Его Высочество Пиц. Узы

Глава V

I

Павел с трудом открыл глаза. Хмурый декабрьский день, который светлым временем суток назвать можно было лишь при наличии бурной фантазии, не располагал к бодрости. Великий Князь чувствовал себя нездоровым. Голова трещала, саднило горло. По всему телу ощущалась тянущая ломота. Заподозрив инфлюэнцу, Пиц решил не ездить в полк, а послал за доктором Трубачевым.

Врач не нашел в состоянии Великого Князя ничего пугающего, но Павел уже настроился на выходной. Он отправил в полк записку, что его не будет из-за плохого самочувствия, и, пользуясь случаем, подался к своей тайной возлюбленной, чей супруг как раз должен был быть на службе.

Неожиданно штаб-ротмистр оказался дома. Павел, который с наскока, не поинтересовавшись дома ли хозяин, снимал в прихожей шинель, заметно сконфузился, увидев на лестнице вышедшего к нему в роскошном восточном халате, красной курительной шапочке и вышитых золотом домашних бархатных туфлях Пистолькорса.

– Ваше Императорское Высочество! Какая честь! Чем обязан? – штаб-ротмистр тоже выглядел смущенным. Он терялся в догадках, что заставило Великого Князя явиться к нему? Он передал в полк, что заболел и прибыть на службу сегодня не сможет. Неужели из-за этого командир полка явился собственной персоной? Проверяет, болен ли он на самом деле? Хочет устроить ему выволочку за неявку? Ну не навестить же его пришел член Императорской семьи…

– Доброго дня, Эрик Августович! – не зря Павел слыл хорошим актером. Он сумел справиться с охватившей его паникой, и теперь ничего не выдавало его волнения, кроме бледности, чуть более кипельной, чем обычно.

На мужские голоса из своих покоев томно выплыла хозяйка. Она была удивлена появлению Павла без предупреждения не меньше, чем ее супруг. Обычно Великий Князь был чрезвычайно осмотрителен, а тут такой неожиданный порыв. Мама Лёля тут же взяла ситуацию в свои руки.

– Ваше Высочество, благодарю, что смогли так быстро откликнуться! Дорогой, мы с твоим командиром устраиваем сюрприз для полка – чудесный бал-маскарад! Хотели готовить все в тайне, чтобы никто не догадывался, и маскарад стал настоящей неожиданностью. Теперь и тебе придется хранить этот секрет! Я вчера набросала идеи для приема и отправила Его Высочеству. Хотела, чтобы мы сегодня обсудили… Но ты расхворался и раз так тебе придется стать частью нашего секрета… Се ля ви, – Ольга тараторила, не позволяя мужчинам ни внимательно вслушаться в ее слова, ни тем более, вставить хоть одно слово. – Если, конечно, ты лучше себя чувствуешь… Разве доктор не велел тебе оставаться в постели?

– Да, но к нам гости…

– Обсудим все за фриштиком! – перебила мама Лёля супруга. – Не побрезгуйте, Ваше Императорское Высочество!

Хозяйка немного перебирала с подобострастием к Августейшему гостю, что обычно ей не было характерно. Таким образом, она хотела дать мужу понять, что ни о какой интрижке между членом Императорской фамилии и женой простого штаб-ротмистра и речи быть не может.

– Как Ваше самочувствие? – поинтересовался за столом Павел у Пистолькорса.

– Немного лучше. Небольшая лихорадка. Врач считает, что это инфлюэнца, – поделился Эрик и кашлянул для убедительности.

– Тогда Вам действительно лучше воротиться в постель. Болезнь коварна. Вы, вероятно, слышали, наш кузен Эдди умер от этой страшной заразы в начале года… – Великий Князь старательно изображал беспокойство.

– Да, весьма прискорбно… но, право, мне неловко оставить Ваше Высочество…

– Ну что Вы! Не беспокойтесь, мы с Ольгой Валериановной быстро обсудим ее идеи, и я откланяюсь. Тоже себя неважно чувствую.

– Что же, позвольте в таком случае удалиться в свои покои… Ежели понадоблюсь, пошлите за мной без всякого стеснения…

– Поправляйтесь!

Эрик поклонился Великому Князю, поцеловал руку супруге и скрылся за дверью.

– Из перечисленных Вами замечательных вариантов мне боле всего симпатична идея напудренного бала а-ля мадам Помпадур, – ровным голосом обратился к Ольге Августейший возлюбленный. Он рассчитывал, что уходящего супруга разговор о вымышленном маскараде успокоит. Как нельзя кстати он вспомнил о московском карнавале у госпожи Веригиной, который описывал ему Сергей.

Лёля закрыла лицо руками. Павел испугался, что она разочарована его необдуманным поступком.

– Я должен просить прощения! Это было крайне глупо и непредусмотрительно…

– Не глупо… безумно! – Ольга убрала руки от лица. Она сияла. – Вам так захотелось меня увидеть, что Вы забыли об осторожности! Я счастлива! Я бы хотела, чтобы Вы совершенно потеряли от меня голову!

Ольга встала и решительно подошла к Великому Князю. Ему тоже пришлось поднятья. Она обняла и поцеловала его в губы.

– Все же нам не следует забываться! Ваш супруг может войти в любую минуту… – Павел пытался сохранить остатки здравого ума. Он снял руки Ольги со своей шеи и отошел к окну. Ее отчаянность пугала Великого Князя. – Я пришел, чтобы сообщить, что уезжаю на Рождество в Москву…

– Ах, как жаль…

– Ничего не поделаешь! Поеду спасать брата. Он совершенно впал в меланхолию…

– Неужели московская погода так на него действует? Что вызывает у него хандру?

– Буквально все – и московское общество, в котором преобладают люди старшего поколения, и неприятные Татищев с Вяземским, и опьяненный собственной славой Толстой, явившийся на конгресс врачей и сорвавший нескончаемые овации, и воображаемая подкрадывающаяся старость…

– Печально…

– Но я-то знаю, что истинная причина кроется в его ссоре с Царской семьей. Его это гложет. Пока не помирятся, ему все будет казаться в черном свете, – Сергею было не обмануть брата. – Поеду, немного отвлеку его…

– К Новому Году вернетесь?

– Возможно…

– Вы будете по мне скучать?

– Непременно! А Вам скучать по мне будет некогда, потому как теперь Вам придется в самом деле устраивать бал-маскарад.

Оба рассмеялись с облегчением.

II

Рождество и Новогодние праздники промелькнули для Павла, как один миг. Бал-маскарад действительно состоялся. Пистолькорс должен был успокоиться. Но Великий Князь не смог насладиться весельем в полной мере, поскольку Сергей настойчиво рекомендовал ему не надевать карнавального костюма, даже несмотря на то, что официальный траур по Аликс уже был окончен, и никаких правил на сей счет не существовало. Старшему брату казалось, что так будет верно. В Пице постепенно нарастало раздражение от того, что брат считал своим долгом раздавать советы, даже когда в них не нуждались. Сергей, конечно, исправно добавлял, что это лишь его мнение. Но что теперь было делать Павлу? Если б после отповеди брата он облачился в костюм, Сергей расценил бы это, как недостаточное уважение к памяти покойной супруги. У Пица не осталось выбора, как прислушаться к словам брата.

К слову, Сергей чувствовал себя немного бодрее. Поздравления и подарки, которыми обменялись семья генерал-губернатора с Царской четой и Наследником, в некоторой степени сгладили конфликт и успокоили Великого Князя. Когда же Александр III серьезно заболел в середине января, Сергей и вовсе позабыл о своей обиде на супругу и сына Императора. Единственной темой, которую никто пока не решался снова касаться с Минни из-за ее взрывоопасности, оставалась неустроенная помолвка Ники и Аликс. Но и здесь скоро наметились подвижки.

В марте братьям стало известно, что Наследник, несмотря на терзающие его сомнения и опасения матери, поедет на свадьбу Эрни, брата Эллы и Аликс, который собирался жениться на Даки, той самой племяннице Павла и Сергея, приезжавшей подростком на похороны греческой принцессы в Петербург. В таком случае у Цесаревича и его несчастной возлюбленной будет, наконец, возможность встретиться лично и обсудить решение девушки не переходить в Православие. Получив в прошлом году ее отказ, Ники написал ей длинное, нежное послание, в котором просил не ставить точку в их истории и не разбивать окончательно его сердца.

Перед отъездом состоялось объяснение Сергея и Минни по поводу Наследника, которое порадовало Великого Князя. Теперь, кажется, не осталось никаких недопониманий и конфликта интересов. Все желали этой помолвки.

Компания, отправившаяся из России на свадьбу в Кобург, подобралась превеселая. Кроме Сергея, Эллы, Павла и Наследника, присоединились Костя, Владимир и Михен. Все со своими свитами. Из Англии на бракосочетание внука прибыла королева Виктория. Германский император Вильгельм II тоже не мог пропустить столь важного для Европейских королевских династий события.

Хотя, нужно признать, что великолепная свадьба Эрни и Даки несколько померкла в свете главной интриги того сезона – состоится помолвка Наследника трона Российского или нет. Многочисленная родня, съехавшаяся из разных стран мира, не спускала глаз с взволнованных влюбленных. Для большинства это было лишь развлечение, словно чтение захватывающего любовного романа. Только не для Сергея с Эллой, которые переживали за юную пару едва ли не больше их самих.

На следующий день после приезда бледный от волнения Цесаревич пришел к Элле в комнаты Эрни и Аликс. Он впервые увидел свою возлюбленную после нескольких лет разлуки. Она замечательно похорошела, но была невероятно грустна. Молодых людей оставили наедине для разговора, который, к сожалению, не принес облегчения. Аликс много плакала, но стояла на своем. Тем не менее, она согласилась написать священнику, проводившему когда-то ее конфирмацию. Она подробно изложила преподобному отцу сложившуюся ситуацию и просила совета. До получения ответа рассчитывать на изменение ее решения не приходилось. Пока же Цесаревич передал Аликс свой дневник, чтобы она могла узнать его мысли и чувства на протяжении всех этих лет. Сердце ее не могло не растаять.

В свободное от встреч и торжественных мероприятий время, Великих Князей веселил Владимир Александрович, который блистал остроумием. Особенно удавались ему пародии на заискивания императора германского перед представителями русского владетельного дома, которым не особенно удавалось скрыть антипатию к немецкому монарху. Каждый раз, когда один из братьев вставал, Владимир бросался помогать ему надевать пальто, точно, как это делал Вильгельм. Братья хохотали до слез. Как же здорово было собраться по праздничному поводу, ненадолго забыв о всех хлопотах, и снова почувствовать себя мальчишками, вновь стать единой семьей. Жаль Саши не было рядом.

Вскоре пришел ответ от протестантского священника. Аликс предлагалось самой сделать выбор. По крайней мере, преподобный отец не стращал девушку геенной огненной за измену лютеранству.

На следующий день после бракосочетания брата Аликс послала за кузеном Вильгельмом, и они вместе приехали в замок к русским родственникам. Там немецкая принцесса пожелала говорить сначала с Михен, как с русской протестанткой. Сергей, Павел и Элла переглянулись. Елизавета Федоровна вспомнила, как боялась сообщать о своем переходе в Православие Марии Павловне, как та демонстративно не поздравила Елизавету Федоровну с важным для нее днем. Могла ли супруга Владимира теперь все испортить? Для всех, кто хорошо знал ее, ответ был очевидным – в душе Михен могла и не поддерживать смену веры, но она была слишком умна, чтобы испортить помолвку Наследнику. Ей не оставалось ничего другого, как убеждать девушку прислушаться к своему сердцу. В конце разговора она дала Аликс очень разумный совет – никого не допускать говорить с ней о религии после того, как примет предложение Ники, иначе найдутся доброжелатели, которые выбьют ее из равновесия и снова лишат покоя.

В конце концов, Цесаревича и принцессу оставили одних, чтобы они могли объясниться. Через двадцать минут пара вышла из комнаты с такими сияющими лицами, что ни у кого не осталось сомнений – любовь, наконец, восторжествовала! Родственники обнимались и поздравляли друг друга, словно праздновали долгожданную победу. Гора свалилась с плеч Сергея и Эллы. Еще месяц назад они были уверены, что свадьбе Ники и Аликс не бывать, но вдруг все сложилось самым благоприятным образом. Что это было, как ни чудо?

Павел был счастлив за племянника. Жаль, что его собственная семейная жизнь была так коротка. Неужели теперь всегда придется довольствоваться тайными интрижками с чужими женами? Подобные мысли повергали Великого Князя в глубокое уныние. Однажды, когда Пиц в очередной раз задумался о своей горькой участи, он поймал на себе пытливый взгляд королевы Виктории. Старуха с нескрываемым любопытством разглядывала его своими огромными рыбьими глазами. Павел внутренне съежился под таким препарирующим изучением.

Вдруг в нарядной, праздничной толпе Павел увидел Аликс. Не невесту Ники, а свою дорогую Аликс, чей смех и запах волос он никак не мог забыть. Великий Князь бросился вслед за видением. Когда он поравнялся с девушкой и заглянул в лицо, с огромным разочарованием обнаружил, что на самом деле она мало была похожа на ту, которая ушла так рано, и тоска по которой все еще жила в сердце Павла.

III

Королева Виктория и ее внуки с супругами отправились в Дармштадт, сопровождать торжественный въезд молодоженов. Павел с остальными родственниками вернулись в Россию.

В Петербурге, где уже пахло весной, томилась в ожидании Великого Князя замужняя мать троих детей. Вопреки всякому здравому смыслу, Ольга все больше привязывалась к Его Высочеству, с трудом выдерживая долгую разлуку. Особенно тяжело давалось молчание. Невозможность написать любимому, объясниться были мучительны. Лёле мерещились хищные принцессы, которые так и норовили поймать ее породистого красавца в свои золотые равнородные сети. Она вскакивала ночью в ужасе, а потом долго не могла заснуть.

В одну из ночей к ней в спальню неожиданно ввалился пьяный Пистолькорс, который давно стал редким гостем в ее покоях. Гневно сверкая черными очами, муж с порога потребовал немедленного исполнения супружеских обязанностей.

– Ты в своем уме? Возвращайся к своим уличным девкам! Пусть они тебя ублажают! – внезапные требования гуляки Лёлю несколько обескуражили.

– А супруга моя кого ублажает? Великого Князя? – пошатываясь, штаб-ротмистр пытался схватить Ольгу, которая выскочила из кровати и приготовилась к следующему броску. Заторможенная алкоголем реакция подводила разбушевавшегося рогоносца.

– Да хоть бы и так! – жена не боялась Эрика. Кто он в сравнении с членом Императорской фамилии? Полный ноль! Ничтожество!

Все же Пистолькорсу удалось крепко схватить супругу за руку.

– Только посмей! – процедила сквозь зубы Лёля. – Поедешь в кандалах в Сибирь! Павел тебе это устроит!

Мозг под коньячными парами соображал не быстро, но все же, пусть и с задержкой, сигнал опасности передал. Эрик задумался, остановился и, отпустив жену, уселся прямо на пол. Вдруг бравый кавалерист заплакал пьяными слезами.

– Ты сделала из меня посмешище! Как жить? Хоть пулю в лоб!

Лёля опустилась рядом с мужем и обняла его по-сестрински.

– Ну что ты… Никаких пуль! Всё непременно устроится…

Эрик еще немного повсхлипывал и затих. Ольга почувствовала, как тело его обмякло, и через секунду комнату наполнил раскатистый храп. Жена аккуратно привалила его к стене, подложив под спину и голову подушки, а сама вернулась в кровать.

За утренним кофе у них состоялся уже вполне деловой разговор.

– Только не пытайся изображать из себя несчастного благоверного, которому жена-блудница разбила сердце! Ты знаешь, я не люблю фальшивую игру! – вместо приветствия проворковала Лёля Эрику, который уже сидел с газетой за столом.

Проходя мимо, она чмокнула его в макушку.

– И кого же ты прикажешь мне изображать? Счастливого рогоносца?

– Если без пошлостей, то и в этой ситуации, можно найти для себя кое-что полезное…

– Я весь обратился в слух!

– Теперь ты можешь свободно волочиться за всеми, кто тебе глянется.

– Меня и прежде мало что останавливало… – буркнул обиженный Пистолькорс.

– Удивительно! Даже не пытаешься отрицать. Что ж, тем лучше! – улыбнулась Лёля. Если Эрик хотел ее задеть, не вышло. – Кроме того, Великий Князь, который, естественно, испытывает по отношению к тебе чувство вины, может помочь с военной карьерой. Главное, умно подойти к этому вопросу.

– Допустим, – взгляд Эрика стал более заинтересованным.

– Только вообрази, это семья Императора! Вместо могущественного врага, который, если пожелает, сотрет тебя в порошок, ты можешь приобрести влиятельного друга… А те дураки в полку, которые над тобой потешаются, будут локти кусать от зависти. Кстати, ты можешь им сказать, что сам решил избавиться от интимных притязаний наскучившей жены таким выгодным способом… Тогда и гордость твоя не будет задета.

Эрик отложил газету и встал из-за стола.

– Тебе бы французские романы писать! Ты еще попробуй удержи своего Великого Князя! Кем ты себя возомнила? Зиной Богарне? И не думай, что я тебя простил! – заявил он Ольге перед уходом, но глаза его немного повеселели.

Вдруг Пистолькорс остановился в дверях.

– Ты когда-нибудь меня любила?

– Да! – честно ответила Ольга. – Но все давно кончилось. Еще до Павла. В этом нет твоей вины, и тем более вины Его Высочества. Скажу больше, я люблю тебя до сих пор, но это уже другая любовь… сестринская…

IV

Радостное возвращение Павла в звенящий капелью Петербург было испорчено неприятной новостью. Великий Князь, узнав об объяснении Ольги с супругом, о том, что отношения их перестали быть тайной, был близок к панике. Пиц совершенно не был готов к скандалу. Он планировал легкую интрижку, не обремененную проблемами и заботами. Теперь же публичная связь с женой одного из офицеров собственного полка ставила его в весьма затруднительное положение.

Кроме всего прочего, необходимо было срочно объясниться с братьями. Особенно совестно Павлу было перед Сергеем. Как бы Пиц не корил теперь себя за то, что предал доверие брата, скрывая свой роман, за то, что не оправдал его надежд, необходимо было все немедленно рассказать, иного выбора не было. Нельзя было допустить, чтобы Серей узнал об интрижке не от него самого.

Павел решился поговорить с Сергеем, когда тот вернулся из Дармштадта. Старший брат остался у Павла после обеда, возился с любимыми племянниками, одаривал их привезенными игрушками и читал им книги. После того, как детей уложили спать, братья сели с сигарами в кабинете.

– Тебе, верно, Гартонг и Шлиттер, когда были в феврале в Ильинском, рассказывали, что часто встречались со мной у мамы Лёли? – начал Пиц издалека.

– Отнюдь, ни слова не сказали. Остается лишь восхищаться сдержанностью наших офицеров! – преисполненный радости от выполненного долга Сергей пребывал в замечательном расположении духа. Казалось, ничто не может испортить ему настроения. В конце концов, многие бывали на приемах мамы Лёли. Не самый достойный уровень для Великого Князя, но не весть какой грех. – Ты, что же, зачастил к ней?

– Пожалуй. Можно и так выразиться… У нас роман, если быть точнее, – на одном дыхании выпалил Павел, как прыгнул в ледяную воду.

Сергей молчал. Его благостное расположение духа стремительно улетучивалось, как воздух из прохудившегося воздушного шара.

– Я не знаю, что сказать… – наконец, выдавил он из себя. – Как долго ты от меня это скрывал?

– Поверь, ежели я не рассказал тебе сразу, то не из-за отсутствия доверия к тебе. Я боялся, разочаровать тебя… Ты, верно, презираешь меня теперь!

– Мои любовь к тебе и дружба – величины неизменные. Но не стану лукавить, мне больно. Больно за твою Аликс, за ее мать… Душа моя сейчас терзается во всех ее самых святых чувствах почти так же, как тогда в Риме, когда нам нужно было принять брак Папá…

– Нет, прошу, не сравнивай меня с Папá! Я по крайней мере полностью выдержал траур!

– Да разве дело в официальных рамках траура? Дело в глубине твоих чувств, только она подсказывает, сколько ты будешь оплакивать дорогого тебе человека… Кто-то хранит верность своему любимому всю жизнь…

– Ты этого от меня ждешь? Будешь доволен, если я в монахи постригусь?

– Нет, ты не прав! Просто я не понимаю, ты вот только рыдал у ее гроба, а теперь у тебя роман? Я бы мечтал, чтобы ты обрел свое счастье! Но для этого, как мне кажется, нужно отгоревать должное время… И уж вряд ли тебя сделает счастливым замужняя дама! Пиц, я привык иметь о тебе очень высокое мнение! И о твоем характере, и о сердце!

– Я знаю, это большой грех! Это моя ошибка, будет мне уроком!

– Этот урок не должен был быть! Тысячу раз не должен!

– Легко судить, когда сам счастлив! Когда рядом с тобой неразлучно живая и здравствующая жена! Ты вообразить себе не можешь, какого это тонуть в отчаянии и одиночестве, когда горе тяжким грузом тянет вниз! Я устал от слез, от тоски, устал от пустоты! Мне нужно было вынырнуть, сделать глоток воздуха…

– Ты прав, мне повезло с Эллой! Но не забывай, что у меня своя печаль. Верно, никому не дано рая на земле, поэтому мы до сих пор бездетны. А у тебя есть дочь и сын! Разве это не отрада для души? Разве они не стоят того, чтобы ради них жить и быть счастливым?

– Я о другом…

– Ты знаешь, мы с Эллой всегда старались, чтобы у тебя с нами было ощущение семьи… Но мы, конечно, не можем дать тебе того, о чем ты тоскуешь…

– Я благодарен за все, что вы для меня делаете! А эта интрижка ничего не значит…

– Что же ты планируешь делать со всем этим?

– Постепенно сведу общение с ней на нет. Ты знаешь, с мамой Лёлей резко рвать нельзя, себе дороже!

– Да, я уже говорил это Ники, от некоторых женщин избавиться сложнее, чем их добиться… Не удивлюсь, если мама Лёля сама устроила так, что все выплыло наружу, чтобы подтолкнуть тебя к действиям, придать вашей связи известность и через это определенную официальность… А Пистолькорс, думается мне, будет проситься к Владимиру…

– Пусть. Так, пожалуй, будет даже лучшее…

– Как же мне теперь ехать в Москву? Все мысли все равно будут здесь… Пока я не узнаю от тебя финала, не будет в душе моей ни мира, ни спокойствия!

V

Сергей, как часто это бывало, оказался прав. Не прошло и пары месяцев, как Пистолькорс обратился к командующему войсками гвардии и Петербургского военного округа Великому Князю Владимиру Александровичу с нижайшей просьбой о переводе из Лейб-гвардии конного полка. Он желал быть у Владимира адъютантом. Великий Князь обещал рассмотреть просьбу мужа прелестной Ольги Валериановны, но поскольку причины обращения ни для кого уже не были секретом, Владимир первым делом поинтересовался мнением младшего брата. Павел подтвердил, что перевод Пистолькорса был бы для всех наилучшим исходом. Оставаться им двоим в полку теперь было решительно невозможно.

Михен хотела знать все подробности скандала и срочно пригласила Ольгу на чай.

– Зачем же Вы, душа моя, признались? – выслушав рассказ подруги, спросила Великая Княгиня. – Нужно было стоять на своем.

– Уж нелепо было отпираться. Оказалось, нас с Павлом видели офицеры, и не раз…

– Глупости! Никогда нельзя сознаваться! Мало ли, кто и что видел. Порядочные люди должны были бы держать язык за зубами… Признайтесь, Вы сами хотели, чтобы все открылось…

– Какой же мне резон? Теперь мое доброе имя, моя репутация запятнаны!

– Пока Павел с Вами, Вашему реноме ничего не грозит. А что до шепота за спиной, так он всегда сопутствует красивой женщине. Принимайте это как данность. Хотя кому я говорю? Вы сами все прекрасно знаете.

– Да… только вот и Павел Александрович начал отдаляться… Я понимаю, все это крайне неприятно и неловко, но что ж поделать, коли так все сложилось. Ежели он меня сейчас оставит, я не вынесу этого!

– Мужчины пугливы, как трепетные лани, – рассмеялась Мария Павловна. – Чуть только хрустнула ветка, его и след простыл. Дайте ему время, он сейчас вынужден объясняться со всеми. Это вряд ли приносит ему удовольствие. Страшно представить, какая его ждет головомойка от Сергея.

– Только бы его чувства ко мне не угасли!

– Вы думаете, у него к Вам чувства?

– Я полагаю…

– Я должна предостеречь Вас, милейшая Ольга Валериановна. Мне казалось, Вы более практичны… Не забывайте, он – Великий Князь, брат Императора! Для него ваши отношения, даже если сердце его при виде Вас бьется чаще, – милое приключение, роман, который в определенный момент должен будет закончиться. Вам не следует сильно прикипать к нему. Это было бы неразумно! Вы молодец, мужа пристроили, для сына Вашего он, вероятно, что-нибудь сможет сделать – довольствуйтесь реальными вещами, не благоразумно было бы мечтать о несбыточном.

Лёля молча кивала, усердно делая вид, что согласна. «Увидим», – в то же время думала она про себя. – Ах, Михен, Вы меня плохо знаете!».

VI

В конце июля Сергей с Эллой прибыли в Петербург на свадьбу племянницы Ксении и Сандро. Цесаревич, недавно вернувшийся из поездки в Англию, где пробыл целый месяц с Аликс, светился от счастья. Все складывалось, как нельзя лучше – он женится на своей любимой немецкой принцессе, друг станет мужем сестры.

Венчание по желанию Сандро состоялось в храме Петергофского Большого Дворца. Невеста была прекрасна в типичном свадебном наряде Великих Княжон – в серебряном платье, бриллиантовой короне и нитками жемчуга на шее. К венцу Ксению вел отец, Александр III.

Павла насторожил усталый, нездоровый вид Государя. Он заметно осунулся пока они не виделись.

– Давно он так исхудал? – шепотом спросил Сергей.

– Я не видел его месяц или два… Он плавал с семей на «Царевне». Доктора прописали ему отдых и свежий воздух.

– Меня пугает его состояние. Он выглядит жутко утомленным… надеюсь, я, как всегда, сгущаю краски, ты меня знаешь… Все же, Цып, ради меня, навещай его почаще!

После нескончаемого праздничного обеда молодые, наконец, уехали в Ропшинский дворец. Павел с Сергеем остались подышать на балконе.

– Как обстоят дела с мамой Лёлей?

– Мы виделись буквально пару-тройку раз. Она, видимо, догадывается о моем намерении и старается удержать. Исключительно мила и нежна со мной, не дает ни малейшего повода… А меня ее усилия ввергают в уныние. Жаль ее… Да и себя, снова оставаться одному…

Павел был печален. Его огромные голубые глаза вновь наполнились влажным блеском.

– У меня возникла прелюбопытная идея! – бодро заявил Сергей. – Проект твоей женитьбы на английской принцессе!

– На какой?

– Сам реши… Тебе же Виктория более симпатична? К слову, Ники с большой теплотой отзывается о ней. Она молчалива, но ежели ее расположить к себе, в ней обнаруживается интересный собеседник с глубокими суждениями и пониманием людей.

– Не знаю… она привлекательна, но мне всегда нравились бойкие барышни…

– Тогда Мод?

– Дай мне хоть время подумать.

– Безусловно! В таком деле торопиться ни к чему! Предлагаю нам всем съездить осенью в Англию и там получше разглядеть принцесс.

– Звучит весьма заманчиво, – улыбнулся оживший Павел.

– Цып, но историю с мамой Лёлей нужно закончить. Королева, наверняка, будет тебя проверять…

– Да, я все понимаю.

– Ты знаешь, что старуха заставила Ники назвать себя бабушкой? Он ее совершенно очаровал.

За утренним кофе братья узнали о происшествии, случившемся с новобрачными прошедшей ночью по дороге в Ропшинский дворец. Их карета упала в ручей. Жених и невеста, свалившись на дно экипажа, изрядно испачкались, но не пострадали. Кучер с лакеем плюхнулись прямо в воду. Весьма символичное окончание торжества.

VII

Павел любовался Ольгой, которая что-то щебетала, лежа рядом с ним в пышных перинах. Ее роскошные темные кудри подчеркивали теплый оттенок кожи, усиленный золотистым светом модного электрического абажура. Забавно, один ее глаз был едва заметно больше другого, но это совершенно не портило ее. Раньше Пиц был поклонником светлых глаз, в которых обычно кроется целая палитра различных оттенков. Но с некоторых пор вкусы его переменились. И это была не дань моде, хотя в те годы, в условиях отсутствия декоративной косметики, чернобровые брюнетки с густыми темными ресницами с заметным перевесом выигрывали эстетическую схватку с бесцветными блондинками. Кроме того, много мужских фантазий витало вокруг образа страстной одалиски. Но к Павлу это не имело отношения. Он просто любил разглядывать глаза мамы Лёли, отражающие любые нюансы ее настроения. Они то светлели до золотисто-медового оттенка, когда их хозяйка была в духе, то чернели, когда она гневалась. Как крылья пестрой бабочки, что весной бывают рыжими, а летом становятся практически черными. Пестрокрыльница изменчивая. Изменчивая – этот эпитет как нельзя точно подходил Лёле. Сегодня – одна, завтра – совершенно другая. То хохочет, то бесится от злости, то мила и невинна, как первые лучи юной зари.

Все это было очаровательно, но теплота и симпатия постепенно вытеснили страсть, которой был охвачен Пиц в начале романа. Прелестницу с каштановыми волосами и кофейными глазами пора было оставить в прошлом.

Сергей был прав, отношения с замужней дамой не делали Великому Князю чести. Настал момент задуматься о будущем. Ольга была замечательной, но их пути в любом случае должны были разминуться.

Павлу жаль было Лёлю. Казалось, она была искренна с ним. Меньше всего он хотел сделать ей больно, поэтому решил постепенно подготовить ее. Пиц придумал, что сейчас же начнет сеять в ее прелестной головке сомнения, и ко второй или третьей встрече их расставание уже не будет принято в штыки.

– Я говорил о нас с Сергеем… – приступил он к реализации задуманного.

– Могу представить, какой это был для него шок! – от охватившего ее волнения Ольга села.

– Не то слово… Он теперь оплакивает мою душу… Ты же знаешь, какой он набожный.

– Мы с Эриком уже давно живем, как брат с сестрой! Наш брак – пустая формальность!

– И все же пред Богом и людьми ты замужем!

– Как и Зинаида Богарнэ. Или ты хочешь, чтобы я просила развода?

Павел не ожидал, что Лёля готова пойти на такой решительный шаг. Ведь она должна была понимать, что брак между ними невозможен, а участь одинокой разведенной дамы незавидна. Отчаянная женщина.

– Полагаю, спешить в таких делах не стоит… Это неправильно…

– Почему? Ежели я знаю, что дороги назад мне нет?

– Разве можно быть в этом уверенным? Быть может, это лишь испытание, которое вам нужно пройти…

– Ты нашу встречу называешь испытанием?

– Пистолькорс может воспринимать это именно так!

– Ты чувствуешь вину перед ним?

– Пожалуй…

– Поверь, я разлюбила его задолго до нашего романа…

Лёля остановилась, чтобы не пугать любимого шквалом признаний, которые вертелись у нее на языке.

– Что тебя тревожит? О чем ты все время думаешь? – все же Ольгу не покидало дурное предчувствие.

– Об Аликс…

– Это естественно! Мать твоих детей всегда будет в твоем сердце!

– Да… мы идеально подходили друг другу. Как же я любил ее! Вернее, люблю… Знаешь, я постоянно ее вижу…

– Как видишь?

– В случайных прохожих, в танцующих дамах на балах… Она обожала танцевать! Закрываю глаза и тоже вижу ее, ее ясные глаза, детскую улыбку… Не могу простить ей, что она оставила меня!

Павел не видел, как Ольга побледнела. Она вдруг встала с кровати, села к столику и стала расчесывать свои густые, непокорные кудри. Если бы Павел обратил внимание на то, как быстро гребень из слоновой кости летал по локонам, он бы понял, что Лёля нервничает.

– Но в твоей истерзанной душе найдется место для новой любви, не так ли? Может быть, не сейчас, позже?

– Разве может человек любить несколько раз? Увлекаться – да, но настоящая любовь приходит к нам лишь раз!

– Прошу прощения, Ваше Высочество, правильно ли я себе уяснила – Ваша единственная, настоящая любовь была с Аликс, и вновь Ваше сердце полюбить неспособно? – Ольга резко перешла на «Вы» и «Ваше Высочество, что явно свидетельствовало о том, что красавица начинала злиться. Вот уже и горячий молочный шоколад в ее взгляде затвердел и наполнился горечью. Но Пиц не собирался отступать. Собственно, он того и добивался.

– Определенно так и есть! – подтвердил он.

– В таком случае Вам лучше уйти! – с каменным лицом вдруг заявила Ольга.

Пиц, который сам собирался оставить Ольгу, не ожидал, что она проявит инициативу и, самое главное, что это произойдет так молниеносно. Он совершенно растерялся. Вопреки логике возникло неприятное ощущение, что это его бросили.

– Немедленно? – уточнил он.

– Да, будьте любезны! – Ольга встала и вышла из комнаты.

– Как Вам будет угодно… – обескураженный Павел спешно оделся, оборвав трясущимися руками костылёк у венгерки, и отправился домой.

Провожать его хозяйка не вышла, что было верхом наглости и неуважения.

Несмотря на то, что дело, в общем, решилось так, как Великий Князь и планировал, и даже ранее срока, Павел был в ступоре. Ни одна женщина до того дня не смела так себя вести с ним – с сыном и братом Императоров. Пиц чувствовал себя униженным. Его гордость была растоптана зарвавшейся гордячкой. Павел злился на нее и на свою глупую реакцию, но ничего не мог с этим поделать. С того дня Великий Князь потерял покой и сон. Он вновь и вновь переживал ту сцену, представлял, как и что нужно было по-другому сказать Ольге.

VIII

Никогда еще Лёля не была так рада приезду брата. Вначале она не могла ни с кем обсуждать случившееся, а теперь, когда у нее возникла такая потребность, Михен и Владимир уехали с Государем и его семьей на традиционную охоту в Спалю. С Любашей Лёля не посмела бы даже заикнуться на эту неблагопристойную тему, не говоря уже о матери.

Лёля зазвала брата к себе на обед, основными пунктами меню которого были уха стерляжья и седло дикой козы с зеленью. Сергей ни за что бы не пропустил трапезы у сестры. Готовили у Ольги божественно. Уха всегда была нужной крепости и вкуса, идеальной сладости и нежности, очищенная до совершенной прозрачности оттяжкой из паюсной икры. Ольга строго следила, чтобы повар не жалел шампанского, которое добавляли в бульон. О козленке и говорит нечего. Мясо, каким-то секретным способом лишенное специфического запаха, таяло во рту.

Пока брат с аппетитом поглощал изысканные блюда, Лёля вкратце пересказала, что произошло между ней, супругом и Великим Князем.

– Какую душераздирающую драму я едва не пропустил! Ты что же, выставила Его Императорское Высочество в буквальном смысле этого слова? – Сергей не мог сдержаться от смеха. – Благодари Бога, что теперь не средневековье, иначе твоя необузданность довела бы тебя до плахи!

– Знаешь, что задевает больше любых реакционных шагов? Полное отсутствие рефлексии… Бесчувственный, холодный, черствый человек! Я бросила к его ногам свое семейное благополучие, свое доброе имя, репутацию, свою душу бессмертную, в конце концов!

Брат едва сдержался от ехидного замечания по поводу некоторых принесенных жертв, которых, как зло болтали в салонах, Ольга лишилась давно и без помощи Павла. Сергей не преминул бы уколоть любого другого собеседника, но любимую сестру обижать не хотел. Она и без того выглядела раздавленной.

– Ежели абстрагироваться от эмоций, ты же понимаешь, что все должно было кончиться в любом случае… Вы не можете быть вместе.

– Чушь! Александр II женился на Долгорукой вопреки всем правилам и косым взглядам.

– Ольга, ты взрослая, замужняя дама! Пора прекратить мечтать о принцах.

– Ты не представляешь, какого это, когда в твоих руках спелый, ароматный плод, ты желаешь его до дрожи, до помешательства, и вот надкусываешь, а он оказывается подделкой из папье-маше…

– Перед тобой артист! Еще как представляю!

– Пусть нам не суждено быть вместе, но любить-то меня он мог по-настоящему, без обмана!

– К чему же? Как раз разумнее не терять голову, понимая и принимая все обстоятельства. Кстати, что заставляет тебя думать, что он тебя не любит?

– Ты разве не слышал, что я рассказывала? – слова брата раздражала Ольгу. – Он признался, что до сих пор любит свою жену!

– Покойницу?

– Да!

– Так и что тебя смущает? Он любил ее и чтит память о ней. Не вижу в этом совершенно ничего оскорбительного.

– Он любит ее теперь, видит везде ее образ… это не воспоминания, это чувство, которое до сих пор живо в его сердце. И мне там места нет!

– Ты, как всегда, все преувеличиваешь…

– Господи, он это заявил мне в лицо, без всяких экивоков!

– Тогда он – глупец! Упустить красавицу с такими драматическими талантами и электрическим темпераментом! – улыбнулся брат. – Мне почему-то кажется, что еще не все кончено…

– Нет, все кончено! Бесповоротно!

– А знаешь, возможно, он из тех, кто упивается своими страданиями. В таком случае теперь он станет изнывать по тебе и будет наслаждаться этим. Тоска по жене плавно перетечет в тоску по тебе…

– Ежели так, пусть корчится в сердечных мучениях во веки вечные! Пусть не будет ему счастья ни с кем другим! Пусть все эти падшие женщины, этуали и танцовщицы, которые крутятся вокруг Романовых, коли он с ними свяжется, оберут его до нитки, раз презрел он и надругался над чистым порывом моей души! А пуще всего пусть страшится судьбы своего дяди, Великого Князя Николая Николаевича!

– Ах, какой пыл! Какая страсть! Признайся, жалеешь, что выгнала? – прервал поток патетических, театральных проклятий брат.

– Ты же знаешь, я быстро принимаю решения, и никогда потом в них не сомневаюсь! И, прошу, не пойми меня превратно – я не ною и не жалуюсь, просто необходимо было выговориться.

– Ты его еще любишь? – поинтересовался напоследок брат, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Нет! Это был какой-то дурман, который теперь рассеялся, и отныне я все отчетливо осознаю! Любви нет!

IX

Павел успел перекинуться парой слов с Владимиром перед их с Михен отъездом. Пиц рассчитывал на мудрый совет от старшего брата, но тот не был настроен на серьезный лад.

– Прямо так ей и заявил? В постели? – Владимир сотрясался от хохота. – Экий ты у нас оригинал оказался! Друг мой, это, мягко говоря, было не деликатно… Куда же девался галантный герой-любовник, которого мы все знавали?

– Я хотел лишь оградить ее от боли, подготовить к неизбежному расставанию… Не ожидал такой резкой реакции!

– Обыкновенно применяют другую стратегию – «мои чувства к тебе по-прежнему сильны, но обстоятельства велят нам расстаться…». И обстоятельства у тебя самые уважительные. Скорбь по Аликс – это священное для убитого горем вдовца, да и всей нашей семьи, чувство. Будто она не знает…

– Тогда она бы не возненавидела меня и не забыла. А зная кипучую энергию этой женщины, чего доброго, предприняла бы какие-то сумасшедшие шаги, чтобы вернуть меня…

– В таком случае, ты сделал все правильно и своего добился. С чем тебя и поздравляю! – Владимир являл собой полную противоположность Сергею, который обыкновенно видел все в черном свете. – А я все же обожаю строптивых женщин! Особенно хорошеньких! Представляю, как у нее сверкали глаза и раздувались ноздри, как у брыкающейся кобылки!

– Она, скорее, была холодна…

– О, друг мой, тогда это конец! В любом случае, как я уже сказал, тебе это на руку. Радуйся! Я все думал, как скоро вам придется расстаться, оказалось, быстрее всех моих предположений… Сергей будет счастлив!

– Без сомнения.

Павел хорохорился, но на душе острыми, стальными когтями скребли злые кошки. Теперь, когда все было кончено, он никак не мог отделаться от мыслей о женщине, опередившей его с расставанием. Может быть, их роман был для нее лишь забавой и никаких искренних чувств к нему она никогда не питала?

К счастью, нужно было собирать сундуки и чемоданы в Англию, на встречу своей судьбе. Планы постоянно претерпевали изменения.Решено было заехать в Дармштадт к невесте Ники, куда позже должен был приехать и Наследник.

С начала сентября стали приходить тревожные сообщения о болезни Государя. Император с семьей отправились в любимое имение под Варшавой в надежде застать там хорошую погоду. Но природа вдруг ощетинилась, встретив охотников ледяной вполне Питерской моросью. Александр III вновь застудил и без того больные почки. Врачи настаивали на переезде в Ливадию. Государь сопротивлялся, но Владимир сумел убедить его прислушаться к советам докторов.

Павел с Сергеем едва не отбыли в Англию, когда пришли экстренные депеши страшного свойства. Государю стало хуже. В одном из сообщений прямо говорилось, что надежды нет. Приятое путешествие на Туманный Альбион пришлось спешно заменить поездкой в Ливадию. Эллу отправили в Дармштадт. Она должна была привезти в Крым Аликс, которая безумно переживала за жениха и сообщила, что готова миропомазаться сразу по приезду, чтобы доставить радость ему и его родителям, особенно больному отцу.

Пока супруга с будущей Императрицей тряслись по пыльным дорогам, Сергей едва сдерживался, чтобы не устроить выволочку министру двора. Граф Воронцов-Дашков будто нарочно забыл отдать распоряжение о высылке на границу императорского поезда, и Августейшие дамы вынуждены были путешествовать, как простые смертные. Виновник оправдывал свою забывчивость страшными переживаниями за Государя, который был его старинным другом. Но многие, в том числе и сам Сергей, подозревали, что это часть давнишней неприязни между графом и Великим Князем. Однако, отыгрываться на женщинах было бы слишком низко даже для заклятого недоброжелателя.

В окружении близких Государю стало немного легче. Прибыли братья с семьями, королева Эллинов с сыновьями и младшей дочерью. Вскоре приехала невеста Цесаревича, и ее сразу же привели к постели больного.

Меньше, чем через две недели, в день рождения Эллы, Александр III отошел в мир иной. Он умер так же, как жил – спокойно, без агонии, в полном сознании, приобщившись Святых Тайн и попрощавшись с каждым из своих близких.

Братья оплакивали того, кто был центром их большой семьи. Того, кто объединял, давал силу, служил им нравственным камертоном. У Павла было ощущение, будто он потерял отца. Саша, которому еще не исполнилось и пятидесяти, был старше и мудрее многих достопочтенных стариков семейства. Да что там, любимый Папá, который на седьмом десятке все пытался изображать пылкого юношу, готового на самые романтические подвиги, уступал сыну в благоразумии, спокойной уверенности и огромной внутренней силе. Монументальная несущая стена, на которую опиралось все здание Императорской фамилии, вдруг рухнула.

Снова нестерпимая боль. Смерть, голодной, хищной птицей, вновь кружила над семьей. «Кто следующий?» – думал Павел. Он обвел глазами собравшихся. Ники без кровинки в лице держался во многом благодаря своей возлюбленной. Аликс, настолько же грустная, насколько прелестная, теперь была рядом. По правую руку горевал Сергей, прячущий красные от слез глаза. За ним Элла, прекрасная в своей печали… Павлу среди аромата ладана на секунду послышался запах лилий и меда.

Россия лишилась своего могучего Царя-защитника, которому она была обязана тринадцатью годами безмятежной жизни. Пришел конец мирной эпохе. Скоро и собравшиеся у смертного одра родственники начнут жалить друг друга ядом. Это был едва ли не последний раз, когда братья, кузены и племянники чувствовали себя единой семьей.

На закате все присутствующие присягнули Императору Николаю II. Уставшее красное солнце, благословив молодого Монарха, исчезло за горизонтом. Опустилась черная мгла.

X

Сергей и Элла выехали из Крыма раньше, чтобы устроить встречу поезда с телом усопшего Монарха в Москве и подготовить прощание с Александром III в Златоглавой. Несмотря на тысячи людей, пришедших проводить в последний путь Царя-миротворца, порядок царил идеальный.

На следующий день траурный поезд выехал в горюющий Санкт-Петербург.

– Сейчас либералы полезут изо всех щелей! – делился Сергей с Павлом своими тревогами под заунывный стук колес. – Воображаю, как они уже потирают свои липкие лапки. Я не на шутку обеспокоен! У Ники юное, чистое сердце, неспособное заподозрить ни в ком худого умысла…

– Мы рядом! Мы поддержим и подскажем! – успокаивал брата Пиц.

– Главное, помочь ему сохранить Сашин курс во что бы то ни стало! Иначе страшно подумать, что будет с Россией! В лучшем случае убийства, как при Папá, в худшем – революция и крах страны!

– Ты уж слишком сгущаешь краски! Все будет хорошо. Скоро свадьба Ники и Аликс, которая стала возможна только благодаря вам с Эллой. Вы – настоящие земные ангелы-хранители молодой Царской четы! С Божьей помощью и вашей поддержкой правление их будет таким же светлым и спокойным, как Сашино.

– Пообещай мне, Пиц, когда меня не станет, ты возьмешь на себя заботу о Государе и будешь оберегать его от либеральной заразы!

– Право, ты мог бы мне и не говорить! – обиделся Пиц. Сергей все же иногда вел себя с ним, как с маленьким. – Это само собой разумеется! Но живи долго, Христа ради! Рано тебе еще о смерти думать!

– Я положительно ощущаю себя дряхлым стариком! Особенно, нравственно. А как ты? Переживаешь по поводу Англии?

– Что же тут поделаешь? Я не мог не проститься с Сашей… Все остальное – не так важно!

– Ничего, поедем в следующем году! Все сложится, ежели будет на то Его воля! А как мама Лёля?

– Не знаю. Мы не виделись с тех пор.

– Она не ищет встречи? Не пишет?

– Нет. Полагаю, она меня возненавидела.

– Так, пожалуй, даже лучше…

В глубине души Пица теплилась надежда, что Ольга напишет ему хотя бы слова соболезнования по поводу смерти брата. Тогда в знак благодарности он мог бы ей ответить… Но от Лёли не было ни строчки.

В день рождения вдовствующей Императрицы, в честь которого на короткий срок снимался траур по погребенному неделю назад Монарху, состоялась долгожданная свадьба Ники и Аликс. Выстраданная радость. Счастье сквозь слезы.

Перед выходом Сергей благословил образом Ангела ослепительную невесту, облаченную в серебристое парчовое платье с длинным шлейфом и золотистую мантию, отделанную горностаем. В этот день, в память о свекре, она надела драгоценности, преподнесенные ей Александром III. Николай II в гусарской форме ждал свою суженую в Большом храме Зимнего дворца. Молодая Царская чета была очаровательна. Но все же никто не мог полностью отвлечься от всепоглощающей скорби, даже ради важного и счастливого события.

Павел понимал, что должен был чувствовать Ники. На его венчании тоже не было родителей. У племянника хотя бы мать была рядом. Пиц сомневался, что нужно было так торопиться со свадьбой, но с Сергеем он об этом даже не заикался. Старший брат и Элла блюли интересы Аликс, которой пребывать в России в неопределенном статусе было бы невозможно. Да и Ники желал поскорее связать себя узами брака, чтобы никакие преграды больше не могли разлучить их. Жизнь такова – счастье и беда бродят рука об руку. И в тот день горе и радость накрепко сплелись в один клубок.

XI

Еще одна одинокая зима. Бесконечное, тошнотворное ненастье. Мерзко и скучно. Мысли Павла постоянно возвращались к маме Лёле, но он старательно избегал балов и приемов, где мог с ней столкнуться. Пиц знал, стоит ему увидеть глаза Ольги цвета крыла бабочки-Антиопы, и он совсем раскиснет. Он даже не спрашивал о госпоже Пистолькорс у Владимира и Михен, поскольку не понимал, чего боится больше – узнать, что она, возможно, еще думает о нем, или что она уже нашла ему замену. Последнее было более реалистично. Такая очаровательная дама, виртуозная в обольщении, вряд ли долго оставалась без внимания. Но лучше было не знать об этом.

Иногда Павла отвлекал Сергей, который бурно волновался о том, сможет ли Ники продолжить дело своего отца и сохранить его стиль правления. Старший брат решил, что ему придется взвалить на себя бремя опеки и поддержки венценосного племянника. Больше он этого доверить никому не мог. В январе генерал-губернатор московский напросился в Санкт-Петербург, чтобы предложить Ники свои мысли для ответа земским депутатам, которые начали заикаться о конституции и парламентской монархии, не успела крышка накрыть гроб Александра III.

– Его встреча с представителями земств и дворянства прошла великолепно! Ники сказал им все, как обсуждали, – что ради блага народного он будет охранять начала самодержавия, так же твердо и неуклонно, как охранял это его покойный Родитель. Я ликую! – радостно делился Сергей с Павлом в столовой Ново-Павловского дворца.

– Мари, сядь прямо и убери локти со стола! – Павел был строг к детям, когда дело касалось их воспитания или манер.

Малышам позволялось присутствовать на обедах со взрослыми, но нельзя было разговаривать, если к ним не обращались, и необходимо было вести себя безукоризненно. Тем не менее, некоторые темы при детях Павел предпочитал не обсуждать.

– Как Элла? Чем она занята? – живо поинтересовался он у брата.

Сергей понял маневр Пица. Несмотря на самозабвенную нежность и любовь к племянникам, Великий Князь разделял мнение, что воспитание не может быть полноценным без строгости и четко очерченных границ. В конце концов, братьев самих так воспитывали.

– Она поглощена недавно открывшемся обществом Красного Креста в честь Иверской иконы Божьей Матери, и, конечно, уже продумывает устройство очередного благотворительного базара. Неугомонная женщина! К слову, Зинаида Николаевна собирается делать для базара какие-то столы, а Морозова – аквариум с беспроигрышной лотереей. Все в приятной ажитации.

Когда уставшим от скучных взрослых разговоров детям позволили удалиться в свои комнаты, Павел вернулся к теме встречи Государя с депутатами земств.

– Теперь жди, ополчатся на него за эту речь все прогрессивные круги…

– Уже прицепились к фразе «бессмысленные мечтания» об участии представителей земств в делах внутреннего управления. Так что ж поделать, коли действительно бессмысленные? – смеялся Сергей. – Главное, не давать им высунуться. При Саше не слишком они позволяли себе ополчаться на Государя…

Пиц слушал брата вполуха. Политическая возня не особенно его интересовала, но он стоически терпел, поскольку Сергею необходимо было выговориться.

– Я обижен на Ники по другом поводу, – вдруг заявил старший брат.

– Что такое? – оживился Павел.

– Он собирается поручить организацию коронационных гуляний в Москве Министерству двора!

– А разве не Воронцов устраивал коронацию Саше? Насколько я понял, Ники хочет просто повторить, что было в 1883.

– Тем лучше! Мне сейчас совершенно не до этого! Ты же видишь, что творится! И в Москве забот полно, и здесь нужно успевать… Но ты знаешь мое отношение к Воронцову. Ежели он за это берется, пусть все и делает! Я лезть к нему не стану, иначе стонов и жалоб не оберешься!

– Правильно! Пусть делает, тем более, что ему не впервой.

Сергей сделал небольшую паузу, а потом с видом заговорщика сообщил.

– А еще я слышал, что тебе могут дать дивизию… Но, умоляю, молчи, не выдавай, что я тебе выболтал…

– Буду нем, как рыба! Но это точно?

– Я не вижу причин, почему бы Ники вдруг передумал. Однако, ежели не возражаешь, я еще хотел просить его, чтоб дивизию тебе дали в Московском округе, в командующие которого прочат меня. Разве не чудесно было бы жить в одном городе? Ты перестал бы чувствовать себя одиноким… В конце концов, ты и дети – наша с Эллой семья.

– Было бы чудо как хорошо! – обрадовался Павел.

– Ты ближе к делу поговори с Владимиром, пусть он поддержит. Ники обязательно спросит его мнения. Ох, я даже боюсь радоваться, пока все не решено окончательно. Жизнь меня от этого отучила.

Павел искренне полагал, что смена обстановки была бы ему полезна. А уж если б все сложилось с помолвкой в Англии, так жизнь, глядишь, и вовсе заиграла бы новыми красками.

XII

Английское лето было под стать питерскому – неприветливое и высокомерное.

Павел поехал на Туманный Альбион без Сергея и Эллы. Елизавете Федоровне необходимо было пройти курс лечения грязью во Франценсбаде. Курорт славился лечением женского бесплодия. Элла из последних сил пыталась не сдаваться и осуществить самую заветную мечту супруга – подарить ему ребенка. Тема вновь стала болезненно актуальна, учитывая беременность недавно вышедшей замуж Аликс.

Пиц был даже рад совершить это путешествие один. Он побаивался мощного напора брата, вспоминая недавнюю историю с племянником. Ему совершенно не хотелось торопиться, необходимо было спокойно, без суеты разобраться в своих чувствах и желаниях. Когда Сергей был рядом, Павел зачастую не понимал, собственное ли это его намерение или стремление брата. Они были настолько близки, что иногда сложно было вычленить из общего клубка свои мечты и чувства.

Павла тепло встретили в узком семейном кругу английских монархов и разместили в сером, похожем на рыцарскую крепость, замке Виндзор. Старушка-королева несколько раз соблаговолила беседовать с потенциальным русским женихом одной из своих внучек, прощупывая его пронизывающим взглядом водянистых глаз. В целом, Павлу показалось, что Виктория к нему вполне расположена, но он всякий раз, как мальчишка, робел перед ней.

Все было симпатично и весело, однако Пиц, как ни старался, не мог забыть Ольгу. Он смотрел на шотландские танцы слуг на садовой площадке в летней резиденции, а сам думал, что Лёля затмила бы любую местную прелестницу. Немного отвлекала охота на оленей в горах. Будоражили ночные танцы под иллюминацию охотничьего замка, когда кавалеры и дамы обменивались поцелуями. Но эти шутливые лобызания не шли ни в какое сравнение с поцелуями Ольги, от которых замирало его сердце.

Справедливости ради, английские принцессы тоже не слишком очаровались Павлом. Мод всеми правдами и неправдами избегала гостя, не выказывая ни малейшей заинтересованности в его внимании. Возможно, сердце ее уже было несвободно, поскольку осенью она примет предложение принца Датского, Карла. Либо претендент из России показался ей недостаточно интересным – блеклый, с глубокими залысинами вдовец, не желающий поддерживать разговоры о политике, которой не увлекался, и на многие события собственного мнения не имел. Сестра ее, Виктория, особенно выразительно молчала, убивая в Павле на корню любые ростки надежды на ее взаимность.

Больше всего Павла раздражали звуки волынки, раздающиеся ранним утром под окнами дворца. Так будили королевскую семью. Под конец своего визита, Пиц готов был забросать музыкантов подушками. С невероятным счастьем и облегчением Великий Князь вернулся на Родину.

XIII

В Петербурге еще не знали о том, что поездка Павла в Англию оказалась не слишком удачной.

Госпожа Пистолькорс усердно изображала, что ей безразлично все, что касается Великого Князя, поэтому Марии Павловне не терпелось увидеть реакцию подруги, когда она узнает, что ее бывший возлюбленный, возможно, вернется из заграничной поездки женихом английской принцессы.

– Давно ли Вы виделись с Павлом? – завела Михен разговор с Ольгой, едва оторвавшись от Зинаиды Богарнэ, с которой они обменялась последними новостями, в том числе о Пице.

– Давно. Нам нет резона встречаться.

– Вы все же отступили, вопреки своему девизу? Что-то там про настоящую женщину, которая не отступает и поражений не признает… Прошу прощения, ежели цитирую неточно.

– Это было не отступление, а атака. Вы же знаете, нелюбимая, оставленная женщина – не мое амплуа! Я не живу по сюжету, который мне не симпатичен! И не позволяю никому мне его навязать! Его Императорское Высочество, полагаю, уверовал, что у меня на него долгосрочные планы. А ежели для меня это было мимолетным увлечением? Я прекратила отношения, как только мне наскучило! Вуаля!

– В таком случае, Вас не тронет, что в Виндзоре со дня на день объявят помолвку Павла с английской принцессой?

У Ольги оборвалось сердце. Вот и все. Конец. Она пыталась сохранить внешнее спокойствие, хотя чувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Что с Вами? Вы так побледнели! – Михен испугалась за приятельницу, которая вдруг стала мертвецки бледной.

– Все хорошо! Я с утра чувствовала себя неважно. Не знала меры в устрицах…

Мария Павловна жалела, что затеяла этот разговор. Великая Княгиня была уверена, что какие-то остатки чувств еще живы в душе мамы Лёли, но, оказалось, она совершенно не забыла Павла.

Ольга едва дождалась конца приема. Ее мутило, голова шла кругом. Наконец, первые гости стали расходиться, и Лёля вместе с ними улизнула домой.

Лёля рухнула в свою кровать и утром не могла встать от сильнейшего жара. Она металась в бреду. В моменты краткого возвращения сознания, несчастная видела рядом с собой встревоженное лицо Эрика. Ее снова начинало лихорадить.

Две недели Ольга находилась между жизнью и смертью, бродя по хлипкому мостику между небом и землей. Наконец, она пришла в себя. Пистолькорс сам кормил ее с ложечки наваристым бульоном из откормленной пулярды.

Когда супруг поправлял Лёле подушки, она схватила его руку и поцеловала, чем привела Эрика в полное замешательство.

– Прости меня, – прошептала больная, намочив руку мужа слезами. – Я ранила тебя, но, поверь, я не хотела, чтобы так все сложилось…

Пистолькорс судорожно пытался понять порыв Ольги. Уж не хочет ли супруга вернуть его в семейное ложе? Хоть у бравого кавалериста уже и была новая пассия, возвратиться в спальню жены победителем он был не прочь. Обнадеженный Эрик приблизился к Ольге, чтобы поцеловать ее, но она с отвращением оттолкнула его. Штаб-ротмистр лишь пожал плечами. «Взбесившаяся кобыла! Сама не знает, чего хочет» – подумал он про себя и решил более на любые порывы жены внимания не обращать. А Лёля в очередной раз ужаснулась примитивности супруга.

Еще через две недели Ольга полностью поправилась. На зависть питерским красавицам, вопреки всякой логике, болезнь пошла госпоже Пистолькорс на пользу. Она похудела и стала выглядеть еще изящней и моложе.

Едва Ольга пришла в себя, как тут же была замечена на балах, с неподдельным интересом строящая глазки официальному мужу Зинаиды Богарнэ, Евгению Лейхтенбергскому.

ХIV

Пока Сергей с Эллой были заняты поддержкой молодой Императорской четы, ожидающей в ближайшее время рождения первенца, Павел, вернувшийся из Англии не солоно хлебавши, начал активную кампанию по возвращению Ольги. Правда, оказалось, все не так просто. Теперь Лёля бегала от него. Она не появлялась на балах, где ждали Великого Князя. Когда они оказались в Мариинском театре на одном балете, Ольга, как только заметила Его Высочество, сбежала после окончания первого акта. Павел отправил любимой записку, в которой просил о встрече, но ответа не получил. Тогда Великий Князь послал Ольге шикарный гарнитур из немецкого черного агата, который он купил специально для мамы Лёли в Дармштадте, поскольку он должен был подчеркнуть глубину ее смоляных глаз и белизну кожи. Но госпожа Пистолькорс подарок вернула без единого слова.

Павел стал писать Ольге письма. Он умолял ее не пятнать себя интрижкой с князем Лейхтенбергским, просил дать ему возможность объясниться. Ответа не было.

Лишь Марии Павловне было под силу уговорить подругу встретиться с бывшим возлюбленным, однако она долго не желала вмешиваться, пока пьяный Павел не явился к Владимиру и не рыдал сутки о своей любви к Пистолькорше. Тут уже взмолился супруг, и Великой Княгине пришлось сдаться. Михен убедила Лёлю, что встреча необходима, пусть даже для того, чтобы расставить все точки над «i» и положить этой истории конец.

Ольга согласилась увидеться с Павлом на углу набережной Мойки и Фонарного переулка, недалеко от дома, где жила ее мать. Пиц прекрасно знал это место. Рядом красовался дворец Юсуповых. Там запросто можно было нарваться на Зинаиду Николаевну, которая немедленно рассказала бы все Сергею и Элле. Но Павел так измучился, что ему было уже решительно безразлично, что подумают о нем братья и другие родственники.

Лёля намеренно решила устроить рандеву только на улице, чтобы холод не способствовал долгому объяснению. Павел, увидев возлюбленную после длительной разлуки, дрожал то ли от переизбытка чувств, то ли из-за пробирающей насквозь стужи. Он что-то, торопясь, бубнил посиневшими губами про свою неугасаемую любовь, о том, как жестоко он страдал без Ольги, и что разлука их смерти подобна. Лёля слушала его лепет, не глядя в его сторону. Он обходил ее и пытался заглянуть в лицо. Но Лёля снова отворачивалась. Выражение лица ее было Павлу незнакомо. В былые времена Ольга всегда ему улыбалась – восторженно, игриво или нежно, а теперь она, всем видом давала понять, что оскорблена в своих лучших чувствах и нанесенную страшную обиду смыть можно, пожалуй, лишь кровью.

– Умоляю, дай мне шанс вернуть тебя! – закончил свою пламенную речь Павел.

– Вы же утверждали, что сердце Ваше занято покойной супругой и мне там места нет…

– Вы неверно истолковали мои слова! Конечно, Аликс всегда будет жить в той части моей души, что относится к прошлому. Она – мать моих детей, и я не могу забыть ее.

– Никто и не просил об этом… – Ольга раздражалась, когда ее начинали представлять злодейкой, которая требует, чтобы любые воспоминания о покойнице была стерты из памяти.

– Но ты для меня – единственная, о ком я мечтаю сейчас и буду мечтать завтра, и через год, и всю оставшуюся жизнь! Значит, вечность в моем сердце – твоя!

– Разве можно полюбить дважды? Вы же сами утверждали, что истинная любовь приходит лишь раз?

– Да, и для меня единственная любовь – это ты! Я теперь это очень отчетливо понимаю!

– Видите ли, Ваше Императорское Высочество, я, к несчастью, больше Вам не верю! Один раз я уже открылась Вам, пустила в свою жизнь, разрушила из-за Вас семью и что? Как я могу быть уверена, что Вы не устанете от меня через пару месяцев вновь? Нет, больше я не позволю Вам разбить мое сердце.

– Теперь все по-другому! У меня было время разобраться! В этот раз я уверен в себе, в своей любви!

– А во мне этой уверенности нет. Я не могу Вам довериться.

– Поверь, я докажу свою искренность!

– Не представляю, что нужно сделать, чтобы ожило растоптанное Вами чувство…

– Умоляю, разреши мне доказать!

– Я не могу Вам запретить, Ваше Высочество! Но имейте в виду, что это будет непросто. Легче сдаться сразу…

– Я не сдамся никогда! – Павел улыбался. Он знал, что добьется своего, как бы долго она не сопротивлялась и не отталкивала его. Как бы любовь не пряталась за обидой, ее сияющие лучи были заметны в опьяняюще-коньячных Ольгиных глазах.

ХV

У Императорской четы родилась прелестная, крупная девочка Ольга, и фокус внимания Сергея вновь перенесся на младшего брата. Возобновились разговоры о дивизии в Москве. Вероятно, до генерал-губернатора Белокаменной дошли некоторые настораживающие слухи.

Павлу необходимо было принять окончательное решение. Если он переберется в Москву, на романе с Ольгой, которую он еще не вернул, можно поставить крест. Ждать его она не будет. Расстояние разведет их окончательно.

Кроме того, Павлу хотелось жить своим умом. Он не сомневался, что Сергей любит его и желает ему лишь счастья, но у Пица уже какое-то время было ощущение, что он проживает не свою историю, будто он герой не своего романа. Все его поступки направлялись старшим братом, либо он внутренне сверял, одобрит ли тот или иной шаг Сергей. Павел постоянно находился в напряжении, потому как нелегко было соответствовать заданным старшим братом высоким стандартам. Пиц вечно пытался прыгнуть выше головы, что было весьма утомительно даже с его длинными ногами. Он устал бесконечно оправдываться, устал изображать послушного мальчика. Ему, в конце концов, был четвертый десяток. Положа руку на сердце, с весельчаком Владимиром ему было легче, чем с вечно печальным Сергеем, который и сам страдал от своей меланхолии. Каждый хорош в свою пору, не всегда хочется дубового хмеля коньяка, иногда душа просит искр шампанского. Когда-то было сказочно в Ильинском, но это время ушло. А Сергей постоянно бередил прошлое. Он невольно заставлял Пица стыдиться своей недостаточной, поверхностной скорби по покойной Аликс. Это было невыносимо.

Павел набрался храбрости и сообщил Сергею в письме, что отказывается от дивизии в Московском округе. В ответ на что, он получил жесткую отповедь. Старший брат обрушился на Павла за нежелание служить в армии в провинции, за стремление к разгульной столичной жизни. Досталось и Владимиру с Алексеем, которые заплыли жиром сытой жизни и ценили лишь удовольствия. Сергей догадался, что на горизонте Павла снова замаячила Пистолькорша, к которой младшего брата тянуло словно магнитом. Но теперь тягаться с этой манкой дамой Сергей не мог. Проклятая английская принцесса. Если б она не кочевряжилась, все могло бы сложиться идеально.

– Да ведь она не тебя любит, а твои титулы! – пытался докричаться до Пица старший брат.

– Ты не можешь этого знать! А ежели и так, тем лучше! Значит, ее у меня не заберут.

Сергей просил Ники повлиять на Павла. Но племянник не хотел заставлять дядю переезжать в Москву против его воли.

Пиц впервые отстоял за собой право самому принимать серьезные решения собственной жизни, даже те, которые не казались Сергею правильными. Он вдруг почувствовал себя свободно и легко.

Павел старался не думать, как больно он сделал брату, насколько страшно тому было видеть, как рвутся их тесные узы. Он надеялся, что Сергей, в конце концов, поймет его и разглядит в Ольге те достоинства, которые открывались не всем – ее преданность, искренность и тщательно скрываемую за смехом и ужимками ранимую, артистичную натуру.

Вскоре Ольга получила от Павла ослепительное бриллиантовое колье. Лёля готова уже была огорчиться ограниченной фантазии Его Высочества, как под бархатной подушкой обнаружила записку: «Вот первое доказательство глубины моих чувств – я отказался от дивизии в Московском округе, чтобы остаться в Петербурге и быть рядом с тобой!».