Драгоценный бриллиант

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Я вижу, ты нашла уютный уголок, милая. — Бабушка Донагер со вздохом опустилась в удобное кресло напротив Ливии. — Уж как я люблю своих внучат, но, надо признаться, подчас они на нервы действуют. Иногда мне кажется, что эти современные родители не вполне понимают, кто должен присматривать за детьми.

— А может, современные родители относятся к этому честнее, чем ваше поколение? — заметила Ливия.

— Может, и так, — улыбнулась бабушка. — Но мы хотя бы знали, где ставить предел. Вот заведешь своих, тогда и поймешь, о чем я говорю.

Был бы шанс, печально подумала про себя Ливия и вспомнила странные вопросы Конела в лесу. Хотя кто знает, может, она все напридумывала. Они прятались от ее двоюродных сестриц, вот он и спросил про детей, между прочим.

— А, вот ты где, Конел! — воскликнула бабушка. — Иди к нам!

Ливия тряхнула головой, чтобы отделаться от обуревавших ее мыслей, и обернулась к Конелу. Тот стоял в дверях. Брюки у него на коленках были вымазаны травой, на бледно-желтой рубашке чернело пятно грязи, а на скуле сиял синяк. Он опустился на диван рядом с ней.

— Что они с тобой сделали? — с негодованием воскликнула Ливия.

— Спокойнее, дорогая, — бросила бабушка.

Но Ливии было не до ее советов. Она провела пальцем по его подбородку.

— Дорогая, мужчины не любят, когда поднимают шум из-за пустяков, — снова вмешалась бабушка.

Как приятно, что она беспокоится за него, вдруг подумал Конел. И хотя понимал, что отчасти ее поведение объясняется ее ролью невесты, он был тронут.

— Да что стряслось? — спросила Ливия.

— Футбол как футбол, с соприкосновением, — объяснил Конел.

— С соприкосновением! Больше похоже на соприкосновение с землей! — хмуро отреагировала Ливия.

Конел подмигнул.

— Посмотрела бы на остальных.

— Мальчишки всегда остаются мальчишками, дорогая, — как ни в чем не бывало изрекла бабушка.

Ну, это ты брось, подумала про себя Ливия, Конел не мальчишка. Он мужчина до мозга костей. Ее взгляд задержался на твердой линии его подбородка.

— Конел, вы мне не говорили, сколько детей вы с Ливией хотите иметь, — утвердительно заявила бабушка Донагер. — Шесть — самое круглое число!

— Шесть! — с нескрываемым изумлением воскликнула Ливия, а Конел похолодел от ужаса. Да разве можно справиться с шестью детьми? Ну, один, ну, от силы двое, но шесть! Бред какой-то!..

— А как они будут ухаживать за тобой, когда состаришься, — гнула свое бабушка.

— Если у меня будет шестеро, до старости я не доживу, — парировала Ливия. — Я бы предпочла более скромные размеры семьи.

— Чепуха! Дети — радость жизни! Ливия была такой очаровашкой! Ты не показывала Конелу свои детские снимки?

— Нет, и не собираюсь, — отрезала Ливия.

— Ну, так я покажу, — с лучезарной улыбкой бросила бабушка. — Ступай наверх и принеси мне синюю коробку. Она в верхнем ящике старинного комода у лестницы.

— Ладно, — вскочила на ноги Ливия, пользуясь возможностью покончить с бабушкиными сентенциями и заодно побыть наедине с Конелом. — Извини, — сказала Ливия и потащила Конела наверх, пока их не высмотрел очередной родственник и не насел с разговорами о футболе, — но другого способа остановить бабушку, коль скоро она села на своего любимого конька, нет. Она иногда хуже Ноны, а этим, сам понимаешь, все сказано.

— Понял, — усмехнулся Конел, — но я не прочь взглянуть на твои детские фотографии.

— Я была такая же, как все. Как ты или кто угодно.

— Про себя ничего не могу сказать, — ответил Конел, — у меня нет детских снимков.

— Прости, — откликнулась сконфуженная Ливия.

— Ерунда.

Каково это, расти и знать, что нет ни одной души, любящей тебя? На мгновение Ливия пережила это чувство одиночества, и ей стало не по себе.

— Нагни голову, — предупредила Ливия Конела, когда они стали подниматься по крутой лестнице на чердак. — А ты хотел когда-нибудь узнать, кто твои родители? — вырвалось у нее как-то нечаянно, и она смутилась от собственной бестактности. Имела ли она право спрашивать?

Конел бросил на нее подозрительный взгляд, не понимая, куда она клонит. Или его сиротство умаляло его в ее глазах? Или она считала, что достойным спутником жизни может быть только человек из так называемой благополучной семьи, как у нее? Но даже если все дело было в этом, он не мог лгать ей. Кому-кому, только не Ливии. Какие бы ни были последствия, для него крайне важно, чтоб между ними все было честно.

— Да нет, — ответил он. — У меня даже такой мысли не возникало.

— Правда? — с сомнением переспросила Ливия, вспоминая виденное как-то ток-шоу, где усыновленные чужими родителями люди с болью говорили о своей потребности знать, кто их настоящие родители, причем это были в основном люди из очень хороших приемных семей. А у Конела никогда не было дома, даже чужого.

— Правда, — повторил Конел. — У меня и желания не было найти их. Они никакого отношения ко мне не имеют.

— Но они же твои родители, — стояла на своем Ливия, не представляя, как можно быть таким бессердечным.

— Что такое родители? Те, кто зачал тебя? Но разве это так? Семья — это общая память, а у меня ничего этого нет. Столкнись я завтра со своей матерью, что я ей скажу? Здравствуй, мама, как ты поживала последние тридцать два года?

— Лично я бы поинтересовалась, почему она оставила меня на чужом крыльце, — пробормотала Ливия.

Конел только плечами пожал.

— Когда был маленьким, я часто представлял себе, как какой-то злодей похитил меня и оставил на пороге сиротского приюта и что мои родители нашли меня. Мы отправляемся домой и живем вместе счастливо.

Ливия представила себе Конела одиноким маленьким мальчиком и содрогнулась от сострадания и гнева на бессердечную женщину, бросившую его. Как можно было сделать такое?

— Само собой, когда подрос и научился контролировать себя, я понял, что просто моя мать попала в ситуацию, из которой не смогла выкрутиться. И сделала единственное, что могла: подбросила меня в приют. Где, сказала твоя бабушка, эти фото?

— Вон там в комоде.

Ливия подошла к комоду и попыталась открыть верхний ящик, но он не поддавался.

— Помочь?

— У меня тоже есть мускулы, — воспротивилась Ливия и что было сил потянула ящик. Он вдруг легко вышел, и от неожиданности она потеряла равновесие.

Конел успел подхватить Ливию, и они вместе повалились на пол, а сверху на них посыпалось содержимое ящика.

— Дело не в мускулах, а в мозгах, — пошутил он, теряя голову от сладкого ощущения близости ее тела. У него перехватило дыхание от цветочного аромата волос, закрывших ему лицо.

Дело не в мозгах, а во мне, думала Ливия. Будь у меня мозги, я бы отодвинулась от него. Рамка фотографии впилась ей в ребро, и она слегка пошевелилась, почувствовав, как его руки крепче обхватили ее. Мгновенный ответ на ее близость. Отлично понимая, что здесь, на чердаке, с дверью нараспашку и сворой кузенов, рыскающих по всему дому и в любую минуту готовых вырасти из-под земли, место не из лучших, она, тем не менее, думала об одном: как заняться с ним любовью.

— Боже милостивый, — пробормотал Конел, потянувшись к Ливии. — Я думал, голенькие младенцы на медвежьей шкуре — это базарный китч.

— Вовсе это не медвежья шкура, а кусок темного бархата, — пробурчала Ливия, завороженная близостью его губ. Чтобы совладать со смущением, она хотела сказать что-то шутливое, но на ум ничего не шло.

— Ты была действительно премилым ребенком, — откомментировал Конел.

— Это как посмотреть, — не согласилась Ливия, будучи не слишком высокого мнения о себе в младенчестве. Ее больше трогало настоящее.

Она чуть повернула голову, и ее губы коснулись его щеки. Щека оказалась грубее, чем она ожидала, щетина слегка оцарапала ее кожу, отчего Ливия вся затрепетала.

— Ты совсем не такой, как я, — прошептала она.

Конел рассмеялся.

— Каково же твое первое открытие, Шерлок? Что грудь у меня плоская и мускулистая, а твоя…

Он вдруг повернулся на бок, не ослабляя, однако, своей хватки, и его левая рука легла на ее правую грудь.

Ливия вся напряглась. Она чувствовала, как твердеют груди. Она облизала пересохшие губы. Веки словно налились свинцом, и никакими силами нельзя было открыть глаза. Они не хотели открываться — чтобы окружающий мир не мешал ей отдаться этому дивному ощущению.

— Чувствуешь? — обволок ее со всех сторон низкий голос Конела.

— Ничего я не чувствую, — пробормотала Ливия.

— Это, наверное, из-за одежды, — сказал он. Его рука скользнула под ее блузку. Пальцы у него были как раскаленное железо и буквально жгли. Она, затаив дыхание, следила за их движением по ее обнаженной коже. Пальцы были жесткие и мозолистые, словно у рабочего, живущего трудом рук своих, а не бизнесмена, работающего головой.

Ливия чуть застонала, когда его рука скользнула выше. Ну, быстрее, мысленно приказывала она, содрогаясь от этих прикосновений.

Наконец его рука добралась до ее чуть прикрытой кружевами груди, и Ливии стало не хватать воздуха, ее словно током ударило. Она вся задрожала, когда его пальцы обхватили сосок.

— Конел… — в голосе ее звучала мольба.

— Не мешай моей научно-исследовательской работе, — пробормотал тот.

— К черту науку! — не в силах больше сдерживаться, вскрикнула Ливия. Извернувшись в его объятиях, она всем телом приникла к нему.

— На ощупь что-то совершенно невероятное, — пробормотал Конел, зажав ноги Ливии между своими.

Его крепкие бедра прижали ее, его мужское естество, восстав, уперлось ей в низ живота. Но не здесь она бы хотела ощущать его. Ей хотелось чувствовать его глубоко внутри. Зарывшись лицом в его шею, она чуть потерлась об нее.

Конел повернулся, сбросив что-то. Ливия услышала глухой стук, но ей было не до того. Ее интересовало сейчас только одно — что Конел не отпускает ее.

— Нет, ты просто потрясающая женщина, — прозвучало у самых ее губ.

— Так поцелуй меня! — Ливия нагнула голову, и их губы встретились. На нее нахлынула волна наслаждения. Она страстно прижалась к его губам, и его рот с готовностью приоткрылся. Уже не думая о том, как он воспримет ее поведение, она прижалась животом к его твердому естеству.

— Ливия! — простонал Конел прерывающимся голосом, от которого она затрепетала еще больше. — Я…

— Эй, вы там! Хватит дурачиться и спускайтесь побыстрее вниз!

Ливия не сразу поняла, что происходит.

— Она не права, — выдохнул Конел. — Какое там дурачиться, я в жизни серьезнее не бывал.

— Бабушка вас заждалась. Не хотите же вы, чтоб она карабкалась наверх? — снова послышался голос.

Это Ферн, наконец кое-как сообразила Ливия.

— Идем, — откликнулась она, с неохотой поднимаясь на ноги. — Мы только… — Она взглянула на Конела и задержала взгляд на свидетельстве его мужской мощи. Из головы все вылетело, и она никак не могла собраться с мыслями.

Смех Ферн легко достиг чердака.

— Я-то сразу сообразила, чем вы там занимаетесь, и сама вызвалась сходить за вами, чтоб бабуля туда не забралась.

— Вы настоящий дипломат, — пробормотал Конел, медленно поднимаясь на ноги и отряхивая чердачную пыль с брюк.

— На то и существуют сестры. Ступайте вниз.

Каблучки Ферн процокали внизу и удалились.

Взбудораженная страстным поцелуем и неожиданным вторжением Ферн, Ливия решила, что лучше ничего не говорить. Она просто стала собирать фотографии, надеясь, что бабушка не доконает ими бедного Конела. В противном случае ей не удастся побыть с ним хоть минутку наедине за весь вечер. Впрочем, одно она знала твердо: все вечера рано или поздно кончаются. Когда они вернутся к Ферн в свою спальню и закроют дверь, ничто их больше не потревожит.

Через пять часов Ливия решила, что, пожалуй, не права. Время, казалось, не движется, а просто проворачивается бесконечными кругами — мучительно медленными, неимоверно скучными. Если бы еще кто-нибудь из мужской половины родственников начал распространяться о том счастье, что она помолвлена с человеком, который действительно играл за «Нотр Дам», она бы завопила или ринулась бы в атаку, игнорируя всякие правила.

И все же в этих разговорах о футболе не одна скука донимала ее. Больше всего ее возмущало то, что ни один из родственников не признавал Конела своим, пока ему не сообщали о том, что Конел Сазерленд когда-то играл в футбол. Все его достойные восхищения качества — тонкий ум, обостренное чувство чести, деловая сметка, умение расположить к себе — полностью игнорировались. Они приняли его только потому, что он когда-то играл в футбол. Это бесило ее, но что тут поделаешь? Пытаться объяснить, что не за то они ценят Конела, было бесполезно.

К окончанию вечера и к моменту возвращения в дом Ферн Ливия была сплошным клубком нервов. Раздражение и сексуальное возбуждение буквально раздирали ее.

— Я первый в ванную, — заорал Бобби, рванувшись к лестнице, как только Билл открыл входную дверь.

— Не забудь заодно помыться, ты весь грязный, — крикнула ему вдогонку Ферн.

— Ерунда, мама. — Бобби остановился на первой ступени. — Грязь чистая. Так у меня в учебнике сказано.

— Только не на моем грязнуле. И не копайся долго. Остальным тоже нужна ванная.

— Когда переедем в Атланту, присмотрим дом с двумя ванными, — нарочито бодрым тоном заявил Билл.

— Чего мелочиться, лучше с тремя, — чтобы как-то разрядить обстановку, пошутил Конел.

— Мне хорошо и в этом доме, и в этом городе, — в сердцах бросила Ферн, и на щеках у нее загорелись яркие пятна.

— Это и так известно! — сорвалось у Билла. — Можно подумать, что ты этот треклятый дом любишь больше меня! Спокойной ночи!

Билл оттолкнул Бобби и стал подниматься наверх. Через минуту дверь в его спальню грохнула так, что весь дом затрясся.

Ферн инстинктивно сделала было шаг за ним, но остановилась, и плечи ее безвольно опустились.

— Простите, — только и сказала она.

— Подумаешь, — Ливия обняла сестру и поцеловала. — С каждым бывает.

— И Конел срывается? — Ферн бросила взгляд на молчаливо стоящего за ними Конела.

— А ты что думала? Помню, как-то у нас полетел компьютер и стер файлы для презентации, которая должна была состояться вечером, а я никак не могла отыскать дискеты с дублями. Так за пару кварталов было слыхать, как он орет, — рассказала Ливия, пытаясь утешить Ферн.

— От твоей системы хранения файлов и святой завопит, — пришел ей на помощь Конел.

— А ты что, святой, дядя Конел? — уставился на него Бобби.

От слова дядя Ливии стало приятно, словно Конел уже был частью их жизни.

— А я думал, всех святых принесли в жертву, — пояснил Бобби, когда ему никто не ответил.

В жертву? Ливия посмотрела на Конела, и ее воображение живо нарисовало картину жертвоприношения Конела. Вот только кому? Наверное, Эросу. В ней все оборвалось от одной только мысли об обнаженном Конеле, распростертом на кровати в ожидании ее.

— Хватит болтаться тут, иди мыться, — велела Ферн. — Тебе давно спать пора.

— Сегодня суббота, мам, — нехотя поплелся к лестнице Бобби.

Ливия перевела взгляд с Конела на расстроенное лицо Ферн. Придется, видно, остаться и как-то успокоить сестру, хотя ей хотелось только одного: отправиться с Конелом наверх в их комнату. Каждая клеточка в ней вопила о желании близости с ним. Правда, смущала какая-то неопределенность: в самом деле, чего хотел сам Конел? Взгляд ее задержался на его спокойном лице. Что тут скажешь? Не подействовали ли на него ее высказывания о браке и детях, и он по-новому взглянул на свою роль любовника? Или испугался, поняв, что она ждет от него чего-то большего, чем он готов дать?

— Не пойти ли вам с Конелом наверх? — предложила Ферн. — А я приберусь в кухне.

Все мысли у Ливии вылетели из головы. Ферн выглядела такой потерянной, что она испытала острое чувство вины. Какая же она эгоистка! Сестре плохо, а она думает только о себе. Не о себе, конечно, а о Конеле Сазерленде.

— Я помогу тебе, — пересилила себя Ливия. Конел промолчал. Вероятно, он считал, что она действительно должна исполнить свой сестринский долг, тем более их помолвка — чистая фикция.

Они управились с уборкой минут за сорок, но еще часа полтора Ферн изливала свое отчаяние.

Ливия молча слушала, не зная, что сказать. Ясно было одно: какое бы решение ни приняли Билл и Ферн, кто-то один все теряет. Может, и был какой-то выход из создавшегося положения, но лично она его не видела.

Наконец Ливия пожелала сестре спокойной ночи и побежала наверх, к Конелу. На втором этаже было тихо, и Ливия на минутку остановилась у двери в спальню. От предвкушения встречи у нее перехватывало дыхание. Сестринский долг она исполнила и теперь с чистым сердцем может отдаться своим делам.

Набрав побольше воздуха, Ливия отворила дверь и проскользнула в спальню. Лунный свет струился из окна и освещал крупную фигуру Конела, лежащего в кровати. Ливия чуть помешкала, ожидая, не скажет ли он чего, чтобы понять, в каком он настроении. Не дождавшись, она подошла к кровати и посмотрела на него.

Конел спал! Пока она там выслушивала излияния сестры, мечтая о той минуте, когда поднимется наверх, он уснул. Как он мог?!

Спокойнее, подсказывал ей здравый смысл. Конечно, она одержима Конелом, но это еще не значит, что он тоже одержим ею. Судя по всему, ни капли не одержим. Иначе не спал бы.

От огорчения у Ливии бессильно опустились плечи. У нее было такое ощущение, что она попала в ловушку, и в этом было что-то пугающее и одновременно притягательное.

Если б она могла сейчас же отдаться любви с ним, ну хоть свернуться калачиком у него под боком, да разок-другой нечаянно толкнуть его, разумеется, как бы во сне… Почувствовав прилив бодрости, Ливия быстро разделась и юркнула под одеяло поближе к Конелу.