Доза красивого яда

9

В большинстве случаев я люблю свою работу. Наблюдать за тем, как дети с таким энтузиазмом учатся чему-то новому, и видеть, как они совершенствуются, — это так приятно. Но бывают дни, подобные сегодняшнему. Дни, когда кажется, что у всех плохое настроение. Он полон выходок и вспышек гнева, и позвольте мне сказать вам — нелегко поднять кричащего, бьющегося ребенка со льда.

Все, что я знаю, это то, что я готова забрать свою машину у механика, а затем пойти домой, чтобы принять душ, который может быть достаточно горячим, а может и не быть, чтобы обжечь меня. Возможно, это бессмысленно, поскольку сегодня вечером мои волосы будут пахнуть дымом после костра, но мне все равно. Я все равно собираюсь это сделать.

Уходя, я пишу Мали сообщение, рассказывая о прошедшем дне и о том, как мать одного ребенка спросила, может ли она оставить своих четверых детей, включая шестимесячного малыша, на катке, пока она пойдет делать маникюр. Мои большие пальцы танцуют по экрану, когда я печатаю то, что она сочтет романом, но все это останавливается, когда я натыкаюсь на что-то твердое.

Запах его одеколона ощущается раньше всего остального, и его руки согревают мою кожу, когда он хватает меня за талию, чтобы поддержать. На мгновение закрыв глаза, я притворяюсь, что мне нужна секунда, чтобы собраться с мыслями, но на самом деле мне просто нравится быть так близко.

— Ты в порядке? — спрашивает он, наклоняя голову, чтобы посмотреть на меня.

Я заставляю себя сосредоточиться. Видит бог, я выгляжу достаточно отчаявшейся, когда дело касается его. Мали всегда говорила, что я должна играть в неприступную игру, но, очевидно, у меня на уме свои собственные планы.

— Да, — отвечаю я. — Да, я в порядке.

Он отпускает меня и улыбается. — Хорошо. Не хочу, чтобы ты пострадала.

Хейс исчезает на катке, и все, что я могу сделать, это задаться вопросом, был ли какой-то скрытый смысл в этом заявлении.

Мне следовало открыть свой чертов рот. Надо было прямо спросить его, планирует ли он прийти сегодня вечером или нет. Может быть, тогда я не мучила бы себя игрой «будет он там или не будет». Конечно, бьюсь об заклад, я могла бы просто пойти и спросить Кэма, но последнее, что мне нужно, — это дать ему хоть какой-то намек на то, что между мной и Хейсом что-то происходит.

Я даже сама не могу понять, что между нами происходит.

Иногда мне кажется, что я сошла с ума. Он так часто играет в «горячо» и «холодно», что я начинаю думать, что мне мерещится желание в его глазах, когда он смотрит на меня, или ощущение, что его сдержанность висит на волоске. Я думала, что после того, как я так долго хотела его, мой разум сыграл со мной злую шутку, показав мне то, чего там нет. В некотором смысле это жестокий случай принятия желаемого за действительное.

Но если бы это было так, поцелуй на вечеринке был бы началом и концом нашей трагически преждевременной истории любви.

В этом должно быть что-то большее. Я просто не знаю, будет ли у меня когда-нибудь шанс узнать, что это такое, особенно если он продолжит избегать меня, как чумы.

Огонь потрескивает передо мной, завораживая, когда дрова превращаются в пепел. Вы могли бы подумать, что в какой-то момент нам это надоест, но это не так. Ни капельки. Я могла бы сидеть здесь всю ночь, просто наблюдая, как он горит.

— Это идеально, — счастливо говорит Мали, забрасывая ноги мне на колени. — Мы молоды, красивы, и мы сидим у костра с бокалом вина.

Мои брови хмурятся, когда я оглядываюсь вокруг. — Мэл, у нас нет бокалов вина.

— Тогда мы должны это исправить, не так ли?

Посмеиваясь, я закатываю глаза и отталкиваю ее ноги от себя. Мы встаем, чтобы сходить за вином, и отвлекаемся, когда ребята начинают кричать.

— Смотрите, кто это! — Замечает Оуэн. — Это Каспер, дружелюбное приведение.

— Отвали. Я был занят.

Этот голос. Тот, из-за которого мне хочется вздохнуть с облегчением и перестать дышать одновременно. Я поднимаю глаза и, конечно же, Хейс подходит и обменивается с Кэмом братским рукопожатием.

— Занят? Это то, как мы теперь это называем? — спрашивает Лукас.

Не буду врать, меня бесит, что все они, похоже, думают, что он трахал какую-то цыпочку. С другой стороны, он мог бы. Я бы не удивилась, и даже если бы это было так, действительно ли у меня есть право злиться из-за этого?

Услышав слова Лукаса, Хейс на секунду встречается со мной взглядом, затем заставляет себя отвести его. Он смеется, не соглашаясь с ним, но и не отрицая этого, и я изо всех сил стараюсь не дать этому заморочить мне голову.

— Думаю, он перестал тебя избегать, — тихо говорит Мали.

Я медленно выдыхаю. — Я бы не была так уверена.

Приятно, когда все возвращается на круги своя. Не поймите меня неправильно, есть тонкие различия, например, тот факт, что Хейс еще ни разу не разговаривал непосредственно со мной с тех пор, как приехал сюда. Но он здесь, и мои стандарты сейчас, возможно, немного занижены, поэтому я приму это.

— Ребята, вы знали, что они отремонтировали бильярдную на Мейн-стрит? — спрашивает Хейс.

Я притворяюсь, что жую свой рукав, чтобы скрыть улыбку. Шок на его лице, когда я забросил сразу три шара, был бесценен. Если бы у меня была его фотография, я бы установила ее в качестве фона.

Кэм выглядит удивленным. — Это место все еще открыто?

— Да, и они проделали чертовски хорошую работу, отремонтировав его.

Оуэн напевает, делая глоток пива. — Я всегда хотел заняться сексом на бильярдном столе.

Время выбрано ужасное. Я делаю глоток на середине, вино все еще во рту, когда я вдыхаю. Я немедленно начинаю кашлять. Мали хихикает, похлопывая меня по спине, как ребенка.

— Лей, детка, — говорит она снисходительным тоном. — Мы пьем вино, а не вдыхаем его.

Но она понятия не имеет, что я представляю, как мое тело было зажато между бильярдным столом и Хейсом. И, судя по тому, как он теребит нижнюю губу, уставившись в свое пиво, я думаю, он тоже это представляет.

Примечание для себя: Добавь секс на бильярдном столе в мой список «Трахни Хейса».

— Мы должны пойти поиграть как-нибудь вечером, — предлагает Лукас. — Но не удивляйтесь, когда я надеру вам всем задницы.

Парни обмениваются взглядами, прежде чем разразиться истерическим смехом. Лицо Оуэна краснеет, когда он хватается за воздух ртом, а Кэм чуть не плачет.

— Чувак, каждый из нас раньше обыгрывал тебя в бильярд, — говорит ему Хейс.

Лукас усмехается. — Это неправда. Я точно знаю, что победил Оуэна.

— Хрен ты это сделал, — парирует Оуэн.

— Я сделал! — спорит Лукас. Он смотрит на Кэма. — Ты был там. Разве ты не помнишь, как я победил Оуэна, когда играл с ним в бильярд?

Кэм прищуривается. — Не совсем, но я помню, как моя сестра выставляла тебя дилетантом.

Посмеиваясь, я наклоняю свой бокал вина в сторону Лукаса. — Твое здоровье.

— Это несправедливо, — жалуется он. — Она может переиграть любого из нас.

— Тут с тобой не поспоришь, — соглашается Оуэн, а Кэм просто хмыкает.

Но Хейс смотрит прямо на меня, впервые за весь вечер обращаясь непосредственно ко мне. — Ты просто полна сюрпризов, не так ли, Рочестер?

Я беспечно пожимаю плечами. — В один прекрасный день люди перестанут недооценивать меня.

Его улыбка становится шире, и я не уверена, что это — восхищение или нежность в его глазах, но это определенно что-то.

Проблема с вином в том, что я редко его пью. Что означает, что, когда я пью его и выпиваю почти целую бутылку в себя, это сильно ударяет по мне. И Лейкин, выпившая вина, отличается от Лейкин, выпившей пива. Она счастливее. Более беззаботная.

Мы с Мали танцуем, пока Оуэн играет на губной гармошке с таким же мастерством, с каким малыш «пукает» ртом. Она держит меня за руку и кружит, и когда я падаю на землю, она ложится рядом со мной вместо того, чтобы помочь мне подняться.

— Мы можем просто переночевать здесь? — спрашиваю я, глядя на звезды. — Небо заставляет меня чувствовать себя такой маленькой.

Мали скулит. — Мне надоело спать здесь на улице. Это звучит по-деревенски.

— Ладно, во-первых, спать на заднем дворе — это не по-деревенски, — говорит ей Кэм. — И во-вторых, вы, ребята, знаете, что там в лесу живут змеи, верно?

Мы обе визжим в унисон, вскакиваем и возвращаемся на свои места. Кэм и Хейс оба хихикают и чокаются своими банками с пивом.

Придурки.

Бессоница — это настоящая сука. На самом деле нет более приятного способа сказать это. Сначала я подумала, что просто не могу заснуть, потому что была пьяна, но комната перестала вращаться, когда я протрезвела пару часов назад. И все же, кажется, я не могу отключить свой мозг.

Мали крепко спит рядом со мной, когда я переворачиваюсь на другой бок и проверяю время на своем телефоне.

Три часа ночи.

Я тяжело вздыхаю и прикладываю руку ко лбу. Такими темпами я, вероятно, не засну до восхода солнца. К счастью, завтра утром у меня нет работы, так что, когда я в конце концов засну, я смогу выспаться.

Может быть, мне просто нужно подышать свежим воздухом. Тепло тела Мали согревает меня с той секунды, как мы забрались в постель — примерно в то же время она пьяно пробормотала что-то о желании купить дикобраза и научить его колоть людей, которые действуют ей на нервы. Она чокнутая даже во сне.

Сев, я выскальзываю из кровати и заворачиваюсь в плед. Заниженная часть потолка всегда была моей любимой деталью в этой комнате. Вот почему я в первую очередь хотела заполучить чердак. Это делает мансардное окно достаточно низким, чтобы я могла стоять через него, как на своем личном балконе. Кроме того, отсюда легко добраться до самой высокой части крыши.

Я осторожно взбираюсь наверх и выбираюсь на крышу. Прохладный ночной воздух немного шокирует, но, когда я сажусь и кутаюсь в одеяло, я быстро привыкаю к нему. Все звезды так ясно сияют у меня над головой. Надвигающейся бури не будет еще пару дней, так что я наслаждаюсь видом, пока могу.

Немного успокоившись, я ложусь на спину и делаю глубокий вдох. Здесь так спокойно. Так умиротворенно. Возможно, я была пьяна ранее, когда сказала Малик, что небо заставляет меня чувствовать себя маленькой, но я была серьезна. В этом есть что-то расслабляющее.

Проходит несколько минут, и я слушаю стрекотание сверчков и пару сов вдалеке, когда слышу, как кто-то взбирается на крышу — и мне не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, кто это.

Хейс ложится рядом со мной, но ни один из нас не поворачивается, чтобы посмотреть друг на друга.

— Не можешь уснуть? — спрашивает он, как раз в тот момент, когда тишина становится немного невыносимой.

Есть что-то в том, как Хейс неловко заявляет об очевидном, что заставляет меня усмехнуться. — Что меня выдало?

Он толкает меня локтем. — Не будь умником.

— Ничего не могу с собой поделать, — отвечаю я. — Это моя настройка по умолчанию.

Просто лежа здесь с ним, мои эмоции выходят из-под контроля. Ему не нужно было подниматься сюда. Я даже не знала, что он был здесь, не говоря уже о том, что все еще не спал. Сейчас три часа ночи. Он мог бы вернуться через окно Кэма, и я бы никогда не узнала. Но вместо этого он пришел сюда сам.

— Я рада, что ты вернулся, — тихо говорю я ему.

Он хмыкает. — Ну, я точно не мог оставить Кэма думать, что я внезапно возненавидел его или что-то в этом роде.

— О, не волнуйся. Он просто предположил, что у тебя был праздник секса.

Это задумывалось как шутка — попытка немного поднять настроение и поддержать ложь о том, что идея не похожа на удар паяльной лампой по сердцу. Но острый взгляд на его лице говорит мне, что он не находит это забавным, поэтому я пытаюсь отвлечь его.

— Эй, а ты знал, что есть приложение, которое ты можешь скачать на свой телефон, и оно использует камеру, чтобы показать тебе, на какие звезды ты смотришь?

— Нет, — говорит он мне, не задумываясь ни на минуту. — Я имею в виду, я ни с кем не спал.

Облегчение захлестывает меня. — Хорошо.

Тишина длится всего несколько секунд, прежде чем я продолжаю, несмотря на то, что все во мне говорит мне заткнуться.

— Но даже если бы это было так, это не мое дело.

Он не отвечает, и становится так тихо, что я начинаю задаваться вопросом, не заснул ли он, но, когда я поворачиваю голову, чтобы проверить, я обнаруживаю, что он смотрит на меня в ответ. По моим венам разливается непреодолимое желание поцеловать его, но я не могу.

Не без того, чтобы иметь некоторое представление о том, что происходит между нами.

Я прерываю зрительный контакт и снова поворачиваюсь к ночному небу. Я не могу смотреть на его лицо, пока задаю вопрос, который собираюсь задать. Я боюсь ответа, но мне нужно его услышать.

— Можешь ли ты честно сказать, что я единственная, кто здесь что-то чувствует?

Мой голос звучит почти надломленно, и вы можете услышать, как моя уверенность начинает пошатываться. Но я знаю, что он слышит меня, когда вздыхает.

— Пожалуйста, не заставляй меня отвечать на этот вопрос.

— Почему? — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Потому что мне не понравится ответ или потому что тебе не понравится?

Ты можешь видеть это по его глазам — по тому, как расширяются его зрачки и как он продолжает смотреть на мои губы. Он ведет мысленную битву в своей голове, пытаясь понять, следует ли ему прислушиваться к ангелу на своем правом плече или дьяволу на левом. И когда он поворачивается на бок и легонько кладет руку мне на лицо, я думаю, что могу понять, кто из них выигрывает.

Мое сердце колотится о грудную клетку, когда я смотрю на него в ответ. Он заправляет мои волосы за ухо, и его челюсть сжимается.

— Чертов ад, — шепчет он. — У меня нет ни единого шанса, когда дело касается тебя, не так ли?

Я хочу спросить, что он имеет в виду. Заставить его развить это утверждение и дать мне что-нибудь обдумать позже, когда я дам волю своим мыслям. Но прежде чем я успеваю спросить, он вырывает слова прямо из моего рта, прижимаясь своими губами к моим.

Если я думала, что поцелуй на вечеринке был хорошим, то это ставит меня в неловкое положение. Он притягивает меня к себе сзади за шею, и его большой палец проводит по моей скуле, заставляя оживать каждую частичку меня. Приоткрыв мой рот, его язык встречается с моим, и тихий стон, который он издает, подтверждает для меня все.

Я определенно не одинока в этом.

Когда я перекидываю через него ногу, его рука перемещается с моего лица на бок, и он обхватывает меня за талию, чтобы притянуть ближе. Я провожу ногтями по его спине, наслаждаясь тем, как учащается его дыхание.

Обстановка начинает накаляться, и я уверена, что если бы мы не были на крыше, то прямо сейчас снимали бы одежду. Мы хватаемся за каждую частичку друг друга, за которую только можем, и Хейс углубляет поцелуй, как будто не может насытиться. Но вскоре после того, как мы начинаем тереться друг о друга, он все прекращает.

— Черт, — ворчит он, прижимаясь своим лбом к моему.

Я ничего не говорю, когда он садится и проводит руками по лицу. Воцаряется ошеломляющая тишина, ни один из нас не знает, что сказать. Единственное, что я точно знаю, так это то, что он не посмотрит на меня. Я наблюдаю, как он смотрит на небо, затем в мою сторону, но никогда не возвращает свой взгляд ко мне.

Он опускает голову, признавая поражение. — Вот почему я пытался держаться подальше.

Я уверена, что должна что-то сказать. Что-нибудь, что помешало бы ему снова впасть в панику. И, может быть, если бы я не сидела здесь с онемевшей задницей посреди ночи, я бы смогла подумать об этом. Но я слишком ошеломлена — так же сбита с толку, как и он, если не больше.

Он остается на месте еще пару минут, а затем почти шепчет «Спокойной ночи, Лейкин», прежде чем соскользнуть с крыши и проскользнуть обратно через окно Кэма.

И любой шанс, который у меня был заснуть сегодня вечером, исчезает вместе с ним.