Дыши

Глава 1 То, чего у него никогда не будет

— Поговори со мной, — шепнул Чейз Китон в никуда, сидя в одиночестве очень ранним, холодным февральским утром в Харкерс-Вуд.

На том самом месте, где его жену застрелили.

Харкерс-Вуд был необычным лесом в горах Колорадо. Необычным, потому что там росли не только хвойные и осиновые деревья. По какой-то причине, которая, вероятно, была сродни тем причинам, которыми руководствовался старик Харкер, творя все свое сумасшедшее дерьмо, семьдесят лет назад он расчистил эту местность и высадил сотни саженцев двадцати различных видов деревьев. Деревьев, чьи корни не должны были укорениться в горах Колорадо. Деревьев, которые каким-то чудом не только укоренились, но и выросли высокими и сильными.

Стояла поздняя ночь. Снег лежал пушистый и глубокий. Было очень холодно. На сумрачном небе медленно двигались мрачные облака, но полная луна, ярко светившая сквозь деревья, подсвечивала их серебром.

Чейз не видел ни деревьев, ни луны. Сидя на заснеженном бревне, он не чувствовал, как холод проникает сквозь ткань джинсов, вымораживая ему зад.

Он ничего не видел.

Ничего не слышал.

Он ждал, пока лес заговорит с ним.

Но кругом стояла тишина.

С тех пор, как Мисти застрелили, он приходил сюда бесчисленное количество раз. Расследование ее смерти целенаправленно не велось строго по пунктам полицейского протокола.

Только не отделением полиции Карнэла.

Не тогда.

Не тогда, когда оно было заражено.

Теперь оно больше не заражено.

Но это не означало, что Чейз не пришел сюда один, без хвоста, чтобы санкционировать собственное детальное изучение местности.

Но он ничего не нашел.

И лес никогда не разговаривал с ним. Ни тогда. Ни сейчас.

Кровь Мисти давно смылась или смешалась с грязью. Теперь эту грязь покрывал снег.

Но Чейз мысленно видел следы.

И, Боже, отпечатки колен.

Двое людей. Мужчина и женщина. Оба шли по ухоженной лесной тропинке. Но вернулся только мужчина.

Мисти была на высоких каблуках. Она всегда носила высокие каблуки. Чейзу нравились женщины на каблуках. Тем не менее, те туфли, что носила его жена, делали ее похожей на шлюху.

В следах, что остались от ее принудительной прогулки под дулом пистолета, Чейз несколько раз отмечал, где она спотыкалась, вероятно, из-за того, что ее сильно избили и, определенно, напугали до безумия. А еще места, где она падала.

Но ее застрелили, когда она стояла на коленях.

Чейз закрыл глаза.

Очень немногие знали, что на подбородке и в желудке Мисти была обнаружена сперма. Он знал это, потому что был городским полицейским и ее мужем.

И он знал, что перед тем, как застрелить, ее заставили встать на колени и сделать минет своему убийце.

К его горлу подступила желчь, и за месяцы, прошедшие с тех пор, как его жену избили, надругались и застрелили, это случалось бесчисленное количество раз.

Поцелуй меня, Чейз.

В памяти всплыл ее голос, заглушая мысли, как и каждый день, столько много гребаных раз за день, что он сбился со счета.

Ее последние слова к нему.

Ее мольба.

Поцелуй меня, Чейз.

Он не поцеловал. Они были женаты много лет, и, за исключением поцелуя, который он должен был подарить ей на их свадьбе, он не целовал ее ни разу.

Ни разу.

Вместо этого он почувствовал, как его губы скривились в презрении, которого он не скрывал от нее, а затем Чейз ушел.

Услышав, как кто-то приближается, он проглотил желчь и распахнул глаза.

Затем услышал, как кто-то спотыкнулся и женское шипение, произнесшее странное слово «frak» (прим.: «Frak» — в сериале «Звездный крейсер Галлактика» является аналогом ругательства «fuck»).

Чейз бесшумно поднялся на ноги, мгновенно насторожившись, и его взгляд метнулся к тропе, откуда доносился шум. Он потянулся к пистолету в кобуре, прикрепленной сбоку пояса. Его табельное оружие. Даже не будучи на дежурстве, он всегда носил его с собой. Горный городок Карнэл в штате Колорадо, возможно, недавно и избавился от власти тирана, но это не означало, что в нем стало безопасно.

Он моргнул, когда в поле зрения появилась она: голова опущена, волосы скрыты вязаной шапочкой цвета, которого он не мог определить в лунном свете. Она не отрывала взгляда от своих ног, пробираясь по снегу, чтобы добраться до поляны.

Словно почувствовав его, она вскинула голову и при виде его остановилась так резко, что покачнулась.

Чейз уставился на нее.

Он ее знал.

Господи Иисусе, мать вашу. Какого хрена?

Он не проронил ни слова. Было, мать их, два часа гребаной ночи, на ледяном холоде, в глуши, которая недавно оказалась сценой мерзкого, кровавого убийства стояла она. Он не знал, что сказать, потому что не знал, злиться ему или всерьез, бл*ть, рассвирепеть.

Она тоже не проронила ни слова. С другой стороны, она была известна тем, что вела себя тихо, и не только потому, что это было ее профессиональной чертой, учитывая, что она работала городским библиотекарем.

Удивительно, но она отвела взгляд, промямлив:

— Э-м…

Услышав этот звук, Чейз решил всерьез рассвирепеть.

— Какого хрена? — рявкнул он.

— Э-м… э-м, детектив Китон, — ответила она, затем не произнесла больше ни слова, но ее глаза не отрывались от него. Длинные, гладкие волосы, выбившиеся из-под шапочки, казались полуночной тенью на фоне светлого, объемного жилета и шарфа, обмотанного вокруг шеи. В лунном свете ее лицо выглядело бледным.

И, черт бы его побрал, ему понравился ее голос. Он слышал его раньше, не часто, но слышал. И в другие разы он ему тоже нравился. Тихий, мелодичный, как гребаная песня.

Да, ему он нравился. Чертовски сильно.

Просто не в данный момент, даже если она впервые произнесла его имя. Или одну лишь фамилию. Он бы предпочел, чтобы она произнесла его имя, и он хотел услышать его, когда она лежала бы на спине, под ним, с его членом внутри, а он только что заставил бы ее кончить.

То, чего у него никогда не будет.

Это напомнило ему, что он чертовски зол.

Поэтому он повторил:

— Какого хрена?

— Я… э-э…

— Выкладывайте, мисс Гуднайт. Какого хрена вы делаете в Харкерс-Вуд в два часа гребаной ночи, на месте убийства?

— Ну, э-э… — Она склонила голову набок, а ее глаза не отрывались от него. — А что вы здесь делаете?

— Здесь убили мою жену, — мгновенно ответил он, кратко и явно гневно, и тут же пожалел об этом. Потому что увидел, как ее лицо дрогнуло, и она отступила на шаг назад.

Ей потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Она выпрямилась и прошептала:

— Простите. — Он увидел, как она сглотнула. — Мне очень жаль Мисти, детектив Китон.

— Никому не жаль Мисти, — парировал он.

По какой-то причине он не смог удержаться от того, чтобы не быть мудаком, и наблюдал, как она сморщила носик, снова вздрогнув. Мило.

Очень мило.

Да вашу ж мать.

Но он говорил правду. Никто в городе не сожалел о смерти его жены. Даже сам Чейз, если бы он копнул в себя поглубже. Он не желал ей смерти, тем более такой. Даже если ее бы просто застрелили, а не били и не унижали до того, как сделать это.

Это не означало, что он не хотел, чтобы она, черт возьми, исчезла из его жизни. Уехала в другой штат. В другую, мать ее, страну.

Он действительно этого хотел.

Даже молился об этом, вот как сильно он этого жаждал.

И теперь она была очень-очень далеко от его жизни.

— Неправда, — слова, произнесенные шепотом, донеслись до него, и он снова сосредоточился на ней. — Я имею в виду, вы знаете, она не была, э-м… Мисс Популярность, но то, что с ней сделали…

Чейз прервал ее.

— Давайте перейдем к тому, почему вы здесь, мисс Гуднайт.

Он увидел, как ее затененные луной зубки прикусили нижнюю губу, и она огляделась. Чейз уже давно работал в полиции и знал, что она выигрывает время, чтобы выдумать правдоподобную ложь.

Поэтому нетерпеливо поднажал:

— Мисс Гуднайт.

Она вскинула глаза на него и произнесла своим тихим, привлекательным голоском:

— Фэй.

— Что?

Он услышал, как она прочистила горло, и повторила на этот раз громче:

— Фэй. Меня зовут Фэй.

— Я знаю, — сообщил он не менее резким тоном, а вероятно, и в разы резче.

— Ну, вы можете, э-м… ну, звать меня по имени, — предложила она.

— Отлично, — отрезал он. — Теперь не хотите ли ответить на мой вопрос?

— Нет, вообще-то, э-э… не совсем, — ответила она, и Чейз уставился на нее.

Она его удивила.

Она была красоткой, черт возьми, невероятно великолепной. Густые, прямые, длинные темно-каштановые волосы с естественной рыжиной. Волосы, которые блестели так сильно, что, нахрен, ослепляли. Тело, которым она не хвасталась при малейшем удобном случае, но это не означало, что мужчина не мог видеть ее изгибы во всех нужных местах, а они были привлекательно пышными. Она не была ни высокой, ни низкой. Достаточно высокой, чтобы носить туфли на каблуках, но ему при этом все равно пришлось бы наклониться, чтобы завладеть ее губами. А губы у нее были красивыми и полными, и такими розовыми, что, казалось, на вкус окажутся как жевательная резинка. Высокие, округлые, необычные скулы свидетельствовали о том, о чем все в городе знали: в ее предках текла кровь коренных американцев.

И глаза. Чистого светло-голубого цвета. Не серо-голубые. А голубые. Чейз никогда не видел такого совершенного, такого чистого, такого прекрасного голубого цвета и, черт возьми, совершенно не похожего ни на чьи другие.

Но она была молчаливой. Застенчивой. Не то чтобы она жила отшельницей или казалась невидимкой. Она ходила на работу. Обедала в закусочной. Ходила в магазин за продуктами, на почту, в итальянский ресторан, в «Ла-Ла-Ленд» за кофе. У нее имелись друзья, огромная семья, и она была близка с ними.

Но все знали, что она жила в книгах. Она не ходила на свидания. Не ходила в бар «У Баббы» и не выпивала. Чейз видел ее в «Ла-Ла-Ленде», уткнувшуюся носом в книгу или державшую одну из этих «читалок», она ела пирожное Шамблза и попивала кофе. Чейз видел ее в закусочной в той же самой позе. Господи, не раз за годы, проведенные в этом городке, он видел, как она шла по проходу магазина, выходила из почтового отделения, из библиотеки, опустив голову и уставившись в книгу.

И поймав ее по какой бы то ни было причине в Харкерс-Вуд в два часа ночи, он не ожидал, что у нее хватит смелости хоть на что-то, кроме как ответить на его вопросы. Вероятно, запинаясь. Но она бы сделала это.

Он никогда бы не подумал, что она откажется говорить.

— Боюсь, такой ответ неприемлем, мисс Гуднайт, — сообщил он.

— Фэй, — тихо поправила она.

— Да мне похрен, — отрезал он. — Итак, спрошу еще раз, что вы здесь делаете?

Несколько долгих мгновений она изучала его, прежде чем сделать полшага к нему, но резко остановилась и тихо спросила:

— Вы часто сюда приходите?

— Не уверен, что это ваше дело, — ответил он.

— Но уверены, что ваше дело — знать, зачем сюда пришла я? — парировала она, не раздраженно и не резко, просто осторожно.

— Это место преступления, мисс Гуднайт.

— Фэй.

Он наклонился и коротко бросил:

— Фэй.

И снова пожалел об этом, потому что она вновь сморщила носик. И чуть дернулась. Так мило. Чейз заглушил свою реакцию, поняв, что симпатичная, соблазнительная, вероятно, девственная городская библиотекарша, которую он когда-то относил к тому типу женщин, которых хотел сделать своими, прежде чем его жизнь утонула в дерьме, может быть милой. Затем повторил:

— Это место преступления.

— Ограждающая лента снята, — напомнила она ему. — Преступление произошло несколько месяцев назад.

— Это все еще место преступления.

Она сделала еще один шаг вперед, вновь выпрямляясь.

— Мистер Харкер передал в дар этот лес городу Карнэл десять лет назад, детектив Китон. Это парк. Общественная собственность. Я имею полное право находиться здесь.

Так оно и было. Девушка снова проявила характер, и даже видев это раньше, Чейз все равно удивился.

— Городское постановление гласит, что все парки закрыты для посещения после десяти вечера, если только это не кемпинг, — парировал Чейз и сквозь лунный свет увидел, как она поджала губы.

Затем она разомкнула их и прошептала:

— Ох.

И этот один слог, черт бы его побрал, тоже прозвучал мелодично и мило.

— Я этого не знала.

— Теперь знаете.

— Вероятно, мне стоит уйти, — предложила она.

— Никаких «вероятно», мисс Гуднайт.

— Фэй, — прошептала она, не сводя с него глаз.

Чейз не ответил.

Фэй Гуднайт не ушла.

Вместо этого она сделала к нему еще два шага, остановившись всего в трех футах.

Затем тихо спросила:

— Вы в порядке?

Ему следовало солгать и сказать «да». Или, может быть, не отвечать, а напомнить ей, что она собралась уходить.

Он не сделал ни того, ни другого.

— Мисс Гуднайт, сейчас два часа ночи, и я нахожусь на холоде в лесу, где была убита моя жена. Как думаете, я в порядке?

Мгновенно, все еще нежно, она ответила:

— Нет.

Он опомнился, затем напомнил ей:

— Вы собрались уходить.

Она не ушла. Она сделала еще один шаг вперед, склонила голову к плечу, но слегка повернула к нему лицо и посмотрела на него снизу вверх, изучая его черты.

Это тоже было мило.

Пока он разбирался с этим, до него донесся ее ласковый голос.

— Вы ее любили?

— Вы знаете ответ на этот вопрос, — немедленно ответил он, и она знала. Все знали. Чейз Китон совершенно ясно давал понять, и не только своей жене, какие чувства он к ней испытывает.

Фэй подняла голову и посоветовала:

— Может, вам стоит поговорить с кем-нибудь о, э-э… ваших чувствах.

— Вы вызываетесь добровольцем? — резко спросил Чейз.

Она даже не моргнула, прежде чем предложить:

— Если хотите.

— Без обид, Фэй, но человек, которого я выберу, чтобы выложить все дерьмо, что крутится в моей голове, не будет женщиной, которая дышит, ест и работает, но живет в мире фантазий. Вы не можете, не сбежав, справиться с собственной жизнью, которая, насколько я вижу, хороша. Так что, вам ни хрена не справиться с тем дерьмом, что у меня в голове.

Замечание было идиотским, но оно сработало. Ее плечи слегка поникли, и она отступила на шаг назад.

— Я просто пытаюсь быть милой, — указала она на очевидное.

— Было бы здорово, если бы вы потащили свою задницу обратно по тропе и оставили меня одного.

Она не двигалась. Но прошло всего-ничего, как она слегка наклонилась к нему и с нежностью сказала:

— Не думаю, что вас следует оставлять одного. Я вижу, что вы имеете дело с каким-то тяжелым грузом и явно пытаетесь справиться с ним в одиночку. — Она обвела рукой в рукавице место вокруг. — Вам нужно избавиться от ноши, Чейз.

Иисусе.

Гребаный.

Христос.

Этот голос, тихий, нежный, такой чертовски милый, произносящий его имя, ее ласковые глаза, устремленные на него.

Бл*ть.

Лучше, чем он мог себе представить.

Лучше, о чем он когда-либо мог мечтать.

И это все — не его.

И никогда не будет принадлежать ему.

А значит, наконец услышав, как она произносит его имя, было пыткой.

— Ладно, — начал он, — я пытался быть милым…

Ее голова дернулась, и она прервала его, удивленным, и снова, Боже, чертовски нежным тоном:

— Милым?

— Да, — ответил он, — милым, и вы поймете, что я был мил, когда я скажу, мисс Гуднайт, что не хочу, чтобы вы беспокоились. Не хочу, чтобы вы меня выслушивали. Мне не нужна ваша компания. Чего я хочу, так это чтобы вы утащили свою жирную задницу из леса и оставили меня, бл*ть, в покое.

Он видел, как ее тело напряглось, а бледное лицо в лунном свете стало еще бледнее.

Это длилось меньше полсекунды, после чего она развернулась и убежала с поляны. Она сделала это так быстро, что он лишь успел заметить полуночную тень ее длинных волос, струящихся позади нее, после того, как она исчезла из вида.

Но еще долгое время, после того, как она исчезла, Чейз Китон неотрывно смотрел ей вслед.

Поцелуй меня, Чейз.

Услышал он у себя в голове и закрыл глаза.

Вам нужно избавиться от ноши, Чейз.

В этот раз он услышал голос Фэй, и его глаза распахнулись.

Только этого ему еще не хватало.

Еще один демон.

— Бл*ть, — прорычал он, блуждая взглядом по поляне, но ничего не видя, ничего не слыша.

Здесь никого нет.

Никто ничего ему здесь не скажет.

Бл*ть.

Как и прежде, ночь за ночью, Чейз Китон зашагал через поляну к тропе и направился домой.

Два дня спустя…

— Тебя убьет, если ты придешь на ужин?

Стоя у прилавка, Чейз наблюдал, как Шамблз готовит ему кофе. Он почувствовал, как напрягся мускул на его щеке, возле которой он держал телефон, думая: «да, его бы убило, пойди он на ужин в дом своих родителей».

Или, что более важно, это склонило бы его к убийству родного отца, если бы ему пришлось дышать с ним одним воздухом.

— Ма, — сказал он в трубку, — как я уже говорил, я занят.

— Но ты вроде сказал, что отдел нанимает новых офицеров, и все возвращается на круги своя.

— Нанимает, но все еще далеко от нормального. Мы все заняты. Очень заняты. Когда устроили чистку, мы потеряли практически всех. Новых офицеров нужно обучить, и после того, что произошло, и как долго это продолжалось, граждане Карнэла не адаптируются за несколько месяцев к представителям власти, которым они смогут доверять. При возникновении проблемы они все равно звонят друг другу, а не в полицейский участок. А когда их усилия влекут за собой нежелательные последствия, а обычно так и бывает, мы должны наводить порядок. Я ни за что не смогу прийти на ужин на этой неделе.

— А на следующей? — не унималась она, когда Шамблз добавил в напиток вспененное молоко из маленького кувшина из нержавеющей стали.

— Как насчет того, чтобы через выходные я приехал в Аспен и пригласил вас на ужин? — предложил Чейз.

Ее голос был пропитан разочарованием, когда она ответила:

— Но ты же знаешь, что в третьи выходные февраля твой отец всегда ездит на турнир по гольфу во Флориду.

О, да, он прекрасно это знал.

А также прекрасно знал, что отец ездил во Флориду не на турниры по гольфу, а заниматься кое-чем другим, что, возможно, включало в себя спортивное снаряжение, но его использование маме было бы не понять.

К сожалению, Чейз понимал. Просто старался об этом не думать.

Шамблз повернулся, улыбнулся ему и накрыл стаканчик белой крышкой.

Чейз кивнул, но сказал в телефон:

— Так ли необходимо присутствие отца на нашем ужине?

— Чейз, ты и так не видишься с отцом, — тихо ответила она.

— Ма, ты же знаешь, что это намеренно, — так же тихо ответил Чейз, вытаскивая бумажник, открывая его и вынимая деньги. Он передал купюру Шамблзу, тот поставил стаканчик с кофе на стойку и повернулся к кассовому аппарату, пока Чейз продолжал говорить: — Итак, встретимся через выходные?

Она проигнорировала его вопрос и прошептала:

— Я хочу, чтобы вы двое залатали эту трещину в своих отношениях.

Этого не случится.

Никогда.

Потому что в их отношениях с отцом не было трещины, которую можно залатать. Много лет назад, когда Чейз хотел уйти из родного дома, уйти из-под гнета отца, она была.

Теперь же трещина разрослась до размеров пропасти, которую он, черт возьми, точно не собирался преодолевать, и если бы отец попытался, Чейз бы его застрелил.

— Ма…

— Я беспокоюсь о тебе из-за смерти Мисти. Кто о тебе заботится?

Мама этого не знала, она тоже не была самой большой поклонницей Мисти, хотя и пыталась скрыть это так же, как Чейз пытался скрыть от нее свою ненависть к жене, но Мисти никогда не заботилась о нем.

Она пыталась некоторое время, после того как наконец поняла, что он не влюбится в нее по уши только потому, что она отлично умела делать минет. Это произошло главным образом потому, что он не позволял ей прикасаться к нему и не спал с ней в одной постели.

Как только она поняла, что своими обычными уловками ей не завоевать его сердце, то полностью изменилась. Попыталась стать ему хорошей женой. Строила из себя приличную домохозяйку и кухарку. Все это пошло прахом, когда он, в итоге, отказался есть то, что она готовила, чаще всего уходил из дома до того, как она просыпалась, возвращался поздно и никогда не комментировал ее любящую заботу или то, как она содержала их дом. В конце концов, ее нервы сдали, и она все испортила.

Он был строг с ней и в то время считал, что она этого заслуживала. Она заманила его в ловушку, женив на себе, после того, как занималась извращенным сексом с его папочкой по приказу продажного полицейского, который записал это на видео. Затем она шантажировала его отца и заставила Чейза служить не только его папочке и его дружкам, каждый из которых был под каблуком у его отца, но и банде грязных копов, которые были настолько грязными, что были вылеплены из одной только грязи.

Да, он считал, что она этого заслуживала.

Теперь она была мертва, и демоны того, как она умерла, и его отношения к ней за их очень долгий, очень несчастливый пятилетний брак, поселились в его голове.

— Мне тридцать пять, ма, я могу о себе позаботиться, — заверил он мать, принимая от Шамблза сдачу и бросая доллар в чашу для чаевых.

— Но я беспокоюсь о тебе. — Она снова перешла на шепот, на этот раз печальный и обеспокоенный, и, так как Чейз любил свою мать, это его убивало.

Он знал, что она беспокоится. Он был единственным ребенком в семье. Больше она родить не смогла. Ей повезло с ним, и она остро это ощущала. Она также была по натуре волнительной, чувствительной и нервной. Поэтому, когда он рос, она душила его заботой, не могла надышаться на своего сыночка.

Ее тактика воспитания сына резко противоречила тактике мужа.

Валери Китон была воплощением защиты, любви и заботы.

Трейн Китон был полностью поглощен тем, чтобы сделать из своего сына мужчину.

Это не способствовало созданию любящей, безопасной, понимающей и поддерживающей атмосферы в доме.

Поэтому, как Чейз и обещал себе, начиная примерно с восьми лет, лишь только получив возможность выходить из дома, он начал отдаляться от него все дальше и дальше. Усердно принявшись за дело, он добился своего.

И вскоре покинул его насовсем, не испытывая желания возвращаться.

— Не волнуйся, — спокойно заверил он ее. — Я в порядке. Просто дел полно.

Он сунул бумажник на место, взял стаканчик с кофе и еще раз кивнул Шамблзу. В ответ получил полномасштабную ухмылку хиппи от бесспорно талантливого владельца кофейни и продолжил:

— Хотя, я почувствовал бы себя лучше, если бы моя мама позволила мне пригласить ее на ужин через выходные.

Он повернулся к выходу как раз в тот момент, когда дверь открылась, над ней зазвенел колокольчик, и, не сводя глаз с «читалки», вошла Фэй Гуднайт.

Бл*ть.

Чейз остановился как вкопанный.

— Ладно, Чейз, милый, мне бы этого хотелось, — сказала его мать ему на ухо.

— Хорошо, — пробормотал он в трубку.

Услышав его голос, Фэй подняла голову, их глаза встретились, она остановилась и уставилась на Китона. Выражение, которого он не смог полностью разглядеть в лунном свете, теперь ясно читалось при дневном свете кофейни «Ла-Ла-Ленд».

Ее глаза мгновенно наполнились болью, лицо побледнело, полные розовые губы приоткрылись.

И видеть страдания, запечатленные в ее чертах, было чертовски больно.

На ней было шерстяное пальто, дизайн которого каким-то образом облегал ее тонкую талию, придавая изгибам заметный рельеф. Кремовый цвет пальто с воротником-шалькой подчеркивал темно-каштановые волосы. Натянутая до ушей светло-голубая вязаная шапочка, в сочетании с цветом пальто, также подчеркивала цвет волос, демонстрируя гораздо большую привлекательность, которую нельзя было не заметить. На ней были темно-коричневые кожаные сапоги на низком каблуке, и он знал, что под этим пальто на ней платье или юбка, потому что в этом она обычно ходила, но также и потому, что все, что он мог видеть до подола пальто — это сапоги.

Ее макияж, как отметил Чейз, как обычно, был едва заметным. Лишь для того, чтобы подчеркнуть естественную красоту, а не исказить ее.

Ее раненые кристально-голубые глаза были широко раскрыты.

— Хочешь, закажу столик у Рейнальдо? — спросила его мать.

— Да, ма, — ответил он. — Было бы здорово. А теперь мне пора идти.

На этот раз звук его голоса вывел Фэй из оцепенения, и она, не колеблясь, развернулась и поспешила к двери.

— Но, Чейз… — начала его мать.

Инстинктивно и определенно глупо, Чейз быстро направился к двери.

— Кое-что только что произошло, ма, правда, мне нужно идти.

Он услышал, как его мать вздохнула:

— Ладно, дорогой. Увидимся через выходные.

— Через выходные. Люблю тебя, ма, пока.

Он слышал ее прощание, но смутно. Выйдя за дверь, быстро зашагал по тротуару вслед за спешно удаляющейся Фэй Гуднайт.

И он понятия не имел, почему.

За исключением того, что он все еще чувствовал боль, увидев страдание на ее лице, причиной которого являлся он, и ему нужно было что-то с этим сделать.

Приблизившись к ней, Чейз позвал:

— Мисс Гуднайт.

Она ускорила шаг.

Чейз двинулся быстрее.

— Мисс Гуднайт.

Она перешла на бег-шаг.

Его длинные шаги не могли сравниться с ее, Чейз легко догнал ее, обхватил пальцами предплечье и остановил, развернув к себе, а сам встал перед ней всем телом и тихо произнес:

— Фэй.

Ее прекрасные, наполненные болью глаза поднялись на него, ранив так же точно, как если бы она вонзила нож ему в живот.

Но ее плечи распрямились. Она призывала характер.

— Доброе утро, детектив Китон, — поздоровалась она, не холодным, а своим обычным тихим голосом, но теперь, в отличие от той ночи в Харкерс-Вуд, он определенно звучал отчужденно.

Держа ее за руку, он рассеянно пробормотал:

— Чейз.

Больше он ничего не сказал, в основном потому, что понятия не имел, что говорить.

Она тоже молчала.

Так продолжалось некоторое время.

Затем Фэй произнесла:

— Поскольку вы меня задерживаете, — она слегка пошевелила рукой в его хватке, вероятно, чтобы указать, что он все еще ее держит, и ей этого не хотелось, — могу ли я вам чем-то помочь?

— На самом деле, можете, — подтвердил он. — Я бы хотел извиниться за ту ночь.

— Извинения приняты, — мгновенно выпалила она. Затем, снова слегка двинула рукой в его хватке, давая понять, что хочет, чтобы он ее отпустил, и закончила: — А теперь, хорошего дня.

Он не отпустил ее.

Он также не знал, почему он этого не сделал, просто не мог. Более того, он переместил руку ей на плечо, притягивая девушку ближе, пока она не оказалась в нескольких дюймах от него.

При этом Чейз увидел у нее почти ту же реакцию, что и в кофейне «Ла-Ла-Ленд», но без боли. Ее красивые розовые губки приоткрылись, прекрасные голубые глаза распахнулись, а безупречная бледная кожа стала еще бледнее.

Никакой боли и всего в нескольких дюймах между ними эта реакция выглядела чертовски будоражащей.

Китон также заметил, что она не дышит.

Поэтому наклонился к ней и прошептал:

— Дышите, Фэй.

Дыхание вырвалось из нее с тихим свистом.

Это было мило, выражение ее лица все еще было великолепным, эффект от того и другого, вместе с ее близостью, был нереально горячим.

Иисусе.

Что еще хуже, от нее вкусно пахло.

Нет, не вкусно.

Чертовски потрясающе.

Господи, он хотел поцеловать ее. Хотел до боли.

— Что-то еще? — прошептала она, и Чейз моргнул, его взгляд переместился с ее глаз на губы, затем обратно.

— Вы были правы, — прошептал он в ответ. — Я пытаюсь справиться кое с каким дерьмом.

— Могу себе представить, — выпалила она, отстраняясь на несколько дюймов, и в ее чертах промелькнул холод. Нет, не холод. Снова отстраненность.

— Но это не причина вести себя как мудак, — продолжил он.

— Верно подмечено, — согласилась она.

— То, что я сказал, было плохо и неприемлемо.

— Думаю, я поняла ваши чувства, когда вы извинились, детектив Китон.

Он притянул ее обратно на те несколько дюймов, на какие она отодвинулась, и в то же время прижался к ней всем телом, встретившись взглядом с ее голубыми глазами и прошептал:

— Чейз.

Он наблюдал, как она сглотнула, холод покинул ее черты, в глазах промелькнула вспышка нервозности и неуверенности, но она не ответила.

— Я, правда, хотел бы удостовериться, Фэй, что вы принимаете мои извинения, — тихо настаивал он.

— Я уже сказала, что принимаю. — Ее сладкий, тихий голосок вернулся.

— Хорошо, тогда я хотел бы знать, что вы говорите это серьезно.

Она выдержала его взгляд, и он не только почувствовал, но и увидел, как участилось ее дыхание.

Милая и сексуальная.

Что б его.

Что б его.

Затем она прошептала:

— Я серьезно.

— Серьезно — что? — немедленно потребовал Чейз, желая услышать это. Черт, даже не желая, а нуждаясь, и нуждаясь сильно.

Ее голова слегка дернулась, когда она моргнула, что тоже выглядело невероятно мило.

— Серьезно, э-м… что? — не поняла она.

Он притянул ее за руку ближе, в то же время поднял другую руку со стаканчиком кофе, касаясь ею ее талии и прошептал в ответ:

— Серьезно, Чейз.

Затем, Боже, Боже, он увидел, как высунулся кончик розового язычка, чтобы облизнуть пухлую нижнюю губку. Аккуратные, ровные белые зубки впились в эту губку, и это было невероятно мило и так чертовски сексуально, что он почувствовал это своим членом.

Она отпустила губу и прошептала:

— Я серьезно, Чейз.

Это он тоже почувствовал своим членом.

Господи, какого хрена он творил?

Внезапно он отпустил ее и отступил в сторону. И тут же пожалел об этом, потому что она не была готова к этому и без его объятий и близости тела явно пошатнулась. Она устояла, но ему не понравилось, что она пошатнулась. Однако ему нравилось сознавать, что она так же поглощена им, как и он ею.

Это не означало, что он не должен был закрыться. Он обязан.

Так Китон и поступил.

— Спасибо, Фэй, — сказал он более официальным тоном. Не холодным. А как и у нее, отстраненным.

Она моргнула.

Затем перевела дыхание и сказала странную вещь:

— Лекси.

— Что?

— Лекси, — повторила она, на мгновение подаваясь вперед и почти тут же отстраняясь, а затем вновь расправляя плечи и более твердым тоном произнося: — Держу пари, Лекси Уокер была бы хорошим слушателем, и я знаю, что вы ей нравитесь. Я видела, как вы обедали вместе в закусочной, и вы заставляли ее смеяться. То есть, Лекси все заставляют смеяться. Она смеялась. Но и вы тоже. Вам следует поговорить с ней. Она бы помогла.

И, не сказав больше ни слова, она повернулась и быстро пошла по тротуару.

Все в Чейзе Китоне побуждало его последовать за ней. Чтобы пригласить ее на ужин. Узнать получше. Найти подходящее время, чтобы попробовать эти губы на вкус. Найти подходящее время, чтобы попробовать это тело на вкус. Найти подходящее время, чтобы научить ее, как доставить ему удовольствие. Чтобы возложить на нее свою ношу.

Но Чейза Китона останавливало все, что он делал, видел и слышал за последние почти десять лет.

Поэтому он повернулся в противоположную сторону и пошел к своему грузовику.