заверила ее мисс Уичвуд. – Я славлюсь своей предусмотрительностью и велела отложить обед сразу же после вашего отъезда.

И тут Найниэн признался ей, что (если, конечно, она не сочтет это невежливым) он принял приглашение Гарри Бекнема пообедать вместе с ним и с мистером Хоксбери в кабачке «Белое сердце».

– Да, и еще он просил меня извиниться перед вами, мэм, за то, что он не смог зайти и лично объяснить причину нашей задержки! Дело в том, понимаете ли, что ему нужно было еще проводить мисс Стинчкоумб и мисс Тенбери. Он сказал, что уверен в том, что вы поймете его.

Мисс Уичвуд сказала, что прекрасно все понимает и даже сочтет глупостью со стороны Найниэна, если тот откажется от любезного приглашения мистера Бекнема. Не сказала она только, что испытала огромное облегчение, узнав, что Найниэн не будет обедать сегодня у нее. Предусмотрительность, о которой она говорила только что, подсказала ей еще несколько часов назад, что может возникнуть чрезвычайно неловкая ситуация, если леди Айверли узнает, что Найниэн, как обычно, обедал у нее, вместо того чтобы поспешить к своей любящей родительнице. Сейчас ей казалось маловероятным, что Найниэн вернется в «Пеликан» прежде, чем отправится в «Белое сердце», ведь он не сменил свой костюм для верховой езды на вечернее платье, молодой человек даже был уверен, что это было бы просто неприлично, ибо его любезный хозяин так же, как и мистер Хоксбери, не успеют переодеться. Это означало, что, какое бы сообщение леди Айверли ни оставила для него в «Пеликане», он не получит его раньше полуночи, что, конечно, было печально, но далеко не так печально, как если бы леди Айверли стала обвинять в случившемся Эннис. Поэтому она распрощалась с Найниэном, велела Люсилле побыстрее переодеваться и решила, что проблемы, которые возникнут завтра, и решать следует тоже завтра.

На следующий день Люсилла, которой очень хотелось обсудить вчерашнюю поездку с Коризан-дой, вызвалась сопровождать леди Уичвуд в галерею. Эннис, извинившись перед своими гостями, осталась дома, она чувствовала, что Найниэн непременно зайдет к ней сегодня. И не ошиблась, но он появился на пороге ее дома почти в полдень, разгоряченный и слегка задыхающийся оттого, что слишком быстро спустился по холму от «Кристофера». Эннис приняла его в библиотеке, полагая, что ее невестка и Люсилла могут вернуться в любую минуту, а Найниэн, едва переступив порог, заявил:

– О, как я рад, что вы дома, мэм! Я боялся, что вы ушли в галерею, а там я не смог бы поговорить с вами так, чтобы никто нас не, услышал! А мне очень нужно с вами поговорить!

– Тогда очень хорошо, что я не пошла в галерею сегодня утром, – ответила Эннис. – Присаживайся и расскажи мне, в чем дело!

Он сел и вынул платок из кармана, чтобы вытереть проступивший на лбу пот. Переведя дыхание, он сказал как мог спокойно:

– Я пришел, чтобы попрощаться с вами, мэм!

– Ты решил вернуться в «Чартли»? – спросила она. – Мы будем скучать без тебя, но, пожалуй, тебе действительно нужно вернуться.

– Наверное, – подтвердил он упавшим голосом. – Я говорил раньше… но теперь я вижу, что так не годится! Мой отец, кажется, действительно разволновался и… и все из-за того, что я так поспешно уехал из «Чартли», хотя я написал ему, именно так, как я вам говорил, поэтому мне просто непонятно, почему он решил, будто я не собираюсь возвращаться! Я боюсь, что он очень, очень расстроен и… и я никогда не прощу себе, если… если с ним что-нибудь случится! Похоже, мне ничего не остается, кроме одного – вернуться. Понимаете, мисс Уичвуд, вчера вечером сюда приехала моя мать. Она остановилась в «Кристофере».

– Понимаю, – сочувственно ответила мисс Уичвуд.

– И еще моя сестра Корделия, – мрачно добавил он. – Если уж ей захотелось привезти сюда одну из моих сестер, то хотя бы привезла Лавинию, у которой есть хоть немного здравого смысла, она не плачет беспрестанно и не выводит меня из себя так, как Корделия! Должен признаться вам, мэм, что я просто разъярился, когда эта слезливая гусыня сразу же обхватила меня за шею и буквально облила слезами!

– Да… да, представляю себе! – с сомнением в голосе сказала мисс Уичвуд.

– Конечно, и любой мужчина на моем месте чувствовал бы себя точно так же! Я сказал маме – очень вежливо! – что этого вполне достаточно, чтобы я не раздумывая прыгнул в бристольский экипаж и на первом же корабле уплыл в Америку или куда там ходят корабли из Бристоля, потому что лучше жить с кем угодно, чем терпеть Корделию, которая будет висеть у меня на шее и портить мои галстуки, и еще называть меня при этом своим обожаемым братом, что есть самая большая ложь, какую я когда-либо слышал, ведь она любит меня ничуть не больше, чем я ее! Так вот, а потом Корделия еще спрашивает меня, будто она играет в какой-нибудь трагедии, неужели я решил отправить своих святых родителей в могилу! Ну, тут я вовсе потерял терпение и заявил ей, что пришел поговорить с мамой, а не выслушивать всякую ерунду от нее!

Мисс Уичвуд, которой этот рассказ доставлял истинное удовольствие, поняла уже, что старшая мисс Элмор была во всем похожа на свою матушку. Судя по всему, пребывание в Бате принесло огромную пользу Найниэну, и она надеялась, что леди Айверли взяла в толк, что ее сын уже не милый послушный мальчик, который делает все, что ему скажут, а молодой джентльмен, который уже стал мужчиной.

Судя по рассказу Найниэна, его мать это уяснила. Она тут же отослала Корделию из комнаты. По словам Найниэна, она сделала это потому, что признала справедливость его слов, но мисс Уичвуд думала, что леди Айверли просто испугалась. Впрочем, вслух она этого не сказала, а заметила лишь:

– Да, весьма грустное окончание дня!

– Я бы тоже так подумал! – воскликнул Найниэн. – Только это было не окончание дня, а его начало! Я имею в виду сегодняшний день! Вчера я вернулся в «Пеликан» только после полуночи и только тогда смог прочесть записку, оставленную мне моей матерью. Идти к ней было уже слишком поздно, даже если бы я не был… – И он замолчал, смутившись.

– Немного пьян? – подсказала мисс Уичвуд.

Он улыбнулся ей в ответ:

– О нет, не пьян, мэм! Только слегка навеселе! Если вы понимаете, о чем я говорю!

– О, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, – заверила она его, и в ее глазах промелькнули искорки смеха. – Ты достаточно выпил, но не был настолько пьян, чтобы не понимать: неразумно беседовать с мамой, пока ты не проспишься. Я права?

Найниэн расхохотался:

– Клянусь Юпитером, правы! Вы просто видите меня насквозь, мэм! В итоге я отправился спать, но велел лакею разбудить меня не позже, чем в восемь часов, что он и сделал. И хотя поначалу я чувствовал себя отвратительно, чашка крепкого кофе более или менее привела меня в порядок, и я отправился в «Кристофер».

Он замолчал. Из его голоса исчезли веселые нотки, он нахмурился, а губы сжались. Прошла почти минута, прежде чем он снова заговорил, с трудом заставив себя спросить:

– Вы считаете, что это трусость с моей стороны, зря я так быстро сдался, мисс Уичвуд?

– Ни в коем случае! Вы должны относиться к отцу с почтением, помните об этом!

– Да, я знаю. Но… но я тут задумался, действительно ли он настолько болен, как считает мама. И действительно ли она верит в это или просто говорит так, чтобы заставить меня вернуться домой и остаться при них, потому что она… она гораздо сильнее привязана ко мне, чем к моим сестрам!

– Возможно, она немного преувеличивает, но, судя по тому, что вы сами рассказывали мне, я поняла, что здоровье лорда Айверли серьезно пошатнулось после его службы в войсках на Пиренеях.

– Да, это действительно так, в этом не может быть никакого сомнения! – Лицо Найниэна просветлело. Он на мгновение задумался, а потом сказал: – И у него действительно был сердечный приступ несколько лет назад. Но… но мама, похоже, постоянно боится второго приступа, который может оказаться роковым, если он разнервничается, огорчится, что кто-то ему перечит!

– Это естественно, Найниэн.

– Да, но это не совсем так! Он был чертовски рассержен, когда выяснилось, что Люси сбежала и я помогал ей в этом; а когда я вышел из себя, мы поссорились, и я заявил, что возвращаюсь в Бат, он так разъярился, так затрясся от гнева, что потерял дар речи. Но сердечного приступа у него не случилось! А он сердился несколько дней, ведь то злосчастное письмо пришло далеко не сразу. Вот поэтому смешно думать, что я поверю, будто он измучен. Но когда я попытался объяснить это маме, она говорила, что не станет винить меня за то, что я отвернулся от собственных родителей, ведь я лишь поддался дурному влиянию! Я просто не мог понять, откуда у нее такие мысли! С большим трудом я заставил ее высказаться откровенно, и в конце концов она призналась мне, какое именно влияние она имеет в виду. И как вы думаете, что это оказалось? Ваше влияние, мэм! Бог мой, я едва не умер от смеха! Нет, вы слышали когда-нибудь нечто столь же смешное?

– Никогда! – заверила мисс Уичвуд. – Надеюсь, ты смог убедить ее, что она ошибается?

– Да, но это оказалось чертовски сложно! Похоже, что кто-то рассказал ей, что вы – самая красивая женщина в Бате, да притом еще весьма подробно описал вас, потому что она говорила о ваших глазах, волосах и фигуре так, будто бы видела вас своими глазами! И я конечно же ответил ей, что так оно и есть, что вы очень красивы и очень умны, но она обвинила меня в том, что я пал жертвой вашей роковой красоты!

– Я прямо так и слышу, как она это говорит! – пробормотала мисс Уичвуд.

– Это наверняка рассмешило бы вас, но мне было не до смеха. Я был очень рассержен и сказал маме, что крайне неприлично говорить такие возмутительные вещи о леди, которая пользуется всеобщим уважением, которая отнеслась ко мне, как к родному племяннику. Вы действительно были очень добры ко мне, мэм, и я не могу уехать из Бата, не сказав, как я благодарен вам за все, что вы сделали, чтобы мое пребывание в Бате стало таким приятным! Вы позволили мне приходить в ваш дом, как к себе домой, приглашали меня вместе с Люси в театр, познакомили со своими друзьями – всего не перечислишь!

– Мой дорогой мальчик, не говори ерунду! – запротестовала она. – Ведь это я должна быть тебе благодарна! По правде говоря, я использовала тебя самым бессовестным образом, и я просто не знаю, что бы я делала без тебя, при том, что мне приходилось бы ходить повсюду вместе с Люсиллой и стоять над ней сторожем! И еще я не хотела бы, чтобы ты разговаривал так, будто бы мы уже никогда больше не увидимся! Надеюсь, ты будешь часто бывать в Бате, и обещаю тебе, что в «Кэмден-Плейс» ты всегда будешь желанным гостем.

– С-спасибо, мэм! – пробормотал он, заикаясь и краснея. – Я действительно собираюсь часто приезжать сюда! Я ясно сказал маме, что поеду с ней сегодня домой только при условии, что я буду волен уезжать и возвращаться в «Чартли» тогда, когда мне этого захочется, и мне не придется уговаривать папу давать свое согласие всякий раз, когда я собираюсь сделать что-то, что он не вполне одобряет!

– О, это было весьма разумно с твоей стороны! – сказала она. – Я думаю, сначала он, возможно, будет этим недоволен, но можешь быть уверен – потом он обязательно привыкнет к тому, что его сын – больше не мальчик, а мужчина, способный самостоятельно принимать решения!

– Думаете, он привыкнет, мэм? – с сомнением в голосе спросил Найниэн.

– Уверена, – ответила мисс Уичвуд, поднимаясь. – Ты пообедаешь с нами перед отъездом, не так ли?

– О, благодарю вас, мэм, но я не могу! Мама хочет уже сегодня вернуться в «Чартли». Она боится, что отец будет переживать, не случилось ли с ней чего-нибудь в дороге, что вполне возможно, потому что она никогда раньше не выезжала из дому без него. Безусловно, было бы гораздо разумнее отложить нашу поездку до завтрашнего утра, но, когда я предложил ей это, я сразу же понял, что это невозможно Я не хочу сказать, что она пыталась… пыталась переубедить меня, нет, – по правде говоря, она даже сказала, что мне виднее, – но я посмотрел на нее и понял, что сегодня ночью она все равно не сможет уснуть. И если мы даже доберемся до «Чартли» после полуночи, это все равно лучше, чем сидеть здесь и волноваться до умопомрачения. И по правде говоря, совершенно нестрашно, если нам даже придется ехать ночью, потому что темно все равно не будет, – луна сейчас полная, и нет никаких оснований полагать, что небо затянет тучами.

Он замолчал на мгновение, а потом добавил почти умоляющим голосом, словно бы разглядел за приветливым выражением лица мисс Уичвуд, что на самом деле она думает по этому поводу:

– Понимаете, мэм, мама не может похвалиться хорошим здоровьем, и к тому же нервы у нее не очень крепкие, и… и я знаю, через какие испытания ей приходится постоянно проходить…

и… и…

– Ты очень ее любишь, – добавила мисс Уичвуд, тепло улыбнувшись и похлопав его по покрасневшей от смущения щеке. – Она счастливая женщина! А теперь ты, наверное, хочешь попрощаться с Люсиллой, поэтому давай поднимемся в гостиную. Мне кажется, я слышала, как они с моей золовкой вошли в дом несколько минут назад.

– Да… я, конечно, должен это сделать, хотя ставлю десять к одному, что Люсилла примется упрекать меня в том, что у меня нет никакой твердости!

Однако Люсилла повела себя самым достойным образом. Когда Найниэн объявил ей, что должен вернуться в «Чартли», она воскликнула:

– О нет, Найниэн! Ты правда должен? Прошу тебя, не уезжай!

Но когда он описал ей все обстоятельства, она не стала протестовать, задумалась, а потом сказала, что, по ее мнению, ему действительно надо ехать. Только после того, как молодой человек ушел, Люсилла, выйдя из кабинета, откровенно призналась мисс Уичвуд:

– Из-за всего этого, мэм, я почти рада тому, что я – сирота!

Леди Уичвуд, слегка шокированная этим заявлением, запротестовала:

– Бог мой, деточка, что ты имеешь в виду?

– То, как Айверли бесчестно заставляют Найниэна делать то, что хочется им! – объяснила Люсилла. – Леди Айверли все время взывает к его добрым чувствам, и самое печальное, что у Найниэна действительно есть добрые чувства! Я понимаю, что иметь такие чувства весьма похвально, но это делает его каким-то бесхарактерным.

– О нет. Я никогда не сказала бы, что Найниэн бесхарактерный, – заметила мисс Уичвуд. – Ты должна помнить, что он очень привязан к своей маме и, насколько я понимаю, сознает, как беспокойна ее жизнь. Я думаю, что она привыкла опираться на него…

– Да, это действительно так, она опирается на него постоянно! – воскликнула Люсилла. – Точно так же, как Корделия и Лавиния! Не понимаю, как он может выносить все это! Я бы так не смогла.

– Да, но у тебя ведь нет добрых чувств, не так ли? – сказала шутливо мисс Уичвуд.

Люсилла рассмеялась:

– Совершенно верно! И слава богу, что нет, потому что это сделало бы мою жизнь чрезвычайно неудобной!

Мисс Уичвуд ее слова развеселили, но леди Уичвуд, услышав их, покачала головой, а позднее сказала своей золовке, что эта фраза Люсиллы может служить печальным примером того, как опасно, когда человек растет без матери.

– Ну, не опаснее, чем если он растет с такой матерью, как леди Айверли! – язвительно заметила Эннис.

С отъездом Найниэна у всех в доме возникло ощущение какой-то пустоты, и даже посторонние люди говорили Эннис, как они жалеют, что Найниэн уехал, выражали надежду, что его отсутствие будет недолгим и он вскоре снова посетит Бат. Похоже, он приобрел здесь множество друзей, и это обстоятельство только усилило уважение Эннис к нему: очень немногие молодые люди пожертвовали бы своими удовольствиями ради такой неразумной и слезливой родительницы, как леди Айверли. Эннис надеялась, что он не захандрит в «Чартли», но боялась все же, что жизнь в отчем доме покажется ему очень скучной после Бата.

Однако через несколько дней она получила от Найниэна письмо, из густо исписанных страниц которого поняла, что, хотя он и думает с тоской о Бате и его обитателях, обстоятельства в «Чартли» намного улучшились. Он имел долгую беседу с отцом, в результате которой было решено, что он займется управлением поместьем и теперь большую часть своего времени будет проводить в разъездах вместе с управляющим. Мисс Уичвуд изумилась бы, узнав, как многому он научился за это время. Его ссора с лордом Айверли уже почти забыта. Он нашел отца ослабевшим и осунувшимся, но сейчас он счастлив сообщить, что отец выглядит с каждым днем все лучше и лучше, и даже сказал как-то, что, если Найниэн хочет пригласить в «Чартли» кого-то из своих друзей, он с радостью примет их.

Из всего этого мисс Уичвуд сделала вывод, что лорд Айверли получил из всего произошедшего должный урок, и теперь можно не волноваться за будущее Найниэна.

Можно, конечно, было вообще ни о чем не волноваться: Люсилла здорова и ведет себя очень послушно; о зубной боли маленького Тома помнили только его мама и няня; мисс Фарлоу, поощренная няней, теперь либо проводила большую часть дня в детской, либо ходила с Томом на долгие прогулки. И если мистер Карлтонн решил не возвращаться в Бат, то и ладно, они прекрасно жили без него.

Но когда однажды утром мисс Уичвуд получила от него письмо, ее сердце подпрыгнуло, и она почувствовала вдруг, что не хочет открывать письмо – она боялась узнать, что он действительно передумал и не вернется в Бат.

Нет, он все-таки не передумал, она с облегчением узнала о том, что он собирается приехать в Бат, но письмо, тем не менее, не принесло ей удовлетворения. Мистер Карлтонн написал его в спешке, он коротко сообщал ей, что вынужден отложить свое возвращение в Бат. Занят каким-то срочным делом, которое потребовало его поездки в поместье. Вот как раз собирается отправиться туда и просит простить его за то, что он посылает ей такую короткую записку с сообщением о своих намерениях. На большее у него нет времени, но он остается всегда ее – Оливер Карлтонн.

«Конечно, не образец эпистолярного искусства; еще меньше это можно считать письмом влюбленного мужчины», – подумала она. Единственным намеком, который позволял ей надеяться, что он влюблен в нее, была заключительная фраза письма. Но вполне вероятно, что он все свои письма подписывает словами «Всегда ваш», и было бы глупо видеть в них нечто большее, чем просто дружеское расположение.

Она почувствовала, что ее настроение упало, и изо всех сил старалась стряхнуть с себя хандру, не позволять себе думать ни о мистере Карлтонне, ни о его письме, ни о том, как она скучает без него. Она подумала, что если ей и не удалось до конца выполнить это прекрасное решение, то по крайней мере она смогла скрыть свою депрессию от леди Уичвуд. Но вскоре выяснила, что ошиблась.

– Дорогая, ты не хочешь рассказать мне, отчего ты так подавлена, – сказала осторожно леди Уичвуд.

– Да нет, ничего! А что, я выгляжу подавленной? Я как-то не думала об этом. Просто я всегда падаю духом, когда не видно ничего, кроме мокрых улиц, деревьев, зонтов и луж. Ненавижу сидеть в доме, ты же знаешь!

– Печально, конечно, что погода испортилась, но ведь ты никогда не обращала внимания на погоду. Как часто я просила тебя не выходить из дому, когда на улице дождь лил как из ведра! Но ты всегда только смеялась и говорила, что любишь чувствовать на лице капли дождя.

– Ну, это было в деревне, Амабел! В городе все по-другому, здесь ведь не обмотаешь шарф вокруг головы, не наденешь пару прочных старых туфель и не пустишься пешком за несколько километров! Я же не могу так поступить в Бате!

– Конечно нет! – тихо ответила леди Уичвуд и снова склонилась над платьем, которое она шила для своей малышки.

– По правде говоря, я думаю, что мне просто надо чем-нибудь заняться, – призналась Эннис. – Вот если бы я только не считала шитье ужасно скучным занятием или у меня была бы способность Люсиллы к рисованию – ты видела ее акварели? Они на голову выше того уровня, на котором обычно находятся работы юных девушек!

– О, не думаю, что шитье или рисование решат проблему! Это ведь не помогает отвлечься. Не знаю, как насчет рисования, потому что я никогда не любила рисовать, но думаю, что, как и шитье, оно не отвлекает от тяжких дум. Даже наоборот!

– Я думаю, мне нужно приняться за чтение серьезных книг, – заявила Эннис, решив увести разговор в сторону от опасной темы.

– Да, дорогая, это наверняка помогло бы, но ты сидишь с книгой в руках уже двадцать минут, и я просто не могла не заметить, что за это время ты не перевернула ни одной страницы, – отметила леди Уичвуд. Затем она подняла голову и, слабо улыбнувшись, сказала: – Я не хочу терзать тебя вопросами и больше не скажу ни слова. Я только от всего сердца надеюсь, что ты не совершишь ничего, о чем впоследствии будешь жалеть. Я не смогу вынести, если ты будешь несчастна, моя дорогая. Скажи мне, как ты думаешь, этот лиф не будет мал моей малышке?

Загрузка...