Дыхание песков

Глава пятая

Путь в Касабланку был полон ярких незабываемых впечатлений. Испанец и Жанна поднялись на борт авиалайнера, едва начало смеркаться; новехонькие чемоданы девушки погрузили вместе с несколько более «пожившими» чемоданами дона Рауля. Изящная одежда и новая прическа вызывали в ней странное чувство. Испанец сам пристегнул Жанне ремни, когда самолет взлетел; при этом он низко наклонился к девушке, и глаза их встретились…

— Успокойтесь, — произнес он. — А то все подумают, что я увожу вас насильно… Этакий путешествующий шейх, ради собственного развлечения похищающий девушку.

— Странный сегодня был день, сеньор, какой-то нереальный. Я долго выбирала новую одежду, познала все таинства салона красоты, и, надо же, уже выходя из отеля, мы встретили Милдред!

Испанец тихо рассмеялся. Подозвал стюардессу и спросил Жанну, что ей хотелось бы выпить. Взгляд Жанны упал на кольцо. Изумруд искрился и сиял, словно волшебный зеленый глаз.

— Creme de menthe [10], пожалуй. — Название было незнакомым, интригующим и казалось подходящим к ее новой, экзотической роли. Полными любопытства глазами смотрела Жанна, пока дон Рауль заказывал напитки красивой стюардессе, взиравшей на него с нескрываемым восторгом. В элегантном сером костюме, выгодно подчеркивавшем его необычную внешность, он казался еще более смуглым и черноглазым и был, пожалуй, самым неординарным и привлекательным мужчиной в самолете. Жанна же напоминала нарядную хрупкую куклу. Никому здесь и голову не могло прийти, что ее всего-навсего наняли для этого путешествия.

На ней был кремовый костюм от Луи-Жана, отделанный узкой меховой опушкой, и туфли из змеиной кожи. К ним полагалась такая же сумочка. Слегка подвитые волосы изящными локонами обрамляли тонкое лицо. Коралловый лак на ногтях гармонировал с того же цвета помадой. Уже в самолете дон Рауль небрежно бросил ей в сумочку пудреницу, инкрустированную драгоценными камнями, но Жанна, и не глядя в зеркальце, прекрасно понимала, что совершенно преобразилась. Недаром Милдред, столкнувшись с ними в холле Сплендид-отеля, выпучила на свою бывшую машинистку злобные, завистливые глаза.

— Buen prevecho [11], — дон Рауль коснулся ее бокала своим, она, шепотом повторив его слова, отхлебнула густой непрозрачной зеленоватой жидкости, оставившей на губах свежий холод мяты. Странно, но с каждой милей, отдалявшей их от Франции и приближавшей к Марокко, Жанна чувствовала все большую неловкость и смущение, словно только сейчас начала по-настоящему понимать всю странность этого человека, вовлекшего ее в свою интригу.

— Могу поспорить, вы вспоминаете потрясенный вид мадам Нойес? — он наклонился вперед, недобро усмехаясь. — Какая разница, что подумает подобная женщина, увидев вас в обществе мужчины? Она слишком растерялась от неожиданности, а то непременно заметила бы, что судьба явно к вам благосклонна.

— Нет, — Жанна через силу улыбнулась. — Мне кажется, она подумала бы о другом — что я продала душу самому Люциферу.:

— Даже так? — черная бровь дона Рауля иронически вздернулась. — Значит, вы считаете меня ангелом тьмы? И полагаете, я мечтаю совратить вас с пути истинного?

— Ну что вы, я бы не стала так характеризовать наши отношения, — глоток ликера придал Жанне храбрости. — Однако мне стало весьма неуютно, когда Милдред смерила меня с ног до головы таким взглядом, словно я забыла все моральные принципы и превратилась в какую-то вавилонскую блудницу.

— Знаете, в чем ваша проблема? Вам не хватает уверенности в себе. Вы напоминаете мне одинокий забытый цветочек на заснеженном склоне. Только почему вы считаете, что этот цветочек никто не найдет под снегом?

— Да ведь меня и нашли-то, потому что искали другую девушку, — кровь бросилась ей в лицо. — Не будь я так похожа на Хойосу, вряд ли бы вы стали возиться со мной.

— Вот и радуйтесь, что ваша внешность привлекла мое внимание, — он окинул ее взглядом.

— Приятно видеть, каким жизнелюбивым был маленький Рауль, если совершенно один в открытом море он продолжал бороться с волнами.

— Но у меня, по крайней мере, оставалась бабушка, — промолвил дон Рауль тихо, — а у вас не было никого.

— К одиночеству привыкаешь, — заверила его Жанна. — И в конце концов, оно начинает казаться совершенно естественной вещью.

— Неправда, одиночество не может быть естественным, — возразил он. — Птицы почти всегда летают вместе, животные сбиваются в стаи, и если человеку некого любить, что-то в его сердце умирает. Вам ведь некого любить, chica? У вас нет ни жениха, ни возлюбленного, а? Разумеется, нет. Я понял это, когда целовал вас… словно держал в руках комочек снега.

— Мне не хочется говорить об этом… — она отвернулась и принялась смотреть в окно, за которым виднелась темная бесконечность, озаренная бесчисленными звездами. Какое-то пьянящее чувство вызывал в девушке этот полет высоко в ночном небе, в обществе еще девяноста пассажиров и все же наедине с доном Раулем. Этот мужчина волновал Жанну, его слова проникали в самую глубь души, как будто он имел право бередить ее, вызывать в ней жалость, заставлять ее бунтовать и покоряться одновременно.

Девушка не узнавала себя, вместо нее в кресле сидела стройная незнакомка в изящном модном платье, руку которой украшало тяжелое кольцо со сказочным изумрудом.

— Вы рассказали обо мне Ракели?

— Нет. — В окне отразился огонек его зажигалки. — Я просто сказал, что возвращаюсь домой и ей незачем беспокоиться, поскольку я позабочусь, чтобы бабушка не лишила их финансовой поддержки.

Жанна легко могла представить их прощание и поцелуи, не болезненные и злые, а страстные и нежные.

— Хорошо, что вы сохранили все в секрете, дон Рауль. Меня немного тяготит роль, которую я согласилась играть. Предположим…

— Предположим что, миссис Смит? — в голосе испанца послышалась легкая ирония.

— Хойоса ведь может вернуться в Эль Амару.

— Едва ли. Разве я не говорил, что она считает меня чем-то вроде восточного тирана. Нет, она побоится.

— Думаю, это мне надо бы бояться вас!

— Да отчего же, Жанна, скажите наконец? Очень любопытно узнать, что творится в вашем робком сердечке. Неужели я выгляжу настолько злым или порочным?

— Вы… вы слишком много знаете о людях.

— Вы имеете в виду, что меня трудно одурачить?

— Не только одурачить, но даже просто что-то скрыть от вас.

— Вот тут вы ошибаетесь, я как раз считаю вас, Жанна, замкнутой и таинственной особой. Первый раз в жизни сталкиваюсь с молоденькой девушкой, до такой степени напоминающей застывший во льду лепесток. Интересно, как подействует на вас солнце пустыни? Оттаете ли вы там, или же, наоборот, от страха совсем скукожитесь? — его глаза насмешливо сверкнули сквозь сигаретный дым. — Знаете, ведь просьба изобразить Хойосу, которая не питает ко мне ни любви, ни симпатии, не так уж ужасна. Вам эта роль даже понравится, честное слово. Для вас так естественно прямо-таки обдавать холодом человека, поступки которого вы не одобряете… Ага, вот голубые глазки опять широко раскрылись! Причем не от возмущения, а от удивления моей искренностью. Я же испанец, насколько вам известно.

— Испанец! — как эхо повторила она:

— А вас, дорогая, с детства учили грызть сухую корку смирения и не впадать в смертный грех гордыни и своеволия, поэтому вы просто не можете одобрять меня, в ком эти человеческие качества выражены так ярко. В ваших глазах, chica, я, должно быть, воплощаю мужской вариант Милдред, только, скажу без ложной скромности, в более удачном исполнении.

— Боже, какое сравнение! — Жанна не удержалась от смеха. — Не напоминайте мне о Милдред. Она просто невыносима: вечно видит в людях только плохое, хотя сама — вовсе не ангел.

— А, по-вашему, только ангел имеет право осуждать других?

Уловив в голосе дона Рауля ироническую нотку, девушка бросила на него быстрый взгляд:

— Но я сама не ангел и вовсе не это имела в виду, сеньор.

— А мне вы, как раз, кажетесь весьма совестливым человеком, каких теперь немного. Вас беспокоит то, что большинство людей погрязли в эгоизме, что погоня за удовольствиями преобладает над добротой и желанием помочь. Думаю, Жанна Смит, жители Эль Амары вам очень понравятся. Вы будете очарованы их простотой и старинными андалузскими песнями, которые они напевают, работая во фруктовых рощах.

— Но Андалузия ведь находится в Испании, — заметила девушка в недоумении.

— Совершенно верно, просто немало наших людей происходят от мавров, многие десятилетия живших в Испании. Разве не поразительно, сеньорита: душа древней Иберии поет на краю пустыни? Ведь это мавры, принесшие свою культуру и традиции в чужую страну, привили иберийцам любовь к фонтанам и цветам, к крытым дворикам, где женщины укрыты от посторонних глаз. Предки многих испанских грандов были мавританскими принцами. Мой собственный дед женился на принцессе Ямиле, истинной дочери Марокко. Когда я был мальчиком, она все еще казалась прекрасной. Да и сейчас бабушка красива, словно статуэтка из нефрита или слоновой кости. Вы будете просто очарованы ею.

— Я буду бояться, дон Рауль, как бы она не догадалась, что я самозванка.

— Даже если и догадается, — по его губам скользнула легкая усмешка, — не отсечет же она вам голову. Вы что же, считаете нас варварами?

— Не надо так шутить, дон Рауль. Мне все равно страшно.

Но это, похоже, совершенно не волновало Рауля Сезар-бея, главной заботой которого был покой прелестной Ракели. Жанна не сомневалась, что он нисколько не огорчится, если ее, в конце концов, с позором выгонят из дворца принцессы Ямилы.

— Решайте же, — голос испанца неожиданно стал жестким. — Через несколько часов мы приземлимся в Касабланке, я уже заказал номера в отеле. Вы отправляетесь со мной дальше или мы расстаемся там?

— Как в саду отеля «Сплендид»? — шутливо переспросила Жанна, вглядываясь через окно в бархатную темноту, расшитую мерцающими звездами. Изумительная ночь. Как хорошо быть в это время вдвоем. Но она останется одна надолго, а может и навсегда, если не решится отправиться с доном Раулем в его Гранатовый дворец.

Девушка старательно избегала требовательно-вопросительного взгляда испанца, чтобы тот не понял: она растерялась, словно дитя, ухватившееся за руку незнакомца в надежде, что его отведут домой.

Где же ее дом?

Сиротский приют, потом лондонский госпиталь, где она работала сиделкой… Отель на Лазурном берегу. Все это осталось в прошлом. Но каждый из жизненных этапов служил, по-видимому, вехой к этому путешествию — полету над песками к дому незнакомца.

Значит, так записано в Книге Судеб, так решили звезды. Или так решил сидящий рядом мужчина со сверкающим взглядом?

Ощутив на руке холод изумруда Романосов, Жанна напряглась.

— Я ведь предлагаю вам путешествие в сказку, маленькая сиротка.

— Оно может обернуться миражом, сеньор.

— Поверьте, Эль Амара вполне реальна, а вам хоть раз в жизни доведется ощутить себя принцессой.

— Но я никогда не заходила так далеко в своих мечтах, — запротестовала она.

— Неужели? — не поверил испанец. — Большинство девочек мечтает о принце и сказочном королевстве.

Жанна грустно посмотрела на него:

— Я не позволяла себе глупых мечтаний, дон Рауль, и не тешила себя надеждой встретить богатого жениха. Не беспокойтесь, как бы я ни восхищалась изумрудом Романосов, мне и в голову не придет носить его всегда. Я ведь понимаю, кому он предназначен.

Испанец уставился на нее так, словно ему стоило большого труда взять себя в руки. Его черные глаза зловеще сузились.

— Какая вы умная девушка, — коротко заметил он наконец и до конца полета не проронил больше ни слова, так что для Жанны большим облегчением было увидеть посадочные огни аэропорта. Резким движением дон Рауль помог ей отстегнуть пристежные ремни и сухо сказал: — Мы — в Касабланке.

Взяв такси, они добрались до отеля и, поднявшись по лестнице, прошли к своим номерам, оказавшимся двумя смежными комнатами. Когда коридорный ушел, дон Рауль насмешливо заметил:

— Должно быть, из телеграммы заключили, что я приеду с принцессой. Посещая Касабланку, мы всегда останавливались именно здесь. Впрочем, это неважно, — небрежная улыбка скользнула по его губам. — Предыдущую ночь мы ведь тоже провели в соседних комнатах.

Он окинул взглядом полубудуар-полугостиную и посмотрел Жанну, одиноко замершую на восточном ковре.

— У вас усталый вид. Правда, уже поздно, но здесь есть ресторан, где ночью можно выпить кофе по-турецки. Вы хотите пойти со мной или предпочтете лечь спать?

Жанна и в самом деле устала, но идти с испанцем отказалась потому, что видела: ему хочется побыть одному. Весь день они провели в обществе друг друга, и это его изрядно утомило.

— Я лягу спать. Мы отправимся дальше уже утром?

— Да. На поезде доедем до Беникеша, а там нас будет ждать машина. Но если захотите осмотреть город, мы можем задержаться на день-два.

— Как вам угодно, дон Рауль.

— Да не скромничайте вы, черт возьми, — его слова прозвучали так резко, что Жанна вздрогнула, но он тут же постарался сгладить свою неловкость. — Беникеш — старинный, овеянный легендами город и, несомненно, понравится вам.

Слегка поклонившись и даже как будто щелкнув каблуками, дон Рауль удалился к себе. Жанна подошла к туалетному столику, чтобы увидеть в зеркале свое бледное утомленное лицо. Сколько событий произошло за такое короткое время… Опустившись на пуфик, она заставила себя немного расслабиться. За окнами шумел незнакомый ночной город. Подобно Лондону и Нью-Йорку, здесь тоже было множество людей, похоже, не нуждавшихся в сне. Всю ночь напролет на улицах переливались неоновые огни, сулящие миллион удовольствий. Они вспыхивали и гасли над автомобильными гудками и звуками музыки, вырывавшейся из ночных клубов и ресторанов.

Беникеш… В самом названии этого места слышался шорох песков, и Жанне очень захотелось увидеть souk [12], минареты и опаленных солнцем свободных ястребов пустныни — бедуинов, закутанных в бурнусы.

Она услышала скрип закрывающейся двери и поняла, что дон Рауль отправился ужинать в одиночестве. Благодаря своей энергии и жизнелюбию, он, похоже, никогда не уставал. Странный человек. В иные минуты его обаянию трудно не поддаться, но иногда — он пугает и озадачивает. Жанна взглянула в зеркало и спросила себя, почему он порой бывает к ней так жесток: не из-за ее ли сходства с Хойосой? Впрочем, ему ничего не стоило, например, небрежно бросить ей в сумочку пудреницу из белого нефрита с буквой Ж [13], инкрустированной на крышке драгоценными камнями. Хотя делал он это несомненно, чтобы Жанна лучше вжилась в образ Хойосы, она тем не менее вздрагивала при мысли, что разумнее было бы остерегаться таких дорогих подарков.

— Это — чтобы было, чем пудрить ваш забавный милый носик, — сказал дон Рауль тогда в самолете. И впервые услышав, как испанец обращается к ней с какими-то ласковыми словами, она начала вдруг понимать, почему девушки так ждут мужского внимания и любви.

При этой мысли она отшатнулась от зеркала, в котором отражалось ее лицо, напоминавшее Раулю Сезар-бею другое, но тоже совсем не любимое. А ведь вполне вероятно, именно сознание того, что она нелюбима, и заставило Хойосу сбежать с каким-то поклонником. Быть нежеланной невестой гордого и упрямого мужчины, которому приходится все прощать, — нет, это немыслимо. Трудно винить Хойосу за ее легкомысленный поступок.

Жанна разделась, умылась и забралась в широкую кровать под шелковые простыни. Потом, дотянувшись до шнурка, выключила свет. Комната погрузилась в полумрак, время от времени нарушаемый отблесками неоновой рекламы, бросавшей на потолок зеленые и розовые тени. Сон завладел ею прежде, чем из соседней комнаты донеслись звуки, свидетельствовавшие о возвращении дона Рауля. То ли само место было такое странное, то ли мерцание огней так подействовало на Жанну, но ей приснился сон, один из тех, которые повторялись всегда, когда она о чем-то тревожилась: случай из детства, происшедший в окрестностях Эссекса.

Наступало Рождество. На кустах остролиста краснели ягоды, и листья его глянцевито блестели на солнце. Одетые в свитера дети гуляли с воспитательницей, собирая ветки покрасивее, чтобы украсить ими суровый приютский зал. Там им предстояло провести праздничный рождественский вечер, немного поиграть и потом развернуть скромные пакетики с книжками, присланные в подарок попечительским советом. А в это же время в уютных домиках с палисадниками другим, счастливым, детям предстояло получить от заботливых и любящих родителей рождественские наволочку [14], из которых так соблазнительно сыплются игрушки и сладости.

Недалеко от приюта протекал довольно широкий ручей, в зиму очень быстро покрывшийся льдом. Малышка Марджи, самая смелая из подопечных тринадцатилетней Жанны, бывшей при них чем-то вроде няни, заметила на противоположном берегу красивую ветку остролиста, красные ягоды которого особенно ярко пылали на снегу. Недолго думая, она бросилась к желанной ветке прямо по льду и уже почти добралась до цели, как вдруг раздался сперва шорох, потом треск, некрепкий еще лед проломился, и с пронзительным визгом Марджи свалилась прямо в ледяную воду. От холода у нее тут же судорогой сдавило горло, плавать она не умела и, молча барахтаясь, огромными полными ужаса глазами молила о помощи.

Жанна и сама не умела плавать, но это не помешало ей броситься вслед за малышкой. Вцепившись в край полыньи и протянув Марджи руку она помогла девочке удержаться на плаву, пока не подоспела воспитательница, вытащившая на берег их обоих, уже полузадохнувшихся в ледяной воде. Когда они вернулись в приют, Жанну обвинили во всем происшедшем: как старшая она не должна была и близко подпускать детей к плохо замерзшему ручью.

В ту ночь Жанна от слез долго не могла уснуть. Подумай она в первую очередь о себе, когда Марджи провалилась под лед, и малышка утонула бы прежде, чем воспитательница услышала крики детей и прибежала на помощь. Но над Марджи все суетились и ахали, а Жанна навсегда запомнила незаслуженные упреки. Вдобавок ей запретили вместе со всеми посидеть за рождественским столом. Теперь, во сне, она заново переживала этот эпизод, снова чувствуя ужас, когда течение затягивало их под лед, видя умоляющие глаза Марджи и ощущая на губах вкус слез, которые душили ее в ту рождественскую ночь.

— Я не виновата… у Тони как раз развязался шнурок, и я не успела… пожалуйста, я не хочу в постель. Разрешите мне побыть вместе со всеми.

Жанна задыхалась от рыданий, чувствуя несправедливость происходящего, страдая от того, что не участвует в жалком веселье детей приюта.

— Убегу, убегу, — рыдала она, — не останусь здесь… никто меня не любит… никому я не нужна… только прислуживать…

— Послушайте, Жанна… — кто-то тряс ее за плечо.

Она проснулась, с залитым слезами лицом, и непонимающе взглянула на человека, показавшегося ей поначалу незнакомым. Сон все еще властвовал над нею, одиноким ребенком, оставленным в спальне, где тускло горела единственная лампа.

— Жанна, вы так жалобно плачете и все твердите, что убежите.

И тут сердце девушки гулко стукнуло в груди: она узнала того, кто говорил с нею, держал за плечи и смотрел на нее непроницаемо черными в неверном свете ночника глазами.

— Я… мне приснился сон, — сказала Жанна едва слышным шепотом.

— Наверное, это был кошмар, — дон Рауль сел на край кровати, продолжая теплой рукой мягко сжимать ее плечо. Скажите, почему вы хотите убежать? Чувствуете вину, от того что приходится выдавать себя за другую?

Она покачала головой, и волна растрепанных, влажных, как у ребенка, волос упала на ее лицо. Потом Жанна подняла руку и вытерла слезы.

— Нет, это один и тот же сон, который я время от времени вижу. Случай, который произошел со мной еще в приюте.

— За непослушание вас заперли в пыльном шкафу?

— Н-нет, что вы, это было бы слишком ужасно, — она хрипловато рассмеялась. — Да и вообще, глупо плакать о прошлом.

— Ну, не так уж и глупо — Зрачки его глаз, неотрывно смотревших на нее, расширились и почти слились с радужной оболочкой. Жанна чувствовала, что тонет в их чудесной глубине. — В детстве у меня тоже бывали скверные сны, и тогда приходила бабушка, брала меня на руки и укачивала, пока я снова не засыпал.

И тут Жанна вся напряглась, потому что дон Рауль, улыбнувшись, привлек ее к себе и, подставив вместо подушки твердое, сильное плечо, прикрытое шелком пижамы, принялся укачивать.

— Нет… что вы, прошу вас, — но ее сопротивление с легкостью было подавлено.

— Не будьте дурочкой, я не собираюсь вас соблазнять, — в голосе дона Рауля звучала мягкая насмешка. — Мне-то хорошо известно, что такое — быть отчаянно несчастным, и чем мы моложе, тем труднее переносить это состояние. А теперь расслабьтесь, забудьте, что я мужчина, и думайте только о том, чтобы уснуть и увидеть приятный сон. Принцесса всегда говорила мне: «Вспоминай свою любимую книжку, chico, и тогда в снах ты станешь ее героем и победишь всех драконов».

То была милая, безумная, опасная ночная беседа, вызвавшая у Жанны желание свернуться клубочком на широкой груди этого человека и, забыв весь остальной мир, раствориться в любви к нему. О Боже, что за мысли, что за чувства! Стоило дону Раулю чуточку пожалеть ее, как она уже совершенно потеряла голову. Впрочем, в предрассветный час все кажется странно нереальным и Жанна боялась, что утром жестокая действительность разрушит его очарование.

— Мне кажется, я засыпаю, — слабым голосом произнесла она. — Я очень устала.

— Вот и хорошо, — сохраняя непроницаемое выражение, испанец снова уложил ее на подушки, поправил шелковое покрывало и встал. В мерцающем свете реклам глаза блеснули мягкой улыбкой: — Какая ваша любимая книга, Жанна?

— Сразу и не скажешь — я так много читала, — лукаво улыбнулась в ответ она. — Но, разумеется, не творения Милдред. Пожалуй, книги Скотта Фицджеральда.

— Пытаетесь умничать? — ласково поддел он ее. — Забудьте старые страхи, chica, выбросьте их из головы. Теперь вы под моей опекой, далеко и от приюта и от мадам Нойес. Каким бы человеком я ни был, но все же меня следует опасаться меньше, чем этой тщеславной, суетной, шумливой женщины.

Жанна уютно устроилась, подтянув коленки к животу, — любимая поза ее детства. Хотя в присутствии испанца она и чувствовала себя неуверенно, но он никогда не унижал ее. Дону Раулю доставляло удовольствие высмеивать ее неискушенность и неопытность, однако его, судя по всему, просто бесило, когда она упоминала о своей незначительности. А вдруг он ей снится, и утром она снова увидит недовольное лицо Милдред?.. От этой мысли Жанна вздрогнула, но, подняв ресницы, встретилась взглядом с улыбающимся испанцем.

— Ну что, опять в страхе думали обо мне?

— Нет, нет, — торопливо возразила она. — Я вспомнила Милдред и поняла, как благодарна вам за внимание ко мне. Наверное, я кричала и разбудила вас среди ночи?

— Ничего страшного. Зато вы убедились, что временами я бываю добр, — и он внезапно стал серьезным. — Скажите мне только одно. Едете вы со мной в Эль Амару?

Она кивнула.

— Но все еще немного сомневаетесь, да?

— Разве на то нет причин?

— Может и есть. — Он направился к распахнутым дверям, соединявшим их комнаты. — Но у нас на Востоке говорят: «Пока урожай не созрел — не подсчитывай упавших плодов». То есть, не испытывай ни слепой ненависти, ни слепой любви.

— Послушайте, сеньор, вы же сами говорили, что мне незнакомо чувство любви.

— Мало ли, что я говорил, — дон Рауль саркастически хмыкнул. — Любовь должна рано или поздно поселиться в сердце каждого человека, иначе оно становится прибежищем больно жалящих шершней злобы и зависти. Спокойной ночи, мисс Смит. Забудьте «вчера» и мечтайте о «завтра».

Дверь за ним закрылась. Внезапно Жанна почувствовала, что от ее сонливости не осталось и следа. Чтобы успокоиться, она стала представлять себе Гранатовый дворец, но разволновалась еще больше. Конечно, изобразить подопечную принцессы будет весьма сложно. Принцесса и внук, по всей видимости, очень схожи в своих привычках и взглядах и одинаково непредсказуемы. Общаться с ними все равно? что оказаться меж двух огней, и Жанна сомневалась, выдержат ли у нее нервы.

Девушка выключила лампу и поплотнее закуталась в одеяло. Интересно все-таки, на каком повороте жизненного пути она встретит любовь? Чьею избранницей станет?