Экспедиция в любовь

Глава 9

Вадим действительно уехал на следующий день, и Маша вздохнула с облегчением. Она была уверена, что больше этот человек не появится в ее жизни. После того как «уазик» отъехал от лагеря по лесной дороге и Вадим, высунувшись из окна, помахал рукой всем обитателям лагеря, вышедшим проводить его (так уж было заведено), с души у Маши свалился огромный камень. Правда, совсем спокойной она не была, ее продолжали мучить мысли о Мишке, доверчивом Мишке, который так всегда верил ей.

Вечером она явилась в палатку к Татьяне и молча уселась в импровизированное кресло из спального мешка. Татьяна тоже не торопилась начинать разговор, предоставив Маше всю инициативу, но в конце концов не выдержала.

— Ну и что киснем? — воинственно спросила она. — Что, жалеешь, что Вадим уехал? Может, ты, Машка, зря так с ним, если он тебе нравится?

— Дура ты, Татьяна, во всю спину. Я часы считала до его отъезда, чтобы только не видеть его больше никогда, а ты говоришь — жалею. Вот, последовала твоему совету, «освежила отношения». Спасибочки, только что-то больше не хочется. Одного эксперимента было вполне достаточно. Да и этот один, на мой взгляд, был совершенно лишним.

— Вовсе нет! Тебя что, не учили в институте, что отрицательный результат — тоже результат, — авторитетно заявила Таня. — Вот ты попробовала, тебе не понравилось, стало быть, больше пробовать не будешь. Нет необходимости. А то так всю жизнь и мучилась бы, думала, что, может, и стоило бы. Разве не так?

Маша взглянула на лукавое лицо подруги и рассмеялась.

— Ты знаешь, Танька, честно говоря, ты права. Теперь я точно знаю, что мне этого не нужно, и дело вовсе не в том, что объект эксперимента был неподходящим.

— Ну, насчет неподходящего — это ты брось, — хихикнула Татьяна. — На мой взгляд, очень даже ничего. Я бы и сама не отказалась; нет, конечно, если этот Вадим такая гадина, как ты говоришь, тогда действительно — ну его совсем.

— Именно такая, — кивнула Маша.

— Ну и черт с ним! — весело заключила Татьяна. — Забудь про него совсем. Не было вообще ничего. Тебе эротический сон приснился. После плохого ужина. А уж после ужина «от Дяди Вани» вообще кошмары должны сниться без перерыва. Кстати, я есть хочу, а ты?

— Я тоже, — призналась Маша.

— А у тебя кофе растворимый еще остался?

— Ага.

— Тогда тащи его сюда, а я кипятильник включу, пока свет не вырубили. У меня печенье есть и сушки.

Спустя неделю Маша получила письмо из дома. Теперь она по-настоящему обрадовалась, когда шофер отдал ей белый конверт с адресом, написанным знакомым Мишкиным почерком. И почему она была такой дурой в начале этого сезона, нехотя читала Мишкины письма и еще более неохотно на них отвечала? Неужели она действительно могла полдня протаскать его письмо в кармане, так и не удосужившись вскрыть и прочитать его? Господи, какой же она была дурой!

Маша убежала с письмом в палатку, чтобы никто ей не мешал, и, аккуратно оторвав краешек конверта, достала оттуда листок. Странно… Мишка обычно пишет подробно, на двух-трех листах, а тут один-единственный, да и то исписан не до конца… Сердце Маши похолодело. Неужели что-то случилось? Наверное, судьба наказывает ее за эту проклятую ночь с Вадимом, и дома что-то случилось. Нет, если бы что-то произошло, то была бы телеграмма, а не письмо. Хватит трусить, нужно просто прочитать его.

С волнением принялась она всматриваться в строчки письма, которые прыгали у нее перед глазами так, что Маша не могла прочесть ни слова. Сообразив, что у нее трясутся руки, она положила листок на столик и вновь принялась читать, перескакивая со строки на строку.

А в письме не было ровным счетом ничего страшного, и сначала, быстро закончив чтение, Маша с облегчением вздохнула. Однако что-то ее продолжало беспокоить. Тогда она начала читать с самого начала. Что же оставило в ней этот смутный налет беспокойства, который трудно объяснить? Ведь в письме не было сказано ровным счетом ничего тревожного.

У Мишки все было в порядке, он продолжал свою работу, вот и все новости. Звонил Ксюше в Геленджик, она еще больше загорела, здорова и весела; Машина сестра Нина и ее Петька тоже прекрасно себя чувствуют и наслаждаются последними неделями на море. И у родителей все в полном порядке.

Отчим нашел какого-то фанатика-садовода и строит грандиозные планы по поводу покупки у него осенью саженцев какой-то сверхъестественной груши и ореха.

Мама взяла наконец отпуск и тоже живет на даче. Всем довольна, если не считать неуемной деятельности своего мужа по превращению их скромного дачного участка в филиал райского сада.

Так что же насторожило Машу, что беспокоит ее? Она еще и еще раз перечитывала письмо, пока не догадалась, что все дело не в том, что там написано. Ее беспокоил совершенно незнакомый тон этого послания. Никогда Мишка не писал ей так сухо, никогда не обходился без кучи нежных слов и в начале, и в конце письма. А вот эти «Здравствуй, Маша» и «Целую, Михаил» были ей непривычными, как будто и не Мишка вовсе писал. Что еще за странности такие? Почему он так пишет? Может быть, что-то все же случилось? Нет, глупости — что-то случилось, а он не сообщил ей об этом? Не может такого быть.

Да и вообще все это глупости. Ну в самом деле, почему она так переполошилась? Ну, устал Мишка, закрутился на своей работе, провел лето в городе, чего терпеть не может. В конце концов, настроение плохое или приболел, перегрелся, переутомился на даче. Да мало ли почему он не так ей написал, как обычно? Живот болел или голова, вот и все. Это просто у нее самой совесть нечиста, вот и выискивает между строк что-то подозрительное, пугает сама себя.

Маше вдруг захотелось поскорее вернуться домой, прижаться к Мишке, посидеть с ним молча, обнявшись… Да и Ксюшка скоро должна уже вернуться, ее же вот-вот в школу вести. Вообще-то безобразие, конечно, — она не проводит дочку в первый класс. Хорошо еще, что Мишка в этом году не поехал в поле, а то с кем бы она пошла в первый раз в школу? Опять с бабушкой и дедушкой? Она и так слишком много времени проводит с ними и слишком мало — с родителями.

Издержки профессии, это все понятно, но ребенок-то тут при чем? Нет, на следующий год нужно брать ее с собой в поле. Если, конечно, Маша не уедет ни в какой Эдинбург. А жалко, если она конкурс не выиграет! Так хочется поработать в тамошнем университете, да и деньги совсем не помешают. Конечно, львиная доля этого гранта выделяется на научные исследования, оборудование и так далее, но и на зарплату остается столько, что нашим нищим ученым и не снилось.

Вот только как своих — Мишку с Ксюхой — бросать? Впрочем, ведь в поле-то она уезжает тоже надолго, разница не очень большая.

Неожиданно Маша вспомнила свой разговор с мужем в конце мая, за день до отъезда в экспедицию. Они обсуждали, что нужно купить дочке к школе, и Мишка неожиданно тихо сказал:

— Маш, а может, мы ей заодно братика или сестричку подарим? Ну, не к первому сентября, конечно, но хоть попозже? Скажем, на Восьмое марта?

— Ты что, серьезно? — удивилась Маша.

Самой ей мысль о втором ребенке никогда не приходила в голову. Подумав, она решительно запротестовала:

— Мишка, ну ты подумай сам: нам с одной Ксюхой заниматься толком некогда, а что со вторым делать? Опять на маму с папой сваливать? Так им и с Ксенией возни хватает, они уже не молоденькие. Ну хорошо, зимой-то мы справимся, это не такая уж проблема. А вот летом что делать?

Мишка, помолчав, нерешительно произнес:

— А может, ты с полем повременишь несколько лет? У тебя материала — на три докторских хватит. Поработала бы в городе, пока детишки подрастут…

— Ага, а потом причесала бы седые волосы, уложила в рюкзак запасную вставную челюсть и потопала по оврагам с палочкой?

— Ну что ты преувеличиваешь! — с досадой откликнулся муж. — В конце концов, при желании всегда можно что-то придумать. Могу и я летом в городе оставаться, все равно мне поле, похоже, уже не светит, специфика стала не та.

Маша подумала еще немного и жалобно взмолилась:

— Мишенька, по-моему, ты слишком торопишься!

— Почему это? — не сдавался Мишка, который никогда не был таким упрямым и всегда проявлял покладистость.

— Давай отложим этот разговор.

— На сколько? Мы уже откладываем его шесть лет, с тех пор как Ксюшке годик исполнился. Представляешь, как здорово было бы, если бы двое ребятишек вместе росли! Сколько еще откладывать? Год, два? Или просто отложить и забыть?

— Ну, не знаю, — пожала плечами Маша. — У меня следующий полевой сезон намечается очень интересный, и я не могу вот так все бросить. Миш, ты…

Однако Мишка не дал ей договорить. Встал и вышел из комнаты. Тогда они чуть-чуть не поссорились, однако перед самым ее отъездом все же помирились. Маша быстро забыла, об этом разговоре, а вот теперь почему-то вспомнила. Ей так захотелось домой, к Ксюше, к Мишке…

А отъезд был не за горами. Недели через три нужно было уже постепенно сворачивать полевые работы и готовиться к отъезду. Стало заметно холоднее, особенно по ночам, и теперь вечерами в столовой не было никого. Все собирались в камеральной палатке, которая если и не давала тепла, то хотя бы защищала от неприятного ветра. Спать приходилось в спальном мешке да еще и укрывшись одеялом — Маша терпеть этого не могла, но деваться было некуда, не мерзнуть же всю ночь.

Баню топили чаще, чем раньше, и можно было согреться в парилке. Правда, как-то раз, когда все сидели за ужином, из бани раздался душераздирающий женский вопль. Маша сразу сообразила, что так орать могла только Татьяна — ее не было на обычном месте за столом. Вся толпа, едва не вырвав с корнем лавки, понеслась в баню спасать Таню от неведомой опасности. «Господи, кипятком она, что ли, обварилась?» — в ужасе думала Маша, летя вслед за всеми к берегу.

Дверь в предбанник оказалась запертой изнутри. По крайней мере было ясно, что на Татьяну никакой злоумышленник не напал. Ребята неуверенно топтались возле двери, когда изнутри донесся новый вопль, по силе едва ли не превосходящий первый.

Не раздумывая, Павел с разбегу ударил плечом в дверь и ввалился внутрь. Остальные начали тесниться в дверном проеме за его спиной, и глазам всей экспедиции предстало дивное зрелище. Татьяна стояла в дальнем углу предбанника совершенно голая, с открытым ртом, собираясь вновь испустить свой знаменитый крик. А с потолка, прямо возле входной двери, свешивался клубок змей, заползших погреться. Можно было бы спрятаться в парилке, но над ее дверью тоже маячила одинокая змеиная голова. Присмотревшись, Маша увидела на ней ярко-оранжевые пятна. Те, что свисали у входа, были испещрены в точности такими же.

— Да уберите же их! — заорала Таня, совершенно не обращая внимания на свой костюм Евы.

Пашка, сгибаясь пополам от смеха, притащил палку и аккуратно подцепил ею извивающийся клубок. Отбросив его подальше, он вернулся в предбанник, однако Таня уже немного опомнилась:

— Ну что уставились? Бабу голую не видали? Идите все отсюда! Нет, стойте снаружи, не уходите — вдруг вон та на меня кинется.

— Танечка, да это ужи, — попытался успокоить ее Дима, однако это не возымело действия.

— Да по мне все равно — что ужи, что анаконды! Все равно гадость!

С тех пор, заходя в баню, и Маша, и Татьяна тщательно обшаривали все углы, а Татьяна одна ходить туда вообще отказывалась. А отказаться от удовольствия погреться в парилке она не могла — уж очень сыро и прохладно было в палатках. Геологи и студенты потребляли теперь огромное количество не холодного компота, а горячего чая. Да и аппетит их заметно вырос — Дядя Ваня без устали жаловалась на тяжкий труд и на то, что такую ораву обжор прокормить ей не под силу.

Дожди шли чаще, а маршруты из-за этого стали реже, и народ почти не роптал на невкусную еду — у Маши и Татьяны теперь было время самим повозиться на кухне, в которой, кстати, было теплее, чем во всех остальных местах.

Уже все, и не только Маша, с нетерпением поджидали того момента, когда Рузаев, поправив вечно сползающие ему на самый кончик носа очки, скажет за ужином или за завтраком:

— Ну что, ребятишки? Зажились мы здесь, пора и честь знать. Завтра начинаем собираться!

Маше тем более хотелось поскорее попасть в город, что за это время она получила всего лишь еще одно письмо от Мишки, который всегда аккуратно писал ей каждую неделю. И это письмо начиналось сухим, безликим «Здравствуй, Маша», как будто писал ей совершенно посторонний человек, а не ее Мишка-медведь. Значит, все-таки что-то не так, и ей хотелось выяснить, что именно. Одно письмо в таком духе вполне можно было списать на плохое настроение или самочувствие, а два подряд — вряд ли. Тем более что писать Мишка стал гораздо реже, не объясняя почему.

Она больше всех радовалась в тот день, когда Евгений Иванович наконец произнес долгожданные слова и добавил:

— Значит, поступим таким образом. Маша, Игорь и Павел займутся сортировкой, упаковкой и укладкой образцов. Все студенты под командой Димы-большого — хозяйственной палаткой, инструментами и прочими железками. На Татьяне, Леночке и Леше — кухня. Остальные дела — по мере надобности. Да, Петр Петрович и Саша, на вас, конечно, транспорт. Не хотелось бы застрять где-нибудь в пятидесяти километрах от дома. Ну все, ребятки, за работу. Хотелось бы выехать не позже чем дней через пять-шесть.

Народ с большим энтузиазмом кинулся собираться и укладываться. Всем уже грезились теплые городские квартиры, вкусный борщ, сваренный женой или мамой, встречи с семьей или подружками и друзьями.

— Так, первым делом я залезу в ванну и буду лежать там часа два, это как минимум. А с собой я, друзья мои, возьму какой-нибудь журнал и пару бутылочек пива. А потом я вылезу из ванны и пойду обедать — свеженький, благоухающий и чисто выбритый, — вслух мечтал кудрявый Игорек, в задумчивости присаживаясь на один из ящиков в большой палатке, в которой были сложены накопившиеся за лето образцы.

— Слезь, урод! — завопил Павел, сталкивая Игоря с ящика. — Не видишь, он же без крышки! Ты своим задним местом какую-нибудь кость раздавишь!

— Не раздавлю, — флегматично ответил Игорь, внимательно рассматривая надпись на ящике. — Тут нет никаких костей, тут образцы с пятого листа. Так что ты, Паша, совершенно напрасно шумишь и нервничаешь. Это, Паша, ты просто устал за полевой сезон. Вот вернемся домой, приходи ко мне в гости. Отведаешь фирменных Галькиных отбивных, примем мы с тобой граммов по триста лекарства — красота! Под ногами ковер, диван мягкий, ветер ниоткуда не дует, тепло, хорошо…

— Не ври, — перебил его скептически настроенный Павел. — Отопительный сезон еще черт знает когда начнется, а сильное похолодание у нас уже через две недели обещают, прогноз на месяц вчера слышал. И воды горячей как пить дать нет в половине города. Так что, Игорек, можешь и не мечтать о тепле да о горячей ванне.

— Жениться тебе надо, — неожиданно, но убедительно сказал Игорь. — Вот женишься, тогда и сам будешь домой бежать впереди машины. А ты живешь как бирюк, в одиночестве. Честное слово, Пашка, даже если дома и батареи не греют, и воды горячей нет — все равно уютно, когда женщина порядок наводит. Тебе этого пока не понять. Вот приходи в гости, тебе Галина моя быстренько все популярно растолкует, недаром она у меня психолог.

— Не пойду, — буркнул Паша. — Меня твоя Галина недолюбливает. Считает, что я тебя сбиваю с пути истинного.

— Глупости! — возмутился Игорь. — Она к тебе прекрасно относится. Просто считает, что ты немного легкомысленный, но все равно она тебя любит.

— Ну ладно, — смилостивился Паша. — На отбивные обязательно зайду, раз приглашаешь. Таких, как твоя Галина готовит, я вообще нигде не пробовал.

Эту неспешную беседу прервала Маша:

— Мужики, если мы будем тут сидеть и предаваться гастрономическим мечтаниям, то домой попадем, дай Бог, к Новому году! Ну-ка, быстренько вставайте и вытаскивайте ящики к входу.

— Злая ты, Машка, — пожаловался Павел. — Весь кайф сломала. Я уж, можно сказать, ощущал неземной вкус, а тут… Эх, ты!

Игорь поддержал его:

— Действительно, Маш, нельзя же сразу после завтрака заниматься тяжелым физическим трудом. Можно даже сказать, непосильным. Это вредно. Ты лучше сама присядь, отдохни, а там, глядишь, и до обеда недалеко.

Маша с шутливым негодованием запустила пальцы в густую шевелюру Игорька:

— Давайте, лентяи, поднимайтесь! А то питаться тебе, Игорь, стряпней Дяди Вани еще месяц!

— Только не это! — в ужасе завопил Игорь и, соскочив с ящика, бодро поволок его поближе к свету.

Они возились без отдыха почти до самого вечера, прервавшись лишь на полчаса, чтобы пообедать. Зато в результате успели перелопатить практически все ящики и прочные мешки из плотной многослойной бумаги, в которых были сложены как попало мешочки и свертки с образцами.

Некоторые свертки из ящиков Маша бережно откладывала в сторону. Их она собиралась уложить отдельно, чтобы после приезда не отыскивать в общей куче свои материалы.

— Ну что, орлы, сегодня опись сделаем или на завтра оставим? — спросила она, сжалившись над Пашей и Игорем, уставшими от перетаскивания с места на место тяжелых ящиков.

Мужики переглянулись, и Паша грустно ответил:

— Нет уж, давай заканчивать. А завтра мы с Игорьком лучше камералку упакуем.

— Так темно ведь уже, — нерешительно возразила Маша, которой и самой хотелось сегодня отделаться от нудной работы.

— Пойду движок запущу, — нашел Павел выход из положения. — Все равно уже смеркается, через полчаса запускать пришлось бы.

Он ушел, и через пять минут движок, предварительно чихнув несколько раз, бойко и старательно затарахтел, а еще через несколько минут в освещенной палатке возник и Паша.

— Ну, поехали! Машка, ты опись составляй, Игорек тебе подиктует, а я начну ящики заколачивать.

Процедура эта была давным-давно отработана, и никому не приходилось объяснять, что нужно делать. Игорь монотонно и громко бубнил, стараясь перекричать стук Пашкиного молотка, а Маша записывала:

— Третий лист… Балка Родимая… Образцы с первого по семнадцатый… Ручей Карагалинский… Образцы с восемнадцатого по двадцать шестой…

После получаса непрерывной бубнежки Игоря она взмолилась:

— Ох, Игорек, не могу больше, давай перерыв сделаем минут на пять. Много там еще осталось?

— Да нет, мы две трети уже сделали.

— Ну давай передохнем.

В качестве отдыха Маша, чтобы не терять времени, принялась укладывать в отдельный ящик собственные образцы. Она перебирала пухлые пакеты, в которых, завернутые в бумагу и несколько слоев ваты, лежали драгоценные образцы с костным материалом. Конечно, она сразу же после того, как кости были извлечены и привезены в лагерь, попыталась определить их видовую принадлежность, но не смогла. Скорее всего это была какая-то разновидность лепоспондиллы, однако Маша с замиранием сердца думала, что вид этот пока неизвестен.

Все говорило именно об этом, но с окончательными выводами она решила не спешить до возвращения в город. Там, в лаборатории, после тщательного препарирования, она могла при помощи справочников и компьютера сравнить все параметры найденных костных останков с уже известными.

В ее распоряжении было всего два черепа — третий Леночка успела все-таки загубить. Маша прикрыла тогда часть раскопа, но третий череп находился немного в стороне, и Маша обнаружила его только на следующий день, почти полностью раздробленный свалившимися сверху камнями.

Один из оставшихся черепов был почти целеньким, прекрасно сохранившимся, второй — поврежденным. Он, конечно, тоже мог послужить неплохим материалом для исследования, но данные, основанные на изучении лишь его одного, были бы спорными. Ну да Бог с ним, со вторым, — послужит вспомогательным материалом.

Маша с нежностью уложила в ящик сверток, помеченный как «образец номер один из балки Мокрая. Кости!». Так, хорошо, а где «образец номер два»? Его нужно укладывать с особой осторожностью. Лучше, наверное, на всякий случай завернуть его еще в один толстый слой ваты, а сверху — в бумагу.

Найдя в глубине палатки моток серой технической ваты, Маша отхватила от него здоровенный кусок, отрезала лист плотной оберточной бумаги от стоящего в углу рулона и направилась к своему ящику. Так, вот, судя по надписям на свертках с образцами, фрагменты скелета, вот позвонки, вот стопа задней ноги… Черт, а где же череп?

Маша начала перекладывать все лежащие в ящике свертки, внимательно просматривая надписи на них. Она не беспокоилась, а досадовала на собственную невнимательность. Пропустила нужный образец, вот и приходится теперь все перерывать, и ребят задерживает. Они, конечно, на нее не рассердятся, но устали ведь за целый день, да и сама она не прочь отдохнуть. Вот сейчас найдет этот образец, и можно будет заканчивать с описью. Через полчаса ужин, они как раз успеют.

Она протянула руку за последним образцом, лежавшим на дне ящика, в какой-то призрачной надежде. Правда, это было совершеннейшей глупостью: сверток был куда меньшего размера, чем тот, в котором находился череп. Маша вгляделась в надпись. Конечно, не то. Странно, где же он может быть?

— Ребята, я голову потеряла! — жалобно позвала она Пашу с Игорем.

— Причем довольно давно, — моментально отозвался Паша. — Я всегда утверждал, что женщине голова совершенно ни к чему. Ну разве что кулинарные рецепты запоминать.

— Спасибо тебе, Пашенька, на добром слове, — поклонилась ему Маша. — Чем издеваться, помог бы лучше черепушку найти! Она, похоже, не в тот ящик попала, и мы ее пропустили.

— Это какая? — поинтересовался Игорь. — Из Мокрой балки?

— Она самая!

— Ох ты! Ну, не переживай. Сейчас опись закончим, и она наверняка найдется. Скорее всего она в тех ящиках, которые мы еще не описывали, иначе на глаза уже попалась бы.

— Хочется надеяться, — вздохнула Маша. — Ну ладно, поехали.

Вновь забубнил Игорь и застучал Пашкин молоток. Маша механически заносила в длинный лист номер очередного ящика и список находившихся в нем образцов, напряженно ожидая, когда же наконец Игорь радостно воскликнет: «Вот твоя пропажа, растяпа!»

Однако Игорь неожиданно замолчал. Маша вопросительно посмотрела на него.

— Все, — коротко ответил он на незаданный вопрос.

— Как все? — от неожиданности она уронила ручку.

— Вот так и все. Это был последний ящик. И твоего образца там нет. Знаешь что, Машка, давай-ка завтра с самого утра еще раз все пересмотрим.

— Так это же снова все ящики вскрывать, а потом упаковывать… — нерешительно возразила Маша.

— Да черт с ним, вскроем и забьем, всех дел-то на час, — решительно вмешался Павел. — Нам же не нужно будет заново образцы по ящикам распределять и опись составлять. Откроем, посмотрим, что внутри, и обратно уложим. Это недолго. Не переживай, Машка, найдем мы завтра твою голову!

— А я и не переживаю, — пожала она плечами. — Куда она может деться? Обидно только, что придется лишнюю работу делать.

— Ничего, — махнул рукой Игорек. — Зато кто-нибудь наверняка без нас камералку уложит.

Но на следующее утро образец так и не нашли. Перелопатили все ящики, выкладывая их содержимое на пол, внимательно пересматривая все надписи и укладывая обратно. Наконец, когда был просмотрен последний, Павел спросил:

— Машка, а не могли его просто неправильно подписать?

— Нет, — покачала головой Маша. — Я сама его упаковывала и подписывала, и отнесла сюда после маршрута тоже сама.

— Так ты же его потом вытаскивала, в камералке смотрела и всем показывала! Он наверняка где-нибудь там и лежит.

— Да смотрела я там уже с утра, — с досадой отозвалась Маша. — Кроме того, я прекрасно помню, как я его потом назад отнесла.

— Странно… Куда ж он мог подеваться?

— Не знаю, Пашенька, не знаю, — медленно проговорила она.

Павел растерянно развел руками:

— Маш, да не волнуйся ты… Он ведь из лагеря не мог никуда деться, правда? Ну вот! Значит, пока будем собираться, он обязательно найдется.

Маше очень хотелось верить в его слова, и она почти поверила в них. Почти — потому что ясно помнила, как она на столе в камеральной палатке осторожно упаковала череп в вату и бумагу, следя за тем, чтобы подпись на образце была видна; как отнесла его в темноватую палатку, где хранились образцы; как бережно уложила в ящик…

А верить Паше ей очень хотелось. Поэтому она и начала придумывать всяческие объяснения: мол, захотел кто-то еще разок взглянуть на ее находку, а на место положить забыл. Правда, теперь уже весь лагерь знал про пропажу — это уж Игорек постарался, но никто не признавался в том, что видел драгоценный сверток. Но с другой стороны, вполне можно было предположить, что этим любопытным был кто-то из студентов, и теперь он просто-напросто боится признаться в собственной небрежности.

Она согласилась с ребятами — мол, да, найдется этот образец, никуда он из лагеря не денется, но и верила в это, и не верила. До конца дня она работала старательно, но машинально, с трудом замечая окружающих. А вечером принялась клясть себя почем зря. Нужно ведь было убрать этот череп с глаз долой, в свою палатку! Или отдать его на хранение Рузаеву. Или… Впрочем, кто же мог предположить такую идиотскую ситуацию, как пропажа образца.

Что, кто-то захотел вывезти его за границу и продать за бешеные деньги? Что ж, он действительно стоит дорого, но надо ведь еще найти того, кто его купит. Для непосвященных это — всего лишь кусок породы с торчащей из него старой костью, то ли кошачьим, то ли собачьим черепом. Господи, да что же это она, с ума совсем сошла, что ли? Кто ж этот череп через границу провезет? Его первый же таможенник задержит. Нет, опять ерунда. Кто вообще станет этим заниматься, кому такое может прийти в голову? Кому, черт побери, нужен этот проклятый череп?! Лучше бы она его вообще не находила, теперь спокойнее было бы всем.

Пришла верная подруга Татьяна, заставила Машу выпить горячего кофе. Понемногу она успокоилась и теперь излагала Таньке — а больше самой себе — все разумные доводы.

— Тань, но ведь у меня еще один образец остался, правда же?

— Ага, — подтверждала Татьяна, прихлебывая кофе.

— Ну вот… Можно и с ним поработать в крайнем случае… Если тот не найдется. Правда, я уверена, что он найдется, он просто не может не найтись, но так, на всякий случай… Я ведь могу попытаться и по второму черепу определить вид. Конечно, это займет гораздо больше времени, да и результат не будет таким бесспорным, как по первому, но все-таки, если постараться… Да, Тань?

— Ну конечно. Только он найдется, ты не переживай.

Однако Маша уже была твердо уверена в том, что свой образец она больше не увидит. Она понятия не имела, куда он мог подеваться, и никаких предположений по этому поводу у нее не было. Просто откуда-то к ней пришла эта уверенность. А раз так — значит, нечего и волосы на себе рвать. Нет, значит, нет. Придется работать с тем, что есть, а это тоже немало.