Его трудное счастье

Глава 12

Вегержинов поправил солнцезащитные очки и повернулся к Валентину:

— Предлагаю отпраздновать, Валь! Всё-таки полгода, как мы прибыли в эти грёбаные горы. Ты как?

— Да я-то что? — Кучеров в очередной раз глянул в сторону командира, который как-то нервно постукивал ногой о землю. — Слушай, что с Воеводиным такое происходит? Я его спокойствию и собранности всегда завидовал, как пацан малолетний, а тут уже больше недели будто подменили командира.

— Бойцы говорят, что известие ждёт какое-то важное, — Алексей пожал плечами. — И заметь, не от матери, отец-то его — тоже офицер, между прочим — погиб, а то ли от жены, то ли от невесты.

— Жены? Ни разу не слышал от него, что у него своя семья имеется, он только о маме и о семье брата рассказывал как-то. Про племянника часто вспоминает.

— Мимо нас новость эта не пройдёт, фельдъегерско-почтовая связь пока работает как надо, несмотря на полторы тыщи над морем, как сержант любит повторять. Кто сегодня в ночь?

— Петровский. У меня на этой неделе дежурств нет, а послезавтра, наверное, опять местных надо будет глянуть. Им сейчас хуже, чем нам — вообще никакой помощи, ещё эти бесноватые бегают по посёлкам. Никак не успокоятся, хотя американский генерал с нашим полковником согласился в том, что гавкать против ветра опасно — обляпаться можно ненароком.

— А с чего началось-то? — Вегержинов посмотрел на горы и прищурился.

— Да какая-то больно активная баба обвинила наших бойцов в домогательстве! Как хлеб жрать, который эти бойцы пекут, так первая, а потом, когда её янки начали прессовать, рот закрыла и молчит до сих пор. Видать мало заплатили, некоторые вон до сих пор не унялись. Ладно, Алёш, пойду я посмотрю, что там в лазарете, а потом домой.

«Домом» они называли командирскую палатку, в которой их поселили в день прибытия. Терапевты, прилетевшие чуть позже, жили рядом с лазаретом, фельдшерам выделили небольшую палатку, соединённую с кухней. Парни шутили, что работа работой — до неё ещё дойти надо, а вот пожрать всегда под рукой. Кучеров быстро пошёл мимо палаток с поднятыми тентами, чтобы сухой горный воздух просушил всё вокруг после весенних дождей. Собственно, никакой нужды в посещении лазарета у Валентина не было, просто там он мог побыть в одиночестве и спокойно подумать. А подумать было о чём. Во-первых, после возвращения на родину надо будет решить вопрос с дальнейшей учёбой. Служба в горах убедила его в правильности решения заняться нейрохирургией. И хирургией не столько черепа, сколько позвоночника. Он видел, как молодые ребята с трудом разгибали спины после тяжёлых марш-бросков и перетаскивания тяжестей. И это молодые здоровые парни, а что говорить о людях после определённого возрастного порога или травмированных? Во-вторых, он так и не смог сообщить родителям о том, что они никогда не станут бабушкой и дедушкой. Не смог, потому что знал, что мама с папой будут во всём винить себя.

И последнее. Но в то же время главное. Что делать с его чувствами? К чужой жене. Верной чужой жене, кстати. Интересно, как она там? Что у неё нового? Господи, уже больше года её не видел, а так и не смог забыть эти огромные глаза и улыбку. Валентин закрыл журнал, который лежал перед ним, чтобы окружающие не задавали ненужных вопросов, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Тогда, зимой перед их отъездом Алёшка сказал, что Валюша болела серьёзно, а как она сейчас? Сбылась ли её мечта? Смогла ли? Хватило ли сил на поступление? И как к этому отнёсся её муж? Столько вопросов, а ответа ни одного. А иногда так хочется зайти к связистам и попросить соединить его с госпиталем. Но потом ускоряешь шаг и проходишь мимо. Чужая жена… Чужая.

Валентин встал и вышел из лазарета. Он не спеша шёл по дорожке между жилыми палатками, вдыхая аромат свежего хлеба — по негласно установившейся традиции парни так и пекли хлеб и для своих сослуживцев, и для местных жителей. Кучеров вспомнил, как зимой две закутанные в тёплые платки женщины упали на колени перед Воеводиным и со слезами на глазах просили командира разрешить им взять немного каши для детей в одном горном посёлке. Дима тогда поднял их и дал команду погрузить в машину и хлеб, и крупы, и консервы. Надо отдать должное — местные приходили к ним только в крайнем случае, не требовали, а просили. Но отказа не слышал никто и никогда.

— Товарищ старший лейтенант, — раздался голос рядом.

Кучеров обернулся и с улыбкой протянул руку — письмо от родителей. Он поблагодарил бойца, кивнув на его приветствие, и повернул на тропинку, которая вела к большому валуну, где Валентин любил сидеть и любоваться закатом.

Но сегодня его любимое место было занято — опираясь широкими плечами в нагретый солнцем камень, на траве у валуна сидел майор Воеводин с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Кучеров развернулся и сделал шаг назад.

— Куда намылился? — раздался весёлый голос, и Дмитрий открыл глаза. — Садись, места тут всем хватит. Тем более мне хоть кому-то надо сказать новость — моя Людочка в институт поступила! Представляешь, врачом будет! Бедная моя девочка, — пробормотал он и откинулся на камень, пока Кучеров устраивался рядом, — столько училась, по ночам зубрила, и всё одна, пока я тут загораю.

— Поздравляю, — с чувством произнёс Валентин, — я бы тоже не отказался от такой новости.

— Не понял?

— Одна моя знакомая тоже в этом году собиралась в медин поступать. Поступила ли…

— Так какие проблемы? Попроси связь — уж на несколько минут разговора энергии у них хватит.

Кучеров криво улыбнулся и качнул головой:

— Нельзя, Дим, там муж существует. Целый Король.

Воеводин широко открыл глаза и внимательно посмотрел на Валентина:

— Король — это фамилия? — Он увидел утвердительный кивок и тихо произнёс: — Ага. Значит, я так понимаю, что речь идёт о подруге моей Людочки Вале Баланчиной?

— А ты откуда её знаешь? — Кучеров резко выпрямился и схватил Дмитрия за руку. — Что тебе известно о ней? Что с ней?

— Тихо, тихо, старлей, — смеясь ответил Воеводин. — Интересно, что мне будет, если я с тобой новостями поделюсь?

— Не томи!

— Не переживай — поступила твоя Валя, вместе с моей Людой учиться будет.

Кучеров закрыл глаза, сжал губы, стараясь скрыть довольную улыбку, но всё равно не удержался и широко улыбнулся. Воеводин прищурившись смотрел на врача и думал. Он не знал дивизионных медиков до этой командировки — просто не успел познакомиться. Едва принял батальон после прибытия из Средней Азии, как всех офицеров, у которых был боевой опыт, вызвали в штаб и поставили в известность, что их знания и умения нужны в Боснии. Так майор Воеводин одним из первых оказался в этих постоянно гудящих от ветра горах. Они отличались от гор, в которых ему пришлось служить в Афганистане, что как меняющиеся призраки плыли в душном мареве. Эти горы прятались в туманах, как скорбная женщина в накинутом на голову платке. Но десантникам не привыкать — надо значит надо. Так Дмитрий оказался в далёкой бывшей Югославии через месяц после знакомства с девушкой своей мечты. И вот уже почти девять месяцев их соединяют письма и редкие звонки. И нечто, что объяснить не мог ни он, ни Людочка. Наверное, это и есть любовь, ведь им хватило всего месяца, чтобы понять, что вот оно — то самое, без которого ни жить, ни спать, ни дышать. И как хочется иногда вечером оказаться рядом, обнять и просто молчать, потому что слов не нужно.

— Я что-то не понял, — Воеводин искоса глянул на Кучерова, — а Баланчина тебе кто?

Валентин хмыкнул и вытянул ноги в тяжёлых ботинках:

— Увы, Дим, никто. Просто знакомая, просто операционная медсестра. Да, забыл, она, Дим, чужая жена. Вот так-то.

— Ясно. — Дмитрий поднял голову и всмотрелся в утопающие в сумерках горы. — Предлагаю сегодня вечером отметить это дело.

— Прямо день исторических событий. Вегер сегодня вспомнил, что мы уже полгода здесь.

— Вот, а это действительно исторический факт! Нам, нашему поколению повезло как утопленникам, потому что живём во время этих самых исторических фактов и перемен. Школу заканчивали — война афганская началась. Училище закончили — страна развалилась, многие не вынесли этого, ушли следом за той родиной. Некоторые оказались перед выбором — семья или служба. Сколько семей распалось, сколько детей остались без мам и пап в одной обойме. Теперь вот новая война. И что-то мне подсказывает — не последняя. Поколение счастливчиков, блин! Но мы не выбираем время в которое живём, мы выбираем как жить в это время. Каждый решает как пройти испытания. Потому и сюда прибыли. Помогая ближнему, мы и себе помогаем обрести душевное равновесие. Поступающий по правде идёт к свету, как говорил один из знакомых моджахедов. — Воеводин задумался, а потом хлопнул себя ладонями по коленям и громко произнёс: — А ваши полгода мы отметим! Пошли домой, парней на кухне попросим, чтобы нам на вечер картошечки поджарили, да с солёными помидорами и огурчиками, м-м-м, сказка! А к картошечке у меня припасено из неприкосновенных запасов. Грех за мою Людочку сегодня не раскупорить заначку. Пошли, Кучер! И попомни слово моё — будет и на вашей с Валей улице праздник. Вот увидишь.

Уже вечером, когда все офицеры пришли со службы и дежурств, замполит поднял пластиковый стаканчик и тихо проговорил:

— А теперь, мужики, после всех пожеланий и мечт, так сказать, я хочу выпить за женщин. За жён, — и он широко улыбнулся, на миг глянув на небо. — За невест, — продолжил он и отсалютовал Воеводину стаканом с глотком лёгкого французского вина, на что Воеводин с улыбкой поднял свой стакан с чистой родниковой водой. — За сестёр, дочерей, за подруг и любимых. И за мам. Ведь только благодаря их вере, их молитвам мы с вами живы и относительно здоровы. Именно их мысли защищают нас от ранений и болезней, именно они шепчут нам слова поддержки, когда кажется, что ты больше не сможешь сделать ничего, предупреждают нас об опасности. Так что за наших женщин, парни.

Они ещё немного посидели в палатке, а потом вышли на «перекур». Если учесть, что из присутствующих никто не курил, то «перекур» заключался в том, что внезапно организовавшийся сабантуй просто переехал на свежий воздух. Кучеров с Вегержиновым расстелили на траве медицинскую клеёнку, на которой в хаотическом беспорядке были установлены тарелки с крупно нарезанными овощами и колбасой и одноразовые стаканы. Офицеры разбились на небольшие группы, весело переговариваясь и делясь впечатлениями от прошедшего дня. Ночь опустилась на военный лагерь, кругом громко стрекотали кузнечики и цикады. Где-то высоко в горах мерно гудел ветер, но возле палаток стояла тишина с ароматом горных цветов.

— Слушайте, что-то я ничего не понимаю. Ветра же нет, а какая-то шмара нам сдувает стаканы! Посвети, Олейников! — тихо скомандовал Воеводин. Сергей лихо вскочил на стоящий рядом БТР и включил мощный прожектор. В следующее мгновение послышался тихий разнообразный мат, Воеводин вскочил и одним резким движением развернул прожектор в горы, потому что в яркий луч света неожиданно попал зависший вертолёт.

— Командир, ты чего?

— Да ничего, Серый! Эти же придурки за нами давно наблюдают, потому и стаканы падали, суки! А кругом ночь!

Вегержинов посмотрел в сторону вертолёта противника и непонимающе коротко спросил:

— И чё?

— Да ничё! — заорал командир. — Вы думаете, что они за нами «чистыми» наблюдают? Хрена с два! Голову даю на отсечение, что смотрят через приборы ночного видения! Ты понимаешь, что будет после того, как им прямо в хари Серёга прожектор засветил? Ожог сетчатки! Как они, бля, машину посадят? А потом нас во всём обвинять будут! Летели себе мирные пиндосы, а тут агрессивные русские им моргалы пожгли лазером!

Кучеров задумался на миг и спокойно сказал:

— Командир, ничего с ними не будет. Так, немного зрение нарушится, но не критично, вывезут. — Как будто в ответ на замечание врача вертолёт медленно наклонился на бок и быстро ушёл в сторону гор. — Ну вот, что и требовалось доказать. Жаль, что мы не услышали всё, что там о нас говорилось. Вывод — нехер зависать над российскими офицерами и выпендриваться своей техникой. Алёшка, наливай! По последней и домой. Завтра служба, мужики.

— Кучер всё верно говорит, — пробурчал Воеводин, вглядываясь в темноту. — И чего им у себя на базе не сидится, мало получали?

— Так мы с ними вроде как враги, — раздалось в ночи.

— Мы не враги, мужики, мы пока противники, и не дай бог нам встретиться врагами. Я как-то прочёл в каком-то журнале, что у американских солдат во Вьетнаме были зажигалки, на которых была интересная гравировка. «Мы, нежелающие, возглавляемые некомпетентными, чтобы убивать несчастных, умираем за неблагодарных». Пожалуй, эти слова хорошо передают суть той войны глазами солдата. Да и суть многих войн тоже. А теперь спать, завтра нелёгкий день.