Дуэль

Глава 9

На следующий день рано утром явился мистер Уиггз. Афина предвидела его визит. Господа завтракают, сказал ему дворецкий. Уиггз привык, что ему предлагают позавтракать с лордом и леди Ренсдейл, поэтому был оскорблен вдвойне.

В то же утро он пришел попозже. Афина знала, что так и будет, и встретила его в гостиной. Как только Уиггз уселся и ему подали чашку чая и тарелку с бисквитами, он стал читать ей нотацию. Афина и это предвидела.

Она слушала его вполуха, думая, не дать ли Трою еще одну дозу опия, приедет ли в Лондон мать графа. Позволит ли ей дядя Барнаби остаться в его в доме после того, как Трой поправится, запретит ли Спартак вернуться домой своей падшей сестре. Не придется ли ей искать место компаньонки или гувернантки.

– Говорю вам, я просто в ярости.

Афине вовсе не хотелось искать место. Но она села прямее и стала слушать внимательнее. Очевидно, Уигги уже высказал свое возмущение. Его бульдожья физиономия побагровела.

– Да?

– Любой человек с принципами пришел бы в ярость.

– Согласна с вами.

– Ложь, выдумки и нескромное поведение. Я потрясен. Не ожидал, что вы способны на это, мисс Ренслоу.

– Не ожидали? Но я же не знала, что они собираются… О чем, собственно, вы говорите, мистер Уиггз?

– Неужели вы настолько привыкли лгать, что сами этого не замечаете? – Он повысил голос. – Вы явно не та женщина, за какую я вас принимал, и явно не подходящая жена для священнослужителя. Не верю, что вы являетесь хорошим примером для юного Ренслоу, так и скажу лорду Ренсдейлу.

Терять Афине было нечего, и она спросила:

– Чего вы от меня хотите? Чтобы я покинула моего братика?

– Вашего братика? Этот юный дьяволенок заслуживает порки, и я сообщу об этом Ренсдейлу, как только юнец поправится. Вы всегда просили относиться к вам снисходительно, но на сей раз вы оба зашли слишком далеко. И я так и не узнал бы об этом, если бы не зашел нынче утром к вашему дяде.

– К моему дяде? Ах вот что вас так возмутило.

– Возмутило? Я охвачен ужасом и отвращением. Я по крайней мере убедился, что у вас в действительности имеется такой родственник. Вы сказали мне, что он болен. Он лежит в постели, сказал мне юный Ренслоу. Но его даже нет в Лондоне, вот что сообщила мне соседская служанка!

– Он скоро приедет. Военно-морское министерство ждет возвращения его корабля…

– Представьте себе мое смятение, когда я зашел посоветоваться с капитаном относительно переезда вас и вашего брата из этого дома с запятнанной репутацией. И признаюсь, я намеревался поговорить с капитаном о более личных вещах. Слава Богу, что я этого не сделал!

– Вы и не могли поговорить с дядей Барнаби, если его нет дома, не так ли?

Ее неуместная попытка пошутить вызвала еще большую ярость у Уиггза. Его кадык запрыгал, рот скривился, а голос стал громче, теперь он говорил совсем как проповедник с кафедры. Без поддержки лорда Ренсдейла он, вероятно, никогда не получит такой кафедры, равно как и приданого мисс Ренслоу. Теперь он терял и то и другое. Неудивительно, что он вышел из себя.

– Дело в том, что его вообще не было дома все это время, клянусь всем святым! Я мог бы никогда не обнаружить этот факт, если бы не служанка, которая подметала крыльцо соседнего дома. Вы лгали мне, мисс Ренслоу, – кричал он, – лгали, глядя в глаза, лгали, чтобы иметь возможность жить в Лондоне и весело проводить время!

– Весело? Я жила в Лондоне для того, чтобы проконсультироваться у хороших врачей относительно здоровья моего брата и чтобы показать Трою город, пока мы здесь. Я знала, что вы этого не одобрите, поэтому решила избежать споров и не говорить вам об отсутствии дяди. Вы говорите так, будто я гуляла по Дарк-Уок в Воксхолле или примеряла подвязки на Бонд-стрит. Я не купила ни одного романа, потому что знала, что вы их презираете. Да, Трой лгал вместе со мной, потому что мы не хотели возвращаться домой в тот же день, когда приехали, мы наконец-то обрели полную свободу и могли узнать хоть что-то об этом мире. Я не считаю это аморальным поступком, сэр. И если бы вы, мистер Уиггз, не были таким упрямым, таким бесчувственным, нам не пришлось бы выдумывать болезнь дяди Барнаби.

– Как, значит, это я виноват в том, что вы обманули и меня, и виконта Ренсдейла, который облек меня полномочиями опекать его подопечного? Хм… Это очень по-женски – клеветать на человека вместо того, чтобы признать свои ошибки.

– Я признаюсь во многих своих глупостях, но вольное поведение мне несвойственно.

– Но все же вы поселились здесь, в доме известного подвесы.

– Не по моему желанию, этого вы не можете не признать. Или вы полагаете, что я устроила ранение моего брата, чтобы привлечь к себе внимание лорда Мардена и получить возможность участвовать в его грубых и распутных оргиях или чем там занимаются распутники?

– Ни в коем случае не в грубых, дорогая, – сказал граф, входя в комнату. Его сжатые кулаки говорили о крайнем негодовании. Он поклонился мисс Ренслоу, повернувшись спиной к негодяю, осмелившемуся кричать на нее в его собственной гостиной. – Распутник, пользующийся успехом у женщин, никогда никого не обижает.

Афине было стыдно, что его сиятельство видел или слышал, что она препирается с Уиггзом, словно торговка рыбой. Лицо у нее пылало – ведь она назвала графа распутником.

– Прошу прощения, милорд. Мне не следовало выражаться столь резко.

– Никто и не ждал, что вам известно что-то о распутниках и оргиях, слава Богу. У вас какие-то проблемы?

– Хм… Да, проблемы. Мисс Ренслоу показала себя особой менее чем достойной.

Йен повернулся, чтобы посмотреть на Уиггза, который принялся презрительно хмыкать вместо того, чтобы фыркать. Йен потянул ленточку, на которой висел его монокль, и поднес его к глазу. Он медленно оглядел наставника, начиная с его волос, разделенных надвое пробором, и кончая пыльными башмаками. Под его испытующим взглядом Уиггз переминался с ноги на ногу. Не сказав ни слова, Йен добился своей цели: женщина под его крышей, под его покровительством выше подозрений и явно выше обвинений, исходящих от такого низкого образчика рода человеческого.

– Я нахожу, что мисс Ренслоу достойна восхищения во всех отношениях, начиная с ее преданности брату и кончая ее любезным обращением с моей прислугой. Леди в подобных обстоятельствах не должна подвергаться нападкам за то, что следует своим моральным принципам. – Особенно в его доме, что подчеркнула его поднятая бровь.

– Даже… хм… если она прибегает ко лжи? А что будет дальше? Воровство?

– Полагаю, мне придется поставить сторожа при моем фамильном серебре.

– Вы можете шутить сейчас, милорд, но покажется ли вам забавным, когда свет отвернется от мисс Ренслоу? В качестве ее семейного духовного наставника я считаю необходимым указать ей на ее ошибки и недостойное поведение.

– Что вы и сделали, пространно и красноречиво. Мисс Ренслоу никогда не станет мишенью общественного осмеяния.

– Будучи под защитой какой-то женщины, о которой никто никогда не слышал? Леди Трокмортон-Джонс? Хм… Насколько мне известно, это такая же выдумка, как и присутствие капитана в Лондоне.

– Уверяю вас, эта леди вполне реальна. И моя мать, как только представится возможность, приедет сюда.

– Тогда где же находится эта родственница капитана? Если она печется о репутации мисс Ренслоу, ей полагается находиться сейчас здесь, в этой комнате.

– Как, в то время, когда мисс Ренслоу принимает своего семейного, как вы выразились, духовного наставника?

– В то время, когда она пребывает одна в доме известного… – Уиггз не произнес оскорбительного слова. – Но что за компаньонку вы ей нашли?

– Вполне приемлемая дуэнья, которая знает, что ее подопечной не грозит никакое бесчестье в моем доме.

– Мне бы хотелось самому познакомиться с этой женщиной, дабы убедить лорда Ренсдейла, что его сестра не навлекла на себя позор.

Афина стала между мужчинами.

– Теперь вы перешли на грубости, мистер Уиггз. Хозяин дома прилагает все усилия, чтобы мне было удобно. У вас нет причин для столь гнусных подозрений. Возможно, моя выдумка насчет дяди Барнаби вызвала у вас недоверие ко мне, но, поверьте, его сиятельство не заслуживает вашего недоверия.

Йен шагнул к двери, дав понять Уиггзу, что ему следует покинуть комнату.

– Моя дорогая мисс Ренслоу, благодарю вас за героические попытки, но я сам могу постоять за себя. – Он подмигнул ей и прошептал: – И за вас тоже.

Уиггз хмыкнул в очередной раз, но продолжал гнуть свою линию:

– Вы не ответили на мой вопрос. Где находится леди Трокмортон-Джонс? Я должен засвидетельствовать ей свое почтение.

– Она спит, поскольку провела несколько часов у постели юного Ренслоу, тогда как вы, должен заметить, не выразили желания сделать это. Непременно внесите это в ваше донесение виконту Ренсдейлу, Уиггз.

Уиггз фыркнул и что-то пробормотал, но все же предложил, хотя и с запозданием, посетить своего подопечного в его комнате. Ведя его к лестнице, Йен предложил мисс Ренслоу пойти поспать, как это сделала ее компаньонка, и добавил:

– Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что вы должны лечь спать в комнате этой женщины, видит Бог! Только то, что вы сами должны отдохнуть. – После чего он громко выразил удивление, почему это мелкие умы сразу видят что-то подозрительное в любой мало-мальски необычной ситуации. Почему испытывают удовольствие, если удается запятнать чью-либо репутацию?

– Я вовсе не испытываю удовольствия, уверяю вас, – возразил Уиггз, и Йен ему поверил. Ведь на кон поставлено приданое и приход, не говоря уже о самой Афине, хотя этот губошлеп и не заслуживает такой жены.

Уиггз запыхался, едва поспевая за его сиятельством вверх по мраморным ступеням.

– Моя репутация незапятнанна, поэтому одинокие женщины могут находиться в моем обществе, не навлекая позора на свое доброе имя. Однако я узнал, что в прошлом мисс Ренслоу мне лгала. Что же я должен думать, по вашему мнению?

– Разумеется, вы должны думать о божественном спасении, совершая добрые поступки, неся веру язычникам. То есть я полагаю, что именно этим занимаются священнослужители, а не обличением невинных женщин.

И юношей.

Йен сообщил, что Трой слишком слаб и не сможет выслушать более трех предложений из речи, в которой Уиггз станет обличать ложь. Юноша несколько раз застонал, слабо улыбнулся в знак благодарности и медленно закрыл глаза. Но как только граф и преподобный вышли, снова принялся рассматривать книгу о лошадиных бегах, которую принес мистер Карсуэлл.

Афина ждала возвращения его сиятельства в гостиной, чтобы осведомиться о его намерениях. Не о тех намерениях, которых, как она знала, не существует, а о том, как он собирается поступить с мистером Уиггзом. Ей пришлось признаться в обмане и покончить с этим. Да, она живет одна в притоне разврата, где нет никого, кроме больного юноши и пройдохи в юбках. Но граф подмигнул ей и нагромоздил целую кучу вранья для Уиггза. И теперь ей хотелось узнать, какой фортель задумал он на этот раз, как говорят конюхи, и какую роль предстоит сыграть в этом ей. Она слышала, как дворецкий прощается с мистером Уиггзом, но лорд Марден не появлялся. Он вышел через садовые ворота, торопясь найти лошадь, а потом Карсуэлла.

Йен обнаружил друга в «Уайтс».

– Здесь холодно, тебе не кажется? – спросил он, садясь рядом с Карсуэллом в кожаное кресло и держа в руке бокал с вином.

Карсуэлл предложил ему сигару, от которой Йен отказался.

– Холодно? Нет, вовсе нет.

– Значит, это замерзает преисподняя. Я пригласил к обеду этого чудака Уиггза.

– Господи! Зачем?

– Потому что он чуть было не обвинил меня в том что я соблазнил мисс Ренслоу. Если я не смогу его переубедить, он решит, что она пала. Мне нужно дать обед, чтобы он увидел, что она не скомпрометирована.

Карсуэлл выпустил колечко дыма над головой Йена.

– Что ты и вознамерился сделать.

– Пожертвовав моими гнедыми.

– Ах! Но ты же сказал, что слуги все знают.

– В этом году Рождество в Мэддокс-Хаусе настанет рано.

– Шантаж? Ну-ну…

– Нет, это просто награда за все дополнительные труды, связанные с гостями. Ухаживать за больным – это тягостный труд, выходящий за рамки чувства долга.

– А у тебя так мало слуг, и они так перегружены работой.

Все знали, что Йен держит в два раза больше слуг, чем это необходимо, только чтобы у людей была работа.

– Вот именно. Если хорошо обращаться со слугами, они будут лучше служить.

– И будут тебе преданы.

– Надеюсь, черт побери.

Афина не понимала, зачем нужно пройти через такое испытание. Рано или поздно мистер Уиггз узнает об обмане. Если рано – он рассердится; если поздно – выйдет из себя. Если их не выдадут слуги, леди Трокмортон-Джонс может выругаться или поклониться вместо того, чтобы сделать реверанс. Не дай Бог, она опять забудет побриться.

– Где ваш инстинкт игрока, мисс Ренслоу? Есть шанс, что Уигги никогда не поймет, что это маскарад, – объяснил Йен. – И мы повторим представление, и когда наконец-то прибудет моя матушка, он не посмеет устроить скандал.

– А тебе следовало бы переехать в гостиницу в тот момент, когда мисс Ренслоу переступила твой порог, но ты этого не сделал, – добавил Карсуэлл. В этот вечер на нем было надето атласное платье цвета зеленого лимона, такой же тюрбан с фальшивыми локонами, прикрепленными на лбу, и огромная, тоже фальшивая, бриллиантовая брошь на груди. Стразовая булавка ранее служила пряжкой для ботинок. Изящные туфельки принадлежали сестре Йена, они жали ногу немилосердно, поэтому леди Трокмортон-Джонс была в дурном настроении.

– Но ведь это дом лорда Мардена, – сказала Афина, – и он так много сделал для моего брата.

– И был совершенно слеп, – пробормотал Карсуэлл. В этот вечер никто не принял бы Афину за ребенка. Ее новая горничная была тщеславна и мечтала пойти в услужение к какой-нибудь леди, а пока практиковалась на мисс Ренслоу. Белокурые волосы Афины были уложены на верху головы, сквозь пряди была пропущена жемчужная нитка. Ее просторное платье цвета слоновой кости было переделано так, что облегало гибкую фигуру. Вырез платья был сделан больше, кружева, оторачивающие его, отчасти были сняты; украшений на платье стало меньше, зато теперь было видно больше, тела. Когда Афина выразила свое беспокойство относительно нескромности этого выреза, горничная заверила ее, что слегка приоткрытая грудь – последний крик моды.

Афине казалось, что груди у нее совсем нет, и большая часть этой отсутствующей груди оказалась на виду. И еще ее тревожило, что мистер Уиггз, увидев ее в таком наряде, решит, что она теперь стала дамой полусвета. Но ведь он уже и так думает о ней самое дурное, так почему же ей не показаться во всей красе на обеде у графа?

Лорд Марден явился во всей своей красе. Хопкинс приложил особые усилия, чтобы его господин был одет по последней моде. Темные кудри Йена были тщательно причесаны, шейный платок завязан восточным узлом. Афина старалась не смотреть на его широкие плечи или – что еще хуже – мускулистые ноги, обтянутые панталонами. Она облизнула внезапно пересохшие губы.

Йен вздохнул. Он был слеп? Он был бы, кроме того, глухим и немым, если бы не заметил, что маленькая Афина Ренслоу – сложившаяся женщина. Она, возможно, сама не знает о силе своего очарования, но любой мужчина вполне это сознает. Йен почувствовал, что каждая капля его крови приливает к тому месту, где ей совершенно нечего делать, и разозлился на себя. Он совершенно не так должен реагировать на девушку, чью репутацию и невинность вознамерился защитить и сохранить! Ему даже не следовало бы смотреть на эти холмики цвета сливок, открываемые скромным вырезом ее лифа. И на ее язычок, высунувшийся, чтобы смочить ее мягкие губы. И на золотистый локон, падающий ей на щеку. Он снова вздохнул.

Не важно, на чем задержался его взгляд. Важно, на что смотрел мистер Уиггз. Он вошел в гостиную, где все дожидались, когда подадут обед, поклонился хозяину дома и своей бывшей нареченной, а затем сердито глянул на трепещущие ресницы и расшитый бисером бюст леди Трокмортон-Джонс.

Афина и Йен переглянулись, готовые признать свое поражение, готовые к взрыву. Уиггз отвернулся от матроны, увенчанной тюрбаном, и повернулся к Йену, выставив вперед челюсть.

– Не знаю, какую шутку вы задумали, сэр, или что вы надеялись уладить, сделав меня мишенью ваших насмешек, но у вас ничего не получится.

– Я…

Уиггз не дал лорду Мардену продолжить. Он ткнул пальцем в предполагаемую компаньонку Афины и выпалил:

– Ей-богу, никакой леди Трокмортон-Джонс не существует. Во всей Англии нет знатной семьи под такой фамилией, она не занесена в справочник Дебретта, неведома геральдической палате. Не является ли эта особа одной из ваших любовниц, или это просто актриса, которую вы наняли, чтобы сыграть этот фарс?

– Его любовниц? – переспросила Афина, пряча испуганное хихиканье за носовым платочком.

– Просто актриса? – вопросил Карсуэлл. – В моем подведении нет ничего простого.

Но тут поднял руку Йен.

– Вы разоблачили нас, сэр. – Он уже приготовился взять всю вину на себя, признаться во всем, но его остановило хихиканье Афины. Все в порядке, все дело в ней. Погибнет она. Поэтому Йен сказал: – Вы правы, вы слишком проницательны и не могли не обнаружить наш маленький обман.

Уиггз не знал, распустить ли ему хвост или начать разглагольствовать насчет «маленького» обмана. Он ограничился хмыканьем, и Йен продолжил:

– Дело в том, что я придумал леди Трокмортон-Джонс, чтобы сохранить в тайне ее настоящее имя.

– Вот как? – спросила Афина. Йен посмотрел на нее и сказал:

– Прошу прощения, но вам, моя дорогая, мы тоже не могли сказать правды, потому что ее высочество была обеспокоена тем, что вы будете относиться к ней слишком почтительно, если узнаете правду.

– Ее высочество? – Мистер Уиггз вытаращил глаза, челюсть у него отвисла.

– Ее высочество? – заморгала Афина.

– Ее… – начал было Карсуэлл, но Йен наступил ему на и без того ноющую ногу. – Я хочу сказать: ведь вы, милорд, поклялись ничего не говорить.

– Но кому же нам доверять, как не мистеру Уиггзу, священнослужителю?

– Действительно, кому? – переспросила леди Трокмортон-Джонс с пронзительным хихиканьем. – Полагаю, теперь вы можете рассказать ему и все остальное. Уверена, вы разожгли его любопытство. – Карсуэлл добавил так тихо, что его слышал только Йен: – И мое тоже.

Граф нахмурился, но поклонился – достаточно низко, как полагается кланяться особе королевской крови.

– Мисс Ренслоу, мистер Уиггз, я с большим удовольствием познакомлю вас с ее высочеством, австрийской принцессой Хедвигой Зифтцвейг. Она приехала в Англию инкогнито с секретной миссией по поручению своего брата, желающего заключить союз с нашей страной, которая борется с корсиканским чудовищем. Если сведения о ее неофициальном визите выйдут наружу, кто знает какой урон будет нанесен внешней политике и ее страны, и нашей.

– Ах, либен, не рассказывайте больше ничего. Это есть слишком опасно, если они узнают.

Афина кашлянула, и принцесса Хедвига хлопнула ее по спине.

– Wunderbar,[1] да?

– W-Wunderbar. Да. – И Афина сделала глубокий реверанс.

Уиггз торопливо расшаркался, а потом схватился за спинку стула, чтобы не упасть.

– Вы хотите сказать, что… что компаньонка мисс Ренслоу – шпионка?

– Мы не употребляем этого слова, – ответил Йен. – Ее высочество собирает информацию. Она согласилась остановиться здесь, оказав мне любезность.

– Почему же шпи… Почему же австрийская принцесса согласилась играть роль компаньонки какой-то деревенской девушки?

– Как я уже сказал, из любезности. Я много лет был другом сестер ее высочества, когда они начали посещать наши прекрасные берега.

– Und лучше скрываться, чем выставлять себя напоказ, я всегда говорить. Und я сочувствую маленькой фрейлейн, такой одинокой, ja?

– Но погодите, я слышал о принцессах Зифтцвейг. Насколько я помню, одну из них светская хроника связывала с вашим именем, Марден. – Казалось, своим воинственным тоном Уиггз хотел сказать – принцесса это или нет, но он не потерпит, чтобы любовница Мардена выступала в качестве наставницы мисс Ренслоу.

– Княжество Хафкеспринк может похвастаться множеством королевских сестер. Я имел удовольствие сопровождать принцессу Хельгу по случаю ее последнего визита в Англию и устроить прием в честь принцессы Ханны. Я танцевал как-то с принцессой Хенрикой, до того как она вышла замуж за русского графа.

Уиггз переварил полученные сведения, размышляя, не переспал ли Марден со всеми тремя бабенками, прославившимися своим легкомыслием. Конечно, все они приняты в высших кругах. Он кивнул, причем ни одна прядь его волос не сдвинулась с места.

– Но я никогда не слышал о принцессе Хедвиге.

Йен придвинулся к викарию.

– Разве вы не знаете? Это внебрачный отпрыск княжеского дома. Признанный, но не узаконенный. Вот почему она подходит для этой деликатной миссии, и вы должны сразу же сделать вид, будто мы об этом вообще не говорили.

– На моих губах печать.

– А на моих печати нет. Где есть мой обед? – вопросила принцесса.