Душенька

Глава 3

«Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой. Служила наша Танечка в столовой заводской», — пела Людмила, качая на коленях внучку.

Танечка в подгузнике и легкой распашонке подпрыгивала в такт и заходилась счастливым смехом, показывая свой единственный наполовину вылезший молочный зуб. Голубые глазенки светились радостью. Колыбельные на нее не действовали, и вообще — спать она явно не собиралась. Поэтому Людмила решила: пусть уж лучше ребенок веселится, нежели плачет.

К песенке про Танечку-малютку пристрастила прабабушка Римма. На этой почве у них с Александрой возникали некоторые разногласия.

— Я не поняла, бабуль… — говорила Саня. — Ты что, хочешь, чтобы моя дочь стала буфетчицей?

— Почему буфетчицей? — недоумевала Римма Аскольдовна.

— А потому… Нечего мне программировать ребенка на работу в какой-то тошниловке.

— А по-моему, прекрасная песня. И Татьяне очень нравится.

Римма Аскольдовна была главой их женского клана. Окончив в свое время исторический факультет университета, она всецело посвятила себя археологии. Людмила сколько помнила мать, та либо пропадала на каких-то раскопках в весенне-летний период, бывая в семье только наездами, либо с головой уходила в научные труды, и в это время также была потеряна для родных и близких. По этой причине от нее ушел муж, но Римма Аскольдовна этого почти не заметила, оформив развод походя, в промежутке между экспедициями.

Больше она замуж не выходила: во-первых, не очень и хотелось, а во-вторых, просто было некогда. Хотя Римма Аскольдовна и слыла красавицей, и к ней даже сватался кто-то из ее приятелей-археологов. Она очень хорошо относилась к своим домочадцам и ценила уют домашнего очага, создаваемый дочерью, но сама на такой подвиг была не способна, так как по большому счету интересовалась только раскопками, артефактами, исследованиями, рефератами и докладами.

Людмилу воспитывала бабушка, и она по-настоящему смогла сблизиться с матерью только уже в студенческом возрасте. Они неплохо ладили. И так до сих пор и жили в одной квартире. Так же вместе с ними жила и Саня с маленькой дочкой. Квартира была трехкомнатная, и таким образом у каждой из них был свой угол. Людмила, хоть и дослужилась до руководящей должности, однако не могла позволить себе отдельное жилье. Все-таки она возглавляла комитет по культуре, а не «Норильский никель».

Мужчины у них почему-то не приживались. У кого-то не приживаются комнатные растения, у кого-то — домашние животные. У них же с тем и с другим все было в полном порядке. А вот что касалось мужчин…

Людмила развелась с отцом Александры десять лет назад. Геннадий был художником, а ее с юности тянуло в творческую среду, и она всегда мечтала стать женой какого-нибудь «творца»: художника, артиста, композитора… писателя на худой конец. Людмила так и видела себя в роли музы при талантливом супруге. Поскольку своих амбиций и тяги к творчеству у нее никогда не было.

И вот она встретила художника Гену на какой-то молодежной вечеринке. Он тогда только еще заканчивал местный худграф, а о нем уже говорили как о подающем большие надежды. Гена действительно был талантливым молодым человеком. Но пристрастие к алкоголю постепенно свело на нет весь его потенциал.

Это были черные годы для Людмилы. Она надрывалась на двух работах, в то время как муж беспробудно пил в своей квартире, в которой была устроена его мастерская, и приводил туда каких-то распутного вида неряшливых женщин, представляя их натурщицами. Она, наивная, просила его образумиться и даже пыталась лечить. А муж в свою очередь бросал ей в лицо обвинения, что она со своими мещанскими взглядами его совсем не понимает и не ценит, швырялся табуретками и пустыми бутылками из-под водки, пива и дешевого портвейна.

Гена писал что-то невообразимое и злился на то, что эти «усредненные умы» не способны оценить полета его творческой мысли и вообще — ничего не понимают в настоящем искусстве. Его картины, сотворенные на алкогольной почве, являли зрелище пострашнее атомной войны и Судного дня, вместе взятых. «Последний день Помпеи» — просто мелкая бытовая неурядица по сравнению с той вселенской жутью, что воплощала на холсте кисть в трясущейся с похмелья Гениной руке. Он с маниакальным упоением изображал мир во всей неприглядности и мерзости, не жалея мрачных красок, и оценить это творчество по достоинству мог разве что человек с больной психикой или такой же запойный алкоголик. Всех остальных же от его полотен просто с души воротило.

Однажды Людмиле все это просто осточертело: и муж, и его пьяные выходки, и его богомерзкие картины, и она развелась с Геннадием, предоставив ему возможность в свободном полете найти себе другую музу. То есть еще какую-нибудь идиотку, которая будет все это терпеть. С тех пор она видела его всего пару раз: он стоял в парке с мольбертом, заросший, неопрятный, как бомж, и рисовал портреты прохожих. Видимо, ему пришлось сменить направление творчества, чтобы заработать себе на хлеб.

Лет пять назад Людмила сошлась было с одним мужчиной, но ничего не вышло, к тому же новоявленный отчим стал тянуть руки к Саше. Людмила сразу его выгнала. Хотела, правда, посадить, но в районном отделении милиции, куда она пришла, чтобы написать заявление, ее уговорили оставить это дело. Все равно, мол, ничего не докажет. Так зачем же портить им показатели?.. Насчет показателей они, конечно, не говорили, — она сама все поняла. Чай, не дура. Только спросила напоследок у мента, который вел с ней просветительскую беседу, сын у него или дочь.

— Какая вам разница? Ну, допустим, дочь, — ответил тот, не чувствуя подвоха.

— Желаю ей никогда не испытать того, что испытала моя, — мстительно произнесла Людмила и ушла.

А Саша после домогательств отчима занялась айкидо и уже больше ничего и никого не боялась.

— Пусть меня боятся, — мрачно шутила она.

Ей так же, как и старшим женщинам в их семье, не везло с мужчинами. На первом курсе университета у Сани случился страстный роман с молодым преподавателем. Они даже стали жить вместе, в его квартире, и она, как водится, забеременела. И конечно, как водится, предложила возлюбленному «решить», как им быть дальше. Возлюбленный в свою очередь предложил ей самой решить эту проблему. Например, сделать аборт.

Аборт Саня делать не собиралась. От возмущения она сломала бывшему любовнику нос, немного не рассчитав силы, потом забрала из университета документы, так как он грозился, что не даст ей там учиться, и вернулась в отчий дом. Точнее, к маме с бабушкой…

Напевая, Людмила услышала, как в замке повернулся ключ, затем открылась дверь, и из прихожей донеслось виноватое тявканье Муси и ворчанье Сани, отчитывавшей безалаберную питомицу. Затем она загнала проштрафившуюся собачонку в ванную и вымыла ей лапы. И только после этого позволила Мусе войти в комнату. Муся, махая ушами, как крыльями, тут же обрадованно запрыгала вокруг малышки, сидевшей на коленях у бабушки Люды.

Саня протянула руки к дочери, которая, увидев мать, стала рваться к ней.

— Ну, иди к маме… Ах ты мой пухлик…

Когда Римма Аскольдовна, подобно княгине Ольге, возвращалась из своих дальних походов, они собирали гостей — своих подружек всех поколений — и пили чай с домашним тортом. А потом Людмила пела под гитару их любимую песню, ставшую гимном семьи, про Машу и рыженькую сучку. Чтобы придать песне большую актуальность, Людмила пела так: «Погулять выводит Саша рыженькую сучку…» Особенно актуальными, в связи с их образом жизни, были слова в последнем куплете: «В кухне, в комнате, в сортире прибрано и сухо… Хорошо, когда в квартире нет мужского духа!» Что правда, то правда, в их бабьем царстве не было места для мужчин.