Эхо древних рун

ГЛАВА 18

Осень наступила стремительно, и дни стали короче и холоднее. Это произошло гораздо быстрее, чем дома, и Кери не могла не думать о том, насколько суровой будет предстоящая зима. Она боялась за себя и своих соотечественников — они по-прежнему ходили в порядком истрепавшейся летней одежде. Но ей не стоило беспокоиться. Правая рука Хокра, Торальд, собрал их всех вместе однажды утром, и Эйсе раздала теплую одежду и обувь. И то, и другое явно было старьем, так как большая часть была изношенной и чиненой, но материал был добротным, и вещи имели солидный запас службы.

Помимо шерстяных брюк, рубах с длинными рукавами и носков, мужчинам и мальчикам выдали плащи из толстой шерсти с маленькими железными булавками-застежками. Женщины тоже получили носки, а также большие накидки с простыми фибулами и шерстяные платья, которые надевались поверх льняных нижних рубашек. Обувь была из мягкой кожи с мехом внутри и шнуровкой вокруг лодыжек.

— Берегите эту одежду, — строго предупредил их Торальд. — Она должна прослужить вам как можно дольше.

— Любые дырки нужно немедленно заштопать, — добавила Эйсе. — У меня есть запас иголок и ниток для всех, кому понадобится.

Когда пленники облачились в новые наряды, не было недостатка ни в благодарных возгласах, ни в благодарных взглядах.

— Где это слыхано, чтобы давать рабам хорошую одежду? — едва слышно пробормотала одна женщина, обращаясь к Кери. — Я вовсе не жалуюсь, имей в виду.

Кери была удивлена не менее остальных, но она догадывалась, что Хокр просто аккуратно относился к своей собственности. В конце концов, какая ему польза от того, если его слуги замерзнут насмерть, и потом, люди, несомненно, станут работать усерднее, если им будет тепло. Она была уверена, что за этим стоит скорее логика, чем доброта.

В свою очередь, всех их заставляли трудиться не покладая рук в течение осенних месяцев, так как зима была не за горами. Нужно было забивать скотину, а мясо сохранить впрок — его сушили, коптили либо погружали в бочки с молочной сывороткой, которая была отличным консервантом. Готовили и складывали в амбары другие мясные продукты, такие как блотмор, или кровяной пудинг; овощи и фрукты требовали сушки, либо их помещали в холодный погреб, вырытый глубоко в земле; нужно было собирать и обрабатывать ягоды, орехи и грибы. Большое количество рыбы и дичи увеличивало заботы. Многие женщины подолгу трудились, готовя молочные продукты, такие как скир, сыр и масло, другие варили в больших количествах эль и в несколько меньших — мед.

Рагнхильд руководила операциями с яростной решимостью и угрозами, в то время как Хокр, казалось, отлично обходился улыбкой и похвалой. Кери заметила, что даже угрюмые юноши из ее деревни стали выполнять его приказы без жалоб, в то время как она и другие женщины часто ворчали по поводу своей хозяйки. Хокр казался хорошим человеком во многих отношениях, и ей было трудно связать этот образ с жестоким мародером, который так безжалостно разграбил ее деревню. Какой же настоящий?

Однажды поздним осенним вечером он еще раз доказал, что более доброжелателен, чем большинство хозяев. После трапезы он потребовал тишины и, когда в комнате все замолчали, встал.

— Я так понимаю, что вчера у наших слуг родился ребенок и я должен определить его судьбу. Принесите его.

Все вытянули шеи, когда дверь открылась и показалась рабыня по имени Эйра, несущая небольшой сверток.

— Что происходит? — шепотом спросила Кери у Эйсе, случайно оказавшейся рядом.

— Ярл должен решить, будет ли бедняжка жить или умрет.

— Что?! — Кери не смогла скрыть ужаса в голосе. — У него есть право выбирать жизнь или смерть для детей, рожденных рабами?

— Да, разве ты не знала? — Эйсе казалась удивленной, словно говорила о чем-то совершенно обычном. — Если он решит, что ребенок слишком мал, или болен, или что ртов, которых нужно кормить, и так достаточно, младенца отнесут в лес.

Кери содрогнулась, хотя понимала: избавиться от младенца, позволив ему замерзнуть в лесу, — можно сказать, мягкое убийство. Если, конечно, дикие животные не доберутся до ребенка первыми… Но лишать кого-либо жизни в любом случае было тяжким грехом.

Эйсе продолжала шептать:

— Обычно таких детей оставляют умирать, чтобы они не стали обузой для поселения. Но ярл — в отличие от своего отца — никогда не приговаривал ребенка к смерти подобным образом. По крайней мере, пока. Я убеждена, что, пощадив своего собственного ребенка, он не может, по совести, допустить, чтобы убивали других. Хотя, конечно, не сразу стало ясно, что маленькая Йорун не такая, как другие дети…

Кери слегка успокоилась. Ей следовало бы уже знать, что Хокр отличается от большинства мужчин. Она молча ждала, что произойдет дальше.

— Еще один из твоих? — Рагнхильд произнесла это с издевкой, шепотом, разнесшимся по всей комнате. — Не можешь держать свои руки подальше от рабынь?

Хокр нахмурился, глядя на нее, но ничего не ответил. Большинство людей знали, что ее слова были явной неправдой. В отличие от некоторых своих людей, он никогда не домогался служанок, несмотря на упорные слухи, что Рагнхильд отказывает ему в постели. Он также постановил, что ни одну женщину, рабыня она или нет, нельзя принуждать к интимной связи насильно, и его люди научились придерживаться этого правила. Кери слышала, как многие женщины благодарили Господа за эту милость, хотя от нее не скрылось то обстоятельство, что некоторые из них уже поддались чарам своих похитителей.

Хокр повернулся к Эйре и поманил ее к себе.

— Покажи мне ребенка.

Женщина высвободила младенца из шали. Ее руки тряслись, когда она обнажила щуплый комочек, который выглядел так, словно его вот-вот унесет порывом ветра. Ко всеобщему ужасу, который слышался в общем вздохе, одна нога у ребенка оказалась короче другой. Кери почувствовала, как все внутри у нее напряглось. Конечно, Хокру придется приговорить несчастного калеку к смерти: тот никогда не вырастет в полезного рабочего.

Эйра, очевидно, тоже так думала, потому что по ее щекам уже катились слезы. Кери заметила, что один из рабов-мужчин, стоявших поблизости, выглядел крайне встревоженным. Она поняла, что он, должно быть, и есть отец ребенка.

— Хм, как ты думаешь, она будет благополучно развиваться? — мягко спросил Хокр и протянул палец, который малышка сжала в своем крошечном кулачке.

Эйра, часто моргая, посмотрела на хозяина.

— Я… не знаю… Но если о ней заботиться, то да.

— Впрочем, если ты станешь хорошо ее кормить, она быстро наберется сил и справится со своим недугом, — вслух размышлял он.

Мать ухватилась за эту соломинку, почти восторженно кивнув.

— О да! Конечно! Она маленький боец, я уверена в этом. У нее хорошие легкие, и она уже хорошо ест.

Хокр кивнул, как будто это подтвердило его собственные мысли.

— Она может жить, — изрек он.

— Что?! Ты с ума сошел? — Рагнхильд высказала то, что было на уме у каждого. — Как она сможет ходить с этой культей?

Не спуская широко раскрытых глаз с Рагнхильд, Эйра быстро завернула ребенка в одеяло и прижала к груди, защищая. Ей только что дали надежду, но неужели теперь ее снова отнимут?

— Возможно, она никогда не будет хорошо ходить, но с ее руками все в порядке, — возразил Хокр. — Она крепко сжала мой палец. Ее можно будет отправить ткать или прясть и тому подобное. Мы не можем все быть идеальными. — Он пристально посмотрел на Рагнхильд, и та умолкла: их собственный ребенок был далек от совершенства, и она это знала.

Хокр повернулся к Эйре, которая теперь смотрела на него в ошеломленном молчании.

— Можешь идти. Хорошо ухаживай за малышкой, слышишь? Я хочу, чтобы ее руки и здоровая нога были сильными.

Эйра кивнула и, улыбнувшись, поспешила прочь, а за ней с облегчением последовал отец, в то время как оставшиеся стали возбужденно перешептываться. Враждующая пара в центре комнаты была забыта, но Кери, которая подошла, чтобы усадить Йорун рядом с матерью и отцом, услышала, как они, понизив голос, продолжали обмениваться язвительными колкостями.

— Твоя мягкость тебе же во вред, — говорила Рагнхильд. — Как люди станут уважать тебя, если ты не можешь решиться даже на такое простое дело, как лишить жизни бесполезного раба? Честно говоря, ты был единственным человеком в этом зале, который считал, что девчонка должна жить.

— Нет, я думаю, что по крайней мере трое из нас стремились к такому исходу — поскольку, я уверен, ты видела, ребенок не мой. Я не заметил, чтобы кто-то проявил ко мне неуважение, кроме тебя. А ведь как мать, ты должна была хоть немного посочувствовать Эйре. Я говорю тебе, Рагнхильд, тебе лучше обуздать свой язвительный язык, или мне придется что-то с этим делать.

«Хоть бы они прекратили препираться», — думала Кери. К этому времени она уже поняла, что у жены Хокра были свои причины для желчности, которая, казалось, извергалась из нее на каждом шагу, и девушке действительно было жаль эту женщину. Тяжко жить, понимая, что ты бесплодна, особенно в таких случаях, как этот, когда детей, можно сказать, подсовывали ей под нос, но Кери все еще не могла смириться с таким поведением по отношению к мужу. На ее родине этого никогда бы не потерпели.

— Наверное, ты мечтаешь, чтобы ребенок был твоим, с сухой ногой или без, — пробормотала Рагнхильд.

Хокр вздохнул.

— Боги решают наши судьбы, и в семейной жизни есть нечто большее, чем дети. Я только хотел бы, чтобы ты это понимала. Кроме того, у нас есть дочь. Возможно, тебе стоит время от времени уделять ей час-другой.

Рагнхильд бросила на Йорун взгляд, полный отчаяния.

— Чтобы я постоянно вспоминала о своих неудачах? Нет, спасибо. — Она резко встала и направилась в спальню.

Хокр снова вздохнул и взглянул на дочь.

— Мне жаль, что тебе приходится быть свидетелем этих… э-э… разговоров между мной и моей женой, Кери, — прошептал он, — но, по крайней мере, Йорун не приходится их слышать. Возможно, когда мы расскажем о ее успехах Рагнхильд, настроение той изменится.

— Должны ли мы сообщить ей раньше или позже? — Кери чувствовала, что между ними двумя была какая-то тайна, хотя, честно говоря, Рагнхильд могла бы открыть ее сама, если бы обратила хоть малейшее внимание на дочку.

— Скоро сообщим, но не сейчас. Пусть малышка сначала научится лучше говорить, тогда она обязательно удивит свою маму еще больше.

В этом был резон, и Кери надеялась, что хозяин прав.

Хокр сидел в задумчивости, погруженный в собственные мысли. В семейной жизни есть нечто большее, чем дети, сказал он Рагнхильд, но в данный момент этого не было, так как каждую ночь они, лежа рядом, не касались друг друга. Жена не отказывала ему, когда он желал овладеть ею, но и не раскрывалась ответно, как в первый год их брака. Как будто просто ждала, когда он закончит, и сама не стремилась получать от близости никакого удовольствия. Или она просто не хотела его. В любом случае это было невыносимо.

Он пытался сказать ей, что не имеет значения, если их занятия любовью не приведут к беременности: «Я просто хочу, чтобы ты была самою собой, ást min».[12]

Но она отказывалась верить ему, и он понял, что какая-то часть ее оказалась запертой внутри. А может быть, захирела и умерла. Рагнхильд стала другой женщиной, и он понятия не имел, как вернуть ту, которую он любил. А теперь даже и не пытался. Она больше не была его любовью. Она убила его чувства так же, как и свои собственные.

Это горькое озарение поразило его — ему предстояло провести остаток своей жизни в союзе без любви. В несчастном союзе. И это было очень печально.

«А ты не можешь заставить ее развестись с тобой?» — спросил его друг Торальд в тот единственный раз, когда они обсуждали этот вопрос.

«Она не пойдет на развод. Она слишком горда, чтобы вернуться к отцу и братьям, да и какой в этом смысл? — ответил ему Хокр. — Рагнхильд никогда больше не сможет выйти замуж, потому что любой будущий муж хотел бы иметь жену, которая способна родить ему детей. По крайней мере, здесь у нее есть дом, которым она управляет, и есть обязанности хозяйки. Если бы она ушла, то в лучшем случае стала бы прихлебательницей, не имеющей права голоса ни в каких решениях, принимаемых женой ее старшего брата».

Кроме того, Хокр не хотел обижать родственников Рагнхильд; руки его были связаны, если он хотел сохранить мир со своими соседями, а союзы были важны. Кровные узы.

У него могли быть сыновья от какой-нибудь незамужней женщины или даже от рабыни. На детей, рожденных вне брака, смотрели благосклонно, как и на нескольких жен, если таковое случалось, но он даже не пытался, потому что знал, что Рагнхильд сделает жизнь этих детей невыносимой. И его не будет рядом каждую минуту, чтобы защитить их. Как он мог сознательно подвергать такому кого-либо?

— Что, если мы усыновим ребенка, оставшегося без матери? — однажды предложил он жене, но по выражению ее лица угадал ответ.

— Это не то же самое, он не будет моим. И он станет напоминать мне о маленьком Олафе. — Сыне, которого они потеряли.

И на этом, казалось, дело окончилось.

В течение последних нескольких лет Хокр ловил себя на желании, чтобы Рагнхильд обнаружила достаточно самоотверженности и сама развелась бы с ним, освободив его от себя. Это было жестоко по отношению к ней, но ему необходимо было думать о будущем поселения. Ему нужен был кто-то, кто унаследует его владения. И ему нужна была женщина в постели, которая раскрывалась бы навстречу его любви.

Он обнаружил, что его взгляд останавливается на Керидвен чаще, чем позволено женатому мужчине. Нельзя было отрицать, что его влекло к ней — всякий раз, когда у него была возможность, он упивался видом ее маленькой, но женственной фигурки. Он хотел утонуть в ее блестящих глазах, зарыться пальцами в эти невероятные длинные локоны, сверкавшие медью в свете камина. Он хотел… Но нет, он не мог действовать в соответствии со своими желаниями, какой бы соблазнительной ни казалась ему эта девушка. И будучи такой маленькой, она, вероятно, сочла бы его большим болваном. И все же…

— А-тес, ешь, — тихий голосок рядом с ним прервал его размышления.

Кивнув, он улыбнулся Йорун:

— Да, я должен, не правда ли?

Дочка протянула ему кусок хлеба, и он открыл рот, как птенец, что, казалось, ее позабавило. Радость пронзила его. Почему он сидит рядом с дочкой с таким мрачным видом? Это непозволительно. Боги решили его нужду по-своему — они послали ему Керидвен, которая доказала, что его дочь не так пострадала, как он думал. Теперь появилась надежда: надежда, что Йорун вырастет такой же красивой, как мать, и овладеет речью настолько, чтобы управлять домашним хозяйством. Тогда с приданым, состоящим из всего имения Хокра и отличных семейных связей, какой мужчина не захотел бы жениться на ней?

Все, что ему нужно сделать, — это выбрать для нее по-настоящему достойного мужа, который однажды наследует его владения и подарит ему внуков. Он готов довольствоваться и этим.