Доза красивого яда

11

Со мной что-то не так.

Я имею в виду, что это должно быть, верно? Иначе зачем бы мне сидеть здесь, уставившись в свой телефон и ожидая смс, которое, я знаю, никогда не придет?

Проснуться на следующее утро и узнать, что Хейс уже ушел, было ударом по моему самолюбию. Не то чтобы я думала, что проснусь от объятий, поцелуев в лоб и завтрака в постель. Но я ошибочно позволила себе надеяться, что мы, по крайней мере, поговорим об этом на следующее утро.

И вы знаете, что говорят о надежде — она порождает вечные страдания.

После того, как я прервала его игру в бильярд и практически преподнесла себя на блюдечке с голубой каемочкой, я пообещала себе, что никогда больше не буду выглядеть такой чертовски отчаявшейся. Итак, я дала Мали свой телефон на день и сказала ей, чтобы она не разрешала мне писать ему, по крайней мере, в течение следующих двадцати четырех часов.

Она справилась отлично. Я отдам ей должное. Она переадресовывала все мои звонки на свой телефон, а затем заперла мой телефон в своей машине. Никаких просьб или угроз было недостаточно, чтобы убедить ее вернуть его.

Серьезно, если кто-нибудь когда-нибудь попытается пытками вытянуть из нее информацию, он будет разочарован. Девушка просто не сдается.

Клянусь, в моем безумии был смысл. Никак не связываясь с ним по крайней мере в течение дня, вы достигаете трех целей. Во-первых, это дает ему возможность связаться со мной первым. Во-вторых, это не дает мне выглядеть отчаянно нуждающейся в его внимании. И в-третьих, это заставляет меня пройти ту фазу, где желание написать ему сильнее всего, и после этого становится легче не писать ему.

За исключением того, что вычеркни последнюю часть, потому что после того, как Мали вернула мне телефон, я продержалась не более двадцати минут, прежде чем написала ему смс с просьбой поговорить.

— Фу, — стону я, бросаясь на кровать Мали. — Меня так чертовски тошнит от его отношения горячо-холодно.

Она не отрывает взгляда от своего телефона. — Так ты сказала.

— Я имею в виду, серьезно. Как он может целовать меня, а затем снова вести себя так, будто меня не существует?

— Чертов нахал, — бормочет она, и я выбиваю телефон у нее из рук. — Ладно, это было грубо. Я не тот, кто оставил тебя с метафорическими синими шарами.

— Предложение надрать ему задницу все еще в силе? — спрашиваю я.

Она наклоняет голову из стороны в сторону. — Если ты застанешь меня в достаточно дерьмовом настроении, я уверена, ты сможешь заставить меня немного поколотить его. Но я не думаю, что ты искренне хочешь, чтобы я это сделала.

Бросив телефон на край кровати, я тяжело вздыхаю. — Я могла бы, если бы он хотя бы проявил немного вежливости и ответил на мое сообщение.

— Откуда ты знаешь, что он его видел?

Я опускаю голову на ее сторону кровати. — Оно отмечено как прочитанное.

— О, — говорит она, ее губы на мгновение остаются в форме круга. — Может быть, он все еще пытается придумать, что сказать.

— Прекрати это делать.

— Что делать?

— Это. — Мой палец указывает на ее лицо. — Говоришь мне то, что я хочу услышать, вместо того, чтобы быть честной и рискнуть ранить мои чувства.

Она улыбается и протягивает руку, чтобы поиграть с моими волосами. — Но ты моя маленькая принцесса. Когда тебе грустно, мне грустно.

— Мали, — предупреждаю я.

Она с отвращением морщит нос. — Фу, не произноси мое имя так, будто у меня проблемы.

— Прекрати пытаться сменить тему.

— Прекрати пытаться заставить меня разрушить твои надежды и мечты, — возражает она.

Как будто мне не хватает даже минимального самоконтроля, я сажусь и беру телефон, чтобы посмотреть, ответил ли он.

НОВЫХ УВЕДОМЛЕНИЙ НЕТ.

Я бросаю телефон на колени и потираю лицо руками. Раньше все было лучше — когда я сама убедила себя, что отношения с ним были просто нереальной фантазией в моей голове. Что не было ни малейшего шанса, что это когда-либо произойдет на самом деле.

Делая глубокий вдох, я вытягиваю шею, а затем смотрю на Мали. — Хорошо. Вывали это на меня.

Мали хнычет. — Лей.

— Пожалуйста? Я знаю, что это будет больно, но мне нужно это услышать.

Она на секунду задумывается об этом, прежде чем закатить глаза и положить телефон. Ее кровать двигается, когда она садится и берет меня за руки. То, как она смотрит мне в глаза, говорит мне, что все, что она собирается сказать, предназначено для того, чтобы помочь мне, а не причинить боль — даже если последнее неизбежно.

— Я думаю, он тебе не подходит, — прямо говорит она. — Мне жаль. Я знаю, что он твоя первая любовь, и в твоих глазах он не может сделать ничего плохого, но он тебя не заслуживает. То, как он ведет себя в последнее время, только доказывает это.

Единственная слеза выскальзывает и скатывается по моему лицу. — Для него все это было игрой, не так ли?

Вытирая мое лицо рукавом, она качает головой. — Я бы так не сказала. Я думаю, Хейс явно что-то чувствует к тебе. Я не знаю, насколько сильны они, но я не думаю, что последние пару недель произошли бы, если бы он не испытывал каких-то чувств.

Ее слова заставляют меня чувствовать себя немного лучше, зная, что я не совсем бредила.

— Но, — продолжает она, и у меня скручивает живот, — это не значит, что он планирует когда-либо действовать на основе этих чувств. По крайней мере, не без того, чтобы сразу после этого не сбежать, как будто он все еще верит, что у девочек вши. И если он не желает говорить об этом, я не совсем уверена, что ты можешь что-то с этим поделать.

Я знаю, что она права. Парни склонны быть чертовски упрямыми, когда дело доходит до избегания вещей, с которыми они не хотят иметь дело, а Хейс еще хуже, но это все равно задевает. Может быть, я выдавала желаемое за действительное, но я надеялась, что он хотя бы согласится поговорить — даже если это всегда заканчивалось тем, что мое сердце разбивалось на куски.

Я даже не уверена, что здесь делать. Пытаться ли двигаться дальше и забыть его, каким бы невозможным это ни было? И если да, то позволю ли я ему безнаказанно игнорировать меня, как будто то, что произошло, ничего не значило ни для одного из нас?

Нет.

Он не должен обращаться со мной как с игрушкой. С другими девушками ему может сойти с рук его поведение горячо-холодно, но я не другие девушки. И я чертовски уверена, что не позволю ему сорваться с крючка, не сказав хотя бы свою часть правды.

— К черту это, — говорю я ей, слезая с кровати и хватая ключи. — Он собирается выслушать то, что я должна сказать, нравится ему это или нет.

Брови Мали приподнимаются, и я не могу сказать, нервничает она или впечатлена.

Вероятно, это и то, и другое.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она.

Единственное, чего я избегала.

То, на что я до сих пор не могла набраться достаточно смелости.

— Единственное, что я могу сделать, — говорю я ей, завязывая волосы в узел. — Я собираюсь встретиться с ним лицом к лицу в единственном месте, которое он не может покинуть.

Волны разбиваются о берег, а ветер развевает красный флаг. Он предназначен для того, чтобы отпугнуть любого, кто хочет искупаться в океане, но ирония в том, что он находится прямо перед магазином серфинга, это выглядит комично. Может быть, кому-то стоит заставить Хейса постоянно носить с собой один из них.

Это могло бы спасти несколько сердец.

Правда, не мое. Мое уже не спасти.

Его грузовик стоит на парковке, давая мне знать, что он внутри. И тот факт, что у нас здесь только две машины, говорит о том, что он сам по себе. Я делаю глубокий вдох.

— Ты можешь это сделать, — говорю я себе. — Он не может относиться к тебе так, будто твои чувства ничего не значат, и ему это сходит с рук.

Заканчивая свою ободряющую речь, я собираю всю уверенность, на которую способна, за то время, которое требуется, чтобы пересечь парковку и открыть дверь.

Тут тихо.

Хейс стоит ко мне спиной, когда я вхожу, но звонок сообщает ему, что здесь кто-то есть. — Привет. Добро пожаловать в Wax and Waves.

Я молчу. Гнев, который я испытывала, когда ехала сюда, должно быть, вылетел в окно по дороге, потому что сейчас я стою здесь, и все, что я хочу делать, это плакать.

Быстро, ЧБСМ? Что бы сделала Мали?

Ну, для начала, она бы сказала мне, что я не половик, по которому он может ходить. И она была бы права. Если дерьмо с Крейгом чему-то меня и научило, так это тому, что, если я не хочу, чтобы со мной обращались как с дерьмом, я должна отказаться принимать дерьмовое обращение. Возможно, я не в состоянии контролировать то, что кто-то делает, но я могу контролировать, как я на это реагирую.

Когда он понимает, что никто не ответил, Хейс оборачивается, и его глаза встречаются с моими.

— Лейкин. — Он произносит мое имя так, словно это вздох, и это закаляет мой хребет.

— Ты не можешь продолжать в том же духе, — говорю я ему. — Ты не можешь поцеловать меня, а потом отказаться разговаривать со мной после. Мне все равно, сожалеешь ты об этом или нет. Я заслуживаю лучшего, чем это.

Как будто он полностью осознает, насколько он неправ, он опускает голову и кивает. — Я знаю.

Его ответ застает меня врасплох. Более конкретно, это печаль в его голосе. Это выводит меня из себя, заставляя мой гнев рассеяться — и это отстой, потому что это было моей движущей силой. По крайней мере, если я зла, я не расстроена. И я отказываюсь позволять ему видеть меня расстроенной.

Мы собирались быть менее жалкими, помнишь?

Я захожу вглубь магазина и начинаю разглядывать ожерелья из ракушек на одном из столов. Они прекрасны, но я здесь не из-за них.

— Что мы делаем? — Я выдавливаю из себя, разворачиваясь к нему лицом.

Вопрос, похоже, застал его врасплох. — Что ты имеешь в виду?

— Не прикидывайся дурачком. Что между нами происходит?

Если он собирается положить конец тому, что, черт возьми, это такое, он сделает это лицом к лицу. Не через текст, который он неизбежно отправит позже.

Я наблюдаю, как он изо всех сил пытается найти ответ, терпеливо ожидая, пока он остановится на одном.

— Мы друзья.

Сухой смех вырывается из моего рта, когда я делаю пару шагов к нему. — Да, я на это не куплюсь.

— Это правда, — говорит он, но я не думаю, что даже он сам верит в то, что говорит.

Я скрещиваю руки на груди. — Ммм. Значит, я так понимаю, ты целуешь всех своих друзей так же, как целовал меня прошлой ночью?

Он отводит взгляд от меня и проводит пальцами по волосам. — Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал.

Конечно, он этого не знает.

Даже я не знаю, что я хочу, чтобы он сказал. Я знаю, что я бы хотела, чтобы он сказал, но мы не собираемся этого делать. Не тогда, когда у меня нет полной уверенности, что он не заберет их обратно на следующее утро.

Прислонившись к прилавку, я излагаю теорию, которую прокручивала в голове. — Ты слышал меня той ночью, когда я была на кухне с Мали и Девин. Ты слышал разговор, а затем сделал вид, что ничего не слышал.

Его глаза закрываются, когда он вздыхает. — Я просил Девин не говорить тебе этого.

— Она этого не сделала. Ты только что сделал.

Он выдыхает, бормоча «черт» себе под нос. — Послушай, я не хотел, чтобы ты чувствовала себя неловко или странно рядом со мной.

Я усмехаюсь. — Так вместо этого ты решил поиметь меня? Ты прав, это намного лучше.

— Нет, Лейкин. — Он качает головой. — Это совсем не то.

— Тогда что это? — С каждой секундой я начинаю терять терпение. — Скажи мне, потому что с моей точки зрения, это именно так и выглядит.

Его пальцы запутались в волосах, и он тянет их, постанывая от разочарования.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Побежденный взгляд на его лице угрожает обезоружить меня, но я зашла так далеко не для того, чтобы сейчас отступать.

— Правду! О чем ты думаешь. Что ты чувствуешь.

Он поворачивается и хватается за заднюю стойку, хотя это никак не помогает ему успокоиться. Его спина двигается с каждым вдохом, а от того, как он крепко держится за стойку, костяшки пальцев белеют.

Я делаю все возможное, чтобы убрать яд из своего тона. — Я здесь в неведении, Эйч.

Вскидывая руки в воздух, он смотрит мне в глаза. — Я хочу тебя, хорошо? Когда ты рядом, я, кажется, не могу отвести от тебя глаз. И когда мы наедине, мне не хватает даже самых элементарных основ самоконтроля. — Он делает шаг ближе и кладет руки на стойку передо мной. — Но не важно, насколько ты сводишь меня с ума, в конце концов, ты все еще младшая сестра моего лучшего друга. Мы не можем переступить эту черту.

Заставляя себя отвести от него взгляд, я закатываю глаза. — О, отвали.

Его брови удивленно приподнимаются, когда с его губ срывается невольный смешок. — Прости?

— Нет. Тебе нет прощения, — усмехаюсь я. — Ты можешь взять свой моральный компас и свои дерьмовые оправдания и засунуть их себе в задницу, потому что, как ты можешь утверждать, что мы не можем переступить эту черту? Ты уничтожил ее в тот момент, когда высосал мои соки со своих пальцев.

Не давая ему шанса ответить, я оставляю его с его потрясенным выражением лица позади и марширую своей задницей прямо из магазина.

Мое сердце бешено колотится. Из-за бурлящего во мне адреналина трудно отдышаться, но я благодарна за это. Потому что я знаю, что в ту секунду, когда этого больше не будет, я буду плакать.

Я сажусь в свою машину и выезжаю со стоянки. Впервые с тех пор, как мое сердце решило привязаться к семнадцатилетнему парню с опьяняющей улыбкой и татуировкой на бицепсе, я не хочу, чтобы Хейс был где-то рядом со мной.

Проезжая по улице, я смахиваю несколько слез, которым удается вырваться. Мне не просто больно — я раздражена. Все это время он знал, что никогда не допустит, чтобы у нас что-то получилось, и он все равно это сделал.

Это было эгоистично и безответственно, и я убедила себя, что это не так, несмотря на все красные флажки, которые говорили мне об обратном.

Мали как раз собирается сесть в свою машину, когда видит, что я подъезжаю к ее дому, и вот тогда я теряю самообладание. Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности и выпрыгиваю из машины.

— Мэл, — икаю я.

Она вздыхает и раскрывает объятия как раз вовремя, чтобы я врезалась в нее. Рыдания безжалостно сотрясают меня. Они разрывают меня в клочья, и все, что я могу сделать, это позволить этому случиться.

— Идем, детка, — мягко говорит Мали. — Давай зайдем внутрь.

Я шмыгаю носом и пытаюсь вытереть глаза, но это бесполезно. — Разве ты не собиралась куда-то идти?

Крепко прижимая меня к себе, она начинает вести меня в дом. — Это не имеет значения. Ты на первом месте.

Я лежу, положив голову на колени Мали, пока она играет с моими волосами так, как, она знает, я люблю. Это не то, что я могу объяснить. Это просто одна из тех вещей, которым всегда удается меня успокоить.

Мои глаза горят от слез, и даже нескольким слезинкам все же удается просочиться, но, к счастью, все не так, как раньше. Во всяком случае, на данный момент.

— Итак, что ты собираешься делать? — спрашивает она после того, как я наконец смогла объяснить, что произошло. — Ты не можешь продолжать заставлять себя проходить через это.

— Я знаю, что не могу. Это несправедливо по отношению ко мне. Что оставляет мне только один вариант. — Я хватаю свой телефон и удаляю его номер. — Я думаю, пришло время ему попробовать свое собственное лекарство. У него было мое внимание. Теперь давайте посмотрим, как ему нравится его отсутствие.