2

На следующее утро Ренси приступил к своей новой работе – росписи внутреннего помещения храма. Хотя это занятие не приносило ему столько радости и удовольствия, сколько ваяние, он увлёкся им и даже не заметил, как наступил вечер. Придирчивым взглядом он осмотрел выполненную часть работы и собирался спускаться с лесов, как на пороге храма неожиданно возник невысокий коренастый человек. На нём была рубашка из тонкого льна, перетянутая по талии широким поясом и спускавшаяся ниже колен мягкими складками; грудь украшало массивное золотое ожерелье, отделанное бирюзой, сапфирами и лазуритом; поверх парика был повязан полосатый клафт, концы которого падали на плечи. Ренси узнал саисского номарха Нехо.

Но девушку, которая сопровождала Нехо, тоненькую и хрупкую, словно стебелёк лотоса, Ренси видел впервые. Она сразу же завладела его вниманием, так что он, не таясь, жадно, разглядывал её. Ничто – ни самая мелкая черта её облика, ни самая незначительная деталь её одежды – не ускользнуло от намётанного острого взгляда опытного ваятеля. Ослепительно-белое льняное одеяние обтягивало её узкие бёдра, маленькую грудь и длинные стройные ноги в сандалиях с застёжками из жемчуга. Небольшая диадема, также усыпанная жемчугами, украшала её голову, и из-под неё ниспадали на точёные плечи густые чёрные кудри. Лицо у девушки было круглое, с чуть заострённым подбородком, с мягко очерченным носом, пухлыми губами и большими раскосыми глазами.

Ренси с трудом отвёл взгляд от милого, показавшегося ему волшебным видением, существа, и разлепив губы, едва владея голосом, спросил у подмастерья:

– Кто это?

– Разве ты не знаешь? – удивился тот. – Это же господин Нехо, владетель Саиса и Мемфиса!

– Нет, я говорю о девушке.

– А, Мерет! Это любимая племянница Нехо, в последнее время он с ней ни на день не расстаётся…

– Мерет, – повторил Ренси, впервые произнося девичье имя с каким-то тайным восторгом. – Мне кажется, в ней есть примесь кушитской3 крови. У неё такая тёмная кожа…

– Ты не ошибся: Мерет – побочная дочь фараона Тахарки, да будет он жив, невредим, здоров. – Подмастерье приблизился к Ренси и тихим голосом прибавил: – Говорят, Нехо подложил свою сестру под фараона, чтобы быть ближе к трону. Бедняжка умерла родами, и теперь наш номарх все свои надежды возлагает на Мерет…

Между тем Нехо остановился недалеко от того места, где работал Ренси, и заговорил с Ипи, правой рукой зодчего Анху. Ипи принялся что-то объяснять, а потом вскинул голову и, глазами отыскав притаившегося на лесах Ренси, поманил его выразительным жестом. Ренси не оставалось ничего другого, как подчиниться, и он, спустившись вниз, побрёл к поджидавшему его в явном нетерпении Нехо. Чем ближе он подходил, тем сильнее стучало у него сердце, тяжелее становилась поступь и учащённее дыхание: ведь рядом с Нехо стояла Она!

В какой-то миг Ренси встретился взглядом с глазами Мерет, которые вблизи были вовсе не чёрными, как он думал, а удивительно синими, почти фиолетовыми. Ему показалось, что она посмотрела на него с любопытством, и от этого он разволновался ещё сильнее. Он даже не сразу понял, что Нехо уже о чём-то рассказывает ему.

– Таким образом, – только повысив голос, Нехо сумел наконец привлечь внимание юноши, – ты должен покинуть Саис и на моей барке добраться до третьего порога Великой реки, где находится храм Гемпатон.

Выражение лица номарха, тон, которым были произнесены слова, обращённые к Ренси, не допускали ни малейших возражений.

– Я слышал, строительство храма, о котором идёт речь, завершено. – К Ренси вернулась присущая его нраву строптивость.

Нехо уловил это в его замечании и, надменно вскинув подбородок, холодно проговорил:

– Когда меня заинтересует то, что ты слышал, я тебя спрошу. Тебе поручено работать над коронационной стелой, установленной в храме Гемпатон, и ты должен благодарить меня за то, что я замолвил за тебя слово перед самим фараоном.

– Весьма благодарен. Только я вряд ли смогу оправдать твоё доверие.

– Отчего же? – Изумился Нехо, явно не ожидавший такого ответа.

– Во-первых, я не закончил расписывать стены саисского храма; во-вторых, я не присутствовал на коронации фараона и никогда не видел его, – пояснил молодой ваятель и в заключение прибавил: – Я не смогу придать портрету фараона сходство с его обликом – и вряд ли он будет доволен моей работой.

– Глупости! – сердито прервал его Нехо. – Тебе покажут готовое изваяние фараона, и ты, глядя на него, изобразишь его в момент коронации. Что же касается мнения фараона, то в ближайшее время мы его не услышим.

С последними словами номарха никто не стал бы спорить. Каждый житель Египта в эти дни пребывал в тревоге и напряжённом ожидании. Стоявшая под Мемфисом армия ассирийского царя Ашшурбанипала не оставляла сомнений даже у самого тёмного крестьянина: война с Ассирией4 неизбежна. Зато о месте, где скрывался Тахарка, мятежный фараон, бросивший вызов самому царю Ассирии, не знали даже его придворные.

– Всё же я должен признаться, что не готов принять твоё предложение, – как можно вежливее сказал Ренси и, прижав к груди обе руки, поклонился.

Нехо подскочил, как будто его ужалила змея. Его грубое с крупными чертами лицо побагровело от гнева.

– Да кто ты такой, чтобы возражать мне?! – вскричал он, глядя на Ренси испепеляющим презрением взором. – Отчего ты возомнил себя выше, чем другой наёмный работник?

Ренси смотрел на него и словно бы слышал голос своего отца: «Подумай сам, разве благородное это дело – быть ваятелем! Это всё равно что быть слугой: каждый помыкает, каждый волен накричать, унизить. Писец же повсюду окружён почётом и уважением. Смотри, нет должности, где не было бы начальника, кроме должности писца, ибо он сам начальник…»

– При храме трудятся десятки мастеровых, и, если я прикажу любому из них сделать что-то, никто не станет мне перечить! – продолжал между тем Нехо, всё сильнее распаляясь от гнева. – Ты должен подчиниться моему приказу, кем бы ты там себя не воображал!

Подавляя злость, Ренси спокойно ответил:

– Я – не «любой мастеровой». Я подчиняюсь непосредственно его высочеству Танутамону, который нанял меня для работы в этом храме.

Он нарочно выделил слово «этом», давая Нехо понять, что менять своё местопребывание не намерен.

Глаза номарха вспыхнули опасным огнём.

– Немедленно собирай свои пожитки и убирайся вон из Саиса! В конце концов это мой город, и мне одному решать, кому здесь жить и работать, а кому здесь совсем не место. И я не думаю, что принц будет возражать против этого!

С подобным приказом не рискнул бы спорить даже самый упрямый и значительный сановник.

– Как скажешь, господин.

Ренси снова поклонился, как требовал обычай, потом развернулся и, уже не различая ни лиц, ни дороги, вышел из храма.

Придя к себе в каморку, которая служила как место для ночлега, Ренси начал собирать вещи. На сердце у него было тяжело; к горлу подступил тугой комок, и противно защипало в глазах. Однако гнев его был сильнее обиды. Он ценил свой дар, гордился им, он привык принимать восхищение людей и потому обращение Нехо воспринял как жестокое и незаслуженное оскорбление. И надо же такому случиться, что свидетельницей его унижения стала Мерет!

Ренси был так занят своими переживаниями, что не услышал, как дверь отворилась и к нему вошли.

– Скажи мне правду, отчего ты отказался работать над стелой?

Слова, которые раздались за спиной у Ренси, были произнесены тихим голосом, но юноша, услышав этот голос, вздрогнул как от грома.

Девушка, о которой он только что думал, стояла так близко, что Ренси ощутил тепло её тела и волнующе-сладкий запах её волос. Смущённый её неожиданным появлением, он не мог произнести ни слова – язык у него словно прирос к нёбу.

– Неужели для тебя вправду так важно увидеть человека своими глазами прежде, чем приступить к созданию его образа в камне? – продолжала Мерет своим удивительно нежным голосом. – Неужели это и есть причина твоего отказа?

Ренси выпрямился.

– Я отказался, потому что Нехо был непозволительно груб со мной! Но я не его раб и не позволю ему так обращаться со мной.

– Ты очень горд! Я видела твои изваяния и уже тогда подумала, что такую красоту мог создать только человек, знающий себе цену, – сказала Мерет, с острым интересом разглядывая юношу. И вдруг, погрустнев, прибавила: – Мастер Ренси, мне будет жаль, если ты уедешь из Саиса…

Ренси промолчал, не зная, что сказать.

Не получив от него ответа, Мерет смущённо опустила глаза, прикрыв их пушистыми ресницами. Её тонкие трепетные пальцы скользили по крышке бронзового ларца, в котором хранились письменные принадлежности, доставшиеся Ренси от отца. Она хотела создать видимость, будто её заинтересовал украшавший ларец орнамент, но было ясно, что в этот момент мысли её далеки от искусства.

– Если бы ты остался в Саисе, мы, возможно, могли бы подружиться, – снова заговорила Мерет, не меняя позы и даже не глядя в его сторону.

Ренси не верил своим ушам. Разве такое бывает? Никто прежде не говорил ему таких слов, и уж тем более он не ожидал их услышать от девушки, да ещё дочери фараона.

– Подружиться? – переспросил он, пряча за спину как-то сразу вспотевшие ладони.

– Не думала, что моё предложение так поразит тебя. – Мерет как будто обиделась. – Я здесь недавно и нуждаюсь в друзьях. Мне кажется, ты тоже нуждаешься в них.

– Странно, что дочь фараона чувствует себя одинокой, – заметил Ренси изменившимся голосом; лицо его помрачнело. – А, впрочем, он же оставил не только свою семью…

После его последних слов столь уловимое мгновение назад волшебство вдруг растаяло, улетучилось бесследно.

– Мне кажется, ты не очень-то уважительно отзываешься о фараоне, – сказала Мерет, принимая величественный вид.

– Как всякий верный обычаям предков египтянин, – начал было Ренси, но девушка отмахнулась от него.

– Я догадываюсь, о чём ты хочешь говорить – всё это я слышала уже много раз. Но позволь спросить, разве не фараоны кушитской династии принесли Та Кемет мир и процветание? Разве не они сохранили независимость страны от самого Куша, их родины? Тебе, должно быть, известно, как много сделал для египетского народа Шабака, основатель кушитской династии…

– Гор Хент-эн-Метри покровительствует лишь фараонам египетского происхождения, – Ренси возвысил голос, не дав ей договорить, – в противном случае Та Кемет ждут смуты и кровопролитие. Тахарка, коему отданы в правление престолы Обеих Земель, возмутил народ против ассирийских наместников, навлёк беду на всю страну, а сам скрылся. Чужеземцы заполонили окрестности Мемфиса, жаждут крови, вымещая злобу на мирном населении. А где же мудрый кушитский воитель, наделённый всемогущим Ра искусством без промедления одолевать своих врагов? Где, за чьими спинами он прячется?

В чудесных фиалковых глазах Мерет вспыхнул гнев – они сразу потемнели, стали совсем чёрными.

– Не смей так разговаривать с дочерью фараона! – вскричала она. – Ты уже нажил себе врага в лице номарха Нехо, моего дяди! Неужели тебе нужно поссориться ещё и со мной?

– Полагаю, размолвка с каким-то мастеровым не слишком огорчит дочь фараона? – не без едкой усмешки огрызнулся Ренси.

В бездонных зрачках глаз Мерет полыхнуло пламя.

– Я ошибалась, когда думала, что мы могли бы стать друзьями, – холодно проговорила девушка и, вскинув подбородок, направилась к двери.

Когда Мерет ушла, Ренси побрёл к ложу и, повалившись на него, уткнулся в подушку пылающим лицом. Он злился на себя за ту невероятную способность настраивать против себя людей, из-за которой всегда пребывал в одиночестве. Эту черту его непостоянного характера мать Ренси называла заносчивостью, а отец видел в этом твёрдость духа.

Что же теперь делать? Куда идти? – спросил у себя Ренси, поднимаясь.

На улице было свежо. Надоевшая за день жара укрылась где-то далеко за горизонтом вместе с золотоносным Амоном-Ра до рассвета. В этот час окраина Саиса с разбросанными среди пальмовых рощ домами выглядела безлюдной. В свете луны глыбы белого мрамора светились, словно были совсем прозрачными, а плиты из хатнубского алебастра сияли молочной белизной.

Ренси замер, очарованный этим волшебным сиянием, и долго был не в силах сдвинуться с места.

– Пожалуй, всё же придётся попросить прощения у того, кто меня оскорбил. И только ради того, чтобы мне позволили снова заниматься любимым делом, – вслух подумал Ренси и нахмурился, злясь на себя самого. Уж себе-то он мог бы не врать: он хотел остаться в Саисе не только ради своей работы, но больше – из-за Мерет.

Он совершил бы насилие над собственной гордостью и искал бы встречи с Нехо, если б судьба не подарила ему ещё одну удивительную встречу.

– Мастер Ренси! Ты всегда разговариваешь сам с собой? – Таким было начало нового знакомства.

Загрузка...