Два билета в Вену

Глава 9

Что ж, нужно жить дальше, будто ничего не случилось, нет, даже так, будто ничего и не начиналось. Не было никакого Лиханова, дачи, камина… Ей это просто приснилось.

Легко сказать, что ничего не было, но как обмануть память? Его лицо, глаза, улыбка все время стояли перед глазами. Она помнила его запах, ощущала его руки, слышала его страстный горячий шепот.

– Все-таки, Лена, тебе нужно поехать, развеешься… – тревожилась за подругу Натка. – Это единственное средство от любовной тоски. Поверь мне. Встреча с родными и друзьями детства расшевелит и отвлечет. Поклонники юности иногда очень поднимают душевный тонус. Удачный повод, чтобы побывать дома.

Лена задумчиво взяла в руки телеграмму. Когда почтальон спросил, здесь живет Лена Скворцов, та с замиранием сердца прошептала:

– Это я.

Она расписалась, взяла бланк и не могла прочитать ни слова. «Боже, что с ним?» – мелькнула страшная мысль. Лена боялась заглянуть в телеграмму. Наталья не выдержала:

– Что стряслось? – решительно взяла листок, пробежала глазами. – О Господи, Лен, разве можно так пугать? Читаю: «Приглашаем пятилетие окончания школы двадцать седьмого октября. Друзья десятый Б». Что ж, очень трогательно…

Слушая, как Натка скорбным голосом сообщает директрисе, что у подруги заболела мама и ей надо срочно выехать домой, Лена подумала: «Наверное, надо действительно съездить домой, чтобы не ждать каждую минуту его звонка, чтобы не маячить из угла в угол комнаты, чтобы не тяготиться встречами с Борисом, избежать ненадолго его настойчивых взглядов». В глубине души Лена надеялась, что по ее приезду обратно что-то прояснится, что еще произойдет чудо и Андрей появится или позвонит.

Она решительно начала собираться.

…Черная ночь с завидным постоянством взрывалась вспышками фонарей. Капли дождя размазывало по стеклу встречным потоком воздуха. Лена машинально смотрела за окно, где ничего нельзя было разглядеть. Поезд мчал ее из Москвы. Она едет домой.

Соседи по купе давно спали. На верхней полке, напротив, похрапывал молодой мужчина. Внизу, под ним, молодая женщина в спортивном костюме. Под Леной беспокойно ворочалась худощавая старушка с живым любопытным лицом.

В черноте ночи ветер безжалостно хлестал голые ветки. Ни единой души на станциях электрички, ни одного автомобиля на переездах. Лена остро ощутила свое одиночество, ненужность и незащищенность в чужом равнодушном мире. Никто не ждал ее, никто не торопил с ней встречу, никто не спохватился, что она уехала. Никто… На самом деле Лена понимала, что она думает только об Андрее. Ведь ждут же ее дома мама, папа и сестра, ждут одноклассники. А в Москве Борис, провожая ее на перроне, шепнул: «Я буду тебя очень ждать!» И Натка, наверное, завтра уже заскучает по подружке. Но все это было не то, и как бы ни были дороги и любимы все эти люди, только один человек во всем мире мог ее согреть. Но он не хотел ее знать. Лена села в поезд, чтобы убежать от этих мыслей, но разве можно убежать от себя? Она не заметила, как уснула под перестук колес.

Перед барским домом собралась вся прислуга. На столах были расставлены угощения, но вино в большом кувшине вынесли, когда к дворовым и лакеям вышла сама графиня. Она обнесла всех, разливая вино в стаканы, и каждый благодарил барыню, прикладываясь к ручке, и поздравлял с именинником. Последняя, к кому подошла Ольга Сергеевна, была Маруся.

– Выпей, милая, за здоровье Петра Алексеевича! – никто не заметил, как ловко графиня подсыпала порошок в стакан. – Пей до дна, коли любишь моего Петеньку.

Маруся странно посмотрела на барыню и послушно выпила стакан, слегка поморщившись – вино показалось кислым.

Бабы устроили хоровод. Позвали Марусю, она была лучшей плясуньей, но девушка в хоровод не вышла.

– Да она в доме прислуживает, – сказала дородная круглолицая Степанида, и про Марусю на время забыли.

А девушка не успела дождаться, когда самовар вскипит, как вдруг почувствовала ужасную слабость. Незаметно ушла в свою комнатушку, прилегла. Ей было нехорошо, голова кружилась.

«Зря выпила вина», – подумала Маруся. Резкая боль в животе согнула девушку пополам. Ее прошиб холодный пот, в глазах потемнело. За первым приступом боли последовал второй. Боль стала невыносимой, Маруся тихонько застонала сквозь стиснутые зубы, боясь кричать. Она лежала на боку, обхватив колени руками, борясь с новыми приступами боли и почти теряя сознание. Потом сползла на пол, встала на колени возле кровати и случайно нащупала под подушкой мешочек с порошком Пелагеи. Почти ползком добралась до стола, кое-как разогнулась и из последних сил налила в стакан воды из кувшинчика. Переждав еще один невыносимый приступ боли, непослушными руками всыпала в стакан с водой порошок из кисета и, стуча зубами о края стакана, выпила смесь. Боль ничуть не уменьшилась и, скорчившись у стола, девушка потеряла сознание.

Хватились ее часа через два. Степанида, наплясавшись, удивлялась, что Маруся не выходит во двор. Господские гости уже давно сидели за столом, им прислуживали лакеи в ливреях, прислугу в гостиную при господах не допускали. «Куда она могла деться?» – недоумевала раскрасневшаяся Степанида, направляясь к Марусе. В полумраке она не сразу заметила подругу, а когда наклонилась и увидела ее мертвенно-бледное лицо, закричала в ужасе! Но в доме играла музыка, никто ничего не услышал. Степанида побежала за нянькой Петра Алексеевича, которая жила во флигеле. Старуха всполошилась, запричитала и бегом бросилась в ее комнатушку, к своей любимице. По дороге встретили Маняшу ивзяли ее с собой. Послали за кучером, думали, придется покойницу перенести на кровать, а бабы боялись. Но наклонившись над девушкой, нянька прошептала:

– Да она дышит!

Маруся лежала уже не скрючившись, какой ее видела Степанида, а вытянувшись во весь рост. Лицо было по-прежнему бледным, но спокойным. Она не то спала, не то была в забытьи. Ее осторожно перенесли на кровать.

– Надо бы дохтура позвать, – сказала нянька.

– Какой доктор? – возмутилась Маняша. – Не барыня, отлежится. Неужели из-за прислуги можно беспокоить господ в такой день?

Маняшаушла. Степанида с кучером еще посидели в тесной комнатке, но поскольку Маруся была в том же состоянии сна или забытья, они, перекрестясь, оставили девушку на попечение старушки. Решено было господ не беспокоить. Старая нянька осталась возле больной. Часа через два Маруся заметалась в постели, застонала, лицо покрылось испариной. Она что-то шептала бескровными сухими губами. Нянька наклонилась к самому ее лицу.

– Петя, Петя! – бредила Маруся.

– И-и, девка! – покачала головой нянька. – Да не сама ли ты попыталась руки на себя наложить? Угораздило же тебя в барчука влюбиться. Да от этой любви, кроме несчастий, ждать нечего. А как бы Пете-то шепнуть, что девка из-за него отравилась? Вдруг не доживет до утра? А он, я смекаю, тоже ведь на Марусю заглядывался. А тут эта краля из Петербурга к нам зачастила, барыня-то, верно, хочет молодого графа женить. Вот девка-то с горя и того!

Нянька продолжала что-то бормотать себе под нос, положив на горячий Марусин лоб мокрую тряпочку. Больше она ничем не могла помочь бедной страдалице. Опять заглянула Степанида.

– Послушай, Стеша! – позвала нянька. – Ты бы позвала молодого барина сюда, мол, Маруся умирает и хочет с ним проститься!

– Умирает? Да ты что, типун тебе на язык! Она молодая еще, поправится!

– Может и поправится, а барина позови!

– Не буду! Боюсь я его, горячий больно, когда осерчает. А ты хочешь, чтобы его по пустякам от невесты отрывали да еще в день его именин. Завтра скажут, что девчонка заболела. Да и что ему за дело до Маруськи?

– Ну, не хочешь за ним идти, я сама! – решительно заявила нянька. – А ты сиди тут и глаз с нее не спускай!

Нянька долго стояла у двери бальной залы, конечно, не решаясь туда заглянуть. Петр танцевал с Катринтанец за танцем, и красавица от него не отходила ни на шаг. Наконец, она удалилась с матерью, очевидно, попудриться. Нянька поймала за рукав лакея Евстифея, который шел в зал с подносом.

– Позови барина!

– Зачем тебе?

– Позови! Скажи, срочное дело!

– Да какое у тебя к барину может быть срочное дело? Совсем из ума выжила старая!

На счастье Петр Алексеевич решил выйти во Двор посмотреть на пляски дворовых. На самом деле глаза его весь вечер тщетно искали знакомую тоненькую фигурку, снующую по дому. Маруси нигде не было видно. Он решил, что она отплясывает с парнями, и сердце уколола ревность.

– Кого ты ищешь, нянька? – спросил он, заметив перепалку старой женщины с лакеем. Нянька редко бывала на половине господ, и ее визит удивил графа.

– Да дело такое, что невозможно ждать. Не ровен час, отдаст она Богу душу без отпущения грехов. Попа бы позвать.

– Ты шутить вздумала, старая? – нахмурился Петр Алексеевич. – Забыла, что сегодня именины мои? Кто там у тебя душу Богу отдает, что за глупости?

– Не шучу я, Петр Алексеевич, не шучу! Отойдем в сторонку, а то барыня уже на нас смотрит. – Она потянула его за рукав, увела в тень. – Маруся, может, счас помрет. Худо ей.

– Что?! – Петя побледнел. – Что ты говоришь? Маруся?

– Помирает, батюшка.

Молодой граф ее уже не слушал. Он почти бегом кинулся в комнату Маруси. Нянька едва поспевала за ним.

Увидев бледное, в испарине, лицо, Петя бросился к постели, встал на колени и поцеловал Марусину безжизненную руку. Степанида с нянькой растерянно переглянулись.

– Выйдите отсюда, обе! – хрипло приказал молодой барин. – Степанида, ступай за Никифором!

Та побежала искать кучера, нянька тихо вышла и встала у двери.

Через полчаса хватились именинника. Катрин нервно покусывала веер, Ольга Сергеевна с натянутой улыбкой пыталась ее утешить.

– Да он отправился к себе дымить своей трубкой. Сейчас его позовут.

Но появилась Маняша и сообщила, что в комнате барина нет.

– Простите, Катрин, – Ольга Сергеевна, негодуя, отправилась на поиски сына. Впрочем, она догадывалась, где его искать. Если он в разгар бала убежал к своей служанке, значит, повод достаточно серьезный. Она тихо вошла в полумрак комнаты и застала именно ту картину, какую ожидала увидеть.

– ОПетр, вы переходите всякие рамки приличия! Смерть одной из служанок еще не повод для того, чтобы бросать гостей в день своих именин.

Петя изумленно посмотрел на мать:

– Смерть, маман, вы говорите смерть?..

– Да, но… – Ольга Сергеевна пристально вглядывалась в бледное, но по всей видимости еще живое лицо Маруси. – Как, она еще жива?

– Но почему она должна умереть?! Да, она больна, но она молода и… Почему вы так упорно говорите про ее смерть?! – Петя не выпускал из своей большой ладони узкую бледную руку Маруси, – Я послал за доктором. Она не умрет!

– За доктором! Ты с ума сошел! Столько возни из-за прислуги! Тебя ждет Катрин. За этой девчонкой есть кому присмотреть! Гости беспокоятся!Идивзал! – Видя, чтоееприказынедействуют на сына, она начала его умолять: – Петенька, не нужно доводить дело до скандала. О ней позаботятся. Я сама за всем прослежу, даю слово! Только вернись к Катрин, умоляю тебя!

– Я никуда не пойду!

В это время Маруся тихо застонала. Петя как сумасшедший начал целовать ее руки, лицо.

– Потерпи, милая, потерпи! – шептал он. – Ялюблю тебя, люблю. Не умирай, пожалуйста, прошу тебя! Скоро доктор приедет. Потерпи!

– Петя, Петя! – звала Маруся, не видя его.

Потрясенная этим зрелищем, графиня едва сдерживала свой гнев. Она развернулась и удалилась, хлопнув дверью.

Графиня, сделав по возможности приветливое лицо, вошла в бальную залу. Катрин, надув губки, скучала в уголку, отказывая всем кавалерам.

– Катрин, – шепнула Ольга Сергеевна, – девчонка при смерти.

– Как, разве она еще не умерла? – поразилась княжна. – Этот яд действует мгновенно.

– Живучей оказалась как кошка. Я думаю, с минуты на минуту случится… – Ольга Сергеевна не могла вымолвить вслух слово «смерть». Губы ее немного дрожали.

– Да перестаньте дрожать, графиня! Мне пора ехать домой. Если она умрет, Петр вряд ли выйдет к гостям. Он будет оплакивать свое безутешное горе. – Даже Ольгу Сергеевну коробил циничный тон молодой женщины. – Ума не приложу, как вы объясните гостям внезапное исчезновение именинника? Его головной болью?

Катрин потребовала карету и покинула дом Кол-чиных, взяв слово с графини, что как только Маруся отправится в мир иной, ей дадут знать.

Приехал доктор. Он попросил Петра оставить его наедине с больной. Когда молодой граф вернулся, доктор имел весьма озабоченный вид. Маруся очнулась, увидела Петра и еле слышно прошептала:

– Зачем ты здесь, Петя? А это кто? – испуганно взглянула она на незнакомого человека.

– Это господин Штрамм, уездный доктор. Разве ты не узнаешь?

– Доктор? Зачем такие хлопоты?

– Маруся, милая, ты очень больна. Доктор уже осмотрел тебя, не бойся. Все будет хорошо. – И, повернувшись к Штрамму, спросил: – Опасность уже миновала?

– По всей видимости, да. Но больная еще очень слаба. Следует приготовить ей теплого молока и успокоительного. Ей нужно больше спать.

Маруся закрыла глаза и снова впала в забытье. Господин Штрамм и граф вышли из комнаты.

– Что с ней? – тревожно спросил Петр Алексеевич.

– Честно говоря, не могу сказать ничего определенного. Очень похоже на сильнейшее отравление, но, по всей видимости, неотвратимых последствий не последовало, что весьма странно, учитывая очевидные и бесспорные свидетельства…

– Она… будет жить?

– Прямая угроза миновала. У девушки оказался на удивление крепкий организм. Она быстро придет в себя. Да, дело скоро пойдет на поправку. Несколько дней полного покоя и хороший уход могут совершенно излечить ее. Разумеется, я выпишу кое-какие рецепты, если вы, конечно, сочтете необходимым покупать лекарства для служанки.

Петр даже вспыхнул:

– Любые лекарства! Все, что потребуется!

– Да, конечно. Хотя можно было бы поручить ее деревенской знахарке, и та прекрасно бы вылечила ее настоями и отварами трав. – Молодой граф сделал резкий протестующий жест. И доктор сказал: – Хорошо, я выписываю рецепты.

– Да, будьте добры, господин Штрамм. И вот вам плата за услуги, – Петр нетерпеливо сунул в руку доктору ассигнацию. – Не смею вас больше задерживать. – И поспешил к Марусе.

В комнате няня поила ее с ложечки теплым молоком. Петя подошел к кровати с другой стороны и взял Марусю за руку, девушка открыла глаза и попыталась улыбнуться.

– Я так рада, – шепнула она.

Нянька вышла, и барин остался у изголовья служанки. Он ласково гладил ее по голове.

– Я просто счастлива, – сказала Маруся, и тихие слезы катились по ее щеке.

– Т-с-с, милая, ничего не говори, – Петя осушил губами Марусины слезы и нежно, осторожно прикоснулся к ее бледным губам. – Не надо ничего говорить. Только слушай… – Он наклонился к самому ее лицу и что-то нежно-нежно ей шептал до тех пор, пока она снова не уснула.

Дня через два, не дождавшись известия о смерти ненавистной соперницы, Катрин сама прикатила в усадьбу Колчиных.

Петр Алексеевич даже не соизволил поздороваться.

– Он дни и ночи проводит у нее! – заламывая руки, жаловалась на сына Ольга Сергеевна. – Совсем потерял голову.

– И стыд! – саркастически заметила Катрин. – Я была права! Он вас опозорил.

– О, не говорите, Катрин! Прислуга только об этом и судачит. Ну и конечно, слухи расходятся по соседям.

– Полагаю, ни один отец семейства теперь не решится отдать свою дочь за вашего сына.

– Вы думаете, Катрин? – побледнела Ольга Сергеевна. – Конечно, связь с дворовой девкой – некрасивая история, но ведь кто не грешен?

– Да греши он хоть с сотней крестьянок, – зло бросила Катрин, – никому бы и дела не было, если бон делал это тихо. Огласка, скандал – вот что страшнее всего! А то вызвал доктора для служанки, целует ее на глазах дворни! Где видано-то такое!

– О Боже, Катрин, что же мне делать, голубушка? – запричитала графиня. – Он и слушать меня не желает! Что же делать, что делать-то. Господи!

– Слезами горю не поможешь, – резко оборвала ее Катрин. Она помолчала. – Так. Яд на нее не действует. Это странно и непонятно, но выяснять причину некогда. Значит, нужно ее опорочить в его глазах! Вот если бы другой мужчина… Можно кого-нибудь подговорить из молодых парней, из дворовых, чтобы он к Маруське пробрался и… А Петр бы их застал, а?

– Да как же? – всплеснула руками графиня. – Она никого к себе не подпустит, кричать начнет. Он никогда не поверит в измену, никогда!

– Тогда измена отпадает, – нехотя согласилась Катрин. – А что если… – она, озираясь, зашептала Ольге Сергеевне на ушко.

Черезнесколько дней, когда Маруся уже вставала и выходила с Петей погулять в сад, графиня с утра была еще более не в духе, чем обычно. Она потеряла свое любимое, самое дорогое ожерелье из рубинов. Прислуга с ног сбилась, перетряхнула всю комнату Ольги Сергеевны, но все без толку.

– Да что же это такое! Не могло же оно сквозь землю провалиться! – сердилась графиня. За завтраком она обратилась к сыну, как всегда рассеянному и задумчивому: – Петруша, ты не видел мое ожерелье?

– Ожерелье, матушка? – молодой граф удивленно вскинул брови.

– Ну да, ожерелье из рубинов. Я не могу его найти.

– А вы поищите получше, дорогая, – вставил слово старый граф.

– Может, ты его заложил, Алексей? – спросила графиня с подозрением глядя на мужа. – Например, чтобы покрыть карточные долги.

– Да какие карточные долги! – рассмеялся граф. – Дорогая, ты книжек французских начиталась! Кто здесь играет в карты по крупному? Все это пустое, найдется ваша драгоценность. Меня сейчас заботит другое. – Граф помолчал, сурово глянул на сына. – Вот что я тебе скажу, Петр Алексеевич. Хочешь ты или нет, но чтобы этой Маруськи в усадьбе больше духу не было.

– Хорошо, батюшка. Маруся уйдет после того как окончательно поправится. Но только вместе со мной.

– Тогда, сударь, забудьте дорогу в этот дом! – тихая ярость исказила лицо старого графа.

Петр Алексеевич побледнел, однако в упрямстве он не уступал отцу.

– Я вас понял, граф, – призвав на помощь все свое самообладание, ответил Петр. – Но, позвольте заметить, Маруся не девка мне, а жена. И, к моему великому сожалению, вы мне больше не отец. – Он встал из-за стола и вышел из комнаты.

Услышав о ссоре Пети с графом, Маруся задрожала от ужаса.

– Грех-токакой. Боже мой! – прошептала она и бросилась на колени перед иконкой.

Через полчаса Маруся уговаривала Петю бросить ее – или хотя бы поменьше проводить времени в ее комнате, чтобы не раздражать отца с матерью и не навлекать на нее грех божий.

– Я уже выбрал между моей любовью и родительским благословением, – мрачно произнес Петр Алексеевич, – и выбрал тебя. Так что не нужно больше упоминать об этом.

Однако, уступая слезам и мольбам Маруси, после обеда он остался у себя, а девушка решила навестить Пелагею.

Ольге Сергеевне сразу же доложили, что «девка Маруська» ушла, а молодой барин один в своей комнате. Графиня постучалась к сыну.

– Петенька, признайся, не видал ли ты мое ожерелье?

– Ах, маман, если вам нужен предлог, чтобы поговорить со мной, ну что ж, я к вашим услугам! – устало сказал Петя, полагая, что мать собирается стыдить его и увещевать.

– А я прямо о деле и говорю. Я подозреваю в краже кого-то из слуг!

– Таких слуг надо выгонять со двора без разговоров!

– Да вроде девушки-то у нас все хорошие… Пожалуй, я у себя еще посмотрю, – с сомнением покачала головой Ольга Сергеевна. – Но уж если не найду, придется обыскать комнаты прислуги.

Петр Алексеевич вышел в сад, надеясь встретить Марусю, которая должна была уже возвращаться из деревни.

Из кустов выглянул сын поварихи Сашка и тихо окликнул барина:

– Петр Алексеевич!

– Что тебе? Поди сюда! Мальчишка несмело приблизился.

– Барин, обещайте, что не выдадите меня. Обещаю. А кому не выдавать-то?

– Графине!

– Неужели ты что-то украл? – нахмурился молодой граф, вспомнив разговор с матерью.

– Нет, что вы, я не вор, вот те крест! – побожился мальчик. – Просто я видел… я видел, как…

– Да что ты видел?

– Вчера вечером, по обычаю, граф Алексей Петрович собрал слуг, а в это время графиня пошла в нашу половину.

– Ну и что?

– А я из любопытства пошел за ней.

– И дальше что?

– Барыня прошла в комнату Маруси. Я подсмотрел в окно, как графиня приблизилась к шкафу и что-то сунула в белье. Такое стеклянное, красивое!

– Стеклянное?

– Ну да!

Петр Алексеевич на минуту задумался.

– Не мог бы ты незаметно пробраться в ее комнату – ключ я тебе дам – и принести мне то, что положила в шкаф моя матушка? Получишь полтинник.

– Полтинник?! – не поверил Сашка.

– Да, только быстрее.

Мальчик убежал и через десять минут вернулся. Он огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, достал из-за пазухи сверток и протянул молодому барину.

– Ну, молодец! – похвалил Петр мальчишку и полез в карман. – А вот тебе обещанная награда.

Сашка схватил денежку и стрелой умчался в глубину сада.

В своей комнате Петр Алексеевич разглядывал золотую с бирюзой брошь и рубиновое ожерелье.

– Да, матушка, – вслух восхищался он. – Вашей изобретательности можно только позавидовать! Значит, Марусю хотели объявить воровкой и выгнать со двора!

Едва он спрятал драгоценности, как за ним прислала графиня.

Ольга Сергеевна ждала его в гостиной, сидя в кресле, и держала ладонь у виска, давая понять, что и нее раскалывается голова.

– Все, Петруша, больше искать негде: все перерыли! Придется заглянуть в комнаты прислуги.

– Как вам угодно, матушка, – Петр вежливо поклонился. – Лично я сомневаюсь в успехе вашего предприятия, посему останусь в гостиной. – Он демонстративно взял в руки «Русские ведомости».

Ольга Сергеевна послала за управляющим. Когда тот явился, она вместе с ним направилась на половину прислуги. Петр Алексеевич быстро поднялся наверх и проскользнул в комнату графини. Через пять минут он как ни в чем ни бывало сидел в гостиной с тем же журналом.

Между тем дворецкий с управляющим под бдительным оком барыни добрались до скромной комнатки Маруси, которая все еще не вернулась от Пелагеи. Ольга Сергеевна указала на шкаф.

– Переверните все вещи!

Вышитые полотенца, простыни, платочки и нижние юбки полетели на пол. Ничего подозрительного в шкафу не нашли.

– Как? – удивилась Ольга Сергеевна, но тут же прикусила язык.

В это время в комнату вошла пораженная происходящим Маруся. За ней в проеме двери встал Петр Алексеевич. Он слышал недоуменный возглас матери.»

– А вы полагали, матушка, что украденное ожерелье найдется именно здесь?

– Ничего я не полагала, дорогой!

Маруся ни слова не сказала. По ее бледному лицу было видно, что она сильно утомлена дорогой и едва стоит на ногах. Ольга Сергеевна вылетела из комнаты, не забыв громко хлопнуть дверью.

Сын догнал графиню у дверей ее покоев.

– Матушка, разве уже все осмотрели?

– Все!

– И ничего не нашли?

– Нигде ничего.

– Тогда еще раз загляните в вашу шкатулку.

– Смотрела сто раз!

– Посмотрим сто первый. – Петя решительно направился к туалетному столику графини. Она покорно шла следом. – Нуя же говорил, маменька! – в руках молодого графа вспыхнули темно-красным светом благородные рубины. Потом он положил на раскрытую ладонь брошь с бирюзой. – Не эту ли брошь вы имели в виду?

– Да, Петенька, эту, – обреченно кивнула графиня, бессильно опустившись в кресло.

«Каким же образом он узнал? – мучительно думала она. – Кто мог меня выдать? Кто ему рассказал?»