Друг в зеркале

10

На следующий день рано утром Туся снова отправилась навещать Германа. Она оправдала его поведение высокой температурой и присутствием в организме злого вируса и все простила.

Туся позвонила, но никто не открывал. Она звонила все настойчивее и прислонялась ухом к двери, чтобы услышать — не идет ли кто ей навстречу.

Но никто не шел.

Тогда Туся бессильно оперлась о дверь, и, к ее большому удивлению, дверь поддалась и плавно открылась.

Пройдя прямиком в комнату Германа, Туся обнаружила его безвольно лежащим на разобранной кровати. Лица не было видно, а волосы разметались по подушке.

— Герман, это я, — сказала Туся, касаясь его плеча. — Ты не спишь?

Он не отвечал, но Туся почувствовала, что плечо его тихо вздрагивает. Она погладила его по волосам, отчего он затрясся еще сильнее, и уже можно было различить звуки сдавленных рыданий.

— Герман, что с тобой? — не на шутку испугалась Туся. — Ответь мне!

И тут он повернулся к ней, и она увидела помятое, заплаканное лицо, искаженное страданием. Никогда Туся не видела его в таком состоянии. Все внутри у нее похолодело от страшного предчувствия.

— Ее больше нет, — чужим, резким голосом сказал он. — Не могу смириться с тем, что ее больше нет!

«Почему вдруг он вспомнил о Нате? — подумала Туся. — Конечно, такая боль всегда с тобой, об этом приходится помнить всю жизнь. Но странно, что сейчас, спустя несколько лет, он все переживает так остро».

Туся совсем не ревновала. Ее теперь не волновало, что он убивается о другой. Важно было одно ему плохо, и его надо утешить.

Она убрала мокрые от слез волосы с его лица и сказала:

— Пожалуйста, не плачь, ведь слезами горю не поможешь. И потом, ты не должен так мучить себя. Это случилось давно, незачем так горевать…

Трудно утешить того, кто по-настоящему страдает. Все слова кажутся неуместными и глупыми. Но их обязательно нужно произносить, потому что любые слова лучше той тишины, которая наступает после потери.

— Давно? — крикнул Герман. — Да это случилось вчера! Вчера днем. А в это время она была еще жива!

«Наверное, от болезни у него все помутилось в голове, — решила Туся. — Не надо ему перечить».

— Тебе нужно отдохнуть, — тоном заботливой медсестры сказала она. — Наверное, не спал всю ночь, так?

Герман не отвечал, а только смотрел на нее, как на умственно отсталую.

— Моя мать погибла, — сказал он, чеканя каждое слово.

Тусе показалось, что на какое-то время она оглохла, таким неправдоподобным было то, что она слышала.

— Что ты сказал? — переспросила она.

Ей хотелось, чтобы он повторил фразу, но оказалось, что она не ослышалась.

— Моя мать погибла, — так же четко повторил Герман.

— Но я же ее видела только вчера! — воскликнула Туся, как будто это что-то меняло. — Как это случилось?

— Не справилась с управлением. По крайней мере, так говорят. Погибла через полчаса после того, как вышла из дома. Развила недопустимую скорость.

Герман говорил отрывисто, с большими паузами, как будто читал текст какой-то страшной телеграммы.

— Не могу поверить, — проговорила Туся, сдавливая виски руками. — Если бы мы ее остановили. Если бы не дали сесть за руль в таком состоянии.

Туся заплакала.

Ей было страшно оттого, что еще вчера она разговаривала с женщиной, которой сегодня уже нет на свете, а ведь они даже не познакомились, Туся так и не узнала ее имени. Она как будто все еще видела ее перед собой: короткая стрижка, строгий костюм, увлажненные от обиды карие глаза…

Туся плакала оттого, что смерть может стоять так близко, а люди этого и не заметят; оттого, что это может случиться с каждым, независимо от возраста и здоровья.

Она подумала о своей маме, и ей стало жутко от самой мысли. «Я бы этого не пережил а», — подумала Туся и заплакала еще горше.

Герман схватил ее за руку так, что ей даже стало больно.

— Мы ничего не могли сделать. — Он приподнялся на кровати, глаза его лихорадочно блестели. Слышишь, ничего!

— Мы могли ее никуда не пускать, — настаивала Туся. — Мы могли ее отговорить! И сейчас она была бы жива!

— Глупо и жестоко так говорить, — сказал Герман, выпуская ее руку. — Если ты такая умная, то почему ты не остановила ее? Почему?

— Да потому что ты сказал, что твоя мать — это твоя проблема, — вставая, крикнула Туся. — И потому, что я видела ее впервые и ты вообще меня не представил! И откуда я знаю, какие у вас дома порядки!

Туся снова заплакала. Напрасно говорят, что беда объединяет людей. Чаще бывает наоборот — в горе каждый чувствует себя непонятыми одиноким.

— Зачем ты встала? — спросил Герман. — Собираешься уходить?

Туся действительно хотела уйти после обвинений Германа, даже взяла свою сумку, но теперь замерла в нерешительности.

— Я тебя не удерживаю, — грустно сказал он. — Можешь идти.

Неподвижным взглядом он принялся разглядывать узоры на ковре.

— Герман, — позвала она.

— Можешь ничего не говорить, — сказал он. — Я и так принес тебе много неприятностей.

И тут на Тусю нахлынула волна необъяснимой нежности к этому странному, непонятному человеку. Она вспомнила все лучшие дни, которые они провели вместе, их поездки за город, прогулки вдоль реки… Вспомнила, как он первый раз ее поцеловал под мостом, когда над ними проносился поезд. Тогда ей показалось, что они уносятся вслед за вагонами — кудато очень далеко, где не бывает одиночества и грусти.

«Неужели все это было ошибкой? — спрашивала она сама себя и не могла поверить. — Неужели я обозналась, принимая его за близкого, единственного человека?»

Теперь, когда ему было так плохо, Герман не цеплялся за нее, не удерживал, и именно это не позволяло ей уйти, бросив его одного.

«Я не имею права на него обижаться, — решила Туся. — Главное — пережить это несчастье, а потом все как-нибудь обойдется».

— Герман, — сказала она вслух, — я и не собиралась никуда уходить.

Она села с ним рядом, взяла его за руку и ласково посмотрела в глаза. Теперь, когда он был так несчастен, так нуждался в ее тепле, он был ей ближе и дороже, чем раньше. Она коснулась его щеки, провела по растрепанным волосам…

Но Герман, неправильно истолковав ее порыв, притянул Тусю к себе и крепко прижал к груди. Его ласки становились все настойчивее, а поцелуи все горячее.

— Герман. — Туся попыталась высвободиться из его объятий, но это оказалось не так-то просто. Герман, прошу тебя…

Но он как будто не слышал. Его руки торопливо расстегивали пуговицы на ее платье, а губы жадно искали ее губ.

Никогда раньше Туся не попадала в такое дурацкое положение. С одной стороны, ей не хотелось обижать Германа, особенно сегодня, но, с другой стороны, она не чувствовала радости от его прикосновений и напора, скорее, ей было неприятно.

— Прекрати, — наконец вырвавшись из его объятий, крикнула Туся. — Мы не должны этого делать.

— Почему? — Дыхание Германа стало неровным. — Разве ты меня не любишь?

— Люблю, — просто ответила Туся. — Но это совсем другое.

Герман усмехнулся. В его усмешке было что-то пренебрежительное и обидное для Туси, и она это смутно почувствовала.

— Ты смеешься надо мной? — прямо спросила она. — Считаешь меня маленькой?

— Никогда не считал. До этого момента…

Он лежал, безжизненно свесив руку с кровати, а Туся сидела рядом в напряжении, готовая в любой миг вскочить.

— Разве ты не понимаешь, что я взрослый человек, не то что твои школьные дружки? Мне не достаточно поцелуев и пожатия рук…

— Значит, тебе недостаточно меня? — со слезами в голосе спросила Туся.

— Достаточно, — сказал Герман. — Но ты нужна мне вся. Если бы ты меня любила…

— Если бы ты меня любил, то не настаивал бы. Туся заплакала, размазывая слезы по лицу.

— Ты что же думаешь, меня можно обмануть? — ни с того ни с сего спросил Герман. — Ошибаешься, это не так-то просто.

— Обмануть? Я и не думала тебя обманывать. Туся была в полном недоумении.

— Я все видел, милая, не отпирайся. — Выражение лица Германа не предвещало ничего хорошего. — В кафе стеклянные двери. Вы сидели у входа. Ты и твой дружок.

Туся даже не сразу поняла, о чем он говорит, потому что после последнего поцелуя с Егором произошло столько событий, что тот день почти стерся из памяти.

— Ты говоришь про Егора? — Герман утвердительно кивнул.

— Не хотела тебя расстраивать, но это была наша последняя встреча. Я думала, не случится ничего страшного…

— А ведь ничего страшного и не случилось, правда?

Туся, чувствуя подвох, несмело кивнула.

— Но только на твой взгляд, — мрачно произнес Герман. — Думаешь, мне приятно было видеть, как вы обжимаетесь на виду у всего кафе? Представляю, что вы выделывали наедине…

— Герман! — возмутилась Туся. — По-моему, я не давала тебе повода так обо мне думать!

— Я очень проницательный, — хвастливо сказал он. — Мне не обязательно видеть, чтобы знать.

Туся решительно поднялась.

— Думаю, мне пора уходить, — сказала она.

— Давно пора. Я не задерживаю.

— Только учти, что возвращаться я не буду, — предупредила она. — Это не в моих правилах.

Она еще искала свои ботинки в коридоре, когда услышала, что Герман включил музыку на всю мощь. Хлопать дверью не имело смысла, потому что он все равно бы ничего не услышал. Поэтому Туся ушла тихо, твердо решив для себя, что больше никогда не переступит порога этого дома. У нее в голове не умещалось; как Герман может быть таким несчастным и таким жестоким одновременно. Ей было горько, но вместе с тем она видела, что огромная, длинная жизнь расстелилась перед ней узорчатым ковром.