Другие так не умеют

СПАЛЬНЯ Н — 100 % ЧИСТОЙ ЛЮБВИ

— Просыпайся! — Блер Уолдорф сдернула пуховое одеяло из черной шотландки и бросила его на пол возле антикварной кровати на полозьях. Нейт Арчибальд лежал на животе, обнаженный и совершенно расслабленный. Блер уселась рядом на матрасе и подпрыгнула изо всех сил. Нейт даже не открыл глаз, хотя его золотистая шевелюра подпрыгивала в такт этим гимнастическим упражнениям. Ну почему ей от с-е-к-с-а вечно хочется беситься, а ему — только спать?

— Я не сплю, — пробормотал он. Он приоткрыл один ярко-зеленый глаз и тут же почувствовал себя гораздо бодрее, чем секунду назад. Блер тоже была голой — пять футов четыре дюйма обнаженной натуры, от сверкающих коралловым лаком ноготков до растрепанных каштановых локонов. У нее было такое тело, которое без одежды смотрелось даже лучше, чем в ней. Округлое, но не полное, и гораздо более изящное, чем можно было бы представить по ее обычным нарядам — аккуратным, отутюженным джинсам и кашемировым кардиганам или коротким облегающим черным платьицам. Конечно, она все равно оставалась занудой, но они влюблялись и расставались лет с одиннадцати, а раздеться вместе с ней ему хотелось еще до того. Правда, Блер потребовалось шесть с половиной лет, чтобы перестать отбиваться от него и наконец согласиться.

А стоило им сделать это один раз, как они уже не могли остановиться, Нейт потянулся к ней, прижимая ее к себе, покрывая все ее тело страстными поцелуями: наконец-то она принадлежала ему, только ему.

— Эй! — Блер хихикнула. Синие жалюзи были подняты, а окна открыты, но ее не смущало, что кто-то может увидеть или услышать их. Ведь они влюблены, прекрасны и помешаны на сексе. Если кто-нибудь подглядывает, та разве что из черной, зависти.

Кроме того, она любила быть в центре внимания — пусть даже случайных извращенцев-вуайеристов (и вуайеристок), шпионящих за ними в золоченые театральные бинокли с балконов окружающих особняков.

Какое-то время они целовались, но Нейт слишком утомился, чтобы ожидать от него большего. Блер скатилась с него и закурила сигарету, время от времени давая Нейту затянуться; так делали актеры в суперклевом черно-белом французском фильме «Бездыханные», который она смотрела днем на уроке французского. Блондинка в главной роли всегда выглядела шикарно и модно, ни разу не появившись в кадре без помады. Персонажи этого фильма весь день занимались только тем, что катались на мотоцикле «Веспа», трахались, ходили в кафе и курили. Само собой, все это время они смотрелись шикарно. Но Блер нужно было следить за оценками, чтобы попасть в Йельский университет, а из-за школы, домашних заданий и ежедневного секса с Нейтом времени на прихорашивание почти не оставалось. Вьющиеся каштановые волосы Блер были спутанными и мокрыми, ее губы потрескались от продолжительного целования и нечастого применения блеска для губ, а брови она не выщипывала уже целых два дня. Это ее не то чтобы смущало. Секс вполне стоил того, чтобы пожертвовать марафетом. А еще она где-то читала, что час секса сжигает триста шестьдесят калорий, так что даже если она и будет неряхой, так зато худенькой!

Блер потрогала отросшие волоски между своими темными, аккуратно выгнутыми бровками. Ну ладно, может, самую чуточку ее это и смущало, но всегда ж можно взять такси и заскочить в «Элизабет Арденн» на эпиляцию.

Если не считать этих волосков, Блер никогда еще не была так счастлива. После того как она наконец-то переспала с Нейтом две недели назад, она стала совершенно другим человеком. Единственной тучей, омрачавшей ее розовые небеса, был тот факт, что она до сих пор стояла в очереди на поступление в Йель. И как, интересно, они с Нейтом будут встречаться каждый день, если ей в итоге придется отправиться в Джорджтаун, округ Колумбия (единственный вуз, который ее принял), а он будет в Йельском университете в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, или в университете Брауна в Провиденсе, штат Род-Айленд, или еще в каком-нибудь из крутых вузов, куда он так несправедливо умудрился поступить? Не то чтобы она дулась, но Нейт пришел обдолбанным на отборочные тесты, пропустил все факультативы и с трудом набрал средний балл «хорошо», тогда как она посещала все факультативы, предлагаемые в Констанс Биллард, набрала 1490 на отборочных тестах и средний балл почти «отлично с плюсом».

Хорошо, ну, может, немножко дулась.

— Если 6 я вступила в Корпус мира и провела пару лет на строительстве канализаций и приготовлении бутербродов для голодающих детей, там, в Рио или еще где, то Йель был бы просто вынужден меня принять, так ведь? — сказала она вслух.

Нейт ухмыльнулся. Вот что ему так нравилось в Блер. Она была балованной, но не ленивой. Она знала, чего хочет, а поскольку искренне верила, что может осуществить любое свое желание, если приложит достаточно усилий, то никогда не сдавалась.

— Я слышал, что в Корпусе мира все вечно болеют. И еще надо говорить на местном наречии.

— Ну так поеду во Францию. — Блер выпустила струю дыма в потолок. — Или в какую-нибудь африканскую страну, где говорят по-французски. — Она попыталась представить себе, как общается с туземцами в какой-нибудь иссушенной африканской деревне, удерживая глиняный чан с козьим молоком на голове, одетая в цветастый халат (который мог бы выглядеть очень даже сексуально, если подвязать его в правильных местах). У нее был бы суперский загар, а тело — одни только мускулы и кости от тяжкой работы и жутких кишечных инфекций. Детишки собирались бы вокруг нее выпрашивать шоколадки «Годива» (которые она непременно заказала бы для них), а она бы безмятежно улыбалась им, как красивая и совершенно неморщинистая мать Тереза. По возвращении в Штаты она бы получила награду Корпуса мира как лучшая волонтерка или даже Нобелевскую премию мира. Она бы отобедала с президентом, он бы написал ей рекомендацию в Йель, и тогда Йель сам бросился бы к ней с распростертыми объятиями.

Насколько Нейту было известно, Корпус мира оказывал помощь только странам третьего мира, а не экономически развитым государствам типа Франции, и вообще, Блер ни за что не продержалась бы дольше получаса в какой-нибудь африканской деревушке, где нет не то что «Сефоры», а даже унитазов. Бедняжка Блер. Какая все-таки несправедливость: он попал в Йель, ничего для этого не сделав, а ее поставили в очередь, хотя она-то и мечтала поступить в Йель лет с двух. Но опять же — Нейт привык получать все за так.

Он подпер голову рукой и с нежностью убрал прядь темных волос со лба Блер.

— Если тебе в ближайшее время не сообщат, что ты прошла, я обещаю, что не поеду в Йель, — заявил он. — Меня вполне устроит Браун или куда там ты пойдешь.

— Честно? — Блер затушила сигарету в мраморной пепельнице в форме парусника, стоявшей у Нейта возле кровати, и обвила руками его шею, Нейт был, пожалуй, лучшим бойфрендом, о котором могла только мечтать любая девушка. Она сама не понимала, как ей удавалось ссориться с ним, причем не однажды, а много-много раз.

Может, потому что он ей изменял много-много раз?

Неважно. Сейчас Блер точно знала, что никогда-никогда не захочет расстаться с Нейтом. Она прижалась щекой к его сильной обнаженной груди. По зрелом размышлении она решила, что переехать в дом к Арчибальдам было бы неплохой идеей, поскольку ее собственный особняк в данный момент мало напоминал сцены из «Седьмого неба». Всего лишь пару недель назад мать родила ей новую сестричку и теперь страдала от тягчайшей послеродовой депрессии. Не далее как утром Блер застала мамашу в слезах над DVD, присланным с альпаководческой фермы в Перу. Оказывается, взяв шефство над стадом годовалых альпака, можно было заказывать одеяла и свитера, связанные вручную из шерсти животных твоего стада. Вскоре новорожденной сестренке Блер предстояло стать счастливой обладательницей белого шерстяного одеяла, которое будет абсолютно бесполезным до конца лета и, скорее всего, до конца жизни — ну разве что она увлечется самодельными хипповскими нарядами в подростковом возрасте, прорежет в одеяле дырку и переделает его на пончо.

Когда мама была еще беременной, она попросила Блер придумать будущей малышке имя, и Блер, будучи верна идеалам любимого колледжа, выбрала имя Йель. Теперь малышка Йель являла собой живое, ползучее, очень громкое напоминание о том, что сколь бы потрясающей ни была успеваемость Блер, желанный вуз ей фактически отказал. Хуже того, малышка переселилась в спальню Блер, и та была вынуждена спать в комнате своего сводного брата Аарона аж до начала следующего учебного года. Аарон был веганцем, растаманом и собачником, поэтому комната была специально для него оформлена от стенки до стенки органической, экологически безопасной продукцией в баклажанных и шалфеевых тонах. Будто одного этого было мало, Китти-Минки, кот Блер, приобрел привычку мочиться на подушки из ячменной шелухи и блевать на коврики из сушеных водорослей, явно пытаясь вывести из комнаты запах пса Аарона, слюнявого боксера по кличке Муки.

Ага, и не говорите.

Переезжай к Нейту. Блер не могла понять, почему эта мысль не пришла ей в голову сразу. Депресняковая мамаша, спальня с ароматом кошачьей мочи и новорожденная сестренка по имени Йель не очень-то способствуют учебе (и с-е-к-с-у). Вполне естественно, что ей захотелось куда-нибудь перебраться. Конечно, можно было переехать к Серене, но это они уже пробовали, и все закончилось ссорой. Кроме того, на Серену не приходилось рассчитывать в плане с-е-к-с-а.

Разве что те старые слухи все-таки были правдой…

Нейт расслабленно провел руками по ее гладкой обнаженной спине.

— Ты никогда не хотела сделать татушку? — ни с того ни с сего спросил он, поглаживая ее плечи.

Не считая короткого периода, проведенного в реабилитационном центре в начале года, Нейт был обдолбан практически каждый день с одиннадцати лет, и Блер давно привыкла к его неожиданным вопросам. При мысли о большом шраме, наполненном черной краской, она наморщила свой остренький, слегка задранный носик.

— Фу-у-у, — ответила она. Пусть этим занимаются потасканные актриски типа Анжелины Джоли.

Нейт пожал плечами. Он всегда полагал, что тщательно подобранные крошечные татушки в правильных местах — это безумно сексуально. Например, черная кошечка между лопатками очень бы подошла Блер. Но не успел он развить эту идею, как Блер внезапно сменила тему.

— Нейт? — Она ласково потыкалась носом в его мужественную, идеальную ключицу. — Как ты думаешь, твои родители не будут против, если я останусь?.. — Посреди фразы ее прервал звонок, на первом этаже.

Нейту принадлежал весь второй этаж в крыле особняка, поэтому у него был собственный входной звонок.

Он отстранился от Блер и спустил ноги с кровати.

— Да? — отозвался он, нажимая кнопку переговорного устройства.

— Доставка на дом! — заорал Джереми Скотт Toмпкинсон хриплым голосом хронического укурка. — Га-а-аряченькие пирожки!

На заднем плане раздался хохот и другие голоса. Блер ожидала, что Нейт пошлет их куда подальше. Вместо этого он нажал кнопку, открывая дверь и впуская их в дом.

— Мне надо одеться, — бросила Блер. Она выскользнула из постели и прошлепала в ванную при спальне. И как Нейт может быть достаточно умным, чтобы поступить в Йель, но при этом слишком тупым, чтобы понять — присутствие его дружков-укурков в их уютном любовном гнездышке напрочь разрушит всю атмосферу?

Не то чтоб Йель принял его за выдающиеся умственные способности — просто колледжу нужны были хорошие лакроссисты. Вот и весь секрет.

По-крайней мере, теперь у Блер был повод воспользоваться роскошным сандаловым гелем для душа «L'Оccitane», который домработница всегда оставляла у Нейта в душевой. Она вытерлась толстым синим полотенцем «Ральф Лорен», надела свое тоненькое шелковое розовое белье «Косабелла», затянула молнию на форменной сине-белой юбке из школы Констанс Биллард и застегнула две из шести пуговичек на белой льняной блузке с укороченными рукавами от «Кельвин Кляйн». Без лифчика, босиком, она всем своим видом говорила: «Девушка только что вышла из душа, так что вам, ребята, пора». Оставалось надеяться, что дружки Нейта поймут намек, возьмут ноги в руки и уберутся к черту. Она взъерошила свои влажные волосы и толкнула дверь в спальню.

— Бонжур! — У Нейта на кровати сидела полногрудая черноволосая длинноногая девушка из французской школы «Эколь». Блер раньше пересекалась с ней на вечеринках. Ее звали Лексус, или Лексик, или как-то так же по-дебильному; шестнадцатилетняя школьница, она успела поработать в Париже моделью и теперь пыталась изо всех сил поддерживать образ французской хиппи-шлюшки. Лексик, которую на самом деле звали Лекси, была одета в широкое лавандово-горчично-желтое хлопковое платье ручной окраски, выглядевшее самодельным, но в действительности купленное в «Кирна Забет» за четыреста пятьдесят долларов, и обута в уродливые плоские сандалии от «Барниз» а-ля пакистанский пастух, от которых все, кроме Блер, были без ума в этом сезоне. Лицо Лекси было свободно от макияжа, в руках она держала акустическую гитару. Рядом с ней на кровати валялся пластиковый пакет, набитый планом.

Ну просто бунтарка. Большинство школьниц не выходят из дому без пачки «Жигана», красной помады и пары каблуков.

— Пацаны раскуривают бульбулятор на крыше, — пояснила Лекси. Она бесцельно провела большим пальцем по струнам: — Alors, хочешь поджемуем, пока они придут? Поджемуем?

Блер наморщила носик еще более красноречиво, чем при мысли о татуировках. Она терпеть не могла всяких фишек типа «давайте накуримся, будем играть на гитарах и ржать с обдолбанных друзей и их комментариев», и ей совершенно не хотелось общаться с этой Лексик, которая явно считала себя крутейщей француженкой во всем Нью-Йорке. Лучше уж смотреть повторы «Опры» по каналу «Оксиджен» в спальне с кошачьим ароматом под аккомпанемент рыданий неуравновешенной матери, расстроенной судьбой маленьких альпака.

Кто-то вставил зажженную янтарную ароматическую палочку в пробковый каблук одной из недавно купленных Блер мятно-зеленых туфель от «Кристиан Диор». Она выдернула палочку и воткнула ее в иллюминатор одного из столь любимых Нейтом модельных парусников, расставленных на столе. Затем она завязала туфли, застегнула еще пару пуговиц на блузке и подхватила свою винтажную сумку с бамбуковой ручкой от «Гуччи».

— Передай, пожалуйста, Натаниэлю, что я ушла домой, — бросила она.

— Миру мир! — откликнулась Лекси с обдолбанной радостью. — Аu revoir!

У нее на лопатке были вытатуированы солнце, луна и звезды.

Так вот почему Нейт вдруг заинтересовался татушками!

Блер решительно спустилась по ступеням и вышла на Восемьдесят вторую улицу. Казалось, что уже настало лето. До захода солнца оставалось еще два часа, а воздух благоухал свежескршенной травой из близлежащего Центрального парка вперемешку с лосьоном для загара на полуголых барышнях, спешащих к себе домой на Парк-авеню, компашка одиннадцатиклассников из школы Сент-Джуд, явно канающих под Нейта и Джереми, собралась под кнопкой звонка у дома Нейта. У одного из них на плече болталась гитара.

— Bien sur. Заходите! — донесся до Блер голос Лекси из переговорного устройства. Можно подумать, это ее дом.

Складывалось впечатление, что дом Нейта, как психологический магнит, притягивал к себе всех юных планокуров Верхнего Ист-Сайда. И Блер готова была поклясться, что ничего не имеет против — честное слово! — при условии, что ей не надо будет сидеть и смотреть, как они джемуют. Блер понимала: после всего, что им с Нейтом довелось пережить, теперь все будет по-другому. Они с Нейтом были душевно вместе, а теперь вот и физически тоже, так что она спокойно могла оставить его самого в полнейшей уверенности, что он и думать не станет об измене.

Она спускалась по Восемьдесят второй улице в сторону Пятой авеню, на каждом углу проверяя, не пришло ли сообщение от Нейта. Ясно же было, что он вот-вот позвонит. Как всё агрессивно-одержимые собственницы, она считала, что у Нейта не может быть жизни без нее.

Хотя опять же — если б это было так, у нее б уже давно поехала крыша.